У Гэри, похоже, было мало времени на то, чтобы отговаривать меня от пожелания пораньше лечь спать.

— Ай, не глупи, сходим и выпьем пару стаканчиков, — сказал он. — Я заеду в девять.

— Но…

Было уже поздно, он уехал и должен был непременно вернуться.

Гэри, худой тридцатилетний звукооператор с телевидения, жил в Дублине. Он переквалифицировался в моего шофера на завтрашнее утро, так как в этих местах у него был хороший друг, а также потому, что он был должен кое-кому из «Трехчасовой жизни». До его приезда, предпринятого заранее, чтобы вроде как познакомиться, а на самом деле затащить меня вечером в паб, позвонила Антуанетта и сказала, что ни при каких обстоятельствах я не должен разрешать Гэри тащить меня вечером в паб.

— Да, то же самое она сказала мне, — подтвердил Гэри с сильным дублинским акцентом, присаживаясь рядом со мной и стукнув двумя кружками по грубому столу «Гуди Бигз».

— Что?

— Она сказала, что ни при каких обстоятельствах я не должен тащить тебя вечером в паб.

— А, верно. Знаешь, если бы она этого не сказала, возможно, я бы и не пошел. Она просто разожгла мое любопытство — что такого ты можешь учинить.

— Антуанетта считает, что я пью до тех пор, пока не свалюсь с ног, и настаивает на том, чтобы меня останавливали.

— И это правда?

— Что верно, то верно. Но не волнуйся, я оклемаюсь.

Я почувствовал, что «Гудини» сегодня ночью оправдает свое прозвище.

К нам присоединились пятеро или шестеро друзей Гэри, пару из которых я уже встречал как-то вечером, когда тихо-мирно за кружкой пива мы пытались найти вертолет.

— Тебе удалось попасть на Тори? — спросил один.

— Да, спасибо.

— Как долетел?

Их лица вытянулись от удивления, когда они услышали, что никаких предложений о вертолетах не поступило.

Еще один голос прогудел:

— Как провел время?

— Ничего, встретился с королем, и он подарил мне яблоко.

— Хорошо, значит, не зря съездил.

В последнем замечании не было и намека на сарказм, собеседник просто не слушал, что я сказал, и автоматически ответил одобрением. Остальные выглядели слегка озадаченными, услышав о яблоке, но предпочли не развивать тему.

Гэри сообщил мне, что нашим пунктом назначения для телеинтервью был отрезок дороги к югу от Армы в Северной Ирландии. Очевидно, телестанция вела съемки у окраин Ньюри утром, и потому мы собирались записывать интервью для ирландского телевидения в британской провинции. Это определенно было странновато и выглядело формой самообмана, но я учился плыть по течению и не слишком вдаваться в подробности. Заговорили о Северной Ирландии, и возникли небольшие споры на тему «волнений в Ольстере», причем Гэри оказался человеком очень строгих взглядов. Хотя он не проявлял откровенно антибританских наклонностей, я решил, что не хотел бы спорить с ним на эту тему после распития еще нескольких кружек.

Звуковой фон нашей беседы обеспечивал Дэйв, пьянчуга, набравшийся так, что поверил, будто может вспомнить весь репертуар народных ирландских песен и исполнить их для собравшихся. К счастью для него, вся публика была доброжелательной и терпеливой. Видимо, со временем музыкальный марафон Дэйва должен был прекратиться, а сам он — сползти с барного стула, но пока народный талант еще не был к этому готов. Он не мог финишировать прямо сейчас, на этом бесконечном круге, вызвав у других слишком мало дискомфорта. Он был поистине самоотвержен.

Мне не хотелось, чтобы вечер перерос в ночное бдение но Гэри был иного мнения и в час закрытия объявил:

— Пойдем в «Доджиз» и напьемся по-настоящему!

