Это художественное произведение. Все совпадения имён людей, мест и событий, описанных здесь, с именами настоящих людей, местами и событиями, являются абсолютно случайными.

«Пять скинхедов летели со скоростью и грацией волков, приближаясь к жертве. У пацана не было ни шанса! Джонни добежал до ублюдка первым, напрягая мускулы руки, чтобы стукнуть панку в горло ударом карате. Парень задрожал, и колени у него подогнулись. Прежде, чем типчик опустился на пол, банда окружила его — и их ботинки принялись молотить по его распростёртому телу…»

 

Раз

ДЖОН ХОДЖЕС добрую минуту безучастно пялился на доктора. Мария Уокер беспокойно поёрзала в кресле. Скинхед был молод и сурово красив. Профессиональная этика запрещает сексуальные связи с пациентами, но доктор ощутила, как осторожность покидает её. Марии так не хватало в жизни возбуждения. После двух лет сожительства с социальным работником, который проявлял больше интереса к делам местной Партии Лейбористов, чем к женской жажде генитального удовлетворения, в голове Уокер мелькали всякие видения.

— Говорите, — чирикнула Мария. — Чем могу вам помочь?

— Знаете, доктор, — выпалил Джон, — мне кажется, я псих!

— Вы считаете себя сумасшедшим? — недоверчиво повторила Уокер.

— Да, — признался Ходжес. — Я ёбнутый на всю черешню!

— Отсоси у меня, — распорядился скинхед.

— Сейчас я ничего не буду делать, — проворчала Уокер. — Меня там другие пациенты ждут. Позвоню тебе сегодня вечером в шесть-тридцать.

— Это свидание, — включился в игру Ходжес. — Мой адрес есть?

— Конечно есть, глупышка, — хихикнула Мария. — В твоей больничной карте.

Фицджеральд-Хаус возвышался над Крисп-Стрит-Маркет, как эдакий монструозный мегалит, возведённый, чтобы напоминать о миллионах, живущих в аду корявых застроек по вине послевоенных планировщиков. Джонни Махач жил на двадцать третьем этаже, и тоненькая стеночка отделяла его жилище от места, занятого парой с понтами стать арт-звёздами — Доном Пембертоном и Пенелопой Эпплгейт, они же «Эстетика и Сопротивление».

— Завари мне чаю, Пенни, — скомандовал Дон.

— Сам себе завари, — отбрила Эпплгейт.

— У меня голова болит, — пожаловался Пембертон, — из-за реггей, который крутит этот скинхед в соседней квартире. Нездоровая музыка, я из-за неё себя плохо чувствую.

— Этот прол ушёл минимум час назад, потом играл только мой компакт Майлза Дэвиса, а джаз ты, насколько я знаю, любишь, так что, должно быть, ты себя плохо чувствуешь по другой причине.

— Завари мне чаю, — скомандовал Дон. — Я заболел.

— Ты тут не единственный страдалец, — пробурчала Пенни. — У меня ПМС, болит спина и жестокая депрессия.

— И по какому поводу у тебя депрессия? — вопросил Пембертон.

— Для начала рецензия на нас в последнем выпуске «Art Scene»! — заорала Эпплгейт.

— У меня не меньше прав злиться на неё, чем у тебя! — возразил Дон. — Как ты думаешь, каково это, когда тебя называют проституткой от поэзии? А теперь завари мне чаю.

— Сам себе завари, — вскипела Пенни, бросая глянцевый каталог, и взяла в руки ежедневник.

— Пожалуйста, завари мне чаю, — упорствовал Пембертон.

— Сегодня вечером выставка Карен Элиот, — объявила Эпплгейт, бросая ежедневник. — Надо идти, Элиот может помочь нашей карьере, если мы её как следует умаслим.

— Твоя правда, — согласился Дон, — Карен стала крупнейшей величиной британской арт-сцены со времён Гильберта и Джорджа.

— Слышала, она богемно-рейверская до безобразия, — тявкнула Пенни. — Дон, если сможешь забраться ей в трусики, она за нас впряжётся.

— Мне говорили, что Элиот бисексуальная и яростно политичная, — проворчал Пембертон. — А вдруг я попробую её соблазнить, а она решит, что это ужасно патриархально? Пенни, милая, мне кажется, лучше тебе попробовать потереться с ней пёздами.

— Секс — это мерзко! — воскликнула Эпплгейт.

— Ага, — согласился её любовник. — Секс — мерзкая штука, но одному из нас придётся пойти на эту страшную жертву, если мы хотим развивать нашу карьеру. Учитывая интерес Элиот к сексуальной политике, ты идеальная кандидатка.

— Дон, — промурлыкала Пенни по дороге на кухню, — я заварю тебе чаю, мы сядем и рационально всё обсудим.

— Нет! — взвыл Пембертон, пулей вылетая из кресла. — Позволь мне сделать чай.

— Мне казалось, ты болеешь, — фыркнула Эпплгейт.

— Давай разойдёмся по-честному, — воскликнул Пембертон. — Я приготовлю чай, а ты переспишь с Элиот.

— Я буду делать чай, — завопила Пенни, а тем временем её любовник оттолкнул её, схватил чайник и наполнил его водой.

Джонни Махач покрыл дистанцию между станцией метро «Рассел-Сквер» и Корем-Стрит за пару минут. Он вдавил цифры один ноль один на домофоне, и долю секунды спустя Карен Элиот потребовала представиться.

— Это Джон, — ответил Ходжес. — Чудик, которого ты подцепила в «Питомнике» в субботу вечером.

— Ага, помню, ты ещё говорил, что такого классного отсоса у тебя в жизни ещё не было.

— Есть такое дело, — засмеялся Джон.

— Все парни так говорят, — ответила Карен.

— Могу я к тебе подняться? — не отступал Ходжес.

— Ну, если нужно, — уступила Элиот.

Джонни слегка сбил с толку лабиринт лестниц в пятиэтажном доме, но, в конце концов, он нашёл квартиру Элиот. Жилище восхитило его не меньше, чем хозяйка. До встречи с Карен Ходжес не знал, что есть хотя бы крошечная возможность снять такое место прямо в центре города. Теперь он понял, что если как следует попахать, нет ничего невозможного.

— Ты грязный ублюдок, — фыркнула Элиот, когда гость клюнул её в щёчку, — у тебя стоит!

— Ничего подобного! — возразил Ходжес.

— Теперь точно стоит! — засмеялась Карен, расстёгивая ширинку Джонни и доставая его дурика.

— Отсоси у меня, — взмолился Ходжес.

— Потом, — вынесла решение Элиот, убирая пенис на место и застёгивая молнию. — Сначала хотелось бы узнать, почему ты пришёл ко мне.

— На восхитительную генетическую акцию, — полыхнул глазами скинхед.

— Фиг там, — ругнулась Карен. — Что-то другое. У тебя где надо всё торчит и выступает, если тебе надо просто перепихнуться, ты снимешь бабу поистине где угодно. Значит, есть другая причина.

— Ладно, ладно, — согласился Джонни, — я хотел узнать у тебя насчёт справки психа. Ты говорила, что делала её, чтобы заполучить эту квартиру.

— Как я её делала, — объяснила Элиот, — пошла к своей участковой врачихе и сказала ей, что кажется, сошла с ума. Она дала мне направление к специалисту, и когда я призналась психиатру, что душевнобольная, меня зарегистрировали, как имеющую особые потребности в жилье.

— Я ходил сегодня с утра к доктору, сказал, что хромой на всю голову, — пожаловался Ходжес, — но она не послала меня в местную дурку, чтобы проверить мозг. Только пригласила поужинать-поебаться.

— Фу, как неэтично! — засмеялась Карен. — Что ты ей наплёл, прежде чем она сделала тебе это предложение?

— Сказал, что псих, — объяснил скинхед, — и что исцелить меня может только дешёвая квартира в Уэст-Энде.

— Тупица ты, однако, — заметила Карен. — Даже полный идиот сумел бы правильно расшифровать твои действия. Ты едва ли не прямым текстом сказал, что с мозгами у тебя всё в порядке, а нужен тебе только новый дом.

— А ты как получила направление? — спросил Джон.

— Сказала, что страдаю от маниакальных форм поведения и иногда думаю, что я машина, — сообщила Элиот. — Психиатр подумала, что мне лучше переехать в центр города, где мне будет легче социализироваться и завести новых друзей. Она договорилась насчёт моего переезда в эту квартиру.

— И что посоветуешь мне теперь делать? — спросил Ходжес. — С доктором я облажался? Смогу я убедить её, что псих?

— Иди домой и выеби её, — скомандовала Карен. — Потом будешь её шантажировать, чтобы она выписала тебе справку. Докторам запрещено иметь сексуальные отношения с пациентами.

— Мне что, сейчас надо уходить? — ответил скинхед.

— Ага, — приказала Элиот. — У меня дела. Так, запиши свой телефон в записной книжке, я тебе как-нибудь позвоню.

— Странная ты, — вздохнул Джон, карябая цифры. — До этой субботы я не знавал цыпочек, которые вызывали бы мне такси после того, как я выебал её.

— У меня счёт в этой компании, — фыркнула Карен. — Надо же им пользоваться.

Мария Уокер глянула на часы. Ей надо принять ещё пятерых пациентов, прежде чем устроить перерыв на ланч. Доктор выполняла свою работу как автомат. Большую часть утра у неё в голове крутились мысли о пылкой секс-сессии, которую они с Джонни Махачем устроили перед возвращением домой. Один раз скинхед излился прямо в неё, было бы забавно заставить своего клёвого любовника вылизать вонючую манду. К сожалению, приятное течение мыслей прервал стук в дверь.

— Войдите, — приказала Уокер.

— Добрый день, доктор, — прохрипел Дональд Пембертон, усаживаясь на стул. — У меня кошмарный период, на меня напала чудовищная депрессия.

— Как у вас с половой жизнью? — осведомилась Мария.

— Великолепно! — ответил Пембертон. — Моя подружка полностью разделяет моё представление о сексе. Мы оба считаем его унизительным, у нас чисто духовные отношения. В этой области у меня проблем нет. Куда больше меня беспокоит то, что мучает всех великих художников, видите ли, я страдаю от глубокой душевной болезни. Думаю, причина в творческом обществе, в котором мы живём! У людей нет больше времени оценивать великие глубины интеллекта, проявляющиеся в работах гения. Наверно, с этой проблемой сталкиваются все артисты: невозможность коммуникации с эмоционально недоразвитыми массами — но, будучи одержим выдающимся талантом, я страдаю на этой почве куда сильнее, чем кто-либо из живущих сегодня. Я знаю…

— Ладно, ладно, — бросила Уокер. — Мне ясна картина. Я выпишу вам валиум. Принимайте его пару недель и почувствуете себя куда лучше.

— Но вы не понимаете! — возопил Дональд. — Я коснулся бесконечности, беседовал с Божеством, знания веков принадлежат мне, и я готов поделиться ими с любым, кто будет внимательно слушать. В этом-то и проблема, никто не слушает.

— Знаете ли, — неторопливо ответила Мария, — я всё-таки занята. Вот рецепт, вам пора идти.

— Я пылающий гений! — возразил Пембертон, принимая бумагу, протянутую доктором. — Нельзя со мной так обращаться! Пройдёт несколько лет, и люди будут целовать землю, по которой я прошёл, они будут поклоняться колодцу моего творчества. Я превзойду Уорхола! У меня есть талант и усердие! Я человек Возрождения, по сравнению со мной даже величайшие современники — духовные пигмеи! Нельзя от меня отделываться, словно я какой-нибудь голодранец. Я важнее, чем другие пациенты, на меня будет ориентироваться каждое новое течение в визуальных искусствах в ближайшие пятьсот лет!

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — хихикнула Уокер.

— Как вы смеете намекать, что я лгу! — прогрохотал Дональд. — Вы — позор медицинского сообщества. Я собираюсь подать на вас профессиональную жалобу. Посмотрим, как вы будете надо мной смеяться, когда у вас отберут медицинскую лицензию. Больше я не собираюсь тратить на вас своё драгоценное время!

Врач отвернулась и начала писать что-то в деле Пембертона. Она проигнорировала хлопнувшую дверь, когда пациент выскочил из комнаты. Мария была рада увидеть спину этого ублюдка. Значит, до ланча осталось четыре пациента.

«Флиппер Файн Артс» располагалась в лондонском Мейфэре. Фирма давным-давно заработала авторитет ведущей мировой авангардной художественной галереи, с отделениями в Берлине, Париже и Нью-Йорке. Годовой оборот доходил до нескольких миллиардов фунтов, и на фоне этих прибылей производственный бизнес выглядел суетой Микки-Мауса. Аманда Дебден-Филипс далеко не первый год работала во «Флиппере» директором по выставкам, у неё был намётан глаз на талант, а жажда молодого хуя обеспечивала многим загорелым Адонисам место в сфере международного искусства.

Карен Элиот долгое время была ярчайшей фишкой во «Флиппере». Аманда знала, что её обед с молодой звездой имеет гигантское значение для галереи. Контракт Карен с «Флиппером» истек, когда закрылась ее последняя выставка. Официальное открытие было шесть часов назад, и теперь каждый выставленный клочок уже продан клиентам, которые писали на чеках телефонные номера за честь стать обладателем Элиот. Дебден-Филипс понимала, что многие галереи делают Карен весьма прибыльные предложения, и знала, что надо предложить условия лучше, чем у конкурентов.

— Это твоя дикая идея пойти в этот фастфудный притон на деловой обед, — засмеялась Аманда. — И значит, что будешь заказывать?

— Бургер с бобами, картошку фри, клубничный коктейль, пирожок с яблоками и кофе, — ответила Элиот. — Я займу места, а ты пока вставай в очередь за едой.

Карен подавила приступ смеха, пристраивая свою задницу. Дебден-Филипс хотела пригласить её в шикарный ресторан, где по слухам в счёт включают даже воздух, которым дышат клиенты. Непомерные цены мало что значат, если сравнить их с налоговыми вычетами. Аманда предвкушала сверхизысканную еду, но смиренно согласилась на замену в виде мусорной хавки, поскольку Карен настаивала, что они пойдут в «Бургер Кинг».

— А сервис не так плох, — заметила Дебден-Филипс, поставив поднос на стол, — для заведения, где надо стоять в очереди, чтобы получить еду. Хвост движется вполне быстро.

— Приходится, — отбила выпад Элиот, — чтобы держать прибыль на уровне. Питаться здесь — всё равно, что работать на конвейере. Что мне нравится в этом месте, оно обращается к машинному элементу в моей психологической структуре.

— Не критикуй себя, — воскликнула Аманда, ставя тарелку с едой перед художницей. — Ты очень талантливая молодая женщина. Миллионы людей отдали бы правую руку, лишь бы обладать твоим дарованием.

— Я не критикую себя, — объяснила Карен, вгрызаясь в бургер. — Я просто чуть-чуть слишком скромная. Энди Уорхол хотел быть машиной, тогда как я исполнила его устремление. Я рисую картины так же, как другой стал бы делать пластиковые формы, вот в чём секрет моего успеха!

— Ну ладно, — объявила Аманда, поднимая кофе к губам, — давай выпьем за прибыли!

— Да, — крикнула Элиот, поднимая коктейль. — За всё грязное бабло, что мы нарубим. Искусство мертво, да здравствует показуха! Претенциозность — вот что делает Британию великой!

— Я правильно поняла, что ты подпишешь новый контракт с «Флиппер»? — уточнила Дебден-Филипс.

— Да, — надула губы Карен. — Точно такой же, как и прежний, только я буду получать ещё десять процентов со всех продаж, и ты подпишешь тридцать художников по моему выбору. Последний пункт можно не вносить в контракт, но я просто с катушек съеду, если ты его нарушишь.

— Ты просишь офигенно до хрена, — каркнула Аманда.

— Не вздумай торговаться, — отрезала Элиот, — потому что «Галерея Европа» уже согласилась на эти условия.

— Ладно, твоя взяла, — согласилась Дебден-Филипс.

Сделка свершилась, две женьчины доедали в молчании.

У Джонни Махача оказалась куча свободного времени. Доктор должна была появиться в его жилище лишь ранним вечером, что означало — у него есть несколько часов покантоваться по Уэст-Энду. Джонни мерил шагами Карнаби-Стрит, впитывая восхищённые взгляды туристов, что приехали посмотреть живую молодёжную культуру Лондона. Хотя пара камер и щёлкнула, турьё, сияя радостью, бросилось упрашивать попозировать пару панков, оставив Джонни в покое. Была в этом юноше первобытная жестокость, найти к нему подход было куда сложнее, чем к паре юных дегенератов, которые тянули собак на кусках верёвки. Только симпатичная девушка могла привлечь его внимание, что и проделала одна японочка, бросившись к нему.

— Фото? Фото? — напевала девка.

Джонни обвил рукой девушку за плечи, пока её сестра снимала. Девочки поменялись местами. Ходжес скалился в камеру.

— Очень спасибо, — сказала вторая тёлка, обвила руками шею скинхеда и одарила поцелуем в щёчку.

— Нет желания отсосать? — осведомился Джонни.

— Не понимать, — сказала девушка, сверкая улыбкой.

— Шут с ним, проехали, — прошипел Ходжес и потопал по улице.

Бутбой шёл на восток и скоро очутился на Руперт-Стрит. Тёлка с эбеновой кожей, в розовых шортиках и белом топике, привлекла внимание Ходжеса. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ.

— Ищешь подружку на вечер? — засмеялась она, когда Джонни подошёл.

— Даже не верится, — простонал скинхед, — да ты шлюха!

— И чего такого? — дёрнула ртом девушка. — У тебя на этот счёт какие-то комплексы?

— Нет, — выпалил Ходжес, — просто ты выглядишь куда лучше, чем обычные девки со счётчиком на пизде, я подумал, что молодая и свободная тёлка ищет компанию!

— Я беру не больше остальных! — сказала проститутка, подхватив Джонни под руку.

— Проблема в том, — вздохнул скинхед, — что у меня в карманах полный голяк.

— Можешь сдать свою попку какому-нибудь бизнесмену, а потом вернуться ко мне, — предложила девушка.

— Ни за что, — заорал скинхед и пошёл прочь. — У меня ещё осталась гордость!

Как и Джонни Махач, Пенни Эпплгейт и Дон Пембертон покинули Фицджеральд-Хаус ради Сохо. Их любимым местом была Олд-Комптон-Стрит. Будущие арт-звёзды регулярно ходили в «Кондитерскую Валери», как и куча прочего модного народу. В доме номер 44 можно заниматься художественной карьерой, попутно попивая чай и угощаясь хорошими пирожными. Пенни и Дон как раз сделали заказ, когда с улицы зашёл Рамиш Патель. Узнав парочку, он подошёл и сел за их столик.

— Как делишки? — спросил Рамиш.

— В порядке, — ответила Эпплгейт, — мы ведём переговоры насчёт выставки в туалетах ИИК.

— Институту идея нравится, — добавил Пембертон. — Правда, они ломают головы, как охранять выставку, публика может заявить протест, если кабельные камеры безопасности будут снимать, как они облегчаются.

— ИИК хочет провести ретроспективу всех моих фильмов, — объявил Патель. — В следующем году. Я хочу представить новое кино в этом сезоне.

— То, про расизм и художественный истэблишмент? — захотела выяснить Пенни.

— Ага, — подтвердил Рамиш. — Рабочее название «Белая Ложь».

— Класс, класс! — включился Дон. — Или искусство будет критичным, или его не станет вообще!

— Чего? — зашипел Патель.

— Цитата из последнего манифеста «Эстетики и Сопротивления», из брошюры под названием «По ту сторону прекрасного»; — объяснила Эпплгейт. — Её напечатают в редакторской колонке в следующем выпуске «Журнала Нематериального Искусства».

— Я тут размышлял о вашем стиле работы, — признался Рамиш, — и хотя вам ещё надо заключить контракт с галереей, эти ваши статьи в художественных журналах уже сделали вам имя. Вы вдохновили меня взяться за карандаш и бумагу, чтобы заработать ещё немножко славы!

— Спасибо! — пропели в унисон Эпплгейт и Пембертон. — Это честь, получить такой комплимент от столь крупной звезды арт-сцены, как вы…

Разговор моментально прервался, когда официантка принесла Эстетике и Сопротивлению чай и приняла заказ у Пателя. Когда женщина ушла, трое друзей вновь обратили мысли в сторону мира искусства.

— Я сегодня пойду на открытие Карен Элиот, а потом побегу в Ист-Энд на тусовку Компьютерных Концептуалистов в «Галерею Элдгейт». Вы со мной? — поинтересовался Рамиш.

— Ага, — выпалил Дон. — Мы собираемся на Элиот во «Флиппер».

— У нас нет приглашения на вечеринку Компьютерных Концептуалистов, — пожаловалась Пенни. — А говорят, это новейший курс. Мы, конечно, можем просочиться внутрь, но это страшное свинство со стороны «Элдгейта» — выкинуть Эстетику и Сопротивление из списка рассылки. Думаю, они мстят за обзор на их Молодых Современников, который мы написали в «The Gallery Gazette».

— Но эта выставка и впрямь была отстойной! — заорал Патель. — Как тоталитарно — каждую выбранную работу поместить под герметичное стекло! Мне показалось, вы очень грамотно поддели этот факт. Обзор весьма меня позабавил.

И в таком ключе, над бесконечными чашками чая и некоторым количеством хороших пирожных, три художника бесились и разглагольствовали на тему несправедливости художественного мира. Молчаливо предполагалось, что все трое были круче Уорхола! Но вместо этого Эстетика и Сопротивление оказались в изоляции даже в художественном мире, а Рамиш никак не мог превратить признание культурного истэблишмента в карьеру, приносящую многие миллионы фунтов в мейнстриме развлекательной индустрии.

Вернувшись из Уэст-Энда, Джонни Махач обнаружил, что у него на хате смотрит порнушку вся его бригада. Ходжес был не только признанным вожаком «Рейдеров», он ещё и единственный из членов фирмы жил один. Посему естественно, что его квартира считалась заодно и клубным помещением, и у каждого члена бригады был собственный ключ от входной двери. Джонни прошёл на кухню и взял банку «Стеллы» из холодильника, прежде чем опуститься в любимое кресло. Тревор Кей, среди друзей известный как ТК, как раз освободил место. Бунтыч и Худой застонали, когда Тревор втиснулся на диванчик. Самсон ощерился, он занял второе приличное кресло, прикинув, что Джонни должен скоро вернуться.

— Ко мне тут должен подвалить бабец, — объявил Джонни, потянув за кольцо на банке. — Вы можете остаться, если будете вести себя прилично, но я, пиздец, как озверею, если вы нам помешаете.

— А почему бы не устроить групповушку? — спросил Худой.

— Потому что она доктор! — отрубил Ходжес.

— И чего? — не врубился Худой.

— А ты разве не читаешь дрочильные журналы, которые мы покупаем на общак? — зарычал Джонни.

— Не-а, — прошипел Худой. — Я, блин, только втыкаю на фотки.

— Знаешь что, сел бы ты на диету, — влез Бунтыч. — Сбрось пару фунтов, и сможешь снимать тёлок, как любой нормальный парень, не надо будет пристраиваться в очередь и брать себя в руки.

— Пошёл на хуй! — выматерился Худой, отоварив Бунтыча тыльной стороной ладони.

— Ты жирный ублюдок, ты жирный ублюдок! — завопили в унисон остальные ребята.

— Ладно, ладно, — взвыл Худой. — Пускай у меня выпуклости в нужных местах и ещё куча запасных, чтобы в них пинать. Это не объясняет, почему бы не натянуть докторшу паровозиком.

— В последней «Замочной Скважине» писали, — объяснил Джонни, — что у участковых врачей, когда речь идёт о перепихоне, отказывает воображение. Стоит делу дойти до сексуальной практики — и доктора не могут представить ничего за пределами варианта мужчина сверху, женщина снизу.

— Ну, так давай научим её новым фишкам, например, серийным сношениям? — предложил Худой.

— Ты чего, только прочитамши учебник по социологии? — зарычал Бунтыч.

— Захлопни варежку и смотри в телек! — взвыл Самсон. — Тут, блядь, лучший кусок, две монашки собираются отвести осла на поле и выебать!

— Господи! — воскликнул Худой. — Такая охуенная девчонка под такой невъебенной скотиной. Убытки-то какие! Я хочу задвинуть ей хер в рот!

— Максимум, на что ты можешь рассчитывать — заправить какому-нибудь извращенцу в жопу, — подколол ТК.

— Пошёл на хуй! — завопил Худой, нанося ТК удар в лицо.

— А ну заткнуться и пялиться в телек! — рявкнул Самсон.

Кадры с актрисой, берущей в рот у осла, в конце концов, повергли «Рейдеров» в молчание. Бутбои смотрели, отвалив челюсти, на разыгрывающийся акт зоофилии. Самсон не видел, чтобы порнушка оказала на бригаду такой эффект с тех пор, как они впервые заполучили в лапы копию «Туалетной Тусовки».

Открытие Карен Элиот во «Флиппере» должно было идти с шести до восьми — но галерея начала заполняться за полчаса до официального начала, и уже через пятнадцать минут там было не протолкнуться. Вокруг имени Элиот поднялась немалая шумиха. Без сомнения, она стала одной из ярчайших звёзд, сияющих на небосклоне современной арт-сцены — и весь культурный истэблишмент собрался, дабы воздать должное её гению.

— Чудесная работа, чудесная, — бормотал сэр Чарльз Брюстер.

— Действительно изумительная, — согласился Рамиш Патель. — Путь развития Элиот полностью реабилитировал «Проект Прогрессивных Искусств». Помнится, на вас обрушилась критика, когда вы начали вкладывать в её работы деньги налогоплательщиков.

— Было дело, — согласился сэр Чарльз. — Но это лишь ещё раз подтверждает, что в ПАП сидят компетентные эксперты по вопросам субсидирования искусства.

— У вас уже была возможность посмотреть заявку на грант, которую я вам направил? — осведомился Рамиш. — На финансирование полнометражного фильма, который я рассчитываю сделать.

— Пока нет, — извинился Брюстер. — Но не беспокойтесь, я прослежу, чтобы ваши заявки киноэксперты принимали. Собственно, на то друзья и нужны.

«Эстетика и Сопротивление» зажали в угол Эмму Карьер из «Боу Студиоз» и втолковывали ей, почему их продукция является важнейшим шагом в визуальных искусствах за последние пятьсот лет.

— Видите ли, — объяснял Дон Пембертон, — наша работа построена на контаминации. Берём готовые бытовые объекты и создаём из них аранжировки в привилегированном пространстве арт-галереи, соединяя две чуждые реальности. В результате мы имеем конфронтацию между двумя дискурсами, столкновение, которое ниспровергает оба. Как сказал Лиотар в «Состоянии постмодерна»…

— Смотри, — вмешалась Пенни Эпплгейт, указывая через всю галерею. — Этот ублюдок, Джок Грэхем.

— Я видела обзор, который он написал на вас в «Art Scene», — влезла Эмма Карьер. — Надо сказать, отвратительно. Вы вроде бы хорошо ориентируетесь в философии. С его стороны нечестно называть вашу работу и идеи незрелыми.

— Я собираюсь пойти и облить его вином, — объявил Пембертон. — Это научит ублюдка уважать «Эстетику и Сопротивление»!

Дон протиснулся сквозь толпу и, в конце концов, оказался в двух футах от марксистского арт-критика. Махнув рукой, Пембертон успешно опорожнил содержимое своего фужера в лицо Грэхему. Писатель замахнулся на художника, но очевидцы растащили их прежде, чем в ход пошли кулаки. Карен Элиот пропустила эту стычку, потому что весь вечер была занята общением с коллекционирующими искусство миллионерами и популярными критиками.

Когда доктор Мария Уокер поднималась на лифте на двадцать третий этаж Фицджеральд-Хаус, её мысли поглотила предстоящая постельная сессия с Джонни Махачем. Стоило врачу постучаться в дверь, и вот Ходжес уже приглашает её в квартиру и ведёт прямиком в спальню. Из мебели там стояла двуспальная кровать, ковёр под цвет и ещё что-то мелкое. В пределах видимости не валялось ни одной шмотки, встроенные шкафы позволяли скинхеду сгребать туда весь бардак. Кроме набора гирь в углу и будильника на полу, ничего не говорило о том, что в комнате живут.

— Спартанская обстановочка, — прокомментировала Мария. — Анонимно, как в комнате отеля!

— Мне так нравится, — рыкнул Джон. — Жёстко и сердито.

— Я предпочитаю, чтобы секс был жёсткий и быстрый, — надула губки Уокер.

— Ну, тогда, — сказал Ходжес, раздеваясь, — стягивай трусики.

Мария, не теряя времени, обнажилась, и через пару секунд доктор и пациент вовсю тискались в кровати.

— Ты вся течёшь! — заметил Джонни, забираясь правой рукой между ног Уокер.

Ходжес поработал средним пальцем в дырке Марии, потом вытащил его и принялся размазывать любовный сок по её клитору. Он охватил губами её рот и принялся жадно сосать язык, вонзившийся между его зубами. Генетические коды собирались и разбирались по всей поверхности тела Ходжеса, а наркотические эндорфины накачивались в мозг.

Мария покинула Поплар, оставила весь мир внизу. Джонни вбил свой любовный мускул в чёрную дыру её пизды. Мария оказалась на доисторическом пляже, где представила, что она первая амфибия, покидающая море и ощущающая тепло солнца на коже.

Джонни хотел забыться в примитивном ритме секса. Но что-то тянуло его назад, в этот мир и экстаз отчуждения. Медленно мозг Ходжеса обработал доносящиеся звуки. Какой-то ублюдок пытался выбить его входную дверь!

Джонни вытащил хуй из пизды Марии и пару секунд спустя пальцы врача обрабатывали дыру, освобождённую бутбоем. Ходжес скользнул в свои «ста-престы» и туфли, потом пулей вылетел из спальни. Скинхед распахнул дверь, и парень в рабочих штанах дёрнулся к нему. Джонни набросился на мудака, и они вдвоём вылетели на лестничную клетку. Пацан приземлился на спину, Ходжес оказался сверху. Он принялся молотить гада головой об пол — раз, другой, третий — оглушая его.

Ещё один волосатый дрочила пошёл было на Джонни, но тут из квартиры высыпались Бунтыч, Худой, ТК и Самсон. Они погнали ублюдка по лестнице. Ходжес встал, наступил на копну волос своего противника и рывком поднял его вверх. Подросток заорал, как раненый слон. Подняв пацана на ноги, Джонни впечатал его в стену.

— Только не избивай меня, — молил тот, соскальзывая на пол. — Я стучался в дверь, никто не ответил, я подумал, никого нет дома.

— Мой дом никто никогда не грабит! — рыкнул Ходжес. — Запомни раз и навсегда!

— Не бей меня, — взмолился пацан, когда Джонни набросился на него.

Мольбы вора не дали результата. Ходжесу снесло башню, и он принял решение нанести малолетнему преступнику тяжкие телесные повреждения. Скинхед злобно щерился, пока его туфли месили распростёртое тело. Ублюдок почти сразу вырубился. Джонни раздел парня, оттащил его коматозную тушу к лифту, отправил вниз на первый этаж, и только потом вернулся в квартиру. Обшарив карманы штанов, он стал обладателем двадцати фунтов, ножа, пачки курева и зажигалки. Штаны он нацепил в окне гостиной. Они будут развеваться из квартиры, как трофей! Ходжес совсем было собрался вернуться в спальню, когда в дверь ввалилась вся фирма.

— Второй ублюдок сбежал, — пропыхтел Худой, — но мы видели, что ты сделал с мудаком, которого поймал, качественная работа!

— Какого хуя вы не открыли дверь и сидели тут шлепали ушами, пока её вышибали! — вопросил Джонни.

— Мы думали, ломятся в дверь к соседям, — заикаясь, ответил Бунтыч.

— Ладно, вас ждёт порнушка, — рыкнул Ходжес, — а меня — настоящий секс!

Мария ещё мастурбировала, когда Джонни вернулся в спальню. Скинхед стащил ботинки и прыгнул в кровать. Он скользнул во врача, как паром через Ла-Манш входит в доки, проделав путь по морю. Дальше не происходило ничего утончённого, впрочем, оно было и не нужно. Джонни отбивал примитивный ритм секса, воображая, как он греется на доисторическом пляже.

— Выеби меня, выеби меня! — стонала Уокер. — Хочу почувствовать внутри твою струю!

Насос Ходжеса заработал, он почувствовал, как любовный сок вскипает в паху — и долю секунды спустя жидкая генетика залила сочную дыру Марии. Скинхед и врач вместе обрушились в отвергающий эго одновременный оргазм. Они достигли вершины, откуда мужчина и женщина никогда не возвращаются вместе. Почти сразу Ходжеса и Уокер катапультировало назад в мир, разделённый в самой своей сердцевине экстазом отчуждения.

 

Два

ДЖОННИ МАХАЧ СМОТРЕЛ, как цифры один ноль один исчезают с электронного дисплея. Он нажал на сброс, потыкал по клавишам, потом снова вдавил звонок. Скинхед стоял у домофона и ждал ответа. Потом, спустя несколько минут молчания, номер вновь исчез с дисплея, и Ходжес разразился матюками. Эта сука, небось, ещё дрыхнет. Джонни решил, что лучший вариант — найти забегаловку, накатить чайку и вернуться сюда попозже.

— Мол, приходи в восемь-тридцать и не опаздывай, сказала эта блядь по телефону! — ревел Ходжес, шагая по улице.

— А ты рано! — проворчала Карен Элиот, выбегая из-за угла.

— Тебя где носило? — спросил Джонни.

