МНЕ СНИЛОСЬ, что я стою на краю высоченной пропасти, и бездну невозможно было измерить глазом, хотя удавалось разглядеть ужасные волны огненного океана, разбивавшиеся, сверкавшие, и ревевшие внизу, выбрасывая свои горящие брызги высоко вверх, чтобы окатить с ног до головы мое грезящее “я” сернистым дождем. Раскаленный докрасна океан внизу был живым — каждый вал нес в себе агонизирующую душу, поднимавшуюся на волнах как обломки погибшего корабля, сыпавшую проклятиями, издававшую пронзительные вопли, разбиваясь вдребезги у этой адамантиновой пропасти — тонувшую — и поднимавшуюся снова, чтобы повторить этот жуткий эксперимент! Каждый вал огня был таким образом связан с бессмертным и агонизирующим существованием — каждый был отягощен душой, что поднималась на пылающей волне в терзающей как пытка надежде спастись, и в отчаянии разбивалась о скалу, добавляя свои нескончаемые вопли к реву этого огненного океана, и тонула, чтобы подняться снова — и все напрасно — и навсегда!

Неожиданно я почувствовала, как что-то сбросило меня вниз в пропасть, но пролетев половину расстояния до океана я попала на небольшой выступ. Я стояла, трясясь на этом выступе. Поглядела вверх, но вместо светлой полоски неба увидела лишь непроницаемую черноту — но еще чернее этой черноты была гигантская вытянутая рука Дадли, схватившая меня играючи с выступа этой инфернальной бездны. А другая рука, которая, казалась, была каким-то страшным и таинственным образом связана со схватившей меня конечностью, как если бы обе не принадлежали Дадли, а какому-то существу слишком громадному и ужасному для того, чтобы иметь определённую форму даже в воображаемом пространстве сна, указывала вверх на циферблат, установленный на самой вершине этой пропасти и зловеще озаряемый вспышками океана. Я видела загадочное вращение одной руки Дадли — видела, как она достигла установленной цифры 69 — пронзительно завопила, и, с этим сильным импульсом, часто ощущаемым во сне, почувствовала рывок руки, державшей меня, сковывающий движение ладони.

С этим усилием я упала и, падая, делала попытку ухватиться хоть за что-то, что могло меня спасти. Я падала по вертикали как камень — ничто не могло спасти меня — скала была гладкой, как лед — океан огня ревел у ее подножья! Неожиданно появилась группа фигур, поднимавшаяся вверх по мере того, как я падала. Я судорожно вцеплялась в них — сначала Дадли, затем Алан — Рита — Джил — Карен — Ханна — Сьюзи — Майкл — все миновали меня — и каждого я пыталась ухватить с целью остановить мое падение — все они поднимались на вершину. Я хваталась за каждого в своём нисходящем полете, но все они отмахивались от меня и удалялись вверх.

Мой последний отчаянный, брошенный вверх взгляд выхватил циферблат, отражавший сексуальные варианты — поднятая вверх рука, казалось, толкает вперед ладонь — 0, затем 1, затем 69 — она быстро остановилась на стадии оральной фиксации — я была ребенком — я падала — я тонула — я горела ярким пламенем — я пронзительно вопила! Огненные волны выросли над моей тонущей головой, и циферблат сексуальных вариантов глубоким, низким голосом выдал мои отвратительные тайны — “Анна занималась сексом с чревовещательской куклой!” — и волны пылающего океана ответили, ударяясь об адамантовую скалу — “Желания Анны — это океан, иллюзия, и теперь она будет заниматься любовью сама с собой, то есть со мной!”. В этот момент я проснулась. Раздался звонок с улицы. Это была Карен, одна из моих подружек в колледже. Нажав кнопку домофона, я впустила ее в дом.

Шел дождь, и на улицах пока еще не было слишком шумно. Я отодвинула дверную задвижку. Спустя мгновение Карен ворвалась в мою комнату и протянула короткую записку от одного из моих профессоров. Я швырнула ее в мусорное ведро. Он хотел получить от меня объяснения по поводу моего пропуска консультации. Я решила солгать и сказала, что была больна. Ужасный жар. Я пролежала в постели много дней. Карен сделала чай, пока я одевалась. Она налила мне чашку и мы обменялись шутками. Она была озабочена моим поведением, и сказала, что не может дольше покрывать мое отсутствие в колледже. Я ответила, что скоро приду туда, но настояла, что должна оставаться больной еще один день. Я нацарапала записку, чтобы она могла предъявить ее там от моего имени. Карен похихикала относительно своего соучастия в моем сачковании. Я сделала тост и разделила его с ней.

