Ник стоял в пироге, сосредоточенно глядя на водную гладь. Он не думал ни о чем, кроме собственных медленных, размеренных движений.

День выдался прохладным, но на лбу Ника выступила испарина, а серая шерстяная безрукавка промокла от пота. Его мышцы сокращались и дрожали при каждом его движении. Напряжение вызывали не упражнения тайци, а желание сосредоточиться.

«Двигайся медленно… Не напрягайся… Не насилуй себя…»

И вдруг перед мысленным взором Ника предстал предыдущий вечер. Сердце бешено забилось, вся концентрация полетела к чертям. Ощущение гармонии, которого он пытался добиться, исчезло. Пирога дернулась у него под ногами. Фуркейд рухнул на сиденье и спрятал лицо в ладонях.

Он сам сделал эту пирогу из кипариса и клееной фанеры, сам выкрасил ее зеленой и красной краской, как это делали много лет назад местные жители. Ник радовался, что снова вернулся на болота. Новый Орлеан был неподходящим для него местом. Оглядываясь в прошлое, он понимал, что всегда чувствовал там душевный разлад. А Ник Фуркейд произошел именно отсюда, с берегов бухты Ачафалайя, где вокруг миллиона акров дикой природы расположилась гирлянда небольших городов, таких как Байу-Бро и Сент-Мартинвилл.

Ник неохотно поднял весло и направил пирогу к дому. Небо нависло низко, приглушая краски болота, окрашивая все кругом в тусклый серый цвет – и только что появившиеся нежно-зеленые листья тупелы, вытянувшейся из воды, словно часовой; и кружевную зелень ив и каменных деревьев, укрывавших острова; и несколько расцветших желтоголовок, поддавшихся преждевременному теплу и распустившихся слишком рано. День был холодным, но, если снова потеплеет, роскошные цветы очень скоро скроют берега, а белые головки нивяника и яркие маргаритки расцветут у самой воды, смешиваясь с ядовитым плющом, аллигаторовыми водорослями и диким виноградом.

Весной на болотах всегда кипит жизнь. А в этот день все, казалось, затаило дыхание, ожидая, наблюдая.

Так же выжидал и Ник. Накануне вечером он запустил маховик. На каждое действие есть противодействие. На каждый вызов есть ответ. Ничего не кончилось, хотя Гас и отослал его домой. Все еще только начиналось.

Ник Фуркейд провел свою пирогу сквозь строй засохших кипарисов и обогнул острый конец островка, который станет в два раза больше, когда сойдет весенний паводок. Его жилище располагалось в двухстах ярдах к западу, настоящий домик переселенца. Ник сам переделывал дом, постепенно, по одной комнате, возвращая ему былое очарование, заменяя дешевку качественными вещами. Работа руками оказалась весьма подходящим средством против его неуспокоенности, которую он некогда попытался вылечить спиртным.

Ник сразу же увидел рядом со своим пикапом полицейскую машину. Офицер в белой форме стоял рядом с коренастым негром в элегантном костюме и галстуке. Последний был страшно доволен собой, что бросалось в глаза даже издалека. Ну, как же, Джонни Эрл, глава полицейского управления Байу-Бро.

Ник подвел лодку к причалу и привязал ее.

– Детектив Фуркейд, – окликнул его Эрл, направляясь к берегу и выставляя вперед свой золотой значок. – Я Джонни Эрл, начальник полиции Байу-Бро.

– Здравствуйте, – ответил Ник, – чем могу помочь вам, господин начальник полиции?

– Я полагаю, вам известно, почему мы здесь, – сказал Эрл. – Согласно жалобе, поступившей этим утром от Маркуса Ренара, вчера вечером вы совершили преступление на территории, подведомственной моему управлению. Хотя шериф Ноблие думает иначе, это дело нашей полиции. Вы арестованы за нападение на Маркуса Ренара. Надень на него наручники, Тарлтон.

