Весна.

Пригородное шоссе, покрытое превосходным асфальтом, сменилось просёлочной дорогой, которая пересекала сумрак кедровника и открывала взору роскошные каскады засеянных террасных полей. В оросительных каналах журчала талая вода, спустившаяся с гор.

Хана, сидевшая рядом с водителем в белой машине районной администрации, невольно залюбовалась пейзажами. Сельская местность вдали от Токио.

Водитель, молодой сотрудник администрации по имени Курода, не стал сбрасывать скорость, когда дорога сузилась, и продолжал ловко крутить руль, не замолкая ни на секунду.

— К нам в администрацию района, конечно, приезжают люди, которые просят показать им свободные дома в деревне, но надолго они не задерживаются. Сама же видишь — тут ничегошеньки нет. До начальной школы и больницы ехать полчаса. До средней школы — трястись на автобусе или электричке по два с половиной часа в одну сторону. Это ж, получается, пять часов в день на дорогу. Природа тут, может, и хорошая, но если собираешься растить детей, то… ой!..

Асфальт неожиданно кончился, и машина резко подскочила.

— Думаю, в райцентре будет удобнее.

Амэ и Юки спали на заднем сидении, устав от долгой поездки. Они не проснулись, даже когда пошли кочки, ямы и началась тряска.

Из окон машины сквозь ветки деревьев виднелись заснеженные горные вершины. Хана сравнила их с фотографией в своём блокноте. С теми самыми родными горами, о которых он когда-то ей рассказывал.

Курода остановил машину у обочины, переобулся из кожаных туфель в резиновые сапоги, поправил сползшие очки и уверенно зашагал в гору. Хана двинулась следом, держа на руках спящих детей.

Дом утопал в зелени.

— Какой огромный!..

В разговоре Курода описывал его как «обветшалый семейный дом, построенный сотню лет назад». Но тот оказался куда великолепнее, чем Хана представляла себе. Однослойная черепичная крыша на мощных столбах, освещённая утренним солнцем, бросала на землю чёткую тень. Этот дом построили, ещё когда в окрестностях рубили леса. Какие там Хана и дети, да здесь хватило бы места огромной семье, соберись люди жить тремя поколениями под одной крышей.

Хотя, если приглядеться, окна в доме были грязными, потрескавшимися и наспех залатанными изолентой. Глина со стен местами совсем отвалилась, обнажив бамбуковый каркас, — Курода сказал, что это работа дятлов. Сразу становилось понятно, что здесь уже много лет никто не жил. За домом, у самой стены, стоял сарай, а на склоне, уходящем к горной дороге, — собачья будка, которая за прошлые зимы так накренилась под тяжестью снега, что, казалось, вот-вот рухнет.

— Ну и сдаём-то мы его почти за бесценок, но вот на ремонт уйдёт ого-го сколько! Это не дом, это руины настоящие… Да можно прямо в обуви.

Но Хана туфли всё же сняла. Стоило ей ступить из прихожей в комнату, как пол под ногами заскрипел. Огромная гостиная занимала никак не меньше тридцати квадратных метров. Под высоким потолком перекрещивались деревянные балки. Татами на полу местами выцвели от дождя и воняли плесенью. Раздвижные бумажные перегородки и двери были выломаны и небрежно приставлены к стенам рядом со шкафами и прочей мебелью. В печной комнате нашлась старинная жестяная дровяная печка, похоже ничем другим дом не отапливался. На кухне — брошенные тазики и кастрюли, почти утонувшие в пыли. Из шланга, идущего вдоль кафельной плитки, капала густая мутная жижа.

— Зато, электричество есть, колодец не пересох, и всем, что осталось в сарае, можно пользоваться.

Курода открыл все тринадцать окошек, выходящих на веранду, чтобы проветрить дом. Взгляду предстал двор, заросший сорняками. Хана заметила, что за деревьями вокруг дома начинается открытый участок.

— А там огород, да?

Действительно, участок походил на заброшенное поле. Курода вышел на веранду и спустился во двор.

— А, ну нет, тут на своём огороде жить не получится. Придут лесные животные и всё разорят. Кабаны там, обезьяны, медведи. Сколько над овощами ни бейся — всё пожрут. Здесь так много брошенных домов как раз потому, что всех людей прогнали.

— Так, значит, по соседству…

— Ни одной живой души до самого подножия холма.

— Неужели?

Курода вздохнул и огляделся по сторонам.

— Посмотрим какой-нибудь другой дом? В деревне есть варианты поприличнее.

Но она внезапно ответила:

— Я выбрала.

— Что?

— Этот дом, — Хана улыбнулась.

Курода опешил, его глаза за стёклами очков удивлённо заморгали.

— Почему?!.

Дети проснулись уже после того, как Курода уехал в деревню.

— Уо-о-о! Где мы?!

— Это наш новый дом.

— Уа-а-а! — Юки босиком выбежала во двор.

Она быстро нашла покосившуюся от снега будку и с радостным «ой, какая косая!» изогнулась набок, изображая её. Затем она обошла дворовый колодец, отчего-то присела на корточки перед муравьиной дорожкой и вежливо поздоровалась с насекомыми. В задней части двора Юки разглядела развалины старого склада, встрепенулась и бегом устремилась туда. Она ловко запрыгнула на крышу и, вполне довольная собой, что-то оттуда прокричала.

Амэ опасливо наблюдал за ней, прячась за столбом на веранде. Тут вдруг по столбу пробежала ящерица и Амэ громко завопил. Он кинулся вниз по ступенькам, подбежал к возвращающейся вприпрыжку Юки и вцепился в сестру, ища спасения.

Хана присела на веранду и спросила детей:

— Ну как вам? Нравится?

Юки горделиво расставила ноги пошире и заявила во весь голос:

— Нравится!

— Хочу обратно, — еле слышно отозвался Амэ, держась за подол платья сестры.

Юки было пять лет, Амэ — четыре.

Юки, красивая черноволосая девочка, росла активной и жизнерадостной. Она много помогала матери по дому, много ела и много смеялась. Она мгновенно запоминала детские книжки и сказки и пересказывала их наизусть.

Амэ был тихим и замкнутым. Упрямый, необщительный, плаксивый, избалованный, беспокойный — это всё о нём. Когда от волнения мальчик пускался в слёзы, его приходилось гладить по спине и заговаривать волшебными словами «всё хорошо, всё хорошо».

После того как Хана всё же решила съехать с токийской квартиры, у неё ушло несколько лет на выбор подходящего жилья.

Перед уходом Курода предупредил её, что жизнь в глубинке не сахар и что розовые очки в деревне долго не держатся. Но Хану его слова ничуть не смутили. Наоборот, ей очень понравилось это место, где можно воспитывать волчьих детей вдали от посторонних глаз. Новый дом воплощал её идею о том, что дети должны сами выбрать, как им жить: как волкам или как людям.

В сарае теснились вещи бывших хозяев. Помимо мотыг, кос и прочих сельскохозяйственных инструментов, попалась и педальная швейная машинка, и даже детский четырёхколёсный велосипед. Хана взяла с полки ящик с инструментами и внимательно перебрала содержимое. Первым делом нужно подлатать дом — настолько, чтобы в нём хотя бы можно было спокойно жить.

Белая машина администрации остановилась возле террасы.

— Сказала, «где угодно, лишь бы никто рядом не жил». Странная она, — доложил Курода деревенским старожилам о необычной переселенке.

Один из стариков, Хосогава, смотрящий на мир через очки с цветными линзами, поинтересовался таким деловым тоном, словно речь шла о полевых работах:

— Где её муж?

— Не знаю.

Другой серьёзный старик с полотенцем на шее, Ямаока, сложил руки на груди и с мудрым видом спросил:

— Зарабатывает сколько?

— Не знаю.

Хосогава и Ямаока недоумённо переглянулись между собой.

— И как же она собирается жить, с детьми-то на руках?

— Не знаю…

Курода удручённо почесал затылок и огляделся по сторонам. На глаза ему попался ещё один старик, молча ровняющий борозды мотыгой.

— А… Дедушка Нирасаки. Как поживаете?

