– Он не начальник полиции, – поднял меня на смех. Юлиан, развернувшись на своем стуле в Центре журналистики, когда я показал ему то, что отснял накануне вечером.

– Хорошо, тогда майор полиции. Какая разница?

– Майор – не начальник. Ну да – то, что там написано, означает звание, но довольно невысокое – возможно, что-то вроде вашего сержанта.

– О, ну, если что, он все равно сможет помочь.

– Да не сказал бы. Если в этой стране тебе нужна помощь, то лучше. дружить с мафией, а не с полицией. Мафия контролирует все.

– Ясно.

Юлиан – мастер испортить настроение. Он словно считал своим долгом возвращать романтичных идеалистов к реальности. Юлиан полагался на факты. А я – на мнения. Мы были неплохой командой, и история наших достижении это доказывала. До сих пор мы ничего не достигли.

Так было до 11.15 утра, пока Юлиан не ответил на телефонный звонок и я не получил невероятно хорошие новости.

– Это был Григорий Корзун, – сказал Юлиан, пытаясь сдержать улыбку.

– Кто это?

– Президент «Тилигула», клуба в Тирасполе, в котором играет Сергей Строенко.

– Ах да, точно, – ответил я, притворяясь, что отлично знаю, кем были мои футбольные противники. – И что он сказал?

– Что ты можешь приехать к ним в Приднестровье в любое время. Будешь его гостем и остановишься в отеле, при котором есть теннисный корт, а он договорится об игре со Строенко.

– Ты шутишь! – произнес я, не зная, что невероятнее – эти новости или то, что Юлиан умеет шутить.

– Нет, он так и сказал.

Это подтверждение было музыкой для моих ушей.

– Да! – выкрикнул я, подпрыгнув от радости.

Это явно не по-молдавски открытое выражение эмоций заставило несколько человек за компьютерами обернуться в мою сторону, кто-то смотрел с удивлением, кто-то с неодобрением. Но никто ничего не спросил. Я начал понимать, как устроен процесс мышления у местных жителей:

«Англичанин Тони узнал какие-то захватывающие новости, но это его дело, а не наше. Мы не позволим его громким восклицаниям и жестам ненадлежащим образом отвлекать нас от наших утренних дел. Возможно, когда-нибудь мы узнаем, что это за новости, но сейчас вполне достаточно поворота головы».

– Коринна! – воскликнул я, без предупреждения ворвавшись в ее кабинет. – Только что произошло нечто удивительное!

Мне нужно было с кем-то поделиться этой новостью, и я подумал, что Коринна меня поймет. Ее муж Аурел работал в «Рэнк Ксерокс», и оба имели право путешествовать за границу. Она уже видела, как люди радуются.

– Это великолепные новости, – сказала она, терпеливо выслушав мою взволнованную болтовню. – Надеюсь, он серьезно.

– Конечно, серьезно, – выпалил я. – Зачем еще ему такое говорить?

– Не знаю, но если он серьезно, то это хорошие новости.

Может, Коринна часто ездила на Запад, но в целом она однозначно оставалась истинной молдаванкой. Осторожная, осмотрительная и все контролирующая. Я же был совершенно другим. Как я мечтал о короткой передышке от этой рациональной, дисциплинированной среды! Мне хотелось проблеска страсти, хотелось хоть разочек узреть проявление вспыльчивого темперамента и стать свидетелем истинной радости жизни. Даже американцы в офисе, Карен и Том, узнав о моих хороших новостях, лишь выдавили робкую улыбку и несмело произнесли: «Это же здорово, да?» До того, как влиться в молдавскую среду, они точно бы первыми вскочили, хлопнули меня по плечу и завопили во всю глотку: «Молодец!» Но они пробыли в Молдове слишком долго и медленно, но верно начинали становиться такими же бесстрастными, как и все остальные.

Обед с Леонидом принес подобие следующей волны позитива, которая неумолимо катилась на меня. Аеонид был спортивным корреспондентом, о «немедленной» встрече с которым Юлиан договорился пять дней назад. Похоже, он обладал энциклопедическими познаниями в молдавском футболе, и я забрасывал его вопросами полтора часа подряд. Он показал мне список субботних игр, и один матч тут же обратил на себя мое внимание.

ФК «АГРО» – «ДИНАМО», БЕНДЕРЫ

В голове сложилась сюрреалистическая картина. Какое это, должно быть, необычайное зрелище! В момент постыдной политической некорректности я представил, как за «Динамо» из Бендер выступают одиннадцать ребят, жеманно просящих друг друга «Пасуй же мне, противный», а противостоит им команда растерянных головорезов из ФК «Агро».

