Мэрион Хендерсон передвигалась по бальному залу отеля, лучезарно улыбаясь коллегам и подчиненным своего мужа, и изо всех сил старалась держаться без высокомерия, на равных — в общем, играла в демократию. Уже были произнесены все речи и подан кофе. Участники банкета встали из-за стола, обрадовавшись возможности уйти от запачканных скатертей, переполненных пепельниц и приставших к локтям крошек. Над головами из невидимых динамиков неслись звуки фокстрота. Служащие фирмы «Пластмассы Беллами», их жены, гости — все общались, танцевали, то и дело натыкаясь друг на друга. Мэрион помахала директору по сбыту и вице-директору по производству, они помахали ей в ответ.

Молодчина эта Мэрион! Заботится о муже, следит, чтобы он хорошо спал, вовремя ел, не переутомлялся. Без нее он бы не смог так эффективно руководить фирмой, уступил бы лидерство, ушел бы в себя, заболел или стал неврастеником. Держу пари, она еще и в постели на что-то способна. Хэнку Хендерсону повезло.

Да нет, это ей повезло.

— Сколько лет, сколько зим! — прокричал прямо в ухо Мэрион управляющий по рекламе.

— Привет, Сэм! Как дела? Где твоя жена? — Лицо Мэрион расплылось в широкой улыбке. Единственная профессия, о которой она никогда всерьез не думала, была профессия актрисы, и сейчас, в конце жизни, Мэрион иногда подозревала, что именно это и было ее призванием. Может, Синтия Мур тоже актриса?

— Привет! Прошу к нашему столику. Хэнк сказал замечательную речь! — Он подвинул ей стул и сделал размашистый жест длинными руками в сторону жены:

— Мардж, знакомься, это Мэрион.

— Привет, Мэрион! Вы шикарно выглядите! Это платье из Парижа?

— Нет. А я собиралась вам на днях позвонить.

— Посидите с нами.

— С удовольствием. Только подождите минуточку, мне нужно поговорить с Хэнком. Сейчас вернусь. — Мэрион послала им свою самую сердечную улыбку и помахала рукой. Ее голос звучал так же неестественно и оживленно, как бойкая мелодия в репродукторе.

Она вовсе не собиралась искать Хэнка. У него был твердо установленный ритуал обмена рукопожатиями после банкета, и этот ритуал не предусматривал присутствия жены, которую надо было бы со всеми знакомить. Мэрион направлялась в туалет, посидеть в одной из кабинок и перечитать то, что она записала сегодня в свой маленький блокнот, который сейчас лежал у нее в сумочке.

— Привет, Мэрион! Ты уже привела в порядок бассейн? — Это говорил кто-то из отдела сбыта — вспомнить бы еще как его зовут?

— Да, бассейн сияет как новенький.

— Ты воспользовалась моим советом? Обратилась в компанию Макгрегора?

— Кажется. Да нет, точно, я же к ним и обращалась.

— Они не подведут. Но если вдруг что не так, позвони мне, ладно?

— Обязательно. Спасибо. Извини, пожалуйста, меня ждут.

— Нет, это ты прости, что задержал, — ответил он обиженно.

Обиделся. Но почему? Она ведь сказала только… Мэрион попыталась спасти положение.

— Да ты меня ничуть не задерживаешь. Я просто хочу… Можешь подождать минуточку? А за совет насчет Макгрегора — спасибо. Ну как, подождешь?

— Ладно, увидимся, — ответил он.

Мэрион пробилась сквозь толпу и вышла в длинный зеркальный коридор, где находились туалеты. Навстречу шла женщина с рыжими волосами и со сверкающей золотом сумкой в руках. Она уже было открыла рот, но Мэрион успела юркнуть в дверь женского туалета.

— Черт, — пробормотала Мэрион, испытывая отвращение к самой себе. К счастью, в уборной никого не было. Мэрион осмелела. — Гады! Сволочи! Дерьмо собачье! — крикнула она, с наслаждением слушая, как ее слова отскакивают от розовых кафельных стен. Склонившись над раковиной, она пыталась прогнать назойливую мелодию фокстрота, которая еще звучала в ее ушах, хотя сюда музыка не доносилась.

Ее насторожил звук шаркнувшей по полу подошвы. И тут же она заметила выглядывавшую из-под двери самой дальней кабинки огромную босоножку, из которой торчали пальцы с ярко-красным лаком на ногтях. Зашелестела туалетная бумага.

