На месте преступления с жертвами убийств редко церемонятся. Кто-то натыкается на них, приходит в ужас от одного взгляда на свою находку и звонит копам. Затем в порядке очередности на место прибывают полицейские в форме, детективы, оперативно-следственная группа с фотографом. Одни ищут отпечатки пальцев, другие фиксируют расположение предметов. Подъезжает судмедэксперт, осматривает тело, переворачивает его – изучает все: от цианоза до сквозных ранений и личинок насекомых.

В силу обстоятельств, люди, которые сотни раз уже работали на месте преступления и еще сотни раз будут, не могут позволить себе видеть в жертве чьего-то ребенка, мать, брата, возлюбленного. Кем бы ни был этот человек при жизни, во время осмотра места преступления он обезличен. Только когда полицейские вплотную приступают к расследованию, он снова становится чьим-то отцом, сестрой, мужем, другом.

Тела, найденные в воде, обычно сразу именуются «утопленниками».

Нет ничего хуже утопленника, пролежавшего в воде несколько дней – достаточно долго, чтобы началось внутреннее разложение, наполняющее тело газами и раздувающее его самым нелепым образом. Достаточно долго, чтобы кожа начала облезать, а рыбы и насекомые объедать и проникать в тело. Последний раз я видела Ирину в субботу вечером. Сегодня понедельник. Когда ее вытаскивали из воды, я отвела взгляд – правда не сразу. Я могла позволить Лэндри отвезти меня домой и избавить от этого зрелища, но чувствовала, что обязана остаться, по крайней мере еще немного. Ирина была частью того, что заменило мне семью. Я испытывала некую странную потребность защитить ее. К несчастью, уже ничего не поделаешь, слишком поздно.

Помощникам шерифа отдали приказ вытащить мертвого аллигатора на берег. Люди коронера следили за изъятием обрывков ткани из пасти рептилии. Трясущимися руками я прикурила новую сигарету и прислонилась к машине слишком взвинченная, чтобы сидеть. В старые времена, когда я была «в строю», как говорят копы, ничто меня не трогало. Бесчувственная. Хладнокровная. Не было дела, за которое я не бралась, засучив рукава. Я была женщиной с определенной миссией – вершить правосудие, или по крайней мере доставлять плохих парней на блюдечке в офис окружного прокурора. Переходила от дела к делу, как наркоман, нуждавшийся в очередной дозе.

В моей полицейской практике последней жертвой убийства стал человек, которого я знала. Мы вместе работали, и он мне нравился. Его убийство – моя вина. Я приняла плохое решение: войти в лабораторию по изготовлению метамфетамина в сельском районе Локсахетчи. Взяла фальстарт, скажем так. Один из дилеров с безумными глазами и стрижкой «рыбий хвост», шваль по имени Билли Голем, навел пистолет мне в лицо, затем резко развернулся и выстрелил. Я в ужасе смотрела, как пуля попала в лицо Гектору Рамиресу и прошла навылет. Кровь и ошметки мозга забрызгали стены, потолок и моего начальника, который стоял позади Рамиреса.

Три года прошло, а я все еще вижу эту сцену в своих кошмарах. Лицо Гектора Рамиреса всплывает в памяти каждую ночь.

Подозреваю, что сегодняшней ночью изображение Ирины вытеснит образ, принадлежавший человеку, погибшему из-за меня. Это ее бледное, посиневшее лицо я буду видеть сквозь завесу сна, ее истерзанные глаза и губы. От этой мысли мне снова стало дурно.

Лэндри спрашивал, хорошо ли я ее знала.

Знала больше года и тем не менее недостаточно. Наши жизни вращались вокруг одного центра, но никогда не соприкасались. Сейчас я об этом жалела. Угрызения совести – вот, что мы чувствуем, когда из нашей жизни уходят люди, которых из-за постоянной нехватки времени не удалось узнать получше. Мы всегда уверены, что время еще будет, в следующий раз, потом… но после смерти времени нет и не будет.

На другой стороне канала Лэндри и остальные полицейские были поглощены исследованием места преступления и сбором улик. На это уйдет много времени. Они ничего от меня не ждут и ничего не хотят, кроме моего заявления, которое позже примет Лэндри. Я ничем не могла помочь Ирине, стоя там и наблюдая, как люди топчутся вокруг ее останков, напоминающих разорванный падальщиками мусорный мешок.

Я не приложила усилий, чтобы поближе познакомиться с Ириной при жизни, но прежде, чем все закончится, узнаю ее очень хорошо. Это я могу для нее сделать. Даже тогда я понимала, что не хочу отправляться в предстоявшее мне путешествие. Если бы я знала, куда меня оно заведет, то возможно приняла бы в тот день другое решение… впрочем, наверное, нет.