— Нет, мне правда надо идти, — сказал я, чувствуя, что в «Доджиз» завершение ночи не будет столь приятным. Наивный, я посмотрел на остальных в поисках поддержки. Поддержки не последовало, и я столкнулся с чем-то вроде стены непонимания разных людей, которые в целом были против моего намека на то, что пора закругляться.

— Тони, идти спать крайне странно для парня, который путешествует по Ирландии с холодильником.

— Я знаю, знаю, просто я и вправду устал и…

— Да, понятно, но надо выпить «на посошок»!

— Мне надо немного поспать, честное слово.

— Значит, правда, что англичане — слабаки!

— Простите, но сегодня я — да, слабак.

Я встал с надеждой, что это поможет, но Гэри отреагировал стремительно:

— Сядь, черт тебя подери, потому что домой ты не идешь!

Я сел. Мы были в «Гудини», и моих навыков изворотливости не хватало. В конечном счете мой помутневший от выпивки разум помог мне обрести свободу. Я снова встал, повернулся к Гэри и постарался выглядеть решительно.

— Я ухожу, увидимся утром, Джеймс.

Джеймс. Я назвал его Джеймсом. Что ж, для такой ошибки, как назвать человека чужим именем в конце вечера, было достаточно оправданий, но из всех неподходящих имен, известных мне, я выбрал именно «Джеймс». Гэри изменился в лице, и я тут же испугался, что он счел мою ошибку оговоркой по Фрейду, и подумал, что я счел его «Джеймсом», моим ирландским рабом и утренним шофером. Я почувствовал себя белой вороной, старым английским лендлордом, возможно, милосердным, но все же олицетворяющим века несправедливости.

Усталость сделала меня параноиком. Все засмеялись, и если в поведении Гэри и был намек на гнев, то его прощальное слово было сказано довольно добродушно. И к тому же даровало мне свободу.

— Тони, раз ты назвал меня Джеймсом, значит, ты определенно должен идти домой.

Дорога обратно была в точности такой же, как та, когда я впервые прибыл в Банбег три дня назад. Она должна была быть легче, без холодильника и рюкзака, однако почему-то казалась длиннее, неверная походка человека в самом ужасном физическом состоянии удваивала расстояние. Вернувшись к пристани, я сел на пирс и стал смотреть на звезды, а потом на мягко мерцающую воду, и зеленые и красные огни, отмечающие границы гавани, придавали всему эффект цветного кино, создавали живую картинку для черно-белого фильма об идиллической сельской жизни. Я решил, что мне здесь нравится, и почувствовал духовную связь со всеми, кто уехал из Ирландии в Лондон, Нью-Йорк или куда-нибудь еще, но все равно питал непоколебимую преданность этому месту, этой милой бесценной родине. Из моего горла громко вырвалась отрыжка, которая подвела романтические мечтания к вульгарному концу и напомнила мне, что думать лучше всего утром, а ночью надо спать.

В 8:30 утра я проснулся с эрекцией. Никаких поводов к тому не было — со мной не было красивой женщины, и я не помню никаких эротических снов, просто мое тело предпочло таким вот образом поприветствовать начало нового дня. Этот феномен нежелательной, ненужной и более чем неприглядной эрекции, несомненно, является недочетом в дизайне, придуманном Богом. Бог довольно неплохо со всем справился, сотворив океаны, облака, ветры, снега, китов, тигров и упрямых овец. У него было много работы, и никто не станет отрицать, что Всемогущий сделал все по высшему разряду. Однако в конкретной области — дизайне и модусе действия мужского пениса — его проект сыроват. Бог, благослови его Господи, не имел над собой начальников, но если бы имел, на что была бы похожа его школьная ведомость?

География… 10/10. Отлично. Особенно хорошо вышло с озерами Окс-Боу.

История… 10/10. Очень хорошо. Если бы Ты не создал время, в расписании было бы большое окно.

Математика… 10/10. Похоже, все складывается.

Английский… 9/10. Хорошо, но было бы лучше, если бы англичане умели иногда «устраивать скандалы».

