— Оказывается, Нил Фэллон сидел в тюрьме!

Ковач застыл в наполовину снятом пальто.

— Быстро проделано.

— Обслуживание с улыбкой, — усмехнулся Элвуд, заглядывая в их каморку.

Лиска сидела на своем стуле, и ее лицо буквально светилось. Когда она нападала на след, ее охватывало возбуждение, близкое по силе к сексуальному. Ковач не помнил за собой такого увлечения работой, хотя она и была для него самым главным в жизни. Возможно, ему следовало подумать о гормональной терапии.

— У него были неприятности с законом еще в несовершеннолетнем возрасте, — продолжала Лиска. — Сведения, конечно, закрытые, но я добилась разрешения взглянуть. Семь лет он провел в армии, а после демобилизации угодил под суд за нападение. Такое преступление карается сроком от трех до пяти лет, но ему дали всего восемнадцать месяцев.

— Что он натворил?

— Ввязался в драку в баре и так отделал одного парня, что тот неделю провалялся в коматозном состоянии.

— Да, темперамент у Нила буйный.

Ковач снял пальто и повесил его на вешалку. Мимо их двери по коридору взад-вперед сновали люди. Звонили телефоны, откуда-то доносился смех. В комнату для допросов провели покрытого татуировкой громилу лет двадцати пяти с выбеленными волосами, торчащими в разные стороны, и в свисающих с задницы джинсах. Во времена Майка Фэллона он мог бы угодить в участок за один внешний вид.

— Каким же образом Нил Фэллон с такой биографией получил лицензию на торговлю спиртным? — спросил Ковач, опускаясь на стул.

— А он ее и не получил, — сказал Элвуд.

— Ради бога, войди внутрь, — проворчал Ковач. — У меня шея онемела пялиться на тебя.

Протиснувшись в каморку, Элвуд протянул ему факс:

— Лицензия на содержание бара была выдана муниципалитетом Эксцельсиора на имя Черил Брустер, которая через несколько месяцев стала Черил Фэллон.

— Ага, супруга, проживающая отдельно, — догадался Ковач.

— Она скоро станет бывшей супругой, — уточнила Лиска. — Я звонила ей домой. Она сиделка, работает по ночам в Фервью-Ридждейле. Говорит, что будет счастлива, когда получит развод с этим вечно пьяным сукиным сыном.

— А мне он показался симпатичным парнем, — заметил Ковач. — Значит, лицензия на бар принадлежит жене. Что же произойдет после развода?

— Нил останется ни с чем — вот что, — ответила Лиска. — Он, конечно, может продать бар вместе с лицензией, какому-нибудь подставному лицу, но его не так просто найти. Черил говорит, что Нил пытается выкупить остальной бизнес, но не может собрать денег и на это. Впрочем, без бара он все равно не заработает себе на жизнь. Я спросила, не пытался ли он занять деньги у родственников. Она засмеялась и ответила, что Майк не дал бы Нилу даже десяти центов, хотя ей известно, что деньги у Майка были.

— В детективном бизнесе это именуют мотивом, — . заметил Элвуд.

— Интересно, обращался ли он к Энди, — пробормотал Ковач.

— Нил говорил Черил, что собирается предложить Энди инвестировать деньги в бизнес, но она не знает, сделал ли он это, — сказала Лиска. — Мы можем спросить у Пирса. Наверняка он давал Энди советы по финансовым делам.

— Но если Пирс думал, что брат Энди мог иметь отношение к его смерти, почему он прямо не сказал об этом? — спросил Элвуд.

Ковач кивнул:

— Действительно, почему не ткнуть в кого-нибудь пальцем, вместо того чтобы вести себя так, будто у тебя нечиста совесть?

— Давайте проверим еще раз сведения о соседях Фэллона. Поглядим, кого мы пропустили, сделаем несколько звонков. Может быть, кто-то узнал машину или кого-то видел… Элвуд, у тебя есть время просмотреть записную книжку Фэллона и проверить его друзей?

— Конечно.

— Все равно соседями придется заняться снова, — сказала Лиска.

— Почему?

— В первый раз этим занимались наши два малютки-эльфа — Огден и Рубел.

