Профессор Болотов и младший научный сотрудник Спицын сидели с удочки на берегу реки. Клёва не было.

— А ведь мы, Паша, сюда не рыбу ловить приехали, — сказал профессор.

— Есть причина поважнее.

Мэнээс перестал гипнотизировать взглядом неподвижный поплавок и удивлённо посмотрел на Болотова.

— Не понимаю, Сергей Аверьянович.

— Видишь ли, Паша… — Профессор положил удочку на траву и принялся с хрустом разминать пальцы. — Мы с тобой пытаемся изучать паранормальные явления. Но в действительности только накапливаем факты, а объяснить их бессильны. Вот скажи: полтергейст, Несси, снежный человек, летающие тарелки, телекинез, левитация — как они согласуются с наукой?

— Да никак! — не задумываясь, ответил Спицын. — С точки зрения строгой науки — полный бред, нелепость, бессмыслица. Но, Сергей Аверьянович, ведь все эти невозможные штуки много раз наблюдались, есть серьёзные очевидцы, масса документов… Бывает, и рад бы отмахнуться, да не получается!

— То-то и оно. Не могут быть, но существуют — каково, а? Выдающиеся умы не смогли разрешить этот парадокс. И знаешь, почему? Слишком прямолинейно мыслили, без сумасшедшинки. А ведь ещё Нильс Бор утверждал: если теория недостаточно безумна — она не может быть истинной. Так вот, я не осмелился оспаривать гения и разработав достаточно безумную теорию. Которую намерен подтвердить экспериментально. Немедленно, здесь и сейчас. Ты ведь знаешь, Паша, что такое флуктуация?

— Ну, если простыми словами… Это игра случая, когда какой-то параметр сильно отклоняется от нормы.

— Именно! Что-то крайне необычное, из ряда вон выходящее, не поддающееся логике. Курица начинает петь петухом, подброшенный камень не надает на землю, чайник закипает в холодильнике, железный прут плавает на поверхности воды… Всё это хрестоматийные примеры. А теперь излагаю свою теорию. Я считаю, Паша, что рассекающая небеса посуда, снежные люди, заблудившиеся во времени динозавры и прочие аномалии появляются не абы где, а только в местах явных флуктуаций. Там, где творится нечто, противоречащее здравому смыслу. То есть один абсурд автоматически порождает другой. Понимаешь?

Паша молча помотал головой. Он уже начал жалеть, что поддался на уговоры и составил профессору компанию. Сергей Аверьянович не искал в науке проторённых путей и часто поражал оппонентов экстравагантностью суждений. Но выдавать за откровение полную ересь?.. Поневоле задумаешься, не заехали ли у него шарики за ролики!

— Хорошо, поясню. Если на тебя сейчас нападёт хулиган, изобьет, отберёт деньга — это можно назвать невероятным событием?

— Да нет, что тут невероятного? На то он и хулиган…

— А если знаменитый профессор, светило, почётный член десятка академий?

— Не шутите так, Сергей Аверьянович… — Паша попытался улыбнуться, но только жалко скривил губы.

— Я нисколько не шучу.

Болотов взял мэнээса за левую руку, снял с неё часы и с размаху хрястнул их о валун. Потом отобрал удочку, переломил о колено и швырнул обе половинки в реку. Затем точно так же поступил со своей. После чего принялся выкрикивать какую-то околесицу, скакать по берегу и швырять в воду булыжники.

— Сергей Аверьянович! — заламывая руки, взывал к спятившему профессору Сницып. — Что с вами? Пожалуйста утихомирьтесь!

— А-а-а! — заревел в ответ Болотов, остервенело выдирая с корнями ивовый куст. — У-у-у! Не жда-ал? Я тебе покажу флуктуацию! Век будешь помнить!

— Господи, да что же это такое? — причитал Паша. — Сергей Аверьянович, остыньте, прошу вас!

— Экспер-р-рнмепт! — рычал профессор. — Тр-р-репещи, я пар-р-ранор-р-рмален!

Он подскочил к Спицыну, схватил его за воротник, а потом со всей дури заехал кулаком в лицо. Силёнок профессору было не занимать, и несчастный мэнээс лёг, где стоял.

Когда он очнулся, солнце уже клонилось к закал у. Скула болела лак, словно безумный экспериментатор свернул её набок. Паша с трудом поднялся и подошёл к воде. Оттуда на него глянула жуткая опухшая физиономия, украшенная здоровенным багровым пятном. Болотова нигде не было видно.

— Сергей Аверьянович… — на всякий случай позвал Спицын и чуть не всхлипнул от жалости к себе.

Никто не отозвался.

Кривясь от боли, Паша ополоснул лицо, затем побрёл вдоль берега. Шагов через пятьдесят он наткнулся на рубашку и брюки профессора. Одежда была безжалостно распорота по швам и походила на кучку тряпья. А от этой кучки уходили к кустам глубоко вдавленные в песок следы огромных босых ступней. ТМ