Генри Барнсдейл спускался в грохочущем лифте на первый этаж, а в голове у него по-прежнему звучал запыхавшийся голос дежурной медсестры отделения неотложной помощи.

Судя по всему, ссора Маккены не имела ничего общего с Хосе Чакой. «Боже мой! Наши доктора скандалят с родителями!» Генри иронично покачал головой, решив использовать сумасбродную выходку врача как предлог, чтобы выяснить, отчего вдруг такой переполох вокруг мальчика.

Барнсдейл почувствовал горечь на языке и сглотнул. Он не верил исполнительному директору «Зенавакса». Скорее всего именно вакцина спровоцировала болезнь.

Если мальчик выживет и каким-то образом вскроется причина болезни, паника землетрясением прокатится по планете. И еще десятилетиями будут ощущаться затухающие толчки.

Генри содрогнулся. Оставалась надежда, что «Зенавакс» все-таки нашел и уже исправил ошибку.

Двери лифта распахнулись. Барнсдейл шагнул было в коридор и тут же нырнул обратно — подобно мотыльку, порхнувшему от пламени. На пороге его встретил хаос. В коридоре от холла к отделению, застопорив движение, неуклонно росла толпа людей. Трое охранников в голубой униформе, расставив руки, держали периметр: один перед холлом, двое в конце.

Барнсдейл выбрался из лифта и протиснулся через разношерстную людскую массу к отделению неотложной помощи. Какая-то женщина с больным ребенком что-то запричитала на испанском, указывая ему на двери операционной. Генри не понял ни слова.

Зато вспомнил, почему не выбрал экстренную медицину как профиль. За двадцать лет хирургической практики он привык к точности и порядку в операционной. Сейчас же обстановка больше напоминала поле боя. Возможно, так и происходит: врачи экстренной помощи начинают рассуждать, как участники сражения. А узнаёшь об этом слишком поздно…

Когда Генри продрался сквозь толпу, ему тут же на глаза попались врачи «скорой», которые безуспешно пытались поднять носилки — о, ужас! — с Человеком-Горой.

Великан лежал трупом, и его плечи свешивались с носилок, как вулканическая лава. Над ним стояла женщина со следами побоев на лице и заплывшим левым глазом. Под рукой, как корзину с грязным бельем, она держала девочку с перевязанной головой, напуганную и кроткую — тише воды, ниже травы.

Почему ни одна живая душа не упомянула о травмированной женщине?! Что он тут натворил, этот чертов Маккена?

Приземистая дежурная медсестра с усталым взглядом предстала перед Генри.

— Где Маккена?! — рявкнул он, не дав ей вымолвить и слова.

— В Первом отделении травматологии. Они только что погрузили на носилки мистера Эриксона. Мы ждали машину «скорой помощи», чтобы отвезти его в…

Барнсдейл оборвал ее на полуслове и решительно зашагал в Первую травму. Завернув за угол, он увидел впереди, метрах в пяти, спину Калеба Фагана, который как раз открывал двери в отделение.

Генри удивился: не далее как на прошлой неделе тот завтракал с главным хирургом США и вот уже в их больнице хлопает дверью в отделение неотложной помощи, да к тому же в пятницу вечером. Так ему и надо! Ведь это добровольцы Калеба устроили транспортировку мальчика из Гватемалы. А теперь из-за его занюханной клиники не то что ломалась карьера Генри — он сам оказался на краю пропасти.

Он вошел в операционную вслед за Фаганом и тут же окунулся в какофонию тревожных сигналов и пронзительных высокочастотных писков. Яркое свечение мониторов, скрип металлических колесиков приборов, переставляемых медсестрами, анестезиолог, перекрикивающая шум, — в отделении штормило.

В эпицентре, склонившись над малышом, стоял Маккена и отрывисто отдавал приказы.

Хрясть.

Штатив от капельницы упал на пол, когда молодой врач бросилась к столу и встала над пациентом, широко расставив ноги. Судя по одежде и возрасту — ординатор, а судя по движениям и подтянутой фигурке — спортсменка.

Резкими толчками, ведя счет от одного до пяти, она стала массировать грудину пациента снова и снова. На второй цифре «пять» голос сломался, взлетев на октаву.

— Дефибриллятор заряжен на сорок! — выкрикнула медсестра.

