Тони Жерар сидел, сгорбившись над маленьким столом в комнате для допросов, как смущенный шестнадцатилетний парень, задержанный за мелкое хулиганство. Волнистые черные волосы были чересчур длинными, широкая нижняя челюсть покрыта —тенью бороды. Рукава его старой вылинявшей рабочей рубашки были обрезаны, чтобы демонстрировать огромные бицепсы и искусную татуировку. Его правая рука горделиво рассказывала, что он на все сто процентов пропащий человек. Аллигатор расположился на левой руке и начинал двигаться, когда рука тянулась к пепельнице.

По правде говоря, Тони совсем не изменился за те десять лет, как он вылетел из школы. Физически он развился и окреп рано, вытянувшись до 5,8 футов и налившись мускулами, как только гормоны дали толчок созреванию. Психологически же он не изменился совсем. У него был непредсказуемый характер и изменчивое настроение, что часто встречается у совсем молодых людей. Его представление о хорошо проведенном времени неизменно включало спорт, грубый юмор и огромное количество пива.

У него постоянно были неприятности с правопорядком — несколько разбитых машин, случайные драки. Пару раз его забирали за то, что он толкал Эни, хотя никогда не причинял ей большого вреда. Она же всегда давала ему сдачи., эта маленькая мегера. Суд не хотел связываться с ними.

Он улыбнулся, когда вспомнил, как она швыряла в него банки с пивом, ругаясь на него со скоростью сто слов в минуту. Но улыбка исчезла, когда он сообразил, что Эни уже никогда не запустит в него чем-нибудь.

Он опустил глаза и посмотрел на простое обручальное кольцо, которое безостановочно крутил на пальце.

— Ты можешь выбросить его, Тони, — протяжно проговорил шериф Деннер, поставив ногу на стул. Положив руку на худое бедро, он искоса посмотрел на Тони, чувствуя усталость и злобу. С тех пор как нашли мертвое тело, он спал всего пару часов.

— Ты больше не женат. Развод обошелся бы тебе дешевле, — сказал Кеннер, глядя на Тони прищуренными глазами. — Теперь тебе придется платить, парень. Они забросят твой замечательный, зад в Ангола Рей, и ты будешь расплачиваться до конца жизни.

Тони моргал, пытаясь снять напряжение, которое давило на глаза, и, не глядя на Кеннера, пробормотал:

— Я не убивал ее!

— Конечно, это ты сделал это. Ты только что отсидел в нашей маленькой тюрьме. У тебя было шесть недель, чтобы накопить пару. Ты вышел, чтобы отплатить ей.

— Я не убивал ее.

— Скажи мне, Тони, как это — замотать шарф вокруг шеи женщин» н задушить ее? Ты смотрел л а ее лицо, ты видел, как оно меняет цвет, глаза вылезают из орбит, когда она поняла, что мужчина, за которым она замужем, собирается убить ее?

— Заткнитесь.

— Тебе нравились звуки, которые она издавала, Тони?

— Заткнись.

— Или тебе больше нравилось, когда она молила перестать терзать ее этим ножом?

— Заткнись! — Тони вскочил на ноги, откинув стул, который, опрокинувшись, упал на линолеум. Лицо побелело от гнева, когда он кричал, слюна брызнула во все стороны.

— Заткнись!

Кеннер Прыгнул, как волк, схватил его за толстую шею и впился в нее пальцами. Тони выдохнул от боли, которая побежала вниз по спине, Кеннер нагнулся ниже и несколько раз ударил его в пах…

— Это ты заткнешься, педераст, — промычал он ему в ухо. — Заткнись и садись.-Он отпустил его шею и подставил прямой деревянный стул как раз вовремя, чтобы подхватить его. Тони с такой силой ударился о стул, что это можно было сравнить с ударом игрока. Красные и голубые точки прыгали у него перед глазами. Он сделал судорожный вздох и облокотился локтями о стол, уныло свесив голову и слабо потирая шею. То, что осталось от его сигареты, догорало в пепельнице, его тошнило от дыма.

Кеннер отошел к старому армейскому металлическому столу, который кургузо, как обрубок, стоял у стены, и взял папку, в которой хранились фотографии. Он помедлил немного, прежде чем показать их, твердо зная, что Тони Жерар хотел бы выбраться из этой комнаты. Пусть он думает, что это не произойдет так скоро. Пусть он думает, что они будут его еще допрашивать, уверенные, что это сделал он.