— Покупала круасаны с шоколадом на завтрак, — ответила Карен, отпирая дверь. — Их можно разогреть в микроволновке и съесть горячими.

Ходжес следом за Элиот поднялся по лестнице к ней в квартиру. Он устроился на диване, а Карен ушла на кухню. Она вернулась через пару минут с нагруженным подносом.

— Кофе с молоком или сливками? — спросила Карен.

— Обычно на завтрак я пью чай, — рыкнул Джонни.

— В таком случае, — парировала Элиот, — у тебя выдалась офигенная возможность поменять свою привычку. В этом доме чая тебе не будет, по крайней мере, с круасанами!

— А, ладно, — сдался скинхед, — тогда со сливками.

— Я, пожалуй, тоже, — сказала Карен, смешивая жидкости.

Настроение у бутбоя исправилось, едва он вгрызся в круасан, положенный перед ним хозяйкой. Не меньше кайфа доставляли и могучие глотки кофе. Он был крепкий и сладкий, то, что надо.

— Здорово, правда? — заметила Элиот, ставя на стол кружку.

— Неплохая замена кукурузным хлопьям, — согласился Ходжес, — только никак не въеду, ты пригласила меня, чтобы позавтракать вместе. А серьёзно, чего тебе надо, крепкого хуя?

— Не воображай, что ты единственный ходячий дилдо в моей жизни, — засмеялась Карен. — В этой области у меня проблем нет.

— Вы, тёлки среднего класса, все одинаковые, — хрюкнул Джонни. — Вам нравится трах с налётом грубости.

— А ты знаешь, почему? — осведомилась Элиот.

— Ага, типа парни с обложки между простынями не фонтан!

— А ты не слишком сообразительный, — ответила Карен, похлопав скинхеда по бедру. — Ты, небось, думаешь, что средний класс не умеет сражаться, — и тут ты снова не прав. Профессиональные женьчины любят когтить молодых пролетариев, потому что тем при жёстком трахе на самом деле куда тяжелее установить патриархальное доминирование, чем визуально более спокойным мужчинам их собственного класса.

— Господи, — ругнулся Ходжес, — ты чего, начитамшись словаря или чего ещё?

— Нет, — заверила его Элиот. — Я просто демонстрирую, что грубая сила не единственное средство, с помощью которого личность может добиться доминирующей позиции в отдельных формах социальных отношений. На самом деле, грубая сила редко даёт преимущество на относительно длинном временном интервале. Куда лучше работает комбинация силы и коварства.

— Ты чего? — завопил бутбой.

— Не забивай этими темами свою милую головку, — сказала Карен, пробежавшись пальцами по внутренней стороне левого бедра Джона.

— Лучше расскажи, как у тебя вчера всё прошло с доктором.

— Мы отлично потрахались. — Потом, после секундной паузы, Ходжес выдал: — Но во всех остальных отношениях полный абзац.

— Рассказывай.

— Ну, после ебли я попросил Марию выдать мне справку психа, — объяснил скинхед. — Она сказала, что я, пожалуй, самый разумный из всех, кого она знает, и она никогда не пропишет меня сумасшедшим. Я сказал, или справка, или я накатаю на неё жалобу и её завернут с работы. Сука засмеялась и сказала, я не смогу ничего доказать.

— Есть в её словах правда, — вставила Элиот. — Если команда профессионалов из среднего класса будет расследовать это дело, думаю, они скорее поверят слову вежливого участкового врача, чем обвинениям голодранца из рабочего класса вроде тебя.

— Но ты сама сказала, мне надо выебать суку и шантажировать, чтобы она выдала мне справку психа! — запротестовал Джон. — Если так дело пойдёт, мне не видать квартиры в Уэст-Энде как своих ушей! Почему лучшие дома отдаются сумасшедшим? Это ни хрена не честно! Ладно, как думаешь, что мне делать дальше?

— Попробуй снова встретиться с доктором, — предложила Карен. — Если у вас завяжутся отношения, может, она сделает тебе одолжение.

— Мария сказала, что она сегодня опять навестит меня в шесть-тридцать! — воскликнул Ходжес. — Даже если я не смогу её шантажировать, она всё равно чертовски хороша в постели.

— Разберись с ней по-быстрому, — посоветовала Элиот, — я хочу, чтобы ты пришёл ко мне в восемь перепихнуться.

— Полный бред! — пожаловался скинхед. — Ты чего, думаешь, я доильная машина?

— Какая разница, что я думаю, а чего не думаю, — проворковала Элиот, взяв Джонни за руку и провожая до двери. — Просто приходи в восемь, если хочешь поупражнять ебальную палочку.

Спустя пару секунд бутбой уже стоял на Корем-Стрит. В его списке Элиот шла под грифом очень странной тёлки. Да какого чёрта, это тело, созданное для любви, и Ходжесу нужно то, что есть у Карен. Может, сука и впрямь тронутая на голову, и поэтому социальные службы поселили её в клёвом доме. Ему было всё равно. Скинхед не сомневался в постельных талантах этой бабы, поэтому он сто пудов вернётся сюда в восемь!

«Эстетика и Сопротивление» снимали большую комнату в студийном комплексе на Карпентерс-Роуд в Стратфорде. Вообще-то место им было не нужно, потому что они работали исключительно с аранжировками из готовых бытовых объектов. Однако у каждого великого художника есть студия, и «Эстетике и Сопротивлению» она тоже понадобилась. Платили они мало, и, в любом случае, Дональд Пембертон получал чрезвычайно щедрое содержание от отца, так что денежные соображения мало заботили эту пару, когда они выбирали помещение. Здесь они тусовались и встречались с богемой, такими людьми, как Росс Макдональд и Джозеф Кэмпбелл, те проводили свои дни, изготавливая пластиковые слепки скал и потом выставляя результаты своего бесплодного труда в галереях, финансируемых государством.

— Знаешь, мужик, — уговаривал Дональд Пембертон. — Надо сражаться с системой. Массы — просто бездумные зомби, сидят, смотрят «мыло» по телеку и надираются лагером по выходным. Мы, художники — духовная элита, мы на короткой ноге с высшими материями, что значит, по праву мы обязаны диктовать культурные вкусы нации!

— Есть такое дело, — согласился Макдональд. — Если люди будут тратить время на восприятие нашего искусства вместо просмотра второсортных фильмов, мир станет куда лучше.

— Более того, — воскликнула Эпплгейт. — Хотя я и готова терпеть материальную нищету, если только так я могу своими работами принести в «Новая Жен/Мужчина» духовное просветление, это несправедливо, что я не получаю никакого вознаграждения за титаническое служение, которое я совершаю для общества. В конце концов, если бы моё искусство, словно маяк, не освещало элите путь к переоценке ценностей, цивилизация рухнула бы, и мы снова оказались бы в тёмных веках! Каждый художник должен получать гарантированную минимальную зарплату, уж не меньше, чем чистый доход доктора или банковского менеджера!

— Общество обрекло нас с Россом на нищету! — завопил Кэмпбелл.

— Вы нарушили условия аренды? — осведомился Дон.

— Да! — воскликнул Джозеф. — Но что мы можем поделать? Гениальный человек не должен спать на улице!

— Давайте выпьем, — сказала Пенни, свинчивая голову бутылке водки и наливая алкоголь в четыре щербатые кружки. — За мир будущего, где каждый познает духовную ценность художников. Давайте выпьем за мир, где наш гений будут уважать все остальные жен/мужчины.

— За будущее! — громыхнули четверо друзей в унисон, поднимая кружки с водкой.

— За успех, — добавил Пембертон, — и контракты с лучшими галереями!

— За успех, — присоединились трое остальных.

Художники забулькали выпивкой. Росс взял бутылку и налил себе по второй. Дон швырнул свою кружку в стену, где она разлетелась вдребезги, и осколки обрушились на пол.

— Вот, как насчёт новой арт-работы? — заорал Пембертон. — Назовём её «Бытовая Аранжировка 917 — Семейная Ссора», её выставят в музее раньше, чем мы её подпишем!

— Ты пылающий гений! — взвыл Макдональд, хлопая друга по спине.

— Я знала, что снимать студию надо, — воскликнула Эпплгейт. — Местная атмосфера — само вдохновение. Если мы сможем сделать ещё пару работ такого уровня, с «Эстетикой и Сопротивлением» скоро подпишет контракт Мейфэр, и тогда мировое признание нам обеспечено!

Карен Элиот не составило труда найти поликлинику. Она прошла сквозь приёмную, потом по коридору, который ветвился в двух направлениях. Она пошла налево, и через пару секунд засекла табличку с именем «Доктор Мария Уокер». Разговор в комнате вполне чётко прослушивался и по эту сторону двери.

— Не вижу никаких отклонений, — говорила доктор, — но давайте сделаем анализы крови, ваше утомление может быть вызвано авитаминозом. Однако есть и другие варианты. Вы в курсе, что разум может влиять на тело?

— Да, — ответил пациент.

— Тогда вы согласитесь, что ваше заболевание может быть психосоматическим. В вашем случае уверенности нет, по крайней мере, пока мы не сделаем остальные анализы — и даже если ваше заболевание психосоматическое, я считаю, что симптомы всё равно остаются весьма тяжёлыми. Однако, в таком случае, чтобы излечить вас, придётся изучить ваш образ жизни. Итак, я хотела бы начать с вопроса, чем вы в данный момент занимаетесь?

— Я получаю доктора философии по социологии, — признался студент, — в которой изучаю отношения между лечащими врачами и пациентами.

— Ясно, — прошипела Уокер, ошеломлённая тем, как пациент подсёк её профессиональную позицию. — Осмелюсь предположить, вы знакомы с большей частью вопросов, которые я хотела поднять, и можете сами рассказать, есть ли у вас проблемы в половой жизни и так далее. Если вы возьмёте направление на анализ крови в регистратуре на выходе, посмотрим, может, из него станет что-нибудь понятно.

— Благодарю вас, — вежливо сказал пациент.

— Удачи, — кратко попрощалась доктор.

Карен проскользнула мимо студента, когда тот вышел в коридор. Уокер подняла взгляд от записей, а Элиот тем временем закрыла дверь. Вспышка злости проскочила по лицу доктора.

— Выйдите за дверь! — крикнула Мария. — Возьмите направление, и вас когда надо вызовут!

— Мне не нужно направление, — ответила Карен. — Я пришла поговорить про Джона Ходжеса.

— О нет, — воскликнула Уокер, откидываясь в кресле. — Не мог же он всерьёз написать профессиональную жалобу! Он и сформулировать-то её толком не сможет, только не говорите, что собираетесь ему помочь!

— Помогать ему писать на вас жалобу я стала бы в последнюю очередь, — многозначительно объявила Карен. — Я здесь, потому что мы делим один отросток этого хулигана, и…

— Я забуду про него, если вы настаиваете, — прервала её Мария. — У меня есть бойфренд, знаете ли, я и без левака могу спокойно прожить.

— И снова вы меня совсем не так поняли, — засмеялась Элиот. — Я отнюдь не ревную. Я подумала, раз уж мы встречаемся с одним парнем, можно превратить это в неплохую забаву.

— Не поняла, — сказала Уокер, качая головой.

— Посмотрим на практике, — предложила Карен. — Я знаю, ты встречаешься с Джонни сегодня в шесть-тридцать, а я настояла на встрече в восемь. Я живу в Блумзбери, что значит, у него на тебя полчаса, если он хочет успеть ко мне вовремя. Что я хочу — чтобы ты продержала его хотя бы до половины восьмого, пускай он опоздает. Джонни примчится ко мне, возбуждённый донельзя — и представь его смущение, если он ворвётся в квартиру — а там сидишь ты!

— Но каким образом я доберусь в Блумзбери быстрее, чем он? — спросила доктор.

— Машина есть?

— Ага.

— Тогда в чём проблема? — спросила Элиот. — Джонни на пособии, так что он может добираться исключительно общественным транспортом. Даже стартовав позже, ты будешь в центре города раньше нашего заводного скинхеда.

— А что бы ты предложила, если бы я не умела водить? — захотела узнать Мария.

— Проще простого, — парировала Карен. — Я предложила бы тебе поймать такси!

Пока две женьчины строили коварные планы, Уокер осознала, что ей нужна такая подруга, как Элиот, чтобы сделать жизнь ярче. Доля участкового врача весьма скучна, единственная радость, которую она несёт, — зарплата в сорок штук!

Джонни Махач всё утро шлялся по Сохо. Он кайфовал, даже просто гуляя здесь. Время тут бежит быстрее, чем в центральном Лондоне. И скинхеду это нравилось, появлялось ощущение, что ты на острие общества, бросающего себя в будущее. Ходжес топал по Чаринг-Кросс-Роуд, высматривая тёлку на съём.

— Как вы относитесь к Европарламенту? — спросил активист, преграждая Джонни дорогу.

— В общем-то, никак, — ответил бутбой.

— В таком случае, не хотите ли вы приобрести экземпляр «Марксист Таймс», — сказал дрочила, протягивая журнал. — В нём есть вставка с пояснениями, почему британские рабочие должны противостоять европейской сверхдержаве.

— Ты тут хорошо очень сказал, мне понравилось, только я читать не умею, — соврал Ходжес. — А давай ты мне вслух почитаешь?

— Вы можете купить экземпляр журнала и попросить кого-нибудь из своих друзей почитать вам его, — предложил марксист, опасаясь, что потратит на этого скинхеда кучу времени, в которое мог бы впаривать партийную литературу образованным прохожим.

— Не виноватый я, что такой тупой, — взорвался Джонни. — Мои батя с мамкой всю жизнь работали на заводах, а у меня в школе были проблемы с учителями, да я туда почти и не ходил. Я рос в муниципальном районе, меня сроду никто ничему не учил. Давай, почитай мне свой журнал, мне очень нравятся ваши идеи. Спорим, ты ходил в университет, все дела, и знаешь, как правильно говорить длинные слова.

— Ох, ну ладно, — согласился активист. Потом, перевернув пару страниц, он начал: — «В своей борьбе за свержение капиталистической системы потребления, отчуждённых вещей и за замену этих антагонистических отношений на социализированное единство, где продукты человеческого труда больше не обращаются против пролетариата в процессе отчуждения прибавочной стоимости, которую он создаёт, рабочий класс сталкивается…»

— Погоди-ка, — прервал его Ходжес. — Я думал, ты собираешься рассказать мне, что Европарламент — это говно. На фига мне слушать всю эту фигню про рабочий класс, это не ко мне.

— Слушай, — нетерпеливо ответил марксист. — Я начну про Европарламент через минуту. Статья начинается с обозначения отношений между пролетариатом и европейской политикой. Это должно сделать статью интереснее. Она написана с точки зрения, которую ты разделяешь с партией, потому что относишься к рабочему классу!

— Если я рабочий класс, — выплюнул Джонни, — почему я на пособии? Почему у меня нет работы?

— Это же просто название! — запротестовал активист.

— Да пошёл ты на хуй! — завопил скинхед, вбивая кулак в зубы марксиста. Раздался радующий хруст раскалывающейся кости, и ублюдок отшатнулся назад, а в стороны полетели брызги крови и кусок зуба. Джонни совсем уж было собрался добить его, когда заметил, что к ним бегут два коппера.

— Здорово, что вы успели, — сказал Ходжес полицейским. — Этот сучок пытался стукнуть меня башкой, когда я сказал, что не собираюсь слушать, как он поливает помоями наши прекрасные полицейские силы. Я, конечно, не первый начал, но когда он на меня бросился, я был вынужден защищаться. Хорошо, что вы пришли, это доказывает моё мнение, что бобби всегда рядом, когда он или она нужны, чтобы разобраться с проблемами.

— Не переживай, сынок, — ответила молодая офицерша, пока её коллега-мужчина надевал наручники на активиста. — Мы позаботимся об этом скандалисте. Теперь, прежде чем вы сможете уйти, я хотела бы узнать ваши данные и написать заявление…

Карен Элиот считала «Герб» на кэмденской Роял-Колледж-Стрит той ещё дырой. И всё равно согласилась, встретиться в этом пабе с Джоком Грэхемом, потому что знала, марксист и художественный критик видит в нищете романтику. Элиот эта потасканная пивная дыра отнюдь не впечатлила — его наполняли снобистские неудачники от тусовки, жалкие в своих бесплодных попытках подделать членство в неких мифических низших слоях общества.

Карен по происхождению была из низшего среднего класса, и ни капли этого не стеснялась. Она всегда стремилась к лучшей жизни, и предпочитала пабы с экзотическими темами таким, как «Герб» с его попыткой эксплуатировать любовь высшего среднего класса к нищете. Элиот прошла долгий путь с тех пор, как покинула родное гнездо — развалюшку в Гершеме. Она зарабатывает больше, чем отец, у неё квартира в Блумзбери, она общается с миллионерами благодаря статусу арт-звезды. Элиот чувствовала, что у неё есть право смотреть сверху вниз на ублюдков вокруг, которым вопреки преимуществам частного образования отчаянно не хватает социальных навыков, таких, например, как привычка регулярно мыться.

— Ну, так скажи мне, — говорил Джок Грэхем, — откуда это очарование Неоизмом?

— Пожалуй, — ответила Карен, — не считая денег и славы, мой основной интерес в искусстве заключается в процессе исторификации…

— Постой, — вмешался Грэхем, поднимая правую руку, — у меня плёнка кончилась. Сейчас переверну. Клёвая штука эти портативные диктофоны. Не представляю, как журналисты работали до того, как их выбросили на рынок. Ну вот, можно продолжать, я снова тебя спрашиваю, откуда эта одержимость Неоизмом?

— Что надо знать про Неоизм, — объяснила Элиот, — это диалектическое отношение ко всему от футуризма, дадаизма и сюрреализма через леттристов, ситуационистов и флуксус. Отсюда и антиинституционалистские традиции, и одновременно — демонстрация, каким образом такой дискурс до сих пор образует часть ядра серьёзной культуры. Неоизм завершил дело, начатое теми, кто примкнул к ранним проявлениям этой традиции, сводя её к единому, ограниченному фокусу. Что ещё сказать, Неоисты просто хотели историфицировать себя как значительное художественное течение. Не производя никаких мало-мальски ценных работ, и сосредоточившись исключительно на паблисити, Неоисты продемонстрировали механизмы, с помощью которых культурная индустрия наделяет объекты, личности и события ценностью.

— Ясно! — воскликнул Джок. — Так вот почему из твоих рук вышла исключительно сотня портретов людей, вовлечённых в то, что ты называешь Неоистской Революцией. Ты подразумеваешь, что у движения нет иного содержания, кроме примкнувших личностей!

— Именно! — сказала Карен. — И перемен в этих индивидуальностях по мере того, как делается и переделывается история. Вот почему каждая моя выставка — просто набор портретов Неоистов, сделанных в художественном стиле, который был в фаворе в тот месяц, когда я их делала!

— А ты не думаешь, что зашла в тупик? — спросил Грэхем. — В тот момент, когда стилем месяца стал твой?

— Это важнейшая часть процесса! — радостно объявила Элиот. — Я уже готовлю новую коллекцию — и она состоит исключительно из копий моих ранних работ. Оригиналы были проданы за гроши, а новые версии пойдут по неприличным ценам!

— Для тебя нет ничего святого! — провозгласил Джок. — Твоя работа вытаскивает на свет все противоречия творческой системы, организованной ради получения прибылей!

— Извините, — пролепетал волосатый дрочила, наклонившись от соседнего столика, — но я невольно подслушал ваш разговор. Я тоже художник и никак не могу изыскать возможность выставить свои работы. Может, вы дадите мне совет что делать?

— Ага, — проворковала Карен. — Подстриги волосы, прими ванну, купи нормальную одежду. И сразу обнаружишь, что владельцы галерей готовы оценить твои работы.

— Ну, это уж слишком! — взвился парень. — Моя девушка говорит, что я очень талантливый и не должен идти на уступки системе. С неё станется бросить меня, если я обрежу волосы. Господи, у меня и так с этой тёлкой полно проблем! Содержания, которое мне выдаёт отец, едва хватает, чтобы покупать этой суке наркотики! Только вчера её звал вернуться прежний парень, который барыжит герой!

— Пошёл нахуй, неудачник! — проревела Элиот, засветив парню в ухо.

Выходя из лифта на двадцать третьем этаже Фицджеральд-Хаус, Джонни Махач слышал могучий голос Марты Ривз, выводящий бессмертную классику Holland-Dozier-Holland «Некуда Бежать». Вот он, «Мотаун» в лучшем своём проявлении, размышлял Ходжес, отпирая входную дверь, когда поток звука едва не сбил его с ног. Марта и Vandellas уделывали любой соул родом из Детройта. И какая железная была оппозиция в те славные дни середины шестидесятых!

Скинхед прошествовал в гостиную, где обнаружил не только «Рейдеров» в полном составе, но и Марию Уокер. Доктор была в центре внимания, и неудивительно, учитывая, что она привлекательная женщина, привыкшая внушать уважение пациентам из рабочего класса, проживающим на её участке.

— Привет, Джонни, — приветствовала Мария скинхеда. — Я пришла пораньше — а ты опоздал! Не то, чтобы я злилась, твои друзья неплохо меня развлекают. Они рассказывали, что ты думаешь, у докторов нет воображения, когда дело доходит до секса.

— Это не я так думаю, — рыкнул Ходжес. — Так говорят в последнем выпуске «Замочной Скважины».

— Иди сюда, я докажу тебе, что ты неправ, — ответила врач, стягивая юбку.

— Господи! — воскликнул Худой. — У нас намечается групповушка — или как?

— Никаких, блядь, групповушек! — громыхнул Джонни, стаскивая Худого с дивана и швыряя через всю комнату. — А теперь все вон из моей квартиры, пока я ещё держу себя в руках! Это ко всем относится, пошли, пошли, выметайтесь!

Когда «Рейдеры» выполнили его приказ и покинули помещение, Ходжес переключился на Марию. Врач ждала его с распростёртыми объятиями. Скинхед отщёлкнул подтяжки, и его «ста-престы» упали на пол.

— Вот так, солнышко, — шептала доктор, пока Ходжес натирал её клитор пальцем. — Дай мне как следует намокнуть, и тут же суй в пизду!

— Не самый сложный план! — засмеялся скинхед. — Ты и так уже мокрая!

Мария схватила Джонни за хуй и направила его в лепестки ворот своей потаёнки. Оказавшись внутри, скинхед принялся отбивать примитивный ритм секса.

— Шалунишка! — прикрикнула Уокер, шлёпнув Ходжеса по щеке. — Ты хотел, чтобы я лежала тут, пока ты делаешь всю работу? Я хочу, чтобы ты не двигался, а я покажу тебе, что бывает, когда я сжимаю мышцы пизды.

— Ладно, — согласился Джонни.

— Ну как, чувствуешь? — спросила Мария. — Нравится, как я сдавливаю твой член?

— Ага, — хрюкнул Ходжес.

Но на самом деле скинхед предпочитал более традиционные формы секса. Ему не нравилась пассивная роль, когда дело доходило до исследования его генетических спиралей. Ходжес хотел ощутить, как яйца бьются о тело Уокер, а любовный поршень обрабатывает её дырку. Вагинальные сокращения давали слишком нежный кайф для бутбоя, который прикинул, что без другой стимуляции он в таком темпе кончит через миллион лет. Через пять минут Джонни не выдержал. Он поднялся, вытащил из деки диск Марты и Vandellas, а потом запрограммировал центр на повтор своего любимого трека из «Tighten Up — Volumes One and Two».

— Это тебе не хватает сексуального воображения! — подколола его Мария. — Вот почему ты только и можешь, что прыгать на мне сверху.

— Неправда! — возразил Ходжес. — Ещё я люблю отсосы!

Джонни взлетел на диван и вонзил свой раздутый член в пизду доктора. Скинхед накачивал ёмкость, двигая телом в ритм с «Return of Django» — классической записью Upsetters, студийная группа ямайского исполнителя реггей и даба Ли Перри (Lee «Scratch» Perry, один из родоначальников жанра, первый продюсер Боба Марли на Studio One), названа по синглу «The Upsetter», имевшему шумный успех. «Return of Django» — инструментальный хит 1969 г. (5-е место в Великобритании). Повторяющиеся куски мелодии гарантировали, что у них с Марией будет воистину безумная ебля.

Где-то уже говорилось, что Олд-Комптон-Стрит — центр нашего мира. Истина, как мы знаем, относительна — она меняется в соответствии с определёнными историческими и географическими законами. Подросток, живущий на Восточном Побережье Соединённых Штатов, обматерит любого, кто заявит о превосходстве Лондона, и будет считать Ривингтон-Стрит в Нижнем Ист-Сайде загадочным центром, из которого исходит биение жизни; а член британской правящей элиты скорее предпочтёт Треднидл-Стрит в лондонском Сити. Однако, для молодых и хиповых жителей Юго-Восточной Англии, Сохо, несомненно, формирует фокусную точку, откуда их психогеографическая карта расходится по остальным городским центрам. Пенелопа Эпплгейт и Дональд Пембертон разделяли эту точку зрения на мир со своими географическими и идеологическими соседями, так что ничего удивительного, что мы видим их бухающими вино в доме 23 по Олд-Комптон-Стрит.

— Смотри, — сказала Пенни, указывая через «Сохо Брэзери». — Вон Стивен Смит и Рамиш Патель.

— Подойдём? — спросил Дон.

— Ага, — ответила Пенни. — Расскажешь Стиву, как плеснул стакан в Джока Грэхема вчера вечером. Он ненавидит ублюдка с тех пор, как его первую пьесу одного актёра облили грязью в «Art Scene».

— Привет, — сказал Рамиш, хлопая Пембертона по спине и озорно подмигивая Эпплгейт.

— Хай, — пискнул Дон, и переключился на Смита.

— Стивен, с какой стати тебя не было вчера на открытии у Карен Элиот? Был чудесный вечер.

— Я ужинал с мамой и папой, — пожаловался Смит. — Старик, когда отмечал день рождения, потребовал с меня выплатить долги. Этот нахал поднял хай на всю округу, вопил, что я безответственный. Скучный человек, я должен-то всего тридцать тысяч — капля в море по сравнению с тем, сколько он стоит. Вся моя семья — мещане, они просто не ценят художественного гения.

— Облом, дружище, — посочувствовал Пембертон. — Тебе вчера и впрямь надо было быть во «Флиппере». Я выплеснул бокал вина в этого ублюдка Джока Грэхема, он чуть не обосрался! Вряд ли он ещё посмеет писать плохие обзоры на «Эстетику и Сопротивление».

— А если посмеет, — влезла Эпплгейт, — Дон обольёт его бензином, а я брошу спичку.

— Милые! — воскликнул Стивен. — Если соберётесь, предупредите меня, я приду и надену ему на шею шину!

— Джок не такой уж плохой! — возразил Патель. — Я знаю, он жёстко написал про вас, но мои работы ему нравятся, он дал восторженные отзывы фактически на каждый мой фильм.

— Это не извиняет, — гавкнул Смит, — его неспособность увидеть, что я — будущее британского искусства! Ты знаешь, как он обозвал мои картины? Сказал, что это низкосортный поп-арт, опоздавший на тридцать лет! У него нет вкуса, это чистая случайность, что ему понравились твои фильмы.

— К тому же, — рыкнул Дон, — хотя ублюдок зовёт себя революционным марксистом, на самом деле он пособник художественного истэблишмента. Мы же, как молодые гении, обязаны сражаться с системой — а Грэхем член группировки, которую мы должны свергнуть. То, что он защищает, по большей части — мусор, немногим лучше адской мазни!

— Ясно, к чему ты клонишь, — согласился Рамиш. — Я просто считаю, что ты переборщил с экстремизмом.

— Конечно, в моих идеях полно экстремизма! — грохнул Пембертон. — Я — Божий дар человечеству, и к чему мне соглашаться с посредственными мнениями недочеловека! Моя задача — оставить такой след, чтобы творческая элита могла принять новые формы существования. Толпу же либо вовсе избавят от страданий, либо превратят в рабов! Какие могут быть полумеры, когда искусство призвано спасти мир от сегодняшнего сползания в декаданс и деградацию!

Джонни Махач понимал, что не успевает домой к Карен Элиот к восьми. Удовлетворять Марию Уокер так, чтобы она от него отстала, пришлось куда дольше, чем он ожидал. Из-за сожительства с сексуально некомпетентным социальным работником сука стала охуительно похотливой! Выставив врача за дверь, Ходжес принялся носиться по дому, как синежопая муха. Вымывшись и натянув чистую одежду, он схватил плеер и рванул на стоянку наземного метро.

Теперь же скинхед был на последнем отрезке пути, он развалился на заднем сиденье и наслаждался музыкой Ethiopians. Нога его отбивала такт «Everything Crash», классической песни про ямайские забастовки 1968 года. Послушав песню Принса Бастера «Taxation» про то же самое, Джонни оценил, что фактически одновременные забастовки пожарных, полицейских, водопроводчиков, телефонисток и остальных служащих обеспечили в странах Карибского бассейна феерический праздник жизни. Не то чтобы Ходжес интересовался постколониальной политикой, ему просто нравился блю-бит, ска и ранний реггей.

Когда поезд дотащился до «Расселл-Сквер», Джонни выскочил из вагона и полетел на Корем-Стрит. Он выстучал раз ноль раз на домофоне, и Карен Элиот обругала его за опоздание, однако впустив внутрь. Ходжес задыхался, когда добежал по лестнице до её квартиры.

— Классика, — наехала на него Карен. — Мерзейшая классика. Живя без работы, ты уже не способен рассчитать время. Тут у меня в спальне сидит подруга, которая давно и весьма нетерпеливо тебя ждёт. Она хочет потрахаться, иди и обеспечь.

Если бы скинхед слегка не потерял ориентацию от беготни, он вряд ли стерпел бы подобный тон. Но Элиот всё идеально спланировала, и он сделал, как ему приказали.

— Что, блядь, происходит? — исторг Джонни, обнаружив Марию Уокер, лежащую на кровати Карен.

— Мы тебя разыграли, — хихикнула доктор. — Иди сюда, давай займёмся сексом.

Бутбоя не надо было приглашать дважды. Мария в свои тридцать с лишним лет совсем не износилась и была весьма изящна, при виде обнажённого тела доктора у Джонни сразу встал. Он стянул «мартена», сбросил «ста-престы» и прыгнул в кровать. Уокер уже взмокла, и хуй скинхеда заработал в её дыре, как поршень в хорошо смазанном двигателе.

— Шевелись, чудо, — мурчала доктор. — Вбей свой большой твёрдый хуй в меня, в самую глубь!

В момент первого оргазма Мария увидела вспышку, которую сочла повторным показом взрыва первой звезды. На самом деле это Карен Элиот фотографировала поляроидом. Джонни тоже не заметил присутствия Элиот. Он любил, когда тёлки среднего класса матерятся — а доктор выдавала такое, что и не снилось портовым грузчикам.

— Выеби меня, самец, выеби! — скрежетала Уокер. — Хочу, чтобы твои яйца стучали по пизде!

Бутбой накачивал ёмкость — и в это время коды ДНК собирались и разбирались по всей мускульной структуре его тела. Генетическая программа, написанная несколько миллиардов лет назад, захватила контроль над мозгом Джонни.

— Вставляй, жёстче! — проревела Мария. — Резче!

Ходжес сделал, как сказали. Он почувствовал, как любовный сок вскипает у него в паху, всего пара ударов отделяла его от оргазма. Ритм был идеален, и в лобных долях Джонни нарастало приятное давление, когда эндорфины накачивались в мозг.

— Я хочу его в рот! — промычала доктор, извиваясь под бутбоем.

Уокер высвободилась из объятий скинхеда, потом перевернулась и принялась лизать головку его хуя. Она обрабатывала основание рукой и безумно мычала, пока головка ходила туда-сюда у неё во рту. На неё накатывали множественные оргазмы, пока она сосала и чавкала болванчиком. Ходжес уже не контролировал своё тело, и жидкая генетика исторглась из его любовного насоса. Мария проглотила добрую долю его приношения, а остатки потекли по подбородку.

— Браво, браво! — выразила восхищение Карен, опуская поляроид. — Снимки вышли что надо. Можете взглянуть. Но сначала, Мария, мне хотелось бы, чтобы ты пошла и вымылась, а мы пока с Джонни кое-что обсудим наедине.

Когда доктор встала с кровати и ушла в ванную, Элиот села рядом со скинхедом. Тело бутбоя блестело от пота, и Карен пробежалась пальцами по волосам на его груди.

— Господи! — воскликнул скинхед. — Такой кайф, что почти невозможно выносить!

— Послушай, Джонни, — сказала Карен. — У меня была веская причина попросить Марию так тебя приколоть. Я хотела показать, что может сделать третье лицо, когда двое или больше людей планируют всё втайне. У тебя голова шла кругом, когда ты пришёл — просто потому, что я устроила, чтобы тебя задержали в Попларе, и дала понять, что если ты опоздаешь, я буду злиться. То, что случилось сейчас, — так, мелочи, но при должной организации можно получить огромное влияние — иногда достаточное, чтобы изменить ход истории! Я хочу организовать тайное общество, но мне нужен кто-нибудь, чтобы вербовать потенциальных членов. Сама я не могу, потому что хочу скрыть свою личность. Я прошу тебя стать лицом моей операции. Ты согласен?

— Эт вряд ли, — увильнул Джонни. — Я не знаю, что делать.

— Тебе и не надо, — отрубила Карен. — Я подготовлю инструкции на каждую ситуацию, в которую ты попадёшь. Будет весьма забавно отрабатывать их перед ублюдками, которым в нормальных условиях ты сроду бы ничего не смог ответить!

— Ладно, — согласился Джонни.