Дождь ослаб, когда я шла вверх по Юнион Стрит к Юнион Грув. Я открыла дверь и проникла в квартиру Алана. Я не помню точно, когда он дал мне ключ, но знаю, что это произошло еще до того, как мне приснился сон об огненном океане. Алан лежал в постели, спал с Ритой. Когда я разбудила их, он захотел ебли на троих, но я сказала, что мы займемся этим позже. Нам надо было кое-что сделать, и постельные скачки могут подождать, пока не стемнеет. Алан стоически покорился моему решению и встал. Рита захотела потратить время на косметику, но я сказала ей не беспокоиться на этот счет, поскольку мы будем через некоторое время восходить на Тэп о`Ноф, и косметика только растечется от пота. У Алана кончились как кофе, так и яйца, так что мы просто прыгнули в машину и направились в Инверури. Я хотела зайти в кафе в городском центре, но Алан считал, что кроме растворимого кофе там вряд ли делают что-то еще, так что мы отправились в “Сейфвэй”.

Рита была в замешательстве, когда мы усадили Дадли на стул за нашем столиком. Женщины, разносившие яичницу с беконом и сосикой, узнали нас (мы заходили туда за день до этого) и были дружелюбны. Я посетила туалет, отдраенный до блеска. Мы проехали через Ойн, Инсч и Кеннетмонт, и добрались до Райни. Нашей первой остановкой был Олд Киркъярд. Дикое разочарование. Пиктские камни-символы были передвинуты под отвратную деревянную конструкцию для защиты и сохранения их от воздействия мха. Производимый эффект был не гиперреальный, а абсолютно земной. Не было больше никакой ауры таинства вокруг этих камней. Мы провели пару минут, осматривая их, и ушли. Еще несколько камней-символов находилось в Райни Сквеа, очень приятной, окруженной деревьями и кустарниками, деревушке. Весьма насыщенная атмосфера, хоть и не такая возвышенная, но все же сохранявшая привлекательность. Мы задержались у этих камней, потому что человек отправляется в такие места именно ради атмосферы, как, впрочем, и ради многого другого.

Парковочная стоянка Скардэркью у подножия Тэп о`Ноф была лишь в нескольких минутах езды от Райни. Алан утяжелил Дадли несколькими кирпичами и закинул куклу себе на спину. Нам пришлось объяснить Рите, что мы пытаемся проверить правдоподобие нон-фикшна К.Л. Каллана “69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой”. Рита сочла трудным поверить, что кто-либо даже осмелился заявить о том, что он возил тело мертвой принцессы по главным памятникам Абердиншира, если даже допустить, что такое действительно возможно. К счастью, у Алана в машине лежал экземпляр трактата Каллана, так что я сунула ей его под нос. В машине я также заметила стопку книг о кино, которую Алан положил рядом с водительским сиденьем. Я решила, что он намеревался продать их в “Старый Абердинский Книжный” и мысленно отметила, что надо не забыть спросить о них перед тем, как отправиться назад к Гранитному Городу.

Мы прошли через окаймленное деревьями поле. Затем двинулись по тропинке, окруженной живой изгородью, и миновали другое поле. Оттуда тропинка запетляла вверх по овальной горе, совершенно правильной по очертаниям. Алан жаловался, что восхождение было скучным. Он предпочитал неровности и неожиданные варианты. Местный совет по делам туризма решился пойти на серьезные преувеличения, подчеркивая в своем буклете, что скала на этой вершине содержит некоторые самые старые из известных в мире окаменелостей, включая Rhyniella praecursor, самую ранюю окаменелость насекомого. Это, конечно, могло обеспечить топливо для воображения писателя в жанре хоррор, такого как Г.Ф. Лавкрафт, но не делало слишком большой погоды для Алана, поскольку окаменелости были микроскопическими. Алан несся вперед на ненормальной скорости, невзирая на Дадли и связку кирпичей, прикрученных к его спине. Рита ныла, что восхождение на гору, занявшее всего сорок минут, было утомительным.

