1

Утром пришла очередная порция писем из Нью-Йорка, полдюжины посланий, подтверждавших масштабы охвата аудитории «Трансома» и ту тщательность, с какой штудировали ее сплетни все, кому было что всучить рекламщикам. Впрочем, одно письмо выбивалось из общего ряда, оно сильно поразило Джадда Уайлдера, тем более что получить его он просто не ожидал. Письмо было от Фредерика Коулмана, не отпечатанное на машинке, а написанное от руки, и не на бланке агентства с тиснением: «Канцелярия председателя правления», – а на личной почтовой бумаге, помеченной только адресом кооперативной квартиры, в которой, как было известно Джадду, в последнее время укрывался частично отошедший от дел Фредерик.

«Мой дорогой Джадд!

Не имею ни малейшего представления о том, в каком состоянии рассудка ты будешь, когда это письмо дойдет до тебя, как и о том, насколько отзывчив ты окажешься к воспоминаниям старика, только подозреваю, что теряешь ты надежду на будущее, как то было со мной ровно (в этом месяце исполнилось) двадцать два года назад. Я тоже перенес сердечный приступ, довольно сильный, и лечившие меня доктора не видели иной перспективы для меня, кроме как вести после выздоровления в высшей степени умеренный образ жизни. Мысль о том, что, возможно, я больше никогда не в силах буду дать полную волю своему «творческому нраву», и в самом деле воспринималась каким-то черным провалом, тем паче, что был я убежден, будто агентству без этого не выжить.

Но мне несказанно повезло: среди моих медсестер оказалась некая мисс О’Коннор. Ирландка, как можно судить по имени, она с воинственностью, столь часто присущей ее соотечественникам, бунтовала против власти установленных авторитетов, и, считай, почти исключительно под ее воздействием я в конце концов стал различать будущее сквозь тучу отчаяния, которую нагнали доктора на мою голову. В конечном счете именно глазами мисс О’Коннор мне удалось взглянуть на себя не как на человека, ставшего безнадежным калекой, а как получившего предупреждение остерегаться, по ее выражению, «губить себе сердце в погоне за радугами, которые нельзя поймать и которые гроша ломаного не стоили бы, даже если поймать их и удалось бы».

Не стану гнаться за явной моралью. Мало сказать, что из больницы я вышел с новой шкалой ценностей, с новым пониманием того, что драгоценным запасом энергии, коим я наделен, не следует расточительно разбрасываться. С того самого дня я никогда не брался ни за одну задачу до тех пор, пока ясно не представлял себе конкретную достижимую цель и пока не убеждал себя, что на достижение ее стоит тратить силы. Если данные условия соблюдались, то я никогда и ни в чем не чувствовал себя стесненным ни духовно, ни физически.

Можешь счесть это письмо неуместным жестом, только теперь, на двадцать два года обведя вокруг пальца докторов и сумев за эти годы добиться почти всего, что сделало мою жизнь исполненной смысла, я движим желанием, как, бывало, говаривала моя баптистка-бабушка, «свидетельствовать истину, Возлюбленный Боже, ибо Ты наделил сего покорного слугу Твоего силою зреть ее».

С искреннейшим почтением —

Фредерик Коулман».

Джадд перечел все письмо еще раз. Он по-новому увидел Фредерика Коулмана, понял его куда лучше, чем за все прежние годы. Понял даже некоторые из слышанных им историй о том, как невозможно было работать с таким мерзавцем, каким был Старик в дни, когда, подобно многим ярко возгоревшимся звездам, регулярно проносившимся через меридиан Мэдисон-авеню, он открыл свое собственное агентство. Письмо помогло увидеть в Коулмане куда более умудренного человека, чем издавна привык считать Джадд, а в докторе Карре – советника, заслуживающего куда большего доверия. То, о чем написал Коулман, по сути, точь-в-точь совпадало с тем, о чем говорил Карр.

Джадд сложил письмо, сунул его обратно в конверт и протянул Мэри:

– Положите куда-нибудь на видное место, чтоб я его доктору Карру показал, – попросил он, заранее предвкушая удовольствие, какое это ему доставит.