Обучение религии… 8/10. Можно было бы выразиться яснее о том, какой путь верен, но большинство людей, похоже, все равно Тебе поклоняются, поэтому зачтем.

Биология… 2/10. Дизайн мужского пениса ужасен. Посмотри на меня.

После завтрака позвонили из «Шоу Джерри Райана» и спросили, не мог бы я им вкратце рассказать, как идут мои дела; вероятно, слушатели страдали от неизвестности, попал ли я на остров Тори или нет. Я рассказал все новости и сообщил Джерри, что собираюсь завтра в графство Слайго, нарочно забыв упомянуть необычный маршрут, по которому я собирался ехать.

— Ты будешь завтра смотреть финал футбольного кубка? — спросил он.

Я совсем забыл об этом.

— Ну, да, хотелось бы. Его будут показывать по телевизору?

Да. Уверен, вы с холодильником отыщете подходящий паб, чтобы посмотреть матч. Хороших тебе выходных!

— Да, и тебе, Джерри!

Я был приятно удивлен, когда, опоздав всего на полчаса, объявился Гэри, гордо объявив, что он лег спать в 6:30. Мое появление в «Трехчасовой жизни» полностью зависело от участия Гэри в «Десятичасовой жизни», и в 6 утра эти два факта имели в лучшем случае равные шансы на успех. Я посмотрел на него, худого и изможденного, по его кровеносным сосудам тек алкоголь, и мне захотелось шофера, которого звали бы Джеймс, на приборной панели которого лежали бы леденцы, а на заднем сиденье покоились бы термос с чаем и плед. Вместо этого был сумасшедший парень, который так и норовил внести меня в статистику дорожных происшествий.

— Давай, голосуй! — прохрипел он голосом на октаву ниже того, который я помнил.

Прошлой ночью мы пришли к соглашению, что с моей стороны было бы неправильно принимать помощь Гэри, не отработав этого как полагается автостопщику. Поэтому, когда Энди собрал свою семью для официальной церемонии прощания, Гэри уехал разворачиваться, а я устроился на обочине и вытянул большой палец.

Спустя мгновение подъехал автомобиль. Окно было опущено, и худощавый и изможденный парень, у которого в венах циркулировал алкоголь, крикнул мне:

— Куда едешь?

— В Северную Ирландию, на юг в Арму.

— Тебе повезло, я тоже. Запрыгивай.

Боже мой, повезло так повезло…

Мне было жаль покидать Энди, Джин и их семейство. «Банбег-хаус» был моим домом три дня и три ночи, переполненных событиями. Энди не позволил мне заплатить за комнату и только после долгих споров взял немного денег за телефонные счета, которые, как я ожидал, удвоились из-за «инцидента с вертолетом». Пока Гэри увозил меня по узкой дорожке, которая стала такой знакомой, мы разминулись с фургоном с надписью «Ремонт сантехники. Донегол», и я испытал гордость от того, что хотя бы после меня в «Банбег-хаусе» улучшится состояние душа для постояльцев шестой комнаты.

Гэри доверил мне ориентироваться по карте, однако не очень вежливо ответил, когда я спросил его о конкретном адресе.

— Просто доберемся до Армы, а об остальном подумаем после. У меня где-то факс со всеми подробностями.

Я предложил маршрут, который Гэри одобрил с безразличием, что меня немного встревожило.

Он полностью сосредоточился на своей половине сделки — на вождении. Мне хотелось надеяться, что он способен водить.

— Ты не устал? — спросил я.

— А, нет, все отлично. Мне хватает трех с половиной часов сна.

Гэри был решительным водителем. На его лобовом стекле следовало написать «Не уступлю», из-за бескомпромиссности при выборе кратчайшего расстояния между двумя точками, а еще он обращал мало внимания на то, по какой стороне дороги едет, или на то, как себя чувствует пассажир. Что еще хуже, машина была взята на прокат, и Гэри мало беспокоила перспектива сохранности подвески. Так я и ехал по дорогам Донегола на бешеной скорости на встречу с телегруппой либо с Создателем, смотря к кому из них нам удастся попасть раньше.