Наше коллективное настроение улучшилось, когда мы достигли крепости, расположенной на вершине Тэп о`Ноф. Виды были весьма эффектные, а каменная кладка Железного Века впечатляющей. Затащив наверх куклу, утяжеленную кирпичами, Алан саркастически заметил, что не захотел бы взять на себя затаскивание на вершину тысяч валунов, составлявших крепость. Камни были выстроены в овале по плоской вершине горы, образуя защитную стену. Как только их клали на место, на них наваливали хворост и поджигали, чтобы создать витрификацию. Обожженные, они сплавлялись вместе, делая крепость неприступной. Мы прошли вдоль каменной стены. Укрепления были гораздо более внушительными, чем те на Мивер Тэп. Печально, правда, что правильные черты Тэп о`Ноф лишают эту гору какого-либо особого шарма.

Я изучила буклет Тропы Каменного Круга, пока мы стояли, захваченные открывшимся видом, и сказала, что мы завершили наш маршрут. Алан засмеялся и заметил, что есть особые тайные места, не включенные в этот проспект, такие как лежащий каменный круг Уайт Хилл. Когда я спросила его, как он узнал об этом, он велел мне проверить доску объявлений на парковочной стоянке у подножия горы. Он взглянул на нее, когда мы начинали подъем, и сразу вычислил эту дополнительную приманку. Кроме того, хихикнул мой партнер, Уайт Хилл упоминается в “69 местах, где надо побывать с мертвой принцессой”, так что я, очевидно, не проводила своё исследование достаточно внимательно. Рита, неуклюже возившаяся с книгой Каллана, бросила реплику, что затащив куклу вверх на Тэп о `Ноф мы доказали возможность доставки трупа во все места, упомянутые в этом тексте. Она тогда предложила, что сделав это однажды, нет никакого смысла брать Дадли в любое другое место. В ответ, мы с Аланом дружно выпалили, что кукла безусловно отправится с нами для посещения Санхани.

Как только мы присели у крепости, передавая друг другу банку с водой, я спросила Алана насчёт книг о кинематографе в его машине. Как я и подозревала, он планировал продать их. Он объяснил, что не видел многих японских секс-фильмов, описанных Джеком Хантером в “Эрос в аду: Секс, кровь и безумие в японском кино”, но в некоторых других изданиях очень аккуратно описывались фильмы, которые он смотрел в Лондоне еще подростком. Алан обожал читать “Мясо это убийство: иллюстрированный путеводитель по культуре каннибализма” Микиты Броттмана, так как в детстве был большим поклонником картин “Холокост каннибала” и “Техасская резня бензопилой”. Он сокрушался, что в связи с приходом видео закрываются многие кинотеатры. Он часто посещал так называемые “блошиные отстойники” по всему Лондону, когда был молодым, и сейчас большинство из них исчезло. В высшей степени социальная активность похода в кино была заменена частным пороком видеопросмотра. Эти две вещи имели между собой мало общего. Алан настаивал, что его неспособность утвердить себя как буржуазного субъекта, частично обязана влиянию пролетарского постмодернизма в виде фильмов ужасов, не имевших стержневых фигур.

Хотя Бев Зэлкок использовала определенные элементы феминистской теории для защиты трэш-фильмов в “Сестрах ренегатках: женские банды в кино”, Алан предпочитал бесстыдное “интеллектуальное” исследование “низкопробной” культуры Кэрол. Дж. Кловер в “Мужчинах, женщинах и бензопилах: жанры в современных фильмах ужасов”. Для Алана все, что было противоречивым в подходе Кловер, представляло собой ее наиболее продуктивный критический вклад. Он особенно ценил расширенный комментарий недостатков, присущих “мужскому взгляду”, несмотря на тот факт, что ее доводы были по-прежнему безнадежно опутаны сетью совершенно дискредитировавших себя рассуждений из Фрейдистской психологии. Вера некоторых людей в подсознательное была полностью за пределами понимания Алана. Что касается его мнения, то суеверия такого рода весьма слабо отличались от традиционной религии.

