Заперев квартиру Эпифани Праудфут, я вышел на улицу, прошел до Сто двадцать пятой улицы и поймал такси возле кафе «Пальма». Поездка в центр города по Вест-Сайдской автостраде была достаточно долгой, чтобы немного поразмышлять. Я не сводил глаз с Гудзона, река казалась черной на фоне ночного неба, а у причалов теснились в карнавальном великолепии роскошные яркоосвещенные лайнеры.

Карнавал смерти. Поднимись на борт и взгляни на смертельный ритуал вуду! Торопись, торопись, торопись: не пропусти жертвоприношение! Впервые, только у нас! Но это не все. Вас встретят колдуньи и гадалки, и их клиент будет прятать лицо за черным шарфом подобно арабскому шейху. Я торчал, как какая-то деревенщина, на этой галерее смерти, ослепленный ее огнями и одураченный ловкими трюками. Я лишь едва различал то, что происходило за ширмой театра теней…

Мне нужен был бар поближе к дому. Например, «Силвер Рэйл» на углу Двадцать третьей и Седьмой. Кажется, я выполз оттуда после закрытия на четвереньках, но точно не помню. Каким образом я очутился в своей постели, в «Челси», осталось для меня тайной. Зато сны свои я запомню надолго – они были до жути реальными.

Мне снилось, что меня вырвали из глубокого забытья чьи-то крики на улице. Я подошел к окну и раздвинул шторы. Толпа кишела на мостовой от тротуара до тротуара, завывая и бормоча, словно большой мускулистый зверь. Через людское море ползла двухколесная телега, влекомая древней клячей. В телеге находились мужчина и женщина. Я достал из «дипломата» бинокль и пригляделся к ним. Женщина была Маргарет Круземарк. Мужчина был я.

Магия сна вдруг перенесла меня в телегу, и я вцепился в ее грубый деревянный борт, глядя на бушующую вокруг безликую толпу. С другого края раскачивающейся колымаги мне соблазнительно улыбнулась Маргарет Круземарк. Телега двигалась рывками, а мы стояли так близко, что все время хватались друг за друга, чтоб не упасть. Со стороны, вероятно, это походило на жаркие объятия влюбленных. Может, она была колдуньей, которую собирались сжечь на костре? А я? – Палач?

Телега катила вперед. Через головы толпы я увидел силуэт гильотины на ступенях «Молодежной Христианской Ассоциации Макберни». Империя террора. Несправедливо осужденные! Телега, вздрогнув, остановилась у подножья эшафота. Грубые руки потянулись и выдернули из нее Маргарет. Толпа смолкла, и женщину толкнули на ступени.

В передних рядах зрителей я вдруг выхватил взглядом фигуру одного мятежника – в черном, с пикой в руке. Это был Луи Сифр. На его лихо заломленном фригийском колпаке сверкала трехцветная кокарда. Заметив меня, он взмахнул пикой и шутливо поклонился.

Я пропустил зрелище на эшафоте. Загрохотали барабаны, упало лезвие, и когда я поднял глаза, палач уже стоял спиной ко мне и показывал голову Маргарет Круземарк ликующей толпе. Я услышал, как назвали мое имя, и шагнул с телеги, чтобы освободить место для тела. Луи Сифр улыбнулся. Он явно наслаждался происходящим.

Доски были скользкими от крови. Едва не поскользнувшись, я обернулся к улюлюкающей толпе. Солдат поддержал меня под руку и почти нежно подвел к помосту.

– Ты должен лечь, сын мой, – произнес священник. Я опустился на колени для последней молитвы. Палач стоял рядом. Порыв ветра поднял черный клапан его капюшона. Я узнал напомаженные волосы и насмешливую улыбку. Это был Джонни Фаворит!

Я проснулся, едва не заглушив своим воплем трезвонивший телефон. Я нырнул за трубкой – как тонущий за спасательным кругом.

– Алло… это Энджел? Гарри Энджел? – Звонил Норман Уайнсэп, мой любимый адвокат.

