Не успели израильтяне расположиться на новом месте, как вновь затрубила труба Моисея, созывая народ. Не один подумал про себя: «О, когда же он, наконец, оставит нас в покое!» Но никто не издал ни звука, потому что страх объял всех и закрыл все рты.

И все собрались и боязливо перешептывались, и не узнать было подвижного, своевольного, говорливого Израиля. Посматривали на кущу Моисея, которая стояла в отдалении от всех, словно боясь мести; возле нее виднелся и сам Моисей. И все видели его вот так же, как каждый видел своего брата. И видели также молодого Иисуса, сына Навина, стоявшего рядом с пророком; лица обоих были одинаково строги и решительны.

Не раз, бывало, Авирон завидовал этому счастливцу, который мог постоянно быть возле Моисея и повсюду ходить с ним и слушать речи пророка, но сегодня Авирон почему-то равнодушно смотрел на него.

И так стоял Израиль и ждал, не зная, зачем всех созвали сюда, пока не начались чудеса. А начались они с того, что Иисус вошел в скинию, и ничего не случилось, а Моисей был снаружи. И вот Моисей высоко поднял руки и тоже вошел в скинию. И как только полы за ним сомкнулись, перед входом в скинию на глазах у всех стал столп огня. Поднялся он с земли или пал с неба — этого никто не мог точно сказать. Увидеть среди бела дня при солнечном свете большой огненный столп, который стоит у самой кущи и не палит ее, — это и в самом деле было страшно. И потому неудивительно, что все люди, как один, упали на колени, поклонились до земли. Да так и остались, потому что снова услышали неясный, но громовой голос бога, которому отвечал тоненький, как ниточка, жалобный голос Моисея.

Потом Моисей вышел из скинии — огненный столп при этом куда-то исчез, — подошел ближе к народу и заговорил:

— Израиль безумный!.. Слушай, что говорит тебе господь твой! Великий грех совершил ты, Израиль, преступив закон завета, сотворя себе тельца и принеся жертву ему. Нет большего греха перед богом, чем забыть его имя, как нет большего греха перед царем, чем покуситься на его жизнь. И потому в величайшую ярость пришел господь наш и так говорил мне: «Сыны, которых я родил и возвысил, отвернулись от меня.

Израиль не принял меня, и люди мои меня не разумеют. О люди, сосуды греха! О лукавое семя! Наложу руку мою на тебя и погублю!»

И хотел господь покарать всех вас великой карой, но я пал перед ним на колени и молил: «Боже святой! Правда, что полнится земля мерзостями дел их, и поклонились они тому, что создали сами. Но смилуйся… Не возноси гнева на людей, коих сам вывел из земли терпения. Не ты ли клялся собою и говорил: „Умножу ваше племя, и станет вас как звезд на небе, и дам вам всю землю, чтоб владели ею вовек“, — а теперь хочешь истребить весь народ? Отпусти им грех, а нет, так вычеркни меня из книги, в которую вписал мое имя!»

Так говорил я истинному, и смилостивился он на мои слова и сказал: «Не выкину имени твоего из книги моей, ибо лишь тех, кто грешен передо мною, вычеркиваю навек. Но греха этих людей не забуду, и придет день, когда накажу их за жертву тельцу. Теперь же скажи им так: клялся я Аврааму, Исааку и Иакову, глаголя: „Семени вашему дам землю сию“, — и сдержу свое слово. И разве не принялся я уже за дело? Разве не вывел вас из рабства? Разве не перевел через Чермное море, как посуху? Разве не сделал вам в Мере воду сладкой, и не послал вам манны с небес, и не дал в Хориве напиться из скалы? Повсюду был я с вами, и десница моя ровняла вам путь. А вы? Как повернулся у вас язык хулить мое имя? О, прогневили вы меня тем до предела, и не хочу я больше идти с вами Идите одни!»

И люди слушали эти слова Моисея, и плакали в своей траурной одежде, и молили Моисея снова привлечь к ним милость бога. Страшно оставаться одним в пустыне без божьей опеки… Кто поведет? Кто даст перепелов? Кому принести жертву?

