1

— Готово, они могут начать!

Бронстайн сидел верхом на буровой машине. Он установил рядом с собой высокочувствительную камеру с прибором автоматического наведения на цель. Она была смонтирована подвижно на шаровом шарнире. Крошечный электромотор обеспечивал движение вслед за реагирующим на раздражение светом поисковым устройством. Когда Бронстайн выключил фонарь, который держал в руке и наверху на россыпи вспыхнул транспортабельный прожектор, объектив сразу же повернулся в этом направлении.

Далберг и Анне медленно поднимались по россыпи. Они шли друг рядом с другом. Далберг нес прожектор, Анне повесила себе на плечо детектор излучения. Он показывал все электромагнитные волны за пределами ультрафиолетового диапазона вплоть до космических лучей. Если Далберг, как предполагала Анне, стал жертвой какой-то сияющей субстанции, тогда они должны были найти ее в течение точной реконструкции каждого его шага.

Было важно выяснить причину несчастного случая. Не только потому, что она могла вызвать новые опасные ситуации, но и потому, что она, пока была совершенно неизвестна, могла бы породить чувство постоянного беспокойства, постоянную напряженность, которое рано или поздно могло катастрофически сказаться на состоянии психики всей команды.

Если существовала такая излучающая субстанция, тогда необходимо было — это уже стало ясно Бронстайну — изменить программу исследований. Потому что каждое новое бурение могло пройти вблизи другого месторождения, и даже буровые отходы, которые доставлялись на поверхность, могли стать источником опасности.

Вообще — с тех пор, как Бронстайн увидел результат первого сейсмического анализа, он больше не был так твердо уверен в том, что предложенный Вестингом путь был лучшим. По меньшей мере, он еще не исчерпал все возможности. Основательное исследование равнины и ее окружения — чудненько. Приобретались точные количественные данные о текущем состоянии и химическом состоянии грунта, регистрировались, констатировались. Но вопрос о подверженности долгосрочным изменениям и ограничивались ли анклавы в локальной очерченной области или пронизывали весь слой коры, оставался без ответа.

Возможно, дальше помогала гипотеза Веккера. Возможно, действительно, было уместно дополнить бурения, в том случае, если они вообще могут быть продолжены, обследованием вулканической траншеи.

Вестинг отклонил эти мысли столь же категорично как и прежде. Он все еще был крепко убежден в правильности своей концепции. Действительно? Или ему просто было трудно сойти с проторенного пути? Был ли Веккер прав, упрекая астрохимика в том, что он слеп по отношению к всему, что не совмещалось с привычной методикой его работы или тому, что не подпадало посредственно в сферу его деятельности? Факт был в том, что он уже несколько лет занимался практически одним анализом поверхности.

Но если дело было так, если Вестинг, сам не зная того, имел односторонний взгляд на вещи, неосознанно закрывал себя от новых точек зрения и рабочих методик, тогда он в конце концов мог стать для экспедиции тормозным башмаком. Тогда он, Бронстайн, был обязан столкнуть его нос к носу с новым положением вещей. Может быть ему просто распорядиться об экскурсии к вулканическим траншеям? Возможно, что интерес Вестинга проснется только на месте.

Далберг и Анне приближались к буровой машине. Они действительно пытались точно реконструировать каждый шаг. Время от времени они останавливались и перебрасывались парой слов, пожалуй для того, чтобы убедиться в том, что они еще шли по следу Далберга. Сейчас они забрались через входной люк, немного покопались в носовой части и снова вылезли. Далберг показал вытянутой рукой вниз по россыпи.

— Как далеко? — услышал Бронстайн вопрос врача.

— До конца свода.

— Хорошо, с этого момента Вы будете находится в двух шагах сзади меня и будете направлять меня.

— Будьте чрезвычайно осторожны, Анне! — Бронстайн наклонился, чтобы лучше видеть врача. — При малейшей реакции детектора излучения мы сразу же повернем назад!