 

2

В том распорядке дня, в какой больничный быт успел уже втиснуть жизнь Джадда Уайлдера, вечерний визит доктора Карра играл роль вновь и вновь повторяющейся кульминации. Сегодня, ожидая его появления, Джадд ощущал некоторую неловкость, не то чтобы осознанно беспокоился, но все же решил заранее настроиться на беседу. Вчерашний разговор был хорош, лучший пока, только вот к концу его Карр принялся копаться в его семейной жизни, задавал кое-какие вопросы о Кэй, на которые ему было так же неловко отвечать, как, ясное дело, их было трудно задавать Карру. Тема была неудобной для них обоих, скоро они ее оставили, но что-то подсказывало: сегодня вечером Карр снова ее поднимет… если его чем-нибудь не отвлечь. Именно это Джадд Уайлдер и собирался сделать, воспользовавшись письмом от Фредерика Коулмана.

Доктор Карр появился уже после восьми часов, он не вошел, а торопливо вбежал в палату, нарочито широко распахнув дверь: ясно, что рвался приступить к чему-то, засевшему у него в уме. Миссис Коуп, почувствовав его настрой, быстро вышла. Закрывшаяся за ней дверь послужила сигналом для Джадда, и он, прервав начавшего говорить доктора, спросил:

– Я правильно вас понял на днях, что вы были знакомы с Фредериком Коулманом?

– Мы с ним встречались однажды, только и всего. А что?

– Я подумал, что вас заинтересует письмо, которое я получил от него.

Карр протянул руку за письмом, не сводя глаз с лица Джадда, а когда наконец опустил и стал читать, то лицо его поначалу сохраняло выражение настороженности. Потом оно начало меняться, как в калейдоскопе: недоверие исчезло, его сменило озадаченное одобрение, расцветшее в картинку, обозначившую не что иное, как сдерживаемый восторг. А вот вопрос его удивил:

– И вам это нравится?

– Мне нравится? – переспросил Джадд, которому все еще было невдомек, к чему клонит Карр. – Я думал, это вы порадуетесь, увидев письмо. Оно так близко к тому, о чем вы говорили.

– И вы с этим согласны?

– Если вы про свою идею о том, что стресс приводит к сердечному приступу, то, ясное дело, я с этим согласен. Почему бы и нет? Уж не подумали ль вы… – недоверчиво хохотнул. – Послушайте, с этим я и не спорил. Единственное, что я всегда…

– Хорошо, – перебил Карр, произнесенное им слово, создав звуковой образ удовлетворения, и в малой степени не выразило того, что виделось за сияющим выражением на его лице: такое появляется, тут не ошибешься, у человека, освободившегося от груза великой заботы.

– Ясное дело, я с этим согласен, – повторил Джадд. – А разве не все согласны?

На губах Карра сверкнула улыбка горькой иронии, ничего не объясняя, он снова вернулся к письму, перечитывая его.

– Действительно совершенно необычно: неспециалист видит это так четко и способен выразить это так лаконично: «Из больницы я вышел с новой шкалой ценностей, с новым пониманием того, что драгоценным запасом энергии, коим я наделен, не следует расточительно разбрасываться. С того самого дня я никогда не брался ни за одну задачу до тех пор, пока ясно не представлял себе конкретную достижимую цель и пока не убеждал себя, что на достижение ее стоит тратить силы. Если данные условия соблюдались, то я никогда и ни в чем не чувствовал себя стесненным ни духовно, ни физически». Просто идеальный рецепт для человека, желающего избежать инфаркта.

– Это очень и очень близко к тому, что говорили вы, верно?

– Только здесь об этом сказано куда как лучше. Да и исходит от человека, который сам… – Доктор умолк, какая-то мысль озарила его. – Хотелось бы это в своей книге использовать. Полагаю, пришлось бы у него разрешение испрашивать, а?

– Думаю, что да, если вы намерены письмо цитировать, – беспечно подтвердил Джадд, больше думая, что вот оно, подтверждение его правоты, когда он предположил, что книга для записей, по которой недавно читал Карр, – это на самом деле рукопись. – Так вы, значит, книгу пишете?

– Да так… пробую… да, – замямлил Карр, ведя себя, как любой восторженный новичок, которого вынуждают признаться в мечте стать знаменитым писателем. – Кое-чего покороче я опубликовал и немало… разумеется, статей по медицине.

– И эта книга, она тоже медицинская?

– Скажем так: и да и нет. Начиналась она как книга популярная: такой ее себе издатель представлял, когда впервые обратился ко мне, – но в ней столько всего, чему следовало бы пробиться сквозь всякую лирику до сознания профессиональных медиков. Даже и не знаю, во что все это выльется.