В менее легкомысленной заметке я прочел, что на следующий день состоится домашний матч местной команды «Зимбру» с клубом «Олимпия» из Бельцев, и все единогласно заявили, что я должен сходить на игру и встретиться после матча с футболистами. Меня должны принять дружелюбно, подумал я, потому что футболисты уже наверняка получили теннисные футболки из Уимблдона, которые я им отправил.

Да они просто должны сгорать от желания меня увидеть.

– Ты не будешь сегодня с нами ужинать? – разочарованно спросила Елена в прихожей. – Ты со вторника с нами не ешь.

За первую неделю я, конечно же, понравился ей, а она – мне. Ее пухленькое розовощекое личико освещало мое утро, и все эти дни я ждал вечера, чтобы увидеть, как она подбежит ко мне с тем или иным вопросом, чаще всего с домашним заданием по английскому. В обмен на мою помощь она великодушно научила меня румынской фразе, которая, как я подумал, могла мне пригодиться.

– Ma numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu cà-i voi bate la tenis pe toji din echipa naţionala de fotbal. Vreti sa jucati eu mine?»

(«Меня зовут Тони. Я из Англии. Я поспорил, что обыграю всю национальную футбольную команду в теннис. Вы сыграете со мной?»)

Это, полагал я, должно сработать.

Причина, почему я решил не ужинать с семьей, заключалась в том, что в пятницу вечером я хотел куда-нибудь сходить и посмотреть на ночную жизнь Кишинева. Когда я уже собирался выходить, из своей комнаты показался Адриан и перехватил меня на лестнице.

– Я встречаюсь с друзьями. Могу довезти до центра, если хотите, – сказал он.

– Было бы замечательно.

Я также подумал, что это избавит меня от очередной непростой самостоятельной поездки на макси-такси, однако оказалось, что существует более простой способ передвижения.

– Я предпочитаю ходить пешком, – сказал Адриан, когда мы дошли до автобусной остановки.

– Но это не слишком далеко?

– Всего сорок минут. Мне нравится ходить пешком.

– Но на улице нет фонарей – не слишком темно?

– Только если не знаешь, куда идти.

– А ты знаешь, куда идти?

Адриан остановился и хитро посмотрел на меня.

– Трудно сказать. А кто-нибудь вообще знает, куда идет?

Этот парень оказался не так прост, как я думал вначале.

– Справедливое замечание, Адриан, но я все-таки говорю в прямом смысле, а не в переносном. Тут повсюду люки без крышек. Мне бы не хотелось умереть таким образом.

Не могу сказать, что знаю, как хочу умереть, но в первой десятке любимых способов падение в люк в кромешной темноте в чужой восточноевропейской столице, возможно, займет разве что седьмую строчку.

– Я знаю, где люки. Никто не умрет.

Никто не умрет. Всегда приятно такое услышать до выхода из дома в пятницу вечером.

Долгая прогулка дала мне возможность узнать Адриана получше, ведь его отношение до сих пор ограничивалось молчанием и отсутствием особого интереса к тому, что я делаю в Молдове. (Один бог знает, как он умудрился вырасти таким в этой стране.) Однако в следующие сорок пять минут я узнал, что временами он все же задумывался о том, почему некий англичанин появился в его доме.

– Ваше пари показалось мне забавным, – произнес он, хватая меня за руку и обводя вокруг чего-то, предположительно, чтобы не допустить моего падения в люк, – но не представляю, как его можно выиграть.

– А почему нет?

– Не думаю, что спортсмены согласятся сыграть с вами.

– О, думаю, согласятся.

– Почему вы так уверены?

– Я вовсе не уверен. Мы не можем быть уверены ни в чем, – заявил я, но тут же добавил: – И в этом я тоже не уверен.

– Тогда почему вы это делаете? Вы же сильно рискуете.

– Потому что хочу выиграть пари и доказать свою правоту. Риск меня не пугает. Я люблю рисковать.

– Это же плохо. Рисковать.

– О, я не согласен, Адриан. Ничем не рисковать значит рисковать всем.

– И что это значит?

Я надеялся, что он не спросит об этом. Глубокомысленные изречения звучат гораздо весомее, когда их не просят пояснить.

