Оставив «шеви» в гараже, я пошел назад к Бродвею, держась на солнечной стороне Сорок четвертой улицы. Я не торопился и шел, наслаждаясь погодой, как вдруг заметил выходившего из главного подъезда гостиницы «Астор» Луи Сифра. На нем был рыжевато-коричневый берет, твидовое норфолькское пальто, бриджи из тонкой шерсти и блестящие сапоги для верховой езды. В руке, затянутой в перчатку, он нес потрепанную кожаную сумку.

Я заметил, как он жестом отказался от предложения швейцара подозвать такси и быстрым шагом тронулся к центру мимо Парамаунт-Билдинг. Я хотел было догнать его, но подумал, что он так или иначе направляется в контору «Кроссроудс», и решил сэкономить силы. Я не считал это слежкой, потому что был совсем неподалеку от него. Но когда он, не сбавляя шага, миновал подъезд моего дома, я инстинктивно приотстал и задержался у витрины магазина, изображая живейшее любопытство. Он пересек Сорок вторую улицу и повернул на запад. Я следил за ним от угла, затем зашагал следом по другой стороне улицы.

Сифр выделялся в толпе. Это несложно, когда находишься среди сутенеров, мошенников и наркоманов, толпившихся на Сорок второй улице, особенно если ты одет как на скачки в Гарден. Я предположил, что он направляется в Порт-Оторити, но он удивил меня, нырнув посреди квартала в здание, где располагался Музей Хьюберта и Блошиный цирк.

Я пересек четыре линии двухстороннего движения, петляя как обезумевший заяц, чтобы спустя несколько мгновений застыть перед вывеской у входа. Окаймленные блестящей краской буквы вещали: «УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДОКТОР САЙФЕР». Фотографии восемь на десять дюймов показывали моего клиента в цилиндре и во фраке, похожим на Волшебника Мандрейка. Под ними было помечено: «Вход только по билетам». Первый этаж Музея Хьюберта представлял собой галерею залов; сцена находилась в подвале. Я вошел, купил билет и нашел себе место в затемненном зале – у фанерного барьера по грудь высотой, не позволявшего зрителям «участвовать» в представлении. На маленькой яркоосвещенной сцене вращала животом грудастая танцовщица. Кроме себя я насчитал в зале еще пять темных фигур.

Какого черта нужно в подобном дешевом заведении элегантному Луи Сифру? Блошиный цирк и прочие фокусы вряд ли могут обеспечить человека роскошными машинами и адвокатами с Уолл-Стрит. Может, он удовлетворяет свое тщеславие, выступая на публике? Или же это ловушка, предназначенная мне?

Когда заигранная пластинка смолкла, кто-то за сценой поднял иглу и поставил ее снова. Танцовщица казалась утомленной. Она уставилась в потолок, думая о чем-то своем. На третий раз, не успела пластинка отыграть и восемь тактов, как проигрыватель выключили, и женщина опрометью бросилась за кулисы. Никто не аплодировал.

Мы вшестером глазели на пустую сцену, пока там не появился старый чудак в красном жилете и нарукавниках.

– Дамы и господа, – просипел он. – С великим страхом и трепетом представляю вам удивительного, таинственного и незабываемого доктора Сайфера. Поприветствуем его как подобает! – Старик похлопал в ладоши и, никем не поддержанный, зашаркал прочь.

Тусклый свет сменился кромешной тьмой. За сценой послышался приглушенный шепот и постукивания, как бывает на самодеятельных представлениях, а затем последовала ослепительно-яркая вспышка. Свет тут же зажегся, но мне понадобилась минута-другая, чтобы восстановить зрение. Расплывчатый, сине-зеленый ореол колыхался над фигурой на сцене, скрывая ее черты.

– Кто из вас знает, что ждет нас в конце пути? Кто может сказать, наступит ли «завтра»?…

Луи Сифр стоял посреди сцены, окруженный призрачными щупальцами дыма и запахом жженой магнезии. На нем был черный сюртук времен Эдуарда [Эдуард VII (1841-1910) – Король Великобритании и Ирландии, сын королевы Виктории. Одежда его эпохи отличается легкостью и элегантностью.] с длинными «ласточкиными» фалдами и жилет на двух пуговицах. На краю стола перед ним стоял черный сундучок на петлях, размером с хлебницу.

– Будущее – неписанный текст, и тот, кто посмеет прочесть его пустые страницы, сделает это на свою беду.