— Ты паршивый мешок с дерьмом, Тони, — сказал он, перебирая фотографии. — Перейдем к фотографиям.

— Я не делал этого, — прошептал Тонн, потирая переносицу. Ему хотелось плакать, и он ненавидел Кеннера за это. Он хотел выйти из этой комнаты. Он хотел перестать думать об Эни и таких словах, как мучение и убийство.

— Все знают, что ты бил ее.

— Но я бы никогда не сделал…-Он осекся, когда до него дошло то, что сказал шериф и о чем все болтали. Все в городе говорили о том, в каком состоянии тело вытащили из реки. — Я бы никогда не сделал этого. Никогда.

— Ты имеешь в виду это? — Он вытащил снимки, на которых было снято тело, и разбросал их по столу.

Одно долгое ужасное мгновение Тони смотрел на тело своей жены на фотографии — шарф, замотанный вокруг горла, разрезы, которые были сделаны ножом на груди, животе и бедрах. В это долгое мгновение он запомнил это навсегда. Кожа, неестественно бледная, в синяках, в порезах и разодранная рваными дырами в некоторых местах. И ее глаза. Эти глаза. Эти красивые, большие карие глаза, застывшие от ужаса.

— Наверное, она выглядела хуже, когда ты утопил ее тело, — сказал Кеннер холодно. — Она была в реке пару дней. Слава Богу, что все сохранилось, все, что касается рыб и аллигаторов.

С отчаянным криком Тони сбросил фотографии со стола, потом повернулся и бросился на пол, в голове, как вспышки, мелькали изображения замученной Эни.

— Эни! О Боже, Эни! — кричал он, рыдания рвались из самого сердца. Он попытался подняться, разрываемый невыносимой болью потери, и, спотыкаясь, отошел от стола и опустился в угол на колени.

Кениер нахмурился и вздохнул. Он подобрал фотографии, пытаясь не смотреть на них, и убрал их обратно в папку. В нос ударил горячий резкий залах рвоты, но это не оставило неприятного осадка.

Он очень хотел, чтоб Жерар был виновен. Он искренне верил, что тот мог совершить преступление. Признание оправдало бы все те муки, которые Тони только что испытал.

— Ты можешь идти, — сказал он низким голосом и вышел из комнаты для допросов в холл.

Открылась другая дверь, и спокойный и собранный Данжермон тоже вышел в холл. На него не произвело никакого впечатления то, что он видел через двойное стекло, оставаясь невидимым.

— Боже, какое бесчувственное животное, — протянул он мягко и посмотрел на шерифа, поправив манжеты и ониксовые запонки.

— Нет, — сказал Кеннер. — Тот, кто убил Эни Делахлус-Жерар, безжалостное животное. Я обязательно поймаю его.

Данжермон взглянула на шерифа исподлобья:

— Вы не считаете Жерара виновным?

Кеннер покачал головой, вынимая сигареты из кармана.

— Вы видели его.

— Он может играть. Или то, что мы видели, было угрызениями совести.

— Если он это разыграл, он заслуживает этой чертовой премии Академии искусств. — Кеннер зажег спичку и, прикуривая, закрывал ее ладонями, как будто стоял на резком ветру. Чтобы избавиться от запаха, который стоял у него в горле, он глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри.

— Меня вызвал шериф из округа Сан-Мартин, где нашли эту последнюю мертвую женщину. Все говорит за то, что это сделал тот же урод. — Он бросил горящую спичку на пол и мыском ботинка растер ее. — Я поймаю этого сукиного сына, — поклялся он. — Никто в моем округе ничего не сделает безнаказанно.

Данжермон саркастически улыбнулся, едва раздвигая уголки губ.

— Я ценю ваше отношение к работе. Убийца, который ходит на свободе, мешает и моей карьере.

Кеннер бросил на него резкий, тяжелый взгляд, глаза превратились в узенькие щелки на худом, гладком лице.

— К черту вашу карьеру, Данжермон. У меня жена и двое дочерей. И этот маньяк снует где-то рядом. Я вырву его чертову глотку.

Он повернулся и направился к офису. Данжермон пошел с ним рядом, ровная, плавная походка прокурора была совсем не похожа на горделивую, вразвалочку походку шерифа.

— Наши жители будут благодарны за то, что у вас психология быка, — съязвил Данжермон.