– Энджел у телефона. – Мой язык с большим трудом умещался у меня во рту.

– Бог мой, куда вы провалились? Я уже который час звоню в вашу контору, а вас нет как нет.

– Я спал.

– Спал? Но сейчас уже одиннадцать.

– Я работал допоздна, – объяснил я. – Рабочий режим детективов отличается от режима юристов с Уолл-Стрит.

Если колкость и задела его, он оказался достаточно умен, чтобы не показать этого.

– Я ценю ваш труд. Вы должны работать так, как считаете нужным.

– У вас ко мне что-нибудь важное?

– Кажется, вчера вы упомянули, что хотели бы встретиться с господином Сифром?

– Это верно.

– Что ж, он приглашает вас сегодня отобедать.

– Там же, где в прошлый раз?

– Нет. Господин Сифр полагает, что вам понравится обед в «Ла Вуазен». Это в доме сто пятнадцать по Парк-авеню.

– Время?

– Час дня. Вы еще можете успеть… если снова не уснете.

– Я приду.

Уайнсэп повесил трубку без обычных для него цветистых прощальных фраз. Стащив измученное тело с кровати, я прохромал в ванную. Двадцать минут горячего душа и три чашки черного кофе помогли мне вновь ощутить себя человеком. Надев отглаженный костюм из коричневой шерсти, хрустящую после прачечной рубашку и незапятнанный галстук, я был готов к посещению самого чопорного французского ресторана в городе. Я поехал туда по Парк-авеню через старый железнодорожный туннель под Мюррэй-Хилл, а затем по автовиадуку, огибающему Центральный вокзал наподобие горной автострады. Еще через четыре квартала внутренний пандус выбрасывал поток автомашин на Верхнюю Парк-авеню, превратившуюся из безликого кирпичного каньона в Кордильеры безупречных стеклянных башен. Верхушка купола на здании Управления железной дороги – как раз под Верхней Парк-авеню – смотрелась как подвешенный к ней на кронштейне готический восклицательный знак.

Я нашел парковочное место у Церкви Христианского Учения на углу Шестьдесят третьей и Парк-авеню и пешком пересек авеню в восточном направлении. Навес над рестораном «Ла Вуазен» гордо нес на себе адрес Парк-авеню, но вход находился на Шестьдесят третьей улице. Войдя, я сдал в гардероб пальто и «дипломат»; судя по всему, это место идеально подходило для деловых встреч влиятельной клиентуры.

Старший официант приветствовал меня с учтивой вежливостью. Я назвал ему имя Луи Сифра, и он провел меня к его столу. Увидев нас, Сифр поднялся. На нем были серые фланелевые брюки, блейзер цвета морской волны и красно-зеленый шелковый шарф. Нагрудный карман украшал вышитый герб Теннисного клуба. На лацкане сияла золотая звездочка. Перевернутая.

– Рад видеть вас, Энджел, – произнес он, пожимая мне руку. Мы уселись и заказали напитки. Я выбрал бутылку импортного пива, чтобы сразиться с похмельем, а Сифр попросил «Кампари» и содовую. В ожидании заказа мы немного поболтай ли. Сифр рассказал мне о своих планах на Страстную Неделю, включавших поездки в Париж, Рим и Ватикан. Он искренне восторгался великолепием Пасхальной службы в соборе Святого Петра. В его планы входила и аудиенция у Папы. Я безразлично глядел на Сифра, представляя это благородное лицо увенчанным тюрбаном. «Эль Сифр, Повелитель Неведомого, встречается с Его Святейшеством, папой Римским».

После появления напитков мы заказали обед. Сифр разговаривал с официантом по-французски, и я не смог уловить суть разговора. Моего французского хватает лишь на то, чтобы с трудом прочесть меню, и я решил заказать «Tournedos Possini» [Говяжье филе, нарезанное кусками (франц.)] и салат из эндивия.