– Стало быть, у вас уже и издатель есть? – спросил пораженный Джадд.

– Ну да. Из-за этого-то я и начал. Там есть такой Ле Корт, один редактор издательства, он прочел какую-то из моих журнальных статей. И решил, что ее можно развернуть до книги – вот они и заключили со мной договор.

– И давно вы над ней работаете?

– Да уж изрядно, слишком давно, – признался Карр взволнованно извиняющимся тоном. – Должен был бы уже написать, только трудно было. – Доктор пожал плечами. – Я никогда прежде не писал ничего для непрофессионалов, в нашей среде, как понимаете, не слишком-то высоко ценится популяризация медицины, а еще куда меньше, боюсь, когда тебе хочется высказаться о вещах необщепризнанных.

– Вы, надеюсь, не про свои соображения по поводу стресса и сердечных приступов?

Карр отрывисто кивнул:

– Временами медицинское сословие бывает несколько склонно к… наверное, «запретительство» – не совсем точное слово.

– А как «узколобость», подойдет? – с улыбкой предложил Джадд, но, заметив, как передернулся готовый ринуться на защиту Карр, испугался, что зашел чересчур далеко, и быстренько ретировался к более безопасному: – Может быть, к «консерватизму»?

Доктор Карр молчал, явно решая для себя вопрос, а подобает ли принимать какую угодно критику в адрес медиков от непосвященного, это было так ясно написано у него на лице, что Джадд удивился, когда услышал:

– Настоящая беда в том, что в наши дни медицина несколько помешалась на науке. Все надлежит определять количественно и в цифрах. Истинно только то, что видишь на шкале прибора, а такого прибора, который сообщает данные о стрессе, конечно же, нет. И никакими пробирочными анализами нельзя отличить один вид стресса от другого. Не существует такой математической формулы, по какой можно было бы, подставив значение личности для «икс» и показатель стресса для «игрек», получить точное предсказание инфаркта в возрасте до пятидесяти лет.

– Однако, ясное дело, хватает доказательств…

– Конечно же! Они вокруг нас. – Карр сдернул очки. – Вам говорили когда-нибудь, что если вы не сбавите обороты и не успокоитесь, то можете свалиться с сердечным приступом?

– Ясное дело, каждый врач, к кому я когда-либо…

– Именно! На практике мы соглашаемся с этим каждый день в нашей жизни. Но только попробуйте опубликовать статью в каком-нибудь крупном журнале, я хочу сказать, и назвать в ней стресс главной причиной коронарной окклюзии! Тут лучший способ выкрутиться – схоронить эту причину в длинном перечне возможных сопутствующих факторов.

– Но ясно ведь, что вы не один. Есть, должно быть, и другие доктора, у кого…

– Их немного! – воскликнул Карр. – Только если хочешь и дальше оставаться медиком, то не станешь сражаться с тем, что давно и прочно сложилось в целую систему. Возьмите НАС – Национальную ассоциацию сердца. Ей полагалось бы просвещать общественность, учить людей, как избегать сердечных приступов, а в последнем номере ее печатного вестника, он в данную минуту лежит у меня на столе, опять: диета, сигареты, сидячий образ жизни – и все, ни слова о стрессе, ни слова!

– Но с чего бы это им?

– А с того, что очень именитые кардиологи опасаются, как бы… – Карр оборвал себя, умолк не только из осторожности, но, казалось, еще и потому, что иссякли силы, потраченные на взрыв эмоций.

– Вы полагаете, что ваша книга что-то в этом изменит?

Доктор покачал головой, отведя взгляд и уйдя в себя.

– Тогда чего же вы стараетесь добиться? Что эта книга вам даст? Думаете, станет крупным бестселлером и вы на ней деньги заработаете?

– Нет-нет, – беспокойно вскинулся Карр. – Просто так много практикующих врачей и терапевтов, если бы только они смогли получше понять, что такое на самом деле корпоративная жизнь: среда и условия, в которых приходится работать руководителю-управленцу, стрессы и нагрузки, каким он подвергается. – Он умолк, сокрушительно вздохнув. – Эх, не знаю, может, и прав Ле Корт, может, подходить к этому надо совсем с другой стороны. Он считает, что для подобной книги есть аудитория – среди бизнесменов. Только я сомневаюсь, что она пробудит в них такой интерес, что они станут ее читать. Мой собственный опыт не очень-то обнадеживает. Со сколькими из них я беседовал, старался предостеречь. Нет, как же – после инфаркта они слушать готовы, зато до этого… Вот вы сами что думаете?

