На следующее утро я получаю взволнованное письмо от родителей. Они в ужасе, что я потерял работу. Я, что же, о них не подумал, когда выложил историю со шкатулкой? И зачем я ее рассказал?
Нет, я о вас подумал. И о вас тоже.
Успокойтесь, голодать мы уж как-нибудь не будем!
«Мы всю ночь не спали, — пишет мама, — все думали о тебе!»
«И чем мы это заслужили?» — спрашивает отец.
Он мастер цеха на пенсии, а мне сейчас надо подумать о Боге.
И все-таки, мне кажется, он у вас не живет, хотя вы и ходите в церковь каждое воскресенье.
Сажусь писать родным.
«Милые родители, не волнуйтесь, ведь Бог же поможет нам…»
Останавливаюсь. В чем дело?
Но ведь они же знают, что я в Него не верю, и подумают: вот, теперь он пишет о Боге, потому что у него дела плохи.
Нет, не надо, чтобы кто-нибудь так думал!
Мне стыдно…
Я рву письмо.
У меня пока есть гордость!
И весь день потом хочу написать родителям.
Но не делаю этого.
Я начинаю снова и снова, но душа у меня не лежит вывести слово — «Бог».
Наступает вечер, и у себя в квартире мне становится жутко.
В ней так пусто.
Выхожу на улицу.
В кино?
Нет.
Иду в бар, где недорого.
Там встречаю Юлия Цезаря, он у них — завсегдатай.
И он мне искренне рад.
— Это с вашей стороны было так достойно рассказать обо всем, и о шкатулке, в высшей степени достойно. Я б не смог! Уважаю, уважаю!
Мы выпиваем и обсуждаем судебный процесс.
Я рассказываю про Рыбу…
Он выслушивает меня очень внимательно.
— Конечно, этот самый и есть Рыба, — замечает он. А потом улыбается и говорит: — Если я смогу быть вам чем-то полезен, я в вашем распоряжении, у меня ведь тоже есть связи…
Да, связи у него, безусловно, есть.
Наш разговор то и дело прерывают. Я вижу, с каким глубоким почтением приветствуют Юлия Цезаря, многие идут к нему за советом, как к мудрому и знающему человеку.
Все они — сорная трава.
Аве Цезарь, идущий на смерть, приветствует тебя!
Внезапно во мне просыпается тоска по растлению. Как бы мне хотелось иметь булавку для галстука с черепом, у которого зажигаются глаза!
— Смотрите — письмо! — окликает меня Цезарь. — Оно выпало у вас из кармана.
Ах да, письмо!
Цезарь в это время как раз разъясняет некоей фройляйн новые параграфы в законе об общественной морали.
А я думаю о Еве…
Как она будет выглядеть в возрасте этой фройляйн? Кто поможет ей?
Я сажусь за другой столик и пишу родителям: «Не волнуйтесь, ведь Бог нам поможет!»
И уж больше письмо не рву.
Или я написал им только потому, что напился?
Неважно!