— Вот такая у меня теория, — сказал Чуи.
Покидая вместе с интерном отделение неотложной помощи, Меган притворялась, будто слушает его треп. Они жили в одном многоквартирном доме в нескольких кварталах от больницы, и нескончаемый словесный поток казался приемлемой платой за услуги ночного эскорта.
— Так о чем твоя теория? — спросила Меган.
Они шли по коридору к вестибюлю с огромным двухэтажным входом в больницу, построенным во времена Великой депрессии. Бесконечные ремонты не затронули высокие соборные потолки, крытую черепицей крышу, готических горгулий и витражные окна.
Чуи развернул кусочек пиццы, который откопал где-то в отделении, и последние сантиметры исчезли во рту.
— Не понял. Я что, сам с собой разговаривал? — промямлил он. — О Маккене, вот о ком. Мне кажется, он гей.
— Чуи, ничего более дурацкого…
— Нет, ты послушай. Этот парень действует на женщин, как магнит, верно?
— Меня не интересуют…
— А он этим не пользуется. Да, конечно, Люк иногда встречается с девушками — с теми, кто работает рядом. Ну сама знаешь: такими, как ты, например. Но видела ли ты когда-нибудь, как он обхаживает красоток из отделения неотложной помощи? Думаю, что нет. — Чуи, как рефери, развел руки в стороны. — Вот я на его месте…
— Ну вот ты сам же и обнаружил изъян в своей логике.
Приближаясь к выходу, они миновали галерею портретов известных терапевтов. Взгляд Меган, как всегда, остановился на изображении доктора Качински, видного генетика, умершего пять лет назад. Внимание прохожих неизменно привлекала форма головы, а сотрудники больницы непочтительно именовали портрет «Мистер Репа».
Когда они вышли на улицу, в лицо хлестнула волна леденящего воздуха. Меган подняла воротник белого халата и крепко обняла себя за плечи.
Теплее не стало. Тонкий лабораторный халат не спасал от пронизывающего ветра. Холод забирался в рукава, за воротник, просачивался даже через пуговицы.
— Я обмозговывал теорию с прошлой ночи, когда Маккена успокоил огнедышащий Везувий. Он просто уравновешивает сексуальную энергетику системой кунг-фу. — Чуи покивал головой, довольный тем, что нашел основу для гипотезы. — И кроме того, он чересчур аккуратен для простого парня. Кто-нибудь замечал, как Маккена постоянно что-то поправляет в ординаторской?
Они остановились на пешеходном перекрестке, пропуская поток машин.
Меган, почувствовав пристальный взгляд Чуи, храбро посмотрела в ответ.
— Короткая прическа, — сказал он. — Тебе идет.
Такие же короткие волосы, как и сейчас, у нее были восемь лет назад. Она вспомнила, как сидела в спальне на полу и смотрелась в зеркальный шкаф, оценивая урон: это была катастрофа. Только что отец обкорнал ее, возомнив, что в нем дремлет талант парикмахера. «И о чем ты только думал?» — упрекнула его мать. За то, чтобы отец подстриг ее так же, как тогда, Меган сейчас отдала бы все.
Чуи, услышав низкий стрекочущий звук, обернулся: на крышу больницы садился вертолет.
Меган улучила минутку и с болтовни интерна переключилась на образ отца. Его лицо. Поблекшие, нечеткие черты. В Бостоне он, как и дед, был пожарником, крепким и суровым. «Он сильнее огня и не мог умереть», — объясняла она матери в ту ночь, когда отец не пришел домой с пожара, пытаясь убедить ее, что люди, собравшиеся в гостиной, ошибаются.
Когда ноги Чуи сдвинулись с места, его рот раскрылся сам собой.
— …поэтому я подозреваю, что мир погибнет, когда в Землю врежется огромный астероид…
Через двенадцать лет, когда Меган заканчивала медицинскую школу, судьба преподнесла еще один жестокий урок. После трехлетней борьбы с раком легких мать сильно сдала, но умерла от скоротечной инфекционной болезни неожиданно, за десять дней. А могла бы прожить еще несколько месяцев.
У Каллагенов стало привычкой уходить в мир иной, не попрощавшись.
Разделить ее горе было некому. Меган начала работать ординатором, чувствуя себя самой одинокой в мире. Она не знала ни выходных, ни праздников, но пустота в душе казалась бездонной. Люди, ушедшие из ее жизни, стали посещать мысли Меган, как приливы и отливы, вновь напоминая о себе.
Чуи продолжал сотрясать ночной воздух:
— …и целая куча астероидов, которые болтаются между Марсом и Юпитером. Только не спрашивай меня, почему они, скажем, не вращаются вокруг Плутона, но…
Случилось так, что Люк вошел в ее жизнь, когда было особенно одиноко. Его скромные знаки внимания во время дежурств в отделении пришлись очень кстати и совсем скоро превратились в нечто большее, чем приятное развлечение.
