— Из раннего детства я помню только то, как мы едем куда-то в автомобиле. Мы все время паковали вещи и перебирались с места на место. Наверное, поэтому мы с Майклом просто бредили о собственном доме. Если мы жили где-то дольше чем пару недель, то начинали надеяться, что останемся там навсегда. Потом возле мотеля дважды проезжал один и тот же автомобиль или работник с бензозаправки задавал отцу какой-нибудь необычный вопрос. Родители начинали шептаться друг с другом, потом будили нас среди ночи и заставляли одеваться в темноте. Солнце не успевало взойти, а мы уже снова были в дороге и ехали неизвестно куда.

— Твои родители как-то объясняли такое поведение? — спросила Майя.

— Толком не объясняли. Потому-то и было так страшно. Они просто говорили: «Здесь опасно» или «За нами гонятся нехорошие люди», после чего мы собирали вещи и срывались с места.

— Вы с Майклом никогда не жаловались?

— Отцу нет. Он всегда ходил в потрепанной одежде и рабочих ботинках, но в нем самом, в его взгляде все равно чувствовалась огромная сила, даже мудрость. Незнакомые люди часто открывали ему свои секреты, как будто надеялись, что он поможет.

— А твоя мать? Какой она была?

Габриель минуту помолчал.

— Я все время вспоминаю, как мы виделись незадолго до ее смерти. Никак не могу забыть, какой она стала. Раньше мама была такой веселой, такой жизнерадостной. Если у нас посреди дороги ломался пикап, она вела меня и Майкла в поле, и мы собирали цветы или искали счастливый клевер с четырьмя листочками.

— Ну а как ты себя вел? — спросила Майя. — Слушался или хулиганил?

— Я тихоней был, держал все в себе.

— А Майкл?

— Он всегда был серьезным, уверенным в себе старшим братом. Если в мотеле нам требовался шкафчик с замком или лишнее полотенце, родители посылали за ними Майкла… Иногда мне все же нравилось путешествовать. Насколько я помню, денег нам всегда хватало, хотя отец нигде не работал. Мама терпеть не могла телевизоры и все время рассказывала нам какие-то истории или читала вслух. Она любила Марка Твена и Чарльза Диккенса, и я помню, в каком мы с Майклом были восторге, когда мама прочитала нам «Лунный камень» Уилки Коллинза. Отец учил нас ремонтировать автомобиль, разбираться в картах и тому, как не потеряться в незнакомом городе. Вместо того чтобы читать учебники, мы останавливались у каждой мемориальной доски, которую встречали вдоль дороги.

Когда мне было восемь, а Майклу — двенадцать, мама с папой посадили нас рядом и сообщили, что мы собираемся купить ферму. Мы останавливались в небольших городках, покупали там газеты с объявлениями и ездили по фермам, у которых стояли таблички «Продается». Мне они нравились все до единой, но отец всегда возвращался к пикапу, качал головой и говорил маме, что «условия не подходят». Через пару недель мне стало казаться, что «условия» — это компания противных старух, которым нравится на все отвечать «нет». Мы проехали по Миннесоте, потом повернули на запад, в сторону Южной Дакоты. В Сиу-Сити отец узнал, что в городке Юнитивилль продается ферма. Красивые там были места, с холмами, и с озерами, и с полями люцерны. Ферма стояла в полумиле от дороги, за сосновым леском. Там был огромный красный амбар, несколько сараев и ветхий дом в два этажа. Отец с хозяином немного поторговались, и мы все-таки купили эту ферму за наличные. Через две недели мы туда переехали. Сначала все шло нормально, а в конце месяца у нас отключилось электричество. Мы с Майклом решили, будто что-то сломалось, но родители позвали нас на кухню и сказали, что электричество и телефон связывают нас с остальным миром.

— Твой отец знал, что за вами охотятся, — сказала Майя. — Он хотел жить вне Системы.

— Нам он ничего не объяснял. Он просто сказал, что теперь мы будем звать себя Миллерами и что каждый должен выбрать себе новое имя. Майкл захотел взять имя Робин Вундеркинд, но отцу оно не понравилось. Мы долго спорили, и в конце концов Майкл стал Дэвидом, а я Джимом, в честь Джима Хокинса из «Острова сокровищ». В тот вечер отец показал нам все оружие и объяснил, где что будет лежать. Нефритовый меч хранился в спальне родителей, и нам запретили трогать его без разрешения.

Майя улыбнулась, представив ценный меч спрятанным в кладовке. Она подумала, что скорее всего он стоял в дальнем углу, рядом с парой старых ботинок.

