Я торопился. Плотно прижимая 38-ой калибр к ребрам магната, я отомкнул браслеты и засунул их в карманы куртки.

– Не шевелись, – предупредил я, отступая к открытому проему и направляя револьвер ему в живот. – Даже не дыши. Круземарк потер кисть.

– А как насчет пленки? Ты обещал мне пленку!

– Извини. Я лгал насчет нее. Когда общаешься с типами вроде тебя, приобретаешь плохие манеры.

– Я должен получить эту пленку.

– Ага, знаю. Мечта шантажиста сбывается.

– Если тебе нужны деньги, Энджел…

– Можешь подтереть задницу своими вонючими деньгами.

– Энджел!

– До встречи, хозяин. – Я шагнул на дорожку в тот миг, когда мимо загремел поезд на пригород. Мне было наплевать, видел меня машинист или нет. Единственной ошибкой было то, что я убрал в карман «смит-и-вессон». Все мы иногда делаем глупости.

Я не слышал, как меня догонял Круземарк, пока он не схватил меня за глотку. Я недооценил его. Он был опасен и силен, как дикий зверь, невероятно силен для своего возраста. Дыхание рвалось из него короткими злыми толчками. Он был единственным из нас двоих, кто дышал.

Даже обеими руками я не мог разбить его смертельную хватку. Просунув ногу меж его ног, я зацепил его за лодыжку и дернул. Мы оба потеряли равновесие и упали прямо на движущиеся вагоны. Мощный удар отбросил нас друг от друга, как тряпичных кукол, отшвырнув меня к стене.

Круземарк ухитрился остаться на ногах. Мне не столь повезло: разметавшись на пыльной дорожке, как пьяный, я следил за мчавшимися мимо моего лица железными колесами. Поезд пронесся мимо. Круземарк намеревался пнуть меня в голову, но я поймал его ногу и дернул вниз. Я уже получил свою долю ударов ногами на неделю вперед.

Лезть за револьвером было поздно. Круземарк сидел на дорожке лицом ко мне, я прыгнул на него и ткнул кулаком ему в шею. Он крякнул, как жаба, попавшая под каблук. Я ударил снова, сильнее, и почувствовал, как нос его проседает под кулаком, словно гнилой плод. Он ухватил меня за волосы, прижимая мою голову к своей груди, и мы принялись топтаться на дорожке, яростно размахивая руками и пинаясь.

Наш бой не укладывался ни в какие «честные рамки». Маркиз Квинсберри его бы не одобрил. Круземарк повалил меня наземь и схватил жесткими ладонями за глотку. Не в силах разжать его тренированные ладони, я поддел правой рукой его подбородок и попытался отогнуть ему назад голову. Трюк не удался, поэтому я просто ткнул ему большим пальцем в глаз.

Это сработало. Вопль Круземарка заглушил даже шум грохочущего по туннелю поезда местной линии. Его хватка ослабла, и я вырвался, жадно глотая ртом воздух. Я отбил прочь его шарящие руки, и мы вновь покатились по рельсам. Очутившись над ним, я услышал, как ударилось его голова о шпалу. Для верности я добавил ему коленом в пах. В старике почти не осталось боевого задора.

Я встал и пошарил в кармане в поисках «смит-и-вессона». Револьвер исчез, потерявшись в схватке. Услышав хруст угольной крошки, я насторожился и увидел, как темная фигура Круземарка, пошатываясь, поднимается на ноги. Он бросился ко мне и, сильно размахнувшись, выдал правой. Шагнув навстречу, я припечатал его дважды поддых. Он был жилист и крепок, но я знал, что ему больно.

Приняв плечом почти безобидный удар левой, я ткнул кулаком правой ему в лицо – прямо в надбровную кость. Это было все равно что ударить каменную стену. Рука онемела от боли.

Впрочем, удар нисколько не замедлил Круземарка. Он лез напролом, жестко и коротко работая кулаками. Я не мог блокировать все его удары, и он ужалил меня пару раз, пока я нашаривал в куртке наручники. Я использовал браслеты как цеп, ударив его слева направо поперек лица, и звон стали о кость показался мне сладкой музыкой. Я ударил еще раз, повыше уха, и он, хрюкнув, рухнул навзничь.

