Как оказалось, штабс-капитан Салтыков, напуганный моим рассказом о пропавшем невесть куда ключе от дверей привольнинского дома, решил позаботиться о вдове своего покойного сослуживца. Он сходил в село, приобрел в скобяной лавке самый надежный замок из тех, что были там в наличии, и привел молоденького подпрапорщика, имевшего в мирной жизни технические навыки, чтобы тот врезал замок в дверь усадьбы.

Подпрапорщик был очень юным, худеньким и низкорослым, в штатском платье он выглядел бы совсем мальчишкой. Но поскольку юные годы, невысокий рост и ничтожный чин компенсировались великолепным, сшитым у хорошего портного щегольским мундиром, мальчик был преисполнен собственного достоинства, да и работал с ловкостью, выработанной долгой практикой.

Кажется, до войны он учился в Высшем техническом училище и одновременно заправлял делами в механических мастерских своего отца, потом добровольцем в качестве вольноопределяющегося пошел на фронт и теперь, получив свой первый маленький чин, мечтал об офицерской карьере.

Когда я, наскоро вытащив из волос клочья паутины и поплескавшись в тазу холодной водой из кувшина, чтобы смыть пыль (увы, и в роскошном доме можно жить без всякого комфорта), спустилась вниз к гостям, работа по установке замка оказалась в полном разгаре. Но на крыльце никого, кроме трудившегося со стамеской молодца, не было.

Анна и Валентин куда-то делись…

Я и прежде замечала искры взаимного интереса, непроизвольно мелькавшие между юной вдовой и штабс-капитаном. Меньше всего на свете мне хотелось мешать зарождавшемуся чувству, и я не стала их разыскивать.

Вскоре стало смеркаться, и нужно было посветить керосиновой лампой подпрапорщику, не успевшему окончить работу до захода солнца. Мальчику следовало помочь, тем более что перспектива провести нынешнюю ночь в надежно запертом доме, все ключи от которого будут в распоряжении владелицы имения и никого более, казалась мне весьма радужной. Как приятно будет оставить с носом пронырливых призраков!

Анна и Салтыков, увлеченные беседой, вышли из темной аллеи парка как раз тогда, когда работа была завершена и я собиралась, приняв на себя обязанности хозяйки, напоить чаем юного подпрапорщика, оставленного на мое попечение.

Надо сказать, появление этой пары было обставлено с неподражаемым вкусом – ни дать ни взять сцена из чеховской пьесы. Ах сад мой, ах бедный сад мой!

Валентин очень хвалил красоту старого парка. Накануне, появившись в Привольном вместе с поисковой командой, когда все внимание было приковано к найденному в лесу мертвому телу несчастной сестрички, он не успел как следует рассмотреть все своеобразие этого поэтического уголка. (Интересно, неужели сейчас, в сумерках, парк предстал перед пытливым штабс-капитаном во всем великолепии или Валентин просто дофантазировал то, чего не увидел?)

– О да, парк очень красивый и своеобразный, – светским тоном прожурчала я в ответ, чопорно отпивая глоточек чая, словно эта тема была вполне естественной и весьма важной. – Если бы еще пригласить садовника, чтобы разбил клумбы, подрезал кусты и выкосил газоны… Впрочем, и в запущенных уголках есть своя прелесть.

В гостях офицеры не засиделись – время было уже позднее. Выкушав по стакану чая и перекинувшись с нами парой фраз, они откланялись – им ведь еще нужно было пройти лесом версты две с гаком до Гиреево… Ночных прогулок они в отличие от нас не боялись – напасть в лесу на вооруженных военных, рискуя получить пулю из нагана, наверняка ни один душегуб не решится.

Мы, попрощавшись с гостями, тоже разбрелись по комнатам – сегодняшний день, как и все предыдущие, был слишком плотно наполнен событиями, а ведь усталому человеку нужен хоть изредка полноценный отдых. Я лично чувствовала определенный дискомфорт от хронического недосыпания и постоянного нервного напряжения.