Высокий худощавый старик Нирасаки поднял на него глаза, но ответил угрюмым, задумчивым молчанием.

Следующим утром Хана проснулась на рассвете, вышла во двор и медленно огляделась по сторонам. Горный воздух дышал прохладой и свежестью. Словно благословение всему миру, из-за деревьев лились слепящие солнечные лучи. Утреннюю тишину нарушало лишь ласковое журчание горных ручьёв. Хана вздохнула полной грудью и, подбодрив себя кратким «ну, за работу!», приступила к уборке дома.

Первым делом она вытащила все татами с перегородками и поставила их на веранду, прислонив к внешней стене. Всего в доме девять комнат: гостиная, молельная, гардеробная, печная и так далее. Общая площадь переваливала за сто квадратных метров.

Она прошлась по стенам и потолку старой щёткой для пыли, а затем быстро вычистила дощатый пол стёртой метлой. Сор и скопившаяся за долгие годы пыль взметнулись в воздух. Хоть она и дышала через полотенце, это почти не спасало. Хана постоянно чихала, и в какой-то момент она чихнула с такой силой, что доска под ногами хрустнула и переломилась.

Молодая женщина взглянула наверх и на потолке, точно над этой половицей, увидела дождевые подтёки. Хана принесла стремянку, взобралась пол потолок и надавила на доски. Сверху одна за другой посыпались сороконожки, но Хана не обратила на них внимания и просунула голову на чердак, темноту которого прорезало несколько солнечных лучей. Значит, начинать ремонт придётся с крыши. Хана приставила к внешней стене лестницу и осторожно забралась наверх. Там она сняла с кровли часть черепицы и прибила на прохудившиеся места старые доски, которые нашла в сарае. Помимо них там обнаружилась ещё и запасная черепица, которой женщина заменила разбитую, когда возвращала всё на место. Затем Хана вновь заглянула на чердак и убедилась, что дыр не осталось.

Однако на следующий день пошёл дождь, и отремонтированная крыша опять сильно протекла. Хане, недобро поглядывавшей на потолок, пришлось ставить под сочащуюся воду бутылки и тазики.

Дождливый день сменился солнечным. Хана снова отправилась на крышу и починила её лучше прежнего. Но дождь вернулся на следующий день и вновь просочился в дом. В этот раз крыша текла меньше, но было ясно, что новая хозяйка не добралась ещё до всех мест, требующих ремонта. Хана смотрела на потолок, вздыхала и понимала, что ей предстоит долгое противостояние. И правда, на борьбу с протекающей кровлей ушло ещё немало времени.

Добившись кое-каких успехов в ремонте крыши, Хана переключилась на мытьё дома. Из-за его размеров казалось, что уборка никогда не закончится, но Хана не опускала рук и продолжала работу. Её стараниями пол изменился до неузнаваемости, зато руки и лицо совсем перепачкались.

Когда она, засучив рукава, протирала веранду, Амэ стоял рядом и пристально наблюдал за ней. Хана попросила его подвинуться, и послушный мальчик сразу отошёл. Зато Юки…

— Мама, смотри, смотри!

Она на всех парах примчалась со двора и высыпала на только что протёртый пол свою добычу: лягушек, червей, навозных жуков и тому подобное. Ошарашенная женщина рассматривала сокровища дочери, а та широко улыбалась перепачканной мордашкой, словно ожидая похвалы.

Пока Хана трудилась над уборкой дома, дети её путешествовали в самые дальние уголки двора. Сначала Юки пряталась в цветнике и боязливо разглядывала пчёл, потом взобралась на хурму и попыталась поймать залетевшую пташку. Амэ же наблюдал за сестрой из укрытия и, стоило хоть чему-то случиться, бросался наутёк.

Даже когда к ним забрела шипящая дикая трёхцветная кошка, Юки сразу же протянула ей свою руку.

— Кисонька, сюда. Сюда.

Однако кошка решила заявить свои права на эту землю, выпустила на удивление острые для такого пухлого тела когти и махнула перед Юки лапой. Девочку попытка поцарапать нисколько не смутила — она сразу же обернулась волчонком и гавкнула. От такого невероятного превращения кошка истошно завизжала и кинулась прочь как ужаленная. Юки-волчонок ещё долго и с удовольствием гоняла её по полям. Впредь, встречая Юки, та сразу поджимала хвост и убегала, громко мяукая.

Уборка дома близилась к завершению. Хана усердно драила все уголки их нового дома. И чем больше она старалась, тем отчётливее проглядывал его былой облик. Стоило очистить от грязи двери и перегородки, как взгляду открылось изумительной красоты витражная роспись. Хана даже сделала небольшой перерыв, залюбовавшись тем, как солнечные лучи играют в переплетениях узора. Когда она оттёрла губкой грязь со старой раковины, то увидела, как под её рукой проступает нарядная цветная плитка. У Ханы дух захватило от красоты фигурного орнамента, выложенного на дне раковины; она даже провела по квадратикам плитки пальцем, словно надеясь ещё и так почувствовать их цвета, на ощупь. Хана всё отчётливее понимала, что жившие здесь когда-то люди всем сердцем любили этот заброшенный нынче дом: трещины на чайном шкафчике и декоративных стёклах аккуратно заклеивались скотчем, а заплатки на раздвижных перегородках расписывались под сакуру.

Хана даже нашла на одном из столбов зарубки — когда-то по ним мерили рост детей. Хана и сама поставила Юки и Амэ возле того же столба, а затем вырезала две новые отметки: «Юки, 5 лет» и «Амэ, 4 года».

Наконец, пришло время занести в дом те скудные пожитки, что они взяли с собой из Токио. Хана включила в сеть маленький холодильник, поставила в зале чайный столик и книжный шкаф. Здесь, в горном особняке, её вещи казались слишком маленькими. На шкаф она поставила бутылку с весенними цветами, а перед ней — водительские права своего парня. Хана подумала, что из большой комнаты, откуда прекрасно просматривается веранда, он всегда будет видеть своих детей.

Наконец-то Хана добилась того, что её новый дом приобрёл жилой вид. В завершение она заклеила расцарапанные пальцы пластырем.

Выкатив из сарая старый велосипед, она поехала на нём в деревню за покупками. Велосипед бодро катился с горы, Юки всю дорогу весело смеялась, а Амэ стучал зубами от страха. На полях уже колосился рис, сев давно прошёл. Лишь при виде этой зелени молодая женщина отчётливо поняла, сколько времени ушло на ремонт дома.

Хана закупила в сельском магазинчике всё необходимое для жизни и расплатилась на кассе. Тысячные купюры в кошельке подходили к концу. Магазин, кстати, продавал и семена овощей, но пока Хана бегло рассматривала упаковки с ними, она услышала перешёптывание продавца и другой покупательницы. Хана быстро, стараясь скрыть детей от посторонних глаз, усадила их на велосипед и поехала домой.

Всю обратную дорогу на руле велосипеда висели пакеты с продуктами. Ехать пришлось в гору, и Хана вся вспотела. Доехали они только к вечеру.

Она убрала все продукты в холодильник и сразу приступила к приготовлению позднего ужина. Поджарив на сетке куриные якитори со сладким перцем, она отложила одну шпажку для своего парня.

После еды они все втроём направились в ванную. Теперь, после уборки, здесь стало чисто и хорошо. Хана забралась в горячую воду и испустила протяжный вздох. От облегчения, что дом наконец приведён в порядок; от понимания, сколько денег на это ушло. Тех денег, что остались, не хватит надолго, даже если ограничиться самым необходимым.

— Придётся пояса затянуть…

— Пояса затянуть? — переспросила покрытая мыльной пеной Юки.

— Хе-хе-хе… Думаю, хотя бы овощи свои надо научиться выращивать.

— Я тоже буду!

От предвкушения чего-то интересного Юки затряслась так, что с неё слетела вся пена. Глаза девочки заблестели.

Дважды в неделю на деревенскую площадь приезжала переделанная из рейсового автобуса библиотека на колёсах.

— Ждите здесь.

