Утро понедельника выдалось ясным и холодным. Остатки снежной бури были давно вывезены за город и сброшены в гавань. Поплавав в бассейне Молодежной христианской лиги напротив «Челси», где я жил, я съездил в «Ипподром Гэридж», поставил там свой «шеви» и пешком пошел в контору. Около Таймс-Тауэр я остановился и в киоске, торгующем провинциальной прессой, купил вчерашнюю «Покипси Нью-Йоркер». О докторе Альберте Фаулере ни слова.

В начале одиннадцатого я отпер дверь внутреннего кабинета своей конторы. Напротив, через улицу, мелькали обычные плохие новости: «… НОВОЕ НАПАДЕНИЕ ИРАКА НА СИРИЮ ВЫЗВАЛО… ПОГРАНИЧНИК РАНЕН В СТЫЧКЕ С БАНДОЙ НАРУШИТЕЛЕЙ ИЗ ТРИДЦАТИ ЧЕЛОВЕК…» Я позвонил в юридическую фирму Германа Уайнсэпа на Уолл-Стрит, и вышколенная секретарша тут же соединила меня.

– Чем могу служить, мистер Энджел? – спросил поверенный. Голос его наводил на мысль о хорошо смазанной дверной петле.

– Я звонил вам на этих выходных, но горничная сказала, что вы уехали в Сэг-Харбор.

– Да, вот уж где я могу расслабиться. Ни одного телефона!… Выяснилось что-нибудь важное?

– Есть кое-какая информация для господина Сифра. Но я не смог отыскать его в телефонной книге.

– Вы позвонили как раз вовремя. Мистер Сифр в эту минуту сидит напротив. Передаю ему трубку.

Послышался приглушенный разговор, как бывает, когда кто-то прикрывает трубку ладонью, затем я услышал мурлыкающий голос Сифра.

– Как любезно, что вы позвонили, сэр, – произнес он. – С нетерпением ожидаю от вас новостей.

Я рассказал ему большую часть того, что удалось узнать в Покипси, умолчав о смерти доктора Фаулера. Закончив, я услышал лишь тяжелое дыхание в трубке. Я ждал.

– Невероятно! – пробормотал наконец Сифр сквозь зубы.

– Есть три варианта, – пояснил я. – Келли и девушка затеяли устранить Фаворита и увезли его с собой: в этом случае он давно исчез. Возможно, они работали на кого-то другого – но результат тот же. И, наконец, Фаворит симулировал амнезию и сам инсценировал все это. Как бы то ни было, дело смахивает на «совершенное исчезновение».

– Я хочу, чтобы вы нашли его, – сказал Сифр. – Независимо от того, сколько времени это займет и во сколько обойдется. Мне нужен этот человек.

– Сомнительное предприятие, господин Сифр. Пятнадцать дет – большой срок. След остыл. Лучшее, что вы можете сделать – обратиться в Бюро розыска пропавших.

– Никакой полиции. Дело сугубо личное. Я не хочу, чтобы оно получало огласку, привлекая к себе толпу назойливых гражданских служащих. – Брезгливость, прозвучавшая в голосе Сифра, сделала бы честь любому патрицию.

– Я предлагаю это потому, что у них есть достаточное количество людей для такой работы, – возразил я. – Фаворит может быть в любом уголке страны, или даже заграницей. Я работаю в одиночку и не могу добиться тех же результатов, что и организация с международными информационными связями.

Кислота в голосе Сифра стала еще более концентрированной.

– Короче говоря, мистер Энджел: беретесь вы за эту работу или нет? Если вы не заинтересованы, я найму кого-нибудь другого.

– Ну конечно, заинтересован, господин Сифр, но с моей стороны было бы нечестно не поставить вас как клиента в известность о возможных сложностях работы. – Почему Сифр делает из меня мальчишку?

– Разумеется, я ценю вашу откровенность и понимаю огромные трудности нашего предприятия. – Сифр помолчал, и я услышал щелчок зажигалки и вдох – видимо, он закурил очередную дорогую «панателлу». Потом он продолжил, и голос его несколько смягчился – наверное, под воздействием ароматного табака. – Я хочу, чтобы вы немедленно включились в работу. Тактика на ваше усмотрение. Делайте то, что считаете лучшим. Впрочем, главное в этом деле – конфиденциальность.

– Я могу быть скрытен, как исповедник, – если постараюсь.

– Не сомневаюсь, мистер Энджел. Я распоряжусь, чтобы мой поверенный выписал вам чек на пятьсот долларов аванса. Чек придет по почте сегодня же. Если понадобится больше, свяжитесь, пожалуйста, с Уайнсэпом.

Я сказал, что пять сотен определенно хватит, и мы распрощались. Меня охватило страстное желание приложиться к бутылке, чтобы отпраздновать соглашение, но я пересилил себя и вместо выпивки закурил сигару. Пить натощак – скверная привычка.

Вначале я позвонил Уолту Риглеру, знакомому репортеру из «Таймс».

– Что ты можешь рассказать мне о Джонни Фаворите? – спросил я после обычной, ничего не значащей болтовни.

– Джонни Фаворит? Шутишь! А почему бы тебе не спросить, как звали других ребят, что пели с Бингом Кросби в «Эй-Пи Джипсис»?

– Нет, серьезно, можешь что-нибудь откопать про него?

– Я уверен, что в нашем «морге» ведут досье. Дай мне пять-десять минут, и я приготовлю весь материал.

– Благодарю, дружище. Я знал, что могу на тебя положиться.

Он проворчал: «Пока», и мы повесили трубки. Разбирая утреннюю почту – большей частью счета и уведомления – я докурил сигару и закрыл контору. Обычно я спускаюсь по пожарной лестнице – это быстрее, чем служебный, тесный как гроб, лифт – но на этот раз я не спешил и нажал кнопку, слушая, как стучит на арифмометре в соседнем кабинете Айра Кипнис.