Господи, когда я вернусь из этого тихого лесного уголка в военную Москву, я прежде всего улягусь спать и просплю сутки напролет, не вставая.

Недолго предаваясь столь сладким мечтам, я тут же стала обдумывать два очень важных, хотя и менее приятных вопроса – завтрашнюю беседу с прибывшим из Москвы сыскным агентом, которому я собиралась рассказать во всех подробностях о происходящих в имении событиях, дабы он сам мог отобрать факты, важные для расследования, и загадочный план дедушки-славянофила (поди-ка догадайся, что там изображено?).

Поскольку эти вопросы никак не соприкасались между собой, мне приходилось прыгать мыслями туда-сюда – от следователя к дедушкиному плану и обратно, и мыслительный процесс шел не так гладко, как могло бы показаться со стороны.

Кто знает, какие чудеса проницательности я бы продемонстрировала и до каких высот логики добралась на этом непростом пути, но меня сморил сон – усталость взяла свое.

Господи, только оказавшись в чрезвычайных обстоятельствах, когда полноценный сон становится для тебя недоступной роскошью, начинаешь его по-настоящему ценить. И сколь же горьким было мое пробуждение, когда среди ночи я услышала возню, крики и треск сучьев под окнами! Похоже, там кого-то били.

Увы, если я и питала надежду как следует отдохнуть, то надежда эта оказалась беспочвенной… Я понимаю, что в каждом уголке необъятной матушки России существуют свои собственные традиции, но привольнинскую традицию регулярно не давать людям выспаться, одобрить никак не возможно. Более того, со всей ответственностью заявляю, что я категорически против подобных обычаев!

Что ж, придется вмешаться в непонятную потасовку, происходившую возле дома, тем более на встречу с духами я уже не очень-то и рассчитывала. Драка явно носила совершенно обычный материальный характер.

Моя рука сама собой потянулась было к забытому на тумбочке увесистому тому Шекспира – при умелом использовании он мог превратиться в страшное оружие. Но, пожалуй, всем видам оружия я сейчас предпочту огнестрельное. Схватив браунинг, с которым мне редко удавалось расстаться в этих милых местах, и морально готовясь к тому, что наконец-таки можно с чистой совестью перестрелять всех подряд, я побежала во двор.

Выскочить из дома мне удалось не сразу – спросонья я забыла, что дверь теперь заперта на новый замок. Чтобы ее открыть, пришлось еще раз подняться наверх за ключом.

«Нет, все же в спрятанных возле каждой притолоки запасных ключиках был большой практический смысл, – размышляла я, топая обратно вверх по ступеням. – Жаль только, что воспользоваться ими мог кто угодно, кроме хозяев».

События под окнами дома продолжали тем временем развиваться своим чередом без меня. Бегая по лестнице взад-вперед, я пропустила самое интересное.

Схватка, шум которой меня разбудил, была уже завершена, тяжелые звуки ударов и злые отрывистые междометия стихли, зато со стороны парка доносился шум погони и резкий мужской голос, выкрикивавший нечленораздельные проклятья.

Кто-то во тьме убегал по аллеям прочь, а кто-то его преследовал, требуя немедленно остановиться, причем лексика этих требований была весьма далека от литературных норм.

Мне, вероятно, следовало бы присоединиться к погоне, но за последнее время у меня накопилась такая усталость… Недосыпание и вечная нервотрепка убили у меня волю к борьбе.

Я решила присесть на ступени крыльца и отсюда посмотреть, что будет дальше и как развернутся события без моего непосредственного участия! Даже томика Шекспира, которым можно было дать кому-нибудь по голове, чтобы вложить в эту голову уважение к красотам литературного языка, у меня под рукой не оказалось.

Однако шум схватки разбудил не только меня…

– Что случилось? Леля, это ты? Что там происходит? – кричала Аня, появившаяся на балконе своей спальни. – Почему под окном так кричали? Была драка, да? Неужели опять кого-нибудь убили?