Хана поглубже надвинула капюшоны на лица детей, а сама зашла внутрь.

Она брала с полок книги по садоводству и изучала их. Может, она ничего и не понимала в сельском хозяйстве, но искренне хотела научиться, чтобы экономить. Конечно, она не забыла слова Куроды о том, что они не смогут жить своим огородом. Но быть может, хоть что-то у неё да вырастет. Не попробуешь — не узнаешь.

Хана тщательно выбрала несколько книг для начинающих и сложила их на стойку.

— Эти, пожалуйста.

И тут…

— И эти, пожалуйста.

Непонятно, когда Юки успела сюда пробраться, но сейчас она стояла рядом с мамой и протягивала несколько детских книг. Девочка стояла на цыпочках и так усердно тянулась, что капюшон соскочил с её головы… обнажив волчьи ушки.

— Юки!!!

Хана мгновенно натянула капюшон обратно.

— Простите, но… — девушка-библиотекарь высунулась из-за книжных стопок, — за раз можно взять не больше восьми.

Хана почувствовала облегчение: похоже, библиотекарь ничего не заметила.

Она поняла, что придётся ещё раз объяснить детям, почему нельзя превращаться просто так в волчат.

Когда они вернулись домой, Хана взяла альбом для рисования и пастельным карандашом нарисовала в нём фигурки Юки и Амэ.

— Амэ, Юки, то, что вы волчьи дети, это наш с вами секрет, хорошо?

— Угу!

— Угу.

Хана дорисовала им волчьи уши и хвосты.

— Если вы вдруг превратитесь в волчат, все остальные сильно испугаются.

Хана перелистнула страницу и нарисовала испуганных людей.

— Испугаются!

— Испугаются.

Хана продолжала рисовать историю, назидательно поучая:

— Поэтому превращаться в волков на глазах чужих людей нельзя. Договорились?

— Ладно!

— Ладно.

Хана вновь перелистнула страницу и нарисовала медведя, оленя и кабана.

— И ещё кое-что. Если вдруг встретитесь в лесу с животными, не обижайте их.

— Почему?

На следующий странице Хана нарисовала их отца с волчьими ушами.

— Потому что ваш папа тоже был волком. Он расстроится, если вы будете так делать.

— Ладно!

— Ладно.

Картинка с отцом приковала взгляды детей. Напоследок Хана нарисовала им ещё одну, чтобы показать, что они вправе выбирать, как им жить — людьми или волками. Так же, как выбрал их отец.

Амэ в одиночестве сидел на веранде и разглядывал книгу. Это была одна из тех детских книг, которые Юки взяла в библиотеке. На обложке её красовался могучий волк, раскрывший пасть и обнаживший клыки. Амэ сразу проникся к нему глубокой симпатией и увлечённо перелистнул страницу. Он гадал, какие же подвиги тот собирается совершить.

Но когда Амэ начал читать, книга предала его надежды. Волк из книги оказался свирепым, коварным и отвратительным злодеем, который очень радовался тому, что с лёгкостью мог вредить сельским жителям. Картинка на последней странице изображала жителей деревни, загнавших волка в угол и наставивших на него ружья. Зверь же сидел с поджатым хвостом, плакал и клялся, что больше так не будет. Амэ отвёл взгляд от иллюстрации и мысленно сравнил себя с волком из книги.

Тем временем его мать работала на заброшенном поле у дома. Она ещё раз проглядела подробные записи, сделанные по книге. Хана уже нашла в сарае все нужные инструменты и купила в хозяйственном магазине удобрения и прочие недостающие припасы.

Она выполола сорняки, затем взяла мотыгу, нагнулась и начала планомерно расчищать поле от всех попадающихся камней. На подготовку земли ушёл не один день.

Затем Хана распределила по земле удобрения и разделила поле на грядки, какие видела у других. Целиком засеяв поле семенами овощей, Хана позвала детей, и они всей семьёй обильно полили его из леек. Напоследок Хана ещё раз окинула взглядом поле и искренне понадеялась, что этого хватит, ведь денег на удобрения и семена ушло немало.

К огромному облегчению Ханы, уже через несколько дней из земли проклюнулись первые ростки. Дети тоже прыгали от радости. Женщина не рассчитывала, что справится с первого раза, но теперь начала верить, что у неё, несмотря ни на что, всё получится. Она прореживала растения и подкармливала их удобрениями, строго следуя указаниям из книги. Овощи быстро росли. Казалось, такими темпами свой первый урожай они успеют собрать ещё до начала лета.

Но очередной день принёс с собой дождь, после которого Хана вышла в поле и увидела, что все всходы завяли.

— А-а-а-а-а!

— Почему? — спросила Юки, опустившись на корточки перед погибшим ростком.

Хана в недоумении перелистывала книгу, но смогла лишь пробормотать, что делала всё, как там написано. Может, из-за нехватки денег они купили недостаточно удобрений?

Кто-то обратился к деревенским старикам, занятым прополкой:

— Прошу прощения!

— А?

Хосогава и Ямаока выпрямились и повернулись на голос. За ними с небольшим опозданием оглянулся и Нирасаки. Его взгляд наткнулся на Хану, указывающую на рощу за грядками с гортензией.

— Можно мне взять опавших листьев из рощи?

Хосогава так опешил, что невольно переспросил:

— Чего взять?!

— Опавших листьев!

— Да ни один дурак не спрашивает, можно ли их брать! — изумлённо отозвался Ямаока.

Хана поблагодарила их и направилась в рощу.

Хосогава и Ямаока переглянулись.

— Интересно, сколько протянет?

— Скоро начнёт выть, что у нас нет ни супермаркетов, ни караоке.

— Это точно.

Они усмехнулись и вернулись к работе.

— …

Нирасаки молча посмотрел в сторону рощи, а затем угрюмо повернулся к ней спиной.

Хана выдернула все погибшие растения, взяла мотыгу и смешала с землёй листья, которые притащила из рощи в полиэтиленовых мешках. Затем она достала купленные горшки с рассадой помидоров и баклажанов и осторожно пересадила каждый росток.

— Теперь получится.

Откровенно говоря, продолжать тратиться на семена попросту опасно. К тому же лето уже приближается. Если уж и эти ростки не приживутся, придётся забыть о летних овощах и ждать осенней посевной поры. Хана бережно окучивала растения, вознося молитвы земле. И тут…

— Мама…

Хана услышала рядом с собой всхлипы и подняла голову.

— Амэ! Что с тобой?!

Она увидела перед собой красное, зарёванное, исцарапанное лицо сына, наполовину обратившегося волком.

Хана схватила Амэ на руки и поспешила в дом. Юки, сидевшая в зале с набитым сладостями ртом, беззаботно пояснила:

— Кошка. Хоть он и волк, но такой слабый, что она его задирает.

Хана вытерла слёзы Амэ и помазала небольшую ранку на носу.

— Ничего страшного, просто царапина.

— Так нельзя.

— Юки, — Хана с укором посмотрела на дочь.

Амэ прильнул к матери и умоляюще пролепетал:

— Сделай хорошо.

— Всё хорошо, всё хорошо, — повторяла Хана, словно заговаривая боль.

Она нежно погладила Амэ по спине, и тот, успокоившись, уткнулся в мамины колени. Однако Юки такое поведение не понравилось. Она встала и нарочито громко сказала:

— А вот я даже кабанов не боюсь.

— Ты видела кабанов?

— Видела. И обезьян, и антилоп. И нисколечко они меня не пугают. Они так смешно убегают, когда я гоняюсь за ними, а ещё…

— Юки.

— Когда я писаю, они…

— Юки, вспомни, я же говорила не обижать животных.

— Но…

— Пожалуйста.

Юки скуксилась. «Почему ты не хвалишь меня?» — читалось на её лице. Но она проглотила обиду, взяла себя в руки и села обратно.

— Ладно.

— Спасибо.

— Сделай ещё хорошо, — вновь попросил Амэ.

— Всё хорошо, всё будет хорошо, — бормотала Хана, нежно поглаживая его по спинке. — Но и правда…

Возможно, так жить действительно нельзя. Может, она и смогла бы научить его жить по-человечески, но как научить его быть волком? Как же взрослеют волчьи дети?