Она кивнула ему. Ее глаза за стеклянным забралом гермошлема серьезно заблестели.

Предприятие было необходимо, но рискованно. Бронстайн еще раз убедился в том, что камера работает безупречно, и сел на корточки, готовый вскочить и поспешить на помощь спутникам.

Они двигались вперед нога в ногу. Световой пучок блуждал впереди них. Глубоко внизу он наткнулся на нависающие утесы.

Анне вела себя осторожно. Она закрепила записывающую головку искателя на алюминиевом пруте, размахивала им по полукруглой траектории и ощупывала каждый большой камень, который попадался ей по пути. Она строго следила за тем, чтобы безопасное расстояние между ней и Далбергом не сокращалось.

Вообще, за весь предыдущий ход экспедиции в она вела себя безупречно. Ошибок и неосторожностей она не допускала. Порой она, казалось, она мысленно отсутствовала, погружалась в себя, но это, очевидно, была просто видимость. Возможно, это было связано с тем, что она пыталась быть немного выше происходящего, обозревать происходящее и с этой колокольни вмешаться с взвешенными советами, если сложится критическая ситуация.

Ее совет не реагировать на нарушение Веккером дисциплины в день посадки поспешно вынесенными мерами, и ее попытка устранить напряженные отношения между Веккером и Вестингом во время выдуманного разведывательного полета с геологом, была отлично продумана, даже если не имела ожидаемого успеха. Во время несчастного случая с буровой машиной и нервного срыва Далберга она сохраняла холодное спокойствие, далекое от всякой спешки или даже паники. Ее план, выяснить причины нервного шока с помощью точной реконструкции хода событий здесь внизу, на россыпи гальки, был основан на продуманной рабочей гипотезе и выдавал способность к комбинированию идей.

Бронстайн думал о том, что он все еще не реализовал свое намерение назвать заместителя. Он отказался от кандидатуры Вестинга. Легкомысленность, с которой астрохимик рисковал ради продвижения экспедиции даже при условии, что Далбергу срочно требовалась помощь земных врачей, говорила сама за себя.

Анне? У нее был целый ряд великолепных качеств. Но была ли она в состоянии руководить коллективом, и, если необходимо, противопоставить себя товарищам? Он не знал этого. Он должен был проверить ее в этом отношении и возможно, квалифицировать. Он должен был передать ей задание, которое…

Бронстайн прервался. Анне и Далберг только что дошли до конца россыпи гальки. Они стояли на подножьи круто возвышающейся, словно выколоченной из камня колонны, капители которой поддерживали огромный темно-коричневый свод. В своих неповоротливых скафандрах, с системой жизнеобеспечения на плечах, они выглядели как непомерно большие, допотопные насекомые. Световой пучок головного фонаря полз по образованиям, которые напоминали сталактиты: толщиной с человека, свисавшие с ниш и холмов сосульки.

Не зиял ли там вход в штольни? Анне кажется, тоже заметила его. Она подала Далбергу знак, чтобы он остановился и продвигался сантиметр за сантиметров, с детектором излучения в вытянутых руках, к отверстию. Теперь она дошла до входа. Верхняя часть ее тела наклонилась вперед, пропала…

Бронстайн услышал слабый крик и автоматически вскочил со своего высокого место наблюдения. Пока он спешил, спускаясь вниз по россыпи, он видел, что Анне согнулась словно после удара дубиной. Она отшатнулась, развернулась и упала на руки Далбергу. Пилот поднял ее словно куклу и немедленно побежал прочь. Когда его догнал Бронстайн, вход в штольни находился уже на приличном расстоянии за ними.

Они вместе внесли Анне в кабину пилота бура.

— Это было словно удар током.

Анне сидела выпрямившись в кресле пилота. Уже на обратном пути к буровой машине она преодолевала приступ слабости. У нее трещала голова, и она чувствовала, что осязание кожей на кончиках пальцев было сильно активировано, но ее мысли работали четко; ничто не предвещало нервный шок.