И хотя пейзаж за окном пролетал быстрее, чем мне этого хотелось, все же удавалось наслаждаться дикой красотой. Будь это впечатляющая гора Эрригал, кварцевая вершина которой делала ее похожей на заснеженный пик, или острые скалы и болотистые равнины с мрачным названием «Ядовитая долина». Пока мы со свистом пролетали эти места, Гэри рассказал мне историю об одном мстительном британском лендлорде, который от отчаяния отравил воды долины, правда, я упустил подробности, потому что было непросто сконцентрироваться, когда каждый изгиб дороги грозил оборвать наши жизни. Мы прошли новый резкий поворот, и я в полной мере ощутил, что на мое появление в «Трехчасовой жизни» посягает участие в «Полуденной смерти».

В Страбане дорожные знаки изменились, и расстояния стали указываться в милях, а не в километрах, — я вернулся на земли Британского содружества. Это было графство Тирон, и вскоре мы уже мчались через центр их столицы Ома, где родился драматург Брайен Фрил. На создание пьесы «Филадельфия, я иду к тебе!» его, несомненно, вдохновили эти места, и ее с таким же успехом можно было назвать «Любое место, кроме Омы, я иду к тебе!».

Это был еще один солнечный день, почти безоблачный, но угрожающий обернуться знойным. Однако я все равно не мог понять, почему мне так жарко. А затем я понял.

— Гэри, ты в курсе, что обогреватель работает на всю мощность?

— Да, я не могу сообразить, как выключить эту хреновину.

Я потратил пять минут своей жизни и не достиг ничего, кроме осознания того факта, что тоже не мог понять, как выключить эту хреновину. Я покрутил единственный рычаг в машине, который знал, и опустил окно.

У Огнаклоя мы снова вернулись к границе, и Гэри сделал ради меня небольшой крюк, чтобы показать поселение ярых противников отделения Северной Ирландии от Великобритании, жители которого нарисовали британский флаг на камнях мостовой. Выглядело так, будто им хотелось воплотить в жизнь выражение «спустить флаг». Не дав себя переплюнуть, на своей территории сторонники независимости украсили брусчатку триколором. Битва за основы у самого основания. Если бы весь конфликт можно было полностью разрешить кистью и красками!

Я сверился с картой и предупредил Гэри, что Арма уже недалеко, и он попросил меня порыться на заднем сиденье в поисках факса с подробным описанием места нашей встречи.

— Конечно, район к югу от Армы — одно из немногих легко распознаваемых опасных мест в период волнений в Ольстере, — сказал он, начиная ухмыляться в предвкушении удовольствия. — Это бандитский край. Тут можно увидеть военные действия, вертолеты в небе и все такое. Ты знаешь, какой знак установили возле Кроссмаглена?

— Нет.

— Изобразили человека с ружьем и подписали «Вы — под прицелом». Когда националисты установили знак в первый раз, британская армия его убрала. Но тогда они сделали еще один и поставили снова, а когда его опять унесли, сделали еще один, и так продолжалось до тех пор, пока британцы не сдались и не оставили их в покое.

Звучит жутковато. Я попытался развеять мрачные мысли, предположив, что британская армия могла бы установить собственный знак с перечеркнутым изображением снайпера. Кто знает, может, подействует? По крайней мере, «Поворот направо запрещен» — действует.

Должно быть, картина была немного странной — зад, выставленный на обозрение проезжающим автомобилям, но это было неизбежными издержками поисков факса на заднем сиденье. Его нигде не было.

— Он, наверное, в багажнике, — уверенно сказал Гэри, и мы остановились у Армы, чтобы провести совместные поиски в багажнике.

Факса не было.

Ты смотрел под холодильником? — спросил Гэри.

— Нет, но…

Ну, так посмотри. Уверен, этот чертов факс лежит под этим чертовым холодильником.

