Введение
По нашему мнению, секуляризм представляет важнейший аспект модерна, в общественно-политическом пространстве которого религия утрачивает центральное место, превращаясь в комплекс частных нравственно-религиозных принципов и практик. Характерными особенностями модернизма и либеральной мысли являются требование секуляризации общественно-политической жизни и убеждение, что религии либо вовсе нет места в современном мире, либо ей не следует выходить за рамки частной жизни.
Однако верно ли данное положение? Обязательно ли модернизм ведет к секуляризму? И может ли общество быть современным, не будучи секулярным? Чтобы ответить на эти вопросы, мы предлагаем обратиться к самым истокам проблематики секуляризма: рассмотреть особенности эпохи модерна — колыбели секуляризма, проанализировать ту среду и те условия, в которых он зародился.
Современное (modern)
Появление слова modernus (лат. «современный»), производного от наречия modo («скоро»), специалисты относят к VI в. (Коэн, 1385 (2006): 11). С этого момента и до наших дней понятие современного претерпело ряд трансформаций. Если во времена поздней античности быть современным (modernus) значило быть осведомленным о своем времени (Джаханбеглу, 1376 (1997): 5), то в XV в. европейские гуманисты подразумевали под современностью противостояние средневековой интеллектуальной традиции и, как ни парадоксально, приверженности идеалам античности, т. е. самой что ни на есть древности. В XVI–XVII вв. понятие modernitas утратило такой оттенок значения, максимально приблизившись к смыслу «новое» (Байат и др., 1386 (2007): 507). Однако область и частота его применения свидетельствовали о гораздо более широком и глубоком смысле, нежели просто «новизна»: речь шла о «современном происхождении» как отличительном признаке явлений и вещей, которые знаменуют время, сметающее устаревшие традиции. Это значение было тесно связано с ценностью, которую обрело качество «нового», с отказом прошлому во власти и авторитете, с отсутствием почтения к традиции, готовностью к нововведениям, а также с открытием тех горизонтов, о которых ранее никто не отваживался и подумать. С самого момента своего появления в публичном дискурсе идея «современного» (модéрного) была направлена на переосмысление феномена «старого» как чего-то вышедшего из употребления, ненужного и бесполезного, находящегося на грани полного забвения — того, что должно уступить место новому, полному сил (Бауман, 1378 (1999): 35). Начиная с эпохи Просвещения (XVIII в.) особую значимость обретает понятие «нововведение», которое отмечает положительные перемены, идущие вразрез с традицией, т. е. со всем ретроградным и отжившим.
В результате за понятием «современный» (модéрный) закрепляется значение нынешнего, сегодняшнего или нового. Оно выступает как в роли атрибута вещей, так и для определения особой социокультурной формации, которая в историческом плане являет себя как нечто принципиально новое, отвергает положения, опирающиеся на авторитет традиции, полностью порывает со старыми обычаями, религией, магией и предрассудками и видит в разуме самодостаточный инструмент познания (Набавиян, 1387 (2008): 18).
Модерн (modernity)
Определение модерна, в зависимости от контекста его употребления, сводится либо к а) комплексу антропологических представлений, согласно которым человек представляет собой существо, обладающее разумом, свободой и правом на выбор и способное управлять своей судьбой; либо к б) характеристикам эпохи торжества рационализма над традиционными (средневековыми) мифологическими, религиозными, этическими и философскими представлениями — эпохи развития науки и критической мысли, возникновения новых форм организации производства и торговли и постепенного установления господства гражданского общества над государством.
Таким образом, «модерн» указывает на процесс кардинальных изменений в сфере экономики, культуры, на у ки и общественной жизни, который характеризуется стремлением человека как автономной, мыслящей и обладающей достоинством личности подвергнуть анализу всё окружающее, включая природу, сверхъестественное, ценности (Там же 18–26). Иначе говоря, этот термин относится к новой цивилизации, которая возникла и развивалась на протяжении нескольких столетий в Европе и Северной Америке, полностью проявив себя уже в XX веке, и определяется рядом таких признаков, как капиталистический способ производства, культура, подвергшаяся масштабной секуляризации, либеральная демократия, индивидуализм, рационализм и гуманизм (Коэн, 1385 (2006): 11).