— Винтовка лежала в гостиной, за диваном, а гладкостволку спрятали на кухне. Еще у отца был пистолет тридцать восьмого калибра. Его он всегда держал в наплечной кобуре. В детстве нам с Майклом это не казалось чем-то особенно странным. Мы просто приняли оружие как данность. Ты сказала, отец был Странником. Честно говоря, ни разу не видел, чтобы он исчез, или растворился, или что-нибудь в этом роде.

— Тело Странника остается здесь, в этом мире, — объяснила Майя. — Преграду между мирами пересекает свет, который заключен в человеке.

— Два раза в год отец садился в пикап и на несколько недель уезжал из дома. Нам с Майклом он всегда говорил, что едет на рыбалку, но рыбы никогда не привозил. Когда отец был дома, он обычно мастерил мебель или работал в саду. Часа в четыре он заканчивал все дела, звал нас с Майклом в амбар и показывал приемы дзюдо, и карате, и кэндо на бамбуковых мечах. Майкл терпеть не мог те занятия. Считал их пустой тратой времени.

— Он говорил об этом отцу?

— Мы никогда не смели ему перечить. Иногда отец мог просто посмотреть на тебя и сразу понять, о чем ты думаешь. Мы с Майклом верили, что он способен читать наши мысли.

— Как к нему относились соседи?

— Мы мало с кем общались. Выше по холму стояла ферма Стивенсонов, но они были не очень дружелюбные. На другой стороне речки жили супруги Тедфорд, Дон и Ирэн, уже довольно пожилые. Как-то раз они пришли к нам в гости с двумя яблочными пирогами. Удивились, конечно, что у нас нет электричества, но их это особенно не волновало. Я помню, Дон сказал, что смотреть телевизор — только время зря тратить. Мы с Майклом стали каждый день бегать к Тедфордам, есть домашние пончики. Отец в гости никогда не ходил, а мама иногда брала связку грязного белья и ходила к Дону и Ирэн вместе с нами, постирать в их машине. Сын Тедфордов, Джерри, погиб на войне. Его фотографии были расставлены по всему дому. И Дон, и Ирэн говорили о нем так, будто он до сих пор живой и невредимый. Так мы и жили, пока не появился шериф Рандольф на своей полицейской машине. Он был крупным мужчиной и носил оружие. Я испугался, когда он приехал. Подумал, что раз он из Клетки, отцу придется его убить… Майя перебила:

— Один раз я ехала вместе с Арлекином, которого звали Либра. Нас остановили за превышение скорости, и мне показалось, что Либра вот-вот перережет констеблю горло.

— Точно, так оно и было, — сказал Габриель. — Мы с Майклом понятия не имели, что произойдет дальше. Мама приготовила шерифу чай со льдом, и мы все уселись на крыльцо. Сначала Рандольф наговорил кучу любезностей о том, как хорошо мы все устроили на ферме, а потом заговорил о местном налоге на собственность. Он думал, что раз наш дом не подключен к линии электропередачи, значит, мы откажемся платить налог на собственность по каким-то политическим соображениям. Отец сначала ничего не ответил, только очень внимательно посмотрел на Рандольфа. Потом вдруг объявил, что заплатит налог с радостью, и мы все сразу успокоились. Только Майкл выглядел недовольным. Он подошел к шерифу и сказал, что хочет вместе с другими детьми ходить в школу. Когда шериф уехал, отец собрал нас всех на кухне, на семейный совет. Отец объяснял Майклу, что ходить в школу опасно, потому что она — часть Клетки, а Майкл сказал, что мы должны учить и математику, и историю, и другие предметы. Он сказал, что мы будем не в состоянии защититься от врагов, если останемся необразованными.

— Ну и чем все закончилось? — спросила Майя.

— Весь остаток лета мы об учебе не разговаривали. Потом отец сказал, что ладно, мы можем ходить в школу, но вести себя там надо очень осторожно. Нам нельзя было называть свои настоящие имена и упоминать, что в доме есть оружие. Я немного побаивался встречи с другими детьми, а Майкл был просто счастлив. В первый день, когда нам надо было идти в школу, мы проснулись на два часа раньше, чтобы выбрать одежду. Майкл сказал, что все дети в городе носят синие джинсы и фланелевые рубахи и мы должны одеться точно так же, чтобы выглядеть как все. Мама отвезла нас в Юнитивилль, и мы записались в тамошнюю школу под выдуманными именами. Потом нас с Майклом два часа тестировала заместитель директора, миссис Бейтнор. Читали мы оба хорошо, но у меня было похуже с математикой. Когда миссис Бейтнор привела меня в класс, все ученики уставились на меня, и я впервые понял, насколько мы отличались от всех остальных и как оторвались от всего мира. Ребята начали шептаться и шептались, пока учитель не велел им замолчать. На перемене я нашел Майкла возле спортивной площадки, и мы стояли и смотрели, как другие ребята играют в футбол. Потом четверо мальчишек постарше бросили игру и подошли к нам. До сих пор помню, какое у Майкла было выражение лица — взволнованное и такое счастливое. Он думал, ребята предложат нам поиграть вместе в футбол, а потом мы все подружимся. Самый высокий из ребят сказал: «Вы Миллеры. Ваши родители купили ферму Хэйла Робинсона». Майкл протянул ему руку, а мальчишка добавил: «Ваши родители — чокнутые». Майкл еще несколько секунд продолжал улыбаться, как будто не мог поверить собственным ушам. Он столько лет мечтал о школе, и о друзьях, и о нормальной жизни. Потом он сказал мне отойти в сторону и врезал высокому мальчишке в зубы. Остальные ребята набросились на него, но без толку. Майкл дрался так, как нас учил отец, а они были простыми ребятами с фермы. Он повалил их на землю и продолжал пинать, пока я его не оттащил.

