Я был готов совершить одиночное плавание.

– Ты уверен, что с тобой ничего не случится? – как невероятно заботливый папочка, спросил Юлиан.

– Со мной все будет отлично, – ответил я, как невероятно уверенный в себе подросток.

Был вечер четверга, и мы стояли на автовокзале Кишинева, три с половиной часа назад попрощавшись с Анитой, Сорокой и тремя моими цыганскими подругами. До сих пор я передвигался по столице в сопровождении кого-нибудь, но сейчас чувствовал, что набрался достаточно опыта, чтобы самостоятельно добраться до дома. Юлиан дал мне невероятно подробную инструкцию, вплоть до последнего фонарного столба. Я не мог провалить экзамен.

Макси-такси, как их называли, казались хорошей идеей, и в городе их было видимо-невидимо. Миниавтобусы, которые можно остановить в любом месте на дороге и которые высаживали по требованию где угодно; в качестве средства передвижения они понравились мне больше всего. Городские трамваи выглядели не слишком заманчиво: и без того битком набитые пассажирами, они все равно останавливались, чтобы бесцеремонно заглотить хотя бы еще одного – из тех, кто вечно пытается впихнуть рубашку в переполненную корзину для белья. О таком знаке, как «мест нет», в этом городе слышать не слышали.

Запомнив адрес до последней буквы, я подошел к макси-такси. Я попытался дать водителю деньги, но он их не взял и нетерпеливо махнул рукой, веля отойти. Странно. Я думал, это частный вид транспорта, и наверняка он не бесплатный? Я сел у окна и начал искать ориентиры, по которым мог бы отследить свой путь. Тут я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел женщину, протягивающую мне банкноту в один лей. Совершенно незнакомая женщина. Похоже, за меня платили в городском общественном транспорте. Не удивительно, что экономика страны в бедственном положении – эти молдаване совершенно не способны понять сущность свободного рынка. Я улыбнулся женщине и отказался от ее милого предложения, но она нахмурилась и, что-то пробормотав, силой всучила мне бумажку. Я сидел в изумлении, держа перед собой деньги, как грязный шприц, пока женщина не указала на человека передо мной и не дала жестом понять, чтобы я передал банкноту ему. А, наверное, она должна ему деньги, подумал я, робко постучал соседа по плечу и передал бумажку ему, довольный тем, что выполнил свой долг посредника при взыскании долгов. Вместо того чтобы меня поблагодарить, человек просто взял деньги и передал женщине, сидящей перед ним. Ничего себе! Сколько пассажиров в этом автобусе должны друг другу? Это продолжалось до тех пор, пока деньги не дошли до водителя, а тот обернулся и сердито что-то мне прокричал, и я наконец понял, в чем дело. Ты заходишь, садишься и передаешь лей водителю. Слегка запаниковав, я извинился, вполне вероятно, по-итальянски, а не по-румынски, и передал вперед собственный взнос, пока другие пассажиры демонстрировали хорошо отрепетированные мрачные мины. С этой трудностью мы справились, так что остаток пути должен обойтись без приключений, подумалось мне.

Я и не предполагал, насколько заблуждался. В квартале от автовокзала дорога была перекрыта, и полицейские неистово размахивали жезлами, перенаправляя поток по маршруту, на котором не было ни больницы, ни церкви, ни кольцевых развязок, упомянутых Юлианом. Мы расстались с ним всего пять минут назад, а я уже совершенно потерялся в незнакомом городе в компании враждебной толпы и подозрительного водителя. До этого меня дважды подвозили из Центра журналистики до квартиры, но оба раза был поздний вечер, и я не запомнил никаких ориентиров, которые могли бы сейчас пригодиться. Все, что я помнил, – пейзаж, который Григор показал мне в первый вечер, когда вывел через заднюю дверь и через сад, а именно – магазин «Авида» на главной улице, где останавливались все автобусы, трамваи и макси-такси.