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что под модерном подразумевается комплекс атрибутов современной цивилизации, из которых основными являются:
1) Привилегированный статус эмпирических наук и их методов (наблюдение, эксперимент и проч. в противовес спекулятивным умозаключениям, присущим, например, философии и теологии). Эти методы предоставляют, в первую очередь, практические, «преобразовательные» возможности: с их помощью человек способен открывать, определять, предвидеть и, наконец, планировать и изменять различные явления этого мира.
2) Беспрецедентное развитие технологий (прикладных наук) и индустрии (материального воплощения технологий), появление новых методов промышленного производства, феномен специализации труда.
3) Повышение уровня жизни и материального благосостояния людей наряду с повсеместным распространением городского образа жизни.
4) Гуманизм как идеологическая подоплека всех преобразований.
5) Рационализм и опора на инструментальный разум, рационализация всех сторон жизни социума.
6) Индивидуализм.
7) Либерализм.
8) Демократия: укоренение и упрочение идеи о ключевой роли народа в определении судьбы страны, идеализация демократических политических инструментов.
9) Капиталистический способ производства и свободная рыночная экономика.
10) Секуляризм: господство научного, нерелигиозного разума, отделение религиозных институтов от государства и минимизация их влияния во всех сферах общественной жизни, доминирующая позиция светской культуры, ориентированной на наличное, а не потустороннее бытие.
При этом хотелось бы обратить внимание на два момента.
Во-первых, перечисленные черты модерна обрисовывают некий «идеальный тип», который зачастую не находит полного и совершенного воплощения. Данные характеристики, по сути, можно отнести к разряду идеалов и целей — проекта модерна. В реальности модерн никогда не предстает в «чистом виде», он всегда модифицируется под влиянием старинных обычаев, убеждений, привычек, мифов и традиционных институтов. Таким образом, между декларируемым модерном и его реализацией имеются существенные различия. В связи с этим наиболее примечательно то, что такие нарративы или учения, как марксизм и социализм (противостоящие либерализму и капитализму), выросшие на почве модерна, тем не менее, не относятся к преобладающим интерпретациям эпохи модерна как на уровне декларируемых идеалов, так и на уровне их реализации.
Во-вторых, определенные характеристики и компоненты модерна мы можем обнаружить в целом ряде цивилизаций, существовавших задолго до интересующей нас эпохи. Сойдясь в указанных временных и пространственных рамках, они образовали некую систему, или комплекс, а именно: современную цивилизацию, представленную модернизированными социумами (Байат и др. 1386 (2007): 527–529).
Модернизм (modernism)
В своем узком, специальном значении это понятие соотносится с явлениями культуры, а также с философией, на основе которой происходит самоопределение модерна.
Среди важнейших особенностей культуры модернизма, получивших отражение в суждениях западных мыслителей:
1) ориентация на наблюдение, опыт и эксперимент: единственным источником истинного знания считается поддающийся контролю внешний чувственный опыт;
2) признание правомочности лишь инструментального индивидуального разума, функция которого состоит в том, чтобы, на основе данных опыта и следуя правилам логики, делать выводы, позволяющие познать мир и прогнозировать события будущего, а следовательно, подчинять себе природу; поэтому такой разум является по своей сути практическим разумом;
3) материализм, т. е. признание материального мира единственным реально существующим, что является неизбежным следствием двух предыдущих тезисов: истинное знание основано только на наблюдении — разум занимается не чем иным, как систематизацией фактов, полученных этим путем, — доступное наблюдению, начинает естественным образом восприниматься как эквивалент «реальности», или «сущего», а то, что недоступно наблюдению, получает статус несуществующего;
4) атеизм или по меньшей мере агностицизм;
5) антропоцентризм: человечество ставится на место Бога — всё и вся должно служить человеку;
6) свободомыслие: всё подлежит сомнению; идейный диктат уступает место доказательствам и рациональному убеждению (Набавиян, 1387 (2008): 27–28).