Девушка взглянула на фотографию их отца.

Хана отправилась с детьми на пикник в сторону ближайшей горы. Безлюдная тропа, что вела по склону, совсем обрядилась в летние одежды, и нередко на пути вставали пышные заросли мелкого бамбука, которые Юки раздвигала подобранной по пути палкой.

— Ну-у, не отставайте.

— Подожди, Юки.

Хана остановилась, чтобы дождаться с трудом идущего в гору Амэ.

— Давай, Амэ, идём.

— Неси.

— Что? Уже?

Они прошли всего ничего. Но Амэ упрямился: «Неси!» Сверху донёсся голос Юки: «Ну, быстрее же!» Хана улыбнулась, и Амэ с кислым видом зашагал дальше.

Во время привала Хана читала им детскую познавательную книжку о волках. «Волки начинают охотиться примерно через четыре месяца после рождения. Сначала они учатся на мышах и других мелких животных, а повзрослев, начинают ходить вместе со стаями взрослых волков…»

— Стая! — воскликнула Юки, крепко обхватив ладошкой запястье брата.

Амэ помрачнел, освободил руку, обхватил колени и уткнулся взглядом в землю.

— Не хочу.

— Фи, ну и ладно!

Юки подняла нос, принюхалась к ветру, а затем убежала наверх без брата.

— Далеко не забегай.

— Ага!

Юки намотала платье на шею, вложила в него бутылку с водой, обернулась волчонком и исчезла в лесу.

Оставшись наедине с матерью, Амэ надулся.

— Давай уже домой.

Хана, чтобы хоть как-то его развеселить, сорвала листок, проверила его по ботаническому атласу и предложила:

— А попробуй-ка съесть.

— …

Амэ взял в руки палочку и принялся угрюмо ковыряться ею в земле.

Юки-волчонок бежала по лесу среди слепящих лучей летнего солнца, пробивавшихся сквозь листву. Она пробовала охоту на вкус.

Юки следовала за своим обострившимся любопытством: она начала узнавать истекающие смолой деревья, обращать внимание на форму следов, отличать по запаху звериные кучки, а также, вглядываясь и вслушиваясь, находить спрятанное. Заметив движение, она преследовала добычу до последнего. Ей досталось в нос от оленя, но девочка-волчонок не расстроилась. Юки бесшумно подкрадывалась к перепелам, самозабвенно ворошила мышиные норы, не обращала внимания на угрожавших ей змей и упорно преследовала по пятам зайцев. Она читала дома справочники по насекомым и животным, поэтому обитатели лесов были ей уже знакомы и радость от встреч с ними потеряла остроту. Когда ей удавалось кого-то поймать, она пробовала добычу, нюхала, трогала лапой и внимательно разглядывала. Её удивляли шестиногие насекомые и безногие змеи. Она любовалась цветными перьями птиц, раскрывая им крылья. Заглядывалась на сильные задние лапы убегающих зайцев. Когда к концу подходила одна охота, она тут же начинала следующую, ставя перед собой всё более сложные цели.

Другими словами, Юки охотилась вовсе не затем, чтобы набить себе живот. Не из тяги к насилию, которое часто принимают за охотничий инстинкт. Просто касаться чего-то нового ей казалось интересным и увлекательным, и желание узнать про лес всё-всё только крепло.

Амэ так и не смог толком привыкнуть к земле. Он вообще старался ни к чему незнакомому не приближаться. Его сил хватало лишь на то, чтобы брести вслед за матерью. Они шли по усеянной камнями поляне с камышами и одним-единственным сухим деревом. Амэ опёрся о высохший ствол рукой, не выдержав усталости и переживаний.

— Ух ты, Амэ, посмотри.

Но стоило Хане обернуться, как вдруг мальчика стошнило на корни дерева.

Сокол высоко в небе уже заметил хилого волчонка и готовился в любой момент накинуться на него. Хана села рядом со съёжившимся в комочек сыном и прижала его к себе.

— Всё хорошо, всё хорошо.

Она погладила его по напряжённой спине. Амэ продолжал смотреть в землю и ёжиться. Видимо, от стыда за то, что его стошнило.

Вскоре появилась бодрая Юки, гордо держа над головой пойманную птицу.

— Мама, смотри, смотри! Баклан! Вон там есть болото, где…

— Ш-ш-ш.

Хана приставила палец к губам, прося дочь помолчать, а затем вновь погладила Амэ по спине. По грязным от рвоты щекам Амэ покатились крупные слёзы. В его глазах светилось упрямство.

— Мама.

— М-м-м?

— Почему волки всегда злодеи?

— Злодеи? В книгах?

— Их ненавидят и в конце убивают. Раз так, то я… не хочу быть волком.

На мгновение Хана обомлела.

— Ты прав.

— …

— Но я люблю волков. Пусть их ненавидит хоть весь мир, я всегда буду им другом.

— ?..

Амэ изумлённо поднял голову и посмотрел на мать.

На обратном пути Хана несла сына на себе. Тот устроился поудобнее и быстро заснул. У Ханы сердце сжималось при мысли о том, что душу маленького волчонка терзают сомнения о смысле собственной жизни. Даже когда они вернулись домой, Хана не отпускала Амэ. Тот спал на её коленях, а она гладила его волосы. Летнее солнце клонилось к закату. С поля донёсся встревоженный голос Юки:

— Мама! Мама!

Хана пошла к ней посмотреть, что случилось.

— А? Что такое?

Юки развернулась и взглянула на ростки помидоров.

— Опять завяли.

— Не может быть! — Хана изумлённо присела перед помидорами.

Листья частично пожелтели и начали скручиваться. Нижние вовсе пожухли.

— Заболели… Неужели они все…

Такие же симптомы нашлись и у остальных растений. Они явно были чем-то больны, но чем именно, так просто не разобраться. Впрочем, даже на её неопытный взгляд было видно, что урожай уже не спасти.

Хана едва не упала в обморок: помидоры почти начали зреть. Неужели они погибнут совсем, не дав урожая? Она была уверена, что сделала для растений всё возможное. И где теперь её труды?

— Мама… — услышала она голос и опомнилась. — Что мы теперь будем делать?

Похоже, интуиция подсказала Юки — дело серьёзное. Её слова упали Хане на сердце ещё одним камнем. Она замолчала, не в силах быстро ответить на вопрос. Впрочем, уже через пару секунд Хана встряхнула головой, словно выбрасывая оттуда тревогу, и выдавила из себя улыбку:

— Маме надо больше учиться.

Она протянула руку и коснулась щеки Юки. Хана удивительным образом успокаивалась, проводя большим пальцем по гладкой коже лица дочери.

— Ты ведь поможешь мне?

— Ладно.

Пусть девочка и напряглась, но всё же кивнула. На душе Ханы сразу стало легче.

— Спасибо.

Хана перевела взгляд за огород и вдруг увидела на обочине пикап. Рядом, положив руку на крышу машины, стоял человек и смотрел на неё. Старик Нирасаки. Хана узнала его лицо. Он один из тех стариков, у которых она спрашивала разрешения взять листьев из рощи.

Хана велела Юки возвращаться в дом, а сама подошла к Нирасаки.

— Добрый вечер.

— …

Тот не ответил, продолжая сверлить её пристальным взглядом. Не прекращая улыбаться, Хана продолжила:

— Я всё думала навестить вас, но что-то так и не решилась…

— …

— Тяжёлое это дело, овощи выращивать. Вроде всё по книге делаю, а никак не получается…

— …

— Но всё-таки хорошее здесь место. Всё такое натуральное…

И тут Нирасаки неожиданно заговорил:

— Какое ещё натуральное? Не могут овощи за день взойти.

— Что?

— У тебя так каждый раз одно и то же будет. Не задумывалась?

В голосе Нирасаки слышалось лёгкое пренебрежение. Хана неловко улыбалась, не зная, что отвечать.

— Н-ну…

— Не улыбайся.

— !..

— Что ты лыбишься?

— …

— Если это тебе хиханьки, от меня тут толку никакого.