— Хороший мальчик! — обрадовалась Элиот, прежде чем прижать уста к губам скинхеда.

 

Три

ДЖОННИ МАХАЧ СЛУШАЛ «Dream with Max Romeo», альбом Pama Records. Интересно, что случилось с братьями Палмер, мозгами этой авантюры. Всё, что он знал — они выпустили дюжины классических рокстеди и реггей композиций с 1967 по 1973 год. Джонни считал, что хорошая музыка — идеальное начало субботнего утра. Хотя скинхед и не работал, он ждал выходных, потому что тогда можно было пойти на футбол, если «Хаммеры» — шутливое название футбольного клуба «Вест-Хэм Юнайтед» и их болельщиков (West Ham United) — играли дома, потом одеться получше и отправиться зажигать в городе.

Колонки трясла «Wine Her Goosie», когда влетел Бунтыч. ТК пришел во время «Club Raid», и после «You Can’t Stop» новоприбывший вытащил из деки альбом Макса Ромео и поставил вместо него «Puzzle People» Temptations. (Самый успешный проект фирмы Мотаун. Альбом «Puzzle People» вышел в 1970-ом г.) ТК пёрся и от реггей, но вообще предпочитал соул, и свято верил, что «Puzzle People» одна из лучших записей, выпущенных на «Мотаун». «Рейдеры» между собой вечно спорили, что является высшим проявлением танцевальной музыки — скинхедовский реггей или соул шестидесятых.

Худой и Самсон, наконец, проявились, когда Temptations играли «Message from a Black Man». Бригада слонялась по квартире, хлюпая чаем, который Бунтыч делал всем желающим. Пока ребята могли расслабляться. Но стоит им начать обсуждение планов на день — и их жизнь превратится в безостановочную вереницу акций и пинков.

— Извини за вчерашнее, — попросил у Джонни Худой. — Зря я полез с идеей протянуть её паровозиком. На такую тему проще подцепить шлюшку.

— Забей, — великодушно сказал Ходжес. — Мария всё воспринимает спокойно. Но про тему с групповухой забудь. Мы скинхеды, мы слишком гордые, чтобы заниматься такими делами, это занятие для школьников и всяких латиносов! Скинхед должен сам суметь удовлетворить женщину, без помощи друзей. Волосатики предпочитают командные забеги, чтобы тёлки были довольны, потому что поодиночке они в постели не фонтан.

— А что, может, тогда устроим оргию? — спросил Худой.

— Собирай народ, я приду! — отрезал Джонни.

— Но ты же вожак, — застонал Худой. — Тебе положено организовать нам оргию!

— Я веду нашу фирму, — отрезал Ходжес, — что значит, я решаю, что и как мы будем делать. А уж с сексом вы как-нибудь сами разбирайтесь, я тебе не мама, ёпта!

— Ладно, — влез Бунтыч. — Какие планы на сегодня?

— Я думаю, надо наведаться в Финсбери-Парк, — ответил Джонни. — Там бесплатный поп-концерт, наверно, будет забавно.

— Ты что, серьёзно? — взвыл ТК. — Я не хочу на «Жаворонки в Парке», куча хипповских групп и ни одной вменяемой акции! Хедлайнеры — гранж-группа Junk, пипец их ненавижу!

— А я и не собирался слушать музыку, — разъяснил Ходжес. — Мне думается, прикольнее поискать, кому начистить рыло! Прикольная тема, тысячи хипей обсираются, потому что перед ними пять скинхедов! Вынесем этих мудаков на хрен!

Сэр Чарльз Брюстер ждал Карен Элиот в кофе-шопе «Монмут». Ковент-Гарден хорошее место для встречи, у сэра Чарльза на вечер было назначено свидание с одной высококлассной проституткой, работавшей на Нил-Стрит. Руководитель «Проекта Прогрессивных Искусств» потягивал второй кофе, когда появилась Элиот.

— Привет, — сказала Карен, присаживаясь рядом. — Я опоздала?

— Нет, — разуверил её Брюстер, бросив взгляд на часы. — Это я пришёл пораньше, а ты как раз вовремя.

— Вы уже решили что-нибудь по вопросу, который мы обсуждали на прошлой неделе? — спросила Элиот.

— Да, — ответил сэр Чарльз, — и мне кажется, в твоём предложении о разработке расписания действий по укоренению движения Неоистов в мейнстриме художественной истории есть свой резон. Как ты говорила, надо начинать с публикаций и небольших выставок отдельных представителей Неоизма, а потом уже подготовить глобальную ретроспективу за последние десять лет. Я могу всё сделать под эгидой «Проекта Прогрессивных Искусств», так что с деньгами проблем не будет. Да, я ещё собирался закупить для себя кое-что из Неоистов, пока на них не взлетели цены, и на их перепродаже после ретроспективы сделаю себе небольшое состояние!

— Да, в плане прибыли проблем быть не должно! — засмеялась Карен. — Посмотрите, например, как Стюарт Хоум для карьерного роста использовал ситуационистов и как в результате выросли цены на послевоенное искусство! Между ситуационистами и Неоистами немало параллелей, вплоть до того, что работы обоих движений хранятся в музеях, так что историкам будет несложно описать их деятельность, когда они обнаружат, что все материалы находятся в пределах досягаемости.

— Я знаю! — пропыхтел Брюстер, весело потирая ладошками. — Неоизм прямо-таки создан для исторификации. Он подвязывает болтающиеся хвосты, оставленные предыдущим поколением художников-авангардистов, используя наследие как ситуационистов, так и флуксуса. Неоизм — воплощённая мечта художественных критиков!

— Теперь, когда вы просмотрели портфолио, что я вам передала, — Элиот наклонилась вперёд, прежде чем закончить предложение, — кого из членов движения вы собираетесь выдвинуть на привлечение индивидуального внимания, прежде, чем мы организуем глобальную ретроспективу?

— С моей точки зрения, Неоизм надо выводить на международный рынок, — прощебетал сэр Чарльз, — и я выбрал Стилетто, потому что он творческий гений, отброшенный движением. Немцам он понравится, он один из них. В его случае нелишним будет и то, что у него уже есть сложившаяся репутация в кругах коммерческого искусства. Я знаю, он, скорее, дизайнер, нежели художник — ну и что, он снял фильм и видео, делал всякого рода реальные вещи. Основной упор сделаем на него. Потом, чтобы удовлетворить андеграунд, наверно, организуем сольные ретроспективы Пита Хоробина и Майкла Толсона. Получится хороший баланс — один британец, второй американец, у одного классический темперамент, второй романтик. Да, выйдет отлично!

— Как решим с канадцами? — спросила Карен.

— А, о них я забыл, — признался Брюстер. — Можно было бы посмотреть по ним ещё материалы, но из того, что я видел, я бы выбрал Кики Бонбона, это основная фигура в «Монреальской Группе», он заодно накроет и французов! Во Франции самой по себе никого не было, как думаешь, Париж примет франко-канадца?

— Надо будет провести исследование, — вздохнула Элиот. — А что насчёт итальянцев?

— Витторе Барони, — выпалил сэр Чарльз. — Он наш человек в Средиземноморье.

— Наверно, на голландцев тоже стоит бросить взгляд! — преисполнилась энтузиазмом Карен.

— Артур Биркофф! — громыхнул Брюстер. — И я не забыл о феминистском аспекте! Здесь, конечно, ты, и ещё Евгения Винсент из Штатов. Работы Винсент великолепны. Критики должны клюнуть на идею, что эта безумная Неоистка станет топ-моделью в составе влиятельного арт-перформанса.

— Вполне достаточно визуальных артистов для наших целей, — промычала Элиот. — Если ты пригласишь режиссера Георга Ладани накрыть Восточную Европу!

— Естественно, — согласился руководитель ПАП. — С Ладани в кармане мы можем покинуть визуальное поле.

— Да, для глаз мы подобрали достаточно, пора перейти на писателей и теоретиков, — чирикнула Элиот. — Ну как, сложно было сделать выбор?

— Нет, никаких проблем! — воскликнул сэр Чарльз. — Я выбрал Джона Берндта из Штатов и Боба Джонса здесь в Лондоне! Надо найти издателя анархиста, чтобы переиздать их работы, тогда они получат максимум доверия, появившись якобы из андеграунда. Когда дело пойдёт, коммерческие фирмы восполнят дефицит и выпустят книги для более широкой публики.

Колёса индустрии культуры со скрипом пришли в движение. Благодаря усилиям неутомимой Карен Элиот, Неоизм скоро будет признан жизненно важной частью мирового культурного наследия.

На «Жаворонков в Парке» стабильно приходили немытые детишки из высшего среднего класса. Кто-то из них учился в институте, другие жили на содержании у родителей или тратили наследство, у кое-кого даже была работа, о чём, однако, глядя на состояние их одежды, догадаться было невозможно. «Рейдеров» не впечатлили ни волосатые паршивцы у главной сцены, ни выбор пивных палаток.

— Господи, — ругнулся Бунтыч. — Если мы серьёзно решили зачистить эту свалку, надо было брать огнемёты!

— Мерзость! — вылез Самсон. — Я отказываюсь считать этих мудаков человеческими существами, это паразиты, давить их!

— Кошмар как воняют, — пожаловался ТК. — Правительство должно снова начать забирать в армию всех моложе тридцати, кто не моется регулярно. Строевая подготовка и холодный душ быстро вправят мозги этим ублюдкам. Сейчас их нельзя назвать нормальными — но доза армейской дисциплины быстро приведёт их в чувство!

— Гляньте вон на того мудака, — сказал Джонни Махач, тыкая пальцем в пацана, который, казалось, откровенно перенюхал клея, — на нём «перри» и обе пуговицы расстёгнуты.

— Это оскорбление Нации Скинхедов! — заметил Худой.

— Хуясе! — крикнул Самсон. — На ублюдке FP и брюки на подтяжках, охренительное сочетание!

— Загасим его! — заорал Ходжес.

Пять скинхедов летели со скоростью и грацией волков, приближаясь к жертве. У пацана не было ни шанса! Джонни добежал до ублюдка первым, напрягая мускулы руки, чтобы стукнуть панку в горло ударом карате. Парень задрожал, и колени у него подогнулись. Прежде, чем типчик опустился на пол, «Рейдеры» окружили пиздюка — и их ботинки принялись молотить по его распростёртому телу. Мочилово длилось едва ли минуту — но за это время скинхеды успели наставить ублюдку немало синяков и сломать пару рёбер.

— Если этот мудила собирается носить FP с расстёгнутыми пуговицами, он не заслуживает такой хорошей шмотки! — объявил Худой, стягивая спортивную куртку с тела панка.

— Эй! — крикнул Бунтыч. — Отдай мне «перри»! Она не налезет на такого жирного ублюдка, как ты!

— Я не жирный, — зарычал Худой, расстёгивая рубашку. — Я крепко сложен, a FP не настолько маленькая, чтобы я в неё не влез!

— Отдай Бунтычу «перри»! — рявкнул Джонни. — Ты в ней похож на клоуна — и ты не сможешь застегнуть её на пузе.

— Ох, ладно, — согласился Худой. — Ты только давай сбавь обороты! Это просто FP — как вы с ней носитесь, можно подумать, что это священная икона!

— Давай возьмём по пиву, — предложил Джонни, чтобы сменить тему и восстановить равновесие в своей бригаде.

Карен Элиот как раз прочитала короткую лекцию под названием «Неоизм и Авангард 1980-х» аудитории эстетов от искусства, собравшихся в И И К, чтобы узнать о движении, которому ещё не до конца верили из-за его громадного влияния. Вопрос за вопросом летел из зала. Неоизм неожиданно приобрёл серьёзный вес в судьбах собравшихся здесь.

— Что вы считаете лучшими архивными источниками материалов по Неоистам? — спросил арт-историк.

— Здесь, в Лондоне, — ответила Элиот, — в Библиотеке Галереи Тейт и Библиотеке Национального Искусства хранятся все основные материалы. Кроме того, там же есть большая часть книг и журналов, с которыми вам стоит ознакомиться. Чтобы провести детальное исследование, вам придётся встретиться собственно с членами движения. Самое полное собрание материалов Британских Неоистов находится у Пита Хоробина и Боба Джонса.

— Можете ли вы остановиться на том, — вставил студент, — почему восьмидесятые стали десятилетием Неоистов?

— Я уже объясняла по ходу лекции, — поругалась на него Карен. — Но давайте расскажу снова. Что вам надо понять — что история, по сути, мифологическая дисциплина, грубое упрощение сложного клубка событий, который она пытается объяснить. Если мы посмотрим на ранний период — тот, что является предысторией Неоизма, — мы увидим, что ситуационизм вошёл в конфликт с весьма многими аспектами андеграунда шестидесятых. Часто пишут, что ситуационисты влияли на панк-рок — очевидно, что подобное заявление — полная чушь, если всё, чего добивается его автор — это, используя слово на «С», подтвердить теорию Дебора и Ванейгема. Однако если вы отнесёте к контркультурным движениям Мазерфакеров, голландских провос, йиппи, диггеров. Белых Пантер и так далее, тогда в утверждении, что ситуационисты влияли на панк, появляется зерно истины. Пока всё понятно?

— Да! — подтвердил студент в микрофон, при этом кивая.

— Хорошо, — сказала Элиот, — так что, несмотря на риторику антишестидесятников, панк явственно был развитием тёмной стороны контркультуры. Панк теперь относят к ситуационистам, потому что историки не способны обработать сложность молодёжных движений шестидесятых. Восьмидесятые были в этом плане ничуть не проще — всевозможные течения развивались независимо от Неоизма. Но историкам необходимо низвести культурную историю до нескольких обобщающих выражений — и в результате многие движения, до сих пор не имевшие ничего общего с Неоизмом, постепенно идентифицируются как Неоисты.

— Я хотела бы развить некоторые идеи, невысказанные в нашей дискуссии, — крикнула Пенни Эпплгейт. — Мы здесь с Доном Пембертоном, и вместе мы составляем теоретически согласованную арт-группу «Эстетика и Сопротивление». По существу, мы сегодня говорим о способе производства арт-движений. Основная суть полемики, видимо, в том, что Неоизм был основным развитием традиций футуризма/дадаизма/сюрреализма/ситуационизма, потому что фокусировал наше внимание на весьма искусственном процессе культурной легализации. О чём бы я хотела сказать, что «Эстетика и Сопротивление» пошли куда дальше Неоистов в изучении совместной культурной работы. «Эстетика и Сопротивление» уменьшили арт-группу до полного минимума — всего два человека. Экспериментируя с составными частями более широких культурных движений, «Эстетика и Сопротивление» достигли поистине глубокого понимания творческого процесса.

— Ага, — выдал Пембертон, — вы все будете слышать имена «Эстетики и Сопротивления» раз за разом, и снова, и снова, потому что мы с Пенни самые значительные художники на поверхности этой планеты за последние два миллиона лет! Пенни чертовски умна, а я самая творческая личность за всю историю мира!

Из зала понеслись стоны, в основном тех, кто не понаслышке был знаком с тем, как Пенни и Дон привлекают к себе внимание. Карен Элиот не собиралась продолжать дискуссию, в колёса которой «Эстетика и Сопротивление» сунули свою палку. Было объявлено, что лекция закончена, и большая часть присутствующих повалила в шикарный бар ИИК, где было выпито немало стаканов минеральной воды.

«Рейдеры» порядочно набрались, поскольку весь вечер сидели в пивных палатках и наливались лагером. Бесплатный концерт тянулся к закрытию, и к тому моменту, как «Junk» вышли на сцену, бармены отказались подавать пиво жаждущей толпе скинхедов. Палатку скоро должны были уже разобрать, и тогда «Жаворонки в Парке» для жителей Северного Лондона останутся просто плохим воспоминанием.

Джонни Махач повёл свою банду к сцене. Они проталкивались мимо хипей, колышущих конечностями в идиотском подобии танца, топали по парочкам, ласкающимся в траве, и словесно поносили подонков, отчаянно нуждающихся в ванне.

— Обрежь патлы, скользкий кусок говна! — плюнул Худой в совсем уж невыносимый образчик нестиранной кожи и джинсов.

— Не навязывай мне свои фашистские взгляды, парень, — тренькнул хиппи. — Тебе надо расслабиться, успокоиться, и пускай каждый занимается, чем хочет!

Удар в нос успокоил хипаря. Ублюдок опал, как шарик, проколотый булавкой, потом начал корчиться в грязи, тискать свой распаханный клюв в тщетной попытке унять поток крови.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Худой, пиная его по рёбрам.

— Следующая песня с нового альбома, — объявил вокалист Себастьян Сиджвик. — Она называется «Разговор в Аду между Рембо и Джоном Ди».

— Загасим их! — крикнул Джонни Махач своим ребятам, когда со сцены донеслись первые аккорды песни.

«Рейдеры» выпрыгнули на сцену, Ходжес тут же схватил микрофонную стойку и врезал ею по морде Сиджвику. Певец улетел назад, в барабанную установку, поливая пол кровью изо рта. Бунтыч разбирался с басистом, а ТК завалил гитариста. Самсон отбивался от двух менеджеров, пытающихся спасти группу. Худой вцепился в микрофон и сунул его под нос Бунтычу. Каждый скинхед знал свою роль в битве.

— На что он похож, Худой? — спросил Бунтыч, вбивая каблук ботинка в лицо басисту.

— Он у нас свирепый ублюдок! — заорал Худой во включённый микрофон.

— Махач, Махач, Махач, перед вами Джонни Махач, Джонни Махач всех загасит, да! — пропели двое скинхедов.

Тема явно не пришлась по душе собравшимся пацифистам. Но сборище не отважилось засвистеть, потому что в результате скинхедовские ботинки имели все шансы впечататься в мягкие хипповские яйца. Большая часть хипей пришла специально послушать гранж-рок «Джанка», и им совсем не понравилось, что из-за «Рейдеров» их любимое развлечение закончилось досрочно.

— Блядские трусы! — крикнул Джонни сборищу хиппи, забрав микрофон у Худого. — Здесь вас тысячи три — но стоит появиться пяти скинхедам, и вы тут же обсираетесь!

Оскорбление пробудило от летаргии нескольких неандертальцев. На сцену полетели бутылки, одна попала в Бунтыча, расколовшись о его череп. Однако скинхед лишь сделал шаг назад. Он стоял на ногах, сверкал глазами на хиппи, и кровь текла по его лицу. Остальная бригада спряталась за стойкой колонок и пинала колонки, пока они не опрокинулись, сломав ногу недостаточно проворному хипану. Чуть позже Джонни заметил легавого, бегущего к сцене. Он выкрикнул инструкции, и «Рейдеры» разделились, успешно избежав знакомства с наручниками.

«Бонни Кокни» на Аргайлл-Стрит был типичным уэст-эндским гиблым местом. Расположенный прямо рядом со станцией подземки «Оксфордская Площадь», бар-ресторан привлекал тех туристов, которым нравится сидеть в тускло освещённом подвале и крепко переплачивать за коктейли. Если бы сюда пришли «Рейдеры», они бы весьма огорчились тем, что пиво подают здесь половинными дозами — в этом заведении не было пинтовых кружек! Однако окружение «Эстетики и Сопротивления» не считало подобное положение дел сколько-нибудь противоестественным — и поэтому пятнадцать человек из тех, кто недавно побывал на лекции Карен Элиот о Неоизме, теперь сидели и заказывали пиво и соус из авокадо именно в этой точке общественного питания.

— Я вам уже говорил, что солнце светит у меня из жопы? — риторически шипел Дональд Пембертон. — Вы видели выражение на лицах в аудитории, когда я вмешался в речь? Они офигели от великолепия моего вмешательства в дебаты! Мои слова буквально открыли новый интеллектуальный горизонт! Это я, и только я способен осветить путь к высшей стадии цивилизации!

— А как с Неоизмом? — спросил Стивен Смит. — Вы правда считаете его столь важным, как утверждает Карен Элиот? Элиот — такое значительное имя на арт-сцене, ей ни к чему вытаскивать мелкий эпизод раннего этапа её карьеры и трезвонить, что это величайшая штука со времён, когда Маринетти придумал футуризм — если только она сама не верит свято в свои слова. Однако, хоть я и не слишком хорошо знаю Неоистов, я бы сказал, что они не заслуживают тех похвал, которые обрушиваются на них последнее время.

— Конечно, Неоизм имеет огромное значение! — проворчал Росс Макдональд. — ИИК не стал бы заводить на эту тему разговор, если бы Неоисты не были плодотворной, но пока нераспознанной авангардной арт-группой.

— Именно, — вставил Джозеф Кэмпбелл. — Росс прав! Кроме того, ты только что признал, что не слишком их знаешь. И поскольку ты незнаком с работами большей части тех, кто составляет группу, нам придётся составлять предварительное мнение на основании работ тех Неоистов, кто сумел достичь славы в мейнстриме арт-мира!

— Совершенно нелепое утверждение! — воскликнул Смит. — Единственные Неоисты со сложившимися галерейными карьерами — Карен Элиот и Стилетто. Хоть я готов признать, что эти двое наделены безмерным талантом, было бы безумием судить обо всей группе на основе их работ.

— Чушь! — возопил Кемпбелл. — Дайте десять лет, и вы увидите работы всех и каждого члена Сети Неоистов в ведущих мировых музеях!

— Неоизм, — прощебетала Пенелопа Эпплгейт, — важен лишь до тех пор, пока обеспечивает связь между классическим авангардом двадцатого века и работами «Эстетики и Сопротивления». Мы с Доном создаём культуру, которая будет служить му/женьчинам следующие десять тысяч лет!

— Именно! — пробубнил Пембертон. — Пенни чертовски умна, а я пылающий гений!

Бунтыч обрадовался, что фирма отправила его назад в Фицджеральд-Хаус приводить себя в порядок. Его не вдохновляла перспектива бухать и танцевать всю ночь после того, как ему прилетела в голову бутылка из-под пива. Ребята настаивали, чтобы он не попадался на глаза матери, пока голова не заживёт. Его старушка пришла бы в ярость, если бы увидела, на что похож её сын после выступления «Рейдеров» в Финсбери-Парке! «Шерман» скинхеда был заляпан кровью, а на лицо без слёз не взглянешь. Бунтыч шлёпнул «Hand Clappin’, Foot Stompin’, Funky Butt — Live» на проигрыватель Джонни, и только потом разделся до пояса и пошёл в ванную.

Звук, вырывающийся из колонок стереосистемы, поднимал дух бутбоя. Бунтыч выстоял, когда в «Рейдеров» полетели бутылки. Пускай он упустил шанс субботним вечером нажраться и перепихнуться со шлюшкой, надо только вытерпеть пять рабочих дней, и снова будут выходные! Доза Геномании, чудесным образом упакованная в микрогрувы первого альбома «Ram Jam Band», помогала скинхеду даже лучше, чем тёплая вода, которой он промывал порезы и ушибы.

Бунтычу нравились безумные риффы в стекс-стиле, маниакальный вокал и отсутствие пауз между песнями. Что касается бутбоя, эстеты могли заливать, пока не посинеют, что Джино Вашингтон и «Ram Jam Band» играют топорно. Он всегда предпочитал дерзкий, осмысленный и ритмованный соул преисполненным вкуса подборкам джаза и элитарным дрочилам, бывшим в фаворе у пуристов. Ну и что, если песни «Ride Your Pony», «Up Tight» и «Road Runner» пользуются популярностью среди всяких демонстрантов и участников мятежей? Зато материал сильнее, чем на среднестатистическом альбоме Майлза Дэвиса!

Громкий стук в дверь прервал течение его мыслей. Бунтыч поначалу думал не открывать, но в его мозгу мелькнуло, что джазовые маньяки из соседней квартиры могли припереться жаловаться на шум. Топая по коридору, Бунтыч горячо надеялся на то, что судьба готова преподнести ему шикарную возможность задать эстетам из квартиры 223 качественную трёпку.

— Приветики, Бунтыч, — чирикнула доктор Мария Уокер, когда скинхед распахнул дверь. — Боже, что ты сотворил со своим лицом?

— Мы тут мальца побузили в Финсбери-Парке, — ответил бутбой, провожая доктора в гостиную. — Мы впятером наехали на три тысячи хиппи. Конечно, мы их уделали, но мне досталось бутылкой. Однако я выстоял, наши цвета не бегут!

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила Мария. — Бутылка серьёзного вреда не причинила?

— Меня беспокоит мой «Бен Шерман», — признался Бунтыч.

— Это что такое? — удивилась Мария. — Я не сказать, чтобы знаю этот рифмующийся кокни-сленг.

— Это ни фига не рифмующийся сленг, — засмеялся скинхед. — «Бен Шерман» это рубашка на пуговицах, лучшая из тех, что продаются за деньги! Я залил её кровью, мы с Бенни подозреваем, что на белых клетках так и могут остаться пятна.

— А нельзя просто пойти и купить новую рубашку? — спросила доктор.

— Нет! — подался вперёд бутбой. — Это настоящий «шерман», шестидесятых годов, кампания давным-давно перестала выпускать рубашки в клетку. Конечно, на Карнаби-Стрит можно купить имитацию — только они не катят! Там нету сеточки на кармане и по складкам, рукава мешковатые, и пуговиц мало. Короче говоря, подделки сосут. Такие рубашки, как у меня, на деревьях не растут, их хрен достанешь! Конечно, не лучшая компенсация — но я стянул «перри» у какого-то придурка, который носил её с расстёгнутыми пуговицами.

— А что есть «перри»? — полюбопытствовала Мария.

— Спортивная куртка, — объяснил Бунтыч.

— Слушай, — сменила тему доктор, — а Джонни дома?

— Не-а, — прогудел скинхед. — Он пошёл с остальными «Рейдерами» в Уэст-Энд на субботнюю бухаловку!

— Хера себе он меня обломал! — матюгнулась Уокер. — Ебаться хочу — слушай, подменишь друга?

— Естественно! — ухмыльнулся бутбой.

Мария стянула платье и выскользнула из чёрных кружевных трусиков. Толкнула Бунтыча на колени и сунула свою пизду ему в лицо. Бутбою не надо было объяснять, что делать — он тут же принялся работать языком! И Уокер немедленно потекла. Бунтыч егозил языком по её клитору, и одновременно сновал двумя пальцами в дырке. Мария безумно стонала, и генетические реакции возрастом в миллион лет захватывали контроль над её телом. Она покинула Поплар, оставила позади этот мир — чтобы греться в лучах солнца на доисторическом пляже.

Бунтыч потянул доктора вниз на ковёр, расстегнул ширинку на своих «левайсах» и долю секунды спустя джинсы уже болтались на бёдрах. Генетические коды собирались и разбирались по всей поверхности тела бутбоя. Его сексуальный жезл долбился в креповую ткань пизды Уокер. Там было тепло и сыро, и море любовного сока пенилось вокруг генетического поршня Бунтыча.

— Выеби меня! — уговаривала доктор. — Жёстче, выеби меня жёстче и быстрее, еби меня, блядь, ебучий мой друг!

Бунтыч любил, когда тёлки среднего класса матерятся, и то, что Мария визжала ему в ухо, заставляло его ускорять темп. Она схватила скинхеда за яйца, и стала дёргать их в примитивном ритме ударов своего постельного партнёра. Бунтыч опал с воплем наслаждения и боли. Он чувствовал, как в паху вскипает любовный сок.

— Хочу тебя в себя! — приластилась Уокер. — Хочу твой хуй вместе с яйцами в пизду. Хочу почувствовать, как в меня льётся молофья. Боже, я хочу дозу в пизду, и дозу в рот! Еби меня! Еби меня!

На Марию и Бунтыча обрушился единый отрицающий эго оргазм. Они достигли вершины, откуда мужчина и женщина никогда не возвращаются вместе. Хотя они спустились с крутых утёсов желания как разобщённые личности, они знали, что на пару мимолётных мгновений во время их воссоединения два тела сплавились и действовали, как единый организм.

«Рейдеры» стояли у бара и потягивали лагер, когда в «Питомник» вошла Карен Элиот. Из акустической системы лилась «Goodbye, Nothin’ То Say» Носмо Кинга. Карен вытащила Джонни Махача на танцпол, попросив остальных ребят приглядеть за его кружкой. Они вдвоём отлично смотрелись вместе, работая ногами в ритме классики северного соула. Они протанцевали подряд «Right Back Where We Started From» Максин Найтингейл, «Love on a Mountain Тор» Роберта Найта и «I Lost My Heart to a Starship Trooper» Сары Брайтмен. К моменту, когда диджейка переключилась на медленную «The First, the Last, My Everything» Барри Уайта, Карен захотела пить.

— Что будешь? — спросил Джонни.

— Я сама закажу, — предложила Элиот. — У тебя денег нет, ты на пособии.

— Ладно, — уступил Ходжес, допивая остатки лагера, оставленного ради танцпола. — Наверно, по пинте на нос.

Остальные «Рейдеры» кивнули.

— Четыре пинты лагера и перно с чёрным, пожалуйста, — сказала Карен барменше.

— Как считаешь, у нас есть шансы уйти отсюда с теми двумя чёрными тёлками? — спросил Худой у ТК, указывая через весь зал.

— Такие потрясающие — и такие одинокие! — вздохнул ТК. — Да они и глазом не поведут на такого потрёпанного жирдяя, как ты. Наверно, попытаю удачу с Самсоном.

— Ага, — вставил третий скинхед. — У нас с ТК всё получится. Смотри, как работают настоящие профессионалы, может, научишься снимать тёлок.

Два скина поблагодарили Элиот за пиво и пошли через зал. Спустя пару минут Самсон вернулся к стойке и вложил значительную сумму в два весьма дорогих коктейля.

— Похоже, нам везёт! — похвалился бутбой, подмигивая своему грузному другу.

Худой не понимал, о чём беседуют Джонни Махач и Карен Элиот. Речь шла о конспирации, тайных обществах и манипулировании поведением третьих сторон. Внимание бутбоя блуждало, и в конце концов он обнаружил, что втянулся в разговор с тощим парнем в лайкровом костюме велосипедиста.

— Ты часто сюда приходишь? — спросил чудик.

— Каждую субботу — ответил Худой. — А тебе чё?

— Я только что переехал в Лондон, теперь ищу, где можно завести новых друзей.

Джонни Махач и Карен Элиот вернулись на танцпол, трясти конечностями под «Love Train» О’Джейс. «It’s in His Kiss» Линды Льюис не позволила их бёдрам прекратить движение, а «Superfly» Кёртиса Мэйфилда Клуб начал заполняться, когда Карен и Джонни вернулись к бару за выпивкой. Проставляться стало дешевле, чем в начале вечера, потому что ТК и Самсон танцевали с чёрными девчонками, а Худого продолжал поить велосипедист.

— Я хочу уже начинать это дело с тайным обществом, — сообщила Элиот Ходжесу. — Сегодня в «Склепе» на Блумзбери-Уэй будет «Полуночный Хэппенинг», если пойдём туда, можем найти первого волонтёра. Я тебе по пунктам объясню, что говорить и делать. Это…

— Но, — прервал её Джонни, — диджейка сказала, что намечается целый час раннего реггей с полуночи до часу. Если мы пойдем на «Полуночный Хэппенинг», то пропустим его!

— Хватит морщить жопу! — приказала Карен. — На следующей неделе опять будет час реггей! Нам пора работать над нашим тайным обществом — тебе понравится щемить стадо педрил-художников.

— Ладно, ладно, — проскулил Ходжес.

Эмма Карьер и Линда Фортрайт только что просмотрели сценическую версию хита Bay City Rollers середины семидесятых: «Shang-A-Lang». Диалоги состояли исключительно из повторяющихся фраз гимна малолетних боперов — потрясающе, какими нюансами авангардный театр может наполнить тексты банальных песен! Ощущая себя духовно обновлёнными, две арт-администраторши решили залиться жидким освежителем в «Бонни Кокни» перед тем, как полететь в безалкогольную зону «Склепа» в Блумзбери на «Полуночный Хэппенинг».

— Приятно встретиться тут с вами! — воскликнула Линда Фортрайт.

— Приветствую.

— Привет.

— Как вы?

— Привет.

— Как дела?

Стивен Смит, Пенни Эпплгейт, Джозеф Кемпбелл, Дон Пембертон и Росс Макдональд разразились этими приветствиями, когда Эмма Карьер грохнула на столик два коктейля.

— Всем привет, — пропела Эмма. — Я увидела, что у каждого ещё по полкружки лагера, и решила, что можно не спрашивать, хочет ли кто-нибудь выпить.

— Милая, ты выглядишь ошеломляюще, — понёс Пембертон, взвешивая шансы на то, что Карьер предложит «Эстетике и Сопротивлению» устроить выставку в «Боу Студиоз».

— Ты и сам неплохо выглядишь! — ответила Эмма. — Ну как, готовы к большой битве?

— Какой такой битве? — изумился Дон.

— А вы не в курсе? — испуганно спросила Карьер. — Джок Грэхем собрал бригаду приятелей из Глазго и собирается вытащить тебя из «Склепа» на разговор, когда ты придёшь на «Полуночный Хепенинг».

— Я уделаю этого труса в любое время, — отрезал Пембертон. — Ты видела, как я замесил его на открытии Карен Элиот! Я бы с удовольствием в одиночку разметал и Грэхема, и эту его банду — только, к сожалению, у меня жутко болит голова, поэтому я не смогу прийти на «Полуночный Хепенинг». По сути, мы с Пенни прямо сейчас собирались уходить домой!

Карен Элиот и Джонни Махач шли в «Склеп». Восходящая звезда международных арт-кругов по дороге на «Полуночный Хепенинг» настраивала скинхеда на победу. Вся толпа, собравшаяся в «Бонни Кокни», кроме Дона и Пенни, ловила машину. На такси хотела ехать Линда — но и всех остальных она увлекла идеей недолгой поездки.