Общество модерна
Какое общество и каких людей можно считать современными? Общество, членам которого доступны самые передовые научно-технические достижения (например, обмениваясь сообщениями, они не отправляют друг к другу гонцов, а прибегают к новейшим средствам коммуникации)? Если да, то арабские шейхи, широко использующие благодаря своим нефтедолларам самые последние технические разработки, должны считаться и самыми современными людьми на планете. Но таковыми они не являются. Выходит, для того чтобы корректно ответить на поставленный вопрос, следует скорее учитывать не инструменты, которыми принято пользоваться в данном обществе, а волевые импульсы и действия пользующихся инструментами индивидов. Несомненно, средства играют важную роль в осуществлении действий, и без них опознать ту или иную эпоху (в нашем случае модерн) невозможно, однако значимость действия индивида перевешивает значимость его подручных средств. Поэтому в данной статье, цель которой — максимально полно реконструировать черты модерна, дабы затем сопоставить его с основоположениями ислама, мы не будем пренебрегать ключевой ролью действия. Что касается оценки действия как модерного (современного), производить ее мы предлагаем с помощью такого критерия, как рациональность.
Рациональность (rationality) как критерий оценки действия
Техническая рациональность (technical ratio nality)
Основной задачей технической рациональности является соблюдение эффективности, успешности любого действия, а главным ее принципом — построение плана (программы) действий, что подразумевает описание мероприятий, последовательное осуществление которых порождает эффективное действие.
Но при таком понимании рациональности за скобками остаются два других принципа, лежащих в основе действия, а именно: существующие в сознании субъекта действия представление о его положении в мире и понимание субъектом самой цели совершения действия.
Техническая рациональность предполагает, таким образом, субъект, которому безразлично знание о его подлинном положении в мире, он ограничен сферой видимой материальной предметности, довольствуясь лишь тем слоем действительности, с которым непосредственно соприкасается, т. е. смотрит на вещи поверхностно. А кроме того, такой субъект совершенно безразличен к качеству выбранной цели — ему неважно, правильна она или нет. Его заботит только, достижима ли она — достижимость цели представляет основной момент при ее выборе. Такой тип рациональности Макс Вебер определяет как разум, ориентированный на успех.
Аутентичная рациональность (authentic rationality)
Такого типа рациональность имеет отношение к тому, что может быть названо правильностью действия. В этом случае субъект, определяя положение дел, не ограничивается лишь своей контактной средой и тем, что ему непосредственно доступно, но строит картину исходя из осознания мира в целом, стремясь последовательно дойти до самых его основ. То же касается и оценки цели действия: последняя представляет неотъемлемый элемент искомой картины мира, напрямую соотносится с осознанием субъектом своего положения в бытии. Только при соблюдении этих параметров может быть выработана правильная программа действия, а само оно оценено как рациональное.
Исходя из вышесказанного, три возможных точки зрения о модерне могут распределяться по уровням, в зависимости от их точности и полноты.
На первом уровне — популярная точка зрения, согласно которой признаком модернизма является применение передовых и высокотехнологичных инструментов безотносительно к характеру действия индивида и общества.
На втором, более продвинутом уровне — точка зрения о модерне, согласно которой во главу угла ставится наличие «технической рациональности», безразличной к моральным ценностям и фундаментальным аспектам бытия и применяющей, разумеется, все те же передовые инструменты действия.
На третьем уровне — точка зрения о модернизме, основанная на «аутентичной рациональности». Она представляет собой более полный взгляд на предмет в сравнении со второй, так как опирается на такую оценку самого действия, которая соотносит его с реальностью, истиной и моралью и не содержит каких-либо конвенциональных элементов (Лариджани М. Д., 1376 (1997): 160–169).
Секулярное
Латинское слово saeculum использовалось в раннехристианских текстах в значении «мирское» в противоположность «духовному». Производное от него прилагательное saecularis составляет основу английского secular и французского séculier, которые в XVI в. стали указывать на нечто мирское, светское (Эйто, 1386 (2007): 1056.), а также не имеющее отношения или стремления к духовному и религиозному (Элиаде, 1374 (1995): 610; Джафари, 1378 (1999): 133; Батени, 1375 (1996): 808). Соответственно, «секуляризация» означает обмирщение, обращение к мирскому, освобождение от власти религии и клерикалов, и даже придание мирского характера церковному вероучению или устройству (Джафари, 1378 (1999): 233).
Термин «секулярное» использовался уже в период схоластики, но широкое распространение получил в протестантских странах, что было связано с поиском путей установления религиозного мира в условиях сосуществования в пределах одного государства нескольких религиозных деноминаций, стремившихся преодолеть доминирование той из них, которая признавалась в качестве государственной, а также с обострением противоречий между европейскими монархиями и Ватиканом, претендовавшим на политический диктат в обличье духовного руководства. При этом в католических странах, таких как Франция, наряду с понятием «секулярный» получило распространение понятие laïque (от греч. Хаос, или лат. laicus — «население», «народ»), обозначающее тех, кто не относится к священнослужителям (Миз-е герд-е «Таджаддод ва секуларисм» 1383 (2005): 27; Ваэзи, 1378 (1999): 53–54).