– Э-э, я бы и не знал, что сказать, – тут же инстинктивно самоустранился Джадд, и все же неожиданно возникшая ситуация, когда они с доктором поменялись ролями, пробуждала интерес, занимательно было самому оказаться тем, к кому обращаются за советом. В общем-то ничего странного в такой ситуации нет: направлять авторов-борцов – этим он, помимо прочего, занимался всю свою рабочую жизнь. – Возможно, одну мысль все же высказал бы. Она очевидна – первое, что должен делать любой писатель, что бы он ни писал, – это решить, для кого он пишет, что хочет сказать, чего стремится добиться.

– Я знаю, знаю, – пробормотал Карр.

– Если только не будет у него ясной цели, – говорил дальше Джадд, но вдруг замолчал, перехватив взгляд, который Карр бросил на письмо в своей руке, и слишком поздно сообразив, что слова его невольно прозвучали эхом сказанного Фредериком Коулманом.

Карр быстро поднял глаза с виноватым видом человека, смущенного чьей-то проницательностью, он натянуто улыбнулся и разразился коротким нервным смехом.

– Очень хорошо, мистер Уайлдер, очень хорошо – я поддерживаю ваш диагноз.

– Да я не хотел…

– Нет-нет, вы правы! – вскричал Карр, и слова полились из него, будто плотину прорвало. – Я потенциальный инфарктник. Я знаю это. Поэтому-то и уехал из Нью-Йорка. Если б не уехал, легко бы мог оказаться на вашем месте. Только я все же от этого отрешился. Из моего рассказа о книге вы могли вынести, будто это не так, но поверьте – для меня это не важно. Я не подталкиваю событий. Получится книга – хорошо. Не сумею – слезами исходить не стану. – Доктор спохватился, умерил поток и слегка улыбнулся, завершая: – Ни в фигуральном, ни в буквальном смысле. – Он шагнул, словно собрался уходить – неловкая попытка уйти от смущения. А потом с потрясающим откровением сказал: «Мне ничуть не легче от того, что я еврей. Среди нас число инфарктов у не достигших пятидесяти непропорционально велико».

Сбитый с толку таким поразительным проявлением человеческого за профессиональным фасадом Аарона Карра, Джадд Уайлдер растерялся. Поначалу его сковала неловкость, он всегда в нее впадал, когда кто-то из евреев допускал подобные размежевывающие высказывания. Он стал искать слова, отвечавшие настоятельной потребности сменить тему.

Карр подтолкнул его к этому, дав поразительный пример, как надо вернуть себе самообладание. У него это произошло мгновенно – будто дверь с силой захлопнул.

– Хотел спросить, мистер Уайлдер, не взялись бы вы, я не имею в виду – прямо сейчас, нет, где-то через неделю или дней десять, не согласились бы вы прочесть пару глав и высказать свое мнение?

Джадд замялся: инстинкт сдерживал.

– Ну, если вам угодно, чтобы я…

– Только, пожалуйста, не сочтите это каким-то ухищрением. С вами это никак не связано. В этих главах речь не о сердце. Об этом позже речь пойдет. Это самое начало книги, первые две главы, где я делаю попытку выявить основы корпоративной среды: атмосферу, в которой действует руководитель-управленец, требования, которые он к себе предъявляет, стрессы и нагрузки, которым подвергается. Это – первая глава. Потом я перехожу к мотивации, цели, отношению к корпорации. Это область, о которой мне особенно хотелось бы узнать ваше мнение. Если вы согласитесь прочесть, я, конечно же, не имею в виду – прямо сейчас…

– Я прочту, не сомневайтесь, – согласился Джадд. – Только я вовсе не уверен, что соглашусь с вашей основной посылкой.

– Какой это?

– С вашей мыслью о том, будто корпоративный руководитель подвержен каким-то особым стрессам и нагрузкам.

– Надеюсь, вы вполне согласны с тем, что давление он испытывает сильное?

– Не больше, чем все остальные, – улыбнулся Джадд. – Витает немало необоснованных представлений о том, что на самом деле значит работать на большую компанию: весь этот пустой треп про жизнь в корпоративных джунглях, про то, какой страшной битвой она оборачивается, про всякие там ножи в спину и перерезанные горла, через которые должен пройти человек, чтобы продвинуться. По большей части это пишется теми, кто заглядывает извне.