Будто угадав направление моих мыслей, Лэндри нахмурившись глянул на меня. Я села в машину, развернулась и поехала домой.

Ирина и я попали на ферму Шона одновременно, на одну и ту же работу. Совпадение, если вы верите в них. Судьба, если верите в нечто большее. В то время я не верила ни во что.

Я ответила на объявление «Требуется конюх» в «Сайдлайнз», местном журнале для лошадников. Человеком, подавшим это объявление, оказался Шон Авадон.

Мы знали друг друга в те времена, когда я звалась дочерью, имела родителей и жила на Острове (в Палм-Бич, проще говоря). Меня переполняли бунтарство и подростковые тревоги, и лошади стали убежищем от испорченной, привилегированной, пустой жизни. Шон, постарше и пошустрее, вырос в особняке ниже по улице. Мы были друзьями, странной парочкой, неродными братом и сестрой. Как говаривал Шон, он компенсировал мне недостаток чувства юмора и стиля. Какая ему была выгода от нашего союза, я так и не поняла.

Когда Шон вернулся в мою жизнь (или я в его), я пребывала во мраке, наполненная злостью, ненавистью к самой себе и суицидальными фантазиями. Два года я кочевала с одной больничной койки на другую, пока врачи пытались собрать меня по кусочкам как Шалтая-Болтая. В день, когда убили Гектора Рамиреса, я попала под колеса грузовика наркодилера, протащившего меня по проезжей части. Дорожное покрытие ломало кости, сдирало ткани и плоть с моего тела. Я не могла понять, почему не умерла тогда, и казнила себя за это каждый божий день в течение двух прошедших лет.

Место конюха и жилье, что шло в придачу, Шон отдал Ирине. Меня он приютил как раненую птицу и поселил в своем гостевом домике. Когда я достаточно окрепла, предложил мне работу – выезжать его лошадей. Шон знал, что они помогут мне больше, чем я сама когда-либо смогу помочь им.

Квартира Ирины находилась над роскошной гостиной, в которой Шон принимал близких друзей. Я вошла в комнату, обогнула барную стойку и достала из холодильника бутылку «Столичной». Плеснула немного в высокий хрустальный стакан и, прислонившись к стойке, оглядела комнату, как будто она была пустой сценой. Я вспомнила беседу, которую вела с Ириной в этой комнате год назад.

Ирина только что запустила стальную подкову в голову бельгийскому торговцу лошадьми, явившемуся к Шону, чтобы уговорить того расстаться с внушительной суммой денег. Будь у нее возможность, она убила бы мужчину на месте. Ее ярость витала в воздухе, огромная, обжигающая, с привкусом горечи. Ирина бросилась на бельгийца и молотила его кулаками, пока Шон не схватил ее за белокурый «хвостик» и плечо, и не оттащил в сторону.

Я увела ее в гостиную, а Шон пытался сгладить конфликт с бельгийцем. Ирина поведала мне историю русской девушки, работавшей на этого дельца, который насиловал ее и всячески унижал. В конце концов девушка покончила с собой. Ирина жаждала мести, и этим восхищала меня. Я абсолютно уверена, что не встречала в своей жизни человека, который бы жаждал отомстить за кого-то.

Она была полна страсти, с сердцем тигрицы. Я задумалась: а стала бы Ирина также яростно сражаться за себя? Бродит ли где-то убийца с расцарапанным ногтями лицом, потерявший глаз и согнувшийся в три погибели?

Я надеялась на это.

Подняв стакан в честь Ирины, я осушила его.

Натянув пару тонких узких перчаток для верховой езды, поднялась по лестнице, ведущей в квартиру Ирины. Если Лэндри поймает меня за тем, что я собираюсь сделать, мне конец. Естественно, мысли о последствиях никогда в жизни меня не останавливали.

Ирина тщательно оберегала свою личную жизнь, поэтому всегда запирала дверь. Однако я знала, где спрятан ключ, что помогло мне без труда попасть внутрь. Нападение, которое произошло, было совершено не здесь. Место выглядело жилым, не брошенным. Одинокая кофейная чашка стояла в сушилке у раковины. На кофейном столике разбросаны последние модные журналы.

На полке в ванной комнате Ирина оставила открытую косметичку. Я вспомнила, как в субботу она горела желанием поскорее уйти. Она умчалась одна, в убийственном наряде. Ирина могла бы красоваться на обложке любого из модных журналов в ее гостиной также легко, как работать в конюшне. Даже в футболке, мешковатых шортах и заляпанных грязью сапогах она излучала почти королевскую уверенность и элегантность. Я часто звала ее «царицей».

В ящиках в беспорядке лежали обычные вещи: лак для ногтей, тампоны, ватные шарики, презервативы. Я задумалась, а не бросила ли она тем вечером парочку последних в свою сумочку, предвкушая встречу с мужчиной.