Сифр стянул белые перчатки и профессиональным щелчком пальцев заставил их исчезнуть. Он поднял со стола резную эбонитовую «волшебную» палочку и взмахнул ею в сторону кулис. Оттуда робко появилась танцовщица: ее крупное тело укутывал длинный, до пола, бархатный плащ.

– Время рисует портрет, который никто не может игнорировать. – Сифр очертил палочкой небольшой круг над головой женщины. Как по сигналу, она начала кружиться. – Кто из вас посмеет взглянуть на его завершенную работу? Это не то что смотреться в зеркало день за днем, – ведь вы не замечаете перемен, происходящих с вами.

Женщина повернулась спиной к зрителям. Ее черные разметавшиеся волосы блеснули в свете рампы. Сифр пронзил зрительный зал своей палочкой, как шпагой.

– Те, кто увидят будущее, да убоятся меня!

Танцовщица встала лицом к залу: беззубая тощая старуха. Один глаз был слеп и отражал свет, будто блестящий керамический шарик. Я не заметил, как она натянула маску, и эффект ее превращения был поразительным. Сидевший рядом в темноте пьяница, трезвея, охнул.

– Плоть смертна, друзья мои, – проповедовал доктор Сайфер, – а страсть умирает, как догорающая свеча на зимнем ветру. Господа, я предлагаю вам взглянуть на прелести, еще недавно волновавшие вашу кровь.

Он взмахнул палочкой, и танцовщица распахнула складки тяжелого плаща. На ней все еще красовался украшенный кистями наряд, но за нашитыми блестками висели пустые, сморщенные груди. Когда-то внушительный живот вяло провис меж угловатых – как у скелета – бедер. Это была совершенно другая женщина. Сымитировать эти распухшие от артрита колени и исхудалые ляжки было невозможно.

– К каким же выводам мы приходим? – Доктор Сайфер улыбнулся – как практикующий врач, вызванный на дом. – Спасибо, дорогая: весьма поучительно. – Движением палочки он отпустил древнюю старуху, и та, хромая, удалилась со сцены. В зале прошелестели аплодисменты.

Доктор Сайфер поднял руку.

– Благодарю, друзья мои. – Он с изяществом кивнул. – В конце каждой тропы лежит могила. Бессмертна только наша душа. Как следует охраняйте это сокровище. Ваша гниющая оболочка лишь временный сосуд на бесконечном пути.

– Позвольте рассказать вам одну историю. Как-то раз, когда я был молодым, и решил попутешествовать, в Танжере, в аортовом кабаке, мне повстречался старый моряк. Мы разговорились. Мой собеседник был немец, родом из Силезии, но последние годы ему светило марокканское солнце. Зимы он проводил в Марракеше, а летом пьянствовал в тех портах, которые приходились ему по душе. Я поздравил его с такой замечательной жизнью.

«Я кочую эдак уже лет сорок пять», – отвечал немец.

«Вам очень повезло, – заметил я, – что не пришлось выносить удары судьбы».

«Повезло? – рассмеялся старый моряк. – Ну так считай, что повезло тебе. В этом году я должен передать свою удачу другому».

Я попросил его объясниться, и он поведал мне то, чем я сейчас делюсь с вами. Когда он был молодым и тоже решил повидать мир, он встретил в своем первом плавании старого моряка с Самоа, и тот дал ему бутылку, содержавшую душу испанского квартирмейстера, когда-то плававшего с армадой короля Филиппа. Любая болезнь или несчастье, которые могли постигнуть владельца бутылки, доставались несчастному узнику. Старик не знал, как попала в бутыль душа испанца, но знал, что по достижении семидесяти лет он должен будет передать ее первому встречному юноше, который согласится ее принять, иначе ему придется взвалить на себя все страдания, поменявшись местами с несчастным конкистадором… Тут старый немец глянул на меня с печалью. До семьдесят первого дня рождения ему оставался лишь месяц.

«Время постижения жизни подошло к концу», – сказал он и отдал мне бутылку янтарного цвета, из-под рома, ручной лепки. Ей было много сотен лет, и заткнута она была золотой пробкой.

Доктор Сайфер протянул руку к черному сундучку на столе и извлек бутылку. Он поставил ее на сундучок. Описание было точным, но в нем не упоминалась мечущаяся внутри сосуда тень.

– Да, я прожил долгую и счастливую жизнь, но послушайте… – Мы вшестером вытянули шеи, прислушиваясь. – Слушайте, – голос Сифра перешел в едва различимый шепот. В наступившей тишине тонким жалобным колокольчиком забились причитания – словно цепочку из скрепок протащили по краю хрустального кубка. Я навострил уши, пытаясь различить гулкие звуки, исходившие, казалось, из янтарной бутылки.