Едва мы остались одни, Сифр сказал:

– А теперь, мистер Энджел, – полный отчет вплоть до последнего дня, если не возражаете. – Он улыбнулся и пригубил рубиново-красный напиток.

– Материала у меня много. Неделя была долгой, и она еще не кончилась. Доктор Фаулер мертв. Официальная версия – самоубийство, но я бы не поставил на это и цента.

– Что с того? Так или иначе он мертв.

– Случилось еще две смерти, имеющие отношение к этому делу. В обоих случаях – убийство.

– Отсюда следует, что вы не нашли Джонатана?

– Пока нет. Я многое узнал о нем, но хорошего здесь очень мало.

Сифр помешал соломинкой в высоком бокале.

– Вы полагаете, он все еще жив?

– Похоже на то. В понедельник вечером я отправился в Гарлем, чтобы расспросить одного джаз-пианиста по имени Эдисон Суит. Я видел его на старой фотографии вместе с Фаворитом, и это меня заинтересовало. Мне удалось разузнать, что Суит был членом секты вуду. Это серьезное дело: тамтамы, жертвенная кровь и прочее. Когда-то в сороковых тем же занимался и Джонни. Он спутался со жрицей вуду по имени Эванджелина Праудфут и вовсю ударился в мумбо-юмбо. Суит мне это рассказал, а на следующий день он был убит. Предполагалось обставить это как ритуальное убийство, но тот, кто это сделал, не слишком разбирался в веве.

– Веве? – поднял брови Сифр.

– Мистические символы вуду. Они были выведены кровью на стенах. Эксперт решил, что они фальшивы. Липа.

– Вы упомянули про второе убийство.

– Доберусь и до него: это было моей второй нитью. Я заинтересовался подружкой Фаворита из общества и навел кой-какие справки. Найти ее оказалось нелегко, хотя она все это время была у меня под носом. Она занималась астрологией, предсказательница по имени Маргарет Круземарк.

Сифр подался вперед, как заядлый сплетник, стремящийся не упустить ни слова.

– Дочь судостроителя?

– Единственная и неповторимая.

– Расскажите мне, что случилось.

– Что ж… Я не сомневаюсь, что именно она и ее отец забрали Фаворита из клиники в Покипси. Я отправился к ней и притворился клиентом, желающим приобрести гороскоп. Она меня обвела вокруг пальца, направила по ложному следу. А когда я наконец, прояснил это дело и вернулся к ней – посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного, – то…

– Вы вломились к ней?

– Я использовал «железку».

– Что?

– Отмычку.

– Понятно, – кивнул Сифр. – Пожалуйста, продолжайте.

– Так вот. Я проник к ней в квартиру, намереваясь все тщательно обыскать, но получилось иначе. Она была в гостиной, мертвая. Кто-то вырезал ей сердце. Оно мне потом там попалось.

– Как мерзко. – Сифр вытер губы салфеткой. – В сегодняшних газетах не упоминается ни о каком сердце.

– Ребята из Отдела по убийствам придерживают кой-какие детали, чтоб можно было определить, кто из психов, сознающихся по телефону, говорит правду.

– Вы вызвали полицию? В том, что я прочитал, о вас не пишут.

– Никто не знает, что я там был. Я сбежал. Возможно, конечно, это не самый разумный поступок, но полиция уже привязала меня к убийству Суита, поэтому мне не хотелось давать им лишние улики.

– Как именно вы связаны с убийством Суита? – нахмурился Сифр.

– Я дал ему свою визитку. Копы нашли ее у него дома. Сифр погрустнел.

– А как с этой женщиной, Круземарк? Вы тоже дали ей свою визитку?

– Нет. Здесь я чист. Я нашел свое имя у нее в настольном календаре, и еще свой гороскоп, который она начертила, но я все забрал с собой.

– А где они сейчас?

– В надежном месте. Не беспокойтесь.

– Почему бы не уничтожить их?