— Значит, вы так ни с кем и не подружились?

— По-настоящему нет. Майкла любили учителя, потому что он здорово умел разговаривать со взрослыми. Все свободное время мы проводили на ферме. Было здорово. У нас всегда находилось какое-то дело. То дом на дереве строили, то дрессировали Минерву.

— Какую Минерву? Собаку?

— Нет. Она была нашей совиной системой безопасности. — Габриель улыбнулся воспоминаниям. — пару месяцев до того, как мы пошли в школу, я нашел маленького совенка. Он сидел возле речки недалеко от дома Тедфордов. Гнезда я найти не смог, поэтому завернул птенца в футболку и принес домой. Когда он был маленьким, мы держали его в картонной коробке и кормили кошачьим кормом. Я решил назвать птенца Минервой, потому что прочитал в какой-то книжке, будто совы помогали этой богине. Когда сова подросла, отец проделал в кухонной стене отверстие на улицу, с обеих сторон прикрепил по платформе и навесил опускную дверцу. Мы научили Минерву, как надо открывать дверцу, чтобы попасть на кухню. Совиную клетку отец прикрепил на одной из сосен возле подъездной дороги к ферме. На дверцу клетки мы поставили щеколду с противовесом, а к противовесу привязали леску и протянули ее через подъездную дорожку. Если к нашей ферме сворачивала машина, она переезжала через леску и открывала дверцу клетки. Тут Минерва должна была лететь к дому, предупредить нас, что на подходе какие-то гости.

— Неплохо придумано.

— Может, и неплохо, только тогда мне так не казалось. Когда мы жили в мотелях, я пересмотрел по телевизору кучу шпионских фильмов, где показывали всякое современное оборудование. Я думал, раз за нами охотятся плохие люди, значит, нужна защита посерьезнее совы. В общем, я наступил на леску, дверца открылась, и Минерва вылетела из клетки. Когда мы с отцом добрались до дома, она уже сидела на кухне и ела свой кошачий корм. Мы отнесли Минерву обратно, снова открыли клетку, и сова опять прилетела в дом… Тогда я впервые спросил отца, почему нас хотят убить какие-то люди. Он сказал, что объяснит, когда мы с Майклом немного подрастем. Тогда я спросил, почему мы не уедем на Северный полюс, хоть куда-нибудь, где нас не найдут. У отца был такой усталый, грустный вид. Он сказал, что мог бы уехать в такое место, но мы с мамой и Майклом туда поехать не можем, а он не хочет нас бросать одних.

— Он признался, что был Странником?

— Нет, — ответил Габриель. — Ничего такого он не говорил. Прошло еще года два, ничего плохого не происходило. Майкл перестал драться в школе, но все ребята считали его вруном. Он рассказал им и о нефритовом мече, и о винтовке отца, а еще о том, что у нас в подвале есть бассейн, а в амбаре живет тигр. Он выдумывал столько разных историй, поэтому никто не верил, что некоторые из его рассказов могут быть правдой. Как-то раз мы сидели с другими ребятами, ждали автобус, чтобы ехать домой, и один мальчик завел разговор о бетонном мосте через автостраду. Под мостом шла водопроводная труба, и пару лет назад паренек по имени Энди прошел по ней над дорогой. Майкл сказал: «Подумаешь, велика важность. Габриель проделал бы то же самое с закрытыми глазами». Через двадцать минут я уже стоял на насыпи под тем мостом. Я подпрыгнул, залез на трубу и пошел по ней над дорогой, а Майкл с остальными ребятами за мной наблюдали. Мне до сих пор кажется, я смог бы перейти, но труба взяла и сломалась. Я грохнулся на дорогу, ушиб голову и сломал ногу в двух местах. Помню, как поднял голову и вижу, что по дороге прямо на меня едет трактор с прицепом. Я потерял сознание, а когда очнулся, был уже в больничной палате с гипсом на ноге. Точно помню, как Майкл назвал медсестре мое имя — Габриель Корриган. Не знаю, зачем он это сделал. Может, подумал, если не сказать настоящее имя, я умру.