— Только этого не хватало! — простонал Ковач. — Представляю себе, как Огден внушает людям, что они никого не видели.

— Если свидетель видел кого-то — например, Нила Фэллона или Пирса, — даже Огдену хватило бы ума привлечь к этому наше внимание, — заметила Лиска.

— Выходит, нам остается надеяться, что патрульные кого-то упустили.

— Кто кого упустил? — осведомился Леонард, от— крыв дверь каморки, а Ковач притворился, будто ищет папку на столе, потихоньку прикрыв записи, касающиеся смерти Энди Фэллона.

— Парня, который избил Никсона, — ответил он. — Наемника Дина Кумза. Нам остается надеяться, что его люди не успели нагнать страху на каждого, кто что-либо об этом знает.

— Вы говорили снова с той женщиной, которую водитель такси видел входящей в дом, когда убегал преступник?

— Говорил пять раз.

— Поговорите еще раз! Она — ключ ко всему. Ей наверняка что-то известно.

— Безнадежно, — покачал головой Ковач. — Она унесет это с собой в могилу.

— Если Никсон желает не опознавать нападавшего сам, Чамиква Джоунс не станет делать это за него, — вставила Лиска.

Леонард нахмурился.

— Поговорите с ней снова, — повторил он. — Сходите к ней на работу сегодня же. Я не хочу, чтобы эти бандиты думали, будто они могут выйти сухими из воды.

Ковач бросил на Лиску быстрый взгляд. Логика подсказывала, что Никсон надул своего босса, Дина Кумза, в мелкой операции с наркотиками и был примерно наказан упомянутым боссом. Естественно, никто не желал об этом говорить, включая самого Никсона. Между тем окружной прокурор, стремясь продемонстрировать общественности свою жесткую линию в отношении наркодилеров, требовал, чтобы обвинение выдвинул округ, раз этого не хочет делать Никсон. Но без свидетеля не было дела, а водитель такси видел нападавшего недостаточно четко, чтобы дать подробное описание.

— Это черная дыра, — сказал Ковач. — Никто не хочет давать показания. Какой смысл этим заниматься?

Леонард скорчил одну из своих обезьяньих гримас:

— Такой смысл, что это ваша работа.

— Я делаю свою работу.

— Неужели? По-моему, вы пересмотрели ее параметры.

— Не понимаю, о чем вы.

— Дело Фэллона закрыто. Оставьте его в покое.

— Вы имеете в виду Энди Фэллона? Или, может быть, уже слышали о Майке? — спросил Ковач. Одновременно он размышлял, кто же настучал на него Леонарду. Скорее всего Сейвард. Он подобрался к ней чересчур близко, угрожая проделать брешь в стене, которой она себя окружила. Уайетт не стал бы этого делать: ему было наплевать, что творится в маленьком мирке Ковача. Он хотел только успеть на встречу со своими пиарщиками.

Леонард выглядел смущенным.

— Да, я слышал, что он покончил с собой.

— Я в этом не так уверен.

— Но ведь он выстрелил себе в рот.

— Внешне похоже на то.

— Есть пара подозрительных деталей, лейтенант, — сказала Лиска. — Например, положение тела.

— Вы хотите сказать, что самоубийство инсценировано?

— Не то чтобы инсценировано, но мы не исключаем, что ему в этом поспособствали. К тому же, он не оставил записки.

— Это ничего не значит. Многие самоубийцы не оставляют записок.

— Как бы то ни было, мне бы хотелось немного в этом покопаться, — снова заговорил Ковач. — Возможно, Майк действительно покончил с собой, но что, если это не так? Мы все перед ним в долгу и не вправе закрывать дело только потому, что самоубийство — самый простой ответ.

— Посмотрим, что скажет медэксперт. — Леонарду явно не нравилась идея превращения самоубийства в убийство, тем более что Уайетт и другие важные шишки были в курсе дела. — А пока что повидайтесь с Чамиквой Джоунс. Сегодня же. Я хочу, чтобы окружная прокуратура слезла с моей задницы из-за этого Никсона.

* * *

— Я бы предпочла исколоть себя иголками, чем ехать в Американский Молл в рождественский сезон, да еще в самый час пик.