В отчаянии я всматривался вперед, в надежде, что магазин может возникнуть из ниоткуда, но чуда не происходило. Пожалуй, стоит оценить ближайшие перспективы. Без карты, практически не зная языка и понятия не имея, куда мы едем, на успех рассчитывать вряд ли приходится. Через десять минут – а Юлиан упоминал, что ровно столько займет моя поездка – я решил, что должен что-то предпринять, пока не очутился в какой-нибудь «малине» на окраине города. Макси-такси было переполнено, пассажиры стояли почти вплотную друг к другу. Я схватил сумку и стал пробираться вперед, чтобы попросить водителя о помощи.

Когда я до него добрался, он остановил автобус, чтобы, к моему большому облегчению, выпустить пассажира. Здесь было слишком много народа, а мне требовалось свободное пространство, чтобы прильнуть к окну и таки высмотреть неуловимый магазин «Авида». Девушка вышла, но водитель решил посадить еще троих. О чем он думал? Здесь же попросту нет места. Двое влезли, а вот у третьего никак не получалось. Водитель обернулся ко мне, указал на мою сумку, которую я прижимал к груди, и сделал знак, чтобы я поставил ее на пол у рычага переключения передач. Нехотя, под огнем настойчивого и сварливого румынского, я послушался. Это помогло еще одному телу втиснуться в автобус.

Отлично, вот веселье. Теперь согнуться, чтобы выглянуть в окно и не упереть зад в лицо пожилой даме, сидящей слева, сделалось весьма затруднительно. Она выглядела слегка шокированной, видимо, никогда раньше не видела британскую задницу так близко. Если все будет продолжаться в том же духе, через десять минут она сможет избрать мой зад в качестве темы в «Слабом звене».

Когда автобус снова остановился, двое протиснулись мимо меня, чтобы выйти, а вошли, что поразительно, четверо. В итоге, что не могло не насторожить, меня оттерли от моей сумки в глубь автобуса; учитывая, что за затылком впереди стоящего, в шею которого я уткнулся носом, я ничего не видел, кто угодно мог взять мою сумку, и я ничего не мог с этим поделать. В сумке лежала камера, которая стоила столько, сколько зарабатывает средний молдаванин за три года. Кому-то сегодня может крупно повезти. И точно не мне.

Как раз когда я отказался от изнурительных поисков ответа на вопрос «Что, черт возьми, мне делать?» и решил, что единственный выход – расплакаться и во все горло заорать: «Хочу к маме!», чудо все-таки произошло – мы подъехали к магазину с надписью «Авида» над витриной.

– Стоп! – завопил я, пробираясь к передней двери.

Ворча, толпа расступилась, насколько смогла, и я пробрался сквозь эту калькуттскую давку к передней площадке автобуса. К моему огромному облегчению, сумка с ее ценным содержимым оставалась нетронутой. Похоже, годы при коммунистической дисциплине, когда преступников жестоко наказывали, искоренили в Молдове воровство. Ничего, несколько лет капитализма – и все встанет на свои места. Я поблагодарил свою счастливую звезду, схватил сумку и с облегчением спрыгнул на тротуар.

Я с удивительной легкостью нашел задние ворота к дому и прошел через маленький, но густо засаженный сад Григора, обогнул дом и направился к задней двери. Дойдя до нее, я понял, что снова столкнулся с проблемой. В руке я держал ключ от передней двери, а сам стоял у задней. Подумаешь, скажете вы – пройдись по дорожке к нужной двери. Легко сказать: путь преграждала крупная немецкая овчарка, сидевшая на цепи у будки и смотревшая на меня взглядом, который выдавал в ней террориста-фанатика. Пес выглядел злобно. Он явно был голоден. И скалился так, будто с удовольствием вцепился бы зубами в мою ногу.