Мы посмотрели, и факса там не оказалось. Его не было нигде, потому что человек, которому хватает всего три с половиной часа сна, просто не взял его в свою чертову машину. Он старался выглядеть беззаботным.

— Ничего страшного, потому что я помню, как Антуанетта сказала, что мы встречаемся где-то на дороге между Армой и Дандолком.

Я посмотрел на карту.

— Но, Гэри, я так понимаю, в Дандолк ведут две дороги, одна главная и одна поменьше — Б-31.

— Б-31? Уверен, они имели в виду Б-31.

На лице Гэри было написано, что он никак не был уверен в упоминании Б-31 в планах на день. Однако мы выбрали именно этот маршрут, а затем я понял, что происходит. Меня везли в неизвестном направлении по Северной Ирландии со слабой надеждой на то, что мы случайно натолкнемся на передвижную телестанцию, основываясь лишь на смутных воспоминаниях невыспавшегося похмельного водителя. Смысла в этом было мало, и я настоял на том, чтобы мы остановились у телефонной будки и позвонили в «Трехчасовую жизнь» в Дублин.

Из будки компании «Бритиш телеком» я сделал международный звонок в республику Ирландия, взволнованный секретарь «Ар-ти-и» дал мне адрес места нашей встречи, и я записал его координаты. Я посмотрел на часы — 13:30. По крайней мере, у нас было время, съемочная группа должна быть где-то недалеко, и оставался еще час до того, как в «Ар-ти-и» начнется паника.

— Гэри, мы ищем клуб Гэльской атлетической ассоциации «Силвербридж-Харп», — объяснил я. — Вероятно, нам надо проехать от Армы по трассе Р-177 пять миль на юг.

Теперь Гэри занялся изучением карты, его стремление ехать наобум временно ослабело после того, как мы перестали понимать, куда мы едем. Он изучил карту и затряс в расстройстве головой.

— Я не вижу никакой чертовой Р-177.

Я аккуратно взял у него карту, уверенный в том, что смогу расправить страницу, указать на нужное место и отеческим тоном произнести: «Вот. Р-177».

И я, несомненно, это бы сделал, если бы хоть где-нибудь нашел проклятую Р-177. Боже мой, куда она подевалась? Причина наших неудачных попыток найти дорогу выяснилась гораздо позже, оказалось, что в этом виновато изменение номеров и букв, обозначающих трассы, которые вели из Ирландской республики в Соединенное Королевство. В какой-то миг истории то или другое правительство решило, что культурную самобытность народа нельзя сохранить, не поставив собственные буквы и цифры для обозначения дорог. И если честно (надеюсь, вы понимаете, о чем я), получается, что я вряд ли почувствую себя истинным британцем и испытаю гордость от того, что еду по Р-177. А вот если я поеду по А-29, то, скорее всего, меня наполнит глубокое чувство преданности короне, и вообще я осознаю свою национальную идентичность. К несчастью, мы с Гэри не знали об этой жемчужине бюрократической мудрости и в результате окончательно заблудились.

Мы считали, что останавливаться и спрашивать дорогу равнозначно признанию собственного топографического кретинизма и противились этому до последнего. Когда мы поняли, что находимся уже не на Б-31, а кружим где-то в промышленной зоне у Маркетхилла, мы повернули на 180 градусов, и на дороге, и в убеждениях. Промзона — это место, куда, похоже, попадаешь постоянно, когда заплутал на автомобиле, и происходит это с тревожной регулярностью. Обычно, когда я вижу эти яркие разноцветные промышленные конструкции, то знаю, что сейчас будет либо истерика, либо слезы. В тот раз я продемонстрировал немалую силу воли и не показал ни того, ни другого, подумав, что громкие рыдания или крики могут подорвать доверие Гэри.

Сбежав из мрачного мира промышленной зоны, мы стали искать помощь на окраине Маркетхилла, где Гэри остановил машину на обочине, а я опустил окно, чтобы спросить дорогу. Прямо по курсу я увидел угрожающего вида рабочих, усердно распивающих чай.