С этими словами Нирасаки сел в машину, громко хлопнул дверцей и уехал. Ошарашенная Хана всё с той же застывшей на губах улыбкой проводила машину взглядом. Она ещё долго стояла на месте.

Она выкапывала завядшие растения, пока совсем не стемнело. На разговоры сил совсем не осталось. Помогавшая ей Юки тихо обронила:

— Тот дед страшный.

— Нет. Это я виновата, что ничего не знаю.

— Но ты же взрослая?

В голове Ханы до сих пор раздавались слова Нирасаки. Ей стало за себя стыдно.

— Эх… надо было побольше всего узнать от отца, — Хана вздохнула и посмотрела в небо.

Летний полдень.

По крыше барабанил крупный дождь. На веранде сидели Юки и Амэ, провожавшие взглядом капли. Хана устроилась за столом в комнате и читала книгу, пытаясь разобраться, что за болезнь поразила огород. В итоге оказалось, что причина болезни очень простая и предотвратить её можно было легче лёгкого. Хана горько пожалела о том, что не прочитала о болезнях растений раньше. Поэтому сейчас она тщательно конспектировала всю информацию даже о таких напастях, с которыми новичку едва ли придётся столкнуться.

Вдруг перед домом Ханы, расплёскивая по пути лужи, остановилась машина. Юки и Амэ испуганно убежали в дом, спрятались за столом и оттуда внимательно следили за происходящим. Из машины вышла женщина средних лет в дождевике и, стараясь не промокнуть, побежала ко входу.

— Ой, ужас-ужас!

Женщина остановилась на веранде и стряхнула с себя воду. Настороженная Хана вышла навстречу.

— Добрый день. Вы…

— Ага, привет, это тебе, — женщина небрежно протянула полиэтиленовый пакет.

— Что это?

— Семенная картошка.

— Семенная? Для посадки?

— А для чего ещё? — отозвалась женщина и расплылась в дружелюбной деревенской улыбке. — И не бери в голову, что тебе наш дедушка наговорил. Характер у него такой.

Видимо, это дочь дедушки Нирасаки. Хана как-то раз видела её в сельском магазине. В ответ на добродушную улыбку Хана заулыбалась и сама.

— Ничего, это я виновата.

Тётя Нирасаки довольно усмехнулась. Затем она вытянула шею, посмотрела внутрь дома и поздоровалась с детьми Ханы:

— Добрый день.

Но Юки только молча перебралась из-за стола за дверь, продолжая сверлить женщину взглядом. Амэ же с беспокойством поглядывал на мать. Хане стало неловко.

— Простите…

— Ничего страшного, — тётя Нирасаки непринуждённо улыбнулась.

На следующий день дождь прекратился и над головой вновь показалось летнее небо.

Первую половину августа Хана потратила на полевые работы. Она тщательно перекопала огород, полила, а затем накрыла землю пакетами. Этому способу использования солнечного тепла её научила тётя Нирасаки. Она пояснила, что таким образом можно избавиться от большей части болезней и вредителей.

Хотя лето постепенно подходило к концу, душный зной и не думал утихать. В один из таких жарких дней дети, надев головные уборы, тоже вышли в огород. Хана выкапывала лунки, а дети сажали картошку. Хана каждый раз молилась, чтобы теперь всё было хорошо, а затем засыпала клубни землёй.

Рядом с полем остановился пикап. Из машины вылез Нирасаки и перебрался через межу. Хана вытерла пот с лица и поздоровалась с ним:

— А, дедушка Нирасаки! Большое спасибо за семенную картошку.

Но Нирасаки всё глядел на грядки и не удостоил ей даже взглядом.

— Ты их загубить удумала? — буркнул он, затем выкопал все посаженные клубни и бросил на землю.

— А… — на лице Ханы застыла улыбка.

Нирасаки смотрел на неё исподлобья, не снимая шляпы.

— Перекопай почву.

— !..

Хана не знала, что сказать. Потихоньку летнее солнце начинало обжигать кожу. Хана взяла в руки мотыгу и принялась заново рыхлить землю. Нирасаки не обращал на неё внимания и молча бродил по полю с недовольным видом. В какой-то момент он вдруг остановился, уставился на Хану и бросил:

— Глубже копать не умеешь, что ли?

— Простите.

Хана послушалась и стала копать ещё усерднее. Нирасаки молча мерил поле шагами.

Всё утро в небе росли башни из облаков. На земле раздавались лишь пронзительные песни цикад да мерный стук мотыги. Запыхавшаяся Хана уточнила:

— А что насчёт удобрений?

— Ты же намешала листья?

— Да.

— Тогда не надо.

Солнце зависло точно над головой. Хана наконец-то закончила поле. Она не делала перерывов, поэтому теперь оперлась на ручку мотыги и попыталась перевести дыхание, и движения рук отзывались болью.

— Если закончила, вскопай здесь, — Нирасаки взглядом указал на второе поле.

Хана вытерла с лица пот тыльной стороной ладони и с улыбкой покачала головой:

— Мне не нужно так много, лишь бы нас троих прокормить.

Она рассматривала свой огород как продолжение домашнего сада и вовсе не собиралась торговать выращенными овощами на рынке. Одного поля ей было вполне достаточно.

— Ты что, плохо слышишь?

От пристального взгляда Нирасаки у Ханы спёрло дыхание. Ей стало нехорошо от одной только мысли, что придётся снова расчищать заброшенное поле. И в то же время спорить со стариком не осталось сил. Она покорно перебралась на второй участок, выползла все заросли и начала копать. Ручьи пота заливали глаза. Мышечная боль давно сменилась скрипом суставов. Под низкими послеобеденными облаками летали редкие птицы.

— Делай грядки.

— Хорошо.

У неё уже не осталось сил ни улыбаться, ни поправлять растрёпанные волосы. Хана начала межевать грядки.

— Ряды пореже делай.

— Хорошо.

— Слишком низкие.

— Хорошо.

— Ещё выше.

— Хорошо.

Она послушно всё исправляла. Пот капал с подбородка на землю. Волосы липли к перепачканной потом и грязью коже. Хана уже ни о чём не думала. Она могла лишь смотреть в одну точку и продолжать бесконечный труд. Вскоре начало вечереть. Хана молча ровняла грядки обоих полей, освещаемая закатным солнцем.

Нирасаки, сидя на краю поля, долго разглядывал и крутил в руках картофелины, а затем достал из кармана нож и разрезал несколько штук пополам. После этого он поднялся на ноги и посмотрел на Хану. Та почувствовала его взгляд, оторвалась от работы и обернулась.

— Через неделю посадишь срезом вниз. Не поливай. Вообще не трогай.

Хана пошатнулась, шагнула вперёд и с трудом улыбнулась.

— А-а… Большое спасибо за вашу по…

Но не успела она договорить, как раздался звук захлопывающейся дверцы пикапа. Хана растерянно смотрела, как Нирасаки уезжает. Заходящее солнце окрасило горы красным. Где-то прострекотала и замолкла цикада. Юки и Амэ выскочили из своего укрытия:

— Мама, ты в порядке?

Голоса детей привели Хану в чувство. На неё резко навалилась усталость, и она осела на землю.

Осеннее небо заполонили стаи спустившихся с гор красных стрекоз. Картошка проросла, и её ботва пышнела на глазах. Как-то раз, когда Хана стригла лишние ростки и окучивала клубни, к огороду подъехали два внушительных внедорожника. Это были Хосогава и Ямаока, два деревенских старика. Они тут же поманили Хану к себе.

— Давай с нами.

— А?

— Ну же, давай.

— Что?

— Давай-давай.

Ничего не объясняя, они забрали её с собой и в результате привезли к магазину для садоводов рядом с сельским шоссе. Они зашли в большой корпус и увидели бесчисленное количество рассады специально для осенней посевной. Хосогава взял в руки пару горшков и пояснил:

— Ромашка и капуста. Их надо вместе сажать: и жуки не будут приставать, и вкуснее вырастет.

— Нет-нет, — вмешался Ямаока, притащивший другое растение. — Капусту надо вместе с сельдереем, это все знают.