Вот досада. Никто из хозяев не вернется раньше, чем через три-четыре часа, а, учитывая недавний опыт, у меня может не получиться возвратиться на макси-такси в Центр журналистики. Я взвесил все за и против и решил, что смогу пробежать мимо собаки. Если я как следует разбегусь, то разовью достаточную скорость, чтобы она не успела как следует вцепиться в мою ногу. Однако я знал, что ошибка грозила травмой, а состояние моего здоровья имело первостепенное значение, учитывая, что я приехал в эту страну исключительно в спортивных интересах. Я не знал ни одного профессионального теннисиста, который готовился бы к матчам, бегая перед бешеными немецкими овчарками – может, за исключением Горана Иванишевича. Это было рискованно, но в конце концов я пришел к мысли, что рискнуть стоит. Более того, у меня была отличная, хотя, может, и непредусмотрительно глупая идея снять это событие на пленку, чтобы показывать потомкам свое героическое столкновение с диким псом.

Я молча начал устанавливать штатив для камеры, прямо там, где кончалась цепь. Это почему-то не понравилось псу, и он яростно залаял. С каждым щелчком раздвигаемых ножек штатива мой собачий друг злился все сильнее, так как, с его точки зрения, я был не только злостным нарушителем границ, но еще и устанавливал некое оборудование, безусловно предназначенное для издевательств над собаками. У меня поневоле затряслись руки. Оглушительный лай сопровождался лязгом цепи – возмущенный пес старательно предъявлял во всеуслышание обвинения человеку, который собирался начать ритуальную пытку. Сочетание этих звуков превосходило громкостью любую домашнюю сигнализацию. Я пытался успокоить собаку, но она не обращала никакого внимания на мои мольбы: «Эй, ты там, это всего лишь штатив».

К тому времени, когда штатив был полностью смонтирован, поодаль показался старик-сосед. Он что-то громко прокричал мне на румынском, стараясь перекрыть дикий гам. Старик, похоже, был уверен, что поймал с поличным вора. Для пса мой штатив был похож на инструмент пыток, а в глазах соседа выглядел агрегатом опытного взломщика. Он начал махать руками. У меня были все причины подозревать, что он угрожает вызвать полицию. Надо было его успокоить, но я не знал, как сказать по-румынски: «Я не вор, я просто устанавливаю камеру, чтобы снять злую собаку». В самоучителях почему-то нет полезных фраз для общения в быту. Я закричал в ответ на английском и внес свой вклад во всеобщую какофонию.

– Все в порядке, я здесь живу! – как можно более доброжелательно гаркнул я.

Появилась какая-то женщина, желавшая выяснить причины неожиданной шумихи. Я продолжал на предельной громкости бесполезно пререкаться со стариком, пес норовил разорвать цепь, чтобы загрызть меня на месте, а ошеломленная женщина наблюдала за происходящим. Юлиан бы мною гордился.

Наконец старик пришел к выводу, что я не взломщик. Вероятно, потому, что преступники, как правило, не бродят вокруг дома с потерянным видом и не обсуждают свои дела с соседями, пусть в данном случае мои бессвязные доводы были недоступны для понимания. В редкий миг затишья, когда собака замолчала, должно быть, переводя дух, старик что-то сказал и снова замахал руками, давая понять, что к входной двери можно подойти с другой стороны. Я прошел туда, куда он показывал, и обнаружил, что долгий обходной путь и вправду выводит к передней двери. Старик посмотрел на меня с подозрением.

– Большое спасибо за помощь, – скромно произнес я и направился к двери.

Он изрек пару фраз, которые могли означать что угодно, от: «Рад, что смог помочь» до: «Пошел ты!» Но мне было все равно. Я добрался до дома и смог в него попасть. Причем сам. Разве могло теперь в этой стране меня хоть что-то остановить?

Последующие вылазки в мир независимости были гораздо удачнее. Первая из них была прогулкой до Молдавского национального теннисного центра, который я нашел беспрепятственно, лишенный уникальной способности Юлиана ориентироваться на местности. Я прошел через ворота и слева увидел большой памятник в стиле социалистического реализма – огромный, похожий на греческого бога, полураздетый человек, сжимающий теннисную ракетку с таким видом, будто именно она решит все проблемы человечества. Образ, нашедший отклик в душе конкретного наблюдателя, который слишком хорошо понимал, что теннисной ракетке придется решить, по крайней мере, одну из его проблем. Хотя я сильно опасался, что у теннисной ракетки никогда и не появится такой возможности.