А вдруг ее голос узнали? Нет, не может быть. Очень даже может. Быстрее! Мэрион шмыгнула в ближайшую кабинку и поджала ноги так, чтобы ее туфель не было видно. Ее итальянских туфель. Продавец клялся, что в радиусе тысячи миль дрУгих таких не сыскать.

Если она просидит в кабинке достаточно долго, владелица босоножек наверняка уйдет. Кто бы там ни был, это либо служащая фирмы, либо жена служащего, потому что этим туалетом пользовались только приглашенные на банкет. Мэрион не могла допустить, чтобы про жену Хэнка говорили, что она в туалете ругается, как грузчик.

Она заставила себя отключиться, выбросить это нелепое происшествие из головы. В конце концов, не она же служит в компании Беллами, и они ей не указ. Пусть будут довольны, что она вообще пришла.

Она открыла сумку, достала небольшой блокнот и пролистала его до последней записи. Во рту у нее пересохло, строчки ползли и извивались перед глазами, как песок в пустыне. Мэрион заставила себя сосредоточиться и начала читать.

«Мужчина, охваченный религиозным порывом, утверждает, что любит Бога-творца.

На самом деле эта любовь — лишь слабое прикрытие огромного желания быть любимым кем-то могущественным и таким образом иметь возможность оказывать на него влияние и разделять с ним его могущество.

Отношение к мужчине у женщин такое же, как у мужчин к Богу. Они испытывают страх и молят о помощи, делают вид, что поклоняются и любят, но в действительности желают быть любимыми, желают оказывать влияние на мужчин и разделять с ними их власть.

Подлинным богом женщины является мужчина. Достаточно оглядеться вокруг: вот телефон, которым она пользуется — его изобрели мужчины; вот еда — ее производят фермеры-мужчины; улица — ее охраняют полицейские-мужчины; границы страны — их защищают мужчины. Так она начинает осознавать, что все ее существование зависит от хорошего отношения к ней мужчины и ее умения сохранить его расположение — так же, как жизнь мужчины зависит от благоволения Бога.

Рядовая женщина задыхается от давления мужской власти. Это ощущение удушья зачастую именуют депрессией.

Такое положение вещей не изменится, пока женщина не начнет сама участвовать в управлении обществом. Но как добиться этих перемен? Что будет с детьми?»

Где-то рядом спустили воду, и босоножки прошагали мимо кабинки Мэрион. В эту минуту дверь открылась, и в туалет вошел еще кто-то.

— Привет, Лулу. А я недавно о тебе вспоминала.

— А-а, Пэтси. Ты чего здесь? — Голос у Лулу был совсем пьяный.

— Представляешь, тут в туалете какая-то сумасшедшая баба такое орет — уши вянут!

— Где? — спросила Лулу. Не совсем твердо шагая, она прошла мимо кабинки Мэрион. — Она здесь?

— Я не знаю — ответила Пэтси шепотом. Она прошептала что-то еще, но Мэрион не расслышала, что именно.

— Щас разберемся! — сказала Лулу, готовясь перейти в наступление. — Тут есть кто? Выходи! — Она громко забарабанила в дверь кабинки М. рион.

Вся эта история была просто унизительна, нелепа, абсурдна. Мэрион яростно дернула слив.

— Минуточку, — сказала она, потом открыла дверь и с негодованием посмотрела на Лулу.

— В чем дело?

— О, миссис Хендерсон… Я думала вы…

— Что случилось?

— Да здесь одна сумасшедшая…

— Сумасшедшая?

Пэтси, которая, очевидно, была большим дипломатом, задумчиво покачала головой.

— Знаете, все выпили — с кем не бывает… У вас новая прическа, миссис Хендерсон?

— Странно. По-моему, когда я вошла, здесь никого не было, — решительно заявила Мэрион. Только сейчас она вспомнила, что так и не пописала, пока сидела в кабинке.

— Хэнк произнес потрясающую речь.

— Да, мне тоже понравилось. — Некоторые благодарят, когда хвалят их мужей, но Мэрион никогда этого не делала. Она красила губы, а обе женщины молча смотрели на нее. — Ну, я пошла искать Хэнка.

— Мне кажется, я его видела в баре.

— Спасибо. До свидания.

Пэтси слегка помахала рукой, явно в замешательстве оттого, что миссис Хендерсон, судя по ее словам, ничего не слышала. Но она-то слышала — слышала собственными ушами.

Мэрион вышла в коридор, но вспомнив, что оставила сумочку на полке у раковины, ринулась обратно. Лулу уже держала сумочку в руках.