— Что ты, что ты, начинающему лучше так.

— Нет-нет-нет! Ромашку ведь и есть не станешь.

— Что ты, что ты!

— Нет-нет-нет!

Разгорелся спор. Хана смотрела то а одного, то на второго.

Вернувшись с покупками, они сразу же направились в огород.

— Сажать надо вот так, неглубоко.

— Что ты! Сначала надо в лунку воды налить и только потом сажать.

— Нет-нет! Воду можно и потом. Сначала посадить.

— Что ты, что ты!

— Нет-нет-нет!

Разгорелся спор. Хана смотрела то на одного, то на второго.

Хосогава и Ямаока и впредь часто заходили проведать огород.

— Удобрениями посыпай вот так, совсем чуть-чуть. Переборщишь — все жуки слетятся.

— Нет-нет! Я же сказал, купи. И сыпь от души.

— Что ты! Поменьше надо.

— Будешь его слушать — ничего у тебя не вырастет.

— Это если тебя.

— Чего?

— Чего?

Разгорелся спор. Хана переводила взгляд с капусты одного на капусту второго. Обе росли замечательно.

Почти сразу после стариков из деревни приехали в гости семейные пары, Хорита и Дои. В подарок они привезли куриный помёт и пластиковую бутылку с какой-то коричневой жидкостью.

— Древесный уксус?

— Натуральное средство из дыма от древесных углей. Как им пользоваться, я написала.

— Спасибо за ваш подарок.

— Ты нас прости, мы так неожиданно вломились.

— Да нет…

Хана разливала чай, поглядывая на гостей, которые на её фоне казались совсем стариками. Хоть они и представились потомственными крестьянами, по их виду этого не скажешь: одеты с иголочки, как бизнесмены на отдыхе. Гости мягко улыбались и участливо спрашивали:

— Тяжело, наверное, с непривычки на земле работать?

— Каждый день что-то новое, а я многого не знаю.

— Многие люди, что переселяются сюда из больших городов, быстро перегорают и снова уезжают.

— Молодые?

— Да нет, в основном дядьки-пенсионеры. Смешно смотреть, как они быстро падают духом.

Гости с усмешкой переглянулись. Глава семьи Хорита отпил чай и печально посмотрел в окно.

— Не мне говорить об этом, но жить здесь не так-то просто.

— Водоотвод хромает.

— Снега много.

— Приходится друг за дружку держаться…

Хана смотрела на лица гостей. Их слова находили в её душе живой отклик.

Следующими её дом посетили две молодые мамочки на легковых автомобилях. Обе они были не местные, но вышли здесь замуж и переехали. В гости они привезли и детей в ясельных комбинезончиках.

— Тут так мало молодых мам, что мы всегда рады подружкам. Если чего не знаешь — не стесняйся, спрашивай.

— А, тогда… — Хана вкратце описала, как дожила до сегодняшнего дня, чем ошарашила мамочек.

— Ого? На одних только сбережениях?!

— Но скоро придётся работать, — Хана подпёрла рукой подбородок.

Одна из женщин заглянула Хане в глаза.

— Найти работу очень тяжело. Как в столице, тут не получится.

— Но если отдашь детей в детский сад, сможешь, как все, далеко ездить.

— Вот-вот, — дружно заключили мамочки.

Юки и Амэ каким-то образом умудрились подслушать тот разговор. Когда Хана готовила ужин, Юки посмотрела на неё и спросила:

— Что это за место, «детский сад»?

— А?

— Почему мы с Амэ туда не ходим?

— Потому что, понимаешь…

— Хочу в детский сад! — потребовала Юки, подпрыгивая на месте, как обычно.

Наверняка жизнерадостная и любопытная Юки считала, что поступает правильно. Но Хана слишком боялась, что кто-нибудь узнает о детях-оборотнях, и не могла отпустить дочку в детский сад.

— Нет! — твёрдо отказала Хана.

— Хочу!

— Нет!

— Хочу! Хочу-хочу-хочу-хочу!..

Она забегала по комнате на четвереньках, а затем истерично затопала.

Не успокоилась она ни за ужином, ни перед ночным сном.

— Хочу в детский сад! Хочу-хочу-хочу-хочу-хочу! — она упрашивала мать, даже когда та мыла посуду. — Я помню про секрет. Но у меня всё получится.

— Я уже поняла, но…

Юки забилась между посудным шкафом и мусорным ведром и продолжала повторять, обхватив руками колени:

— У меня получится.

Прошёл ещё месяц, полевых работ поубавилось, и тётя Нирасаки стала частым гостем у Ханы.

Скоро она стала приводить с собой и мужа, который тоже присоединился к чайным беседам. А через какое-то время Хана сама не заметила, как согласилась помогать с бухгалтерией мужу Нирасаки, оказавшемуся председателем сельского кооператива. Когда Хана уловила суть, бухгалтерская работа показалась ей несложной, но дядя, слабый в математике, не уставал благодарить её за помощь.

— Вот расписки за следующий месяц.

— Спасибо.

Хана умело сводила доходы с расходами. Попутно цифры рассказывали ей, как опытные фермеры планируют посевы и считают деньги. Многое вполне годилось и для домашнего хозяйства.

Вдруг тётя Нирасаки оторвалась от журнала учёта и выглянула во двор. Её муж сделал то же самое. Хана подняла взгляд и оцепенела от ужаса. Со двора на них смотрела обратившаяся волчонком Юки с намотанным на шею платьем. «Юки!..»

— Хана-тян, ты собачку завела?

— А-а-га… вроде того…

Но не успела Хана замять тему, как Юки нарочито громко завыла:

— У-у-у-у-у!

Тётя судорожно схватилась за рукав мужа.

— Это точно не волк? Дорогой, это же волк.

Хану прошиб пот.

— Нет, а-а-а, это…

— Не пори чушь. Будто в Японии ещё остались волки. Это, наверное, подвид овчарки. Ну как, Хана-тян, я угадал? Угадал же?

Дядя Нирасаки с улыбкой перегнулся через стол. Хана не знала, что сказать.

— Нет, это…

— А? Куда собака делась?

Тётя Нирасаки упустила волчонка из виду и испуганно огляделась по сторонам.

И тут из соседней комнаты появилась Юки, вошедшая в дом с заднего хода. Теперь уже в человеческом облике.

— Добрый день, тётя Нирасаки.

— Ой, Юки-тян, какая ты сегодня вежливая.

— О-о, да она одета, как та собачка. Как мило!

Юки незаметно подмигнула матери и выбежала во двор с веранды. Вскоре она показалась там же в образе волчонка, привлекая к себе внимание. «Ю… Юки!» — едва слышно пробормотала Хана.

Она боялась, что превращения дочери вызовут подозрения гостей, и не находила себе места. Но куда больше семью Нирасаки озадачила как раз реакция Ханы.

— Что с тобой, Хана-тян?.. — спросила тётя Нирасаки, недоверчиво поглядывая на Хану.

— А-ха… а-ха-ха-ха-ха.

Той оставалось лишь неловко засмеяться, чтобы замять тему.

Воздух, спускавшийся с гор по утрам и вечерам, становился всё холоднее, а деревья вокруг дома Ханы наряжались в осенние цвета. Она несколько раз копнула мотыгой, приподняла ком земли, затем с силой дёрнула пожелтевший стебель и вытащила несколько клубней спелого картофеля.

— Ура-а-а!

К Хане подбежали наблюдавшие со стороны дети и тоже порадовались урожаю. Затем они и сами кинулись дёргать стебли, повторяя за матерью. Картошка послушно вылетала из земли. Выкопав весь урожай, они высушили клубни в тени, затем очистили с них грязь и сложили в вёдра. Даже при том, что вёдер в сарае было порядочно, их всё равно не хватило.

Хана набрала огромный пакет картошки и оттащила в деревню, к дому Нирасаки. Она хотела, чтобы тот увидел её картошку первым. Но сколько Хана ни кричала у веранды, никто к ней не выходил. Она даже сходила к сараю, но и там его не оказалось. «Где же дедушка Нирасаки?..»