А Моисей стоял перед ними гневный и строгий, и уста его были камень, и сердце как скала. Спокойно смотрел он на плач и вопли людей, словно говоря самому себе: что такое слезы и рыдания и даже самая жизнь людей перед великой целью, к которой веду я это стадо?

А когда стало потише, он снова начал:

— «Нет! Не пойду я с тобой, Израиль, ибо слишком высоко несешь свою голову. Не пойду я с тобой, Израиль, чтобы не убить тебя в гневе. Но не хочу и оставить тебя в жертву врагу и в жертву пустыне. А потому посылаю ангела моего пред тобой, и он изгонит Хананея, и Аморея, и Хетея, и Ферезея, и Гергесея, и Евея, и Евусея и введет тебя в землю, где текут молоко и мед».

Люди вздохнули свободнее — все же хоть ангел бога пойдет с ними через пустыню и будет помогать им. А Моисей продолжал:

— И возблагодарил я господа, говоря: «Благодарю тебя, всесильный, от имени народа твоего за ангела, проводника невидимого. Но выслушай меня: не поставишь ли ты перед Израилем и видимого проводника, ибо уже не слушают меня люди и преступают слово мое. Не хочу я власти, хочу покоя…» И ответил мне господь: «Знай, что тебя знаю я лучше всех. И только тебе могу поручить вести мой народ, и тебе пусть он повинуется, ибо через тебя покажу я ещё и не такую свою силу…»

А я ответил на то господу: «Милостивый! Ты говоришь, что я обрел твою благодать. Коли так, яви же мне твою славу, покажи мне твое лицо, чтобы я увидел его и рассказал Израилю, ибо не желает Израиль верить в невидимого бога». А господь сказал мне на то (тут голос Моисея взлетел ввысь, а рассеянные в толпе левиты зашептали: «Слушайте… слушайте!..»), господь сказал мне на то: «Мое лицо не можешь увидеть ни ты, ни кто другой из смертных. Кто увидит мое лицо — умрет. Но чтобы ты знал мою силу, слушай: есть у меня место на святой горе и там стань на камне. И положу я тебя в расселину того камня и накрою рукой, когда пройду мимо. А потом подниму руку, и увидишь мой зад. Лицо же мое не явится тебе…»

Вздох пронесся над сонмом, и молитвенное настроение освятило души. Сладко было чувствовать себя подданными такого сильного, такого могущественного бога, что даже пророку он может показать только зад… О, лишь бы не изменять ему, исполнять его завет, а уж он сумеет покорить всех врагов!

А Моисей, передохнув, продолжал:

— Видишь ли ты хоть теперь, Израиль, что тяжел твой грех? Кто хотел видеть лицо бога, когда мне, даже мне господь не может показать его?.. Но милостив вождь наш и велик! И это он повелел мне сделать святыню, которую видели бы ваши глаза, обнимали бы ваши руки, целовали бы уста ваши. Израиль, Израиль!.. Ты уже имел бы святыню, не согреши ты так тяжко, ибо там, на горе, написал бог свои заповеди на скрижалях из камня, и это была бы твоя святыня. Но я разбил скрижали в гневе, увидя грех людей и не зная, простит ли его господь. Теперь же должен буду снова идти на гору и пробыть там еще сорок дней и сорок ночей, не вкушая хлеба и не омочив губ водою, пока не напишу на новых скрижалях божьи слова. А потом, когда вернусь, сделаем золотой ковчег, как расскажет мне бог. И положим туда те скрижали, и будет это дело рук господних идти перед нами, перед всем сонмом, словно сам господь.

На этом Моисей закончил и отпустил народ. Успокоенные, с просветленными душами расходились люди по кущам, тихо переговариваясь о неисповедимых путях господних.

А на другой день Моисея уже снова не стало. Такая неутомимость изумляла людей, и они могли объяснить ее лишь божьим благословением.