Анни поднялась по лестнице на второй этаж здания суда, пытаясь придумать, как бы ей избежать разговора с Эй-Джеем наедине. Если ей удастся проскользнуть в зал суда в ту секунду, как только объявят о начале слушания дела Ипполита Граньона, а потом сбежать сразу же после того, как она даст показания…

Сегодня с нее достаточно! Анни не смогла даже заправить машину без того, чтобы не попререкаться с кем-нибудь. Но последней каплей стал визит в полицию Байу-Бро.

Часовой разговор с Джонни Эрлом показался Анни вечностью. Он лично занимался теперь этим делом и поджаривал ее на медленном огне, словно телячьи ребрышки, пытаясь добиться от нее признания, что она арестовывала-таки Фуркейда на месте преступления. Анни ни шаг не отступала от истории, которую навязал ей шериф, говоря самой себе, что это было не так уж далеко от истины. Она не слышала никакого сообщения о грабителе, потому что его и не было. Она на самом деле не арестовала Фуркейда, потому что никто в офисе шерифа не позволил ей этого сделать.

Эрл не поверил ни единому ее слову. Он слишком долго проработал полицейским. Но уличить Ноблие в сокрытии преступления было не самым главным. Ему не требовалось чистосердечное признание Анни Бруссар, чтобы представить шерифа не в лучшем свете, и начальник полиции отлично это понимал. На самом деле он вообще прекрасно бы без этого признания обошелся. В таком случае Эрлу предоставлялась возможность заявить, что коррупция в офисе шерифа распространилась и поразила буквально всех. Он мог посчитать помощника шерифа Бруссар участницей всеобщего заговора.

«Сговор, дача ложных показаний, а дальше что? Насколько низко мне придется еще опуститься? – спрашивала себя Анни, сворачивая в коридор, проходивший мимо старых залов суда. – И еще лжесвидетельство под присягой в зале суда». Ведь рано или поздно ей придется давать показания против Фуркейда.

В вестибюле оказалось множество юристов, социальных работников и людей, заинтересованных в исходе дела. Дверь кабинета судьи Эдмондса резко распахнулась, чуть не сбив с ног общественного защитника, и на пороге показался Эй-Джей. Его взгляд немедленно уперся в Анни.

– Помощник шерифа Бруссар, не могли бы мы побеседовать в моем кабинете? – спросил он.

– Н-но дело Граньона…

– Уже закончено. Обошлись без твоих показаний.

– Превосходно, – без всякого энтузиазма откликнулась Анни. – Значит, я могу вернуться к патрулированию.

Эй-Джей нагнулся к ней:

– Не заставляй меня, Анни, тащить тебя по коридору. Я так зол, что сделаю это.

Войдя в свой кабинет, Эй-Джей швырнул кейс в кресло и с треском захлопнул за Анни дверь.

– Почему, черт побери, ты не позвонила мне? – взорвался он.

– Как же я могла позвонить тебе, Эй-Джей?

– Ты застала Фуркейда в тот самый момент, когда он пытался убить Ренара, и ты даже не соизволила сообщить мне! Ты даже не была на службе! – напыщенно произнес Эй-Джей, воздевая к небу руки. – Ты же сказала мне, что поедешь домой! Как же это случилось?

– Ирония судьбы, – с горечью ответила Анни. – Я оказалась не в то время и не в том месте.

– По словам Кадроу, все выглядело совсем иначе. Сегодня утром он устроил небольшой спектакль в кабинете Притчета. Адвокат восхвалял тебя как героиню, единственного человека, радеющего за справедливость в этом коррумпированном департаменте.

– Нет в департаменте никакой коррупции, – без энтузиазма возразила Анни.

– Тогда почему Фуркейд сегодня утром не сидел в тюрьме? Ведь ты арестовала его, верно? Кадроу заявил, что он видел рапорт, но в офисе шерифа нет никаких записей об этом. Так в чем же дело? Ты арестовала его или нет?

– А ты еще спрашиваешь, почему я тебе не позвонила, – пробормотала Анни, глядя мимо него. Лучше рассматривать диплом лос-анджелесского университета, чем лгать Эй-Джею прямо в лицо.