— Да, я достаточно зол, чтобы принять это за комплимент, — ответил шериф. Он заглянул в окошко офиса и сквозь жалюзи увидел профиль Лорел Чандлер, которая сидела, поджидая его. Мгновенно его виски сковала головная боль.

— Дерьмо. Только этого мне не хватало. Вероятно, она здесь, чтобы сказать мне, что это сделал Джимми Ли Болдвин.

Данжермон тоже посмотрел между планками жалюзи, мгновенно оценив женственные линии лица Лорел Чандлер и решительно выдвинутый подбородок. Она сидела на стуле рядом со столом Кеннера, скрестив ноги и опустив голову, а он разглядывал ее, пытаясь оценить стройность ее ног, затянутых в чулки. «Да, у нее и в самом деле репутация… упрямой».

Кеннер начал тяжело сопеть, затушил и выбросил сигарету в огромную кадку с апельсиновым деревом, которое стояло рядом со столом секретаря.

— О ней идет слава, что она приносит неприятности, а я не хочу иметь их больше, чем уже имею.

Шериф вошел в свой кабинет со словами:

— У меня есть заботы поважнее, чем беседовать с вами.

Он успокоился только тогда, когда она объяснила, что Делахаусы не разбираются в судебном расследовании и хотят, чтобы кто-нибудь представлял их.

Нехотя он посвятил ее в детали расследования. Из-за важности и экстраординарности случая уже была произведена аутопсия. Но он не мог сказать, когда можно будет забрать тело. Пока не было никаких убедительных доказательств. Поэтому не было произведено никаких арестов.

— Вы привезли для допроса Тони Жерара. — Сузив глаза, он пристально посмотрел на нее. Она не понимала простейших вещей. У него задергалась щека. — Об этом знают все, шериф. Это ведь маленький городок.

Он зажег сигарету и медленно совершил обычный ритуал выбросил спичку и глубоко затянулся.

— Мы привезли его. Немного поговорили с ним.

— Я думаю, что вы знаете, что у его жены были отношения с другими мужчинами.

— Вы хотите сказать, что это сделали они все вместе? И ловко спрятали концы в воду, так? Да, у вас богатое воображение на эту ерунду.

— Я ничего не утверждаю.

Она хотела ответить ему, но это было бесполезно, думала она, идя по холлу.

Как этот человек победил на выборах, было для нее загадкой. Конечно, он не смог бы завоевать симпатии своих избирателей. Более вероятно то, что они боялись не голосовать за него.

Он смотрел на нее как на головную боль и все, что она говорила ему, воспринимал как пустую болтовню истеричной женщины. Он бы не поверил ей, даже если бы она сказала ему, что земля круглая. Конечно, он просто неандерталец, вот кто он, хотя, вероятно, у него имеются сомнения на этот счет.

В голове у нее промелькнуло что-то, связанное с фамильным древом Кеннеров, и она улыбнулась, мысленно представив орангутанга с глазами-щелочками и сигаретой, висящей на плоских губах.

— Я видел людей, которых изобличили по такой улыбке, как ваша.

Данжермон вышел из ниши, где струился фонтан, казалось, материализовавшись из воздуха. У Лорел подпрыгнуло сердце, но ей удалось овладеть собой и не прятать застенчиво глаза. Она взглянула на прокурора и увидела тихую радость в его ясных зеленых глазах, раздражающую и неуместную так же, как и его улыбка.

— По крайней мере, я должна быть оштрафована за психическое бесчестие личности.

Он наклонил голову:

— Но не по законам штата Луизиана.

— Тогда я не на крючке, пока Кеннер не может читать мои мысли.

— Я думаю, у него способности в других областях. Лорел фыркнула, сложила руки и, позволяя себе немного расслабиться, выпустила пар кипящего гнева.

— Уверена, у него хорошо получается с резиновой дубинкой и с той штукой, которая сжимает большой палец, но все это не согласуется с моими представлениями о том, как хорошо можно провести время.

— Нет? — Данжермон ухмыльнулся, звук его голоса постепенно улетел, и между ними повисло тягостное молчание, как душная тяжелая занавеска. Его взгляд стал задумчивым и застыл на ее лице, что-то пытаясь найти, увидеть, прочитать в нем. — А что, Лорел, входит в представление, как хорошо проводить время?