Термином «секулярное» помечается определенный комплекс убеждений и ценностей, имеющий более или менее ярко выраженную форму. При этом следует выделить три следующих аспекта:
— преобладание такого интеллектуального подхода к сущему, в соответствии с которым реальность интерпретируется и анализируется без обращения к чему-либо вне природы и общества, т. е. исключительно на основе эмпирических и рационально-технических критериев (секулярное мировоззрение);
— такие ценности, как мирские счастье, благополучие и комфорт, а также власть и господство над природой, прогресс и получение материальных выгод, превращаются в высшие ценности (секулярные ценности).
— упомянутые мирские предпочтения воплощаются благодаря деятельности, выносящей за скобки религиозные принципы, а прагматические установки, вытекающие из рационального объяснения причинно-следственных связей в природе, берут верх над установкой подчинения религиозным предписаниям и любви к Богу (секулярные эмоции) (Брюс, 1387 (2008): 18–19).
Секуляризм
Словарь Вебстера дает следующее определение: «Секуляризм — это убеждение в том, что человеку следует дистанцироваться от религии, игнорируя религиозные предписания. Поэтому нравственные ценности и деятельность социума определяются мирскими целями и не имеют отношения к религии» (Webster’s Collegiate Dictionary, 2004: 1123). В Оксфордском словаре секуляризм определяется как «убежденность в том, что законы, касающиеся образования и социальной сферы, должны опираться не на религию, а на научные знания» (Oxford Advanced Learner’s Dictionary, 2005: 1155).
«Секуляризм» — это лексическое обозначение целой совокупности традиций, институтов, дискурсов и теорий, имеющих место в различных странах Европы (Асад Ализаде, 1381 (2002): 101) и, как и многие другие «измы» Нового времени, начавшихся с движения за религиозную реформу (Лариджани Али, 1382 (2004): 113). Под секуляризмом подразумевают иррелигиозность, неприятие религиозных норм и заповедей, приверженность мирским и светским принципам, отход от религии, стремление к отделению религиозных институтов от государства и т. д. (Ариянпур Кашани, 1369 (1990): 4953). Макс Вебер трактует секуляризм именно в последнем смысле: государство не имеет какого-либо права осуществлять власть в религиозных вопросах, а церковь не обладает правом вмешиваться в политические дела (Ноурузи: 24).
Связь между модернизацией и секуляризмом
Выше мы установили, что на Западе модернизм прочно увязывается с секуляризмом. Но так ли однозначна эта связь?
Обширные и долгосрочные исторические процессы, подготовившие в Европе почву для резкого сокращения влияния религии и распространения рационализма на все сферы общественной жизни, не имели такой силы и продолжительности на Ближнем Востоке и в Азии, однако и здесь успехи индустриализации и развитие технологий привели к аналогичным результатам (Элиаде, 1374 (1995): 142). И все же не следует забывать, что модерн означает модернизацию каждой отдельной региональной традиции, а значит, он не может иметь единой формы. Иллюзия единообразия возникла оттого, что один конкретный феномен модерна, а именно западный модерн, стал толковаться настолько расширительно, начиная с Ренессанса и эпохи Реформации, что приобрел статус универсального. Но является ли этот феномен глобальным и станет ли он повсеместным именно в таком виде? Будет ли он похож на модерн исламского мира или такой страны, как Япония, или же здесь он окажется несколько иным? Например, придя в Японию, модерн не уничтожил ее самобытной культуры, неотделимой от религии с тысячами ее божеств и не признающей идеи единого Бога. Кроме того, это означает, что отношение к сакральному японца, исповедующего синтоизм или буддизм, принципиально отличается от отношения мусульманина или христианина. Поскольку у японцев отсутствует единое понятие, дающее общее описание сущего, а их боги не требуют отречения от одних в пользу других, ментальность настраивается на плюралистичность: японец не нуждается в изменении своих представлений, для того чтобы принять модерн с присущими ему новыми понятиями. Таким образом, сочетание технологий, которые являются важнейшим символом модерна, с японской культурой происходило легче и гармоничнее, чем с культурой ислама. На сегодняшний день японцы продолжают широко практиковать разного рода магические действия, такие как целительство, гадание, заговоры и проч., хотя они, казалось бы, плохо сочетаются с рационализмом, проникающим во все сферы жизни, и с самым высоким уровнем научных исследований.