— Простите, — сказал я, как-то внезапно осознав, что у меня сильный английский акцент, — никто из вас случайно не знает, где находится клуб Гэльской атлетической ассоциации «Силвербридж-Харп»?

Они посмотрели на меня, потом друг на друга. Никто ничего не ответил. Гэри засуетился и высунулся в мое окно.

— Ничего страшного, ребята, простите за беспокойство.

И быстро ударил по газам.

— Что с тобой? — спросил я.

— Думаю, лучше, если буду говорить я.

Его доводы показались весьма разумными. Недавние жестокости и надуманная причастность к ним ольстерской полиции подогрели настроения в националистических сообществах, а мы были в самом центре одного из них. Гэри сказал, что клуб «Силвербридж» — гэльский футбольный клуб и нечто вроде центрального пункта сбора республиканцев, поэтому расспросы человека с акцентом вроде моего, желающего нанести им визит, могли вызвать подозрение.

— Они здесь очень дружны, и у них есть все причины нас преследовать.

Я не сглотнул, хотя очень хотелось. Преследовать? А потом? Нас убьют? В жалкой попытке выглядеть спокойным я сменил тему и произнес то, что подтвердило, без всяких сомнений, место моего рождения.

— Это у нас жарко или я горю?

— Конечно, жарко, мать твою, потому что обогреватель шпарит вовсю.

Джеймс был более чем фамильярен.

Солнце одержало победу над тучами и начало палить с непривычным рвением. Гэри и я рисковали стать его потенциальными жертвами, бесцельно разъезжая по бандитскому краю в сауне на колесах. Это путешествие могло быть и лучше.

Я снова взглянул на часы. 14:25. По моим расчетам, в «Ар-ти-и» как раз должна начаться паника. Я был первым участником шоу приблизительно в 15:05. Учитывая, что мы нашли Б-78, все еще казалось, что проблем не будет. Я посмотрел на карту.

— Я почти уверен, что к Б-78 надо повернуть направо, съехать с этой дороги, — сказал я обреченно.

— И далеко до поворота?

— Миль шесть.

— Хорошо, можно разогнаться.

От этого нового и пугающего решения меня охватил ужас. И не зря: когда мы обошли автобус из Ольстера на скорости 95 миль в час, мне показалось, что справа промелькнул указатель на Б-78.

— Мы сделали этот автобус! — похвастался Гэри.

Тут не только обогреватель был горячим парнем.

— Да, здорово. Только мне кажется, что, возможно, мы проехали поворот на Б-78, когда его обгоняли.

— Черт! Ты уверен?

— Я почти уверен, что видел знак.

Гэри нажал на тормоза, и мы с визгом остановились. Нам надо было развернуться, но автобус, который мы обогнали, стоял на остановке, и машины объезжали его на большой скорости. Даже такой маньяк, как Гэри, знал, что пытаться разворачиваться, пока автобус не тронется, и мы не сможем видеть дорогу, — самоубийство.

Похоже, существует некая взаимосвязь между количеством времени, которое нужно другим, чтобы что-то сделать, и степенью вашей спешки. Этот феномен (который является одной из разновидностей закона подлости — назовем его законом задницы) был наглядно представлен на автобусной остановке позади нас. Каждый пассажир, видимо, не только не располагал мелочью, но и, должно быть, был родственником водителя, который чувствовал необходимость рассказать все последние новости о своем семействе за последние полгода. Никогда прежде я не видел, чтобы очередь продвигалась так медленно… Ну, во всяком случае, с тех пор как в последний раз спешил. Гэри и я бесились, ругались, и, по крайней мере, один из нас врезал кулаком по панели системы отопления с криками:

— Да мать твою, ты прекратишь жарить или как?

Надо отдать должное фермеру. Все выглядело так, будто он лежал и думал про себя: «Зачем переводить моих коров через Б-78 сейчас, лучше подождать пару часов, пока не появится кто-нибудь, кто жутко спешит». Выбор момента был безупречным или катастрофичным, в зависимости от того, собираетесь ли вы провести телеинтервью или нет.