Что-то в его вопросе смутило ее, сковало ее язык. Она чувствовала, глядя в его спокойное, поразительно красивое лицо, что сейчас у него в голове проносятся всевозможные предположения, что он рисует разные сцены. Эротические, пламенные, темные. Казалось, что воздух вокруг них заражен его желанием, его сексуальностью. Она чувствовала, как это обволакивает ее. Как проникает сквозь юбку и блузку и сталкивается с шелком белья. Слабая дрожь желания волной охватила ее, но сразу за этим ощущением она почувствовала что-то вроде отвращения. Она не была уверена в том, что чувствовала.

— Мы можем обсудить это за ленчем, — спокойно сказал он. Его взгляд застыл на ее губах, как будто он представлял, что подносит к ним красную, спелую клубнику. Кончиками пальцев он провел по модному шелковому галстуку, расправляя его, движения его напоминали ласку влюбленного. Его голос стал еще мягче, совсем бархатным. — Или после.

— Это совсем неуместное, неподходящее предложение, мистер Данжермон, — сказала Лорел холодно, страстно желая, чтобы в холле появился кто-нибудь еще и немного ослабил это напряжение или, по крайней мере, присутствовал при их разговоре. Потом у нее появилось пугающее предположение, что ведь никто не увидит и не почувствует это. Эти сигналы он посылает только ей.

Опустив руки в карманы кофейно-коричневых брюк, он улыбнулся своей всезцающей, коварной улыбкой, которая заставляла ее чувствовать, будто бы он принадлежит к каким-то высшим существам, наблюдающим за смертными, чтобы развлечься.

— Я не думаю, что нарушил какие-то правила приличия, пригласив вас на ленч. — И опять он как-то ловко оказался с ней в каком-то углу. Это вызвало ее раздражение. Если бы она хотела возразить ему, то ей пришлось бы говорить о сексуальном напряжении.

Или, может быть, она все это выдумала? Возможно, все дело в ее антипатии к планам Вивиан, которая видела его своим зятем. Как бы там ни было, она не хотела иметь с ним дела, у нее не было на это сил.

— Спасибо за приглашение, — спокойно сказала она. — Но боюсь, что у меня уже есть планы.

Он приподнял одну бровь. Взгляд стал более пристальным, бледные голубые глаза, сияли как драгоценные камни на солнце.

— Другой мужчина?

— Моя тетя. Но это вас не касается.

Он одарил ее ослепительной улыбкой, совершенно симметричной, белозубой, красивой и злой, какая была, по-видимому, у представителей многих поколений Данжермонов.

— Я хочу знать, есть ли у меня соперник.

— Я еще раньше вам говорила, — уже с нетерпением сказала Лорел, — я не хочу ни с кем встречаться сейчас. — В ушах звенело слово «обманщица», и у нее было такое чувство, что Стефан Данжермон тоже это слышал. Но ему самому пришлось бы начинать этот разговор. Ома не собиралась говорить о Джеке Бодро. Сегодня ей даже хотелось думать, что она никогда не слышала это имя.

— Иногда с нами случается то, чего мы совсем не ждем, не так ли, Лорел? — сказал он. Ему не нравился ее отказ.

Она слышала тончайшие оттенки его ровного голоса, и за любезной улыбкой его глаз стояла холодность, и это говорило о его характере. Это слишком плохо. Она не собиралась иметь с ним какие-либо отношения — эмоциональные или любые другие.

— Да, с Эни Делахаус случилось то, чего она совсем не ждала, — сказала Лорел, потихоньку направляя разговор в сторону работы. О Господи, как это ужасно, что тема убийства кажется более безопасной, чем личные отношения.

— Вы здесь от их имени, Лорел? Для человека, который утверждает, что не заинтересован вернуться к работе, вы проводите слишком много времени в суде.

Он казался очень довольным, и Лорел представила, как он самодовольно ждал, что она придет к нему и будет просить работу, которую он предлагал ей.

— Ее родители просили меня быть представителем их семьи в отношениях с шерифом, — ответила она. — Они совершенно опустошены, а Кеннер ведь совсем не идет навстречу, не говоря уже о том, что сочувствие — совершенно незнакомое для него понятие.

Данжермон понимающе кивнул:

— Он тяжелый человек. Он скажет вам, что— в его работе нет места сочувствию.

— Он не прав.

— Разве? — спросил Данжермон с сомнением. Сочувствие иногда может быть приравнено к слабости, уязвимости. Это может привести человека к ситуации, когда он видит перспективы в искаженном виде, и там, где должна действовать логика, побеждают эмоции. А в юридических школах нас учат не разрешать себе поддаваться эмоциям, не так ли, Лорел? Как вы знаете, Лорел, результаты могут быть катастрофическими. Вы убедились в этом в округе Скотт.