— За входом штольня резко сворачивает налево. Я едва ли могла что-то рассмотреть, но у меня было такое ощущение, что она через несколько метров расширяется как пузырь; наверное там находится второй, более маленький свод. Удар настиг меня, когда я попыталась посмотреть за изгиб.

— А детектор излучения?

У Бронстайн нервозно дрогнули ресницы. Ужас, кажется, охватил его сильнее, чем саму Анне.

— Абсолютно ничего. Ни оптический ни акустический индикатор не отреагировал.

— Во всяком случае мы, кажется, локализировали источник опасности.

Далберг кивнул, соглашаясь. «В первый раз я, правда, находился не в штольнях, но вместо этого несколько минут дольше чем сейчас непосредственно перед входом в штольни. Это могло бы объяснить, почему излучение подействовало на меня только после определенного латентного периода и затем в несколько раз сильнее.

Бронстайн поднялся.

— Весь нижний участок свода с настоящего момента табу… Далберг, Вы сопроводите Анне до «Пацифики». Веккер должен спуститься и помочь мне закрепить трос на носу бура. Лучше мы проведем сразу акцию спасения.

2

Анне лежала на кровати в своей каюте. Бронстайн, чтобы предотвратить все возможные последствия, настоял на том, чтобы она сначала прилегла на пару часов, прежде чем она снова приступит к работе.

После спасения буровой машины и после короткого посещения Бронстайном и Веккером взрывных скважин номер два, три и четыре комендант собрал рабочее совещание и, тоном, который не терпел противоречия, сообщил, что он считает самой первоочередной задачей всей команды, во-первых, установить радиосвязь с Землей и, во-вторых, провести контрольный осмотр космического корабля. Возможно, он преследовал цель прекратить совсем работы на равнине на всю лунную ночь, потому что они казались ему слишком опасными. С задумчивым, почти замкнутым выражением лица он вернулся с взрывных скважин, с оборванными запальными шнурами в руке.

Анне охотно подчинилась его указанию лечь спать. Не потому, что она устала. Совсем напротив, она была полна энергии. Ее преследовала идея, и ей был необходим покой, чтобы подумать.

Реконструкция в своде была успешно завершена, «источник излучения» локализирован. Так, по крайней мере казалось, и все, за исключением самой Анне, верили в это. Они верили в это и были очень довольны результатом исследований. Разумеется, у них был повод, чтобы быть довольными. Далберг больше не сомневался: он был здоров как бык, нервный коллапс не имел ничего общего с психическим здоровьем, а был однозначно вызван внешним воздействием. Веккер тоже почувствовал облегчение: Это правда, не было доказано, но все-таки было возможно, что катастрофа буровой машины каким-то образом была связана с излучающей субстанцией. Вестинг обратил внимание на эту возможность. Например, возможно было то, что и буровой мусор, который пропускался сквозь корпус машины, тоже содержит определенные следы той субстанции. Возможно минимума излучения хватило для того, чтобы нарушить работу чувствительных измерительных приборов? У Бронстайн, напротив, были причины быть довольным результатом реконструкции, потому что главный источник опасности был локализован и тем самым стал поддаваться расчетам. Он мог учесть их при планировании и организации дальнейшей исследовательской работы.

Но она, Анне, попала в переплет! По всей видимости ее гипотеза подтвердилась. Товарищи даже были убеждены в этом и не скупились на слова признания. Глупо было только то, что она сама больше не верила в то, что гипотеза действительно подтвердилась. Она не могла поверить в это. Ее соприкосновение с «источником излучения» активировало осязание кожей сильнее, чем прежде, так сильно, что ей пришлось одеть на руки тонкие кожаные перчатки, чтобы не сбивать себя постоянно с толку.