— Благодарю вас. Я за ней и вернулась. — Мэрион схватила сумку и прижала ее к груди.

Вот уж повеселились бы все, прочитай они то, что тут написано! Вот уж дали бы волю своему злорадству! Можно себе представить, как яростно стали бы ее осуждать. Ну и дамочка — типичный синий чулок, бунтарь-одиночка, все жалуется на судьбу, а сама небось своего не упустит, будьте уверены! Стерва зажравшаяся — бунта ей захотелось, а на деле только бы бумагу марать, чтоб самой же потом было что почитать на горшке в общественной уборной. Интересно, насколько «эмансипирована» Синтия Мур? Способна ли она повязать фартук вокруг толстого животика Клэя и щелкнуть его по носу?

Свадьба состоялась неделю назад. Девочки Синтии уже уехали в Хоуп-Холл. Когда Мэрион было двенадцать лет, ее мать сбежала из дома, и отец отправил дочь учиться на восточное побережье. Хоуп-Холл избавил Мэрион от необходимости терпеть тяжелый характер отца и помог ей найти свое место в жизни. Мэрион была невыносима мысль, что дочери Синтии ощутят благотворное влияние ее старой школы. Она не могла простить Клэю, что он послал их туда.

Может, нужно было сделать ему свадебный подарок? Нет, это дурной тон. Хуже того — это проявление интереса. Но ей действительно интересно. Ужасно интересно. Ей просто необходимо знать, сумеет ли Синтия Мур понять, каков Клэй на самом деле. Если он будет хранить ей верность и если Синтия сумеет достаточно долго удерживать его при себе благодаря своей сексапильности, может, и сумеет. И тогда ей удастся то, что не удалось Мэрион за все двадцать семь лет совместной жизни с ним — разгадать, что он за человек.

Да когда же кончится вся эта толчея? И где найти Хэнка? Хиро ждал их в машине, чтобы отвезти в Бока-Ратон, домой, в ее крепость. Мэрион смотрела на свое отражение, повторяющееся в зеркалах длинного коридора: миллионы Мэрион посылали улыбки сотням миллионов служащих фирмы. Краска на лице у нее размазалась. Лицо казалось молочно-белым и бесформенным — она выглядела на десять лет старше, чем четыре часа назад. Но и у всех остальных был бледный и усталый вид. Никто не мог так долго выдерживать пустое светское общение. К полуночи они будут готовы биться своими глупыми головами об эти ужасные зеркала.

Мэрион хотелось еще подумать над тем, что она написала, развить эту тему, рассмотреть ее со всех сторон. А вместо этого она попусту тратит время на этом дурацком банкете. Совершенно ненужное приложение к этому сборищу.

— Привет, Мэрион! — Круглый человечек с лицом, похожим на «фольксваген», близоруко щурясь, смотрел на нее поверх своего галстука-бабочки. Кто же это?

— Как дела? — пробормотала Мэрион. — Ты не видел Хэнка?

— Постой, я видел его в конце зала. — Он задумчиво прижал палец к пухлой щеке.

Мэрион скользнула мимо.

Что если она потеряет сознание? Она никогда в жизни не падала в обморок. Вот будет переполох. Позовут Хэнка. О ней будут судачить во всех машинах по дороге домой. «Господи, я и представления не имела, что миссис Хендерсон пьет!» или «Ну и ну, бывает же! Хендерсон опять женился на какой-то больной». Мэрион очень хотелось в уборную. Сколько еще времени будет длиться этот идиотский праздник? Где же Хэнк?

Нет, потерпи. Прекрати! Баста!

И наконец доброе, все понимающее лицо Хэнка вынырнуло из-за спин двух женщин, которые несли цветы (наверно, прихватили со столиков). На одном из атласных отворотов его смокинга было пятно от крема. Волосы торчали в разные стороны. Он вскинул руки в приветственном жесте. Все его некрасивое лицо светилось любовью — настоящей любовью. Мэрион улыбнулась и, приподняв брови, посмотрела в сторону дверей. Он кивнул. Он тоже хотел уехать. До чего он замечательный! Что за важность, если даже он считает себя богом? Она его так любит. Кто бы еще от души посмеялся ее рассказу о том, как хранители нравов женской уборной застукали ее, когда она ругалась последними словами? Кто кроме него понял бы, что надо остановиться на заправочной станции, потому что Мэрион нужно было в уборную? Она могла рассказать ему все, кроме своих навязчивых мыслей о Клэе и его лавочнице.