Через двадцать минут мы дошли до бульвара Штефана чел Маре, который был единственной в Молдове освещенной улицей. Я снова наслаждался роскошью иллюминации, которую раньше принимал как должное, и теперь видел окружающие дома. Одним из них было главное здание парламента страны, напротив которого в 1991 году объявили о независимости от СССР. Как бы мне хотелось присутствовать при этом историческом событии, всего по одной причине – чтобы встать в сторонке и произнести:

– И они считали, что живут в Молдове… Вот теперь да, вот это настоящая Молдова!

Адриан рассказал, что правящая партия состоит в основном из бывших коммунистов, которые владеют процветающим бизнесом и пользуются своим положением в правительстве, чтобы процветать и впредь.

– Они все продажны, – сказал он с непоколебимой уверенностью.

– А что с оппозицией? Они лучше? – спросил я.

– Все они одинаковы. Никакой разницы.

– А с коррупцией кто-нибудь борется?

– Некоторые журналисты публикуют статьи, обличающие расхищение государственных средств, но и только. Мы, молдаване, очень хорошо умеем пожимать плечами. Есть старая молдавская народная песня о трех пастухах…

Адриан действительно воодушевился. Раньше я его таким не видел.

– …один был венгром, другой валахом, а третий молдаванином. Венгр и валах завидовали молдаванину из-за того, что у него много овец в отаре, и задумали его убить и поделить его овец, но волшебный ягненок поведал ему об их планах и предупредил, чтобы он был осторожен. Вместо того чтобы попытаться избежать смерти, молдавский пастух попросил ягненка передать его семье, что он женился на красивой девушке, то есть на смерти, и что они должны организовать похороны и по справедливости разделить его оставшиеся богатства.

– Очень невеселая история, – заметил я, когда Адриан умолк, очевидно устав от долгого разговора на английском.

– Вообще-то, нет, – заспорил он. – Православная вера учит смиряться с судьбой.

– Может, ты и прав, – ответил я, сдерживаясь, чтобы не сказать то, что на самом деле думал.

А думал я о том, что между смирением с судьбой и потерей надежды – очень тонкая грань.

Адриан оставил меня у безвкусного творения советской архитектуры шестидесятых, а именно – у оперного театра, и побрел в темноту, чтобы встретиться с друзьями. Я собирался сходить в ресторан «Баррикуда», который рекомендовала мне Коринна. Обычно я не люблю ужинать в одиночестве, но на сей раз я с нетерпением ждал возможности понаблюдать за тем, как едят люди в одном из немногих фешенебельных ресторанов столицы. По совету Адриана, я свернул с бульвара Штефана чел Маре на улицу Пушкина и снова оказался в кромешной темноте. В этот раз все было по-другому. В этот раз я был один. И не знал, где разбросаны открытые люки.

В темноте начинаешь ко всему прислушиваться. Звуки шагов, шорох пальто и внезапные резкие голоса кажутся оглушительными. В этой жуткой атмосфере кажется, будто тебя окружают враги. Я начал понимать, насколько беззащитен. Меня мог обидеть кто угодно, даже карапуз с преступными наклонностями. Единственное, что было в мою пользу, – никто не видел, что я до смерти напуган, и у меня был хороший шанс своим подозрительно медленным шагом и тяжелым от страха дыханием тоже кого-нибудь испугать.

Я услышал громкий голос справа от себя; судя по интонации, мне задали вопрос. Все, что я понял, – что надо идти дальше и молиться, чтобы рука мошенника не дотянулась до меня и не оттащила в сторонку для быстрой и жестокой инвентаризации моих карманов. К счастью никто меня не тронул, и, по мере того, как расстояние между мной и потенциальным обидчиком увеличивалось, я начал думать, что враждебным, возможно, окружение было лишь в моем воображении. Вопрос, который мне задали, вполне мог быть абсолютно безобидным, вроде: «У вас нет лишней монетки?», или: «Не знаете, который час?», или: «У меня тут небольшая проблема с кроссвордом, вы случайно не знаете столицу Польши?»

От дверей «Баррикуды» меня довольно бесцеремонно прогнали прочь, потому что я не зарезервировал столик. Через окна цокольного этажа ресторана я видел, что заведение абсолютно пустое, но этот факт, похоже, никак не влиял на мнение придурка у входа. Я не стал спорить, по своему жизненному опыту зная, что в споре со швейцаром столько же смысла, сколько в заявке на проведение Олимпийских игр в Манчестере.