Если «излучение» было причиной этой активности, оно не могло быть локализовано в штольнях, тогда она должно было присутствовать в определенной степени и на равнине, присутствовать рядом с «Пацификой», ведь приступы активности начали уже спустя пару часов после посадки на спутник Сатурна. Не было ало ли вездесущей, невидимой угрозы?

Анне не решалась произнести эти мысли вслух. Последние дни принесли волнения более чем достаточно. К чему ей дополнительно нагружать товарищей гипотезой, которая могла основываться на заблуждении.

Но она видела возможность проверить гипотезу.

Ее осязание, очевидно, действовало как чувствительный индикатор. Прежде она воспринимала зуд в кончиках пальцев и размытые оптические впечатления как помеху и пыталась подавить их. Если теперь она пойдет по обратному пути? В принципе она была в состоянии пробудить рудимент в любое время глубокой концентрацией. Если она таким образом активирует его и добровольно подвергнет себя «облучению», если она использует его в качестве «приемника» и с его помощью систематически попытается проследить «источники излучения»?

То, что такое предприятие таило в себе опасности, она уже почувствовала на собственной шкуре. Глубокая концентрация с целью повысить чувствительность, обострение чувств далеко за нормальные пределы могло повлечь за собой нервозные состояния беспокойства; граница между чувствительностью высокой степени и истерией была нечеткой. Слишком большой шаг вперед…

Была ли она вправе учитывать риск?

Анне повернулась на живот и положила голову на ладони. Допустим, что ее гипотеза подтверждалась, был фактор — излучение или другой феномен —, который действовал на психику. В том, что она воспринимала его яснее, чем спутники, не было ничего необычного — и на солнечную активность, колебания магнитных полей и резкие изменения атмосферного давления люди реагировали по-разному: жаловались на расстройство сна, становились раздражительными или летаргичными; другие вообще их не воспринимали. Возможно было, что фактор X оставался без негативных последствий до тех пор, пока его интенсивность не превысит определенный пороговый уровень. Но было возможно также, что оно вызовет крошечные изменения в организме, которые в сумме вдруг перерастут в новое качество и поставят на колени даже выносливые натуры.

Эта возможность необходимо было учесть, и она, Анне, была единственной, кто мог своевременно проследить фактор X, и доказать его существование также за пределами штольни. Если он существовал, тогда необходимо было как можно быстрее сменить местоположение экспедиции на другое место.

Анне решила отважиться на эксперимент. Сначала первый шаг: повышение чувствительности до границы выносимого. Если он удастся, она доверится Бронстайну и под его присмотром отправится на равнину, на поиски таинственного X.

Она взяла лист бумаги, написала на нем, что она намеревалась сделать, то, что было необходимо предпринять, если ей понадобится помощь, и положила его на самом видном для своих товарищей, на свой рабочий стол. Она проверяюще осмотрелась в каюте. Ничто не могло отвлечь ее, ей ничего не должно было помешать. Она задернула занавеску на иллюминатор, позаботилась о приятном освещении и выключила динамик и монитор, которые связывали ее с мостиком.

Анне разделась, облачилась в махровый халат и легла на кровать. Она вытянула ноги и руки, расслабив их; ладони коснулись бедер. Перчатки она снимет потом.

Сначала было нужно вызвать состояние психической и, прежде всего, душевной пассивности. Это было нелегкой задачей. Мышление противилось бездействию. Если оно не было направлено на цель, то начинало спонтанно сновать туда-сюда, затрагивая то ту, то другую проблему, разветвлялось и растекалось мыслью по древу. Анне закрыла глаза и ощупала руками халат. Большие пальцы соприкоснулись в области пупка, кончики пальцев лежали на причинном месте. Постепенно и совершенно непринужденно ее внимание переключилось на мягкое поднятие и опускание живота.

Руки воспринимали сердечный ритм. Он растекался через локоть дальше в плечи, возвращался обратно в грудную клетку и диафрагму, через поясницу бежал вниз, охватывал ноги и ступни. Все тело пульсировало. Больше не было ничего, кроме этого ритма.