Здание Таймс-Билдинг на Сорок третьей улице находилось сразу за углом. Я вошел туда, чувствуя себя преуспевающим бизнесменом и, обменявшись хмурыми взглядами со статуей Адольфа Окса в мраморном вестибюле, поднялся на третий этаж, в «комнату новостей». Назвав старику за регистрационным столом фамилию Уолтера, я немного подождал, и вскоре из глубины комнаты вышел Уолтер – без пиджака и с ослабленным узлом галстука, точно репортер из какого-нибудь фильма.

Мы пожали друг другу руки, и он провел меня в комнату, где в сигаретном тумане стучала сотня пишущих машинок.

– С тех пор, как в прошлом месяце умер Майк Бергер, это место стало чертовски мрачным. – Он кивнул в сторону пустого стола в первом ряду, на котором в стакане воды, стоявшем на зачехленной машинке, багровела роза.

Я последовал за Уолтером мимо грохочущих механизмов к его столу посредине комнаты. На проволочном подносе для входящих бумаг лежала толстая картонная папка. Я раскрыл ее, глянул на пожелтевшие газетные вырезки и спросил:

– Не возражаешь, если я прихвачу кое-что из этого с собой?

– Контора говорит: «нет». – Уолт просунул указательный палец под воротник шерстяного пиджака, висевшего на спинке крутящегося стула. – Я отправляюсь завтракать. Если что-нибудь пропадет, моя совесть будет чиста. И имей в виду – в нижнем ящике, – он проникновенно взглянул на меня, – пустые конверты.

– Спасибо, Уолтер. Если когда-нибудь я смогу тебе чем-то помочь…

– Ну да, как же! Для парня, читающего только «Джорнэл Америкэн», ты неплохо устроился – идеальное место для расследований.

Я смотрел, как он тащится между рядами столов, обмениваясь остротами с другими репортерами. Вот он махнул кому-то рукой… Я уселся за его стол и открыл папку с материалами о Джонни Фаворите.

Большинство старых вырезок принадлежали не «Таймс», а другим ежедневным газетам и кое-каким журналам. В основном они касались выступлений Фаворита с оркестром Спайдера Симпсона. Некоторые рассказывали о нем подробнее, их я прочел внимательно.

Джонни рос сиротой. Его нашел полицейский – младенец лежал в картонной коробке, к казенному роддомовскому одеялу была прикреплена записка с именем и датой рождения: «2 июня 1920». Первые месяцы он провел в больнице для найденышей да Восточной Шестьдесят восьмой улице. Воспитывался Джонни в Бронксовском приюте. В шестнадцать лет начал работать при ресторане посыльным, сменил несколько мест работы. Через год он уже играл на пианино и пел в придорожных закусочных на севере штата.

«Открыл» его Спайдер Симпсон в тридцать восьмом. Вскоре Джонни успешно выступал с оркестром из пятнадцати музыкантов. В сороковом году, во время недельной аренды «Парамаунта», театр ломился от зрителей, и рекорд посещаемости не был побит вплоть до времен бешеного увлечения Синатрой, в сорок четвертом. В 1941 году тираж его пластинок перевалил за миллион, а вероятный доход превысил семьсот пятьдесят тысяч долларов. В газетах было несколько историй о его ранении в Тунисе; одна газетенка даже ухитрилась сообщить о предполагаемой смерти артиста, но на этом все кончалось. Материалов о его госпитализации или возвращении в Штаты не было.

Я просмотрел весь материал и собрал маленькую стопку того, что мне хотелось захватить с собой. Два фото, на одном из них – Фаворит во фраке, с блестящими напомаженными волосами, словно застывшая черная волна. Сзади на карточке было отштамповано имя агента и адрес: «УОРРЕН ВАГНЕР, ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ, 1619, БРОДВЕЙ (БРИЛЛ-БИЛДИНГ). УИНДХЭМ 9-3500».

На другом снимке я увидел оркестр Спайдера Симпсона, каким он был в 1940. Джонни стоял, сложив руки на груди, будто мальчик из хора. Имена оркестрантов были отпечатаны сбоку от каждого, прямо на снимке.

Я позаимствовал еще три вырезки, заинтересовавшие меня тем, что не подходили к общей подборке. На первой было фото из «Лайф», сделанное в Гарлеме в баре Дики Уэллса, на котором Джонни стоял, облокотившись на кабинетный рояль, с бокалом в руке. Он пел в сопровождении негритянского пианиста по имени Эдисон «Пупс» Суит. Еще я взял вырезку из «Даун-бита», относящуюся к суевериям различных певцов.

История гласила, будто Джонни, каждый раз выступая в городе, посещал на Кони-Айленд цыганку, предсказывавшую будущее по ладони, ее звали Мадам Зора.

Последней вырезкой был памфлет в колонке Уинчелла, датированный 20 ноября 1942, в котором объявлялось, что Джонни Фаворит разрывает свою двухлетнюю помолвку с Маргарет Круземарк, дочерью миллионера Этана Круземарка, владельца компании судовых перевозок.

Сложив все отобранные мной вырезки, я вытащил из нижнего ящика картонный конверт и спрятал в него материал. Затем, словно по наитию, я выудил фото Фаворита и позвонил по номеру Брилл-Билдинг, напечатанному на обороте.

– Агентство Уоррена Вагнера, – ответил бойкий женский голос.

Я назвался и спросил нельзя ли встретиться с мистером Вагнером в полдень.

– В двенадцать тридцать у него официальный завтрак, поэтому он сможет уделить вам лишь несколько минут.

– Этого достаточно, – заверил я.