Он не мог бы нанести ей рану более глубокую, даже если бы он использовал скальпель. Причем сделал это без малейшего напряжения. И опять Лорел не могла ничего ответить, не обвинив себя. У нее было четкое ощущение, что он наказывал ее за то, что она отклонила его предложение, но она едва ли могла обвинить его. Единственное, что она могла сделать, — это согласиться с противником, что она ни на что не годилась, и выйти из игры. Она демонстративно и довольно невежливо посмотрела на часы и сказала безразлично:

— О Боже, я должна идти.

Данжермон насмешливо склонился в полупоклоне:

— До следующей встречи, Лорел.

Она ушла из суда, чувствуя себя совершенно разбитой. Кеннер был невыносим, но при общении со Стефаном Данжермоном у нее возникало чувство, что она входит в клетку с тигром. На этот раз он слегка ударил ее красивой, мягкой лапой, и она почувствовала его острые и уверенные когти. Она благодарила Бога, что никогда не сталкивалась с ним в суде. «Акура» была припаркована у самого начала стоянки у здания суда и стояла в тяжелой тени дуба. Лорел мягко опустилась на сиденье, взялась за руль, и напряжение, которое держало ее в железных руках все утро, наконец-то спало, и она почувствовала себя в лужице растаявшего желе. Какое-то время она рассеянно смотрела на улицу, разглядывая старичков, сидевших напротив магазина.

Они собирались там каждое утро, в летних шляпах и рубашках с короткими рукавами, подтяжки поддерживали темные мешковатые брюки. Лорел знала, что за многие годы лица изменились, но она помнила многих из них со времен своего детства. Они собирались на скамеечке, чтобы увидеться, поделиться новостями и обменяться сплетнями. Сегодня они были хмурыми, настороженно провожали взглядами каждую проходившую машину, каждого незнакомого прохожего. Из магазина вышла женщина, держа за руку дочь. Еще вчера она считала такую опеку совершенно излишней.

Эни Делахаус ни у кого не выходила из головы.

Думал ли о ней Джек?

Дерьмо, подумала Лорел, опустив устало ресницы и чувствуя упадок сил. Его образ без разрешения прокрался в мысли. Она видела его затравленный, грустный взгляд всю ночь, слышала его хриплый, прокуренный голос: «У меня на совести уже достаточно покойников…»

Он, должно быть, имел в виду свою работу, но каждый раз, когда она спрашивала об этом, он представлялся дешевым циничным поденщиком, писавшим все эти ужасы ради денег. Он утверждал, что мог без труда разобраться, где правда, а где вымысел. В мыслях она постоянно возвращалась к тому, что он очень мало рассказывал о том периоде, когда работал юристом на компанию «Тристар Кеникал». И все же каждый раз, когда она пыталась оставить эту тему, что-то как будто толкало ее обратно к этому вопросу. Он сказал, что сломал, сжег и увлек компанию с собой. — В каком смысле?

Ответы на эти вопросы она могла найти в Хьюстоне, где была расположена штаб-квартира «Тристар». У нее были там знакомые, им можно было позвонить… Но чутье подсказывало не заглядывать в это. Ей было бы намного лучше оставить Джека и его настроения в покое. Совершенно очевидно, что у него были проблемы, которые он должен был решить или погрузиться в них, как в грязную воду, и полоскаться в этом, и это должен был решить он сам. Быть вместе означало катастрофу для обоих, так как оба искали поддержку друг у друга и силу, которой не было. Во всяком случае, как бы там ни было, он не хотел, чтобы она стала чем-то постоянным в его жизни. Они хорошо проводили вместе время — развлекались, как говорили кейджуны. И это все, что хотел от нее Джек.

Она отбросила эти мысли и не стала обращать внимания на боль, которую они причинили. Завела машину. Сколько раз она говорила себе, что не хочет никаких отношений. Она была не в том душевном состоянии, чтобы что-то начинать. То, что Джек стал ее любовником, было совсем другое дело. Она разрешила себе брать от жизни то, что доставляло ей удовольствие, и убеждала себя, что больше ей ничего от него не нужно. Лорел делала все, чтобы забыть, как он обнимал ее, когда она плакала.