Из плюрализма традиционных религиозно-магических верований Японии напрямую следует, что эта страна была способна без больших потрясений проделать путь к отделению религии от общественной и политической жизни: вот уже очень долгое время император этой страны не является сакральным лицом, а большинство японцев, хотя и чтут традиции, регулярно посещая буддийские святилища и синтоистские храмы, относятся к этому совершенно формально (Там же, 144–145). В результате японский случай вызвал появление диаметрально противоположных истолкований: социологи, вроде Рональда Инглхарта, видят в Японии секулярное общество, а религиоведы, вроде Питера Бергера, категорически не согласны с таким взглядом и предпочитают говорить об особой форме религиозности, в которой отсутствуют вероучительные принципы или церковь вроде той, что имеется у христиан. Так или иначе, можно сказать, что в Японии имеет место альтернативная модель модерна, ибо ее жители проявляют себя одновременно религиозными и секуляризованными (Гофтегу-йе Мэтьюс Чальс Ти ба Питер Бергер 1387 (2008): 50–51).
Так верно ли отождествление модерна и секуляризации?
Хастгях Морад Сагафи полагает: «Тезис о том, что между модернизацией и секуляризмом имеется прямая зависимость, проистекает из нашего подхода к развитию». Существуют страны (прежде всего, ранее относившиеся к социалистическому лагерю), которые, будучи развитыми, но тоталитарными, не стали секулярными. При этом «мы не найдем ни одного несекулярного демократического режима, поскольку секуляризм является предпосылкой, базисом и основанием демократии. Демократия в свою очередь связана с устойчивым развитием, потому мы тесно связываем секуляризм с устойчивым развитием» (Сагафи, 1381 (2003): 20–21).
На это рассуждение можно, во-первых, возразить, что, в нем имеет место неверное истолкование секуляризма: так, указывая на СССР как на развитую страну с тоталитарным несекулярным режимом, автор совершенно напрасно ставит знак равенства между религией и марксистской идеологией. Во-вторых, здесь присутствует определенная смысловая подмена: под секуляризмом в данном случае понимается либерализм, тогда как не только он, но и любая вне- и нерелигиозная идеология, будь то нацизм, фашизм или коммунизм, является секулярной. Советский Союз секулярен в той же мере, в какой секулярны США, а Восточная Европа столь же секулярна, как и Западная. Мало того, в коммунистических движениях присутствует еще более артикулированный и последовательный секуляризм: в либеральных обществах никто и никогда не боролся с религией в ее частной форме, тогда как в коммунистических странах ее искореняли даже на этом уровне. Учитывая все эти замечания, мы считаем, что и Японию, и СССР лучше вынести за рамки нашего обсуждения. В Японии просто-напросто никогда не было религии, которую модернизму предстояло преодолевать, а пример СССР в данном случае и вовсе некорректен: коммунистические режимы выступают против религии по фундаментальным идейным соображениям, а не потому, что считают ее помехой модернизации.
Об отсутствии жесткой сцепки между секуляризмом и модернизацией свидетельствует и опыт секулярного устройства общества в ряде латиноамериканских стран, так и не пришедших к демократии, которая, по мнению уважаемого Сагафи, как раз и порождает развитие и секуляризацию. На наш взгляд, связь между секуляризмом и модернизмом, включая его корреляты, представляет собой соотношение общего и частного «по одному аспекту» («умум ва хусус мин ваджх»): далеко не каждая секулярная страна является современной и демократичной, и далеко не каждый демократический режим является секулярным. Существует ли довод в пользу того, что любая религия неизбежно влечет за собой деспотию? Было ли правление Достопочтенного Пророка (с) деспотичным? Разумеется, религиозное правление не наделяет легитимностью всё, за что отдают или могут отдать свой голос люди. Но точно так же не позволяют это делать и секулярные власти США. Что же тогда мешает ограничивать мнение народа рамками шариата, как это делается в настоящее время в Иране?