Алан, казалось, впал в транс, описывая в чрезмерных подробностях кинотеатры, в которых он впервые видел различные трэш-фильмы, так что Рита и я обвили друг друга руками и приступили к любовным играм. Пока мы обнимались, я весьма возбудилась и после того как Рита сунула палец в мою дырку, я осознала, что она вся исходит соками. Чтобы довести Риту до кондиции я сняла с себя одежду и выставила на ее обозрение мою задницу, надеясь, что она может покусать и поцеловать ее. Моя подруга сказала мне возбужденно, что у меня просто потрясающая задница, с этими выпирающими огромными толстыми щечками, и очаровательной, вызывающе выглядящей пиздой, призывно зияющей в углублении между бедрами. Рита открыла своими пальцами мои губы, чтобы посмотреть на насыщенный кармин внутренних складок, блистающих росой любви. Затем, сбросив с себя свою одежду в попытке привлечь внимание Алана, она согнулась передо мной и погрузила свое лицо между моими широко расставленными бедрами, поцеловав мою пизду с такой страстью, что я издала громкий стон удовольствия. Этого шума было достаточно, чтобы вырвать Алана из его грез, и пока Рита вылизывала меня всю, наш партнер опустил свои штаны и приступил к обработке ее дырки своим пульсирующим мужским достоинством. После всех хрюканий, мычаний и криков наслаждения, составивших добрых 20 минут безостановочной ебли, мы кончили все вместе, взорвав наши эго в одновременном оргазме.

После этой оргии похоти мы посидели некоторое время, пристально рассматривая игру солнечного света на земле, раскинувшейся под нами. Мы спускались c Тэп о`Ноф болтая взахлёб только уже не о фильмах, а о пластинках и книгах. Я не помню всего сказанного, но в какой-то момент Алан начал рассыпаться в похвалах “Откровениям опасного разума: неавторизованной автобиографии” Чака Барриса. Как сказал Алан, эта книга о знаменитости имеет ряд примечательных отличий от других работ такого рода. Утомительная детализация карьеры Барриса, стартовавшей на самом дне и увенчавшейся славой The Gong Show была, разумеется, перебором, которого вряд ли ожидали в подобном изложении. Однако, вместо того, чтобы стимулировать пассивность среди своих читателей, Баррис построил книгу диалектически и в этой манере поощрил критическое отношение к шоу-бизовским сплетням. Поступая так, автор вел повествование о своей публичной карьере наряду с контр-повествованием о своей “секретной” работе на ЦРУ в качестве убийцы. Баррис, не собираясь предлагать “правду для избранных”, хотел, чтобы люди задались вопросом о правдивости всего того, что он отстаивал. Согласно Алану, сходный прием был использован с гораздо большим эффектом в “Дурной Мудрости” Билла Драммонда и Марка Мэннинга, где каждый из писателей предлагал противоречащий другому отчет об одном и том же событии.

Эта дискуссия всё ещё звенела у меня в ушах, когда мы поехали назад через Кеннетмонт и Инсч к Беннахи. Я хотела пойти к Уайт Хилл, но Алан настоял на том, что есть другое место, требующее посещения первым. Рите, казалось, было наплевать, куда мы отправимся, она знала о камнях даже меньше меня и была счастлива просто прокатиться. Нашей первой остановкой стал Друидстоун. Алан оставил “Фиесту” прямо на обочине дороги, утяжелил Дадли несколькими кирпичами и тронулся через поле. Там стояли два парня с собакой, ружьями и грузовичком пикапом. Они грузили только что застреленную ими дичь, и Алан вступил с ними в беседу. Они не были спортсменами, они были местными и намеревались съесть птиц, которых убили. Когда Алан сказал, что мы направляемся к Друидстоуну, они понимающе кивнули и дали подробные указания, как его найти.

Друидстоун — часть остатков круга Бронзового Века. Нам пришлось тащиться с трудом через поле побитой ветром пшеницы, прежде чем мы нашли его у подножия склона рядом с какими-то брошенными строениями. Нависавшая над нами Беннахи выглядела великолепно. Я знаю, что в связи с “нависать” напрашивается “величественно”, а не “великолепно”, но я намеренно смешиваю метафоры, чтобы выразить противоречивые эмоции, которые вызывала в воображении гора. Алан скинул Дадли у камня на краю разрушенного круга, и, когда Рита начала убаюкивать куклу в своих руках, я почувствовала ревность. Как только Алан сделал четыре фотографии моей подруги, ласкающей манекен, я настояла, чтобы он снял Дадли с его рукой под моей юбкой.