Итак, мы сидели, одержав однократную победу над автобусом и наблюдая за томными коровами, неторопливо переходящими дорогу, и злобным фермером, поглядывающим на нас с самодовольной ухмылкой. Он размахивал палкой, будто говоря коровам:

— Ребята, не спешите, потому что эти двое выглядят так, будто им срочно куда-то надо.

Время шло. Без двадцати три.

— Антуанетта меня убьет, — сказал Гэри, когда лениво прошла последняя корова.

— У нас куча времени. Не будем паниковать, — сказал я в панике.

Конечно же, повода для паники не было. Только наша паника помогала торжествовать закону задницы, и лишь когда мы признали, что, вероятно, не успеем вовремя, все пошло относительно гладко. И получилось, что мы приехали очень рано. Ну, с нашей точки зрения, пять минут до прямого эфира — это целая куча времени. Антуанетте так не казалось.

— Боже мой, где вы, черт возьми, были? Мы уже гадали, чем заполнить семь минут эфирного времени.

Она осмотрела меня с ног до головы.

— Привет. Вы, должно быть, Тони — кретин с холодильником. Мне придется задать вам пару вопросов в эфире, потому что мы включаемся через пять минут.

Почему продюсер выбрал это место для интервью, было загадкой. Не считая того, что мы находились совсем не в той стране, по которой я путешествовал, это был еще и самый шумный участок дороги на мили вокруг. Без сомнений, у продюсера были причины, и без сомнений — они были полным фуфлом.

Зрители «Трехчасовой жизни», наверное, здорово удивились, почему гримеры подумали, что я буду лучше смотреться ярко-красным.

Спешка и суета вкупе с постоянным притоком раскаленного воздуха сделали меня похожим на помидор. Я определенно выглядел не самым лучшим образом и вряд ли понравился бы влюбчивым восьмидесятилетним зрительницам, которые смотрели это шоу от нечего делать в послеобеденное время. Еще одна упущенная возможность. Однако я говорил довольно хорошо, мои беседы с Джерри Райаном помогли мне привыкнуть к скороговоркам, объясняющим, чем я, собственно, занимаюсь, и интервью прошло очень гладко. Я стоял на обочине с холодильником, а Антуанетта засыпала меня вопросами, пока я пытался поймать машину. Лучше и быть не могло. Не важно, что проносившиеся грузовики заглушали все, что было сказано, это, похоже, совсем не волновало продюсера, который выглядел совершенно счастливым. Рядом стоял Гэри, с гордостью улыбаясь, будто говоря: «Вопреки всему я все-таки доставил этого парня сюда».

В конце интервью Антуанетта подарила мне три несмываемых фломастера, которыми все, кто меня подбросит, должны были расписываться на моем холодильнике. Неплохая идея. Затем, как меня и попросили, я объявил, что поищу местечко получше, поднял свой холодильник с дороги и покатил прочь от камеры, позволяя Антуанетте произнести заключительные слова. Когда мы вышли из эфира, я остановился и поднял глаза на дорожный знак, который висел надо мной. На нем был изображен человек в вязаном шлеме, а ниже было написано:

ВЫ — ПОД ПРИЦЕЛОМ

Спасибо, «Ар-ти-и». Они привезли меня в одно из самых опасных мест во всей Ирландии и заставили бродить по нему с холодильником. За этим, вероятно, следили республиканские военизированные подразделения, которые, когда мы душевно распрощались в эфире, вернулись в штаб-квартиру, составляя один из труднейших докладов, который им когда-либо приходилось делать.

— Мы выяснили, зачем сюда приезжала съемочная группа.

— Вот как? И зачем?

— Они разговаривали с парнем, который стоял у дороги с холодильником, а потом покатил его дальше на тележке.

— Имонн!

— Да?

— Когда ты в последний раз отдыхал?