На этот раз процесс концентрации прошел быстрее, чем обычно. Уже через несколько минут кожная чувствительность дала о себе знать. Анне медленно подняла ладони; теперь тела касались только кончики пальцев. Они были единственным сопряжением, через которые поднимался внушаемый ритм дыхания.

Зуд стал интенсивнее. Анне осторожно стянула перчатки и вытянула руки. Хватило бы одного лишь неловкого движения, толчка, чтобы нарушить внутреннюю гармонию.

Когда появились первые оптические впечатления, Анне сразу почувствовала, что сегодня что-то было немного иначе, чем обычно. Картинки были испещрены толстыми, серыми, вертикально и горизонтально проходящими линиями, цвета искажены: оранжево-розовый халат светился в густом пурпурно-красном, серые корешки книг на полках мерцали белым, коричневые рабочий стол и кресло были черным как ночь. Было так, словно, рудимент повышал определенные оттенки и нюансы, перемещал их в темном и светлом диапазонах.

Линии решетки расходились, словно влажные чернильные пятна на промокашке, утолщались, сужая ромбы между собой. Квадраты превращались в многоугольники, затем в крапинки, точки. И цвета тоже менялись. Насыщенные тона бледнели: пурпур стал ярко-красным, охрой, желтым; кромешно черный светло-голубым, серым; белый цвет окрашивался дымчато. Отставал однотонный свинцово-серый, который заполнял точки между решетками.

Анне повернула ладони, направила их к себе. Ее лицо предстало перед ней как на плохой телевизионной картинке: серое, крупнозернистое — растровая съемка!

С краев в «запись» протиснулись более темные и более светлые пятна. Она расплывалась в нескольких местах, в других она четче. Было так, словно картинка мерцала, и Анне сначала подумала, что у нее дрожат руки. Но сами пятна стали обрывками изображения, которые наслаивались друг на друга и перекрывали друг друга. Выкристаллизовывалось два плоских образа: Один был слегка выпуклым, расположенным по отношению к второму под тупым углом; этот второй, больший по размеру, был пористым, снабженным полусферическим наростом и заканчивался перед цепочкой тупых пирамид.

Поначалу очень смутно Анне почувствовала, что эти два образа представляли собой корпус «Пацифики» и равнину с экспериментальной палаткой и вулканами — совсем такие, которые должны предстать перед наблюдателем, который стоял перед шлюзовой камерой и смотрел на запад. Очевидно сейчас между оптическими ощущениями рудимента пробивались обрывочные воспоминания, хранящиеся в памяти. И, действительно, «растровая съемка» лица размывалась все больше. Анне попыталась остановить этот процесс, и со всей силой воли концентрировалась на кожном восприятии. Безуспешно. Воспоминания становились все сильнее, все четче выходя на передний план.

Были ли ее старания напрасными? С налетом злости Анне открыла веки. Она испугалась. Кормовая часть «Пацифики» и равнина все еще были у нее перед глазами — не смутные схемы, которые диктовались воображением или памятью, а резкая, наглядная, реальная. Одновременно ей показалось, что она больше не лежала на кровати, а стояла вертикально рядом с внешней перегородкой. Сбитая с толку она нащупывала простыню, подушку под своей головой — руки натолкнулись на пустоту.

На несколько секунд внезапный страх сдавил ей горло. Но бурление быстро прошло. По-другому и быть не могло: она спала и видела сон.

Действительно ли она видела сон? У Анне было такое впечатление, словно она спускалась с посадочной платформы на равнину и чувствовала движения своих ног, слышала свое дыхание. Она двигалась вплотную вдоль выпуклого корпуса космического корабля в направлении кормовых двигателей. Она шла не бесцельно. Было так, словно незримое Нечто взяло над ней контроль или определяло цель словно стрелка компаса. Она проползла под корпусом корабля, который массивно покоился в темноте на гидравлических амортизаторах, свернула на уровне кормовых двигателей по правую руку, и пошла по пути, по которому еще никогда не шла: в южную часть равнины, туда, где последние отроги гор примыкали к горизонту.