По возвращении к машине следующим номером нашей программы оказался Котемуир Вуд. Этот каменный круг не был виден с дороги, но мужчины, которых мы встретили рядом с Друидстоуном, сказали, что тропа, ведущая к мегалитам, перегорожена деревянными кольями, и что с противоположной стороны есть аллея, усаженная деревьями. Я заметила камень из круга, мелькнувший за деревьями, когда мы легким, неторопливым шагом двигались мимо них. Отличная возможность незаметно подойти к кругу. Сначала мы заметили проблеск в отдалении и стали подбираться все ближе, чтобы увидеть круг во всех подробностях. Котемуир Вуд, расположенный в окрестностях Замка Форбс, похоже, первоначально состоял из одиннадцати стоящих вертикально камней, в основном около семи футов в высоту, образующих круг диаметром 25 ярдов. Два боковых камня имели девять с половиной футов в высоту, и находились в 15 футах друг от друга, а промежуток между ними на западной стороне круга был занят массивным лежащим камнем свыше пяти футов в диаметре и тринадцати с половиной в длину. Несколько отдельных камней валялись в середине круга, а недалеко от центра — плита в четыре или пять футов в длину и в ширину закрывала небольшую впадину, открытую с южной стороны. Лежащий камень с двумя боковыми плюс два вертикальных сохранили правильное расположение. Трое других оставшихся камня стояли накренившись — таково было разрушительное воздействие времени. У Котемуир Вуд я сняла с себя юбку и спустила трусики, позволив Алану сделать фотографию Дадли в моих объятиях.

Двигаясь на машине дальше, мы увидели с дороги остатки каменного круга Олд Кэйг. Тем не менее, памятник исчез из нашего поля зрения, когда мы остановились у дальнего конца двойного ряда деревьев, среди которых он находился. Нам пришлось перелезть через колючую проволоку, чтобы проникнуть на эту аллею, и вместо того, чтобы сразу же привязать Дадли к своей спине, Алан передал мне куклу через заграждение. Сначала проход перекрывали недавно посаженные молодые деревца, но, как только мы пробрались через них к более старым деревьям, продвигаться стало немного легче. И все же тропа, на которую мы попали, была довольно заросшая, и я бы предпочла иметь на себе джинсы, поскольку через колготки в меня впивалась ежевика. Круг предстал перед нашими глазами только когда мы оказались совсем рядом с ним. Этот памятник, пострадавший от времени гораздо больше, чем Котемуир Вуд, до разрушения имел, похоже, 66 футов в диаметре. В окружности было два вертикальных камня, два боковых на южной стороне, по девять футов, и лежащий между ними четырехугольной формы камень около 16 футов в длину, шести футов в высоту и пять футов в ширину. Рита выставила напоказ свои груди, прежде чем позволила Алану сфотографировать Дадли, обнимающего ее.

На пути назад в Абердин Алан остановился на проселочной дороге, уходящей в сторону от А96. Мы прошли мимо руин Бэлкухэйнского Замка, мимо огромной фермы и нескольких коттеджей, и очутились на поле рапса. Памятник, который мы искали, находился на следующем поле. Бэлкухэйнский каменный круг пострадал едва ли меньше, чем Олд Кэйг — один лежащий и три вертикальных камня оставались на месте, остальные же были разбросаны поблизости. Прямо в нескольких футах от круга стоял отдельный кварцевый камень, который прямо-таки ослеплял приближающихся к нему игрой света. Не менее потрясающим был вид с Бэлкухэйна на Мивер Тэп. Этот круг, впрочем, производил гораздо большее впечатление, если обозревать его с А96. На расстоянии трава, растущая вокруг раскиданных камней, напоминала зеленый круг в море рапса, и весьма кстати придавала памятнику четкость изображения. Вблизи этот эффект терялся, казалось, камни были просто накиданы невпопад, это разочаровывало. Мы с Ритой заключили перемирие, так что когда Алан фотографировал Дадли, я села на его пластиковое лицо, задрав юбку на талию. Моя спутница тем временим якобы делала манекену минет, сунув голову между его ног. После этого Алан указал на какие-то чашевидные метки на одном из камней. Рита спросила у меня, сколько времени, после чего велела Алану прекратить нести всякую хуйню и начинать собираться восвояси. Ей надо было добраться до Абердина, потому что она обещала пойти в кино со своей мамой.