В конце концов она сдалась и направилась к Хосогаве. Тот жил в изящном доме среди сада, похожего на настоящую рощу, и сам вышел встретить Хану.

— Ага. Хорошие выросли.

— Всё благодаря вам.

Хосогава взял в руки один клубень, хорошенько осмотрел его, затем забрал пакет и унёс в сарай.

— Большое спасибо, очень кстати, а то наша вся погибла.

— Погибла? От чего?

— Кабаны, — ответил Хосогава, возвращаясь из сарая с полной охапкой дайкона, который и сунул Хане.

Затем она направилась к Ямаоке. Тот жил в особняке с таким огромным двором, что в нём нашлось место даже для собственного экскаватора. Ямаока тоже поблагодарил Хану за картошку.

— Чёртовы кабаны. Прокрались с самого утра на огород тише мыши, всё выкопали и растащили. Говорят, в этом году они даже до дома Сакаи дошли. Держи. Осторожно, тяжёлые.

И Ямаока отдал Хане три мешка риса, килограммов по пять каждый.

Через несколько дней в гости к Хане снова пожаловали Хорита и Дои с мужьями. После взаимного обмена подарками дошло и до разговоров за чаем.

— Хана-тян, твой огород единственный не пострадал.

— Вот удивительно, ведь ты так высоко в горах живёшь.

— У тебя ведь наверняка какой-то фокус есть.

— Расскажи, нам всем интересно.

Но Хана не нашлась, что ответить на их слова.

— Да какой у меня фокус?!.

И ведь действительно — она просто поступала в точности так, как говорили тётя Нирасаки, Хосогава и остальные.

— Что такое «фокус»? — тихонько спросил Амэ, сидевший за спиной Ханы.

Но тут сидевшая вместе со всеми Юки подорвалась и выбежала на веранду.

— Писать!

Гости с улыбками проводили взглядом умчавшуюся в сторону туалета Юки.

— Юки-тян такая резвая!

— А…

И тут Хану осенило. Уж не связан ли секрет её дома, который кабаны обходят стороной, с секретом Юки и Амэ?

— Что такое, Хана-тян? — спросил муж Дои, переводя взгляд на хозяйку.

— Да так… ничего, — она улыбнулась и покачала головой.

Когда деревья сбросили листву и приготовились к зиме, в гости пришла тётя Нирасаки с большим пакетом свежайших яиц.

— Ух ты, огромное спасибо.

— Что ты, это тебе за картошку.

— Мы так давно яиц не ели.

— Наслаждайтесь. Кончатся — дай знать.

Хана сразу же понесла их на кухню к старому холодильнику и попыталась как-нибудь там разместить. На полу кухни уже давно скопилась целая гора разных продуктов, никак не влезающих вовнутрь.

Тётя Нирасаки заглянула на кухню и удивлённо обронила:

— Ух ты, какой хорошенький.

— А?

Хана обернулась и посмотрела на тётю Нирасаки. Затем снова перевела взгляд на холодильник. «Кто хорошенький? Холодильник?»

Тем же вечером к дому подъехал грузовичок, из которого вышли муж Нирасаки с сыном, спустили из кузова холодильник побольше и вкатили в дом.

— А этот забираем.

— Но он же такой большой, мне неловко.

Хана не находила себе места и пыталась хоть как-то отговорить семью Нирасаки. При всей своей признательности она не могла заставить себя принять такой дорогой подарок. Но муж Нирасаки усмехнулся и направился к выходу.

— Да ладно тебе, не стесняйся, пользуйся. Он у нас только пыль в сарае собирал.

— А? Но…

— Забирай. Если мы привезём его обратно, дедушка очень рассердится.

— Дедушка? — переспросила Хана.

Муж Нирасаки и его сын ловко надевали обувь в прихожей, не выпуская из рук старый холодильник Ханы.

— Он только и тараторит целыми днями: Хана-тян то, Хана-тян это…

— Влюбился, поди.

— Не смеши. Ему уже за девяносто.

— Так ведь это он всю деревню просил присмотреть за ней…

— Дурак, тебе же сказали держать свой язык за зубами, — громко ругнулся отец, заставив сына съёжиться.

— Так вот оно что, — Хана посмотрела в далёкое небо.

Нирасаки обходил свою террасу. Он приводил в порядок межи и каменные укрепления, выгребал листья из канав; всё это приготовления к тому, что скоро зима завалит поле снегом. Он закончил, когда солнце уже клонилось к закату.

Хана ждала его на тропинке, ведущей к полю. Она вежливо поклонилась и улыбнулась.

— Наконец-то я поняла, для чего мне такое большое поле, — сказала она.

Летом она не понимала, но теперь уже догадалась: урожай кормит не только её семью. Вся деревня делится друг с другом продуктами. Работа в поле научила Хану жить в деревне. Точнее, её научил этому Нирасаки.

Но тот наклонил голову, снял правую рукавицу и буркнул:

— Ты мне не нравишься.

— А?

Импортная рукавица скрылась в кармане пальто, а Нирасаки недовольно посмотрел на Хану.

— Что ты постоянно лыбишься-то?

От этих слов Хана не сдержалась и прыснула:

— Хи-хи-хи!..

— Не смейся.

— А-ха-ха!..

Конечно, она знала, что поступает невежливо. Но чем сильнее убеждала себя в этом, тем смешнее ей становилось. Хана очень ценила Нирасаки. Так почему же она смеялась над ним? Она смеялась, схватившись за живот, и ничего не могла с собой поделать. В последний раз она так хохотала, когда её парень ещё был жив.

— Да что смешного? — старик развёл руками, недоумённо посмотрел на скорчившуюся от смеха странную девушку и в итоге обречённо вздохнул, так её и не поняв.

Они ещё долго простояли возле поля. В прозрачном зимнем воздухе разливался прекрасный закат.

Ночью пошёл снежок.

Хана уложила детей спать, налила себе чаю, села и в полной тишине прокрутила в голове события своей жизни после переезда, с весны. «Хотя я и переехала сюда, чтобы скрыться от людских глаз, сейчас со мной дружит вся деревня», — подумала она.

У неё появился строгий наставник, научивший работать в поле. Появились пожилые друзья, которые почти по-семейному часто заходят её проведать. Появились подруги среди молодых мамочек, с которыми можно обсудить детские дела.

Некогда безлюдный дом Ханы теперь посещали все кому не лень. Но, к счастью, пока ей удавалось беречь секрет своих детей.

Хана по очереди вспомнила радушные, порой даже слишком добрые лица односельчан и мысленно поблагодарила каждого из них.

— Поначалу было тяжко, но я как-то смогла встать на ноги, — она перевела взгляд на права своего парня.

Он смотрел на неё с фотографии и будто бы улыбался.

Когда они проснулись, всё уже замело.

— Ура-а-а! — дружно воскликнули они.

Юки в восторге выбежала на веранду и, широко раскинув руки и ноги, прыгнула в свежий снег.

Пуф. Снег оказался на удивление мягким, прохладным и приятным. Юки впервые в жизни почувствовала, как крохотные снежинки тают на ладонях. Её обуял искренний, рвущийся на свободу смех.

— А-ха-ха-ха-ха-ха!

Девочка не стала противиться инстинкту и начала кататься в снегу.

Амэ вышел во двор, сделал несколько очень осторожных шагов, но потерял равновесие и упал лицом вперёд.

— Ф-хо!

Он изумлённо вытаращил глаза и замотал головой, стряхивая снег с лица.

Хана вздохнула морозный воздух полной грудью и окинула взглядом снежный пейзаж. Словно камень с души упал. Она будто вернулась во времена своего детства. И стоило подумать об этом, как она разогналась: «Эй» — и прыгнула к своим детям. Оказавшись в снегу, она крепко прижала к себе малышей. Её окутали любимый запах и тепло. Ах, вот оно настоящее счастье!

— А-ха-ха-ха-ха-ха! — вырвался смех из глубин её души, долетая до самого неба.

Все улыбались до ушей.