Горы были кромешно черными, а небо фиолетовым. Диск Сатурна висел в зените, словно вылитый из ртути.

Чем дальше Анне отдалялась от «Пацифики», тем чаще ей попадалась галька. Сначала это были всего лишь камни размером с кулак, затем большие по размеру, гладко отшлифованные булыжники; наконец ей преградил дорогу обломок весом в несколько центнеров. С расстояния они всякий раз казались ей однотонно серыми, но вблизи словно составленные из сот, более темных и более светлых точек. У их странных угловатых теней тоже была крупнозернистая структура, и Анне снова показалось, словно она смотрела не на настоящие предметы, а на растровое изображение.

Она обошла камни, как могла, и подивилась своему чувству ориентирования. Ведь несмотря на то, что ей все чаще приходилось сворачивать и то и дело даже она была вынуждена возвращаться на десяток шагов, чтобы обойти препятствие, она констатировала, что она ни разу не сбилась с выбранного направления: Она придерживалась точно южных отрогов вулканов. На вопрос, что она вообще здесь делает, она не могла ответить. Напротив, смутное представление, что она шла вовсе не из своих побуждений, а слушалась «чужой» воле, все больше становилось ей ясным.

Теперь она шла вдоль узкой траншеи, которая бесконечно тянулась в длину и постепенно принимала характер ущелья. После резкого поворота она внезапно закончилась. Перед ней громоздилась гладкая, свинцово-серая стена, восемь-девять метров в высоту.

Откинула голову назад и посмотрела сверху вниз на края ущелья, которые выделялись на фоне темно-синего неба серебряными полосами. И снова она удивилась сильному контрасту цветов.

Очевидно, она совершенно потеряла способность воспринимать тонкости, оттенки.

Взобраться на отвесную стену она не могла. Но может быть преодолеть ее прыжком? Она улыбнулась. Восемь-девять метров несмотря на низкую силу тяжести было слишком высоко.

В следующий момент она вскочила. Это был прыжок с места, без разбега, с вытянутым телом.

Устремившись ввысь, словно пружина, она долетела до края ущелья, достала до него и упала в снежную дюну. В воздух, кружась, поднялось облако снежных кристаллов.

Анне ошеломленно поднялась. Она не понимала, что только что произошло. Она вообще не хотела прыгать. Она пошла дальше, несмотря на то, что ландшафт расплывался у нее перед глазами. Словно сквозь завесу тумана она то и дело видела пару остроугольных образований: обломки льдины или скалы.

Она перешагнула через расселины во льду, взобралась на плоский холм. Затем она стояла на плоском плато, тяжело дыша, уставшая. Она присела.

Она не знала, как долго она так просидела, когда завеса тумана рассеялась и в ее поле зрения оказалось множество четко очерченных предметов. Один был черным, угловатым, плоским, остальные пурпурно-красными и цилиндрическими. Они показались ей знакомыми, и она попыталась вспомнить, где она уже видела их раньше.

Анне ощупала черный предмет. Он был довольно тяжелым. Ящичек с металлической соединительной муфтой на торце, кнопкой, двумя подвижными переключателями и большим магическим глазом. Под кнопкой были выгравированы буквы. Она прочла надпись ПАЦИФИКА. Анне вскрикнула от удивления. Пропавший в день посадки передатчик! А пурпурно-красные вальцы? Динамит из взрывных скважин два, три и четыре!

Анне охватил приступ слабости. Передатчик и динамит расплылись, снова утонули в тумане, из которого они появились. Теперь они были лишь бледными цветными пятнами, схемами.

Анне лежала на кровати в своей каюте. Все тело было мокрым от пота. Ее руки вцепились в простыню. Раскрыв глаза, она уставилась на потолок. На нем медленно расплывались черный и три красных предмета.