Высадив Риту, мы решили попробовать индийской кухни и попытать удачи в “Бриллианте в английской короне”. По общему признанию, уже на протяжении нескольких лет это был лучший ресторан в Абердине, а ни один из нас там еще не побывал. Рядом с “Бриллиантом” была частная парковочная стоянка для клиентов, так что мы поехали прямо к ней. Естественно, мы ели жареную в масле чечевичную лепешку с чатни, на первое Алана заказал грибное бхаджи, а я — овощную сомосу. Алан также заказал картофель со шпинатом под карри с рисом и острым соусом, я же предпочла овощную корму с рисом и чаппати. Запивалось всё это лагером “Кингфишер”. Мы ели и говорили о тех местах, где побывали вместе: Алан был уверен в необходимости таскать Дадли на своей спине, он утверждал, что мы должны посетить с ним те исторические памятники, которые К.Л. Каллан перечислил в “69 местах, где надо побывать с мертвой принцессой”. Я посетовала, что из-за этого мы вынуждены пропускать очень многие клевые места, которые иногда находятся всего в сотне-другой ярдов от посещаемых нами памятников. Я упомянула Нью Крэйг, следующий за кругом Лоэнхэд оф Дэвиот, и Балблэйрский камень в лесу рядом с Мидмар Кирк. Эти достопримечательности мы действительно должны посетить после предстоящей казни Дадли как божественного заместителя Алана.

К тому времени, как принесли десерт, Алан заговорил о “Кольцах Сатурна” У.Г. Себальда. Мой партнер считал ее одной из худших книг о путешествиях, которую он когда-либо читал. Себальд был профессором современной немецкой литературы в университете в Норвиче, в Восточной Англии. Этот набитый деньгами писака сел на поезд, шедший с его академической базы в Норфолке до границы с Саффолком, а затем написал отчет о своих путешествиях по югу вдоль побережья. Помимо прочего, Себальд заявлял, что ему трудно представить себе, как туристы и путешествующие бизнесмены могут принять решение посетить Лоустофт. Алан заметил, что как раз благодаря такого рода непродуманным риторическим уловкам извращенец-профессор пытался выйти за пределы социальной системы, из которой, судя по его снобистским комментариям, ему никогда не сбежать без посторонней помощи.

Алан жестоко критиковал Себальда за то, что он очень мало рассказывал читателю о Саффолке, а то, что все же было сказано, никогда не поднималось выше уровня бессодержательных клише. Остановившись в деревне Миддлтон, чтобы посетить своего друга, “писателя” Майкла Гамбургера, Себальд не только счёл заслуживающим подробного изложения наличие в кухне пачки одноразовых почтовых пакетов, ожидающих нового использования, но даже приложил их фотографию. Алан с едкой иронией говорил об этом примере “анекдотической информации” из книги Себальда. Он сказал, что всё это и ежу понятно: многие писатели посылают большое число книг — некоторые на рецензии, другие в знак дружбы, и еще больше получают, выписывая книги по почте в исследовательских целях — и что авторы непременно сохраняют почтовые пакеты для того чтобы в очередной раз отправить по почте свои труды — заслуживающим и не слишком заслуживающим внимания получателям. Помимо прочего, хорошо известно, что большинство писателей существуют на скромные доходы, и вынуждены экономить на почтовых пакетах.

За кофе наша беседа перешла на “Как вести войну” Наполеона. Говоря о Саффолке, который был сильно укреплен башнями Мартелло в то время, когда британское правительство опасалось, что Бонапарт попытается вторгнуться в их владения, Алан довольно естественно переключился на маленького капрала, превратившего себя в диктаторы. Мой спутник располагал недавним английским переводом Наполеоновских военных афоризмов и расценивал их как величайшее руководство по искусству обольщения, так никогда толком и не написанного. Позже, когда я бегло просматривала книгу, то сразу же поняла, как Алан использует ее уроки не только в приземленных взаимоотношениях, которыми он наслаждался со мной, но также и в отношениях с другими женщинами. Алан обнаружил — а точнее заново открыл — следующее: теория никак не пересекается с практикой обольщения. Разумеется те, чей опыт в искусстве обольщения ограничен областью теории, даже не в состоянии выдать пристойного теоретизирования. Недостаточно теоретизировать по поводу искусства обольщения, его нужно вовсю практиковать. А чтобы практика была эффективной, она должна иметь под собой историческую базу. Сокращая насыщенный полет мысли Алана до нескольких слов, скажу так: распутник должен постоянно пробивать себе проход между теорией и практикой обольщения. В конечном счете, соблазнитель должен быть обольщен этим искусством, так чтобы чувства могли обратиться в теорию. Довольно странно, Алан всегда настаивал, что орудием обольщения являются выделяемые им запахи перед купанием, а это доказывало, что он был не только мастером-стратегом, но также и хитрым тактиком.

