Закусочная Гуфа находилась на Сорок третьей улице, напротив Таймс-Билдинг. Там было полно народу, в основном газетчики, но я протиснулся в уголок возле бара, и заказал ростбиф с ржаным хлебцем и бутылку эля, – время поджимало. Несмотря на толпу, клиентов обслуживали быстро, и я уже смаковал пиво, когда меня заметил пробиравшийся к выходу Уолт Риглер и подошел поболтать.

– Что привело тебя в эту берлогу, Гарри? – прокричал он, перекрывая шум разговоров. – Я думал, ты обедаешь у Дауни.

– Не люблю быть рабом привычки.

– Звучит по-философски. Что новенького?

– Почти ничего. Спасибо, что позволил мне потрясти ваш газетный «морг». За мной должок.

– Брось. Как продвигается твое расследование? Много дерьма раскопал?

– Более чем достаточно. Вчера мне показалось, что я, наконец, вышел на приличный след. Пошел повидать предсказательницу – дочку Круземарка, но, оказалось, промахнулся.

– Что ты имеешь в виду?

– Одна из них черная колдунья, другая белая. Та, что мне нужна, живет в Париже.

– Я не понял, Гарри.

– Они близнецы: Мэгги и Милли, эти сверхъестественные девицы Круземарк.

Уолт почесал затылок и нахмурился.

– Кто-то подшутил над тобой, парень. Маргарет Круземарк – единственный ребенок.

Я едва не захлебнулся пивом.

– Ты уверен?!

– Ну еще бы. Вчера я как раз навел для тебя справки. Весь день их семейная история лежала у меня на столе. У Круземарка была только одна дочь, Гарри. Отдел статистики «Таймс» никогда не ошибается.

– Ну и провели же меня!

– С этим трудно поспорить.

– И как я не понял, что она держит меня за простака! Слишком гладко все выглядело.

– Полегче, приятель, ты говоришь загадками.

– Извини, Уолт. Просто мысли вслух. Сейчас пять минут второго, верно?

– Почти так.

Я поднялся, оставляя мелочь на стойке.

– Пора бежать.

– Что ж, не буду уговаривать тебя остаться, – Риглер одарил меня своей обычной кривой улыбкой.

Спустя несколько минут я уже был у себя в конторе. В приемной ждала Эпифани Праудфут. Юбка из клетчатой шотландки и синий кашемировый свитер делали ее похожей на юную студентку.

– Извините, я опоздал.

– Ничего. Это я пришла рано. – Девушка отбросила старый спортивный журнал и распрямила ноги. Она прекрасно смотрелась даже на дешевом стуле из пластика.

Отперев дверь в застекленной перегородке, я распахнул ее настежь.

– Почему вы хотели меня видеть?

– У вас не слишком внушительная контора. – Она сняла со столика свою сумку и сложенное пальто. – Видимо, вы не относитесь к модным детективам.

– А зачем лезть на глаза? – пояснил я, приглашая ее войти. – Вы платите либо за сделанную работу, либо за интерьер кабинета. – Я закрыл дверь и повесил свое пальто на вешалку.

Она стояла у окна под восьмидюймовыми золотыми буквами на фасаде – названием моего агентства – и смотрела вниз, на улицу.

– Кто платит вам за поиски Джонни Фаворита? – Казалось, она спрашивает об этом свое отражение в окне.

– Я не могу этого сказать. Помимо всего прочего, моя работа включает в себя и сохранение профессиональной тайны. Вы не присядете?

Я взял у нее пальто и повесил радом со своим, а она грациозно опустилась на мягкий, обтянутый кожей стул напротив моего стола. Это было единственное удобное местечко во всем помещении.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – заметил я, откидываясь на спинку крутящегося кресла. – Почему вы пришли?

– Эдисона Суита убили.

– Ага. Я читал в газете. А что вас удивляет? – Ведь это вы его подставили.

Она вцепилась в свою сумку.

– По-моему, вы сошли с ума.

– Быть может. Но я не тупица. Вы были единственной, кто знал, что я разговаривал с Пупсом. Только вы могли донести об этом ребятам, которые прислали ему куриную ножку в подарочной упаковке.

– Вы ничего не поняли.

– Неужели?

– Никаких ребят не было. После того как вы покинули аптеку, я позвонила моему племяннику. Он живет за углом от «Красного петуха». Это он спрятал ее в рояль. Пупс болтун. Ему следовало напомнить о том, чтобы держал язык за зубами.

– Вы хорошо об этом позаботились. Теперь его язык остался там навсегда.

– Неужели вы думаете, я пришла бы к вам, будь я в этом замешана?

– Я отдаю должное вашим способностям, Эпифани. Ваше представление в Парке произвело на меня большое впечатление.

Эпифани прикусила пальцы и нахмурилась, ерзая на стуле. Она чертовски походила на прогульщицу, вызванную на ковер к школьному директору. Если это и было игрой, то неплохой.

– Вы не имеете права шпионить за мной, – сказала Эпифани, избегая моего взгляда.