Ординатор спрыгнула со стола, схватила пластины с ярко-оранжевыми проводами и положила мальчику на грудь: одну под сердце, другую у правого плеча.

— Готово! — крикнула она, и первый электрический разряд прошил пациента.

Генри ожидал, что тело мальчика перетряхнет как следует, но ошибся: только легкая волна пробежала по плечам и грудной клетке. Все повернулись к мониторам.

— Изменений нет! — вскричала ординатор и прыгнула на операционный стол с быстротой и грацией ягуара. Ее кулак с неукротимой энергией ритмично давил на грудину.

Медсестра в пожарном порядке выхватывала из ящичков шприцы и пузырьки с лекарствами; медбрат с идиотским кольцом в носу и оранжевой прической «шипы» что-то впрыскивал в катетер и уже держал в зубах очередной шприц.

Взгляд Маккены скользнул по Барнсдейлу и остановился на Фагане.

— Калеб, что тебе известно об этом пациенте?

— Боюсь, еще меньше, чем тебе. Мне позвонили из клиники. Сказали, что отправляют мальчика сюда, к вам, и состояние его стабильно.

Барнсдейл бросил взгляд на настенные часы — большие, механические, с маятником и стрелками. Как раньше в школах.

Дополнительная красная стрелка напоминала об истекшем времени и приближалась к цифре «три»: пациенту присвоили код пятнадцать минут назад.

Когда Барнсдейл повернулся, на него смотрел Фаган.

— Генри, а ты-то что тут делаешь? — удивленно спросил он.

Барнсдейл кивнул подбородком в сторону Маккены:

— Вот кого надо бы спросить. Беспорядки в холле на его совести.

Фаган вопросительно посмотрел на Генри, затем гневно прищурился:

— Может, ты и не заметил, но на операционном столе цепляется за жизнь мальчик. Из последних сил. Так что твои дела подождут.

Притворно уступая, Барнсдейл взглянул на Хосе Чаку.

Тайная волна облегчения окатила Генри: мальчик умирал.

Направляясь к выходу, он услышал голос из динамика интеркома:

— Доктор Маккена, я знаю, что вы очень заняты. Довожу до вашего сведения: вам дважды звонила доктор Тарталья, около пяти часов. Сказала, что нужно поговорить. Дело очень важное…

Меган охватили мрачные предчувствия. Она взглянула на Маккену: ни намека на капитуляцию, никаких эмоций.

Правда, и остальные были столь же бесстрастны, следуя приказам, выполняя работу. Вот только поубавилась интенсивность, мало-помалу улетучивался адреналин, повторялись утомительные движения. Чистую энергию, которая была вначале, подменил монотонный ритм.

Но даже тот факт, что ничего не получалось и вряд ли получится, не мог заставить сложить руки. Кто-то должен принять нелегкое решение.

— Сколько времени прошло? — спросил Маккена.

Сьюзен посмотрела на часы.

— Двадцать семь минут. Но после электрического разряда я пустила часы с небольшой задержкой.

— Хочет кто-нибудь попробовать другие варианты?

Ответ был известен, но эпоха судебных процессов требовала, чтобы вопрос был задан. Угроза судебного иска против врача, допустившего преступную небрежность при лечении больного, перевернула медицину. Докторам приходилось учитывать, что позднее — причем свои же — могут спохватиться: мол, сделано не все, что в их силах, или стоило попробовать как-то иначе. Любую зацепку кропотливо раздуют юристы, начнут копать и в широкой, глубокой могиле похоронят всю команду.

Меган вслед за Люком посмотрела на каждого. Медсестра и медбрат опустили глаза. Анестезиолог пожала плечами. Доктор Фаган отрицательно покачал головой.

Когда пришел черед Меган, она в поисках вдохновения посмотрела на Хосе, на мониторы — зная, что тщетно, — и покачала головой.

Сьюзен без колебаний обошла операционный стол и выключила тревожные сигналы.

Глаза Меган увлажнились. Нет, она не собиралась плакать. Только не сейчас.

Сьюзен, похлопав ее по руке, изрекла:

— Не переживай.

В комнате повисла неловкая тишина. С тела Хосе убирались трубки и провода, оборудование откатывалось к стене. Кто-то пробормотал: «Мы сделали все, что могли». Его уже не слушали.

Люк предложил всем «переговорить». Меган отказалась.

Медленно, гуськом люди покидали операционную, пока она стояла рядом с Хосе.