Каким типом мужчины Ирина могла увлечься? Богатым, очень богатым. Определенно привлекательным. Она никогда не повелась бы на деньги, если бы парень с финансами был толстым коротышкой с потными ладонями, похожий на лысеющую жабу. Она слишком высоко себя ценила.

Во время сезона Веллингтон не испытывал недостатка в великолепных мужчинах с кучей денег. Со времен Цезаря, а может и раньше, элиту конного спорта составляли богачи. Привилегированные сыны и дочери, принцы и принцессы Америки и десятка других стран, составляют неотъемлемую часть обстановки на конных соревнованиях и международных полях для игры в поло. Они заполонили вечеринки и благотворительные фонды – мероприятия по сбору средств, которыми насыщен светский календарь с января по март.

Планировала ли Ирина подцепить той ночью наследничка? Слишком легко я могла представить липкий холодный страх, накрывший Ирину, когда она поняла, что ее жизнь вот-вот полетит под откос.

Я вошла в спальню и обнаружила там множество доказательств, что русские все делают с размахом. Кровать была завалена одеждой, которую Ирина просмотрела и отвергла, пока одевалась для вечернего выхода.

Гардероб слишком дорогой для нелегала, зарабатывающего уходом за лошадьми. С другой стороны, в Веллингтоне хороший конюх может заработать шесть и более сотен с лошади в месяц, плюс ежедневные чаевые во время соревнований и тридцать – пятьдесят долларов за плетение гривы одной лошади в день выступления.

В конюшне Шона было восемь животных. Арендная плата за квартиру отсутствовала. Расходы на содержание были минимальными – сигареты (Ирина курила только за пределами конюшни, там, в отличие от квартиры, не задерживался стойкий запах сигаретного дыма) и еда (из которой, у нее, судя по содержимому холодильника, были только мимолетные прихоти). Очевидно, что на первом месте у Ирины была одежда.

Этикетки красноречиво свидетельствовали о стоимости гардероба: Армани, Эскада, Майкл Корс. Одно из двух: или Ирина тратила каждый заработанный цент на вещи, или у нее был дополнительный источник дохода.

Однако она целыми днями пропадала в конюшне. Первую лошадь надо вычистить и облачить в снаряжение к семи тридцати утра. Ночной обход в десять вечера. Единственный выходной – понедельник. Не очень много времени для второй работы, приносящей большие бабки.

Среди вещей на комоде: шарф от Гермес, несколько флаконов дорогих духов, связка тонких серебряных браслетов, щетка для одежды и цифровая камера размером с колоду карт. Я взяла ее и сунула в карман.

Проверила выдвижные ящики комода. Ты-не-можешь-себе-это-позволить нижнее белье. Откровенное. Сексуальное. Стопки рабочих футболок и шорт. В большом нижнем ящике справа лежала шкатулка из темного с наплывами дерева. В ней я обнаружила кое-какие довольно милые вещицы: несколько пар сережек, широких браслетов, ожерелий и колец, все усыпаны бриллиантами.

Поднесла поближе тяжелый браслет из белого золота, чтобы рассмотреть на нем подвески: крест, инкрустированный мелкими кроваво-красными гранатами; четырехлистник клевера, выполненный зеленой эмалью; сапожок для верховой езды и сердечко из серебра высшей пробы. На сердечке выгравировано И. от Б.

Б.

С одной стороны кровати примостился небольшой столик, служивший прикроватной тумбочкой и письменным столом. В субботу Ирина в спешке оставила на нем свой ноутбук, на экранной заставке мелькало слайд-шоу из личных фотографий.

Я уселась на стул и стала смотреть. Там были снимки лошадей, за которыми она ухаживала, Шона, выступающего на большой арене ипподрома в Веллингтоне. Даже я верхом на Д’Артаньяне – темно-рыжем красавчике Шона. Утренний туман укрывал землю под нами и создавал иллюзию, что мы с конем парим в воздухе.

Самыми интересными оказались фотографии Ирины и ее друзей, веселящихся у края игрового поля. На заднем фоне виднелся стадион для международных соревнований по конному поло, матч был в самом разгаре.

Ни футболок, ни джинсов, на этой вечеринке все разодеты в пух и прах. Ирина в простом черном платье-футляре, выставляющем напоказ ее длинные ноги, глаза скрыты парой больших черных очков от Диора. Волосы гладко зачесаны в «конский хвост». Ее подружки нарядились в том же стиле. Широкополые шляпы, ослепительные улыбки, бокалы с шампанским в руках.