Впервые за много лет в ней возродилась надежда, что случайная связь может перерасти в серьезные чувства. Люк спокойной уверенностью и силой напоминал отца. Наверное, поэтому даже сейчас она нуждалась в его уважении — против собственной воли.
С самого начала отношения складывались мучительно. Особенно потому, что Люк ревностно, как за семью печатями, Хранил свои сокровенные мысли и подлинные чувства.
Меган долго верила, что вот-вот, и дверь в этот тайный мир приоткроется. Какой же дурочкой она была!
— …и не какая-нибудь мелочевка! — распалялся Чуи. — Гигантский убийца динозавров! Да этот паразит был шириной миль в шесть, не меньше! Интересно, что бы подумали Фред и Вильма, если бы, посмотрев на небеса, увидели, как эта штуковина готова шмякнуться на голову!
Меган и Чуи завернули за угол и оказались на авеню с жилыми домами. Вдоль улицы тянулся высокий забор, за которым и прятался нападавший. В правом плече, за которое схватил ее тогда насильник, возникла знакомая боль и дрожью пробежала вниз по руке.
Как утверждал в полиции домовладелец, крики разбудили весь квартал.
Но это были не ее крики. Исходили они от нападавшего, когда Меган, изловчившись, укусила его за два пальца.
Она не помнила этих пронзительных воплей, только то, как он поспешно отступил и перепрыгнул через забор, когда на ближайшем балконе загорелся свет.
От первых часов после в памяти остались лишь несвязные обрывки. Потом в полицейском участке появится Люк, и слезы, которые она пыталась сдерживать, польются ручьем. Отчетливо Меган помнила одно — напугавшую ее холодную ярость в его глазах. Помнила до сих пор.
— …Это просто удивительно! — Чуи задрал голову к небу. — Громадные железные глыбы, которые бьются где-то там… Как космический пинг-понг…
Бешенство в глазах Люка полыхало несколько дней. Больше всего ей хотелось покоя, нормальной жизни и безопасности, а его взгляд постоянно напоминал о той травме.
Меган была первой из трех жертв. Извращенной жестокости маньяка не избежали еще две женщины. Но на этом череда нападений оборвалась. Спустя неделю после третьей попытки полицейский патруль задержал его в пяти кварталах от больницы.
Арест прошел как по маслу: голый маньяк был привязан к дереву и избит до полусмерти.
К Люку вернулось прежнее спокойствие, и Меган припомнила его настойчивые расспросы о насильнике. Люк очень тонко выведывал подробности, это так естественно вплеталось в очищающие разговоры за полночь.
Полиция допросила всех причастных к делу, включая Люка, но глубоко копаться не стала.
Меган проявила куда большую настойчивость, чем полиция. Люк не признавался, Но и не отрицал, что это он. Просто не отвечал — очевидно, скрывал правду.
Меган злилась, что Люк не пускает ее в свою душу. Если бы он не ринулся мстить, а разделил ее чувства, были бы они, наверное, сейчас вместе.
Люк хороший человек, во многом даже очень хороший, но с тайной склонностью к насилию Меган не смирилась. Она боялась, Люк обсуждать не желал — и пропасть между ними становилась все глубже.
Катись теперь ко всем чертям, Люк!
Чуи нес какую-то околесицу про инопланетян, когда Меган миновала две приземистых пальмы, охранявшие вход во внутренний дворик дома, где жила.
Она не могла дождаться, когда наступит завтра, чтобы улететь в Гватемалу.
Повесив трубку после разговора с исполнительным директором «Зенавакса», Барнсдейл встал из-за стола, его трясло. Он принялся расхаживать по кабинету, нервно потирая руки. Дрожь не унималась.
Господи помилуй, да эти люди просто психи!
Зачем они убили ее? Ведь есть же козырная карта!
И Барнсдейл собственноручно сдал им этот козырь: оригинал рабочего соглашения Тартальи с Университетской больницей. Подписанный. Тот самый, который она якобы не оформила.
Они могли размахивать перед ней этим контрактом, когда заблагорассудится, и Кейт не посмела бы перечить. Иначе ей грозил бы судебный иск за хищение. Теперь уже трех миллионов долларов.
Всего-то навсего требовалось использовать этот рычаг. Вот на что соглашался Генри — так ему казалось. «Я думаю, вы знаете, что нужно предпринять». Разве не так сказал исполнительный директор?
Откуда, черт возьми, он мог знать, что они намерены ее убить?!
— Это прописная истина, — назидательно заметил исполнительный директор. — Несчастья преследуют тех, кто делает в жизни неправильный выбор.
Куда уж яснее: «Только рыпнись, Генри, и…»
Вряд ли теперь можно удержать ситуацию. Те качества, которыми он всегда прикрывался, как щитом — авторитарный стиль и решительность, — крошились, как тонкая скорлупа.
Генри кипел при мысли о Калебе и его треклятой клинике, от которой одни неприятности.
С окаменевшим лицом он привалился к стене и закрыл глаза.
В какую же чертову переделку он попал?