– Я должен знать, что произошло, – настаивал Эй-Джей, стараясь поймать ее взгляд. – Я волнуюсь за тебя, Анни. Ведь мы же друзья, правда? Ты же сама сказала вчера вечером, что мы лучшие друзья.

– Ну, разумеется, ты мой лучший друг, – последовал полный сарказма ответ. – Вчера вечером мы были лучшими друзьями. А сейчас ты сотрудник окружного прокурора, а я помощник шерифа, и ты бесишься только потому, что сегодня утром плохо выглядел в глазах своего начальства. Я права, верно?

– Черт побери, Анни, я говорю серьезно!

– Я тоже не шучу! Скажи мне, что это неправда, – потребовала молодая женщина. – Посмотри мне в глаза и скажи, что не пытаешься использовать нашу дружбу, чтобы получить информацию, которую тебе не раздобыть никак иначе. Скажи, глядя мне в глаза, что ты подошел бы к любому другому помощнику шерифа в вестибюле здания суда на глазах у десятков людей и поволок бы его сюда, словно провинившегося ребенка.

Эй-Джей стиснул зубы и отвернулся. Анни испытала жестокое разочарование, не менее гнетущее, чем чувство вины. Прижав пальцы к вискам, она прошла мимо Эй-Джея к окну.

– Ты даже не представляешь, во что я вляпалась, – прошептала она.

– Все просто, – отозвался Эй-Джей. Его голос звучал спокойно и рассудительно, когда он встал рядом с ней. – Если Фуркейд нарушил закон, он должен сидеть в тюрьме.

– А мне придется давать показания против него.

– Закон есть закон.

– Черное значит черное, белое значит белое, – кивком головы Анки отметила каждое слово, а потом снова повернулась к Эй-Джею. – Я рада, что для тебя жизнь так проста.

– Брось. Ты и сама веришь в закон не меньше меня. Именно поэтому ты остановила Фуркейда вчера вечером. Только суд должен выносить приговор, а не Ник Фуркейд. И тебе, черт побери, лучше дать против него показания!

– Не надо мне угрожать, – спокойно ответила Анни. – Спасибо за сочувствие, Эй-Джей, ты настоящий друг, правда. Я постараюсь не потерять повестку в суд, когда ты мне ее пришлешь.

– Анни, не надо, – начал было Эй-Джей, но она отмахнулась, проходя мимо. – Анни, я…

Она захлопнула дверь, отсекая от себя то, что хотел сказать помощник окружного прокурора Эй-Джей Дусе. В ту же самую секунду дверь из кабинета Притчета распахнулась, и в приемной появились четверо рассерженных мужчин во главе с самим окружным прокурором. За ним по пятам следовали начальник полиции, Кадроу и Ноблие. Анни прижалась спиной к стене, пропуская их, и содрогнулась, когда адвокат Ренара кивнул ей.

– Помощник шерифа Бруссар, – обрадовался он, – возможно, вы присоединитесь к нам…

Ноблие оттер его в сторону:

– Отвали, Кадроу. Мне нужно переговорить с моим помощником.

– Ну, разумеется, вам это необходимо, – хмыкнул Кадроу. – Стоит ли мне напоминать вам, шериф, что давление на свидетеля это серьезное преступление?

– Меня от вас тошнит, господин адвокат, – прорычал Ноблие. – Вы добились освобождения убийцы, а теперь открыли сезон охоты на полицейских. Кому-то надо взять вас за задницу и встряхнуть как следует.

Кадроу покачал головой, с его лица не сходила улыбочка.

– А вы не устаете проповедовать насилие. Я представляю, как насторожатся журналисты, когда это услышат.