– Типун тебе на язык! – не слишком вежливо ответила я, но обстоятельства отчасти извиняли мою грубость. – Кажется, пока еще никого не убили, во всяком случае выстрелов не было и кто-то вполне живой и здоровый улепетывает отсюда со всех ног, словно за ним гонится полдюжины взбешенных привидений. Аня, пожалуйста, прислушайся к моей просьбе – не изображай из себя Джульетту на балконе, не облокачивайся на перила. Они совсем ветхие, проржавели до основания и могут проломиться. И вообще, лучше уйди с балкона, мне будет спокойнее!

– Подожди, я сейчас спущусь к тебе, – ответила Аня, покидая свой наблюдательный пункт.

Но прежде, чем она успела появиться во дворе, на крыльцо выползла, охая и причитая, няня. Надо сказать, что вынужденная бессонница особенно остро сказалась на характере старушки, и без того склонной к брюзгливой воркотне…

Столь изощренных проклятий неизвестному ворогу, позволившему себе бесчинство под окнами дома, мне слышать еще не доводилось. Особенно колоритной получилась фраза: «Чтоб ему, проклятому, на том свете в сковородке с кипящим маслом сидеть!»

Попытавшись представить себе проклятого ворога, приготовленного чертями во фритюре, я смогла вызвать только зрительный образ блинчиков, подаваемых здесь на завтрак…

Эти утешительные размышления слегка примирили меня с жизнью – ведь если все в ней воспринимать серьезно, можно сойти с ума. Уж очень однообразно я провожу здесь время. Нет, вариации, конечно, есть – по ночам то крики, то драки, то призраки; то в погребе меня запрут, а то на чердаке; то я кого-то преследую, дико ругаясь, а то не я, а другие; убийства опять же не каждый день бывают…

Однако некая однотипность в этих приключениях наблюдается и уже начинает мне надоедать. Если у этой драмы есть автор, то его творческая манера не выдерживает никакой критики.

Когда весь наш женский гарнизон оказался в сборе, мы услышали шаги и тяжелое дыхание приближавшегося к дому человека. Несмотря на все попытки взбодриться, настроение мое, по понятным причинам, носило несколько меланхолический и нервозный характер, что всегда толкает на необдуманные действия. Я подняла револьвер и приготовилась к стрельбе, используя вазон с нимфами как укрытие (боюсь, не слишком надежное), но из парка вышел не кто иной, как Валентин Салтыков, пытающийся отдышаться после бега.

На исходящую от меня угрозу Валентин отреагировал в весьма непринужденной форме.

– Леночка, не убивай меня! – шутливо взмолился он, поднимая руки. – В довершение всего не хватало только пасть от твоей пули у крыльца госпожи Чигаревой…

Я опустила оружие.

– Надеюсь, ты нам что-нибудь объяснишь? – Вопрос пришлось задать с нейтральной интонацией – пока было неясно, какова роль Валентина в новом акте нашей драмы, и с теплыми дружескими нотками не стоило торопиться.

– Леночка, присущий тебе дух авантюризма заразил и меня. Я не только поменял замок в вашей двери, милые дамы, чтобы оставить незваного ночного визитера с носом, но к тому же потихоньку вернулся и устроил засаду под вашими окнами, – покаянно ответил Валентин. – Прошу простить, если при попытке задержать злоумышленника нарушил ваш покой. Как жаль, что хватка у меня стала не та. Увы, негодяя я упустил. Никогда себе этого не прошу.

– Задержать злоумышленника? – запинаясь, повторила Аня. – Боже мой! А кто же он такой?

– Полагаю, это и был ваш призрак, – ответил Салтыков. – Так называемый. Оставшись без ключа от дома, он решился влезть на чердак по лестнице…

Как оказалось, к крыше в том месте, где было легко забраться в окно мезонина, была приставлена большая деревянная лестница, которая обычно висела на стене сарая на дальнем хозяйственном дворе.