Я никого из них не знала. Даже если бы они работали конюхами по соседству, за пределами конюшни не узнала бы без рабочей одежды. Вот так все обстоит в конном мире. На светских мероприятиях первый час уходит на узнавание людей, которых видишь каждый день в бриджах и бейсболках.

Снимки не ограничивались подружками. Полдюжины фотографий украшали шикарные аргентинские игроки в поло, кто-то верхом на коне, кто-то стоит, смеясь и обнимая одну или несколько девушек. Интересно, есть ли среди них Б.

Я прикоснулась к мышке. Заставка исчезла, открыв последний просмотренный Ириной веб-сайт: www.Horsesdaily.com.

Не раздумывая, я положила затянутые в перчатки руки на клавиатуру и принялась за работу, щелкая клавишами до тех пор, пока не нашла файлы с фотографиями. Хотела отослать их себе по электронной почте, но это оставило бы след, и Лэндри тут же свалился бы мне на голову как тонна кирпичей. Вместо этого я достала из кармана камеру Ирины и отщелкала каждую фотографию, появлявшуюся на экране.

Закрыв файлы со снимками, я вернулась на рабочий стол ноутбука. Иконка почтовой службы AOL привлекла мое внимание. Если мне очень повезет, то Ирина держит свой аккаунт открытым и с сохраненным паролем, чтобы каждый раз не вводить данные. Она жила одна. Соседки, всюду сующей нос, нет.

Кликнув мышкой, я немедленно была вознаграждена приветствием от AOL и извещением о непрочитанных сообщениях. Просмотреть их мне нельзя, потому что после смерти Ирины никто не мог лазить в ее компьютере. Сообщения должны оставаться нетронутыми. Однако я вытащила из ящика стола листок для заметок и переписала электронные адреса всех отправителей.

Доступ к уже просмотренным сообщениям – другое дело. Я вывела их на экран и изучила весь список. Открыла все письма за последние три дня до того, как видела Ирину в последний раз, и распечатала. Позже я тщательно их изучу, выискивая знаки и предвестников грозящего ей зла. Сейчас на это нет времени.

На письменном столе стояла корзинка с корреспонденцией. Купон магазина «На диване», счет от доктора, предложение вступить в клуб здоровья. На обороте одной из сделанных распечаток я записала имя и адрес врача.

Индикатор сообщений на телефоне мигал, но, как бы ни хотелось прослушать голосовые сообщения, этого нельзя сделать, не выдав себя. По той же причине я не могла открыть новые электронные письма, зато могла просмотреть номера пропущенных вызовов, не сбивая настроек голосовой почты.

В маленьком окошке появились данные о четырех пропущенных звонках. Кончиком карандаша я нажала кнопку, пролистала все вызовы и записала номера. Два из них были местными, один, вероятно, из Майами, другой от неизвестного абонента – заблокированный вызов. Все звонки поступили в воскресенье, самый поздний в 11:32, от Лизбет Перкинс.

Я задумалась: что почувствуют звонившие, когда узнают о гибели Ирины. Скорей всего, она уже была мертва, когда они пытались с ней связаться.

Кто ее друзья? Есть ли у нее семья? Был ли один из этих звонков от человека, которого она любила?

И. от Б.

Я проверила ящик стола в поисках записной книжки, но не нашла. Ирина полностью зависела от мобильника. Я полагала, что она держала адреса и телефонные номера в нем и (или) своем компьютере. Мобильный телефон, который практически прирос к ее голове, так часто она им пользовалась, мог быть с ней и в ночь смерти. Интересно, нашли ли Лэндри и компания ее сумочку в зарослях или канале.

Если сотового нет, следующая полезная вещь – счет за телефонные переговоры, который я обнаружила в пластиковой коробке для файлов под столом. Взяв два последних счета, я быстро спустилась с ними в кабинет Шона и сделала копии.

Я посматривала в сторону конюшни, опасаясь появления Лэндри, хотя знала, что это маловероятно. Он еще долго будет на месте преступления. Нет никакой срочности в осмотре квартиры жертвы. Первоочередная задача – найти улики там, где бросили тело. Отпечаток ботинка, окурок, оружие, использованный презерватив, все, что злоумышленник мог обронить.

Лэндри руководил делом, поэтому будет торчать там и контролировать каждую деталь. Ему и с прессой придется иметь дело, потому что журналисты как ищейки уже почуяли запах смерти.

Тем не менее, я поспешила наверх, вернула счета на место, а копии сложила и затолкала за пояс брюк.

Заслышав хруст гравия под автомобильными шинами, я бросилась к окну – кузнец приехал заменить сброшенную подкову. Следом за ним въехал грузовик, доставляющий корма «Голд Коуст».

Несмотря ни на что, жизнь продолжалась. Этот факт всегда казался мне жестоким. Никто не скорбел об умершем человеке, кроме тех, кому он был дорог.