Кроме того, следует напомнить, что исключение из общественно-политической жизни религии никогда не носило абсолютного характера, и даже в наиболее секуляризованных обществах заповеди и понятия, пришедшие из религии, по-прежнему играют огромную роль.
Критика одной точки зрения
Идея того, что секуляризм является неизбежным следствием модерна, будучи порождением прогресса человечества в сфере науки, промышленности и культуры, втречается и у таких авторов, как, например, Абдолкарим Соруш. Для него важнейшее различие между модерном и традиционным обществом прослеживается на антропологическом уровне: человек модерна отличается от человека прошлых эпох тем, что последний рассматривает и мироздание, и социум как данность и тайну, не подлежащую изменению, — она принимается с благоговением и смирением, а интеллектуальное отношение к ней выражает позиция созерцания. Иное дело — человек модерна: он признает за собой право распоряжаться природой и обществом и менять их по своему усмотрению, ему свойственны критицизм, любознательность, активизм, уверенность в себе, стремление к переменам и всему новому, своего рода «дух революции», и проч. А поскольку религия призывает человека к смирению перед творением, умеренности и созерцательности, человек Нового времени избирает секулярный образ мысли: «…вследствие своего нового мировоззрения человек модерна оказался в новых отношениях с религией» (Соруш, Ма’на ва мабна-йе секуларисм: 5). В результате не только природа, но и общество и, разумеется, политическая власть утратили статус священного и раз и навсегда данного. Политическая система, таким образом, тоже является результатом тех или иных конкретных обстоятельств, поэтому религиозный или светский характер власти зависит от культурных и религиозных условий общества: коль скоро общество является религиозным, то и власть в нем обретает религиозный характер, а если общество не является религиозным, то и власть в нем не религиозная (Там же: 4–6).
Данная точка зрения страдает неточностью и схематизмом: нельзя людей, живших до Ренессанса, считать всех поголовно глубоко религиозными, смиренными, пассивными и покорными, как нельзя всех живущих в Новое время видеть скептичными, жизнелюбивыми, уверенными в себе, увлеченными жизнью и не думающими о смерти. Верным будет только то, что в прошлом превалировал фидеизм, а в нынешнее время — скептицизм.
То же касается и других характеристик — нельзя согласиться с их жестким «распределением» по эпохам: выявленные черты того или иного времени — отнюдь не уникальные, свойственные только своему времени, а описание эпохи никак не исчерпывается предложенным набором характеристик. При ответе на интересующий нас вопрос мы должны опираться на незыблемые и надежные данные статистики и результаты полевых исследований, а не на абстрактные схемы и субъективные суждения.
Шаткость критикуемой позиции проявляется во многих пунктах. Так, отнеся к особенностям не- (или до-) модерного человека способность удивляться и ощущать причастность к тайне мироздания, в противоположность ясности и незаинтересованности каузального мышления ученого — этого человека Нового времени в «чистом виде», — наш автор вступил в противоречие с признаниями научных гениев эпохи модерна, которые говорили об охватывающем их в процессе исследования чувстве изумления и прикосновения к великой тайне.
То же относится и к тезису о якобы распространенном в древности представлению о незыблемости данных Богом законов и отказе от этого представления в нововременную эпоху. Убедительным опровержением данного тезиса является разработка в XVII–XVIII вв. теории естественного права, считающейся «символом» Нового времени, которая представляла собой не что иное, как осмысление все тех же данных Богом законов — в отличие от позитивных, т. е. введенных самим человеком, установлений (Джон Локк строил свою политическую философию именно на основе теории естественного права).
Неверным представляется и высказывание о том, что «религия учила человека благоговеть перед творением». Религия побуждает человека быть покорным Творцу, а не творению. Что же касается творения, то коль скоро оно движимо определенными законами, то подчиняются им все: как верующие и религиозные люди, так и неверующие материалисты. Поэтому и открытие законов природы, и подчинение им касается всех без исключения.
Наконец, объяснение секуляризма развитием науки также не имеет под собой оснований — наука не предписывает отказа от религии, не означает ее устранения, и, с точки зрения разума, нет никакого противоречия в том, чтобы общество было научным и в то же самое время следовало предписаниям религии. В распространенном аргументе — мол, развитые в научном плане страны Запада двигались в направлении секуляризма, а значит, наука и есть причина секуляризма — содержится логическая ошибка: смешение простого сочетания двух вещей (такарун) с необходимой взаимосвязью между ними (талазум). Совпадение двух явлений во времени или в пространстве не означает, что между ними имеется причинно-следственная связь. Наука не является источником и причиной секуляризма на Западе. А если и является, то только в качестве предпосылки, а не полновесной причины (Раббани Гольпайгани, 1382 (2003): 427–436).