– Что ж, наверное, я как раз извне, – суховато сказал Карр, явно чувствительный к тому, что он принял за критику в свой адрес. – Только я перевидал великое множество бизнесменов, мистер Уайлдер, причем в обстоятельствах, которые позволяют выявить существенно больше, нежели их повседневные личины.

– Уф, да я и не сомневаюсь в этом, – покаянно вздохнул Джадд, решив быть более осмотрительным.

– Вы утверждаете, что человек корпорации не более подвержен стрессу, чем любой другой, – продолжал Карр. – И возможно, это правда. Мы и в самом деле живем в высшей степени состязательном обществе, где каждому приходится вести борьбу, чтобы продвинуться, – вполне истинно. Только, на мой взгляд, дело не в этом. Размежевание проходит не по объему стресса, а по виду его. Человек на том предприятии, где он сам управляет своей деятельностью: мелкий бизнесмен или даже глава крупного предприятия, которым он лично управляет, мистер Коулман, например, может воплощать в действие все, что он проповедует. Для него вполне нормально устанавливать те самые четкие цели, о которых он говорит, и никогда не тратить сил на достижение хотя бы одной из них, пока не убедится, что силы эти тратить стоит. Может ли себе такое позволить человек корпорации?

– А почему нет? – спросил Джадд, но понял, что становится на зыбкую почву. – Ясное дело, ему придется ставить задачи в рамках того, что хорошо для компании.

– Невзирая на то, верит он в это или нет.

– Если не верит, то должен уйти.

– Теоретически – да, ответ таков, – уступил Карр. – Только для большинства людей это невозможно. Или как минимум несбыточно. К тому времени, когда приходит осознание произошедшего, они уже по рукам и ногам связаны планами на пенсии, страховочными схемами, вариантами приобретения акций и всем прочим. И конечно же, уровень жизни, требующий непрерывно высокого дохода. Великое множество мужчин чувствуют себя словно в западне, оказавшись в положении, из которого нет исхода, вынуждены продолжать жить жизнью, которая не наделяет их настоящим чувством удовлетворения. В больших компаниях очень много таких мужчин, мистер Уайлдер.

– Ну, с этим я спорить не буду. Только разве большинство из них не относятся к тем, кто не поднялся до нужного уровня?

– Или к тем, кто решил, что жертвы неоправданны, чтобы приносить их, – уточнил Карр.

– Разве это не оправдание?

– Иногда – да. Только жертвы эти весьма реальны, мистер Уайлдер. – Доктор подался вперед, вытянул руку, словно бы попытался ухватить нечто ускользающее. – И вот что по-настоящему поражает меня, я над этим думал, как ни над чем другим, но по сей день не уверен, что нашел ответ. Мистер Уайлдер, что же это такое, что вдохновляет на столь навязчивую преданность корпорации, это едва ли не фанатическое рвение пожертвовать всем ради того, что всего-навсего коммерческое предприятие, единственная истинная цель которого – делать деньги?

– С ним связано куда больше, чем это.

– Что?

– А вы не думаете, сколь велико наше удовлетворение тем, чего мы достигли в «Крауч карпет», взяв обанкротившуюся ковровую фабричку и создав из нее то, чем компания является сегодня?

– Я говорю не о вас, мистер Уайлдер, я говорю об общей ситуации. Возьмите человека, который приходит в большую компанию, такую, что уже утвердилась и действует. Разве не подвергнется он сразу же стрессам и нагрузкам от попыток переделать себя, подгоняя под требования организации? Разве не правда то, что ему приходится жертвовать своей индивидуальностью.

– Вы имеете в виду так называемого «человека организации»?

– По сути, да. Да, я знаю, что это не ограничивается одним деловым миром. Такое повсюду. Чем выше становится организация нашего общества, тем меньше остается среди нас хозяев своей собственной судьбы. Только кажется мне, что в корпоративной жизни это особенно заметно. Убежден, что это стрессовая ситуация: поставить человека в положение, когда все его естественные позывы, а они в основе своей, конечно же, индивидуалистические, подавляются организационными процедурами, специально придуманными, чтобы быть действенными, невзирая на то, какая личность их выполняет.

Джадд постарался за смехом скрыть смущение.

– Разве, – спросил доктор, – не это ныне главная цель современного управленческого подхода – минимизировать человеческий фактор?