— К несчастью, — объявил Стивен Смит собравшейся толпе, — Дон Пембертон плохо себя чувствует, поэтому «Эстетика и Сопротивление» не будут представлять свою часть.

— Трусы, трусы! — принялись скандировать Джок Грэхем со своей бандой.

— Так что вместо них мы начнём с одной из моих визуальных поэм, — прощебетал Стивен.

И Смит принялся бегать по небольшому пятачку между двумя стенами «Склепа». Представление должно было продолжаться, пока аудитория не разозлится настолько, что физически нападёт на исполнителя. К сожалению, способность среднего эстета терпеть претенциозное дерьмо практически безгранична — и Стивену пришлось самостоятельно прекратить «поэму» через десять минут, когда он окончательно запыхался.

Следующий художник встал на крышку стола и принялся распиливать его пополам. Толпа подбадривала его, но Джонни Махач лишь фыркнул в раздражении. Он уже захотел отметелить мудаков, что вываливают этот мусор на доверчивую публику. Но у него есть распоряжения Карен Элиот — и он не должен привлекать к себе внимание. Скинхед зашёл за клуб следом за Стивеном Смитом. Парень сидел, прислонившись спиной к кирпичной стене «Склепа». Он был один.

— Меня зовут Хирам, — буркнул Ходжес в ухо художнику. — Я представляю «Зодиак». Если хочешь подписать контракт с серьёзной галереей, приходи завтра на Корк-Стрит в десять утра и остановись в середине. Никому ни слова. «Зодиак» — это тайное общество, мы можем превратить тебя в международную звезду искусства — но в обмен тебе придётся выполнять мои инструкции. Ложись спать, обдумывая это предложение, и к утру решайся. Если ты придёшь завтра в Мейфэр, это будет значить, что ты связан с моими господами. Я всё сказал.

— Можешь объяснить, зачем всё это? — спросил Смит.

Джонни Махач проигнорировал его вопрос, он уже уходил из «Склепа». Элиот дала ему ключи от своей квартиры. Ему было предписано прийти, раздеться и лечь в постель. Карен заверила его, что будет дома самое позднее в два часа. С хепенинга им надо было уйти поодиночке. Никто в художественных кругах не должен знать, что они вместе! Элиот в «Склепе» ещё должна была выполнить профессиональные обязанности — потрогать за всякое критиков, администраторов и прочих ответственных людей. Рукопожатия, поцелуи, отработанные улыбки являются необходимой частью пиар-программы каждого художника!

 

Четыре

КАРЕН ЭЛИОТ ПОСМОТРЕЛА на часы у кровати. Полседьмого утра. Пускай Джонни Махач ещё полчасика понежится в кровати. Приняв душ и вытеревшись, Карен вернулась в постель. Она разбудила Джонни, поигрывая его яйцами.

— Сколько времени? — буркнул бутбой.

— Семь, — ответила хозяйка.

— В такую рань не до секса, — пробурчал Ходжес. — Это ж воскресное утро, Боже ж мой!

— Ну же! — воскликнула Элиот, дёргая скинхеда за утренний стояк. — Я хочу с тобой поразвлечься. Ты безработный, ты можешь отсыпаться в любой день недели! Потом будет некогда, у нас сегодня куча дел!

— Я устал, — пожаловался Джонни. — Надо было трахаться вчера вечером, мне больше нравится заниматься этим по ночам.

— Ебаться совсем не обязательно, любимый! — хихикнула Карен, садясь скинхеду на лицо. — Я ж говорю, что хочу поразвлечься — давай, лижи!

Ходжес понял, что от него не отстанут, пока он не удовлетворит запросы Элиот, и его язык забегал по её клитору. Карен прижала клитор средним пальцем и принялась нежно его тереть. Джонни жадно сосал половые губы. Элиот откинулась и бешено застонала.

— Как оно на вкус? — спросила она.

— Как мыло, — ответил он. — Ты, наверно, помылась перед тем, как меня разбудить.

— Ты доволен? — спросила Элиот.

— Аха, — прошепелявил Ходжес, — хотя я и не большой фанат пиздятины.

После этого короткого разговора Джонни снова принялся работать языком. Скинхеду не надо было делать ничего оригинального, у него не было пространства для манёвра, учитывая, как его распялила Карен. Он просто двигал языком в её дырке. Через полчаса лизания пизды Ходжес вырвался на волю и перевернул Карен на живот. Настал момент обработать другую дырку — очко девушки.

— Щекотно, — хихикнула Карен, когда Джонни пробежался языком по её попке.

Ходжес усилил нажим, и Элиот прониклась его действиями. Колечко было чистым, с привкусом косметического масла, совсем как её пизда. Джонни не был любителем говна, поэтому такое положение дел его более чем устраивало. Если честно, он всегда убеждался в чистоте этого места, прежде чем подарить девушке такую ласку Ходжес раздвинул щёчки попки Карен, чтобы проникнуть в глубины её дырочки. Его партнёрша удовлетворённо вскрикнула. Через пару минут Джонни перестал лизать и потянул вверх спину Элиот — он хотел взять её раком.

— Нет! — жёстко сказала Элиот. — Я же сказала, я просто хочу поиграть, ебаться я не собираюсь!

Ходжес издал разочарованный хрип и плюхнулся на кровать. Карен развернулась и взяла его хуй в правую руку, плотно охватила его пальцами и принялась обрабатывать в ровном темпе. Скоро стоны удовольствия стали резче, а Элиот всё увеличивала скорость. Ходжес почувствовал, как любовный сок вскипает у него в паху. Через долю секунды молофья выплеснулась из генетического насоса и разбрызгалась по животу и груди скинхеда.

Тёлки, которых ТК с Самсоном подцепили в «Питомнике», жили вместе на квартире в Брикстоне. Ребята в эту ночь спали мало — зато развлекались вовсю! Теперь же скинхеды шли домой. Им предстояла нудная поездка в метро утром в воскресенье, с пересадкой на «Виктории», а потом длинный перегон по «Дистрикт» до «Бромли-Бай-Боу».

— Как тебе твоя? — спросил ТК, пихая дружбана локтем.

— Ващще улёт! — воскликнул Самсон. — Она вытворяла в постели такое, что и не снилось даже специалисту по Кама Сутре!

— Моя тоже зажигала! — засмеялся ТК.

— Есть мнение, что из-за твоей тёлки весь Брикстон не мог уснуть, сроду не слыхал таких воплей! — рявкнул Самсон.

— Готов спорить, ты был не прочь оказаться на моём месте! — похвастался ТК.

— Отвали, — проворчал Самсон. — Меня не подловишь, этот прикол уже был. Можешь сразу переходить к заявлению, что, мол, ты в постели ураган, в твоих бы руках и моя тёлка вопила не тише.

Интерес бутбоев к разговору резко угас, когда на «Эмбанкмент» в вагон вошёл бритоголовый. На нём были мартена до колен, грязные джинсы и кардиган поверх драной лонсдейловской водолазки. Пацан оказался просто панком с бритой головой. Самое обидное, народ в массе не понимал, что «Рейдеры» не имеют ничего общего с этим ничтожеством. Ни слова не говоря друг другу, ТК и Самсон встали и подошли к мудаку.

— Слышь, чувак, — выплюнул ТК. — Сколько уже ходишь в скинах?

— Лет пять уже! — прикинул дурик.

— Если ты не первый день в тусовке, — взревел Самсон, — почему у тебя нижняя пуговица на кардигане застёгнута?

— В смысле? — спросил бритоголовый.

— Скинхеды оставляют нижнюю пуговицу на кардиганах расстёгнутой, тупорылый пиздюк! — завопил Самсон, вбивая кулак под дых слабосильного подростка.

— Ты не скинхед! — прокомментировал ТК, со всей дури впечатав ботинок в яйца парня. — Ты просто вырядился под крутого пацана!

Бритоголовый скорчился, Самсон сложил руки замком и врезал ему по шее. Парень тут же рухнул на пол. ТК пнул мудака пару раз — но эта забава быстро ему наскучила, потому что противник отрубился после пары ударов по голове. Потом «Рейдеры» его раздели. Вскоре парень остался в одних в трусах с потёками мочи и белых спортивных носках.

Самсон с ТК прошли в следующий вагон, такой же пустой, как и только что покинутый. Они открыли окно и выпихнули туда голимые сапоги, джинсы и водолазку. Самсон примерил кардиган, оказалось, он неплохо сидит. Вот мама его постирает, будет совсем как новый.

— Держи, — сказал ТК Самсону, отдавая ему красные подтяжки бритоголового. — Тебе шмотьё, я нашёл двадцать фунтов у него в джинсах, это моя доля добычи.

— Нечестно! — захныкал Самсон. — Я бы лучше деньги взял.

— Кардиган мне не подойдёт! — отрезал ТК. — Стоит сорок фунтов, и почти не ношеный! Я считаю, тебе досталась лучшая часть добычи.

— А, шут с ним, — угрюмо согласился Самсон.

Карен Элиот на кухне варила кофе и жарила оладьи. Джонни Махач перекинул ноги через край двуспальной кровати и потопал по толстому ковру к книжному шкафу. Он пробежался взглядом по полкам, выбирая, чего бы почитать. Там стояло много философских работ и богатая подборка политических текстов. Здесь был полный набор, от «Антибольшевистского Коммунизма» Пола Мэттика и кучи книг Маркса, до «Основ Британского Патриотизма» Эсме Уингфилд-Стратфорд и «Аристодемократии» сэра Чарльза Вальденстайна. Одна полка была целиком отведена под теорию заговоров, начиная со «Свидетельств Заговоров» Джона Робертсона 1798 года, включая Несту Уэбстер, и вплоть до недавних работ вроде «Невидимой Руки» А. Ральфа Эпперсона. В коллекции Элиот попадались такие неожиданные вещи, как «Не в ногу: события двух жизней антиеврейского верблюжьего ветеринара» Арнольда Спенсера Лиза, M.R.C.V.S. и «Признания Капиталиста» Эрнеста Дж. П. Бенна. В конце концов, его взгляд остановился на романе К. Л. Каллана под названием «Мы не позеры». Скинхед раскрыл книгу, и тут же снова захлопнул, потому что Карен Элиот вошла в комнату. Она поставила поднос, нагруженный фрагментами завтрака, на прикроватный столик, подала Ходжесу кофе, потом залезла в кровать.

— Здорово, — вздохнула Карен. — Завтрак в постели с настоящим живым парнем! Давненько у меня так не получалось.

— Это потому что ты обычно отсылаешь своих ухажёров домой на такси, стоит тебе удовлетворить похоть! — ответил Ходжес. — Знаешь, мне кажется, ты оставила меня на ночь исключительно для того, чтобы я с самого ранья получил сегодняшние инструкции. Ты просто одержима организацией тайного общества!

— К этому вопросу вернёмся попозже, — ответила Карен и тут же сменила тему, добавив: — Что читаешь?

— Называется «Это не поза», роман про скинхеда, — прошипел Джонни и подобрал книгу с пола. — Я в неё не въехал, кусок, который мне попался, был эдакой помесью сцены секса и социалистической газеты.

— К. Л. Каллан один из моих любимых писателей, — прощебетала Элиот. — Это такая таинственная фигура, никто толком о нём ничего не знает, но он пишет вдобавок к художественным и теоретические книги. Каллан совмещает высоко- и низколобый стили писания в попытке отрицать мировую культуру в целом. Он хочет стереть гуманистические банальности с лица земли, чтобы новая культура начала сходить с конвейера современной жизни!

— Я в таких вещах фигово разбираюсь, — признался Ходжес. — Наверно, «Это не поза» — не совсем моя книга.

— В ней хватает вещей, которые тебе понравятся, — попыталась убедить его Элиот, взяв книгу из рук Джонни и зачитав отрывок. — Послушай: «Скинхед однажды встретился с шизофреником, который издевался над людьми, предлагая им вылить горячий кофе ему на голову. Психиатр, получающий пятьдесят фунтов в час за решение проблем парня, в этом случае прогресса не достиг, но Блейк привёл избалованного пацана в чувство буквально за несколько секунд. Когда сумасшедший подросток попросил его вылить „капучино“ ему на башку, бутбой сделал ему одолжение. Шизофреник никогда больше не приставал к Блейку…»

— И впрямь здорово, — засмеялся Ходжес. — Правильная позиция! Мировые проблемы можно решить за пару недель, если только всякие правозащитники снимут белые перчатки и разберутся со злом в том же ключе, в котором любой уважающий себя скин разбирается со своими противниками!

Стивен Смит чувствовал, как бабочки трепещут в желудке, когда выбирал место посреди улицы. Смит закатал одну штанину и завязал глаза. Он отчаянно хотел пробиться в художественный мир и горячо надеялся, что этот жест покорности понравится «Зодиаку». Конечно, может оказаться, что товарищ, подходивший к Смиту на «Полуночном Хепенинге», просто прикололся, и нет никакого тайного общества, готового превратить его в арт-звезду в обмен на беспрекословное подчинение некоему неясному делу. В таком случае запишем эту акцию в ценный опыт. Но Стивен отчаянно верил, что Хирам был подлинным агентом тринадцати коммерсантов, которые, по слухам, раз в месяц надевали балахоны, а потом сидели в тускло освещённой комнате где-то в Сити и решали судьбы мира.

— Привет, Стивен, — затараторила Аманда Дебден-Филипс. — Здорово, что ты пришёл. Тебе надо зайти ко мне в офис подписать контракт. Это у тебя перформанс в честь того, что ты вот-вот начнёшь работать с «Флиппер Файн Артс»?

— Можно и так сказать, — выпалил Смит, снимая повязку с глаз. — Ты знаешь Хирама или ещё кого из «Зодиака»?

— Боюсь, не понимаю, о чём ты говоришь, — вздохнула Аманда, отпирая дверь в галерею.

— Тишок, молчок, ага? — засмеялся Стивен. — Не переживай, я тоже умею хранить секреты, знаешь ли. У тебя есть для меня инструкции?

— Единственная инструкция, — ответила Дебден-Филипс, проводя художника в кабинет, — просмотреть контракт и подписать две копии.

— Обязательно, — согласился Смит. — Но, может, ты научишь меня всяким там тайным рукопожатиям и прочим знакам?

— Нет, — сурово сказала Аманда, присаживаясь за стол и протягивая художнику два контракта.

Стивен вчитывался в документ, который ему сунули. Дебден-Филипс перебирала бумаги. Она удивлялась, что же такое задумала эта Элиот. Очевидно, Смиту забили баки каким-то бредом. Аманда решила, что размышлять на эту тему без толку. Её работа — удержать Элиот во «Флиппере», и если галерея должна предложить контракты паре второсортных художников, чтобы звезда была счастлива, значит, так тому и быть. Стивен подписал бумаги и протянул их через стол.

— Один экземпляр тебе, — объяснила Дебден-Филипс, протягивая художнику его копию контракта.

— Благодарю! — воскликнул Смит, схватил документ, сложил его и сунул драгоценную бумажку в карман. — Что дальше?

— Я зайду к тебе на студию завтра, — уточнила Аманда. — Заберу те работы, которые мне понравятся, и отнесу в галерею. Мы используем как минимум одну в каждой групповой выставке, и где-то раз в полгода будем делать твою личную. Всё просто и однозначно.

— Понятно, — захохотал Стивен, — стать арт-звездой так просто! Ты уверена, что не хочешь научить меня паролям или послать в опасную миссию?

— Хватит тупить! — взорвалась Дебден-Филипс. — Это художественная галерея — не фронт и не сеть секретной службы!

— Ясно! — воскликнул Смит, одновременно постукивая себя по носу указательным пальцем.

Карен Элиот проговорила с Джонни Махачем все возможные варианты, прежде чем послать его домой к Стивену Смиту. Учитывая, что стояло воскресное утро, скорее всего художник вернётся домой сразу после подписания контракта с «Флиппер Файн Артс». Скинхеду всего-то и надо было вломиться в квартиру Смита, и, когда художник появится, передать ему инструкции от «Зодиака».

— Нужна травка, мужик? — спросил хиппи у Ходжеса, когда тот шагал по двору, откуда открывался доступ к домам и постройкам, составляющим здания «Грейз Инн».

Джонни пихнул троглодита в удачно подвернувшуюся стену и правым кулаком заехал ему в челюсть. Ходжесу сразу захорошело, когда его костяшки отскочили от носа и рта волосатика. Ничто так не восстанавливает баланс атавистически настроенной системы бутбоя, как небольшое проявление жестокости. В слепой ярости Джонни вновь и вновь бил хиппи — пока рожа мудака не стала цветом и фактурой напоминать сырую котлету. Голова пушера болталась, врезаясь в кирпичную кладку и отлетая вперёд на долю секунды, пока кулак Ходжеса не отправлял её обратно. Пацифист соскользнул бы на землю, если бы Джонни не придерживал его в вертикальном положении. Как обезумевший боксёр-профи, Ходжес продолжал нападение, нанося правые хуки в челюсть противника, который давно молил бы о пощаде, если бы был в сознании. Наконец скинхед успокоился, пнул отброса по яйцам, и бессознательное тело скомканной массой обрушилось вниз.

Долю секунды спустя Джонни доставал из карманов дилера две дюжины пятифунтовых пакетов травы, двенадцать промокашек и тридцать фунтов наличкой. Ходжес не был противником наркотиков. Его просто оскорбило, что какой-то ублюдок считает его достаточно тупым, чтобы покупать пакеты дерьма у незнакомого чувака. У Джонни были постоянные поставщики, которые не кидали его, если он хотел чуток пожить без башни — кроме того, траве он предпочитал спид. Ходжес стянул с неандертальца грязные джинсы. Как он и подозревал, ублюдок прятал деньги в штаны. Вытащив ещё 300 фунтов бумажками, Ходжес оставил волосатика на исторической родине — в канаве.

Стивен Смит жил на верхнем этаже. Перед дверью лежал половичок — и Ходжес нашёл под ним ключ. Скинхед вошёл в квартиру. Пол в гостиной был выкрашен в серый. Хата была небогато обставлена комплектом чёрной мебели из трёх предметов и кое-чем ещё. Пол в спальне покрыт чёрным ковром, матрас скатан у одной стены, и на нём сверху валяется пуховое одеяло. Ходжес заглянул в гардероб, не обнаружив там ничего интереснее курток, брюк и рубашек. Та же история повторилась, когда он пошарил в комоде. В том же духе на кухне не хватало холодильника, а из посуды был необходимый минимум. В одном конце тесного помещения стоял стол, а над ним полка с книгами. Ходжес пробежал названия, но они ничего ему не сказали — «Состояние постмодерна», «Руководство по теории литературы постструктурализма для начинающих», «Хрестоматия Фуко» и так далее. Здесь не было ничего, что бутбой хотел бы почитать, сплошь высоколобый стиль, ни единого романа!

Джонни снял ключ с крючка и выскользнул из квартиры. Он попробовал открыть дверь без номера. Как он и подозревал, это оказался совмещённый санузел. Ходжес проверил корзину для белья; под кипой аккуратно сложенных простыней нашлась подборка дрочильных журналов. Скинхед утащил их с собой в квартиру. Пока ждёт, он будет развлекаться старыми номерами «Больших Сисек» и «Пятьдесят Плюс».

Пенни Эпплгейт убрала кухню, пропылесосила и вытерла пыль в гостиной, вытерла каждый выключатель в квартире и теперь готовила завтрак. Когда кофе процедился, а тосты были намазаны маслом, она отнесла еду Дональду Пембертону, который ещё лежал в кровати.

— Просыпайся, Дон, — сказала Пенни, нежно тряся своего любовника. — Я принесла тебе кофе.

— Я пылающий гений, — пробурчал Пембертон. — Мне надо разрешать спать весь день.

— За обедом мы встречаемся с ребятами, помнишь? — настаивала Эпплгейт. — Тебе скоро надо уже вставать.

— Но я же пылающий гений! — повторил Пембертон, отворачиваясь. — Публика ожидает, что я буду лежать в кровати минимум до двух. Они охуеют, если узнают, что я вёл себя, как простолюдин.

— Я убралась дома, — сказала Пенни, меняя тему. — Может, дашь мне денег на ту новую одежду?

— Сначала я как следует проверю качество уборки, — категорично ответил Пембертон. — Ты уверена, что сделала всё?

— Да, — пролепетала Эпплгейт.

— Включая туалет? — вопросил Пембертон.

— Про толчок ты ничего не говорил, — захныкала Пенни.

— Ты не получишь новую одежду, пока не уберёшь сортир! — отрезал Дон. — И не спорь со мной, я великолепен, и меня надо оставить в покое. Однако можешь передать мне мой кофе, ибо сон мой нарушен, благодаря твоим бесконечным приставаниям.

— Эй! — забормотала Эпплгейт, решив, что пора снова сменить тему, иначе она новой одежды вообще не получит. — У меня идея! Эта фишка с Неоизмом, похоже, идёт на прорыв, так что мы можем воспользоваться модой и устроить выставку «Эстетики и Сопротивления» под названием «Новый Неоизм»!

— Восхитительно! — закричал Пембертон. — И почему лучшие идеи приходят ко мне, когда я или засыпаю, или просыпаюсь? Наверно, потому что я столь одарён от природы!

— Ну что, может, дашь денег на одежду? — спросила Пенни.

— Отстань ты со своей одеждой! — проревел Дон. — Господи, я только что придумал «Новый Неоизм», а ты пытаешься растрясти меня на шмотьё! Забей на одежду или войдёшь в историю как идиотка, прерывающая меня во время творческого излияния, и тем лишившая мир кто знает скольких бесценных культурных сокровищ! Боже, я понимаю, как должен был чувствовать себя Кольридж, когда торговец пришёл требовать деньги по счёту!

— Может, съешь тост? — спросила Эпплгейт, в очередной раз пытаясь сменить тему.

— Пожалуй, — кивнул Пембертон. Потом, как следует вгрызаясь в ломоть, добавил: — Вот это куда лучше, меня надо холить и лелеять, а не пилить и пинать.

Джонни Махач неуверенно листал дрочильные журналы Стивена Смита. Не то чтобы у Ходжеса были проблемы в плане либидо, просто он не разделял вкус художника на баб — особенно одержимость громадными сиськами! Сначала Джонни недоверчиво пялился на выставленные напоказ буфера — они были противоестественно раздуты, уродливы от природы! Но скоро зрелище начало его утомлять. Ходжес предпочитал худых девушек на высоких каблуках, в кожаных мини-юбках и с яркой губной помадой. На идее же трахнуть подругу с пятидесятидюймовыми сиськами он повёрнут не был. Кроме того, он подозревал, что такие груди будут мешаться во время работы.

— Привет, ты где делся? — яростно накинулся Джонни на Смита, когда художник наконец вернулся домой.

— Я не знал, что ты будешь ждать меня здесь! — выпалил парень.

— Ты оставил ключ под ковриком! — кипел Ходжес. — Ты наверняка знал, что я приду!

— Где ты взял эти журналы? — спросил Стивен, когда Джонни бросил выпуск «Больших Сисек» на пол.

— В корзине с бельём, — ответил бутбой. — У тебя нету телека, а мне надо было чего-нибудь почитать, оказалось, больше тут развлечься нечем.

— Это материал для исследования, — соврал Смит. — Я готовлю серию пейзажей, основанных на женских грудях.

— Ага, конечно, — лениво засмеялся Ходжес. — Ладно, где ты держишь остальные свои вещи?

— У меня есть студия в Стратфорде, — объяснил Стивен, — и я снимаю ещё одну квартиру в Ислингтоне, где и хранится большая часть моего добра. Кстати, почему ты решил, что у меня есть ещё что-то кроме того, что в этой квартире?

— Это очевидно, — процедил Джонни. — Эта квартира — просто минималистическая выставка твоего артистического образа жизни. Лишённая мусора, скапливающегося у любого человека, квартира создаёт впечатление полной подделки. Если кого-нибудь из твоих друзей эта хата может обмануть, то он полный идиот! К тому же, всё это уже неважно, потому что у тебя теперь есть контракт, и я пришёл поговорить с тобой на эту тему!

— Ага, — воскликнул Смит. — У меня в кармане официальная бумага, утверждающая, что я являюсь членом элитной группы художников, выставляющихся во «Флиппер Файн Артс». Не терпится рассказать друзьям! Куча народу охренеет от того, что я уже вхожу в арт-истэблишмент, а они ещё ждут шанса поймать удачу за хвост!

— В таком случае, — подколол Ходжес, — проблем с выполнением приказов «Зодиака» у тебя не будет! Тебе надо найти пару художников, отчаявшихся заключить контракт с галереей, и сформировать из них Ложу. Тот факт, что ты теперь работаешь с «Флиппером», демонстрирует могущество моих господ. Всем остальным в твоей Ложе придётся доказать способность служить великому делу, которое я представляю, прежде чем мы потянем за ниточки и они попадут в столь же потенциально выгодную ситуацию, как ты сейчас!

— Ладно, Хирам, — воскликнул Стивен. — Мне всё ясно, я выполню это задание для тебя и «Зодиака»!

— Конечно, — проворчал Джонни. — Нам надо набрать в твою Ложу ещё двенадцать человек. Я позволю тебе выбрать десять из них, ещё двое известны как «Эстетика и Сопротивление». Твоё дело, как к ним подобраться, но ни в коем случае не говори им про «Зодиак». Твоя Ложа будет называться Фронт Семиотического Освобождения. Члены должны знать только это название. Ты, может, потом ещё узнаешь кое-что о «Зодиаке» — но только если докажешь, что достоин этого знания. Твоя Ложа будет изучать Неоизм и делать всё, на что способна, для рекламы этого движения. Ещё мои господа хотят, чтобы ты начал кампанию по надругательству над статуями и скульптурами. Я хочу, чтобы ты начал работать над этими проектами немедленно. Когда «Зодиак» будет удовлетворён твоим прогрессом, ты получишь инструкции по посвящению тебя в высшие таинства.

Джонни Махач не только выполнил все инструкции Карен Элиот. Он ещё добавил от себя изгибов и поворотов. Хотя Элиот и считала ответственной за эту работу себя, скинхед был достаточно умён, чтобы понять: пока она остаётся на заднем плане, именно он контролирует операцию. А посему Ходжес не видел причин, почему бы и не использовать эту конкретную аферу к своей вящей пользе. Карен даже не узнает, что он сделал, пока не станет слишком поздно что-либо исправлять! Пользуясь метафорой, Карен была главным акционером, владеющим «Корпорацией Зодиак», — но именно Джонни, администратор-управленец, держал в руках истинную власть!

Карен Элиот и доктор Мария Уокер пошли вместе выпить во время ланча в «Вид на Уитби». При таком расположении — на берегах Темзы на Уэппинг Уолл — в прежние времена в паб часто заглядывали пираты. Про море и морское отребье рассказывали страшные истории — по большей части, занимались этим гиды местной исторической ассоциации, потому что в наши дни контрабандисты работают в основном через Гатуик и Хитроу. Надо сказать, в «Вид» ходило столько туристов, что это придавало ему интернационапьную атмосферу лондонских аэропортов.

— Ну скажи мне, — уговаривала Мария Карен, — что сейчас происходит на современной арт-сцене?

— Сейчас ничего особенного, — ответила Элиот. — В том, что обсуждают в СМИ, не хватает содержания. Если ты почитаешь арт-прессу, то увидишь большой шум вокруг новых течений, но ни один из рассматриваемых художников не сможет изменить направление нашей визуальной культуры. Однако неуклонно растёт интерес к арт-движению восьмидесятых под названием Неоизм. Неоисты развивали авангардную традицию, которая тянется от футуризма и дадаизма, через сюрреализм до ситуационистов и флексуса. Они были новаторами — и настолько опередили своё время, что люди только сейчас начинают осознавать значение этой группы. Потребовалось десять лет, чтобы средний художественный подёнщик осознал, что провозглашал Неоизм, но сейчас, когда это происходит, последствия получаются революционными. Сейчас всего несколько личностей — включая меня — черпают вдохновение из наследия Неоистов, мы работаем над распространением культурных прорывов, созданных движением.

— Класс! — воскликнула Уокер. — Неоисты — звучит потрясающе — расскажи мне про них ещё!

— Наверно, проще всего начать сначала, — с умным видом заявила Карен. — Неоизм был придуман в 1977 году группой художников, собравшихся вокруг Эла Акермана, Дэвида Зака и Мариса Кундзиньша в Портленде, Орегон. Изначально движение называлось просто ИЗМ и Не-Изм. Однако, в 1979 году, вирус распространился до Монреаля в Канаде, и ИЗМ превратился в Неоизм. В 1982 году Неоизм пересёк Атлантику и по всей Европе и Северной Америке начали происходить важные события.

— Я ещё не очень поняла, что представляет или представлял собой Неоизм, — вздохнула Мария. — Мне правда очень хочется узнать об этом движении, чтобы потом поразить своих друзей-медиков детальным знанием современного искусства.

— Понять смысл Неоизма, — промолвила Элиот, — всё равно что пытаться удержать воду в руках. Неоизм избегает любых формалистических попыток классификации, его смысл выскальзывает при каждой попытке установить его. Как любой авангард, Неоизм допускает множество толкований. Возможно, то, что создали Неоисты, вообще не искусство, но критика мировой культуры в целом! Неоизм похож на реку, что течёт, и течёт, и течёт. Это альфа и омега Западной Цивилизации — и поэтому Неоизм размечает все границы, внутри которых вынужден работать художник, он будет постигнут человечеством, лишь когда пройдут годы и годы. Чтобы понять Неоизм, нам надо повыше поднять лампу и отбросить дурака. Может, пройдут сотни лет, прежде чем достижения каждого конкретного Неоиста будут до конца оценены!

— Восхитительно! — воскликнула Уокер. — Но что ты вообще имеешь в виду под этим «повыше поднять лампу и отбросить дурака»?

— Лампа, — объяснила Элиот, — это свет знаний, дурак же — подлый мозг, высвобождаемый сексом, кислотными трипами, страхом и кучей других вещей, — Неоизм был формой техно-атавизма! Поскольку с движением связано много символизма, я не хочу смущать тебя, рассказывая сразу слишком много. Давай пока забудем про Неоизм, лучше закажем ещё выпить. Потом можно потрепаться про то, что Джонни Махач вытворяет в постели. После вернёмся ко мне домой, у меня много материалов Неоистов, мне будет куда проще объяснять, если ты кое-что посмотришь.

— Сбегаю за выпивкой! — сказала Мария, вставая. — С тобой так интересно общаться. Как меня заебали бестолковые разговоры с занудами-медиками и попытки разобраться, что не так у очередного люмпена-пациента, который мычит в ответ на любой вопрос!

Лондонский арт-мир — это крошечный микрокосм нашего общества отчуждения — и слухи перемещаются по этой жалкой «сцене» со скоростью света. Жизнь художников, критиков и администраторов состоит из постоянных попыток угнаться за паровозом моды и запрыгнуть в вагон победителей. Сегодня в почёте абстракционизм, завтра все решают пить исключительно болгарское вино. За пару часов выпускной выставки студент из «правильного» колледжа может обнаружить, что его картины оцениваются в телефонных номерах — через пару месяцев рынок насыщен и ничто скромнее суицида не остановит внезапного падения интереса к работам юной звезды.

Карен Элиот была одним из редких современных художников, кто пережил колебания моды и стал величиной большой и постоянной в кругах международных галерей. Едва разнеслась весть, что один честолюбивый арт-критик засёк этого культурного гиганта, встречающегося тет-а-тет с Амандой Дебден-Филипс в «Бургер Кинге» на Оксфорд-Стрит, все культурные мудаки, желающие преумножить свой культурный капитал, принялись обжираться в этом говнохавочном раю. Ничего удивительного, что Стивен Смит, «Эстетика и Сопротивление», Рамиш Патель, Росс Макдональд, Джозеф Кэмпбелл и группа многообещающих юнцов, вьющихся вокруг них, решили проводить свои обычные воскресные ланч-сборища в этом пронизанном китчем заведении.

— Мои визуальные работы потрясают! — ревел Дон Пембертон, долбя кулаком по пластиковому столу. — И я говорю, претензии сделали эту страну Великой!

— Слушай, — пробормотал Рамиш Патель, вставая из-за стола. — С тобой приятно спорить по вопросам империализма — но у меня важная встреча в ИИК, боюсь, мне надо бежать.

— Пока, Рамиш.

— Не забудь прислать мне приглашение на открытие в ИИК!

— До следующей недели.

— Обязательно покажи тому критику слайды, что я тебе дал!

— Удачи.

Рамиш улыбнулся своим друзьям, помахал и ушёл. Стивен Смит облегчённо вздохнул, Патель хороший парень, но ему вряд ли будет интересно то, что Стивен хочет предложить — организовать Ложу тайного общества, чтобы обеспечить каждому присутствующему контракт с крупной галереей. У Рамиша устоявшаяся карьера, ему не нужна помощь «Зодиака»!

— Как я говорил, — пророкотал Пембертон, — я величайший из живых художник в мире, и Британии нужен такой человек, чтобы её культура не выродилась в кашу-малашу из поп-клише!

— Забей, — грохнул Смит. — Я недавно подписал контракт с «Флиппер Файн Арт» и все вы можете заключить договор с крупной галереей, если послушаете, что я скажу.

— Но я пылающий гений! — возразил Дон. — Я говорю…

— Заткнись! — пропели в унисон все присутствующие. — Давай послушаем Стивена!

— Не верю, что он договорился с «Флиппером»! — огрызнулся Дон.