Следует иметь в виду, что некоторые особенности и корреляты модерна не обязательно сопровождаются секуляризмом, соответственно, и модернизация автоматически не влечет за собой секуляризма. Кроме того, те качества, которые мы воспринимаем как присущие именно модерну, далеко не всегда оказываются его исключительными, системообразующими чертами, но проявляются на протяжении всей истории человечества, разве что приобретают в Новое время более явственные и резкие формы. Поэтому не следует относить все заблуждения, аномалии и преступления, имевшие место в эту эпоху, на счет науки и технологий (Там же: 442). Весь вопрос в том, какие из этого делать выводы.
Истоком несчастий и проблем является невежество, а преодолевает их наука. Она дает человеку силу. Но дает ее лишь перед лицом природы. С помощью науки можно решить проблему болезней, однако ее возможностей недостаточно для борьбы с несправедливостью. С помощью науки можно развивать экономику, но не излечить тревогу и беспокойство за судьбу близких. Не совладает она и с алчностью — наука сама может стать заложницей жадных и беспринципных людей. И получается, что наука неотделима от веры. А разрешение многих проблем состоит в том, чтобы, вместо подчинения морали науке, экономике и политике, — к чему стремятся секулярные культуры, — подчинить науку, политику и экономику нравственности, ибо она воспитывает, развивает и возвышает человека. Мораль же, в ее наивысшем выражении, немыслима без веры в Бога и Судный день, без следования религиозным заповедям и предписаниям (Гольпайгани, 1382 (2003): 243).
Заключение
На основе всего сказанного мы можем вполне обоснованно утверждать, что секуляризм не является сущностным атрибутом модернизма и, в частности, современной науки: разрабатывать и использовать современные технологии в религиозном обществе можно, не прибегая к радикальным его преобразованиям, не подвергая религию элиминации.
Бросим еще раз беглый взгляд на общепризнанные характеристики модерна:
— придание особого значения эмпирическим методам в науке;
— беспрецедентное развитие технологий (прикладных наук) и индустрии (материального воплощения технологий);
— повышение уровня жизни, материального благосостояния и распространение урбанистической культуры;
— гуманизм;
— рационализм и опора на инструментальный разум и рассудок;
— индивидуализм;
— либерализм;
— демократия;
— капиталистический строй и свободная рыночная экономика;
— секуляризм -
и зададимся вопросом: в каком из этих пунктов модерн несовместим с исламом и его культурой? Первые три, касающиеся научно-технического развития, не противоречат установлениям ислама, ибо в какой из его заповедей запрещено придавать значение эмпирическим наукам, индустриальному развитию и материальному благосостоянию? Выходит, распространение технологий возможно без принесения в жертву религиозных ценностей. Что касается гуманизма, рационализма, либерализма и демократии, то и они в своих позитивных проявлениях совместимы с исламом. Наконец, ислам побуждает чтить право собственности, а также справедливый товарообмен и свободный рынок.
Конечно же, определенные стороны модерна и модернизации в их западном варианте подразумевают сужение пространства религии, однако, как уже было сказано, у нас нет аргументов в пользу того, чтобы считать такую версию модернизации единственно возможной и видеть в секуляризации сущностный атрибут модерна. Вероятно, на раннем этапе модернизма эти идеи способствовали его зарождению и распространению, однако на сегодняшний день не имеется никаких оснований для того, чтобы обращение к модернизации требовало выполнения именно того рецепта, который прописан Западом.
Источники и литература
Ариянпур Кашани, Аббас. Фарханг-е камел-е энглиси-йе фарси (Полный английско-персидский словарь). Т. 5. Тегеран: Моассесе-йе энтешарат-е Амир Кабир, 1369 (1990).
Асад Ализаде, Акбар. Секуларисм ва эслам (Секуляризм и ислам) // Мобаллеган 1381 (2002). № 30. С. 101–117.
Байат, Абдоррасул и др. Фарханг-е важеха (Толковый словарь). Кум: Моассесе-йе андише ва фарханг-е дини, 1386 (2007).