Я полагал, что без помощи Юлиана любая форма общения с теми, кто заведует центром, будет невозможна или, по крайней мере, неудовлетворительна. Но, уже не в первый раз за этот необычный день, глубоко заблуждался. Ян не говорил по-английски, но все же мы отлично друг друга поняли.

Ян, невысокий и коренастый парень, окликнул меня, несколько минут с интересом наблюдая, как я бесцельно брожу вокруг теннисного корта. Первоначальный обмен фразами никому из нас не помог разобраться, кто мы такие или что каждому из нас надо. Но затем последовал неожиданный поворот.

– Est-ce que vous parlez français? – спросил Ян.

– Oui, je parle français, – ответил я, открывая неожиданно новый мир общения.

Французский Яна был гораздо более адекватным, чем французский Дины, и он смог объяснить мне, что является директором теннисного центра, а потом принялся излагать трудности, с которыми столкнулся молдавский теннис. Я узнал, что когда-то Молдова могла похвастать лучшим теннисистом во всем СССР в лице Ури Горбана, но теперь он не может попасть даже на низшую строчку мирового рейтинга, так как у него нет денег, чтобы ездить на соревнования. Грустная правда жизни в том, что правительство, которое не может себе позволить освещать улицы в столице, никогда не посчитает важным отправлять многообещающих теннисистов за границу.

Когда я рассказал Яну, что я делаю в его стране, он улыбнулся, но через секунду его лицо снова приобрело выражение «работа прежде всего». Я уже начал к этому привыкать. Это не та страна, где поднимают шумиху. На вопрос о том, можно ли мне сыграть в теннис на этих кортах с несколькими местными футболистами, Ян и бровью не повел: бесстрастное выражение лица и ответ в том смысле, что пожалуйста, если не совпадет по времени с молодежными тренировками, которые проходят на всех кортах. Когда я спросил, могу ли позвонить заранее, чтобы убедиться, что тренировок нет, Ян поставил передо мной дилемму.

– Le téléphone ne marche pas, – сказал он, смиренно пожав плечами. – Nous n'avons pas payé donc ils ont coupé la ligne.

Телефон отключили. По счетам никто не платил, и поэтому в Национальном теннисном центре отключили именно телефон. Не помню, чтобы такое бывало во Всеанглийском клубе в Уимблдоне.

Заход в бар «Виктор» стал еще одним проявлением моей растущей самоуверенности. Пару раз до этого по пути домой я видел маленькую красную неоновую вывеску, но никогда раньше не спускался по ступенькам в бар, чтобы испробовать местного пива. Сегодняшний день был особенным. Сегодня все было по-моему. Сегодня я был мерилом Молдовы. Тем не менее, подходя к толстой деревянной двери бара, я начал опасаться, что она поставлена там, чтобы спасти невинных от порочного мира молдавских отбросов общества. Я не сразу осмелился толкнуть дверь, боясь, что за ней могут скрываться члены мафии, наркоторговцы, сутенеры и проститутки, и у каждого свои мотивы ограбить наивного англичанина, который добровольно вошел в их логово.

Меня поприветствовал человек в элегантном костюме и со скрипкой в руках, который вполне мог сойти за гангстера из фильма тридцатых годов, если бы не лицо – слишком теплое, слишком открытое и слишком великодушное для гангстера. Этим славным малым с шикарными усами оказался человек по имени Марин, он и стал главным героем вечера, совершенно не похожего на все, что я видел в Молдове до сих пор.