– Департамент парковых хозяйств и Общество гуманистов вряд ли согласятся с вами. У вашей милой религии весьма зловещие ритуалы.

На этот раз Эпифани впилась в меня черными от ярости глазами.

– Обеа не подвешивала человека на крест. И никогда не порождала Священную войну или Инквизицию…

– Ну да, конечно: прежде чем сварить суп, нужно убить цыпленка, верно? – Я закурил сигарету и выпустил струйку дыма в потолок. – Но меня беспокоят не мертвые цыплята, скорее, мертвые пианисты.

– Вы думаете, я спокойна? – Эпифани подалась вперед; под тонким свитером рельефно обрисовались изящные выпуклости.

Про таких девушек говорят «сочная», и мне представилось, как я утоляю жажду ее смуглой плотью.

– Не знаю, что и подумать, – продолжал я. – Вы звоните, уверяя, что должны меня срочно видеть. Теперь вы здесь, но ведете себя так, будто делаете мне одолжение.

– Возможно, так оно и есть. – Она откинулась назад и скрестила длинные ноги. – Вы начинаете поиски Джонни Фаворита, и на следующий день убивают человека. Это не просто совпадение.

– И что же?

– Посмотрите, как расшумелись газеты, связывая это убийство с вуду! Но я могу сказать совершенно точно: смерть Пупса Суита не имеет к Обеа ни малейшего отношения.

– Откуда вам это известно?

– Вы видели фотоснимки в газете? Я кивнул.

– Тогда вы знаете, что эти кровавые знаки на стенах назвали «символами вуду»? Еще один кивок.

– Так вот: легавые разбираются в вуду не больше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать веве, но они не годятся.

– Что за веве? – утомленно спросил я.

– Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха имеет такое же отношение к настоящему ритуалу, как Санта-Клаус к Иисусу. Я уже много лет мамбо и прекрасно в этом разбираюсь.

Я затушил окурок в пепельнице из «Сторк-клуба», памяти о давно угасшем любовном романе.

– Уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивы?

– Не то чтобы фальшивы, скорее, неправильны. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает «гол» с «угловым». Вы понимаете?

Я сложил «Ньюс» так, чтобы она видела третью страницу, и показал ей змееобразные зигзаги, спирали и прерывистые кресты на фото.

– То есть вы считаете, что все это выглядит похожим на веве и прочее, но изображено неверно?

– Вот именно. Видите этот круг, где змей заглатывает собственный хвост? Это Дамбалла, настоящее веве, символ геометрического совершенства вселенной. Но ни один посвященный никогда не начертит его радом с Бабако, как здесь.

– Итак, тот, кто сделал эти рисунки, по меньшей мере знает, как выгладят Бабако и Дамбалла.

– Именно это я и стараюсь вам растолковать. Вы знали, что Джонни Фаворит имел отношение к Обеа!

– Я знаю, что он хунси-босал.

– У Пупса и впрямь был длинный язык! Что еще вам известно?

– Только то, что Джонни Фаворит путался с вашей матерью. Эпифани скривилась, будто глотнув чего-то горького.

– Это верно. – Она покачала головой, как бы отрицая этот факт. – Он мой отец.

Меня словно окатили из ведра холодной водой. Я застыл, вцепившись в подлокотники кресла.

– Кто еще знает об этом?

– Никто, кроме меня и мамы, но она умерла.

– А как же Джонни?

– Мама так и не сказала ему. Я родилась, когда он уже был в армии, – так что мы действительно с ним не встречались.

– А почему вы откровенничаете со мной?

– Я боюсь. Смерть Пупса как-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но чувствую это каждой клеточкой тела.

– И вдобавок считаете, что в этом замешан Джонни Фаворит?

– Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать – ваша работа.

– Возможно. И кстати – если вы что-то утаили, то сейчас самое время признаться.

Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.

– Мне больше нечего сказать. – Она встала, бодрая и деловитая. – Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.

– Я как раз ею и занимаюсь, – заметил я, поднимаясь. Она сняла пальто с вешалки.

– Полагаю, вы не шутили насчет профессиональной тайны?

– Все, что вы мне рассказали, – строго конфиденциально.

– Надеюсь. – Она улыбнулась. Улыбка была искренней, – не рассчитанной на какой-то результат. – И вопреки здравому смыслу – я вам верю.

– Спасибо. – Я вышел из-за стола, когда она открывала дверь.

– Не беспокойтесь, – бросила она. – Я сама найду выход.

– У вас есть мой номер?

– Я позвоню, если что, – кивнула она.

– Обязательно позвоните.

Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола, не двигаясь, пока не услышал, как закрылась наружная дверь. В следующие три секунды я схватил «дипломат», сорвал с вешалки пальто и запер контору.

Приложив ухо к наружной двери, я подождал, пока за ней не закрылись дверцы автоматического лифта, и выскочил в пустой коридор. Было слышно, как щелкали арифмометры, и жужжит электробритва мадам Ольги, с помощью которой она расправлялась с непрошеными волосками. Я ринулся к пожарной лестнице и, прыгая через три ступеньки, помчался вниз.