Несмотря на неудачу, я снова потащился через темноту к бульвару Штефана чел Маре, где продолжил ночной разгул, но увидел лишь, что те немногие бары и рестораны, мимо которых я прошел, тоже совершенно пусты. Ради бога, это же вечер пятницы – что происходит? Я вспомнил популярную песню, написанную в честь этого дня недели – «Пятница в моих мыслях», еще есть целая сеть ресторанов под названием «Слава богу, сегодня пятница!» На Западе вечер пятницы представляет собой окончание недели мытарств и трудовой каторги и сам по себе является мини-праздником, возвещающим о свободе выходных. Из того, что мне довелось увидеть здесь, похоже, вечер пятницы в Молдове подобного статуса не имел. Итак, проигнорировав, по крайней мере, четыре заведения, которые мало чем походили на рестораны, потому что либо пустовали, либо были неприятны на вид, либо и то, и другое, я заказал пиво в тихом баре и решил поужинать в первом попавшемся ресторане. Несмотря ни на что.

– Будьте добры, «бит мак» и картошку, – сказал я девушке в униформе за кассой.

Да, боюсь, дошло до этого. Поиски ночной жизни и культуры привели меня в «Макдональдс». Я молился за молдаван, чтобы это не стало будущим их культуры.

– О zi buna, – сказала девушка. Да, эти слова сулили бесперебойное получение прибыли в глобальном масштабе.

Насколько я понял, это означало: «Хорошего дня!» А что еще это могло значить? Подобные банальности меня ужасно раздражают. Я не имею ничего против общепринятой вежливости и манер, но «спасибо» и «до свидания» вполне достаточно. Всегда, когда кто-то в ресторане быстрого обслуживания говорит мне: «Хорошего дня», хочется вернуться в это заведение на следующий день и рассказать в подробностях, как я провел день накануне – в мельчайших подробностях, – причем именно тогда, когда они очень заняты.

Я подошел к невыразительному пластмассовому столику и сел на стандартный для «Макдональдса» пластиковый стул, спроектированный так, чтобы вполне можно было потреблять пищу, но вот наслаждаться, откинувшись на спинку и отдыхая после еды, совершенно неудобно. Можно представить, как какой-нибудь амбициозный предприимчивый американец встает и говорит на собрании на тему «Максимизация прибыли»:

– Каждая секунда сидения за столом человека, который не ест, стоит нам долларов и центов. Помните: время – деньги.

Я пошел домой, неудовлетворенный как едой, так и тем, что увидел. Я расстроился из-за того, что какой бы ужасной ни была экономическая система, такие страны, как Молдова, отчаянно стремятся заменить свою систему той, которая тоже очевидно неполноценна. Они хотели стать капиталистами, и быстро. Однако это ответ. А теперь им нужно придумать вопрос.

Той ночью я заболел. Мой желудок бурлил, как мини-вулкан, а содержимое кишечника эвакуировалось так же стремительно, как Лондон во время войны. Я ощутил первые признаки бурчания в животе в начале дня, но решил проигнорировать их в надежде, что все пройдет. Это срабатывает очень редко (только если с алиментами, а вот в остальном – с ипотечными кредитами, навязчивыми ухажерами и оккупационными войсками – почему-то нет), но мне всегда казалось, что стоит попробовать. Эта тактика снова подвела. Желудок, как бы выразиться поточнее, наконец восстал против смеси восточноевропейских продуктов, которые ему предлагали последние дни. Ирония в том, что пища, которая, похоже, запустила процесс открытия шлюзов, была западной. «Бит мак» и картошка фри. Чертов корнишон.

До сих пор мой желудок неплохо выдерживал невзгоды путешествий по всему миру, он определенно вел себя значительно лучше, чем кишечник моего бывшего попутчика Тима, чей желудок очистился от содержимого, едва паром вошел в док в Кале. Конечно, у такого страдальца в сумке всегда есть полный медицинский кабинет, с зельями, регулирующие скорость, с которой человек прощается с потребленной ранее пищей. Моей проблемой было то, что я был безнадежно не подготовлен. Мне не хотелось беспокоить двух спящих в доме врачей, поэтому я произвел быстрый досмотр своего багажа в поисках лекарств, но нашел только леденцы «Стрепсилс». Черт. Что ж, я все-таки взял один леденец, подумав, что не принять совсем ничего – откровенная халатность.

Это была скверная ночь. Восемь бесконечных часов я дрожал в постели, зная, что пройдет минута – и сомнительная канализационная система дома получит от меня еще один депозит. Я пытался убедить себя, что это не такой уж отрицательный опыт.