– У него прогнили не только кишки, – прорычал Гас Ноблие, когда Кадроу покинул приемную. – Адвокат совсем сорвался с цепи. Он насел на Притчета. – Шериф словно разговаривал сам с собой. – Это моя вина. Мне следовало самому позвонить окружному прокурору еще вчера вечером. А теперь Притчет вбил себе в голову, что я пытаюсь вставлять ему палки в колеса. У этого парня собственное «я» больше, чем хрен моего дедушки. А тут еще этот Джонни Эрл… Не знаю, кто насыпал перца ему на хвост. Этот парень все делает наоборот. Ни черта не смыслит в местной жизни. Вот что происходит, когда городской совет нанимает чужаков. Он считает меня ленивым, испорченным расистом. Как будто за меня не проголосовали тридцать три процента негров на последних выборах.

Наконец Гас Ноблие обратил свое внимание на Анни. С ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего, он увлек ее в кабинет Притчета.

– Я же приказал тебе не разговаривать с Кадроу.

– Я с ним не говорила.

– Тогда почему он несет какую-то чушь о рапорте по поводу ареста Фуркейда? – зловеще прошептал Ноблие. – И почему сержант Хукер сообщил мне, что видел вас вдвоем на парковке всего в нескольких шагах от здания?

– Я ничего ему не сказала.

– Именно это ты повторишь на проклятой пресс-конференции, помощник шерифа Бруссар.

Анни с трудом сглотнула:

– На пресс-конференции?

– Идем, – скомандовал Ноблие и двинулся к выходу.Представление начал Притчет, сказав о якобы имевшем место нападении на Маркуса Ренара. Он заявил, что детектив Ник Фуркейд был арестован полицейским управлением города Байу-Бро. Окружной прокурор пообещал во всем разобраться и выразил негодование по поводу того, что кто-то попытался взять на себя роль вершителя правосудия.

Кадроу напомнил всем присутствующим о весьма сомнительном прошлом Фуркейда и потребовал справедливости.

– Я снова заявляю о невиновности моего подзащитного. Его вина не доказана. На самом деле, пока Маркус Ренар лежал в больнице, куда его отправил Фуркейд, настоящий преступник разгуливал на свободе и смог совершить новое злодеяние.

А потом начался сплошной кошмар.

Вопросы и комментарии журналистов оказались колючими и насмешливыми. Ведь все они так или иначе обыгрывали историю Ренара в течение трех месяцев, но все-таки не смогли получить весомых доказательств его вины или невиновности. Репортеры не нашли в себе сочувствия к полицейским, поэтому обрушились на них со всей яростью.

– Шериф, это правда, что еще одна женщина была изнасилована прошлой ночью?

– Без комментариев.

– Помощник шерифа Бруссар, это правда, что вчера вечером вы арестовали детектива Фуркейда?

Анни зажмурилась от света переносного юпитера, но тут Гас Ноблие подтолкнул ее вперед.

– Мне нечего сказать.

– Но ведь именно вы вызвали «Скорую помощь». Вы же привезли в офис шерифа детектива Фуркейда.

– Без комментариев.

– Шериф, если Ренар лежал в больнице во время нападения на другую женщину, разве это не доказывает его невиновность?

– Нет.

– Следовательно, вы подтверждаете, что нападение имело место?

– Помощник шерифа Бруссар, вы подтверждаете, что брали показания у мистера Ренара в больнице Милосердия вчера ночью? И если так, то почему сегодняшнее утро детектив Фуркейд встретил не в тюрьме?

– Гм… Я…

Гас наклонился мимо нее к микрофону:

– Детектив Фуркейд принял сообщение о том, что в этом районе разгуливает грабитель. Помощник шерифа Бруссар уже закончила работу и не слышала вызова. Она увидела ситуацию, показавшуюся ей сомнительной, взяла все под свой контроль и вместе с детективом Фуркейдом вернулась в офис шерифа.

Я немедленно отстранил детектива Фуркейда от службы, отложив дальнейшее расследование. Моему департаменту нечего скрывать и нечего стыдиться. Если окружной прокурор полагает, что дело должна расследовать полиция, я только приветствую его бдительность. Я знаю моих людей на сто процентов, и это все, что я могу сказать.