На ленч подавали фаршированные помидоры и только что срезанный салат, но казалось, что у всех пропал аппетит. Они сидели на задней террасе за столом со стеклянным верхом и смотрели во двор, где все цвело и наливалось красками дня.

Лорел думала, специально «ли подсознательно тетя Каролина выбрала это место для завтрака, место, где все утверждало красоту жизни, тогда как все разговоры в городе были о смерти и ужасе. Они сидели под тенью деревьев, и свежий ветер доносил терпкий запах оливковых деревьев и гардений. Они слышали пение птиц и видели полноту жизни цветущего сада, и это заглушало боль от навязчивых мыслей о смерти.

— Я просто не знаю, до чего все дойдет, — говорила Мама Перл, покачивая головой. Она решительно подцепила большой кусок цыпленка из помидора, но так и не поднесла его ко рту. Отложив вилку, она глубоко вздохнула и потерла губы пухлой рукой, как будто хотела затолкнуть обратно слова, готовые вырваться наружу. Подступили слезы, и она стала смотреть на каменный фонтан, основание которого украшали херувимы. Каролина не ела салат, а снова и снова поворачивала черную маслину вилкой. Властный вид, казалось, куда-то пропал, уступив место переживанию этих тяжелых событий, но она тем не менее была хозяйкой Бель Ривьера, их лидером, и она справлялась со своими переживаниями лучше остальных. Глубоко вздохнув, чтобы ободрить себя, она решительно расправила свои чудесные плечики, под белой шифоновой блузкой.

— Со времен Каина мир всегда был местом, где царило насилие, совершались убийства. И он не стал хуже. Сейчас так кажется, потому что несчастье произошло внезапно и коснулось нас всех.

Мама Перл неодобрительно посмотрела на нее и грузно поднялась со стула, тяжело отставив его назад.

— Скажите это Ти-Грейс Делахаус. Я должна пойти посмотреть, как мой кекс.

Потихонечку ворча и переваливаясь, она направилась в дом, и при каждом шаге ее одежда из легкого красного полотна издавала легкое шуршание. Каролина смотрела, как она шла, и чувствовала себя беспомощной, неспособной хоть как-то облегчить горе, беспокойство и гнев, которые заставляли бояться и терять самообладание всех, кого она знала. Она посмотрела на Лорел, которая ковыряла свой салат.

— Как ты, дорогая?

— Все в порядке, — автоматически ответила она. Каролина терпеливо ждала, когда услышит что-то близкое к правде. Смирившись с неизбежным, Лорел отложила вилку и положила локти на прохладное стекло стола.

— Я чувствую себя сильнее, чем раньше, — сказала она, удивляясь сама этому. — Но после всего того, что случилось….. Мне хочется убежать и спрятаться туда, где я не знаю ни одной души.

Каролина протянула через стол руку и сжала запястье племянницы, это был жест любви и поддержки.

— Но ты не должна.

Уехать сейчас, пообещав помощь Делахаусам и зная об их напряженных отношениях с Саванной… Это было бы выходом для труса. Она не может просто уйти и жить сама по себе.

— Нет, я не сделаю этого.

Каролина сжала руку Лорел, ее сердце переполнила любовь и сочувствие.

— Твой отец так гордился бы тобой, — от волнения ее голос сделался хриплым. — Я горжусь тобой.

Лорел не знала, что она сделала, чем могла бы гордиться тетя, но промолчала. Боясь расплакаться, она отвернулась и стала смотреть на красивые фиолетовые цветы, которые гроздьями увивали одну из колонн балкона, и держала руку тети, успокаиваясь от этого прикосновения, впитывая энергию того, кто любил ее, невзирая ни на что.

Она подозревала, что многие люди в Байю Бро станут теперь более внимательно относиться к семье, неожиданно осознав, что любимые люди могут отдалиться, охваченные чувствами, о которых не принято говорить, или мечтами, которые никогда не исполняются. Сегодня жизнь казалась ей более прекрасной, чем-то, за что стоит держаться и чем стоит наслаждаться.

Приведя в порядок свои чувства, Лорел нежно высвободила руку и потянулась к почте, которую захватила по дороге домой.

— У нас есть очень интересные письма сегодня, — сказала она, просматривая почту. Она выбрала несколько красивых конвертов с разными марками, надписанных плавным женским почерком и пахнущих жасмином.

Каролина взяла письма. Мягкая улыбка тронула ее губы, когда она, надев очки на свой красивый прямой нос, просматривала адреса.