– Вначале я так и хотел сделать. Но гороскоп может дать какую-нибудь зацепку. Когда Маргарет Круземарк спросила дату моего рождения, я назвал ей день рождения Фаворита.

В эту минуту появился официант с нашим заказом. Изящным жестом волшебника, он открыл блюда, и тут же материализовался еще один официант с бутылкой бордо в руке. Сифр занялся положенным ритуалом: понюхав пробку, он сделал крошечный глоток «на пробу» и лишь затем кивнул, одобряя выбор. Нам наполнили бокалы, и официанты бесшумно удалились, словно карманные воришки, обшарившие толпу.

– «Шато Марго», сорок седьмого года, – произнес Сифр. – Год прекрасного урожая в Верхнем Медоке [Область во Франции.]. Я взял на себя смелость заказать нечто такое, что подходило бы и к вашему заказу, и к моему.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Но я не слишком разбираюсь в винах.

– Вам оно понравится. – Он поднял свой бокал. – За ваш дальнейший успех. Полагаю, мое имя осталось неизвестным полиции?

– Когда они пытались расколоть меня, я назвал им Уайнсэпа и сказал, что работаю на него. Я имею такое же право на конфиденциальность, как и мой наниматель.

– Ценю вашу сообразительность, мистер Энджел. Но каковы же ваши выводы?

– Выводы? У меня их нет.

– Вы полагаете, всех этих людей убил Джонатан?

– Ни в коем случае.

– А почему бы и нет? – Сифр поднес ко рту вилку с паштетом.

– Да все один к одному, как по плану. По-моему, Фаворита подставили, он здесь вместо козла отпущения.

– Интересная гипотеза.

Сделав глоток вина, я поднял глаза и встретился с его ледяным взглядом.

– Беда в том, что мне неизвестна основная причина. Все ответы похоронены в прошлом.

– Извлеките их. Поработайте лопатой.

– Все было бы намного легче, господин Сифр, если в вы мне посодействовали.

– Простите, не понял?

– Вы почти ничем не помогли. Всем, что я знаю о Джонни Фаворите, – я обязан только себе самому. Вы не дали ни одной нити, – хотя и были связаны с ним общим делом. Вы, и этот паренек-сирота, который потрошит голубей и носит в своем чемодане череп. Не следовало скрывать от меня подобные вещи.

Сифр скрестил на тарелке вилку и нож.

– Когда я впервые повстречал Джонатана, он работал помощником официанта. Если у него и были черепа в чемодане, я не имел об этом ни малейшего понятия. Я буду счастлив ответить на любые ваши вопросы.

– Хорошо. Почему вы носите перевернутую звезду?

– Эту? – Сифр взглянул на свой лацкан. – А и правда, перевернулась. – Он аккуратно поправил ее в петлице. – Это награда от «Сыновей Республики» – одной весьма патриотической организации. Они избрали меня почетным членом… за финансовую помощь. Никогда не помешает выглядеть патриотом. – Сифр подался вперед, блеснув улыбкой, затмевающей рекламу зубной пасты. – Во Франции я всегда ношу триколор. [Трехцветная кокарда, эмблема Великой французской революции (1789-1794).]

Я уставился на эту ослепительную улыбку, и Сифр вдруг подмигнул мне. Леденящий ужас пронзил мое тело подобно электрическому току. Я застыл на месте, завороженно глядя на него. Именно так он улыбался у подножья эшафота. Во Франции я всегда ношу триколор…

– Что с вами, Энджел? Вы, кажется, побледнели. Он играл со мной, ухмыляясь, будто Чеширский Кот. Я сложил руки на коленях, чтобы он не заметил их дрожи.

– Что-то проглотил, – пробормотал я, – застряло в горле.

– Надо быть осторожней. Эдак можно задохнуться насмерть.

– Со мной все в порядке. Не беспокойтесь. Ничто не помешает мне добраться до истины.

Сифр оттолкнул свою тарелку с остатками роскошного паштета.

– Истина, мистер Энджел, – добыча, которая все время норовит ускользнуть.