Резкий вопль магната эхом разнесся по истекающему влагой тоннелю и замер, напомнив звук падения тела с огромной высоты. В темноте гигантской мухой загудело электричество. Рельсы.

Я не стал прикасаться к телу. Было слишком темно, чтобы разглядеть его как следует, и я отступил на безопасную дорожку. При свете далекой лампочки, я смутно видел силуэт его фигуры, распростершейся поперек рельсов.

Вернувшись к дверному проему, я поискал возле лесенки кожаный саквояж. Из него на меня уставилась оскаленная львиная маска из папье-маше. Под скомканным черным плащом я нашел маленький пластиковый фонарик. Вот и все. Я шагнул назад, в тоннель, и включил его. Круземарк лежал съежившись, словно кучка старой одежды, с застывшим в агонии лицом. Невидящие глаза уставились на бегающие рельсы, а разинутый рот замер в беззвучном вопле. Спираль едкого дыма поднималась над его сожженной плотью.

Я стер свои отпечатки с ручки и бросил саквояж рядом с телом. Маска выпала из него на угольную крошку. Посветив лучом фонарика на дорожку, я нашел свой револьвер у стены – он лежал в нескольких футах от меня. Я поднял его и сунул в карман. Костяшки правой руки мучительно болели, но пальцы двигались, и я знал, что они не сломаны. Хотя нельзя было сказать то же самое о «лейке». В глубине линз появилась паутина крошечных трещин.

Я проверил свои карманы. Все было на месте, не считая кожаного талисмана Эпифани. Он потерялся в драке. Я немного поискал, но не нашел его. Сейчас были дела поважнее. Освещая путь фонариком Круземарка, я заспешил по дорожке, предоставив миллионера-судовладельца очередному поезду, который расчленит его. Сегодняшней ночью крысы угостятся на славу.

Выйдя из подземки на станции «Двадцать третья улица», я взял такси на углу Южной Парк-авеню. Я дал водителю адресок Маргарет Круземарк, и через десять минут он высадил меня у Карнеги-холла. На углу стоял старик в потрепанной одежде и наяривал Баха на скрипке, скрепленной изолентой.

Я поднялся на одиннадцатый этаж, не заботясь о том, помнит меня высохший старик-лифтер или нет. На хорошие манеры ухе не хватало времени. Дверь в квартиру Маргарет Круземарк была опечатана полицией, замок заклеен полоской липкой бумаги. Я сорвал ее, подобрал нужную «железку» и вошел внутрь, вытерев ручку рукавом куртки.

Включив фонарик, я направил луч в гостиную. Кофейный столик, на котором было распростерто тело, исчез вместе с кушеткой и персидским ковром. На их месте остались силуэты, сооруженные при помощи клейкой ленты. Очертания рук и ног Маргарет Круземарк, торчащие с четырех сторон прямоугольного силуэта стола, выглядели карикатурой на человека, напялившего на себя бочонок.

В гостиной не было для меня ничего интересного, и я прошел по коридору в спальню колдуньи. На всех ящиках и шкафчиках с досье находилась печать Полицейского Департамента. Я пробежал лучом фонарика по крышке стола. Календарь и разбросанные бумаги исчезли, но ряд книг стоял как прежде. На краю блестела полированной костью древняя алебастровая урна.

Я поднял ее дрожащими руками. Несколько минут возился с ней, но крышка с резной трехглавой змеей оставалась крепко закрытой. В отчаянии я швырнул сосуд на пол. Он разлетелся как стекло.

Заметив среди осколков блеск металла, я схватил со стола фонарик. Комплект армейских «собачьих жетонов» серебрился в переплетениях цепочки бусин. Я поднял их, поднеся к свету маленький прямоугольный жетон. Непроизвольная дрожь холодом пронзила мое тело. Я провел ледяными пальцами по выпуклым буквам. Вместе с серийным номером и типом крови машина отштамповала имя: ЭНДЖЕЛ, ГАРОЛЬД Р.