Притчет подошел к микрофону, намереваясь закрыть пресс-конференцию и оставить за собой последнее слово, а Гас Ноблие повел Анни со сцены к двери. Она шла за ним по пятам, словно верная собачонка, и думала, насколько была лицемерной. Анни ожидала, что шериф станет защищать ее, а не Фуркейда.

Исполненная отвращения к самой себе, к своему боссу, к этим стервятникам, набросившимся на нее в тот момент, когда она выходила из здания суда и шла к своей патрульной машине, Анни молчала и смотрела только прямо перед собой. Наконец толпа рассеялась, некоторые репортеры побежали вверх по лестнице, потому что там появился Кадроу, другие осадили Ноблие. Кое-кто последовал за Анни до самого служебного входа в ведомство шерифа.

За стойкой дежурного стоял Хукер и наблюдал за происходящим, сложив руки на внушительном животе.

– Где твой рапорт о вандализме на кладбище?

– Я сдала его еще два дня назад.

– Черта с два, его нет! – констатировал Хукер. – Напиши еще один рапорт. Сегодня же.

– Слушаюсь, сэр. – Анни закусила губу и подавила желание назвать сержанта лжецом. – Противно возиться с бумажками даже один раз, – бормотала она себе под нос, входя в комнату. – А мне еще приходится делать это дважды.

– Что тебе приходится делать дважды, Бруссар? – хихикнул Маллен. Они с Прежаном стояли в коридоре и пили кофе. – Трахаться со своим дружком-извращенцем Ренаром? Я слышал, когда он берется за дело, ему нет равных… в обработке туш. – Мерзкая ухмылка обнажила его кривые зубы.

– Очень смешно, Маллен, – заметила Анни. – У тебя такой тонкий юмор. Возможно, ты смог бы работать в похоронной конторе – вставать из гроба и веселить публику.

– Уж если кому и придется вскоре искать другую работу, то точно не мне, Бруссар, – парировал он. – Мы слышали, что ты намереваешься перейти в другое ведомство и там сосать кое-что Джонни Эрлу.

– Мне жаль разочаровывать тебя, но я сюда попала не по своей воле, и мой бывший начальник не слишком радовался, когда я уходила.

– Не смогла даже отсосать как следует, да?

– Тебе-то этого точно никогда не узнать.

Анни оглянулась на Прежана. Тот всегда поддерживал ее улыбкой и острым словцом, когда Анни удавалось срезать Маллена. Но сейчас Прежан смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. Ей стало больно от унижения.

– Все в порядке, Прежан, – заметила Анни. – Ведь это не я тебя прикрывала, когда твоя жена работала в ночную смену, а тебе требовалось чуть больше времени на ленч, чтобы, скажем так, удовлетворить свой аппетит.

Прежан молча разглядывал носки своих ботинок.

Анни покачала головой и пошла дальше. Ей требовалось побыть одной хоть десять минут, чтобы прийти в себя. Десять минут, чтобы справиться с разочарованием и страхом, зарождавшимся в ней. Она попала в глубокий колодец, и никто не протягивает ей руку, Чтобы помочь выбраться. Напротив, мужчины, которых Анни считала своими товарищами, стояли вокруг и были готовы утопить ее.

Анни направилась к раздевалке. Но еще не войдя туда, она поняла, что ее убежище кто-то осквернил. Тошнотворный запах ударил ей в нос, как только она повернула ручку. Анни зажгла свет и едва успела зажать рот ладонью, чтобы не закричать.

С лампочки без абажура свешивалась мертвая мускусная крыса. С нее содрали кожу от хвоста до головы, и она болталась на макушке зверька. Анни смотрела на мертвое животное, и к горлу подступала тошнота. Подозревая, что ее мучитель наблюдает в дырку из мужской раздевалки, Анни подошла к крысе, внимательно осмотрела ее, прочла надпись на листке бумаги, пришпиленном к трупику гвоздем.

Записка гласила: «Сука-отступница».