Перед тем как покинуть “Бриллиант в английской короне” и поехать на Юнион Грув, я спросила Алана, что он читал о каменных кругах Грэмпиана, помимо “69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой” и “Каменного круга: ранней истории Гордона”. Как только мы дотащили Дадли до квартиры Алана, он показал мне “Путеводитель по каменным кругам Британии, Ирландии и Бретани” Обри Берла и “Современного любителя древностей” Джулиана Коупа. Он сказал, что работал над библиографией книг о каменных кругах на северо-востоке Шотландии и готов предоставить мне экземпляр, как только сделает несколько дополнений. В тот вечер он ограничил себя язвительной критикой по поводу вклада Джулиана Коупа в вырубку лесов. Не трудно было увидеть, почему Алан невзлюбил поблекший хипповый мистицизм поп-звезды и его одержимость Матерью Богиней. В книге было полно моментальных снимков Коупа и его семьи, стоящих у камней в одеждах из леопардовых шкур и другом неуместном барахле, страницы были ярко раскрашены, а авторский спаленный наркотиками мозг выказывал полную неспособность выдавать логически последовательные мысли. И, что самое худшее, Коуп включил туда главу, озаглавленную “59 каменных кругов в Абердиншире”, в которой были упомянуты не только места, на самом деле находящиеся в Банффшире, но и восхвалялся Даннидиир под Беннахи — только потому, что этот паршивый холм напомнил ему своим видом вершину холма Гластонбери! Принимая все это во внимание, “Современный любитель древностей” был откровенной собачьей чушью.

Алан читал мне различные фрагменты из абсурдной и бессмысленной прозы Коупа, посмеиваясь по ходу дела. Заскучав, я обнажила и принялась трогать мою пизду. Наконец Алан сунул свой член в мою истекающую соками дырку. У него, несомненно, был огромный опыт в ебле. Я никогда еще не встречала человека, занимающегося любовью с такой научной тщательностью. Каждая ласка взывала к пределу возможного. Он медленно вытащил свой член, слегка коснувшись головкой точки между моих губ, затем с равной осторожностью потянул его назад, прижимая к верхним складкам моей вагины, затем также медленно вошел в меня. Затем, когда весь ствол уже был внутри, и казалось, будто мой живот заполнен им, Алан начала осторожно двигать им из стороны в сторону, вынуждая большую круглую головку тереться восхитительным образом о чувствительный рот моей матки.

Достигнув оргазма, мы оба застонали от переизбытка удовольствия, и моя пизда затрепетала вокруг его пульсирующего инструмента, когда из противоположного источника наслаждения извергся поток жизни в струях маслянистой спермы. Алан лег на спину отдышаться и отдохнуть после такого напряжения. Когда он увидел, что я вытираю свой мокрый приёмник бумажной салфеткой, то попросил меня оказать ему ту же услугу. Я охотно подчинилась, встав на колени сбоку от него, взяла его мягкий и влажный член, нежно обтерла его всюду, затем, нагнувшись вперед, сомкнула мои губы вокруг его истекающего спермой кончика. Мой анус приподнялся, и Алан, придя в себя, немедленно воспользовался этим. Забросив мою ночнушку на спину, он начал придвигать меня к себе, пока мой голый зад не оказался почти напротив его лица. Раздвинув мои бедра, он открыл губы моей щелки, поиграл с клитором, и увлажнив свой палец в пизде, сунул его в мое анальное отверстие. Мне весьма понравилось демонстрировать таким образом свои анальные прелести. Пока Алан изучал все складочки и изгибы в моём заду, я ласкала его член и обрабатывала яички. Немного погодя, поставив меня перед собой с широко расставленными ногами, Алан заставил меня опуститься, пока мой орган не коснулся его рта. Вся похоть, заложенная в меня природой, проснулась, когда я чувствовала его теплое дыхание, обдувающее волоски моей пизды, и его гибкий язык, извивающийся вокруг моего клитора, играющий между малыми губами и исследующий тайный проход внутри. Но когда он перешел к другому входу, я почувствовал, как он щекочет языком мои самые чувствительные складки, шлюзы наслаждения распахнулись, пришло ощущение, будто я таю, подсказавшее, что я кончила ещё раз.