Батени, Мохаммад-Реза. Азармехр, Фатеме. Фарханг-е энглиси-йе фарси-йе моасер (Современный англо-персидский словарь). Тегеран: Фарханг-е моасер, 1375 (1996).
Брюс, Стив. Модел-е секулар шодан-е Гарб (Западная модель секуляризации) / Пер. Мохаммада Мас’уда Саиди. Тегеран: Хедамат-е гам-е ноу, 1387 (2008).
Ваэзи, Ахмад. Хокумат-е дини: таамоли дар андише-йе сияси-йе эслам (Религиозное правление: размышление о политической мысли в исламе). Кум: Мерсад, 1378 (1999).
Гадрдан Гарамалеки. Мохаммад-Хасан. Секуларисм дар масихийат ва эслам (Секуляризм в христианстве и исламе). Кум: Дафтар-е эслами-йе хоузе-йе эльмийе-йе Гом, Марказ-е энтешарат, 1379 (2000).
Гофтегу-йе Чарльс Мэтьюс ба Питер Бергер назарийе-пардаз-е мохем-е секуларисм ва джамеэшенас-е дин «Донйа-йе дин дар джахан-е секуларисм» (Беседа Чарльза Мэтьюса с Питером Бергером, выдающимся теоретиком секуляризма и социологом религии «Мир религии в пространстве секуляризма») / Пер. Хамида Пуранга // Ахбар-е адйан. 1387 (2008). № 1–2 (весна — лето). С. 50–52.
Джафари, Мохаммад-Таги. Фальсафе-йе дин (Философия религии) / Под ред. Абдоллы Насри. Кум: Пежухешгях-е фарханг ва андише-йе эслами, 1378 (1999).
Джаханбеглу, Рамин. Модернха. Тегеран: Нашр-е Марказ, 1376 (1997).
Раббани Гольпайгани, Али. Нагд-е мабани-йе секуларисм. Кум: Вахед-е энтешарат, 1382 (2003).
Сагафи, Морад. Хастгях ва мабани-йе секуларисм (Истоки и основания секуляризма) / Базтаб-е андише дар матбуат-е руз-е Иран (Отражение идей в современной иранской прессе). 1381 (2003). № 36 (январь). С. 19–24.
Соруш, Абдолькарим. Ма’на ва мабна-йе секуларисм (Смысл и основание секуляризма) // Киян. [б.г.] № 26 (мордад-шахривар), С. 4–11.
Коэн, Лоренс. Матнхайи баргозиде аз модернисм та постмодернисм (Избранные тексты от модернизма до постмодернизма) // Под ред. Абдолькарима Рашидияна. Тегеран: Нашр-е Ней, 1385 (2006).
Лариджани, Али. Мардомсалари-йе дини ва секуларисм (Религиозная демократия и секуляризм) // Данешгях-е эслами. 1382 (2004). № 20 (зима).
Лариджани, Мохаммад-Джавад. Нагд-е диндари (мадж-муэ-йе магалат), ба тадждид-е назар ва эзафат. Тегеран: Эттелаат, 1376 (1997).
Миз-е герд-е «Таджаддод ва секуларисм» (Модернизация и секуляризм) // Наме-йе фарханг. 1383 (2005). № 54 (зима).
Набавиян, Махмуд. Джостархайи дар баб-е дин ва донйа-йе модерн (Изучение религии и современного мира). Кум: Партов-е велаят, 1387 (2008).
Ноурузи, Мохаммад-Джавад. Мабани-йе фекри-йе секуларисм (Интеллектуальные основания секуляризма) // Ма’рефат. [б.г.] № 22. С. 22–36.
Эйто, Джон. Фарханг-е ришешенаси-йе энглиси (Этимологический словарь английского языка) / Пер. Хамида Кашанияна. Тегеран: Фарханг-е нашр-еМо’ин, 1386(2007).
Элиаде, Мирча. Фарханг ва дин. Баргозиде-йе магалат-е дайерат оль-маареф-е дин (Культура и религия. Избранные статьи «Энциклопедии религии») / Пер. Бахаоддина Хоррамшахи. Тегеран: Тарх-е ноу, 1374 (1995).
Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. 2005.
Webster’s Collegiate Dictionary. English Language Dictionary. An Encyclopedia Britannica Company, 2004.