Сидевший в засаде неподалеку от дома Валентин, увидев, как по лестнице поднимается человек, кинулся к нему, сбил его со ступенек в кусты, растущие под окнами, и попытался скрутить.

Но злодей оказался не робкого десятка, к тому же весьма силен. Завязалась драка. Изловчившись, незваный гость могучим ударом отшвырнул нашего защитника и кинулся бежать. Пробиваясь прямо сквозь кусты жасмина, росшие под окнами (то-то страшный треск хрупких жасминовых веток поднял нас всех на ноги), мерзавец сумел добежать до липовой аллеи, выскочить за ворота парка и скрыться.

Несчастный штабс-капитан после ранения был не в лучшей форме, и ему просто не хватило дыхания, чтобы догнать убегавшего.

Хуже всего было то, что в темноте и общей суматохе Валентин не разглядел как следует лица злоумышленника, и теперь было совершенно неясно, кого же нам опасаться и кого подозревать в дерзкой попытке проникнуть во владения одинокой вдовы под покровом ночи… Однако в том, что сапог на ноге злодея был военного образца, Салтыков клятвенно нас заверял – с сапогом он познакомился ближе всего, когда стаскивал за ногу неизвестного злодея с лестницы, и вторично, когда получил этим сапогом удар в живот.

– Не знаю, какими намерениями руководствовался данный субъект, но явно, что намерения его были недобрыми, – задумчиво заметил Валентин, подводя итог ночному происшествию.

У меня, с тех пор как я узнала о прапрадедушкином кладе с дарами императрицы, зародились некоторые догадки о намерениях ночного визитера, но до поры до времени я сочла за лучшее попридержать их при себе.

Мы принесли фонари и керосиновые лампы и вчетвером обошли вокруг дома, пытаясь что-нибудь найти. Должны же на месте преступления остаться улики! Правда, ничего интересного найти так и не удалось, поскольку мы и сами не знали, что, собственно, ищем.

Кроме оставшейся у стены дома лестницы и сломанных жасминовых кустов под ней, ничто не останавливало взгляда. Может быть, поползав в траве, мы смогли бы обнаружить какую-нибудь потерянную злодеем мелочь – кольцо, пуговицу, выпавший из кармана перочинный нож (а еще лучше – потерянное письмо с его именем, вот была бы удача!), но, увы, для детальных поисков света от сальных огарков в фонарях явно не хватало.

В конце концов мы вернулись в дом, пригласив Салтыкова в гостиную. Он шутливо отбивался, говоря, что его внешний вид не подходит для поздних визитов к дамам. И в самом деле, после драки с неизвестным он был весь вымазан грязью, а его щегольской мундир являл собой довольно жалкое зрелище.

Но вопросы светских приличий волновали нас с Аней сейчас куда меньше, чем наша благодарность человеку, готовому защищать двух женщин как ангел-хранитель, стоя на часах под их окнами.

Мы, насколько это было возможно, отчистили китель Салтыкова, угостили штабс-капитана стаканчиком горячительного (початая бутылка арманьяка так и стояла, тщательно оттертая от пыли, на полке буфета со времени моей экспедиции в погреб) и предоставили в его распоряжение диван в гостиной для ночлега – не отправлять же восвояси человека глубокой ночью после всех перенесенных волнений.

Валентин рассыпался в благодарности, а я почувствовала, что валюсь от усталости с ног в самом прямом смысле.

– А теперь, господа, одно из двух – либо мне дадут хоть немного поспать, либо час моего вечного сна стремительно приблизится, и вам скоро придется оплакивать мое хладное тело, – заявила я, удаляясь в свою спальню.

Все, больше никто не сможет помешать моему сну – ни стадо оголодавших комаров, ни призраки дедушек и прадедушек, ни неизвестный взломщик, грохочущий лестницей под окном. Знать больше никого не хочу! Спать, спать, спа…