Вскоре после моего второго оргазма я заснула на софе. В какой-то момент Алан провел меня в полубессознательном состоянии в спальню, где раздел и уложил под одеяла. В ту ночь мне снилось, что я вернулась в Будапешт. Дадли повел меня в цыганский бар под названием “Голубой Слон”. Внутри воздух был спёртый от сигаретного дыма. Там были какие-то парни, сидевшие вокруг сломанных столов на сломанных стульях. Некоторые из них пели, другие играли в шахматы. Народа была не так много. И совсем мало женщин, только две официантки из обслуги бара. Дадли заказал “Цселени”. Вишневый брэнди. Его венгерский был очень хорош. Я смотрела рассеянно на заляпанные плитки на стене и на огромный постер какого-то курорта, который так и не смогла идентифицировать. Меня особенно не волновал “Цселени”, но, похоже, с постоянными клиентами дело обстояло иначе, так как это был основной товар в скудном ассортименте бара. Алан стоял на улице. Когда мы вышли из бара, он обругал Дадли, избил его и оставил валяющимся в луже блевотины.

Алан повез меня в аэропорт, мы успели на самолет в Лондон. Без задержек миновали паспортный контроль, но, когда мы проходили таможню, нас затормозил Дадли. Манекен уверенно держался, имел военную выправку и проявил огромный интерес к книгам, лежавшим в небольшом плоском чемодане Алана. Наружу был вытащен экземпляр “Изобилия виски” Комптона Маккензи, и кукла громким голосом потребовала объяснить, почему этот труд не был задекларирован. Алан объяснил, что он только использовал эту книгу как противовес его интересам на востоке, и что Маккензи был маячком из прошлого, чьи вещицы, написанные на Хайлэндз и Островах, обеспечили отличный контрапункт современным писателям Восточного побережья, типа Дункана Маклина. Конечно, повествования Маккензи были сентиментальными и беспорядочными, но всё же несли в себе определенную утонченность. Алан сказал, что его давно интересовало, почему Гебридские острова оставались бастионами основанного на Библии фундаментализма, тогда как люди на Оркнейских и Шетландских островах становились все более беспечными относительно религиозных обрядов. Маккензи дал ему ключ к этой загадке. Соперничество между католическими и протестантскими островами заправляло горючим религиозный импульс на западе.

Пока Алан стоял и спорил с куклой относительно невнесения в декларацию “Изобилия виски”, сквозь мое сознание пронеслись видения. Скорее всего не я, а ни кто иной как сам Алан вернулся в Будапешт. Он бродил по Гозсду удвар, ряду связанных между собой внутренних двориков, расположенных между Добуца и Киралиуца. Архитектура пришла в упадок, однако эти внутренние дворики обладали подлинной атмосферой старого еврейского квартала. Первые этажи зданий все еще использовались как магазины и мастерские, но квартиры выше были пустынны, их окна разбиты. В занятых домах с прилегающими постройками были закрыты ставни. Сгущались сумерки и шел дождь. Алан двигался неторопливым шагом в запахе протухшего масла. Он изучал старые кирпичи, всматривался в закрытые окна. Из будки ночного сторожа появился манекен, одетый в черный пиджак летчика, сторожевая собака рвалась с поводка, который он держал в своей пластиковой руке. Алан расстегнул ширинку на своих черных Левайсах и помочился на морду пса. Когда струя мочи ударила в собаку, она растворилась. Я вернулась на таможню, где Алан оспаривал заявление куклы, что Маккензи был анти-модернистом, указывая на то, что автор был ранним энтузиастом граммофона. Дадли конфисковал его книги, но позволил нам пройти.

Сон окончился явлением тела Дадли, безжизненно качающегося в водах Дуная. Алан скрывался в тени, и, когда я попыталась сбежать от него, улицы превратились в каменный лабиринт. Алан преследовал меня по продуваемым ветром коридорам и, куда бы я не забегала, дальнейшему движению препятствовала вода со взболтанной пеной, в которой плавал раскинувший руки Дадли.