— Как мило получить весточку от старых друзей в такой ужасный день.

— Старые школьные друзья? — осторожно спросила Лорел, внимательно наблюдая, как тетя разрезала кухонным ножом розовый конверт. — Или по делам?

— Э-э — просто друзья.

Лорел упрекнула себя за любопытство. Личная жизнь Каролины не была темой для разговоров. Конечно, Саванна спросила бы обо всем прямо.

— Не могу представить, что Саванна спит так поздно, думаю, что сегодня как раз подходящий момент восстановить отношения.

Все доводы казались ничтожными и пустыми перед лицом смерти, а жизнь казалась такой совершенной. Они могли бы провести день в Сайпресион Пойнт — половить крабов и полюбоваться закатом над заливом. Они бы сидели рядом и смотрели на море, на водоросли, которые плавно качались бы на мелководье. Соленый ветерок обдувал бы их лица и перебирал волосы, а чайки кружили бы над головой.

— Как ты думаешь, я могу ее разбудить под предлогом, что принесли счет от Визу?

— А? О… — Каролина подняла глаза, оторвавшись от своего письма. — Саванны нет дома, дорогая.

— Куда она ушла? — спросила Лорел, раздражаясь, что тот великолепный день, который она рисовала себе, придется отложить, как же она ушла? Ведь машина была у меня все утро.

— Я не уверена. Может быть, кто-нибудь из друзей заехал за ней. Я не знаю точно, я была в магазине. У тебя были какие-то планы?

— Нет. Просто мы как раз говорили о том, что нужно побыть вместе, она хотела что-то придумать еще вчера, но потом появился Джек.

— Она была вчера в ужасном состоянии, я знаю это точно, — сказала Каролина, вкладывая в конверт письмо на розовой бумаге. — Как я поняла, она не одобряет, что ты встречаешься с мистером Бодро.

— Я думаю, это ее не касается. — Уголки губ Лорел дрогнули, и она озабоченно нахмурила брови. Она на минуту поддалась мыслям, беспокоившим ее после ссоры с Саванной, потом решила, что все-таки справилась с этим наилучшим образом. — Я беспокоюсь о ней. Она кажется такой… необузданной. Моментально вскипает и тут же успокаивается. Она подралась с Эни Жерар в воскресенье. Настоящая драка с кулаками. Тетя Каролина; я боюсь за нее.

И за себя, подумала она. Ребенок, который жил в Лорел, всегда зависел от Саванны. И этот ребенок чувствовал себя потерянным, когда понял, что на Саванну больше нельзя полагаться.

Каролина отложила почту и сняла очки, у нее было мрачное выражение лица.

— Она посещала психиатра в Лафблесте какое-то время. Я думаю, это помогло ей, но это не продлится долго.

Конечно. Так же, как вся работа или какое-то занятие, что поддерживало ее и имело какой-то смысл, но где отношения не строились на сексе. Руки Лорел, сжатые в кулаки, опустились на стол, она хотела ударить по чему-нибудь, чтобы выпустить гнев, который закипал в ней.

— Она разрешает прошлому управлять ее жизнью, диктовать ей, кто она и что она. Мы ужасно поссорились из-за этого вчера, Я потеряла самообладание, но меня злит, когда я вижу, как она выбрасывает на ветер свою жизнь из-за того, что закончилось уже пятнадцать лет назад.

Какое время Каролина молчала. Она спокойно сидела и теребила тяжелую подвеску одной из сережек. Слова Лорел повисли в воздухе. Каролина выдержала паузу, чтобы Лорел осознала и запомнила их.

— Скажи мне наконец-то, — промолвила она, — разве ты уже не видишь во сне этих детей?

Тема разговора сменилась так неожиданно, что на мгновение Лорел растерялась. Перед глазами встали детские личики, но она усилием воли отогнала это видение, попыталась забыть, спрятать их в маленькую, глухую комнатку памяти, чтобы не видеть в течение дня.

— Да, — пробормотала она.

— Но это прошло и с этим покончено, — сказала Каролина. — Почему ты не отпустишь их, наконец?

— Потому что я подвела их, — ответила Лорел, снова подчиняясь чувству вины. — Это моя, вина. Я заслужила, чтобы этот кошмар преследовал меня.