Узнав, что я из Лондона, Марин оживился, так как это означало, что он мог поговорить со мной на том, что, по его мнению, было английским языком. Когда он ко мне обращался, я вежливо улыбался, изо всех сил стараясь не выдать отсутствующего взгляда в ответ на его невнятные речи. Кое-что я все-таки понял – мне представили Галину, девушку за барной стойкой, чьи красивые черты затмевала лишь улыбка. Ее зубы, похоже, были деревянными, причем нелакированными. Она не была из числа поклонников молдавских дантистов, если таковые вообще существовали. Я не видел никаких доказательств того, что содержание зубов в хорошем состоянии является приоритетом этого общества. Действительно, и кому это надо? Ни одного прецедента. Советская власть в этой стране не сделала ничего, чтобы возбудить интерес к зубной гигиене. Ни один пятилетний план не упоминал ортодонтов. Ленин, Троцкий и Сталин обходились без брекетов, так что и все остальные могли обойтись без них. Кроме того, не было причин считать, что установка металлических конструкций на коренные зубы рабочего поднимет производительность труда.

Марин сообщил мне за тот час, что играл на скрипке, больше, чем, если бы разговаривал со мной на своем гибридном английском всю жизнь. Он играл в дуэте, в котором, бесспорно, был талантливой половиной. Его партнер сидел со скучающим видом за клавиатурой, которая издавала раздражающие электронные звуки, пытаясь подыгрывать искусной скрипке Марина. По-моему, аккомпаниатору следовало выступать соло и выпустить альбом под названием «Тоска зеленая. Без аккомпанемента», и страшно хотелось столкнуть его, выдернув инструмент из розетки.

Когда я достал свою камеру, чтобы заснять Марина, мой статус в баре резко изменился. Меня посчитали искателем талантов, который «откроет» местных и прославит на Западе. Марин изобразил столь ослепительную улыбку, что в глазах чуть не забегали солнечные зайчики, а клавишник даже умудрился состроить такое выражение лица, которое говорило, что, возможно, ему не так скучно, как кажется. Галина моментально трансформировалась из барменши в певицу ночного клуба, схватила микрофон и исполнила пару ужасных поп-песенок, временами сверкая темно-коричневыми деревянными зубами. Сомневаюсь, что ее ждет карьера на Западе. Эта улыбка в действительности гарантировала всего один концерт в году – на рождественской вечеринке общества столяров и плотников. А мне от открытой мною «звезды» требовался более стабильный доход. У Марина определенно был талант, но, вероятно, ему все же не достичь кассовых сборов Ванессы Мэй. Ну ничего, я постараюсь отказать как-нибудь помягче, а пока посижу, попью пиво и посмакую редкую возможность «почувствовать себя кем-то особенным».

Потом меня пригласили за столик со здоровенными ребятами, к которым я, возможно, побоялся бы присоединиться, если бы не был «королем бара». Они тоже попозировали для камеры, ослепительно улыбаясь, подняв очки и даже исполнив подобие русской народной песни, после чего я почувствовал облегчение, что я не русский. Один из них, наименее талантливый певец, помахал перед объективом теперь уже постоянно работающей камеры своим удостоверением, и, к собственному удивлению, я прочитал, что сижу рядом с начальником полиции Кишинева. Невероятно, но факт. Я выпивал с начальником полиции. Я действительно неплохо справлялся в одиночку.

Песни, веселье и всеобщее добродушие продолжались до полуночи, а потом последовали прощания, обилие пьяных объятий, и я поковылял к дому, забыв обо всех ночных опасностях, угрожающих иностранцам, чрезвычайно уверенный в том, что любой грабитель дважды подумает перед тем, как ссориться с хорошим другом майора Виорела Виеру.

Я пошел спать, воодушевленный тем, чего достиг с тех пор, как выпорхнул из-под заботливого крылышка Юлиана. После пары аварийных посадок мне удалось самостоятельно пролететь несколько ярдов. Скоро я смогу парить над облаками. По крайней мере, я доказал, что здесь все-таки можно чего-то добиться. Наконец у меня появились первые доказательства в поддержку моей теории, что в жизни старания всегда вознаграждаются. Теперь я знал, что моя миссия здесь в высшей степени выполнима. Я взял быка за рога, и, более того, если понадобится, у меня под рукой был начальник полиции, который сможет дать ему пинка.