Ковач, сидя за рулем “Каприса”, бросил на Лиску взгляд через плечо.

— Где же твой потребительский дух?

— Умирает от отсутствия кислорода на дне моего банковского счета. Как по-твоему, что современные дети хотят получить на Рождество?

— Полуавтоматическое оружие? Лиска тяжело вздохнула:

— Ар-Джей дал мне список, похожий на каталог фирмы игрушек.

— Смотри на это оптимистически, Динь. Он ведь не прислал тебе этот список из колонии для малолетних преступников!

— Тот, кто сказал, что вырастить ребенка стоит миллион долларов, не принимал в расчет Рождество.

Ковач обогнал еле плетущийся зеленый “Джио” с айовским номером и лысым мужчиной, судорожно вцепившимся в рулевое колесо.

— Фермеры из Айовы не в состоянии вести машину, если по обеим сторонам дороги не расстилаются кукурузные поля, — проворчал он, лавируя между транспортом.

Обычно его езда вызывала бурное возмущение Лиски, но сейчас она молчала, очевидно, поглощенная мыслями о грядущих праздниках. Ковач вспомнил Рождество в тот год, когда от него ушла первая жена. Он послал в подарок дочери тряпичную куклу, мягких зверушек и прочие вещи, которые, как ему казалось, должны понравиться маленькой девочке. Коробки вернулись запечатанными. Ковач отнес их в пункт приема игрушек для раздачи детям неимущих, потом напился до бесчувствия, ввязался в драку с Санта-Клаусом из Армии спасения прямо перед резиденцией губернатора и был отстранен от работы на месяц без сохранения жалованья.

— Это же твой малыш, — сказал он. — Подари ему то, что он хочет по-настоящему, и перестань ныть. В конце концов, это всего лишь деньги.

Лиска уставилась на него, и Ковачу стало не по себе под ее пристальным взглядом.

— Он хочет, чтобы мы со Стивом снова сошлись.

— Господи! И есть угроза, что это произойдет?

— Разве ад уже разверзся? — с вызовом осведомилась Лиска. — Я как-то пропустила это в новостях.

— Он же тупица!

— Я не нуждаюсь в том, чтобы ты мне это говорил.

Ковач припарковал машину, запомнив уровень и номер ряда. Это была одна из двенадцати тысяч семисот пятидесяти автостоянок на территории центра, ни один метр которой не пропадал даром.

Американский Молл походил на огромный, но изящный четырехэтажный муравейник, по чьим широким коридорам сновали люди, переходя с одного Этажа на другой. Это был самый большой подобный центр в Соединенных Штатах — два с половиной миллиона квадратных футов торгового пространства — и все же здесь не хватало торговых точек для искателей рождественских подарков. Такова человеческая натура.

Из парка развлечений доносился глухой рокот американских горок, сопровождаемый визгом клиентов. У входа стояла группа школьников, а вокруг бегала учительница, безуспешно пытаясь собрать своих подопечных, которые норовили отойти к витринам.

Ковач и Лиска прошли мимо трехэтажного центра “Лего” с огромным динозавром, двадцатипятифутовой башней с часами, космической станцией и висящим над всем этим великолепием дирижаблем.

Ковач свернул в отдел “Олд Нейви”, с отвращением глядя на тренировочные костюмы, тенниски и жуткого вида стеганые фуфайки.

— Посмотри на это дерьмо.

— Ретро семидесятых годов, — пояснила Лиска. — В стиле рекламы “Вся моя одежда садится при стирке, но я все равно ее ношу”.

— По-моему, эти вещи безобразны и без стирки. Похоже на дурное воспоминание о временах средней школы.

Ковач обратился к девушке в узких очках, с кольцом в губе и бордовыми волосами, выглядевшими так, словно пятилетний ребенок поработал над ними фестонными ножницами.

— Ваш администратор сейчас здесь?

— Я администратор. Вы по поводу парня, который постоянно прячется среди вешалок с одеждой и показывает женщинам свои причиндалы?

— Нет.

— Жаль. Вам бы следовало им заняться.

— Занесу его в мой список. Чамиква Джоунс сейчас работает?