— Поэтому Табула вас и нашла, — сказала Майя.

— Может быть, не знаю. Прошло еще пара лет, и с нами ничего не случилось. Мне уже исполнилось двенадцать, а Майклу шестнадцать. Как-то вечером мы с ним сидели на кухне и делали уроки. Тогда январь был, на улице стоял собачий холод. Вдруг через откидную дверцу появилась Минерва, заухала, заморгала на яркий свет. Пару раз так случалось, когда леску задевала собака Стивенсонов. Я надел ботинки и вышел на улицу, поглядеть, пес это или нет. Зашел за угол дома и увидел, что от сосновой рощи выходят четверо незнакомых людей. Они были одеты во все темное, а в руках несли винтовки. Они перебросились несколькими словами, потом разделились и пошли к дому.

— Наемники Табулы, — сказала Майя.

— Тогда я не знал, кто они. Несколько секунд я не мог двинуться с места. Потом побежал в дом и рассказал все родителям. Отец быстро поднялся в спальню, а оттуда вернулся с вещевым мешком и мечом. Меч он отдал мне, мешок — маме. Майклу отец дал гладкостволку и велел нам выйти через заднюю дверь и спрятаться в погребе. Мы спросили: «А ты?» Отец ответил, чтобы мы просто делали, что он сказал, и не выходили, пока не услышим его голос. Он взял винтовку, а мы вышли через заднюю дверь. Отец велел нам идти вдоль изгороди, чтобы не оставлять на снегу следы. Я хотел остаться и помочь ему, но мама не разрешила. Когда мы добрались до сада, раздался и выстрел, а потом крик. Кричал не отец, я уверен. В погребе у нас хранились старые инструменты. Майкл открыл дверь, и мы спустились вниз по лестнице. Дверь оказалась такой ржавой, что Майкл не смог закрыть ее до конца. Мы все сели в темноте на какую-то бетонную приступку и стали ждать. Какое-то время еще звучали выстрелы, а потом все стихло. Когда я проснулся, сквозь приоткрытую дверь уже пробивалось солнце. Майкл поднялся на улицу, и мы пошли за ним. Наш дом вместе с амбаром сгорели дотла. Над пожарищем летала Минерва, будто что-то искала. На земле — футах в двадцати друг от друга — лежали четыре трупа, а снег вокруг них расплавился от крови. Мама села на землю, обхватила колени руками и стала плакать. Мы с Майклом осмотрели то, что осталось от дома, но отца не нашли. Я сказал, что те люди его не убили. Он убежал. Майкл ответил: «Забудь. Надо убираться отсюда». Потом он попросил помочь ему успокоить маму и предложил идти к Тедфордам, занять у них автомобиль. Майкл сходил обратно в погреб, принес оттуда меч и вещевой мешок. В мешке оказались пачки стодолларовых купюр. Мама по-прежнему сидела на земле, плакала, бормотала что-то, как безумная. Мы подняли ее и повели на ферму Тедфордов. Вещевой мешок и меч взяли с собой. Майкл постучал в дверь. Ирэн с Доном открыли нам в домашних халатах. Я сотни раз слышал, как Майкл врет, но никто никогда его историям не верил. В тот раз он, похоже, и сам верил в то, что говорил. Он рассказал Тедфордам, что наш отец был дезертиром, ночью его убили правительственные агенты, а наш дом спалили. Сначала мне это показалось безумием, а потом я вспомнил, что у Тедфордов на войне погиб сын.

— Искусная ложь, — заметила Майя.

— Вот именно. И она сработала. Дон Тедфорд одолжил нам автомобиль. Мы забросили туда оружие и вещевой мешок и поехали. Мама легла на заднее сиденье. Я накрыл ее покрывалом, и она заснула. Потом я посмотрел в заднее стекло и увидел, что Минерва так и летает в дыму над нашим домом.

Габриель замолчал, а Майя лежала и смотрела в потолок. По автостраде пронесся грузовик, свет его фар пробился сквозь шторы на окнах. Потом комната снова погрузилась в темноту. И Майя, и Габриель молчали. Окружающие их тени, казалось, набирали вес, становились материальными. У Майи возникло чувство, будто они с Габриелем лежат на дне глубокого омута.

— Что случилось потом? — спросила она.

— Несколько лет мы переезжали с места на место по всей стране. Потом сделали поддельные свидетельства о рождении и поселились в Техасе, в городе Остин. Когда мне было семнадцать, Майкл решил, что мы должны перебраться в Лос-Анджелес и начать новую жизнь.

— Потом вас нашла Табула, и теперь ты здесь.

— Да, — тихо сказал Габриель. — Теперь я здесь.