Мир снова обрел четкость в приемном покое больницы Бельвью. Сосредоточенный юный практикант промыл и зашил мой рваный скальп, и пообещал сделать все возможное с тем, что осталось от левого уха. Демерол облегчил эту процедуру. Я улыбнулся медсестре, продемонстрировав сломанные зубы.

Меня как раз везли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые пытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.

После того, как они кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Я не возражал, и меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом. После этого я очнулся, когда сестра разбудила меня на ужин.

Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.

Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.

– Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?

– Нет.

– Я купила дров для камина.

Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.

Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался – ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, – Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.

На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.

– Похоже, кто-то славно потрудился над вами, – заметил он.

Я продемонстрировал ему мою улыбку.

– Жалеете, что это были не вы?

– Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.

– Вы забыли цветы.

– Я приберегаю их на вашу могилу. – Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. – Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.

– И что же на сей раз?

– Я подумал – вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.

– Я едва дышу, лейтенант.

– Именно это они и делают в газовой камере, – заметил Стерн. – Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.

– А что еще делают в Синг-Синге?

– Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.

«Для твоего носа и двух рук мало», – подумал я и спросил:

– Так что же вы нашли в квартире Круземарк?

– Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую – нижнюю – страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?

Я сказал, что не имею об этом понятия.

– Прописную "Г", а затем буквы Э-н-д-ж.

– Получается «Гэндж».

– Эти буквы подвесят тебя за задницу, Энджел. [Игра слов: «Н. Ang» – Г. Эндж(ел) и «hang» – висеть (англ.).] Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.

– Совпадение и доказательство – две разные вещи, лейтенант.

– Где ты был в среду днем, примерно в половине четвертого?

– На Центральном Вокзале.

– Ожидал поезда?

– Устриц ел.

– Это не пройдет, – покачал большой головой Стерн.

– Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и устриц съел много. Мы с ним шутили: он сказал, что они смахивают на смачные плевки, а я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.

– Да уж не сомневайся. – Стерн поднялся со стула. – Я проверю все, начиная с воскресенья, и знаешь что? Когда ты будешь поджариваться на стуле, я буду рядом и – буду зажимать нос.

Стерн протянул толстую лапу. Взяв с моего подноса нетронутый бумажный стаканчик с "грейпфрутовым соком, он опорожнил его одним глотком и вышел прочь.

К полудню все формальности были улажены, и мне разрешили покинуть больницу.