— Нет, — резко прервала ее Каролина, темные глаза ярко блестели, зажженные огнем чувств. — Нет, — повторила она, смягчая тон. — Ты сделала все, что смогла. Исход дела не зависел от тебя. Ты не контролировала действия генерального прокурора, или отсутствие доказательств, или то, что делали остальные члены общины. И все же ты обвиняешь себя, позволяешь прошлому мучить себя. Лорел не пыталась спорить, она знала правду. То, к чему сводила разговор тетя, не имело ничего общего с тем, что имела в виду Лорел.

— Ты говоришь, что Саванна во всем винит себя? — спросила Каролина недоверчиво. — Но ведь в том, что произошло, виноват только Росс. Он принудил ее. Она ведь сама не верит, что она виновата.

Каролина задумчиво провела пальцем по щеке и задумчиво подняла брови.

— Ты так думаешь? Ведь Саванна очень красива, чувственна, сексуальна. И всегда была такой. Еще ребенком она уже имела какую-то власть над мужчинами и Знала об этом. Ты думаешь, что она, не винит себя, что была привлекательна для Росса или Росс использовал любую возможность, чтобы обвинить ее. Он слабый и всегда был слабым человеком, он всегда прикидывался тем, кем никогда не был.

Волна ненависти к Россу Лайтону захватила Лорел. Она понимала, что в основном это из-за того, что Росса никто не заставит заплатить за его преступления. Справедливость проиграла. Часть вины лежала на ней, и она, знала это. Если бы только у нее была смелость рассказать все маме или пойти к тете Каролине. Но она не сделала этого. Вивиан до сих пор не знает, что сделал ее муж. Каролина узнала правду спустя много лет. Для Саванны не было справедливости… поэтому Лорел потратила жизнь на то, чтобы найти справедливость для других.

Я не пытаюсь искупить вину.

Боже, какая, ложь. Какая же она лицемерка.

Каролина грациозно поднялась со стула, опуская письма в большой накладной карман своей широкой юбки, которая облегала тонкую талию и вилась вокруг полных ног. Обойдя стол, Каролина подошла к Лорел и крепко обняла ее сзади.

— Прошлое всегда с нами, Лорел, — нежно сказала она. — Это та наша часть, которую мы не можем забыть или отбросить. И не всегда легко оставлять прошлое там, где ему место. Ты правильно сделаешь, если сохранишь эту память для себя и для сестры.

Каролина крепко поцеловала ее в висок и ушла в дом, оставив Лорел одну слушать пение птиц и думать.

Мысли прыгали, преследуя друг друга, и, когда у Лорел уже разболелась голова, она занялась почтой. В самом низу пачки был простой ненадписанный белый конверт без обратного адреса или других пометок.

Лорел озадаченно открыла конверт и увидела, что в нем лежало только дешевенькое золотое украшение с легонькой золотой бабочкой в середине. Она подняла цепочку, задумчиво посмотрела на бабочку, повертела ее, и ее охватила странная дрожь, как будто подул ледяной ветер, вырвавшийся из преисподней.

Ум заработал, стараясь найти объяснение этой посылке. Это принадлежало Саванне? Хотя у Саванны был более изысканный вкус. Она забыла это на сиденье машины? Тогда почему это было в конверте? Она так и не нашла ответа на эти вопросы и не могла понять, почему она чувствует, как будто нервы сжались в пульсирующий комок.

В своем офисе в здании суда Кеннер склонился над письменным столом, чувствуя, как кровь стучит молотками в висках. Он изучал данные о преступлениях, полученных по факсу из четырех округов, пристально рассматривал фотографии. Их привез с собой шериф из Сан-Мартина. Дженифер Веррет, которую нашли мертвой в субботу утром, была удушена шелковым шарфом и расчленена. Данжермон стоял с другой стороны стола, вертел на пальце кольцо и выглядел задумчивым.

— Я уже не сомневаюсь, — хрипло говорил Кеннер. После двух пачек сигарет у него совсем сел голос. — Мы имеем дело с одним и тем же человеком.

— Все совпадает?

— Более или менее. У нас будет больше материала, когда из лаборатории сообщат результаты вскрытия Эни Жерар, но все подходит — шелковый шарф и одни и те же ножевые раны. Но, что более важно, совпадают детали, которые держали в тайне из опасения, что кто-то станет подражать убийце.

— Какие?

— Такие как следы на запястьях и лодыжках и то, что у каждой женщины пропадало какое-то ювелирное украшение. Это больное животное, вероятно, собирало их как сувениры, — пробормотал он, и его глаза превратились в щелки. Клянусь Господом я поймаю его.