Смит развернул копию своего контракта, и её начали передавать из рук в руки, словно это один из Свитков Мёртвого Моря или каменные скрижали, что Моисей принёс с горы. Есть такое специальное благоговейное поверье, что жаждущему стать арт-звездой надо коснуться пачки бумаг, заверенных подписью Аманды Дебден-Филипс.

— Класс!

— Здорово!

— Чёрт побери!

Последнее замечание исходило от Дональда, озверевшего от того, что народ из «Флиппера» умудрился не заметить его явный талант, а со всякими придурками вроде Смита вовсю подписывают контракты. Стивен тщательно сложил бумаги и убрал обратно в карман. Атмосфера наэлектризовалась, все ждали, когда Смит заговорит. Он извлёк из ситуации максимум, выдержав паузу, чтобы увеличить драматический эффект. С минуту посверлив друзей взглядом, последняя находка «Флиппера» нарушила тишину.

— Ко мне обратился человек по имени Хирам, он сказал, что если я успешно завершу ряд заданий, меня признают его господа, и в виде вознаграждения я получу контракт с галереей. Я согласился, и почти сразу подписал контракт с «Флиппером». Теперь, когда я посвящён в таинства организации, которую представляет Хирам, его господа просят меня организовать новую Ложу Фронта Семиотического Освобождения, завербовав двенадцать доверенных друзей в это древнее и благородное братство. Каждый, кто присоединится и успешно пройдёт испытательный срок, получит контракт с крупной галереей. Это шанс для всех и каждого из вас стать величиной в арт-мире, всё, что нужно, — дать клятву в слепом подчинении моим господам.

— Я в деле!

— Я тоже!

— Я сделаю всё, чего хочет ФСО. Господи, я вырву внутренности ребёнка и сожру их, если это гарантирует мне контракт с галереей!

— Я убью всю свою семью!

— Я заодно с ФСО!

— И я!

Без долгих разговоров было решено, что все присутствующие присоединятся к только что образованной Стивеном Смитом Ложе Фронта Семиотического Освобождения, и с этого момента вождь их ячейки будет известен под кодовым именем Спартак. Прозвучали клятвы верности, вместе с глухим бормотанием о происхождении по прямой линии от Баварских Иллюминатов. Были изложены планы по изучению Неоизма и уничтожению скульптур. Минервалы страстно желали удовлетворить своих неизвестных господ — акты вандализма разразятся сразу же!

 

Пять

УСЛЫШАВ, ЧТО СОСЕДИ уходят из дома в полдевятого утра, Джонни Махач воспрянул духом. Приятно знать, что Эпплгейт и Пембертон попались в ловушку, которую он на них заготовил. Поедая завтрак, Ходжес слушал диск «I Am the Ruler», подборку материала, записанного Дерриком Морганом в эпоху ска и рокстеди. Потом он сунул в деку «Moon Hop» и «Derrick Topa Pop» — эти реггей-хиты были, пожалуй, лучшим, что записал Морган за всю свою долгую карьеру. Закрывал музыкальный сеанс гимн рудбоев, «Tougher Than Tough». Джонни по ходу удивился, почему ямайская музыка в плане качества пошла под откос после 1972 года, потом выбросил эту мысль из головы. Деньги, отобранные у пушера в «Грейз Инне», никуда не делись, и они откровенно жгли ему карман!

Поездка в метро прошла спокойно. Американская девчонка предложила ему пятёрку, чтобы попозировать для фото, скинхед предложение отверг, в качестве альтернативы пригласив её встретиться с ним во «Вкусе Жизни» в семь вечера. Она согласилась, понадеявшись, что ещё пощёлкает его попозже. Джонни сошёл с поезда на «Оксфордской Площади». Когда он шёл со станции, какой-то болван, продающий «Марксист Таймс», перегородил ему дорогу.

— Что ты думаешь про Европарламент? — спросил активист.

— Что это просто слово! — отлупил Ходжес.

— Чего? — выдохнул марксистский дурак.

— Это просто слово, — повторил Джонни. — Чегокать тебе предписывает твоя организация, когда я выдвигаю довод, на который ты не можешь возразить, — а значит, фактически на любые мои слова?

— Это неправда! — запротестовал левак. — В партии много оригинальных мыслителей. Конечно, дисциплина у нас строгая, но слова нам не предписывают.

— В таком случае, — поддел его Ходжес, — почему вы все говорите одно и то же?

— Так получается, — залепетал красный кретин. — Мы все читаем «Марксист Таймс», а потом черпаем собственные мысли из взглядов, выраженных наиболее продвинутыми пролетарскими философами. Когда кадры черпают удачные фразы из партийной литературы, думаю, это скорее сродни записям на лекции.

— Кончай уже! — зарычал Джонни. — Ты чего, блядь, робот? Боже, вы ребята ещё хуже, чем психи из психушки!

— Но это просто слова! — победоносно воскликнул тормоз.

Ходжес почувствовал, как злость вздымается в его теле, когда мартена встретились с яйцами марксиста. Активист оторвался на пару дюймов от земли, потом опал, как проколотый шарик. Джонни наслаждался этим зрелищем, он любил насилие, и удар ботинком в чужой пах чем-то отзывался в его душе. Пара жестоких пинков по рёбрам завершила дело, левак бессознательной массой валялся на асфальте, который стоило бы подмести ещё недели три назад.

— Хорошая работа, сынок, — поздравил Ходжеса прохожий бизнесмен, а потом, сунув ему визитку, добавил: — Мне нравится видеть, как молодой человек лупит ботинками пиздоболов. Напоминает о славных деньках, когда я служил в армии. Если тебе понадобится работа, позвони мне, я найду твоим талантам достойное применение!

Спартак, как обозвал себя Стивен Смит, взял на себя полный контроль над новообразованной Ложей Фронта Семиотического Освобождения. Он твёрдо был намерен доказать господам свою надёжность и таким образом заслужить посвящение во внутренние таинства Зодиака. В роли Великого Дракона Ложи Смит отдал Джозефу Кэмпбеллу и Россу Макдональду приказ проработать все материалы Неоистов, хранящиеся в Британской Библиотеке. Пенелопа Эпплгейт и Дональд Пембертон окучивали Галерею Тейт, а Спартак вкалывал в Библиотеке Национального Искусства. Остальные члены Ложи должны были весь день ходить по арт-галереям, книжным магазинам, библиотекам и колледжам и спрашивать там материалы, относящиеся к Неоизму. Даже если они ничего не найдут, всё равно будет складываться впечатление, что роль Неоизма в культурной индустрии растёт.

Сделав заметки по куче журналов, Стивен просматривал книгу «Первый европейский тренировочный лагерь сети Неоистов», изданную «Криптик Пресс» в Вюрцбурге. Спартак листал талмуд, восхищаясь чёрно-белыми фотографиями. Некоторые из них раскрасил предыдущий читатель. Он же пририсовывал клипам бороды и усы. Смит матерился, глядя на них, не подозревая, что эти модификации внёс Неоист, намеревающийся проиллюстрировать свою теорию об отношениях между славой и легко распознаваемыми визуальными характеристиками. Спартак выписал пару слов в блокнот: «Пит Хоробин (Британия), Стилетто (Германия), Питер Белоу (Германия)». Погрузившись в работу, Смит не заметил библиотекаршу, подошедшую к столу. Он едва не выпрыгнул из кожи, когда она обратилась к нему:

— Извините, сэр.

— Д… д… да? — пролепетал Стивен.

— Прошу прощения, что беспокою вас, — извинилась библиотекарша, — но только что пришёл весьма важный арт-критик, и он хочет поработать с выбранным вами материалом. Очевидно, вы не можете работать одновременно со всеми источниками, и я хотела узнать, не могли бы вы разделить нашу коллекцию Неоистов с этим видным джентльменом.

— Как его зовут? — спросил Смит.

— Джок Грэхем, — был ответ.

— Господи Боже! — выдохнул Спартак, прижимая ладонь ко лбу. — Самый известный британский арт-критик левого толка, и он хочет поработать с теми же книгами, что и я! Скажите мистеру Грэхему, пускай приходит, я буду более чем рад разделить с ним вашу неоистскую литературу!

Пожав руки и обменявшись парой слов, Джок и Стивен приступили к работе. Грэхем узнал Смита, он видел его на бесчисленных арт-выставках — хотя насколько он помнил, он никогда не заговаривал с молодым человеком, считая его неудачливым художником. Мозг Стивена работал с двойной нагрузкой, он знал, что общение в дружелюбных тонах с арт-критиком высшего пилотажа может весьма помочь его карьере. Спартак решил, что лучший план — подождать, пока Грэхем не соберётся на ланч, и пойти с ним. Критику придётся заговорить с ним, поскольку он первый сграбастал материалы Неоистов, и чисто из благородства согласился поделиться ими с пожилым критиком.

Джонни Махач купил в «Шерри» кардиган из овечьей шерсти, а потом пошёл на Руперт-Стрит. С деньгами, отобранными у пушера в «Грейз Инне», Ходжес мог позволить себе сеанс у той шлюхи, которую не смог снять на прошлой неделе. Мысль о том, как он сдирает с бляди розовые шортики и засаживает хуй прямо в её истекающую соком пизду, заставила Джонни пожалеть, что его «ста-престы» такие тесные! Джонни хотел уличную девку даже сильнее, чем Томас Де Куинси стремился воссоединиться с Крошкой Энни — хотя бутбой ничего не знал о литературе девятнадцатого века, он бы оценил сравнение, если бы осведомлённый писатель дал бы себе труд прочитать ему лекцию.

Прохаживаясь по Руперт-Стрит, Ходжес быстро уяснил, что проститутки нет и следа. Может, она ещё не вышла на работу — или занимается своим делом в другом месте. Джонни повернул на Шафтсбери-Авеню и пошёл в «Дилли».

— Извините, — чирикнула милая девушка, шагнув навстречу скинхеду, — можете ли вы сказать, что думаете по поводу Европарламента?

— А ты чего связалась с этим отстоем? — спросил Джонни, указывая на экземпляры «Марксист Таймс», которые тёлка прижимала к груди. — Ты вторая за день задаёшь мне этот вопрос. У вас вечно один дурацкий товар на всех и одна и та же расхожая фраза на весь месяц. Вы годами несёте этот бред, не достигая ни малейшего результата. Ты говоришь, как робот какой, ты вообще сама умеешь думать? Я к чему: что ты вообще делаешь?

— Я вошла в партию, когда училась в университете, — ответила активистка, — потому что хотела включиться в борьбу рабочего класса против угнетения!

— И что, ты не понимаешь, — зашумел бутбой, — партия и твои дружки-студенты не борются с угнетением, они просто ссут по ветру. Это всё дратата, ваше коммунистическое революционное дерьмо. Я к чему: сколько людей из вашей ячейки не ходит в университет?

— Все ходят, — призналась тёлка, — и иногда я из-за этого переживаю.

— А ты не переживай, — отлупил Ходжес. — Включи уже мозг и осознай очевидную вещь, твоё занятие — голая трата времени. Почему бы не осознать ошибку и не отречься от неё?

— На словах всё просто, — проворчала девушка. — Но нельзя же просто взять и выйти из партии!

— Можно, — гнул своё Джонни.

— Как? — хныкнула активистка.

— Мы найдём тихий паб и я куплю тебе выпить, — предложил Ходжес.

— Но мне положено продавать «Марксист Таймс»! — возразила девушка.

— Дай их сюда, — приказал Джонни.

Активистка сделала, как было сказано, бездумное подчинение в неё вколотили лидеры партии, вечно бубнящие про дисциплину. Ходжес взял газеты и бросил в ближайшую урну.

— Видишь, — заверил скинхед бывшую активистку, — забросить это партийное мудозвонство куда проще, чем ты думала.

— Да уж, — засмеялась девушка. — Кстати, меня зовут Атима, Атима Шиазан.

— А я Джонни, — сказал ей Ходжес. — Друзья зовут меня Джонни Махач. Теперь, когда мы познакомились, пора вместе выпить!

Первая попытка Пенни Эпплгейт и Дона Пембертона изучить движение Неоистов вышла откровенно неудачной. Они не знали, что доступ в Библиотеку Галереи Тейт является привилегией, обычные люди таким правом не обладают. Чтобы получить разрешение на свои исследования, убийственному дуэту нужны были академические рекомендации, связи, и к тому же приглашение выдавалось заблаговременно. Споры с женщиной в справочном бюро окончились на повышенных тонах — обещанием, что если «Эстетика и Сопротивление» от неё не отстанут, она прикажет выбросить их из Тейт!

Эпплгейт и Пембертон привели нервы в порядок, причащаясь великих работ искусства, хранящихся в этом храме эстетических ценностей мирского гуманизма. Голос, что кричал на Дональда изо дня в день, при случае шептал и тем, чьи таланты были выставлены на общее обозрение в Тейт. Каждого великого художника касалась — как минимум в моменты творческих подъемов — та же сила, что давила на Пембертона с момента его рождения. Если Бог мёртв, «Его» идеологической заменой стала Муза, что использует столь же мистические приёмы.

Перейдя площадь, что обычно признаётся концептуальной моделью серьёзной культуры, Пенни и Дон отправились в кафе в подвале Тейт, где усладили себя напитками. Были и другие возможности продемонстрировать своё владение культурным капиталом, так что на текущий момент «Эстетика и Сопротивление» сделали перерыв в своей мании почитания пятен краски.

— Это нечестно! — мычал Пембертон. — Я художественный гений, но дураки, управляющие этим заведением, отказываются признавать этот факт и не пускают меня в библиотеку!

— Это ещё не самое страшное! — воскликнула Эпплгейт. — Если мы не преуспеем в сборе материала по Неоизму и пропаганде движения, Хирам и его господа чего доброго, решат, что мы не достойны контракта с галереей!

— И что нам делать? — взвыл Дональд.

— Знаю! — чирикнула Пенни, неожиданно ободряясь, словно её посетила вспышка вдохновения. — Мы позвоним Рамишу, он знает здесь главного библиотекаря, я уверена, он сможет по-рулить проблему, и нас пустят без рекомендаций и приглашений.

— Да, да! — закричал Пембертон. — Очередная моя блестящая идея. Пенни, мелочь есть? Ты должна пойти и позвонить нашему другу. Повезло, что я известен и умею пользоваться своими контактами!

— Какой у него телефон? — спросила Эпплгейт.

— Откуда мне знать! — рявкнул Дон. — У тебя что, записной книжки нет?

— Нет, я оставила её дома, — пожаловалась Пенни.

— Твою мать! — ругнулся Пембертон. — Мы так можем весь день потерять.

— Всё не так плохо, — возразила Эпплгейт. — Я могу позвонить в директорскую справочную.

— А тогда, — спросил Пембертон, — чего ты сидишь на жопе? Нельзя терять ни секунды, а ну беги к телефону!

— А чай допить можно? — прохныкала Пенни.

— Нет! — завопил Пембертон. — На кону наши карьеры, возьми себя в руки — и в бой!

Джонни Махач провёл Атиму Шиазан по Сохо и через Оксфорд-Стрит. Они уселись на первом этаже «У Бредли» — в испанском баре на Хенуэй-Стрит. Стоило пинтам украсить стол, и разговор потёк ещё свободнее, чем во время недолгой прогулки.

— Как же здорово поговорить с кем-нибудь о партии, — призналась Атима. — Я давно ломаю голову, может, зря я стала активисткой коммунистов?

— И у тебя нет ни одного друга, с кем можно поболтать о всяком? — недоверчиво спросил Ходжес.

— Собственно, в этом-то и состоит моя проблема, — объяснила Шиазан. — Когда я вступила в партию, от меня отвернулись все старые друзья. Они решили, что со мной скучно, я только и говорю, что о политике и пытаюсь продать им очередной выпуск «Марксист Таймс». Я не общаюсь ни с кем, кого знала до получения партбилета — а даже если бы и общалась, они и слышать про партию ничего не хотят. Их всех от неё тошнит.

— А что ты делаешь в свободное время? — спросил Джонни. — Не можешь же ты постоянно таскаться с этими марксистскими дурнями!

— Ты и впрямь понятия не имеешь, что такое коммунистическая организация! — засмеялась Атима. — Свободного времени у меня нет. Есть приказы, их надо выполнять — продавать газеты с шести утра и до семи-восьми вечера. Потом все члены должны ходить на встречи и семинары по политическим вопросам.

— А что ты делаешь, когда хочется секса? — по-интересовался Ходжес. — Надеюсь, тёлка с таким телом, как у тебя, до дрочки не опускается — вот было бы расточительство!

— Я всегда слишком устаю, чтобы ещё и дрочить! — покраснела Шиазан. — Падаю в кровать в час-два ночи после полуночных посиделок, где в нас вдалбливают линию партии. Собирают всех продавцов газет центрального Лондона, и мы играем в вопросы-ответы по актуальным политическим публикациям. Похоже, нам промывают мозги. Ладно, возвращаясь к сексу, у меня было больше партнёров, чем стоило и хотелось бы. Я пользовалась популярностью у партийных лидеров. Но по большей части они женаты, и я обычно просто отсасываю им в сортире во время перерыва. Как тебе обращение с женщиной? Вот что меня действительно напрягает в партии, их теория равенства полов никак не соотносится с практикой. Ещё, у меня есть приказ спать с каждым, чье имя им хочется видеть на заявке о приёме. Думаю, все мужские кадры соблазнились на вступление из-за секса!

— Представь, что будет, если ваши лидеры придут к власти! — взорвался Джонни.

— Если подумать, кошмар, — воскликнула Атима. — Думаю, большую часть населения загонят в концлагеря. Стариков и калек поубивают, партийные лидеры искренне верят, что кто не работает, тот не ест.

— А как ты зарабатывала на жизнь с тех пор, как присоединилась к этим гадам? — поинтересовался Ходжес.

— Подала заявку на соцобеспечение, — объяснила Шиазан, — но половину денег надо отдавать партии, а на оставшиеся очень трудно прожить!

Джок Грэхем бешено печатал на лаптопе. Неоизм оказался самым захватывающим арт-движением последних лет — и фактически неизвестным! Художественный критик намеревался превратить стандартную работу над темой в высшее достижение своей карьеры. Грэхем давно достиг высшей квалификации в своём деле — но книга, которую он собирает, поставит его на одну доску с бессмертными, такими людьми, как Винкельман и Раскин, изменившими курс истории культуры!

Спартак тоже углубился в сказание о Неоистах. Его очаровала бесконечная ссора между личностями, формирующими группу. Невероятно, но как только один из Неоистов добивался успеха с книгой или фильмом, остальные тут же объявляли вчерашнего друга «продажной девкой шоу-бизнеса». Потом отношения налаживались, и скоро наставала очередь другого Неоиста оказаться под огнём вербальных оскорблений остальных членов движения.

Смит выписал некоторые послания, обращённые к Бобу Джонсу, когда был издан его первый роман: «Ты подобен тем сталинистам, что срали в деревянные ящики. Постарайся убить себя, а то публика забудет твои жалкие потуги на литературу через неделю. Ты бесталанный хуй, твой успех — результат того, что ты наворовал идей у собственных друзей. Надеюсь, ты сдохнешь, читая это письмо, и я с превеликим удовольствием приду плюнуть на твою могилу». Мало того, что фактически каждый Неоист сел и написал Джонсу письмо с ругательствами, группа взяла на себя труд издать свои послания ненависти памфлетом! Литераторы на Британских Островах обычно считают такие поступки отличительной чертой французской интеллигенции — но текст, который листал Спартак, доказывал, что сюрреалисты и ситуационисты были не единственными авангардными группами, совершавшими коллективные попытки уничтожения личности.

Джок Грэхем обнаружил, что с трудом может оторваться от исследования, хотя и понимал, что будет работать эффективнее, если сделает получасовой перерыв и съест приличный обед. Усилием тренированной воли он выключил свой лаптоп. Еда казалась столь тривиальным развлечением арт-историку, который только что провёл несколько часов, погрузившись в увлекательнейшую информацию о Неоизме!

— Если вы собираетесь на ланч, можно ли составить вам компанию? — спросил Спартак пожилого господина.

— Конечно, — ответил Джок. — Надеюсь, вы не возражаете против кафе в самом здании музея?

— Абсолютно нет, — понёс Смит. — Кормят здесь хорошо, и компания будет выдающейся. Чтение о Неоизме вызывает во мне бурю эмоций, а теперь рядом со мной эксперт, с кем можно обсудить это малоизвестное художественное движение!

— А чем вы занимаетесь? — подозрительно спросил Грэхем, заподозрив, что этот выскочка намерен залезть на его территорию.

— Я художник, — объяснил Спартак, пока они шли в ресторан. — Я только что подписал контракт с «Флиппер Файн Артс», и меня весьма вдохновляет Неоизм.

— Вы, очевидно, образованный молодой человек. — Арт-историк испытал облегчение, обнаружив, что интерес Смита к Неоистам абсолютно невинен. — Думаю, Неоизм весьма разрастётся в ближайшие годы. На самом деле я исследую книги по этой теме, потому что необходимо осведомить публику о радикальной арт-деятельности восьмидесятых. Многие думают, что этот период характеризуется метафорической дрочкой и раздутыми ценами — но это попросту неверно!

Джонни Махач отвисал с Атимой Шиазан у неё дома на Уоррен-Стрит. Квартирка была аховая — штукатурка осыпалась со стен, а пол, похоже, не убирали с полгода. Они только что проглотили пару промокашек из тех, что скинхед отобрал у холборнского толкача.

— Тебе досталось то, к чему я всегда стремился, — вздохнул Ходжес. — Адрес в зоне W1, только местечко так себе, мне больше нравится моя хата в Попларе. Я думал, все дома в центре Лондона должны быть отделаны по полной программе!

— Квартира в удобном районе и аренда дешёвая, — ответила Атима. — Если бы тут всё было отремонтировано, плату бы задрали до небес. По большей части живут тут шлюхи, думаю, их клиенты и ожидают, что окажутся в обшарпанном доме. Забавно, когда возвращаешься поздно ночью, встречать на лестнице жирных бизнесменов!

— Эй, — спросил Джонни, меняя тему. — У тебя есть сок или сахар кубиками?

— Нет, — сказала Шиазан, одновременно качая головой. — А на кой они тебе?

— Один из эффектов приёма кислоты, — объяснил скинхед, — сужение вен, и надо увеличить количество глюкозы в крови из-за замедления циркуляции. Иначе из-за нехватки сахара мозг почувствует голодание, и это вызовет плохой приход!

— Похоже на древние хипповские загоны! — засмеялась Атима.

— Нет, это правда! — возразил Джонни. — Доктор из Голландии по имени Барт Хьюз проводил исследования на эту тему Я лучше схожу куплю апельсинового сока, пока кислота не начала действовать!

Ходжес бросился по голой лестнице и через минуту уже оказался на улице. Он нашёл ближайший продуктовый магазин, где купил пакет сока и коробку сахара кубиками. Движение замедлилось, словно Джонни стал частью восьмимиллиметрового фильма, проигрываемого на неправильной скорости. Когда он вышел на улицу, он бросил пару кубиков сахара в рот и уселся напротив зеркального окна. Через минуту ему стало лучше.

— Извините, — спросила у Джонни тёлка в кожаной куртке. — Не подскажете, как пройти на Гудж-Стрит?

— Ах-ха, — прокудахтал бутбой. — Поверни налево у конца вселенной и топай прямо до утра.

— Очень смешно.

Голос накатывал на Ходжеса огромными волнами. Скинхед решил, что лучше уйти с улицы, и, пробродив, по ощущениям, несколько часов, вновь оказался дома у Атимы. Шиазан была обнажена, она сидела, привалившись спиной к стене. Бывшая активистка держала в руке одноразовую бритву.

— Ты побрила письку! — объявил Джонни.

— Подумала, надо чем-нибудь заняться, пока жду тебя, — голос Атимы капал, как мёд, в горло бутбоя. — Это символично, теперь, когда я вышла из партии, я хочу нового рождения!

— Я тебе говорил, что я девственник? — Ходжес осознал, что они общаются телепатически, потому что его ощущения говорили, что губы не двигаются.

— Не верю я тебе! — прощебетала Шиазан.

— Это правда! — запротестовал скинхед. — Я тебя никогда не имел, точно?

— Похоже, ты прав, — уступила Атима.

Джонни стоял на корточках, его язык ползал по бритой письке Шиазан. Он чувствовал вкус мыла и крови. Ходжес закрыл глаза. А когда открыл, его голова погрузилась внутрь её пизды. Он лизал розовые складки плоти и через некоторое время отрубился. Чуть позже осознал себя лижущим клитор Атимы.

— Ты порезалась, — заметил бутбой, хотя не знал наверняка, что эти слова значат.

— He-а, ни разу, — голос Шиазан доносился из страшного далека. — У меня месячные.

Какого чёрта, скинхед осознал, что кровь питательна, так что совершенно неважно, почему она на него течёт. Джонни просто хотел продолжать лизать, потому что стоны Атимы говорили ему: она на полпути к раю. Бутбой хотел отправить девушку спиралью сквозь неизведанную бесконечность дальнего космоса. Запах рок-музыки доносился из-под пола, и там был бам-бам-бам подгорелого тоста из соседней квартиры. Ходжес подумал, что раздутый клитор Шиазан сейчас взорвётся у него во рту. Он работал двумя пальцами в дырке девушки, и она трепетала в экстазе.

Хуй Джонни представлял собой двенадцать футов чистого мужества. Скользил, словно по собственной воле, в четырёх измерениях времени и пространства. Каким-то образом любовный мускул оказался во рту Атимы, и там его лизали, щекотали и заглатывали целиком. Бутбой скрежетал непристойности, когда любовный сок вскипал в его паху. Шиазан продолжала обрабатывать орган, когда жидкая генетика выплеснулась из него в глубину её горла. Когда Ходжес отрубался на полу, он видел, как крысы снуют в подвале в четырёх-пяти сотнях футов под ним.

«Эстетика и Сопротивление» наслаждались пребыванием в Библиотеке Галереи Тейт. Неоизм оказался вдохновляющей темой, и будущие арт-звёзды надеялись раскрыть его секрет. Дональд Пембертон считал необходимым установить точную дату организации движения. Отследить смерть Неоизма 7 декабря 1986 года они сумели — но рождение его было покрыто тайной. Само слово в его современном смысле впервые было использовано летом 1979 года группой из Монреаля, Канада. В список ответственных за это нововведение входят Кики Бонбон, Леон Лазер, Наполеон Моффатт и Брат Нео. Однако, ключевые концепции, использованные франко-канадцами, были созданы в середине семидесятых почтовыми художниками Дэвидом Заком, Элом Акерманом и Марисом Кундзиньшем. Однако, к 1978 году, клика мейл-арта обозначала свою деятельность термином ИЗМ. Есть мнение, что имя, принятое движением во взрослой фазе, придумал Брат Нео, совместивший собственную кличку с описательным названием, выбранным Заком со товарищи на год ранее. Такое положение дел значит, что за дату рождения Неоизма можно принять фактически любой день между мартом 1976 и маем 1979.

— Вам пора собираться, мы закрываемся, — объявила библиотекарша шести личностям, которым было даровано разрешение поработать в Тейт в этот день.

— Чёрт, — ругнулся Пембертон, захлопывая книгу, — такая классная тема, я мог бы всю ночь читать.

— Боюсь, — сказала с улыбкой женщина, — вам придётся подождать до завтра.

— О, конечно, — чирикнула Пенни Эпплгейт. — Похоже, у меня появился шанс немного поспать.

— Как восхитительно, что наша коллекция материалов Неоистов подогревает воображение аспирантов и арт-историков, — провозгласила библиотекарша. — Неоизм сейчас самый популярный предмет среди учеников, которые используют наше собрание. До недавнего времени чаще всего приходили изучать коллекцию писем Марка Ротко — но теперь всё изменилось!

— Как получилось, что вы обладаете столь замечательной коллекцией публикаций Неоистов? — спросила Эпплгейт.

— Разные члены движения приносили материалы, — объяснила библиотекарша, — и наш закупщик сразу же распознал их важность. Когда Пит Хоробин в 1984 году жил в Лондоне, он продал нам громадное количество замечательных вещей.

— А вам довелось с ним встречаться? — с завистью воскликнула Пенни. Она знала, что Хоробин уже долгие годы живёт затворником, и весьма вероятно ей никогда не представится возможность пообщаться с этим титаном духа.

— Конечно же, нет, — проворчала библиотекарша. — Я по возрасту не могла работать здесь в 1984! Ладно, идите уже, рабочий день закончился!

Пембертон и Эпплгейт сделали, как было сказано. Даже если бы библиотека работала круглосуточно, для них не было бы никакой разницы, потому что в семь часов настала пора встретиться с остальными членами Фронта Семиотического Освобождения у входа на станцию «Майл-Энд». Оттуда толпа должна была пойти на Гроув-Роуд, в «Боу Студиоз», где выставлялось большое собрание современной скульптуры. ФСО тщательно проговорил план нападения предыдущим вечером, так что больше обсуждать было нечего. Спартак убедился, что каждый Кандидат в Орден точно знает, чего от него ждут. Потом они будут сравнивать записи своих исследований Неоизма.

Самсон тусовался дома у Джонни Махача и слушал альбом Руфуса Томаса «Do the Funky Chicken» — старая стекс-классика, давно ставшая любимой в фирме «Рейдеров». Скинхед тащился от «Turn Your Damper Down» и смутно беспокоился, что случилось с остальной бригадой, когда кто-то начал колотить в дверь. Бутбой искренне возжелал, чтобы это оказались соседи Джонни, пришедшие жаловаться на шум, это был бы идеальный предлог отметелить их — но за дверью обнаружилась штучка Ходжеса.

— Привет! — чирикнула доктор Мария Уокер.

— Привет! — эхом откликнулся Самсон.

— Джонни дома?

— Нет, но заходи.

Мария приняла предложение и ущипнула Самсона за правую ягодицу, следуя за скинхедом по коридору. Уокер хотела как следует поебаться, и если Ходжеса дома нет, его друг вполне её устроит.

— Эй, — крикнула доктор, когда Самсон уже почти вошёл в гостиную. — Мы чего, трепаться собрались? Давай сразу в койку!

— Ты хочешь трахаться со мной? — спросил скинхед, не веря ушам. Он просто не привык, чтобы тёлки так крепко брали его в оборот.

— Именно! — ответила Мария. — Я хочу, чтобы ты заебал меня до полусмерти. Как думаешь, потянешь?

— Я тебя так отдеру, что ты неделю сидеть не сможешь! — рявкнул Самсон.

— Шикарно! — прокудахтала Уокер, заходя в спальню.

Скинхед прошёл следом за ней в дверь, и долю секунды спустя они уже раздевались. У Самсона во всех нужных местах бугрилось, и Мария подумала, что обнажённый он ещё красивее, чем одетый в тесные «ста-престы». Когда Уокер шагнула из чёрных трусиков, скинхед бросил её на постель. Самсон собирался прыгнуть на доктора сверху — но она оказалась проворнее и перекатилась по матрасу раньше, чем он успел её пришпилить.

Бутбою нравился грубый секс, а Мария была какой угодно, но только не покорной. Не меньше десяти минут было потрачено на борьбу, и потом еще пять на лизание пизды, прежде чем Самсон погрузил свой дрын в любовную пещерку Марии. Дальше не было ничего утончённого, впрочем, оно было и не нужно, это был секс во всей своей первозданной красе.

— Девочка, я покорён! — громыхал скинхед.

— Выеби меня! — мычала доктор.

— Твоя пизда как чёрная дыра, — скрежетал Самсон. — Она как болото, затягивает меня вниз, всасывает в себя!

— Как здорово! — стонала Уокер.

— Я так не могу! — лепетал бутбой. — Так здорово, я хочу ебаться вечно, я сейчас кончу!

— Ещё рано, ублюдок! — фыркнула Мария, жестоко ткнув скинхеда по яйцам.

Самсон захлебнулся криком. Уокер продолжала двигать его телом. Это было, как убрать газ на конфорке — любовный сок, что только что был на грани извержения, теперь медленно кипел на пограничной температуре. Самсон и Мария отбивали извечный ритм болот, тискали плоть, скользили руками по бесконечным тактильным поверхностям друг друга. Доктор решила, что скинхед не сможет насладиться психическим удовлетворением сексуальной разрядки, пока она не заведёт его далеко за пределы физических возможностей.

Спартак вёл Фронт Семиотического Освобождения в «Боу Студиоз». Смит украл комплект ключей у друга-художника, который работал в здании, так что операция была выполнена без труда. Выставлялись две дюжины фигур в человеческий рост, вырезанные из цельных кусков дерева. Это была работа всей жизни одного отшельника, обратившегося к искусству, когда его бросила невеста. Каждый новобранец получил пилу и приказ покрошить скульптуру.

— Я не могу! — захныкал Юджин Де Фрейд. — Нельзя преднамеренно разрушать искусство. Человек потратил на эти работы всю жизнь!

— Ты кто? — спросил Дон Пембертон. — Человек или тварь дрожащая? Моя совесть молчит на тему разрушения второсортных работ. К тому же, мы никогда не заключим контракт с серьёзными галереями, если не будем подчиняться приказам господ Хирама!

— Дон прав! — влезла Эпплгейт. — Всё равно парень, чьи работы тут выставлены, умер в прошлом году — и нельзя позволять традициям мёртвых поколений довлеть над жизнью живых!

— Более того, — прошипел Спартак, — мы не собираемся уничтожать работы, наоборот, мы их совершенствуем. Вспомни про Асгера Йорна, и что делал его Институт Творческого Вандализма и обращённые картины маслом. Как и Асгер, мы добавляем дух тайны в подборку весьма консервативных работ. Это поэзия в истинном смысле слова, мы продолжаем великие традиции сюрреалистов, ситуационистов и Неоистов!