– Ай-юда-мэ и… ай-юда-мэ и… – Снова и снова все та же призрачная мелодичная фраза.

Я пристально смотрел на губы Сифра. Огни рампы высвечивали его улыбку. Он даже не скрывал чувственного наслаждения происходящим.

– Таинство судьбы, – продолжал он. – Почему я должен вести жизнь, свободную от страданий, в то время как другая душа обречена на вечные муки в бутылке из-под рома? – Сифр извлек из кармана черный бархатный мешок и сунул в него бутылку. Крепко стянув тесемки, он поместил его на крышку сундучка, и вновь сверкнула в огнях рампа его улыбка. Не говоря ни слова, он грациозно повернулся и резко ударил мешок эбонитовой палочкой. Звука разбивающегося стекла не последовало. Пустой мешок был подброшен в воздух и ловко пойман. Луи Сифр скомкал его в шарик и сунул в карман, коротким поклоном поблагодарив за аплодисменты.

– Я хочу показать вам еще кое-что, – добавил он. – Но прежде чем это сделать, хочу подчеркнуть, что я не дрессировщик животных, а всего лишь коллекционер экзотики.

Он постучал по черному сундучку палочкой.

– Содержимое этой коробки я купил в Цюрихе у одного египетского торговца из Александрии. Следуя его заверениям, то, что вы увидите сейчас, было душами людей, заколдованных когда-то при дворе Папы Льва X. Прекрасная забава для воображения, в духе Медичи. Не правда ли, это звучит совершенно немыслимо?

Доктор Сайфер расстегнул металлические застежки, и открытый сундучок развернулся в триптих. Перед нами появился миниатюрный театр с декорациями и тщательно выписанным фоном в стиле Итальянского Ренессанса. Сцена заполнилась белыми мышами в костюмах из шелка и парчи – персонажами «комедиа дель арте». Там были Пульчинелле и Колумбина, Скарамуш и Арлекин. Все грациозно расхаживали на задних лапках. Изящную акробатику сопровождало позвякивание музыкальной шкатулки.

– Египтянин клялся, что они никогда не умрут, – сказал Сифр. – Возможно, это слишком экстравагантное предположение, но могу сказать, что за шесть лет я не потерял ни одной.

Крошечные артисты ходили по канатам и прыгали на ярких цветных шарах, потрясали шпагами-спичками и зонтиками, кувыркались и шлепались на пол с размеренностью часового механизма.

– Предполагается, что заколдованные подданные не нуждаются в питании. – Наклонившись на «потолком» сцены, доктор Сайфер с искренним восторгом наблюдал за представлением. – Но я ежедневно снабжаю их пищей и водой. Должен заметить, у них невероятный аппетит.

– Игрушки, – пробормотал в темноте мой сосед. – Должно быть, это игрушки.

Словно расслышав эти слова, Сифр протянул руку, и Арлекин, взбежав по его рукаву, уселся на плече, обнюхивая воздух. Чары нарушились. Это был всего лишь грызун в крошечном, усеянном ромбиками костюме. Сифр ущипнул розовый хвост и опустил дрыгающего лапками Арлекина на сцену, где тот немедленно принялся вышагивать на передних лапках, что было совсем уж невероятным.

– Как видите, я не нуждаюсь в телевизоре. – Сифр сложил боковые стенки миниатюрной сцены и щелкнул застежками. Наверху была ручка, и он поднял свой «театр» как чемодан. – Они всегда устраивают представление, стоит лишь раскрыть сундучок. Даже в шоу-бизнесе есть свое Чистилище.

Сунув палочку под мышку, Сифр уронил что-то на стол. Последовала белая вспышка, на миг ослепившая меня. Я заморгал и принялся тереть глаза. Сцена была пуста. В свете рампы одиноко стоял голый деревянный стол.

Из невидимого динамика послышался бестелесный голос Сифра:

– Зеро, точка соприкосновения позитивного и негативного, – это врата, через которые неизбежно проходит каждый.

Из– за кулис прошаркал старик в нарукавниках и унес стол, провожаемый потрескиванием пластинки с записью «Ночного поезда». Вновь появилась розовая и пухлая арабская танцовщица и принялась за свои телодвижения, столь же механические, как и имитирующая паровоз музыка. Я наощупь пробрался к выходу и поднялся по исхоженным ступеням. Ужас, испытанный мною во французском ресторане, вернулся. Мой клиент забавлялся, проделывая трюки с моей головой, словно игрок в «три листика», облапошивающий простаков-зевак.