— Да. — Глаза девушки удивленно расширились под очками. — А что она натворила?

— Ничего, — ответила Лиска. — У нас просто есть к ней пара вопросов.

На лице девушки появилось скептическое выражение, но она без комментариев проводила их к кабинкам для примерки.

Хотя Чамикве Джоунс было не больше двадцати пяти лет, она выглядела на сорок с лишним, чему способствовали старомодная прическа и телосложение, напоминающее цилиндр в пятьдесят пять галлонов. Чамиква стояла на страже возле кабинок, давая указания покупателям и отгоняя предполагаемых магазинных воров.

— В эту дверь, пожалуйста. — Она очаровательно улыбнулась, указав покупательнице кабинку, а когда женщина отошла, пробормотала сквозь зубы: — Так я и поверила, что ты сможешь запихнуть в эти штаны твою толстую белую задницу.

Бросив взгляд на Ковача и Лиску, Джоунс шагнула в одну из кабинок и подобрала кучу отвергнутых клиентами джинсов.

— Опять вы!

— Привет, Чамиква.

— Вам обязательно было являться ко мне на работу, Ковач?

— Ничего себе, приветствие. А я по вас соскучился. Мне казалось, мы становимся друзьями. Джоунс не улыбнулась:

— Из-за вас у меня будут неприятности.

— Вам все еще нечего сказать насчет Никсона? — спросила Лиска.

— Президента? Ничего. Я тогда еще не родилась. Слышала, что он был мошенник, но они все друг друга стоят.

— Свидетели утверждают, что вы присутствовали при нападении, Чамиква.

— Таксист, что ли? — Она положила джинсы на стол. — Он врет. Я уже говорила вам, что не видела никакого нападения.

— Не видели мужчину, который набросился на Уайена Никсона и избил его железным ободом?

— Нет, мэм. Все, что я знаю об Уайене Никсоне, — это то, что из-за него мне житья не дают.

Джоунс проворно складывала джинсы, поглядывая при этом на крепкого парня в белой кепке, обтягивающей его череп, как презерватив. Ковач никогда не видел его раньше, но сразу было ясно, что это громила. Сто восемьдесят фунтов злобной и тупой силы. Ему могло быть всего шестнадцать-семнадцать лет, но на мальчика он никак не походил. Парень перебирал фуфайки из овечьей шерсти, однако его холодный взгляд был устремлен на Чамикву Джоунс.

— Я очень занята, — сказала она, отпирая кабинку ключом, свисающим с зеленого пластмассового браслета на запястье.

Ковач повернулся спиной к громиле.

— Мы можем обеспечить вам защиту, Чаква. Окружной прокурор хочет отправить Дина Кумза за решетку.

— Защиту! — фыркнула Джоунс. — Какую вы можете обеспечить защиту? Спровадите меня на автобусе в какой-нибудь захудалый мотель в Гэри, в штате Индиана? Спрячете меня? — Она покачала головой, вернувшись к столу с очередной кипой одежды. — Я приличная женщина. Ковач. У меня две работы. Я ращу троих детей и хочу дожить до того времени, когда они все окончат школу. Так что пусть Уайен Никсон бережет свою черную задницу, а я поберегу мою.

— Окружной прокурор может обвинить вас в соучастии, — предупредила Лиска. — Не говоря уже о препятствии правосудию, отказе от сотрудничества…

Джоунс снова бросила взгляд на парня в кепке-презервативе:

— Можете сразу надевать на меня наручники и везти в тюрьму. Мне нечего сказать ни о Уайене Никсоне, ни о Дине Кумзе. Я ничего не видела.

Ковач покачал головой:

— В другой раз, Чамиква. Ладно, еще увидимся.

— Надеюсь, что нет.

— Сегодня никто меня не любит, — пожаловался Ковач.

Лиска вынула из кармана визитную карточку и положила ее на стопку сложенных джинсов.

— Позвоните, если передумаете.

Уходя, они видели, как Джоунс разорвала карточку надвое.

— Кто может ее осуждать? — пробормотал Ковач, мрачно покосившись на громилу.