А затем Юки, всё ещё босая и в пижаме, побежала. Она петляла среди деревьев, с умопомрачительной скоростью обращаясь то волком, то человеком.

Амэ тоже кинулся следом за сестрой, то и дело падая на четыре лапы. От частоты превращений уже скоро они остались без одежды в одних только шарфах.

Хана накинула пальто и побежала за детьми, на ходу подбирая пижамы. Юки и Амэ нарочно бегали от матери кругами, наслаждаясь весёлой игрой.

Под голубым и по-зимнему безоблачным небом два ребёнка-оборотня бежали вниз, петляя по склону заснеженного холма с одиноким деревом на вершине. Юки-волчонок разогналась и подпрыгнула. Ветер мягко подхватил её. За ней длинным хвостом летел и трепыхался шарф. На мгновение ей даже показалось, что она парит. А потом Юки приземлилась и в воздух, скрывая её от глаз, взметнулись снежные хлопья.

Амэ-волчонок решил повторить трюк за сестрой и тоже прыгнул. Поднялся он куда выше, чем рассчитывал, задёргал лапами и приземлился далеко не так удачно, совсем утонув в снегу.

Юки-волчонок не захотела отставать и тоже подпрыгнула повыше. В полёте она умудрилась изящно кувыркнуться. Оба волчонка соревновались друг с другом в прыжках и поднимали в воздух клубы снежной пыли.

Хана гналась за ними и пробегала сквозь снежные облака. Бесчисленные снежинки разлетались во все стороны и поднимались в небесную синь.

— У-у-у, — завыла Юки.

— У-у-у-у, — подхватил Амэ.

Хана решила присоединиться.

— У-у-у-у-у, — завыла она. А затем упала на заснеженную землю, раскинув руки в стороны.

Горное эхо вторило их голосам. В какой-то миг Юки вновь обратилась человеком. Поначалу она только тяжело дышала, но затем сорвалась на смех:

— Ха-а, ха-а, ха-ха-ха!..

Заслышав её, рассмеялся и вспотевший Амэ:

— Ха-ха-ха-ха-ха!

А затем и Хана:

— А-ха-ха-ха-ха-ха!

Они никак не могли остановиться и только катались по снегу.

Снег блестел на солнце. Распаренные тела нежились в прохладе ветра. Хана ощутила приятную усталость и посмотрела в небо. По нему неспешно плыли белые барашки.

Когда они повернули домой, небесную голубизну уже затянуло тонким слоем облаков. Вдруг Амэ-волчонок остановился и прислушался: где-то журчала вода.

Мальчик осторожно спустился по склону и увидел среди снега и деревьев маленькую горную речку. Возможно, именно здесь Юки поймала баклана.

Амэ заметил на ветке одного из деревьев небольшого зимородка. Он узнал его сразу — вспомнилась картинка из энциклопедии.

Зимородок подлетел к воде и кинулся в неё, точно рассчитав силы. Миг — он выскочил, держа в клюве мелкую рыбёшку, и перелетел на заснеженный камень. Двигался он чрезвычайно ловко, а чёрные пятна на белых перьях приковывали взгляд.

Амэ захотелось подойти поближе и изучить птичку повнимательнее. Он подкрался, присел за камнем, затаил дыхание и принялся ждать, подгадывая нужный момент. В ту самую минуту, когда зимородок перехватил рыбку клювом и уже собирался её проглотить, он вдруг почуял волчонка и повернул к нему голову. И тогда Амэ бросился на него.

Ему повезло ухватить птицу за хвост передней лапой. Зимородок тут же попытался вспорхнуть и улететь, но Амэ успел обогнуть камень и прижать беглеца. Птица ещё какое-то время отчаянно трепыхалась, но вскоре стихла и лишь беззвучно моргала, глядя на хищника. Так прошла первая охота Амэ.

Он и не думал, что получится с первого же раза. Маленький оборотень даже не успел унять волнение, хотя сейчас адреналин мог вырабатываться и из-за неожиданного успеха. То, как быстро всё закончилось, несказанно его удивило и привело к мысли, что охотиться на самом деле гораздо легче, чем кажется. И почему он до сих пор не решался?

Ему хотелось поскорее вернуться домой и показать добычу маме. А потом — Юки. Амэ гадал, как они посмотрят на него.

Изумятся и вытаращат глаза? Похвалят за удачную охоту?

И тут… Амэ наступил на собственный шарф, потерял равновесие и упал в речку. Плюх! В воздух поднялись брызги, а за ними — улетевший зимородок.

Речка оказалась на удивление холодной, быстрой и глубокой. Трудно поверить, что с берега вода выглядела такой мирной. Амэ пытался хвататься за камни, но у него никак не получалось.

— Ма… мама! — Амэ отчаянно барахтался, обращаясь то волком, то человеком.

Волчонок Юки услышала голос, промчалась по склону в сторону речки и закричала:

— Амэ! Мама, Амэ!

Пронзительный голос мгновенно привёл Хану в чувство.

— ?!

По её телу побежали мурашки.

— Амэ!

Она пулей кинулась вслед за Юки, тут же запнулась, упала, но встала и побежала дальше.

— Амэ!!!

Пусть она и не видела сына, но образ мальчика, зовущего на помощь, сам всплыл в голове. Ей казалось, будто Амэ думает, что мать лишь безучастно смотрит, как умирает её ребёнок. «Мама, мама», — тянул он. Ещё и ещё. Она отчётливо слышала его голос.

Но каким бы безумным ни было наваждение, в ту минуту Хана не осознавала этого. Она не знала, куда кинуться.

— Амэ!.. Амэ!..

Хана едва сдерживала слёзы и бежала куда глаза глядят. Она то выходила к ручью, то отдалялась, то вовсе теряла направление — и никак не могла найти сына. Время и силы уходили впустую. Лёгкие облачка превратились в плотные серые тучи.

Хана нашла Амэ уже после того, как пошёл мелкий снежок. Ручей вынес его нагое тело почти к самой реке.

— Амэ!!!

От ужаса душа Ханы ушла в пятки.

Она подбежала к нему, забыв обо всём на свете, схватила за плечи и начала трясти.

— Амэ! Очнись! Амэ!!!

Но он не откликался, сколько бы она ни трясла. Его кожа побледнела и замёрзла настолько, что он скорее напоминал камень с берега реки, чем маленького мальчика. Но Хана не обращала на это внимания и всё продолжала трясти:

— Амэ… Амэ… Амэ!!!

Затем она крепко прижала его к себе.

Рядом сидела и тяжело дышала Юки-волчонок. Судя по каплям, что без остановки стекали по её шерсти, это она вытащила Амэ из ручья.

Хана продолжала крепко обнимать тело сына. Неужели она потеряет его? Неужели она больше не услышит его голоса? Неужели больше не погладит по спине и не скажет волшебное «всё хорошо»? Неужели больше она не будет вытирать его слёзы? Неужели больше не увидит его очаровательной улыбки? Неужели он повторит злую судьбу отца и окоченеет насмерть, промокнув насквозь?

И тут Амэ еле заметно дёрнулся в объятиях матери.

— Мама… мне душно…

— Амэ!!!

Хана сквозь слёзы смотрела на него.

Амэ только-только пришёл в сознание и едва сумел выдавить из себя слабую улыбку, а затем полусонным шёпотом пробормотал:

— Я нашёл зимородка… Очень, очень красивого… И подумал, что сегодня и я смогу хоть что-то поймать.

Белая кожа постепенно розовела.

— Почему-то всё было совсем по-другому… Я не боялся… Как будто всё могу, — он рассказывал, словно герой, вернувшийся из невероятного приключения. — А потом…

И тогда он вдруг заметил слёзы на лице матери и вытаращил глаза.

— Почему ты плачешь?

Затем он увидел рядом с собой Юки и недоумённо продолжил:

— Что вы здесь делаете?

Обратившаяся девочкой, голая Юки смотрела на Амэ, разинув рот от волнения.

Хана крепко прижала детей к себе, чтобы согреть. По её щекам без остановки катились слёзы облегчения. Хана благодарила судьбу и удачу.

Подул ветер, и вокруг них закружился мелкий снег.