– Возможно, это присутствует на каком-нибудь производственном уровне.

– И на руководящем управленческом уровне тоже. Разве не в том привлекательность компьютера, этого обесчеловеченного мозга, не знающего выходных, никогда не ведающего похмелья, никогда не принимающего непродуманных решений? Уверен, вы согласитесь с тем, что определяющая тенденция сегодня – подавление личностной инициативы в пользу той или иной механизированной системы управления.

– Возможно, в каких-то компаниях, – не раздумывая стал оправдываться Джадд и остановился, сраженный резко возникшим воспоминанием: Роджер Старк. – Ничего такого на меня не влияло.

– Да, вам это повредить не могло, – согласился Карр. – Только не при тех отношениях, что сложились у вас с мистером Краучем. Однако представьте себе, что у вас такого преимущества не было бы. Представьте, что ж, мистер Крауч уже немолод, что в один прекрасный день уйдет на пенсию.

– Я сумею о себе позаботиться, – перебил Джадд, у кого вырвавшийся быстрый смех опередил осознанную озабоченность. – Простите, доктор, только вам не отговорить меня от возвращения обратно в «Крауч карпет».

Карр тут же запротестовал, огорчение его было так велико, что пришлось сильно поднатужиться, чтобы подавить его. Джадд со всей истовостью, на какую был способен, принялся снова уверять доктора, что он все очень хорошо понимает. Стараясь исправить свой глупый промах, принялся соглашаться со словами Карра о стрессах и нагрузках корпоративной жизни, в которых много правды, снова убеждал, что с превеликой радостью прочтет столько глав из его книги, сколько он захочет ему показать.

В конце концов Карр вроде бы остыл, даже заулыбался немного, зато стал часто поглядывать на часы и, как только в разговоре возникла пауза, поднялся на ноги.

– Что ж, не о том я намеревался поговорить с вами сегодня.

– Зато в сказанном вами много такого, над чем стоит подумать, – закончил за него фразу Джадд. – Все это очень весомо.

Карр рассеянно поднялся, все еще держа письмо Фредерика Коулмана.

– Прошу прощения, не будете возражать, если я подержу это у себя, пока не успею снять копию?

– Ясное дело, нет. Держите сколько хотите. Мне бы хотелось получить его обратно.

– Благодарю вас, – произнес доктор сухо и официально. Затем с привычной улыбочкой, пообещав больному зайти завтра утром, вышел из палаты.

Вертя в руках пустой конверт, Джадд Уайлдер откинулся навзничь, успокаивая себя тем, что сегодня он не наломал дров, как в прошлые разы, во всяком случае. Впрочем, вскоре на смену самоедству пришли мысли о Карре, о том эпизоде, когда доктор, отбросив то, что их разделяло, явил глубину собственного эмоционального стресса, дойдя при этом в высшей степени существенного признания в том, что он – еврей. Нетрудно понять, что любой еврей переносит дополнительный стресс, постоянное давление предубежденности.

Вошла миссис Коуп, пристально и оценивающе оглядела больного.

– С вами все в порядке?

– Ясное дело. Все прекрасно. А что?

– Доктор не очень долго здесь пробыл.

– А-а, он уже заходил несколько раз, – беззаботно заметил Джадд. – Наверное, у него еще дела есть.

– Угу, – буркнула медсестра, глянув влево, словно рентгеном просвечивая стены, чтоб увидеть, что делается в коридоре. – Просто не понимаю, как он выдерживает это, все эти часы, что он здесь. Он же тут только что ночами не просиживает, когда я ухожу. Я выхожу из больницы и вижу, как он сидит, склонившись над машинкой. Невольно задумаешься, что получает от жизни человек вроде него?

– А что большинство из нас получает?

– Наверное, это так, – сказала миссис Коуп, поспешно справляясь со вздохом усталой покорности. – Это еще что за разговоры! Вы просто не понимаете, как вам повезло.

Джадд широко улыбнулся ей:

– Вы так часто и так настойчиво твердите мне это, что, может, я и начну этому верить.

– Для вас же лучше будет! – Она склонилась, чтобы опустить кровать. – Пора немного отдохнуть.

Джадд пожал плечами, предаваясь чувству, будто он медленно падает куда-то, приятное представление, когда сознание свободно от мыслей, если не считать одной быстро мелькнувшей: во всяком случае, удалось удержать Карра от того, чтобы снова начать копаться в семейных делах.