Через несколько минут Меган осталась одна. Тело мальчика приняло жутковато-бледный вид. Она взяла неуклюже свисавшую руку, долго держала. Затем положила ее вдоль туловища и накрыла труп простыней.

Влага, наполнявшая глаза, пролилась слезами. Ее затрясло; она ухватилась за край стола, чтобы не упасть. Слезы уже градом катились по щекам; она безутешно рыдала.

Меган жалела и Хосе, и себя, отчего становилась еще несчастнее — беззащитной и ненужной. Ну почему она вдруг решила, что может спасать человеческие жизни?

— Меган?

Утеревшись рукавом халата, она обернулась: это был Люк.

— Тебе помочь?

Меган попыталась улыбнуться.

— О, разве я так плохо выгляжу? — сквозь слезы сказала она хриплым голосом и заметила, что он смотрит на нее изучающим взглядом.

— Кому-то нужно поговорить с семьей. Ты готова?

— С семьей?

— С его матерью. Они прилетели вместе, и сейчас она в переговорной.

Меган до боли прикусила нижнюю губу. Слезы не прекращались.

— Может, я? — предложил Люк.

Она махнула рукой:

— Нет, не надо.

— С тобой…

— Я смогу, — перебила она.

Люк поднял руки, сдаваясь:

— Ну хорошо… Как знаешь.

Через плечо он посмотрел на тело Хосе.

— Подожди еще чуть-чуть…

Люк повернулся, чтобы выйти, и внезапно остановился. На экране монитора остался рентгеновский снимок грудной клетки. Люк подошел ближе. Через полминуты Меган затревожилась:

— Что видишь?

Люк неотрывно смотрел на снимок.

— Совсем забыл: матери надо сказать, что будет проводиться вскрытие. Причина смерти неизвестна, и дело автоматически переходит к следователю-коронеру.

Меган стало подташнивать.

— Что-то нашел?

— Да, но этого недостаточно, чтобы объяснить случившееся, — сказал наконец Люк, отступив на шаг. — Определенно проблема в дыхательных путях. Вот посмотри: на снимке бронхиальное дерево. Целиком. Еще при маркировке мне что-то не понравилось. Теперь понятно: это легочная ткань.

— Наверное, я что-то упустила. Можно пояснить?

— Это мое мнение, не более того. Состояние легких не настолько удручающее, чтобы привести к летальному исходу. — Помолчав, он продолжил: — Надо обсудить это с Беном Уилсоном. Передай регистратуре, что я спущусь к нему через несколько минут.

До Меган дошел смысл сказанного, когда Люк уже был в дверях. Она откликнулась:

— Конечно.

Оставшись наедине с собой, Меган собралась, снова вытерла слезы и поправила прическу. Она наклонилась, чтобы завязать шнурки на туфлях, и проворчала:

— Меган Каллаген. Залечивает до смерти.

— Быстро не получится, — возразил Кальдерон в микрофон, направляя черный лимузин к востоку по автостраде Санта-Моника.

— Найдите способ. Завтра будет поздно, — сказал клиент. — Она уже связалась с больницей, оставила сообщение и намерена встретиться с врачом мальчика. Сегодня вечером.

Кальдерон посмотрел направо и помассировал щеку, размышляя. Оборудование у мистера Конга, который ехал по смежному переулку во взятом напрокат зеленом фургоне. Невозмутимый азиат по ходу движения фиксировал автомашины, как самонаводящаяся лазерная установка.

— Я знаю, где она должна быть в десять часов вечера, — добавил клиент. — У вас немногим более двух часов на разработку деталей. Нужен результат, остальное не интересует.

Как все легко и просто. Сразу видно — человек гражданский, никакой военной подготовки.

— Что насчет мальчика?

— Об этом позаботились.

Кальдерон большим пальцем постукивал по рулю.

— И кто этот доктор, с которым Тарталья хочет встретиться?

— Из отделения неотложной помощи. Лечащий врач мальчика.

— Как его зовут?

— Не беспокойся, он не связан с…

— Если мне поручена работа, я должен знать то же, что и вы. Все подробности — до единой.

— Ладно, — подумав, согласился клиент. — Его зовут Маккена. Люк Маккена.

Внезапно все поплыло перед глазами. Кальдерона кинуло в жар, и кровь бросилась в лицо.