— Ладно, ладно, — крякнул Де Фрейд. — Убедили! Хватит болтать, пора переходить к творчеству.

Без дальнейших разговоров Фронт Семиотического Освобождения приступил к работе. Спартак резал голову скульптуре старика, Эпплгейт отпиливала руки молодой женщине, а Пембертон уродовал гениталии обнажённого атлета. Росс Макдональд и Джозеф Кэмпбелл красили из баллончика две мужские фигуры в мёртвенно-розовый цвет, а Де Фрейд ампутировал ногу доярке.

По мере скапливания на полу частей тела, остальные члены ФСО складывали их в эстетически приятном порядке. Через некоторое время Спартак удовлетворился улучшениями, которые привнёс в различные скульптуры, и, подобрав баллончик краски, оставил на стене следующее послание:

«Наша Пылающая Звезда — Факел Рассудка. Те, кто обладает этим знанием, становятся ИЛЛЮМИНАТАМИ. Хирам, убитый во имя ОСВОБОЖДЕНИЯ РАБОВ, воскресает вновь. Девять Мастеров стали Основателями Ордена. Британское Искусство наше, ибо учит оно ходить без костылей и владеть собою. ФРОНТ СЕМИОТИЧЕСКОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ — это мужчина или женьчина, сидящие рядом с тобой, у них пистолет в кармане и гнев в сердце. Нельзя убить идею. Мы всё ближе — Коммюнике 1, ФСО». Когда Смит подчеркнул три последние буквы цветной краской, в галерее ещё кипела работа, и любой беспристрастный наблюдатель вряд ли поверил бы, что стал свидетелем партизанского рейда на «Боу Студиоз» — потому что сцена слишком напоминала группу художников, с энтузиазмом готовящих работу к выставке.

 

Шесть

ДЖОННИ МАХАЧ ЧУВСТВОВАЛ себя погано. Читай он бульварную харкотину, он описал бы своё состояние расхожим выражением про дно клетки попугая. Растворимый кофе, сделанный Атимой Шиазан, заливался в желудок Джонни как вода в трюм тонущего корабля. В голове стучал отбойный молоток, и непрекращающийся звонок в дверь тоже не приносил облегчения.

— Пошли на хуй! — завопила Шиазан в окно на гостя, который стоял четырьмя этажами ниже.

— Ты изменяешь нашему делу, — возвестил марксистский мудак, — ты не пришла на заседание вчера вечером, продажи газет у тебя падают, ты не справляешься со своими обязанностями, спускайся сию же минуту и объяснись.

— Чтоб ты сдох! — рявкнула Атима, прежде чем захлопнуть окно.

Гад-коммунист вновь вдавил палец в звонок. Ходжес видел только один способ разобраться с проблемой, поэтому пошёл вниз на улицу. Скинхед распахнул дверь и втащил красного дрочилу в парадное. Он шваркнул ублюдка об стену, а потом вломил кулаком в слабовольный подбородок. Бутбою понравилось, как голова активиста откинулась назад и треснула по побелке. На самом деле, ощущение было столь приятным, что он принялся раз за разом вколачивать костяшки в рожу марксиста.

— Скользкий кусок говна! — рычал Ходжес, вбивая стальной стакан ботинка в яйца противника. — Ты заляпал мне кровью и свитер, и «ста-престы»!

— Ппппожжаааалллуууйййссстттаааа! — пробулькал подонок, соскальзывая на пол.

Воззвания к жалости тоже не помогли красному ублюдку. Джонни воспарил душой, когда под его ботинком хрустели рёбра и удары с убийственным эффектом обрушились на другие слабые места того, что уже было переломанным телом. Скинхед хотел втоптать коммунистического кретина в землю. Политический фундаментализм процветает в бетонных джунглях Европы и Америки, и это особенно мерзкое проявление социального атавизма широко распространилось среди отпрысков неработающих богачей. Заражённые этой болезнью становятся полудикими и понимают единственную вещь в мире — СИЛУ! Джонни жаждал, чтобы движение скинхедов разобралось с этой угрозой — потому что стоит вернуть зубы всем старым бульдогам, кто однажды надел сапоги, «ста-престы» и рубашку на пуговицах, — и перед глазами школьников появится культура — объект уважения и образец для подражания.

— Хватит! Хватит! — заорала Атима, вцепившись в рукав бутбоя. — Майкл уже отрубился. Партия раздерёт мои кишки на подвязки, если ты убьёшь бедного педрилу!

— Слушай, милая, — пропыхтел Ходжес, чуть отдышавшись. — Если хоть один волос упадёт с твоей прекрасной головки, я поубиваю их на фиг!

— Но что ты будешь делать с Майклом? — спросила Шиазан.

— Выкину его на помойку, — хрюкнул Джонни. — Там специальное место для всяких отбросов.

— А может, стоит вызвать «скорую помощь»? — встречным планом предложила Атима.

— Да ну его, — ответил Ходжес, вытаскивая бесчувственного активиста на улицу. — Бросим его там, рядом с контейнерами. Глядишь, муниципальные мусорщики увезут этого ублюдка.

Джок Грэхем невидящим взглядом уставился в потолок Библиотеки Национального Искусства. Его посетило неуловимое ощущение, которое расползается по животу каждого профессионального исследователя, когда тот вот-вот откроет что-то ВЕЛИКОЕ. Арт-историк ещё не был уверен, на что он наткнулся — но куски головоломки начали складываться. Боб Джонс был ключом к этой загадке, в этом Грэхем не сомневался. Было что-то раздражающе знакомое в стиле теоретической прозы Неоистов. Джок инстинктивно знал, что разгадка этой тайны резко увеличит исторический вес авангарда восьмидесятых.

— С вами всё в порядке? — спросил Стивен Смит с другого конца стола. — Надеюсь, это не прозвучит грубо, но выглядите вы так, словно вот-вот сблюёте.

— Пошли отсюда! — рявкнул Грэхем. — Мне нужен собеседник. Пошли, паренёк, засядем в «Цветочный Горшок» и будем чего-нибудь пить.

— Конечно, как скажете, Мистер Грэхем, — покорно прошептал Спартак, надеясь, что не настроил этого важного арт-критика против себя, когда тот уже готов был протянуть ему руку дружбы.

Пока они шли в паб, Джок невнятно бурчал, что Неоизм — это пылающая комета, которая будет гореть, гореть и ещё раз гореть. Если верить арт-критику, движение поднялось над горизонтом событий современной культурной истории, и свет, который оно распространяет, теперь изменит всю мировую культуру. Но стоило Смиту влить в своего компаньона бренди, как тот заговорил более осмысленно.

— Ты заметил, что Неоизм сталкивает нас со всеми фундаментальными проблемами, связанными с процессом исторификации? — спросил Грэхем.

— Если честно, нет, — признался Спартак, — но если вы чуть-чуть конкретизируете, я уверен, что пойму вашу точку зрения.

— Попытаемся оформить вопрос несколько иным способом, — возвестил Грэхем. — Как ты думаешь, что именно есть Неоизм?

— Крупное авангардное арт-движение, — ответил Смит. — Величайшее событие в культурной жизни восьмидесятых, значительное развитие традиции, сводящее воедино футуризм, дадаизм, сюрреализм, ситуационизм и флуксус.

— Ах, — вздохнул Грэхем. — Ты совсем ничего не понял! Неоизм сам по себе не имеет смысла.

— Но по дороге сюда вы заявляли, что он — комета, которая будет гореть, гореть и ещё раз гореть! — возразил Спартак.

— Да, да, — нетерпеливо рявкнул Джок, — но ты вообще не понял, что я имею в виду. Почему средний арт-критик так интересуется леттризмом?

— Ну, — принялся юлить Смит, — сам по себе он не слишком интересен. Думаю, большая часть людей слышала о нём только как о предшественнике ситуационизма.

— Именно! — протрубил Грэхем. — И вот моё мнение о Неоизме: то, что продолжали делать те личности, которые когда-то были его членами, и делает движение столь значительным. Если бы Боб Джонс не стал центральной фигурой движений Плагиатистов и Арт-Забастовки, Неоизм бы тоже не представлял интереса. Только благодаря совершенно ложному отнесению Плагиатизма и Арт-Забастовки под рубрику Неоизма мы можем считать последнее движение значительным развитием авангардной традиции. Господи Боже! Если бы Боб Джонс не продолжал писать печально известные тексты под именем К.Л… Геенна огненная, вот же оно! Вот что грызло мне живот. Ты должен извинить меня, Стивен, мне надо срочно проверить важные записи.

Росс Макдональд, Джозеф Кэмпбелл и Юджин Де Фрейд наконец добрались до съемочной площадки статусного ток-шоу под названием «Высшая Дерзость». Его аудиторию составляли большей частью представители социальных категорий А, В, С1 и их домочадцы. Три члена Ложи сидели, как на иголках, пока микрофон оккупировала первая гостья Джереми Рольфа, известная леди Грета Боллинджерсендз-Гринсборо. Эта идиотка из высшего света двадцать минут восторгалась по поводу вышивки, которую только что заказала, чтобы заменить потрёпанную обивку бесценной фамильной коллекции мебели в стиле чиппендель.

— Наш следующий гость, — объявил Рольф, — наверняка знаком тем из вас, кто следит за развитием современной культуры. Это сэр Чарльз Брюстер, руководитель «Проекта Прогрессивных Искусств». Мы собираемся поговорить о новой крупной выставке картин сюрреалистов, что открывается в Лондоне на этой неделе. Сэр Чарльз, для начала объясните, чем новая выставка в «Лиль Геллериз» отличается от предшествующих демонстраций работ сюрреалистов.

— На этой выставке мы станем свидетелями нового подхода к группе, вот почему она называется «Понимание Мечты Сюрреалистов». Что сделали кураторы — взяли фрейдистские идеи, образующие теоретический хребет работ группы, и использовали их в исследовании содержания выставленных картин.

Три члена Ложи пихнули друг друга локтями, настало время вмешаться — если протянуть ещё чуть-чуть, будет поздно. Когда заговорщики вскочили с кресел, продюсер живого телешоу приказал одному из операторов дать молодых выскочек крупным планом.

— Поправьте меня, но, по-моему, это вполне очевидный подход к сюрреализму, — повёл атаку Рольф. — Я имею в виду, кто-нибудь должен был уже его воплотить, если не в Англии, то…

— Хватит этих древних отбросов! — прогремел Юджин Де Фрейд. — Хватит уже обсасывать кости сюрреализма, давайте лучше поговорим о Неоизме!

— Мерзавцы, ведите себя прилично! — сплюнул пенсионер из Челси, бросаясь на Де Фрейда.

Однако до цели он не добрался, он споткнулся о ноги женщины и приземлился лицом об пол. Старикашка упал с глухим шлепком и больше уже не поднялся, ибо потерял сознание.

— Старик-то живой? — спросил кто-то.

— Да не обращайте внимания на этого деда, — рыкнул Джозеф Кэмпбелл. — Сам виноват! Давайте поговорим о Культурном Заговоре Неоистов — это величайшая вещь на планете со времён фурора розенкрейцеров, когда Иоганн Валентин Андреа написал «Славу Братства», «Исповедь Братства» и «Химическая Свадьба Кристиана Розенкрейца»!

— Но сэр Чарльз пришёл сюда как мой гость! — возразил Рольф. — И он специально приглашён, чтобы обсудить выставку сюрреалистов.

— Джереми, Джереми, — принялся уговаривать сэр Чарльз, — давайте проще относиться к жизни. Я знаю, эти ребята грубо вмешались в наш разговор — но молодёжь и должна вершить дела на скорую руку! Эти мальчики, несомненно, усвоят хорошие манеры, когда станут старше, а между тем, почему бы не проявить снисхождение к их интересу к Неоизму, давайте обсудим это волнующее и фактически неизвестное авангардное движение?

— Нельзя! — отрезал Рольф. — Если мы не поговорим про выставку сюрреалистов, я смело могу прощаться с конвертом от её спонсоров!

Ведущий ток-шоу шлёпнул себя по губам; в запале он сказал слишком много. Теперь, вместо того, чтобы отправиться за границу в двухнедельный отпуск, он вот-вот увидит закат своей карьеры. Наверняка это злоупотребление полномочиями представителя СМИ вызовет скандал.

— Охрана! — крикнул сэр Чарльз какому-то охраннику, наступающему на братьев по Фронту Семиотического Освобождения. — Оставьте этих юношей в покое. Джереми сильно побледнел, похоже, он не сможет продолжать вести шоу. Я прошу вас расчистить дорогу, чтобы трое парней, что там стоят, могли выйти на сцену. Потом я готов углубиться в детальный рассказ о Неоизме, и ни к чему друг на друга орать.

Руководитель «Проекта Прогрессивных Искусств» хорошо обращался со словами, и его приказы были выполнены незамедлительно. Рольф бежал со сцены, а члены Ложи расселись по трём креслам с богатой обивкой.

— Отлично, отлично, — бурчал себе под нос продюсер. — Теперь «Высшую Дерзость» хорошо обкатают в газетах, рейтинг взлетит до небес!

— Благодарю вас, сэр Чарльз, — сказал Росс Макдональд, протягивая руку. — Я говорю за себя и за своих друзей, мы считаем большой честью, что вы разрешили нам подняться на подмостки, чтобы поговорить о Неоизме.

— Нет, нет, — отказался Брюстер, — это я почту за честь. В мире искусства взятки недопустимы, он должен оставаться хранилищем великих духовных ценностей. Вы оказали нам всем услугу, разоблачив зловещую попытку манипуляции общественным мнением. Теперь, ради наших зрителей, начните, пожалуйста, с краткого определения Неоизма.

— Хорошо. — Макдональд ради драматического эффекта выдержал паузу. — Неоизм был культурным движением, на которое своё влияние оказали футуризм, дадаизм, флексус и панк, оно появилось из почтового арт-движения в конце семидесятых…

Битый час прождав триумфального возвращения Майкла Дугласа-Ханта в штаб-квартиру «Марксист Таймс» с наказанной и покорной Атимой Шиазан под мышкой, серый кардинал, контролирующий операцию, отправил бригаду из пяти амбалов искать заблудшего последователя.

— Надеюсь, Шиазан назначат сексуальное наказание, — ворчал первый амбал, пока он со товарищи топал по Уоррен-Стрит. — Здорово бы было возглавить групповуху, чтобы её оттрахал каждый в нашем взводе, а потом, в конце, опуститься на суку и вылизать молофью у неё из пизды.

— А я бы затолкал свой хуй Атиме в горло, — рыкнул второй. — Эту бабу надо наказать хотя бы за внешность, у меня член сочится от одного упоминания её имени.

— Пришли, — объявил третий. — Тут она и живёт. Ну что, будем звонить в дверь или вышибем её на фиг?

— Сначала звонить, — вставил четвёртый. — Если не ответят через тридцать секунд, спокойно прибегнем к более простым методам.

Джонни Махач высунул голову в окно секунду спустя после того, как пятый нажал на кнопку, связанную со звонком в квартире Атимы на верхнем этаже. Скинхеда отнюдь не испугала стоящая на улице бригада кретинов-коммунистов. Он точно знал, как разбираться с такими подонками.

— Чё надо? — спросил бутбой.

— Атиму, — ответил первый амбал. — Мы хотим, чтобы она немедленно спустилась.

— Она в душе, — объявил Ходжес. — И пока она не домоется, она не выйдет.

— Если она моментально не выскочит из ванной, — рявкнул второй амбал, — я поднимусь и вытащу её за волосы.

Джонни не стал утруждать себя словесным ответом, он просто выпрыгнул в окно. Амбалы первый и второй смялись, как картонные фигурки, когда подошвы сорок четвёртого размера «мартенов» Ходжеса врезались в их крепкие черепа. Бутбой был гибок, как кошка, и приземлился на ноги, сокрушив первых двух противников своим воздушным налётом. Тут же кулак вбил зубы в глотку третьему. Четвёртый амбал был уверен, что стоит броситься на Ходжеса сзади и дело в шляпе. Марксистский дурак не был готов к тому, что локоть ударит назад прямо ему под дых, и на правую ногу прессом опустится каблук. Пятый амбал сделал шаг назад на дорогу, надеясь выиграть время и место на подготовку к контратаке. К сожалению, Кодекс зелёного креста ему в голову вдалбливали не так эффективно, как маоистскую пропаганду, — и кретина переехала машина.

Два полисмена прибыли на место, когда Джонни демонстрировал амбалу номер четыре, что среднестатистическая человеческая голова по крепости не может соперничать с кирпичной стеной. Амбал номер три выблёвывал кишки, первый и второй валялись без сознания, а номер пять был мёртв.

— Добрый день, — сказал один из копов, похлопав Джонни по плечу. — Что здесь происходит?

— Слава Богу, что вы приехали, офицер! — заревел Ходжес. — На меня напала банда коммунистов-головорезов. Не знаю, сколько бы я против них продержался. Похоже, вы спасли мне жизнь!

— Не стоит благодарности, — ответил полицейский. — Мы лишь выполняли свой долг. Однако мне нужно будет ваше заявление, когда мы арестуем нападавших.

— Он просто выскочил на дорогу, — лепетал водитель. — Стоял спиной к дороге и пошёл назад. Я жал на тормоза, но он был прямо передо мной. Какой кошмар, какой кошмар.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Джонни, когда копы упаковывали в наручники красных хулиганов.

— Не волнуйтесь, всё под контролем, — заверил один из офицеров бутбоя. — Арестом подозреваемых должны заниматься профессионалы. Однако как заинтересованный горожанин, вы могли бы войти в вашу местную схему «Присмотра за Соседями». А если вы к тому же поможете лоббировать в парламенте повышение оплаты полицейским, то, безусловно, окажете посильную помощь закону и порядку.

— Отличная идея! — объявил Ходжес. — Я всегда поддерживал полицию, и вы подсказали лучший способ на деле выразить свои чувства по этому поводу.

Карен Элиот не ждала гостей, поэтому первые звонки в дверь проигнорировала. Однако настойчивость этого незваного звонаря нарушила наслаждение долгой горячей ванной, и первоклассная художница решила, что можно и выяснить, кому так отчаянно понадобилось её увидеть.

— Кто там? — спросила Карен, завернув в халат свою стройную фигурку.

— Джок Грэхем, — ответил бестелесный голос на том конце домофона.

— Прошу наверх, — ответила Элиот, кнопкой отпирая дверь.

Три минуты спустя марксистский арт-критик развалился в гостиной Карен с чашкой кофе на коленке.

— Я проводил исследования, — объявил Джок, — и обнаружил, что К. Л. Каллан и Боб Джонс являются одним человеком. Потом проверил соответствующие записи регистрации рождений. Джонс был рождён вне брака, а потом усыновлён. Родная мать зарегистрировала его в администрации как Кевина Ллевеллина Каллана. После усыновления его имя, согласно закону, было изменено на Боб Джонс. Нет никаких сомнений, что Джонс — это Каллан, который написал «Маркс, Христос и Сатана объединяются в общей борьбе».

— Если ты прав, — возразила Карен, — почему Джонс никогда не заявлял о своём авторстве этой печально известной книги? Отождествление с ней явно не повредило бы его репутации изгоя.

— Согласен, — прошелестел Грэхем, — что если бы публика знала правду, Джонсу бы это не повредило — зато уничтожило бы ауру таинственности, окружающую сам текст.

— Кстати, — мимоходом заметила Элиот. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? Может, стоило поговорить собственно с Бобом?

— Это ещё впереди! — воскликнул Джок. — Я сначала пришёл к тебе, потому что копался в материалах тут недалеко и захотел поговорить с тобой о символизме в работе Неоистов под названием «Алхимический Туалет».

— И что там? — довольно резко спросила Карен.

— Ну, — рявкнул Грэхем, — если прочитать «Eliot» задом наперёд, а потом добавить в конец «Т», получится «toilet»!

— И в чём будет смысл добавочной «Т»? — загоготала Карен.

— Сейчас объясню, — гнул своё арт-критик. — У «Т» множество эзотерических значений, в том числе она означает трансформацию — алхимическую трансформацию, как духовные изменения, так и физические. То, как заглавная «Т» разветвляется наверху, представляет в традиции гностиков пути левой и правой руки к просветлению, путь воздержания и путь излишества. «Т» также является усечённым крестом, символом, представляющим Святого Георгия, тамплиеров и розенкрейцеров.

— Ещё она часто представляет Христа, — заметила Элиот.

— Да, да, — рыкнул Джонс. — В «Алхимическом Туалете» ты зашифрована как Кетер Элион, высший венец. В каббалистической традиции это синоним Бога. Кетер Элион представляет Бога во всех его проявлениях, будь то Христос, Отец или Дух Святой. Более того, Карен это датская форма Катерины, что означает «непорочная». Элиот это уменьшительное от Элиас, что можно проследить до иудейского ЯХВЕ, что значит Бог.

— Но, — хихикнула Карен, — мессия должен быть другого пола!

— В гностической традиции не обязательно, — объяснил арт-критик. — Вот почему была добавлена «Т» к перевёрнутому варианту твоего имени, это символ трансформации. Отсылки в «Алхимическом Туалете» ко второму браку между Темзой и Рейном являются ключом к этой загадке. Напоминая о браке между Елизаветой Стюарт и электором Палатина, событии, которое вдохновило первое движение розенкрейцеров, всем, понимающим символизм, говорится, что в этот раз роли будут изменены соответственно закону каббалистов. Стилетто представляет одновременно Германию и женскую идею, достаточно взглянуть на эти женьчинские туфли, чтобы увидеть значение «его» — или, стоит сказать, «её» — имени.

— Бред какой-то! — настаивала Карен. — «Алхимический Туалет» отнюдь не числится среди великих достижений Неоизма. Граф Хауфен понял, что книжка вышла не фонтан, едва её закончив, — и поэтому издал её под псевдонимом Монти Кэнтсин.

— Не стоит относить «Алхимический Туалет» к второсортным поделкам! — рявкнул Грэхем. — Это работа злого гения. Хауфен взял имя «Can’t Sin», потому что оно тоже отсылает к гностической традиции, в которой работали Неоисты.

— Вряд ли публике нужно напоминать о связях движения с оккультизмом, — возразила Элиот, — когда само слово Неоизм взято из работ Алистера Кроули. К тому же имя Монти Кэнтсин придумал Дэвид Зак, и Марис Кундзиньш первый его использовал.

— Слушай, — Джок решил попробовать лобовое столкновение. — Я знаю, что ты глава тайного общества, восходящего через франкмасонство и розенкрейцеров к рыцарям-тамплиерам. Ватикан в 1307 году не смог полностью подавить тамплиеров, они остались в истории Европы как подземная река — или канализация, если хочешь. Отчасти об этом говорит название «Алхимический Туалет». После имитации уничтожения тамплиеры стали тайной рукой гвельфов или Папской партии. Хотя и помладше возрастом, розенкрейцеры были аналогом тамплиеров у гибеллинов. Образование Великой Ложи в 1717 году отмечает момент, когда Орден Тамплиеров попал под контроль агентов гибеллинов. С этого времени масонство стало прикрытием завуалированных разведывательных операций гибеллинов или Имперской фракции. Неоизм — просто новый рассвет розенкрейцерства, замаскированный под арт-движение! По-своему авангард подходит для тайных обществ ничуть не хуже, чем старые учреждения, такие, как Грешам-Колледж, Невидимый Колледж, которые выступают в роли тайной силы, координирующей деятельность и Королевского Научного Общества, и институализированной религии, от имени Гильдий Торговцев Тканями и Мануфактурой!

— Нелепица! — фыркнула Карен.

— Я знал, что ты так и скажешь! — триумфально объявил Грэхем. — Только человек, глубоко впутавшийся в заговор гибеллинов с целью уничтожить цивилизацию, отмахнулся бы от моего исследования в столь краткой форме! Это доказывает, что ты злой гений, контролирующий силы тайного общества! Товарищ Сталин правильно уничтожал космополитический элемент, лишённый корней. Мы сделали ошибку, отказавшись признать, что Британская Корона и её союзники в лондонском Сити являются скрытой рукой, направляемой сионистскими банкирами!

ТК слонялся по квартире Джонни Махача. Он не знал, когда вернутся остальные ребята, так что решил ещё разок пересмотреть «Туалетную Тусовку». Происходящее на экране распалило юного скинхеда. Когда четыре жеребца ссали на блондинистую актрису, ТК расстегнул ширинку и достал хуй. Пока камера следила за раздевалкой, где брюнетка писала в рот качку, бутбой начал мять свою плоть.

— Не обращай на меня внимания, — объявила Мария Уокер, входя в комнату.

— Кто тебя впустил? — спросил ТК, безуспешно пытаясь спрятать орган на место.

— Никто, — ответила доктор. — Дверь была на защёлке. Ты там поосторожнее, можно серьёзно пораниться, если защемить член молнией. Да, пожалуй, надо поближе рассмотреть твои достоинства, вдруг ты их повредил.

Уокер опустилась на колени, и когда вздутый любовный мускул оказался у неё в руках, провела осмотр. Скинхед безумно застонал, и доктору это понравилось.

— С тобой всё в порядке, — заметила Мария. — Через минуту-другую я заглотну твой шланг, только не кончай мне в рот, попробуй сдержаться, тогда сможешь задать жару моей пизде!

Уокер пробежалась языком по генетическому насосу ТК. Бутбой благодарно хрюкал. Голова доктора задёргалась туда-сюда, когда она принялась облизывать его шланг. Потом, сжимая основание рукой, она взяла головку в рот. Голова Марии телепалась, как бакен в штормовом море, и член исчезал у нее во рту. Член ТК скользнул в горло Уокер, и скинхед издал рёв удовольствия. Если бы цунами желаний бутбоя унесло его, он бы принялся стрелять во все стороны. Но годы сексуальных упражнений позволили ему сдержать любовный сок. Коды ДНК собирались и разбирались в двух телах, которые словно слились в одно. Генетические импульсы возрастом в миллион лет боролись за контроль над этими человеческими телами. ТК выл от сексуальной разрядки.

Мария задрала юбку и стянула кружевные трусики. Пизда доктора сочилась влагой. Скинхед хотел впиться языком в этот сексуальный мох, но Уокер заправила его мужество в чёрную дыру своей потаёнки. Дальше не происходило ничего утончённого, впрочем, это было и не нужно, они просто увеличивали скорость. Бутбой работал поршнем, а Мария снабжала его смазкой. Как сексуальному атлету, скинхеду не нужны были гуманистические банальности о любви — вместо них его личность растворилась в превосходном программировании ДНК. ТК и доктор не были индивидуальностями, они стали шифрами, две цифры, необходимые, чтобы запустить движение бинарной системы.

— Ты машина, андроид, робот! — рычала Мария, пока её партнёр вёл её к оргазму.

— Перегрузка, перегрузка! — выл ТК, пока любовный сок вскипал в его паху.

— Вот это заряд! — буйствовала Мария, почувствовав внутри себя сперму скинхеда. — Как здорово, столько спермы, как будто ты нассал мне в пизду!

Бутбой посмотрел на экран телека. И увидел там очередной золотой душ. Он подумал, что повторяющаяся природа порно-видео глубоко обнадёживает. Бесконечное однообразие тяни-толкай придавало форму миру, где всё твёрдое тает в воздухе.

Дональд Пембертон и Пенелопа Эпплгейт слонялись по Сохо. Весь день проработав в Тейт, исследуя Неоизм, теперь они шли в «Кондитерскую Валери» за чаем и пирожными. Дон размышлял о своей репутации гения. Его вновь разозлило то, что хотя он, несомненно, величайшая личность из живущих, пройдёт не меньше года, прежде чем прохожие начнут узнавать в нём человека, занимающего в пантеоне национальных героев место выше Нельсона и Томаса Беккета.

— Осторожно! — крикнула Эпплгейт, стаскивая Пембертона с дороги. — Ты чуть под машину не попал, надо смотреть, прежде чем сойти с тротуара!

— Боже мой, Боже мой, — пробурчал художник. — Надо лучше о себе заботиться. Если бы я умер молодым, я лишил бы человечество потрясающих плодов, что ещё зреют в моём воображении.

— Эй, только глянь! — заявила Пенни, потянув Дональда к входу в пустой магазин. — В замке болтаются ключи, интересно, сможем мы зайти внутрь?

— Да брось ты, — рявкнул Пембертон. — Пошли к Валери, я умираю с голоду, и в горле пересохло.

— Но если мы сможем залезть в магазин, — запротестовала Эпплгейт, — у нас будет прямо в центральном Лондоне филиал «Нового Неоизма»!

— Снова ко мне пришла блестящая идея! — заметил Дон, поворачивая ключ. — Смотри, я открыл дверь. Класс, у нас теперь галерея на Комптон-Стрит! Ребята в статфордских студиях позеленеют от зависти!

«Эстетика и Сопротивление» прошлись по зданию. Сзади обнаружилась крохотная кухонька и туалет, а лестница привела убийственный дуэт в подвал, где раньше хранили продукты.

— Отлично, отлично, уя! — вскрикнул Пембертон, врезавшись в кирпичную стену.

— Осторожнее, дорогой, — предупредила Пенелопа немного позже, чем следовало. — Слишком темно, того и гляди поранишься.

— Знаю, блядь, вот уж знаю! — зарычал Дональд. — Я гениальный человек, хватит обращаться со мной, как с кретином!

— Солнышко, — предложила Эпплгейт, — давай назовём нашу галерею «Akademgorod»? Если первой выставкой здесь будет «Новый Неоизм», тогда лучше всего назвать заведение в честь земли обетованной движения.

— Вот оно, чёрт, вот оно, я назову галерею «Ака-demgorod»! — заорал Пембертон. — Отличное имя для сквота!

— Как скажешь, милый, — согласилась Пенни.

— Ебаааааааттттттть! — завизжал Дон, когда наступил на ящик и упал лицом вниз. — На помощь! На помощь! Вызови врача, вызови «скорую», вызови полицию! Наверно, я умираю. Я в агонии, пиздец, в агонии!

— А по голосу ты на умирающего не похож, — рискнула сказать Эпплгейт.

— Не спорь со мной, сука! — заревел Пембертон. — Позови фотографа и сообщи прессе. Я хочу государственные похороны в Вестминстерском Аббатстве, и убедись, что ТВ транслирует службу в прямом эфире. Похоронить меня надо в чёрном берете и кожаной куртке.

— Сейчас помогу, оооох, ну ты и тяжёлый! — говорила Пенелопа, обследуя друга в тусклом свете, что падал из открытой двери подвала. — Всего-то пара синяков и небольшой порез на правой руке.

Джонни Махач усердно скакал на Атиме Шиазан. Бутбою нравился секс, и на то, как тёлка корчится под его обнажённым телом, стоило посмотреть. Там, где соединялись ноги Шиазан, вольготно расположилась затягивающая пещера пизды — и когда девушка дёргала тазом вверх, любовный мускул Ходжеса пронзал обволакивающую свежесть бесформенного хаоса.

— Солнышко, как здорово! — стонала Шиазан. — Хочу с тобой ебаться вечно!

— Ах ты сучка, — прошипел Ходжес. — Ты здорово ебёшься, ща так кончу, что из хуя кишки полезут!

— Еби меня, давай, еби меня! — ревела Шиазан. — Не теряй ритм, я хочу, чтобы ты наполнил меня спермой. Давай, давай, давай, суй свой хуй глубже, дальше! Глубже! Дальше! Еби меня, жеребец ебучий, ЕБИ МЕНЯ! ОХУЕННО ХОРОШО! ПИХАЙ ЕГО В МЕНЯ, ПИХАЙ ЕГО ПРЯМО В МЕНЯ! БОЖЕ, ЗАЕБИСЬ! О, Я ЧУВСТВУЮ, ОХУЕННЫЙ ВЗРЫВ! СКОЛЬКО ЖЕ ЕЁ! Я ЧУВСТВУЮ, КАК ТВОЯ МОЛОФЬЯ КАПАЕТ ИЗ МОЕЙ ПИЗДЫ НА КРОВАТЬ. ОХ, КАК ЖЕ ОХУЕННО ЗДОРОВО!

Ходжес скатился с неё, и голова его утонула в подушке. Ему было хорошо. Атима открыла новые горизонты сексуальных удовольствий, виды, что манили его в Неизведанный Каддат. Джонни хотел провалиться в удовлетворённый посткоитальный сон — но какой-то ублюдок вдавил палец в звонок квартиры Шиазан.

— Полежи пока, — сказала Атима скинхеду. — Поспи чуток, я со всем разберусь.

— Да ну, — ответил бутбой, поднимаясь и натягивая «ста-престы». — Очередной мудак из «Марксист Таймс», я не собираюсь давать им возможность тронуть хоть волос на твоей прекрасной головке.

— Я могу сама о себе позаботиться! — запротестовала Шиазан.

— Может, это и правда, — возразил Джонни, — но это не помешает мне отметелить мудака, который припёрся угрожать тебе!

В конце концов Атима и скинхед пошли вниз вместе. Какой-то парень пытался вломиться в здание, выбив дверь. Джонни повернул ручку, и марксистский дурак упал на спину, когда удар его сапога пришёлся в воздух. Ходжес пнул его по рёбрам, потом врезал каблуком по роже. Атима выбежала на улицу, двигаясь, как вихрь, среди толпы своих бывших товарищей. Она сражалась, как фурия, ломала кулаками носы и выбивала зубы, прицельными пинками и ударами локтей разбивала яйца и кишки.

— А ты здорово дерёшься, подруга! — восхищённо крикнул бутбой, швыряя коммунистического кретина о кирпичную стену. — Я не стал бы с тобой связываться, ты охуительно жёсткая девочка!