Ничего. Это закаляет характер, думал я.

Но насколько я нуждался в подобной закалке? Даже если нуждался, разве я не достиг того возраста, когда можно дружить с «укрепителями характера»? С солидной компанией укрепителей, рекомендации и все прочее, которые делали бы свою работу и не подводили бы меня?

В 4 часа утра, ослабевший, в состоянии, близком к белой горячке, я начал впадать в бред. Мне грезился бригадир с пивным животом, во главе компании укрепителей.

Бригадир: И вы хотите, чтобы мы сделали что-то с вашим болевым порогом?

Тони: Да, с ним определенно надо что-то делать. Может, вы сможете его поднять?

Бригадир: Можем, но подъем – серьезная работа. Это займет, по меньшей мере, четыре недели.

Тони: О, я надеялся, вы справитесь быстрее.

Бригадир: Здесь без вариантов. Это хитрые штуки – болевые пороги. Вы выглядите так, словно теряете душевные силы.

Тони: Правда? А дорого починить?

Бригадир: Да нет. Мы можем просто зацементировать.

Тони: Хорошо. Кстати, насчет цемента… и трещин… вы не могли бы зацементировать мой зад?

Бригадир: Могли бы, но не раньше вторника.

Тони: Это нехорошо, мне нужно сейчас. Разве вы не видите, что дело срочное?

Бригадир: О боже. Ваше терпение в ужасном состоянии. Кто вам его строил? Держу пари, какие-нибудь ковбои. Они портят нам всю репутацию.

Наконец наступило утро. Я мог с уверенностью сказать, что, кроме жизненно важных органов, в моем теле не осталось никаких плотных веществ. Меня утешало только то, что горло не болело и за всю долгую адскую ночь я ни разу не кашлянул. «Стрепсилс» и правда помогает.

Все еще ощущая озноб, я спустился, чтобы позавтракать с семьей. Появилась возможность воспользоваться тем обстоятельством, что я жил в доме двух врачей, от которых мог получить рекомендации по поводу моего взбунтовавшегося желудка. Даже в такой стране, как Молдова, которая не славится богатыми запасами новейших мировых лекарств, они наверняка смогут мне предложить что-нибудь более эффективное, чем «Стрепсилс». Проблемой, как всегда, была коммуникация. Адриан еще спал, а Елена совершенно не понимала, что означает слово «диарея». (Она, видимо, прогуляла урок английского, на котором изучали тему расстройства кишечника.)

Пока я изо всех сил пытался объяснить, чего хочу, Григор начал предлагать мне еду. Мои вежливые отказы лишь удваивали его старания найти то, чего бы мне хотелось. Вот была картина: англичанин, который пытается описать, что такое диарея, простыми словами, понятными 11-летней молдавской девочке, чей отец обшаривает холодильник и ставит перед носом вышеназванного англичанина один за другим молочные продукты, а тот от всего отказывается. Всю свою жизнь я готовился к этому. Наконец я кивнул на йогурт, подумав, что, если я этого не сделаю, все может обернуться серьезными последствиями для состояния здоровья Григора. Никакого смысла болеть обоим не было. Таким образом, победу одержал статус-кво, заключавшийся в том, что я болел, а никто об этом не знал.

В какой-то момент я извинился и побежал в комнату, чтобы проверить, не может ли мне чем-нибудь помочь самоучитель румынского. Естественно, он не смог. По всей видимости, его авторы считали, что «акробат» гораздо важней «диареи». Пользы было мало, только если я не хотел, чтобы мне прописали амфетамины. И я вернулся за стол, имея единственное доступное мне решение. К несчастью, этим решением была пантомима.

Я посмотрел на Елену, отчаявшуюся маленькую девочку, не понимающую, что я пытаюсь ей сказать. Я в последний раз покачал головой, когда Григор помахал передо мной чем-то вроде куска свинины. И сделал то, чего мне не хотелось делать, особенно в семье хозяев, которые готовили для меня завтрак, но – обстоятельства вынудили. Я встал, прошел на середину комнаты, показал на свой зад, а потом выбежал из комнаты по направлению к туалету. Это было быстро, не слишком изящно, зато успешно – потому что через секунду, когда я вернулся в комнату, полную людей, отчаянно пытающихся сдержать смех, на столе напротив моего места стоял маленький пузырек с лекарством.

– Спасибо огромное, – вздохнул я, ощутив огромное облегчение.

Наркоман наконец-то получил свою дозу.