— Она заботится о своих детях, — сказала Лиска. — Я бы, наверное, сделала то же самое. Все равно ее показания не могут привести к аресту Дина Кумза: ведь не он лично разделался с Никсоном. Чамиква может выдать нам какую-нибудь гору мяса вроде парня, который наблюдает за ней, а потом ее прикончат. Ради чего? Таких громил тысячи.

— Ладно, пускай молчит. В конце концов, так ли уж важно, что один подонок избил другого и тот какое-то время не будет появляться на улицах? Кого это заботит?

— Это должно заботить нас, — отозвалась Лиска. Ковач посмотрел на нее:

— Потому что только мы стоим между обществом и анархией?

Лиска скорчила гримасу.

— Плевать мне на общество! Потому что от порядка на улицах зависят наши шансы на повышение, а мне еще предстоит устраивать сыновей в колледж.

Ковач рассмеялся:

— Динь, ты всегда смотришь на все с правильной точки зрения.

— Кто-то же должен не позволять тебе погружаться в уныние.

— Я не унываю, а злюсь, — поправил он. — Тут есть разница. Унылые люди пассивны, а те, кто злятся, — активны. Злиться — все равно что иметь хобби.

— Каждый нуждается в хобби, — согласилась Лиска. — Мое — погоня за шальными деньгами.

Подойдя к витрине, где возвышалась почти в натуральный рост картонная фигура Эйса Уайетта, державшая коробку видеокассет с надписью: “Профессиональные советы полицейского, как не стать жертвой”, она надела темные очки и картинно облокотилось на витрину.

— Как по-твоему, мы хорошо смотримся вместе? Тебе не кажется, что он нуждается в молодой партнерше для привлечения публики? Я могу надеть бикини.

Ковач окинул картонного Уайетта мрачным взглядом.

— Почему бы тебе тогда не поработать на панели на Хеннепин-авеню?

— Я не проститутка. Хоть я и гоняюсь за деньгами, но не с помощью влагалища.

— Господи! — Ковач густо покраснел. — Тебе когда-нибудь бывает стыдно?

Лиска рассмеялась:

— А чего мне стыдиться? Своего языка или своего корыстолюбия?

— Меня с детства учили не говорить о… о таких вещах.

— О влагалищах?

Ковач бросил на нее свирепый взгляд, так как проходившие мимо покупатели уставились на них.

— Это, кстати, может объяснить, почему ты столько времени ими не пользуешься, — задумчиво продолжала Лиска. — Ты должен раскрыться, Сэм! Вступить в контакт с женской стороной твоей натуры.

— Если бы я мог контактировать с собственной “женской стороной”, то мне было бы незачем пользоваться… этими штуками.

— Тонко подмечено! И ты мог бы обзавестись своим телешоу — “Гермафродит из отдела убийств”. Тогда бы ты перестал завидовать Эйсу Уайетту.

— Я ему не завидую. А вот ты явно неравнодушна к его ассистенту.

Лиска выпучила глаза:

— К Гейнсу?! Он же “голубой”!

— “Голубой” — или просто не проявляет к тебе интереса?

— Это одно и то же.

Ковач расхохотался.

— В любом случае, Динь, ты слишком хороша для этого слизняка. А Уайетт — напыщенное ничтожество. Они друг друга стоят.

— Кто бы говорил о напыщенности! Служение обществу, помощь людям, работа для жертв… Ковач сердито нахмурился.

— У Эйса Уайетта это все — рекламная шумиха, голливудские штучки. Он никогда не делал ничего, что бы не пошло ему на пользу.

— Он спас жизнь Майку Фэллону, — заметила Лиска.

— И стал легендой.

— Что ж, по-твоему, все было подстроено заранее?

Ковач поморщился, как будто проглотил что-то горькое.

— Хорошо, раз в жизни Эйс совершил достойный поступок, — признал он, когда они вышли наружу, вдыхая холодный воздух, насыщенный выхлопными газами. — Но это не означает, что он не ничтожество.

— Люди не так однозначны.

— Да, — согласился Ковач. — Поэтому я их и ненавижу. Уж лучше иметь дело с психами — по крайней мере, не нужно копаться в их сложной натуре.