Атима улыбнулась, принимая похвалу. Одновременно её кулак ударил противника в челюсть, выбив два передних зуба. Беззубый маоист отлетел на дорогу, и его переехал мотоцикл. Сапог Шиазан заехал другому бывшему товарищу по яйцам. Мудак мяукнул, как раздавленный кот, его ноги оторвались от земли, и он шлёпнулся на задницу.

Преимущество в битве перешло в другие руки. Хотя коммунистов до сих пор было больше, под дискредитированной идеологией в этих парнях пряталась крайняя трусость, они предпочитали прятаться за своими университетскими степенями и привилегированным происхождением, нежели принять честный бой. Атима и Джонни обратили красных в бегство. Пятерых маоистов, оставшихся на ногах, проводили в путь пинки под зад.

— Передайте своему вшивому вождю, что Атима взялась за ум и выходит из вашей безмазовой организации, — просвистел Джонни активистам, которые исчезали на эскалаторе станции метро «Уоррен-Стрит».

— Думаю, из «Марксист Таймс» это были последние, — сообщила Шиазан Ходжесу, когда они возвращались в квартиру.

 

Семь

ДЖОННИ МАХАЧ ПРИВЕТСТВОВАЛ новый день непревзойдённым классическим альбомом Дезмонда Деккера «You Can Get It If You Really Want», «скрещивал» реггей с самыми разными стилями. Первый опыт «реггей + рок» — хит-сингл «007 (Shanty Town)» в 1967 попал в английские чарты; серия удачных синглов («Music Like Dirt», «Rudie Got Soul», «Rude Boy Train», «Sabotage») увенчалась в 1969 г. всемирным успехом композиции «The Israelites» (1-ое место в Великобритании, Тор 10 в США). Пласт был заигранным, но тогда, в 1970 году, Троян ещё выпускали записи на виниле достаточно толстом; пластинка жила дольше человека, если за ней ухаживали, и она без эксцессов пережила все пьяные тусовки, где под нее обожали танцевать. Заглавный трек на LP был одним из двух хитов, написанных Джимми Клиффом, вторым был «That’s the Way Life Goes», остальные песни написал сам Деккер. Ходжес кайфовал под «Peace on the Land», когда зазвонил телефон.

— Алло! — рявкнул скихнед, схватив трубку.

— Джонни, милый, это Атима, — объявил голос на другом конце провода. — Как дела?

— Нормально, — заверил её Ходжес.

— Скучал? — спросила Шиазан.

— Конечно, — ответил Джонни, потому что девушка явно именно этого и ждала. На самом деле бутбой не понимал, как он может скучать по Атиме, ведь они встречались лишь раз в жизни не далее, как вчера.

— Думаю, я всё правильно вчера вечером сделала, когда отправила тебя домой, а потом позвонила родителям и сказала, что хочу их увидеть, — сказала Шиазан мягким голосом. — Как я и думала, отец сразу приехал за мной на машине, мы собрали вещи, и я переехала назад в Финчли. С моим возвращением в родной дом все проблемы сами отпадают.

— Хорошо, — вставил Ходжес.

— Всё так странно, — вздохнула Атима, — уйти из партии, вернуться к людям. Слушай, я сегодня тут поужинаю — но, может, потом встретимся, часов в девять, на станции в Кэмдене?

— Почему бы и нет, — согласился Джонни.

— Отлично, — промурлыкала Шиазан. — Увидимся в девять. Мне пора бежать, мама зовёт. Люблю тебя, пока.

— Чао! — Джонни нечасто пользовался иностранными выражениями, но именно это чем-то ему нравилось.

Ходжес перевернул пласт Дезмонда Деккера. Вторая сторона начиналась с «Pickney Gal». Бутбой размышлял, какие плоды принесло бы сотрудничество певца реггей и его потрясающего продюсера, если бы Лесли Конг не умер в 1971 году от сердечного приступа. Они проработали вместе почти десять лет, и проживи Конг ещё лет пять, Деккер мог бы добиться большего, чем Элвис, Битлы, Дилан или Роллинги. Любой объективный наблюдатель увидел бы, что у Деккера больше таланта в ногте мизинца, чем в этих потугах на рок общим объёмом в пару дюжин релизов. Скинхед барабанил ногой в такт с «Polka Dot», когда телефон зазвонил снова.

— Ну? — бухнул бутбой.

— Джонни, это Карен. Ты куда, блядь, делся? Я звонила тебе вчера раз двенадцать!

— Да был у одной тёлки, — безразлично ответил Ходжес.

— И что, я должна за тебя порадоваться?

— Нет, я просто констатирую факт.

— Ладно, ладно. Давай, тащи сюда свою жопу, надо обсудить, как идут делишки с нашим тайным обществом.

— Есть, командир, — тявкнул Ходжес и повесил трубку.

«Эстетике и Сопротивлению» пришлось задвинуть гордость поглубже и проглотить обиду, которую они чувствовали к Стивену Смиту. Как глава Ложи, он взял на себя руководство художественной работой своих собратьев и сам определил форму выставки «Новый Неоизм». Дон Пембертон хотел дать магазину-сквоту название «Akademgorod». Смит приказал ему написать от руки кривыми буквами слова «Галерея Отпечатка Пальца» на фасаде здания. Пенни Эпплгейт предложила убрать и отремонтировать основное помещение, но Спартак настаивал на том, что его нужно оставить как есть, мол, это придаст галерее дух подлинности.

— Прекрасно, просто прекрасно! — объявил Великий Дракон. — Теперь пойдем, поищем забор, чтобы весь в плакатах, и надерём оттуда арта!

— Господи, ты о чём? — спросил Юджин Де Фрейд. — Я думал, это возможность выставить наши последние работы? Тут не останется места для моих холстов, если мы забьём пространство мусором, собранным по улицам.

— Жёстко, но надо! — отрезал Стивен. — «Новый Неоизм» должен быть бунтом авангардных влияний. Потрёпанные плакаты дадут идеальные отсылки и к Новому Реализму, и к Саморазрушительному Искусству. К тому же, я уже решил, что по стенам мы развесим работы на бумаге, никаких холстов!

— В таком случае, — захныкал Фрейд, — я пошёл домой!

— Ну и иди, — исторг Спартак, — но если ты съебёшься, я выкину тебя из Ложи, и можешь попрощаться с надеждой на галерейную карьеру!

— Ты не посмеешь! — взвыл Юджин. — Это неэтично, это недемократично, это нечестно!

— Я отвечаю за эту Ложу! — рявкнул Смит. — Я твой начальник, и ты подчинишься приказам, которые я отдаю. Вся сила Фронта Семиотического Освобождения зиждется на том, что он основан на строго иерархической основе. Элита обязательно является организованным меньшинством, и структура контроля позволяет им властвовать над дезорганизованной массой. Ты будешь делать то, что я скажу, и никакого нытья по поводу декадентских представлений о равенстве!

— Ладно, начальник! — пролепетал Фрейд.

— Так-то лучше, — буркнул Великий Дракон. — А теперь валите в Сохо, и видеть вас не хочу, пока не наберёте достаточно арта, чтобы наполнить галерею.

Распустив минервалов, Спартак взял из коробки банки с красной, жёлтой, голубой и чёрной краской. Он выдал Пенни, Дону, Россу Макдональду и Джозефу Кэмпбеллу по банке. Смит ждал на улице, пока члены его Ложи создавали узор текущей акции на полу, стенах и потолке галереи. Получался идеальный задник, на котором будут висеть отклеенные и сорванные плакаты.

— Вы пока отмойтесь, — инструктировал Спартак своих заляпанных краской сотрудников. — Я пошёл искать неработающую электротехнику. Нам нужна куча устаревших компьютеров, они могут быть заражены смертельным компьютерным вирусом. Неплохо бы пару видеокамер, хуй знает, где их взять на халяву. Может, стоит послать вас всех тырить, где чего можно. Ладно, пока тусуйтесь здесь, а я проверю места, где нам могут пожертвовать ненужные феньки.

— Есть, командир, — рявкнули члены Ложи в унисон.

Карен вручила Джону Махачу кофе и сама села рядом с ним.

— Как идут дела со Смитом? — спросила арт-звезда.

— Отлично! — с энтузиазмом ответил Джонни. — Он собрал Ложу, и они устроили пару акций.

— Я уже в курсе, — принялась разглагольствовать Элиот. — По арт-сцене расходится слух, что поднялась волна интереса к Неоизму. Исследование авангарда восьмидесятых, которое устроили наши минервалы, столкнуло лавину, и теперь сотни студентов копают в том же направлении. Ещё я слышала про нападение на «Боу Студиоз», среди хищников от культуры оно вызвало фурор.

— В таком случае, — пробурчал Ходжес, — на фига было меня тащить в гости, ты и так всё знаешь.

— Что я хочу, — сказала Карен, положив руку на колено скинхеду, — информацию из первых рук о жизни в Ложе.

— Мне-то откуда знать! — запротестовал Джонни. — Я же не член Ложи, я общаюсь с ней только через Стивена Смита. Насколько я понимаю, Смит объявил себя вождём и дрючит всех остальных.

— Я хочу, чтобы ты посетил собрание Ложи, — объяснила арт-звезда, расстёгивая ширинку бутбоя, — а потом доложил мне обо всём, что увидишь.

— Но меня могут узнать! — возопил Ходжес.

— Это вряд ли, — заверила его Карен, пока его член разбухал у неё в ладошке. — Ты не знаешь никого в арт-мире. Но если ты боишься, что тебя опознают, ради безопасности ты всегда можешь надеть маску.

— Об этом я не подумал! — гоготнул скинхед.

Словами Элиот отвечать не стала, она просто обрабатывала рукой плоть Джонни. Ходжес откинулся на диване, ему нравилось, когда его дрочит красивая тёлка. Во многом это лучше ебли, потому что парню совсем не надо напрягаться. Однако бутбою не нравилось ощущать себя пассивным, и он принялся мять сиськи Карен.

— Ах ты грубый ублюдок, — хрюкнула арт-звезда, выпуская плоть, которую обрабатывала рукой.

— Не останавливайся! — завопил скинхед. — Я почти кончил!

— Твои проблемы! — засмеялась Элиот.

Джонни схватил свою плоть и принялся трудиться над ней сам. Карен встала, подошла к буфету и достала видеокамеру. К тому моменту, как та включилась, Ходжес уже спустил. В самом возбуждающем кадре из тех, что ей достались, бутбой застёгивал ширинку.

— Эй, — хихикнула Карен. — Не хочешь мне попозировать? Ты стесняешься камеры? Давай я включу музыку, а ты покажешь стриптиз.

— Не-а! — исторг Джонни. — Не мой стиль! Ты что, думаешь, я тупой, бесчувственный кусок мяса?

Джок Грэхем вёл интенсивные исследования. Взяв на заметку некоторые книги, которые увидел дома у Элиот, арт-критик потом просмотрел такие работы, как «Новый Мировой Порядок: древний план тайных обществ» Стилла и «Маркс: пророк тьмы» Вурмбранда. В итоге Грэхем осознал, что с его стороны было ужасной ошибкой поддерживать дело коммунистов. И Лига Справедливых, и Коммунистический Интернационал были вывесками иллюминатов! Неоизм стал второй рукой тайного заговора, и его надо ликвидировать, чтобы не дать сатанинским разрушителям уничтожить цивилизацию. Грэхем преисполнился энергии от вновь обретённой веры в лоне христианской религии и, окрыленный, принял на себя миссию спасти мир от злодейских заговорщиков.

— Веришь ли ты в Иисуса? — возрыдал Джок.

— Обалдел? — хрюкнула Аманда Дебден-Филипс, не веря своим ушам.

— Пустила ли ты Христа в сердце своё? — вопросил Грэхем.

— Съехал ли ты с катушек? — завопила Аманда. — Или устраиваешь перформанс, потому что тебя задрало быть критиком?

— Ни то, ни то! — рыкнул фундаменталист. — Я просто обрёл Бога, истинный путь, дорогу и свет.

— Наверняка ты… — Дебден-Филипс помедлила, пытаясь подобрать удачный поворот фразы, — ты этому очень рад.

— Дело не в моей радости! — пустил слезу Джок. — Обратившись к Иисусу, я спас свою душу от вечного проклятия! Испытав благодать Божью, теперь я хочу отплатить за Его любовь, как заблудший сын. Я хочу спасти других от ошибок, что совершал сам, не дать им попасть в руки коммунистов, за которыми прячется Сатана!

— Похоже, тебе будет, чем заняться по воскресеньям, — заметила Аманда. — Однако, надо же и на жизнь зарабатывать. Ты ещё не написал рецензию на выставку Карен Элиот? Надеюсь, интервью с ней прошло успешно.

— Я не буду публиковать материалы об этом исчадии ада! — отрезал Грэхем. — Наряду с другими членами движения Неоистов, такими, как Боб Джонс, она — ключевая фигура в заговоре по уничтожению христианской веры.

— Да ладно! — засмеялась Дебден-Филипс. — Чушь какая-то! Мы с тобой оба неплохо с неё поимели, галерея делает на ней чемоданы денег, а ты написал о её работе немало статей.

— Ты должна перестать работать с Элиот! — пролепетал арт-критик. — Если ты будешь продолжать её продавать теперь, когда предупреждена, то испытаешь все муки ада, будешь гореть в геенне огненной!

— С тобой точно плохо, — спокойно ответила Аманда. — Налить тебе выпить или лучше вызвать скорую? Наверно, тебе стоит пока прилечь. У меня есть раскладушка, можешь поваляться у меня в кабинете.

— Со мной всё в порядке! — воскликнул Джок. — На самом деле, сроду себя так хорошо не чувствовал. Ты даже представить не можешь, как здорово пустить Христа в сердце! Последний раз предупреждаю тебя, разорви контракт с Элиот или Бог заставит тебя пожалеть!

— Ты сумасшедший! — взъярилась Дебден-Филипс. — «Флиппер Файн Артс» вложили в развитие карьеры Карен кучу денег, мы не собираемся отказываться от неё теперь, когда она поднялась в цене, и мы отбиваем бабло!

— Ты ещё пожалеешь! — визжал Грэхем, пулей вылетая из галереи.

Худой отвисал на дому у Джонни Махача. Он сунул диск «Big and Beautiful» «Fat Boys» в CD-плеер. Хотя многие скинхеды отказываются слушать танцевальную музыку, написанную после середины семидесятых, вкусы «Рейдеров» были более эклектичны, им нравился и хип-хоп, и хаус, и рэп.

Худой однажды читал ревю на «Fat Boys», где их хвалили за одновременное прославление и осуждение общества потребления. Автор, Боб Джонс, предположил, что у группы много общего с такими панк-группами, как X-Ray Spex. Ещё он посвятил несколько абзацев разъяснениям, почему версия «Wipe Out» «Fat Boys» является осмыслением панка. Он говорил, что поскольку они полностью выпотрошили оригинальную песню, они символически «стёрли» шестидесятые куда эффективнее, чем такие группы, как «Sex Pistols» или «Clash». У Худого не было своего мнения по поднятым Бобом Джонсом вопросам, ему просто нравилась музыка «Fat Boys».

— Господи, пиздец, открывай дверь! — орала Мария Уокер. — У меня времени только час, я на обеденном перерыве!

— Давно стучишь? — спросил Худой, впуская доктора.

— Пару минут, — ответила доктор, присаживаясь. — Ты наверняка не слышал меня из-за музыки.

Худой продефилировал к хай-фай и убрал громкость. Потом бухнулся рядом с Марией. На диване хватало места, но скинхед притиснулся к ней вплотную.

— Джонни дома? — спросила Уокер.

— Не-а, — прошептал бутбой. — Дома нету никого, один я, бедняжка.

— Есть шанс, что Джонни вернётся в ближайший час? — настаивала Мария.

— Это вряд ли, — сказал Худой, опуская руку на колено доктора.

— Хватит меня лапать, я тебе не сексуальный объект! — прошипела Мария, хватая скинхеда за запястье и сбрасывая руку.

— О, да ладно тебе! — взмолился Худой. — Не строй из себя целку, я знаю, ты ебалась со всеми остальными ребятами, давай уже и со мной потрахайся.

— Ты мне кажешься омерзительным! — хрюкнула Мария, вставая.

— Ты говоришь прямо как «госпожа» из СМ-фильмов, — проворковал бутбой. — Давай ты меня свяжешь! А потом можешь сесть на меня и заставить вылизать твою ароматную пизду.

— Раздевайся! — приказала доктор.

Худой сделал, как ему велели. Он не боялся унижений. Последний раз ему довелось потрахаться так давно, что он готов был пойти на что угодно, если в итоге удастся потереть конец о чужую плоть. Мария нашла в гардеробе у Джонни несколько поясов и привязала ими Худого к батарее. Проделав это, доктор ушла.

— Эй, ты не можешь просто так меня тут оставить! — кричал скинхед вслед Уокер. — Развяжи меня, сука! Нельзя, чтобы друзья нашли меня связанного и голого! Я со стыда сгорю. Я же буду выглядеть полным мудаком!

Мария не ответила, она просто захлопнула входную дверь и вошла в лифт. Через пару минут Худой сумел убедить себя, что доктор просто его дразнит. В любой момент она может вернуться в гостиную и выебать его до потери пульса. Однако скоро он понял, что его надежды тщетны, и смирился с тем, что будет сидеть, скрученный, как индейка, пока Джонни или кто-нибудь ещё из «Рейдеров» не вернётся в квартиру.

Джонни Махач позвонил Стивену Смиту, и автоответчик рассказал ему, что лидер Ложи занят, подготавливая выставку «Новый Неоизм» в «Галерее Отпечатка Пальца» на Олд-Комптон-Стрит. Скинхед подумал, странное дело, он часто покупает пожрать в кафе «Эспана», но сроду не видел в этой части Сохо художественных заведений. Ходжес доехал до станции метро «Лестер-Сквер» и поднялся к Кембриджской площади. Через две минуты он обнаружил здание, занятое Фронтом Семиотического Освобождения, оно стояло фактически напротив его любимой забегаловки. Прежде чем выйти на Олд-Комптон-Стрит, бутбой натянул маску Микки-Мауса, так что он мог смело войти в галерею.

— Спартак, — хохотнул Джонни, — я созываю собрание Ложи, прошу всех пройти в заднюю комнату!

— Да, господин, — уступил Стивен Смит.

— Я — Хирам, — объявил Ходжес своим испуганным последователям, когда они прошли за ним на кухню, — и мне дана власть превращать исходных созданий, таких, как вы, в известных художников, если вы просто будете выполнять мои приказы!

— Приветствуем тебя как представителя Великого Рогатого Бога! — запели в унисон члены Ложи.

— Во имя нашей Матери-Земли Гекаты я приказываю всем неофитам женского пола сбросить одежду. — Провозгласив это, Джонни начертал в воздухе знак пятиугольной звезды, восходящей на Востоке. Он был большим фанатом Винсента Прайса и изучил этот жест, когда смотрел старые фильмы ужасов.

— Это нечестно! — захныкала Пенни Эпплгейт. — Я — единственная девушка в Ложе, почему я должна раздеваться, когда все мужики остаются одетыми?

— Сука! — гоготнул скинхед, отвешивая ей пощёчину. — Будешь делать, как я сказал, или вылетишь из Ложи, и я прослежу, чтобы ты никогда ничего не добилась в арт-мире!

Эпплгейт решила, что лучше делать, как сказали. Как и многие, жаждущие стать звёздами, Пенни допускала продажность ради искусства. Когда его девушка разделась, Дональд Пембертон покраснел от смущения. Ему происходящее не нравилось, но он не стал вмешиваться, боясь упустить возможность возвыситься в культурных кругах.

— Соси мой хуй, — выдохнул Ходжес, положив руки на плечи Эпплгейт и опуская её на колени.

Скинхед наслаждался собой. Пенни была не в его вкусе, но ему кружила голову власть над этой жалкой шлюшкой. Джонни рыкнул, когда она расстегнула ему ширинку и всосала хуй. Приятные мечты растекались по сознанию бутбоя. Задница этой тёлки была словно создана для порки, и он собирался превратить её из молочно-белой в ярко-красную. На самом деле, если уж скинхед начнёт порку, он не прекратит, пока попка Эпплгейт не будет обжигать руку любого, кто к ней прикоснётся.

Пембертона тошнило, когда он смотрел, как его девушка глотает сперму Хирама. Пенни клялась ему, что ненавидит секс, а теперь похоже, что сука наслаждается, сглатывая у вождя ФСО! Ему стало ещё хуже, когда Джонни приказал Стивену Смиту взять Эпплгейт сзади, а Юджин Де Фрейд тем временем сунул хуй ей в горло.

— Для укрепления чувства локтя нет ничего лучше небольшой физической близости, — объявил Ходжес. — Все по очереди трахнут эту шлюху, а там перейдём к делам Ложи!

Аманда Дебден-Филипс переживала. Внезапное превращение Джока Грэхема в неконтролируемого последователя христианского фундаментализма потрясло арт-администраторшу. Тогда как все серьёзные люди вокруг только и говорили что о Неоизме, Дебден-Филипс имела весьма смутное представление о предмете. Аманда была признанным экспертом по авангарду, и она будет выглядеть весьма глупо, если обнаружится её неосведомлённость о Сети Неоистов. Дабы на чужих плечах проехаться по минному полю арт-андеграунда восьмидесятых, она решила обокрасть мозги Карен Элиот за поздним обедом в «Бургер Кинге» на Оксфорд-Стрит.

— Итак, милая, — проворковала Аманда, выставляя на стол тяжело нагруженный поднос. — Я хотела у тебя узнать дату рождения Неоизма.

— Думаю, в самой сути твоего вопроса кроется ошибка, — проухала Карен. — Неоизм был усовершенствованием в дискурсе авангарда, посему его границы меняются, и нет никакой возможности зафиксировать точку его рождения.

— Но когда впервые прозвучал термин Неоизм? — спросила Дебден-Филипс.

— В каком контексте? — переспросила Элиот.

— В художественном контексте! — брызнула слюной Аманда. — Я слышала, что слово взято из текстов какого-то оккультиста, но эта фигня мне неинтересна. Мне важна лишь современная культура!

— Пробную версию Неоизма сляпали Эл Акерман, Дэйв Зак и Марис Кундзиньш в Портлендской Академии в 1977 году и далее, — изрекла Карен. — В то время для описания движения использовались термины ИЗМ и Не-Изм. Слово Неоизм впервые использовали для описания группы, о которой мы говорим, в мае 1979 года в Монреале. Как и в случае с дадаизмом, идут горячие споры о том, кто же именно так назвал движение. Конечно, франко-канадцы полностью трансформировали концепцию принципов деятельности группы Зака и Акермана. Потом, в восьмидесятые, появился Боб Джонс и открыл Неоизм заново, создав движение в таком виде, каким мы знаем его сегодня.

— Ладно, ладно! — пискнула Дебден-Филипс. — Я эксперт по классическому авангарду, и не собираюсь закапываться в детали. Всё, что мне надо — выжимку того, что происходило. Ты говоришь, что термин Неоизм впервые использовали в художественном контексте в мае 1979 года.

— Нет, нет! — не унималась Элиот. — Всё было гораздо сложнее. Сегодня мы знаем, что корни Сети Неоистов уходят в 1977 год, в Портленд, но известной под этим именем группа стала только в мае 1979. Первым, кто использовал выражение Неоизм в художественном контексте, был Эрве Фишер. Это произошло во время перформанса в Малом зале Центра Помпиду 15 февраля 1979 года. Краткое описание события есть в книге Ганса Бельтинга «Конец истории искусства». Позднее члены Сети Неоистов пытались скрыть факт, что Фишер использовал выражение раньше, чем Кики Бонбону и его друзьям пришла в голову идея приспособить его для своего движения. Кстати, в середине восьмидесятых один из не самых умных активистов Сети Неоистов утверждал, что рождение группы датируется 14 февраля 1979, когда состоялся перформанс в «Vehicule Art».

— Ты хочешь сказать, этот идиот утверждал, что использовал термин Неоизм в художественном контексте за день до Эрве Фишера? — спросила Аманда.

— Да, — кивнула Карен.

— Нелепица! — воскликнула Дебден-Филипс.

— Я в курсе, — согласилась Элиот.

— Но для меня это всё бесполезно, — прохрипела Аманда. — Просто получается, что у Неоизма нет фиксированного момента происхождения!

— Я тебе это с самого начала говорила! — объявила Карен.

— Всё это здорово для критиков и интеллигентов, — огрызнулась Дебден-Филипс, — но бизнесмен, который покупает картины, хочет твёрдых фактов, которыми может произвести впечатление на друзей.

— В таком случае, — великодушно ответила Элиот, — просто сообщай им, что Неоизм был изобретен 24 марта 1977 года.

— Но это же неправда! — запротестовала Аманда. — Это домысел!

— Правда тоже домысел! — рявкнула Карен. — Людям, которые хотят твёрдых фактов, придётся смириться с фальсификацией!

— Похоже, ты права, — уступила Дебден-Филипс.

— Используя клише, — хихикнула Карен, — в начале было Слово, и Слово это было Ложь.

Во рту Пенелопы Эпплгейт дёргался член Росса Макдональда, а Джозеф Кэмпбелл со всей дури драл пизду арт-шлюхи. Дональд Пембертон в ужасе смотрел, как вся Ложа оттягивается, наполняя отверстия его подруги спермой.

Хирам безумно ухмылялся под маской Микки-Мауса, его захватило ощущение власти.

— Продолжайте, ребята, — приказал вождь Фронта Семиотического Освобождения своим слугам. — Мне надо выйти, но ненадолго. Рассчитываю по возвращении застать вас ещё за работой!

— Слушаемся, командир! — пропели в унисон члены Ложи мужского пола.

Через пять минут скинхед вернулся в компании четырёх американских подростков. Они отдали по пятьдесят фунтов с носа, чтобы поучаствовать в групповухе. Эти туристы раньше никогда не были в Англии, и их не удивило, что приятно провести время им предлагает чувак в маске Микки-Мауса.

Росс и Джо отстрелялись и освободили место. Новоприбывшие скинули штаны и встали вокруг стола, на котором распласталась Пенни. Она взяла по хую в руки и решительно принялась их надрачивать. Тот член, что поднесли ей ко рту, она заглотила, а в её сладкой потаёнке нашёл пристанище четвёртый любовный мускул. Через две минуты ребята передвинулись вокруг стола по часовой стрелке. Тех, кто только что удовлетворяли ее орально и вагинально, Эпплгейт поддерживала в форме руками, а их друзья наслаждались предложенными отверстиями шлюшки.

— Я сейчас кончу! — взвыл янки, работающий в любовном отверстии Пенни.

— Давай уже, пиздюк! — нашёлся с ответом подросток, стоящий на трёх часах. — Спустил — освободи подход!

Его пожелание скоро исполнилось. Парень, стоящий на шести часах, почувствовал, как в паху вскипает любовный сок, и взорвался брызгами в багровые проходы развратной представительницы слабого пола. И покинул своё привилегированное положение у числа зверя. Парень, стоящий на троице, заменил его, и скоро тоже испытал наслаждение поклонения Сатане в сочащихся влагой стенах плоти.

— Эй, соска, — прошипел Хирам в ухо Дону. — Ты единственный из всех не имел эту сучку! Хочешь её попробовать?

— Смеёшься надо мной? — вздрогнул Пембертон. — Секс отвратителен. Так как я не стал бы ебать проститутку, я не собираюсь трахаться со своей девушкой!

— Ааах, класс, милашка! — заорал, кончая, янки, стоящий на шести часах.

Подросток на девяти часах занял свою исходную позицию. Пенни рукой привела его на грань экстаза, и стоило ему оказаться в её пизде, он выстрелил солидным зарядом любовного сока. Тот, кто отсасывался у Эпплгейт, оказался в растерянности, он был на грани оргазма и хотел бы спустить шлюшке в дырку, но времени дойти у него уже не оставалось. Он почувствовал, будто его кишки вылетают из хуя, когда жидкая генетика заполнила жаркий ротик англичанки.

— Залезай на неё! — принялся издеваться Хирам над Доном, когда четверо туристов стремительно скрылись за дверью.

— Не могу! — протестовал Пембертон. — Даже смотреть на столь мерзкий акт отвратительно!

— Давай, милый, — попросила Эпплгейт. — Вылижи меня!

— Нет! — завопил Дон.

— Лижи или я выкину тебя из Ложи, и ты никогда не станешь известным художником! — отрезал Хирам.

Обрабатывая языком пизду своей девушки, Пембертон думал только о хуе, который только что был здесь. Солёный вкус семени вызывал в нём желание сблевать. Лишь непомерное стремление к культурному признанию позволило этому жалкому партнёру удержать обед в животе.

Бунтыч дал своей двоюродной сестре Сьюзен Джонс комплект ключей от квартиры Джонни Махача. Шестнадцатилетка хотела посмотреть любительское видео, которое две её подруги сделали, когда их снял в баре в Уэст-Энде ведущий ток-шоу. Сьюзен ещё училась в школе, и её родители устроили бы форменную истерику, если бы увидели, что смотрит их дочь по видаку.

— Эй, помогите, развяжите меня! — заорал Худой, когда услышал, как открывается входная дверь.

— Господи, пиздец! — вырвалось у Джонс, когда она вошла в гостиную. — Какого хера ты тут связанный сидишь?

— Всё объясню, когда оденусь, — принялся уговаривать скинхед.

— Ах ты педрила, — ухмыльнулась Сьюзен. — У тебя встаёт!

— Развяжи меня быстрей! — просил бутбой.

— Ни за что! — хихикнула Джонс. — Сначала ты меня как следует порадуешь!

— Пожалуйста, — бубнил Худой.

Школьница ему не ответила. Она взяла телефон и принялась названивать. Чёртову трубку никто не брал целую вечность — но вот на проводе появилась другая школьница.

— Сара, это Сьюзен, я дома у Джонни Махача. Бери с собой Кэт и приходите с отцовской камерой. Объясню всё на месте, пошевеливай там жопой!

— Что происходит? — спросил скинхед.

— Будем развлекаться! — ответила Джонс, засовывая домашнее порно своей подруги в магнитофон.

— Хуясе! — воскликнул Худой, когда экран потемнел. — Это ж чудила из телека. А девочка, которую он ебёт, по возрасту годится ему в дочери!

— Как тебе эта тёлка? — спросила Сьюзен.

— Огонь-баба! — воскликнул бутбой.

— Сара как раз едет сюда! — сказала школьница пленнику.

— Она будет меня ебать? — решил уточнить бутбой.

— Это вряд ли, — засмеялась Джонс. — Ты не в её вкусе, ни фигурой не вышел, ни славой. А, вот, наверно, они с Кэт.

Сьюзен вернулась с подругами через минуту. Сара несла видеокамеру. Одна из белых стен Джонни помогла настроить на камере баланс яркости. Девочка наездом сняла громадную тушу Худого, потом отдала камеру Кэти. Сама же подошла к нему и воткнула каблук-стилет в пузо, уперев руки в бёдра.

— Как я выгляжу? — спросила Сара, надув губки.

— Обалденно! — ответила Кэти. — Ошеломительный кадр.

— Что будем делать с Худым? — вставила Сьюзен.

— Давайте возьмём варенье и вымажем всего ублюдка! — предложила Сара.

— В пень, — отрезала Джонс. — У Джонни сорвёт крышу, если мы испачкаем ковёр.

— А давайте вы вдвоём побреете ему лобок, а я буду снимать? — ощерилась Кэти.

— Ага, вот будет умора! — пропели в унисон Сара и Сьюзен.

Джонс нашла в ванной пену и пачку одноразовых лезвий. Сара села на пивной живот Худого и намылила его. Сьюзен опустилась на колени между ног бутбоя и принялась за бритьё. Через пару секунд её подруга схватила бритву и присоединилась к веселью. Восставшая плоть скинхеда пульсировала. Руки девушек елозили вокруг его хуя, но было ясно, что ни одна из них не даст ему тот вид облегчения, которого он так жаждет.

Джонни Махач обливался потом под резиновой маской. Ему хотелось завершить уже собрание Ложи, чтобы уйти по своим делам. Через пару часов у него назначена встреча с Атимой Шиазан, тогда-то и начнётся основное сегодняшнее веселье. Ходжес изобразил знак пятиконечной звезды, и оживлённая болтовня вокруг него замерла.

— Вам предстоит понять, — вкусно сказал Ходжес, — что в нашем обществе игры в демократию не будет. Фронт Семиотического Освобождения — древнее братство, основанное на жесткой иерархии. В старые добрые времена отказ подчиняться старшим карался смертью!

— Я скорее выпущу себе кишки, чем выдам секреты ФСО! — гулко и монотонно прогудели члены Ложи.

— Так-то лучше! — похвалил скинхед свою армию. — Но я не удовлетворён вашим прогрессом. Пропаганда Неоизма получается у вас хорошо, но ваши потуги на вандализм в «Боу Студиоз» вышли уж больно беззубыми.

— Разрушение скульптур широко освещалось в СМИ! — возразил Дональд Пембертон.

— Молчать! — рявкнул Хирам. — Вам надо сделать что-нибудь поистине мерзкое. Чтобы культурный истэблишмент остался оплёванным. Я предлагаю вам осквернить могилу Уильяма Блейка на кладбище Банхилл.

— О как! — придушенно ответила Ложа. — Вот уж мерзкая идея!

— Конечно! — хрустнул бутбой. — Дарю её вам! Внимание, вопрос: когда ждать результатов?

— У нас завтра вечером закрытый осмотр «Нового Неоизма», — вставил Спартак, — этот вариант отпадает.

— Может быть, вечером в пятницу или субботу? — предложил Джозеф Кэмпбелл.

— Не подходит, — сказал Росс Макдональд, — журналисты по выходным или спят, или бухают.

— Давайте вечером в воскресенье! — триумфально воскликнула Пенелопа Эпплгейт. — Тогда про акцию будут трубить весь понедельник. Будет бодрое начало недели!

— Правильно! — согласилась остальная Ложа.

— Встречаемся на станции «Олд-Стрит», когда часы пробьют десять, — пробормотал Спартак. — Надо управиться меньше чем за час. Потом обзвоним все газеты, чтобы они успели написать отчёты и пустить их в тираж до полуночи!

— Отлично! — Хирам выплюнул это слово, как смертный приговор. — Я ухожу, но скоро мы встретимся вновь. И если вы хотите стать известными художниками, каждый из вас будет вкалывать на этот проект как следует!

Бунтыч молотил в дверь квартиры Джонни Махача, потихоньку закипая. Ключи он отдал своей двоюродной сестре, которая хотела посмотреть видак, и строго-настрого приказал ей тусоваться там, пока он не придёт.

Он уже готов был вызвать лифт, когда его удары возымели действие.

— Ты где там копалась? — спросил бутбой.

— Мы тут баловались с подружками, — застенчиво ответила Сьюзен.

Бунтыч влетел в гостиную и выпал в осадок, обнаружив привязанного к батарее Худого. Скинхеда скрутил жуткий гогот, он не стал бы осуждать сестру и её подружек за то, что они прикалывались над жирдяем.

— Развяжи меня! — взмолился Худой.

Бунтыч едва мог стонать, когда развязывал друга. Сочувствия он не испытывал. Встав, Худой принялся тереть запястья, потом дёрнулся к Сьюзен.

— Отвали от неё! — рявкнул Бунтыч, хватая Худого за руку. — Она ещё школьница, а ты, в принципе, не пострадал.

— Её вины тут нет, — пробурчал жирный ублюдок, поднимая одежду. — Бог с ней. Но когда я поймаю Марию Уокер, я расхуярю ей всю рожу!

— На твоём месте я бы не стал, — хрюкнул Бунтыч. — Джонни это совсем не понравится.

— В пизду Джонни! — прорыдал Худой, запираясь в ванной.

— На что спорим, он там дрочит, — вставила Сара. — Он так умолял помочь ему рукой, когда мы над ним издевались!

— Вы всё сняли? — спросил Бунтыч, тыча пальцем в камеру.

— А то ж, — подтвердила Кэти.

— Сьюзен, верни ключи, — приказал Бунтыч, — и можете валить. В следующий раз, когда у вас будет два видака, перепишите мне, что вы там наснимали.

— Непременно, — синхронно вздохнули девушки, покидая квартиру.

Атима Шиазан ждала Джонни Махача в метро в Кэмдене. Она пришла раньше, он на пару минут опоздал. Они обнялись. Их губы встретились и сомкнулись в томительном поцелуе. Трепаться было не о чем и незачем, неугасимые желания пульсировали у них в венах. Генетические коды возрастом в миллион лет одновременно собирались и разбирались в мускульных структурах слившихся тел.

Они вдвоём гуляли по глухим улочкам, пока не вышли к школе. Ворота на территорию стояли открытыми, некоторые окна светились, там шли курсы для взрослых. Шиазан повела Ходжеса за руку в тёмный угол спортплощадки. Она прижала его к стене, расстегнула ширинку и опустилась на колени. Долю секунды спустя её язык уже ходил туда-сюда по восставшему стволу Джонни.

— Как здорово! — застонал Ходжес, когда она заглотила его хуй.

Шиазан не ответила, она полностью сосредоточилась на сосании хуя. Ходжес чувствовал, как любовный сок вскипает у него в паху. Атима ощутила мышечные спазмы болта и снизила темп. Скинхед рванул Шиазан на ноги. Потом стащил с неё трусики, задрал кожаную мини-юбку и прижал спиной к кирпичной стене.

Джонни проталкивался в креповое нутро пизды Атимы. Через пару мимолётных секунд тёмный угол, где трахалась парочка, осветили фары. По спортплощадке разнеслось эхо шагов, и на прилегающей улице хлопнула дверь. В мозг Джонни проникли обрывки разговора, но он не обратил на них внимания. Вместо этого он увеличил скорость.

— Кончи в меня! — всхлипнула Шиазан, пока скинхед отбивал на ней четыре четверти — примитивный ритм размашистого секса.

— Легко! — объявил Джонни и выстрелил громадный заряд жидкой генетики.

Атима и Джонни достигли вершины, откуда мужчина и женщина никогда не возвращаются вместе. Слившись в оргазме, двое любовников теперь поодиночке спускались по крутым утёсам желания. Джонни почувствовал, как щелчком встаёт на место доспех его тела. Теперь он снова был готов сражаться с подлыми ордами, которые жаждут навязать политкорректный секс тем парам, чьи эротические фантазии полностью вышли из-под контроля.

 

Восемь

ХУДОЙ ПРОСНУЛСЯ РАНО, ощущая, что злость за ночь не угасла. Денёк вчера выдался тот ещё. Полдня он провёл привязанным в квартире Джонни Махача. Потом тот объявил, что их фирма в ближайшие месяцы будет крайне занята, так что в обозримом будущем нормальных выходных не предвидится. Мысли о мести крутились в голове бутбоя, как одежда в стиральной машине. Худой понимал, что получит офигенной пизды, если изобьет трёх школьниц, но высокомерная сучка среднего возраста — совсем другое дело. Хотя «Рейдерам» может не понравиться, что он отметелит шлюху, которую они все ебут, скинхед решил, что больше никто и не дернется, если он нападёт на Марию Уокер. Так что он отправился на дело в местную поликлинику.

— Мне надо срочно увидеть доктора Уокер! — хрустнул Худой.

— Мария сегодня утром не принимает, она заполняет бумаги, — чопорно ответила регистраторша. — Эй, вернитесь!

Худой не обратил на приказ внимания, он шёл по коридору к кабинету Марии Уокер. Бутбой не потрудился постучаться, он распахнул дверь и ворвался внутрь. Мария подпрыгнула, увернувшись от кулака, летящего в нос. Одновременно правой ногой она поставила Худому подножку. Скинхед упал, ударился лбом об угол стола и отрубился дрожащей грудой на полу.

Уокер работала быстро. Она раздела Худого и затащила его на кушетку. Потом приковала бут-боя наручниками, которые купила своему брату-мазохисту на день рождения. Так удачно сложилось, что завёрнутый подарок лежал у неё в портфеле. Достав из ящика марлю, Мария перевязала гениталии Худого, потом сделала шаг назад и оценила свою работу.

— Очнись! — бубнила Уокер, шлёпая бутбоя по щекам. — Очнись, идиот!

— Ууууууууйййййяааааа! — застонал Худой. — Где я? Что случилось?

— Ты прикован у меня в кабинете! — триумфально объявила Мария. — Ты пытался напасть на меня, но сам получил по ушам!

— Что случилось? — повторил скинхед.

— Посмотри вниз на свой хуй! — приказала доктор.

— Я его не вижу, — пробормотал Худой. — Вижу только бинты.

— Это потому, что я отрезала тебе хуй и яйца! — радостно прокудахтала Уокер.

— Не может быть! — заорал бутбой. — Я чувствую, как у меня встаёт!

— Это фантомная эрекция, — опровергла его Мария. — Ты наверняка слышал о людях с ампутированными конечностями, они потом долгие годы страдают от фантомных болей.

— О нет! — заплакал скинхед и потерял сознание.

— Возьми себя в руки! — обратилась к нему доктор, прежде чем плеснуть в лицо стакан воды.

Хотя бутбой вернулся в сознание, он страшно побледнел. Он смотрел на Уокер как ребёнок, не способный поверить в жестокость этого мира.

— Что же мне теперь делать? — спросил скинхед слабым голосом.

— Сядь на диету, — предложила Мария. — Как сбросишь десяток-другой килограммов, начнёшь страдать из-за того, что если бы у тебя ещё был хуй, ты мог бы вовсю трахаться.

Доктор расковала свою жертву. Худой встал, оделся и вышел из кабинета. Скинхед не смирился с унижением, пострадав от рук Уокер. Однако теперь он понял, что надо действовать умом, а не силой, если он хочет перехитрить своего злобного врага. Дорога до местного отделения полиции не заняла много времени, и, войдя внутрь, Худой попросил помощи.

— Я хочу сообщить об ужасном преступлении, — обратился бутбой к сержанту на приёме. — Доктор Уокер только что меня кастрировала! Вы найдёте её в местной поликлинике. Я хочу, чтобы сука была арестована немедленно.

— Вы должны пройти в комнату для дачи показаний, — голос копа сочился жалостью, — чтобы я мог выяснить подробности вашего дела.

Худой уже почти двадцать минут заполнял заявление, когда приехал доктор осмотреть его рану. Бутбой стянул штаны. Медик развязал бинт, который Уокер навертела вокруг паха скинхеда, и обнажился идеально здоровый набор семейных драгоценностей. Пару минут спустя Худому предъявили обвинение в напрасной трате времени полиции.

Дональд Пембертон проснулся поздно, но такой же злой, как Худой. Вчера он обнаружил, что его девушка — развратница, шлюха и блядь. Пенелопа Эпплгейт всегда клялась, что считает акты воспроизводства отвратительными — но теперь-то Дон знал, что она лжёт. Если Пенни чем и отличалась от нимфоманки, то исключительно неспособностью признать свою болезнь. Пока Пембертон поднимался над физическим, чтобы отдаться метафизическому, эта тёлка, похоже, больше хотела тусоваться с дегенератами, нежели приобщаться к искусству.

— Пенни! — завопил Дон в гостиную. — Приготовь мне чашку чая, пока я одеваюсь!

— Твоя очередь делать чай! — продекламировала Эпплгейт. — Я делала, когда мы вернулись вчера вечером.

— Я страдаю творческим недержанием! — принялся отчитывать её Пембертон. — Мне надо, чтобы кто-то ухаживал за мной, пока я думаю о высоком.

— «Эстетика и Сопротивление» являются партнёрами, — возразила Пенни. — Если хочешь, чтобы за тобой ухаживали, найми служанку. Мне нужно не меньше времени, чтобы объять духовное, чем тебе!

— Не смеши меня! — ухмыльнулся Дон. — Вчера я видел, как ты кричишь в экстазе, пока разные животные спускают тебе в дыру. Тебе не нужно время на погружение в высшие материи, ты простая нимфоманка!

— Эти ребята не были животными! — принялась спорить Эпплгейт. — Мы все занимались любовью. С тобой так не получается, ты слишком занят собственным эго, чтобы потянуться и коснуться другого человека. Но вчера я осознала, что нет никакой бездонной пропасти между духовным и физическим, эти явно несоизмеримые проявления вместе составляют единый континуум!

— Почему бы тебе не признать, что ты не смогла подняться над своей животной природой? — проповедовал Пембертон, направляясь в гостиную. — Если учесть этот факт, становится очевидно, что ты — моя помощница в арт-проекте. Это я привношу в работы «Эстетики и Сопротивления» глубокую одухотворённость. Если ты заваришь чай, я воздержусь от комментариев на тему того, как ты в течке набрасываешься на каждого встречного-поперечного мужика!

— Я не буду делать чай! — заорала Пенни. — Твоя очередь, давай, тащи сюда мой завтрак!

— Слушай, блядь! — крикнул Дон. — Мы распределяем работу согласно духовным способностям, а я в этой квартире единственный гений! Так что марш на кухню!

— Ну всё, я ухожу! — бросила Эпплгейт. — Иди ты в пизду, не хочу тебя больше видеть!

— Ты не можешь так меня оставить! — проскрежетал Пембертон. — А как же твоя карьера в арт-мире? Как же то, что я помогаю тебе деньгами, которые получаю от своей семьи? К тому же, Спартак примет мою сторону, тебя вышибут из Ложи, и ты никогда не подпишешь контракт с крупной галереей!

— Ну ладно, — вздохнула Пенни. — Ладно, остаюсь. Но только если ты сделаешь чай!

Джок Грэхем вошёл в христианскую группу под названием «Крестоносцы Христа». Эти ребята считали себя потомками одновременно и тамплиеров, и госпитальеров, просто потому что выходили на улицу и пытались обратить простых людей в нелепое мистическое вероучение. Поль Парвеню, основатель секты, не понимал, что прежние крестоносцы куда активнее старались перенять секреты капитализма у так называемых язычников, нежели обеспечить безопасность паломников, идущих в Святые Земли.

— Как я всегда говорю в конце наших встреч, — объявил проповедник Поль, — мы выходим на улицы в крестовый поход за душами людей. Так мы помогаем Иисусу. Мы боремся с дьяволом, когда стоим на улице и спрашиваем, пустил ли человек Спасителя в сердце своё. Хорошо, я на сегодня закончил, но прежде чем мы разойдёмся, Джок Грэхем выступит с сообщением о культе Сатаны, известном как Неоизм. Джок, передаю тебе слово…

— Работы Неоистов, — встав, прошепелявил Грэхем, — несут в себе зёрна зла. Неоизм — последний оплот сатанинской секты, чьи корни потеряны в тумане времени. Прежде чем обрести Иисуса, я был арт-критиком, и могу немало рассказать вам об отношениях между Неоизмом, ситуационизмом и масонством. Но на сегодняшний день важным пунктом является то, что мы мобилизуемся, дабы не дать Неоизму перейти из арт-мира в мейнстрим. Мы обязаны исключить его из контекста нашей культуры, а для этого жёстко разобраться с поддерживающими Неоизм людьми в лондонском Сити. Мы должны заявить, что сам факт войны между Гильдией Торговцев Тканями и Ганзейским Союзом — фальсификация, организованная с целью обмана общественности. На самом деле обе группировки представляли одну организацию. Мы должны показать, какими путями сатанизм, будучи практичной религией поклонения богатству, передавался от розенкрейцеров, тамплиеров и рыцарей Святого Фомы…

— Богохульство! Богохульство! — в унисон запела собравшаяся паства. — Изыди, демон, изыди! Как осмеливаешься ты извергать клевету на крестоносцев, в честь которых мы названы!

— Дослушайте! — заорал Джок. — Я сейчас докажу вам, что есть демоническая связь между тамплиерами и Хасаном-ибн-Саббахом. Видите ли, Старец Горы заключил пакт с крестоносцами…

Арт-критик закончить выступление не смог. По всему помещению загрохотали стулья, и христианские фундаменталисты бросились на него. Поль Парвеню одним из первых достиг вероотступника. Раздался приятный хруст дробящейся кости, когда кулак проповедника встретился с челюстью Грэхема. Джок отшатнулся назад, а в стороны полетели брызги крови и кусок зуба. Сильные руки ухватили его и держали, пока Парвеню выбивал из него сознание. К счастью для себя, бывший марксист отрубился быстро. Потом крестоносцы воздели его податливое тело над головами и передали к выходу на улицу, где бросили на мешки с мусором. Они не собирались терпеть хулу в адрес христианских героев, в прежние века спасших множество паломников!

Аманда Дебден-Филипс завтракала с Линдой Фортрайт. Следуя примеру Карен Элиот, две арт-администраторши решили, что любят «Бургер Кинг» на Оксфорд-Стрит, именно там они и встретились для разговора с глазу на глаз. Линда поставила на стол нагруженный поднос. Аманда схватила бургер и клубничный коктейль, она жаждала пищи!

— Тебе пришло приглашение на выставку «Новый Неоизм» в «Галерее Отпечатка Пальца»? — осведомилась Фортрайт.

— Да, — признала Дебден-Филипс. — Они вломились в пустующий магазин на Олд-Комптон-Стрит. Я чуть-чуть знакома со Стивеном Смитом, который организует выставку. Раз уж он подписал контракт с «Флиппером», то должен был посоветоваться со мной, прежде чем предпринимать такие действия.

— Да чего тут переживать? — чирикнула Линда. — Ты бы одобрила его план, все формы андеграундного искусства сейчас идут нарасхват. Неоизм, похоже, вот-вот войдёт в моду, он умудрился войти в арт-историю едва ли не за неделю!

— Да, Неоизм в этом году будет популярен, — согласилась Аманда. — Все критики говорят, что это крупнейший прорыв со времён флуксуса и ситуационистов. Всё равно, я Стивеном недовольна, он подрывает мой авторитет. Молодым художникам естественно отстаивать антиинституционализм — но надо всё-таки уважать свою галерею, кроме, конечно, тех случаев, когда они выступают в прессе!

— Если так ставить вопрос, то ты, конечно, права! — понесла Фортрайт. — Как бы мне хотелось, чтобы Стивен, связанный, с кляпом во рту, беспомощный, оказался у меня в постели. Я бы так наказала его, что он бы вовек не забыл!

— Можно устроить, — пробубнила Дебден-Филипс.

— Что, правда? Ты мне его обеспечишь? — спросила Линда, коснувшись запястья подруги.

— Легко, — проворковала Аманда. — Пойдём сегодня вечером вместе на открытие «Нового Неоизма». Когда там всё кончится, я прикажу Стивену проводить тебя домой. У него, по сути, не будет выбора, он только что подписал с «Флиппером» контракт, у него ещё не было нормальной выставки в Уэст-Энде, он не в том положении, чтобы спорить со мной. Я не понимаю, почему ты не заманила его в постель предложением устроить выставку в «галерее Земли», пока он ещё не входил в команду «Флиппера».

— Пока ты не подписала его, он казался мне просто очередным куском говядины, — призналась Фортрайт. — Прикол в том, что я люблю мужчин с ароматом успеха. Управление богатой галереей означает, что большая часть мужиков, которых я вижу, на своём искусстве ни гроша не сделает. Живущие на субсидии меня не возбуждают, я испытываю настоятельные позывы унижать влиятельных мужчин!

— Понимаю, о чём ты! — просмаковала Дебден-Филипс. — В свои двадцать я даже не глядела на ребят, у которых не было машины!

— Но расскажи мне о Неоизме! — ответила Линда, меняя тему. — Я о нём почти ничего не знаю. Начинай с самого начала, ну, со дня основания.

— В самой сути твоего вопроса кроется ошибка, — провещала Аманда. — Неоизм был усовершенствованием в дискурсе авангарда, посему его границы меняются, и нет никакой возможности зафиксировать точку его рождения.

— В каком контексте? — поинтересовалась Дебден-Филипс.

— В художественном контексте! — затряслась Линда.

— Ххы, — сказал рабочий из-за соседнего столика, покосившись на Аманду. — Ты вчера была здеся с другой тёлкой, она говорила всё то, что ты говоришь сейчас.

— И что? — вспыхнула Дебден-Филипс.

— Мине больше нравилось, — доверительно сообщил пролетарий, — када вы говорили про секс.

— Ты вызываешь омерзение! — уколола его Аманда.

— Мы с ребятами работаем на стройплощадке за углом, — настаивал строитель. — Если хочешь, мы оттрахаем тебя всей бригадой в бытовке! Что скажешь?

— Пошли! — заорала Дебден-Филипс на Линду Фортрайт. — Я уже доела, посидим и выпьем где-нибудь в более приятном окружении!

Джонни Махач договорился встретиться с Карен Элиот в Сохо-Сквере. Появившись там, он с удовольствием обнаружил, что она уже заняла лавочку. Найти место там было отнюдь не легко, многие сидели прямо на траве. Скинхед собирался предложить сходить в забегаловку, если бы Элиот уселась на газон. Природа — для хиппи. Ходжесу нравился город, но зелёные насаждения решительно не вдохновляли.

— Здорово, правда? — объявила Карен, когда Джонни клюнул её в щёчку. — Нет ничего лучше солнца и свежего воздуха!

— Да, — согласился Ходжес, — разве только пойти в паб с друзьями и нажраться!

— Или организовать тайное общество и держать в кулаке судьбу каждого посвящённого! — хихикнула Элиот.

— Давай на время забудем про Фронт Семиотического Освобождения! — взмолился бутбой. — Мы всё уже обсудили по телефону. Меня уже тошнит от всего этого Неоизма. Я не понимаю, что эти художнички в нём находят. Дайте мне хорошую запись «троянцев», с приличным ритмом, а высоколобые темы я оставляю эстетам, мне от них ни тепло ни холодно!

— Ладно, ладно, — уступила Карен. — Пока забудем про Неоизм. О чём тогда хочешь поговорить?

— Слыхала про Худого? — гоготнул Джонни.

— Я утром беседовала по телефону с Марией, — прокудахтала Элиот.

— Ты не слышала лучший кусок! — воскликнул Ходжес. Потом, доставая из коробки видеокассету и передавая Элиот, добавил: — Тут съёмка сексуальных издевательств трёх школьниц над Худым!

Спартак наблюдал за окончательными приготовлениями к выставке «Нового Неоизма». «Галерея Отпечатка Пальца» выглядела так, словно в неё попала бомба. По стенам, полу и потолку разбрызгана краска, драные плакаты под безумными углами развешены по всему помещению, пол завален разломанными компьютерами. Хотя большая их часть сломалась в процессе использования, художники собирались сообщать всем слушающим, что их разрушили компьютерные вирусы Неоистов.

— Ни хуя себе вы опаздываете! — заорал Стивен Смит на Дональда Пембертона и Пенни Эпплгейт, когда они вошли в дверь. — Вы должны были давным-давно прийти! Вам что, кажется, мы тут хуйнёй занимаемся?

— Искусство является важнейшим делом в мире, — торжественно запел Пембертон. — Мы с Пенни поспорили, нам надо было разобраться, прежде чем прийти сюда.

— Ладно! Ладно! — взвыл Спартак. — Ваши личные проблемы действительно охуенно трогают моё черствое сердце. Бегом на кухню, готовить соус из авокадо. Пускай это сквот, но мы собираемся впечатлить критиков своим профессионализмом!

— Слушаемся, командир, — ответил Дон и пошёл через галерею.

— Ты останься! — прошипел Великий Дракон, потянув Пенни назад за воротник. — Я собираюсь воспользоваться твоим ротиком, твой талант нельзя зарывать на кухне. А теперь отсоси у меня!

— Слушаюсь, командир, — пропела Эпплгейт, опускаясь на колени.

Она расстегнула ширинку Смита, достала напряжённый хуй и принялась массировать рукой. Эпплгейт пробежалась языком по всей его длине. Вождь ФСО издал безумный гоготок.

— Можно присоединиться? — спросил прохожий, осторожно приоткрывший дверь после того, как увидел сеанс орального секса в щель между плакатами, наклеенными на окна.

— Пошёл отсюда! — завизжал Джозеф Кэмпбелл.

— Заплачу двадцать фунтов! — предложил мужик.

— Засунь деньги себе в задницу! — заорал Кэмпбелл. — Никто не будет мешать моему боссу в моменты наслаждения!

Джозеф приложил незваного гостя по морде дверью. Убеждённый извращенец, тот продолжал наблюдать, прижав свой окровавленный нос к стеклу. Пускай его собственный член сосать не будут, но он сполна получит удовольствие от шоу, где тёлка на коленях обслуживает другого мужика.

Пенни заметила по спазмам мышц дрына, что Спартак приближается к оргазму. Вряд ли она могла упустить этот момент, Смита трясло, как эпилептика. Долю секунды спустя жидкая генетика вскипела в паху Стивена и выплеснулась в горло Эпплгейт. Пенни жадно проглотила потоки ДНК, ей нравился солёный привкус, он напоминал ей об оздоровительном напитке, популярном в годы её детства.

Сэр Чарльз Брюстер на ходу строил планы. Цены на материалы Неоистов росли с астрономической скоростью. Уже можно было не сомневаться, что движение вошло в историческую фазу. Руководитель «Прогрессив Артс Проджект» в спешке собирал впечатляющую коллекцию произведений авангарда восьмидесятых. Большую часть он оптом скупил у Мартина Поркера, художника-неудачника, который заигрывал с Неоизмом во времена APT 8. Поркеру были неизвестны тенденции в современном искусстве и очень нужны деньги. Он отдал весь свой архив за пять штук. Внезапный рост интереса к Неоизму добавил Брюстеру кучу забот. Чтобы извлечь максимум из неожиданно представившихся возможностей, ему придётся носиться синежопой мухой ближайшие пару месяцев. Текущий проблемой оказался Джок Грэхем. Он вломился в офис Брюстера, не сделав даже попытки назначить встречу. К счастью, Брюстер имел чёрный пояс по манипулированию художниками и критиками. На самом деле, он считал Грэхема наименьшей из всех возможных проблем.

— Видишь ли, Джок, — поучал сэр Чарльз, — я исследовал Неоизм годами. Пока ты на правильном пути, настала пора научиться конспирации.

— Но мне кажется, что вы продвигаете Неоизм! — возразил Грэхем.

— Ты знаешь, кто такой крот? — спросил Брюстер.

— Конечно, знаю! — изверг Джок. — Это маленький зверёк, который живёт под землёй.

— Нет, не этот крот! — фыркнул сэр Чарльз. — Я говорю про лазутчика во вражеском лагере. Может, со стороны похоже, что я поддерживаю Неоистов, но на самом деле я собираю о группе разведданные.

— Понятно, — шепнул Грэхем.

— Может, настала пора объединить усилия? — спросил Брюстер. — Мы можем причинить им немало вреда, атаковав с двух флангов. Я буду собирать информацию о противнике, а ты — применять её на практике.

— Да зачем, — уклонился от прямого ответа Джок. — Что вы можете сообщить такого, чего я не знаю?

— Столько всего, — подмигнул сэр Чарльз, — что ты мог бы просидеть здесь неделю, а я не передал бы тебе и десятой доли всей собранной информации.

— Ого! — впечатлился Грэхем.

— Для начала, — шепнул Брюстер, — давай взглянем на твоё сообщение, что имя Элиот, прочитанное задом наперёд с добавлением «Т», даёт Туалет. Переставив буквы в имени Стилетто, на выходе мы тоже получаем Туалет.

— Это, конечно, здорово, — возразил Джок, — но остаются лишние «С» и «Т».

— Я как раз подхожу к этому, — терпеливо разъяснил сэр Чарльз. — «Т» переносится в анаграмму фамилии Карен Элиот, чтобы получился второй туалет, а «С» означает самого Сатану, связующую опору всех оккультных действий!

— О Боже! — закричал Грэхем. — Всё обретает новый, ужасающий смысл!

— Далее, — продолжал Брюстер. — Посмотри, что ещё можно сделать с именем Стилетто! Это анаграмма Т. С. Элиот, где лишняя «Т» вновь переносится в перевёрнутую версию фамилии Карен, создавая алхимическую связь.

— Но! — запричитал Джок. — Я думал, автор «Бесплодной земли» был христианином!

— Нет, — опроверг его сэр Чарльз, — это чёрная пропаганда, распространяемая иллюминатами. На самом деле Т. С. Элиот оказался марионеткой тайного общества!

— Честное слово! — развёл руками Грэхем. — Думаю, вы напали на след.

Сэр Чарльз Брюстер не единственный строил планы на ходу из-за внезапного ускорения в темпах культурных перемен. Карен Элиот повела Джонни Махача на фильм с Чжоу Жунь-Фа, и пока сверкали пушки, её мозг работал со скоростью света. Пресыщенные зрелищем героического кровопролития, эти двое теперь вернулись домой к Элиот. Ходжес висел на трубке, работая устами Карен.

— Спартак! — рявкнул Ходжес. — Это Хирам. Слушай внимательно, я должен передать тебе инструкции наших тайных вождей.

— Готов, — пролаял Стивен Смит. — Огонь!

— Должна произойти большая интервенция Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет в Попларе в субботу во время обеда, — выпалил Джонни. — Объяви о ней сегодня на закрытом осмотре «Нового Неоизма». Я позвоню тебе завтра и сообщу детали.

— Будет сделано! — уверил Спартак своего контролёра. — Жду звонка.

— До завтра, — ответил Ходжес и повесил трубку.

Карен вышла из кухни и передала Джонни кофе, прежде чем развалиться на диване. Она решила не ходить на открытие «Нового Неоизма», потому что не хотела давать даже намёки на связь с деятельностью членов Ложи ФСО. К тому же ей предстояло проделать немалую работу, подготавливая материал для интервенции Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет в субботу.

— Может, перепихнёмся? — предложил Ходжес.

— Что-то меня на секс не тянет, — безучастно ответила Карен. — Всё равно Мария придёт минут через двадцать, она собирается тебя выебать. Я с удовольствием буду снимать вас в процессе, что скажешь?

— Скажу, что ты чертовски странная, — признался Джонни. — Я не против секса с Марией, но не хочу, чтобы ты его снимала на видео. Я не кусок мяса, знаешь ли. У меня есть чувства, я существую не для того, чтобы обеспечивать членом других людей.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросила Элиот.

— В девять встречаюсь с другом в Камдене, — объявил Ходжес.

— Ладно, тебе надо уйти отсюда в семь, — сообщила ему Карен, — потому что у меня куча дел. Вам с Марией вполне хватит часа, чтобы доставить друг другу радость. Мы с тобой встретимся завтра в обед. К тому времени я приготовлю плакаты, которые ты передашь Стивену Смиту. Ещё я передам для него дальнейшие инструкции.

— А что я буду с этого иметь? — сделал замечание Джонни.

— Пиздец, работай из любви к искусству! — взорвалась Элиот. — И если тебе ещё доведётся оттрахать меня, ожидание лишь сделает этот миг приятнее. К тому же, готова спорить, ты получаешь немалое удовлетворение, помогая ебать мозги всяким там художничкам!

Ходжес ухмыльнулся. Если бы Элиот знала, сколько радости ему доставила месть «Эстетике и Сопротивлению», она бы взбеленилась! Карен, наверно, думает, он слишком туп, чтобы извлечь из ситуации личную выгоду, но сука скоро узнает, что страшно просчиталась в оценках. Дайте пару дней — и не будет тайного общества, продвигающего Неоизм от имени Элиот, потому что каждому члену ФСО будет грозить длительный тюремный срок!

Джок Грэхем маршировал перед «Галереей Отпечатка Пальца». Он сделал себе плакате надписью «ДОЛОЙ САТАНИЗМ, УНИЧТОЖЬ НЕОИЗМ». Бывший арт-критик также раздавал наспех изготовленные листовки. Однако его действия желаемого эффекта не оказали. Ни единый знаток искусств не воспринял его предупреждения о заговоре всерьёз. Они считали, что он договорился с галереей устроить выставке скандальную рекламу.

Сама же выставка была забита. Посетители стояли локоть к локтю, пузо к жопе, лишь бы увидеть, что такое «Новый Неоизм». Линда Фортрайт еле сдерживала позывы на месте облапать Стивена Смита. Молодой художник уже смирился с фактом, что этой ночью будет удовлетворять именно эту хищницу от культуры.

— Я думала, возрождения Неоизма надо ждать лет через пять! — жаловалась Эмма Карьер из «Боу Студиоз» Рамишу Пателю.

— Я так понял, сэр Чарльз Брюстер планировал десятилетнюю подготовку, прежде чем взорвать бомбу Неоизма, — ответил режиссер. — Я собирался примкнуть к движению лет через восемь, а теперь поезд уже ушёл! — Похоже, ситуация вышла из-под контроля, — разглагольствовала Карьер. — Сэр Чарльз — человек слова, и если он сказал, что разработал рекламную кампанию на десять лет, значит, его просто смела волна.

— О да, полностью согласен, — принял её точку зрения Патель. — Брюстер внушает доверие, я раньше не встречал более надёжного человека. Проблема в чёртовом феномене культурной акселерации! Всё в наше время происходит так быстро, что люди, управляющие арт-сценой, не способны угнаться за событиями. Мир крутится с бешеной скоростью, фактически мы живём в условиях хаоса!

До Пембертона дошёл слух, что перед галереей бродит Джок Грэхем. Мужская половина «Эстетики и Сопротивления» вкалывала на кухне, уже не один час приготовляя еду и напитки. Спартак только что дал Дону разрешение покинуть рабочее место, чтобы он мог потолкаться среди гостей.

— Давай возьмём на чердаке пару банок краски, — предложил Пембертон Пенелопе Эпплгейт. — Можно будет пойти и швырнуть их в Джока Грэхема!

— Отличная идея! — захихикала Пенни.

Через две минуты «Эстетика и Сопротивление» выбежали на улицу. Грэхем как раз повернулся спиной, и Дональд сумел вывалить целую банку голубой краски на своего заклятого врага. Когда бывший марксист повернулся, Эпплгейт брызнула ему в лицо красной эмульсией. Джок уронил плакат и бежал.

— «Новый Неоизм» оказался воплощённой грубостью, — засмеялся критик из «Журнала Нематериального Искусства». — В нём нет ни грана интеллектуального содержания. Однако, если этот шаг был спонтанным, в нём есть наивное обаяние. По моему мнению, Джок Грэхем полный мудак и заслуживает куда худшего, чем заряд краски. Но если всё было спланировано, я испытываю лишь презрение ко всем участникам.

Джонни Махач приехал на Кэмденскую станцию чуть раньше, чем собирался. Он стоял рядом с билетным аппаратом, спиной подпирая стену. Ровно в девять Атима Шиазан налетела на него с распростёртыми объятиями. Долю секунды спустя бывшая активистка «Марксист Таймс» уже шарила языком во рту у бутбоя. Поцелуй получился долгим и медленным, полным страсти. Поприветствовав друг друга, они пошли в «Оксфорд Армс».

— Так странно снова видеть родителей, — вздохнула Атима, отрываясь от пинты. — Они не хотят выпускать меня из виду. Не поверишь, какие разборки были сегодня. Пришлось пообещать, что я вернусь в пол-одиннадцатого.

— Че-его! — брызнул слюной Ходжес. — Ты говоришь, что у нас всего час побыть вместе?

— Боюсь, да, — прошептала Шиазан. — Только не теряй головы, со временем всё наладится. Предки знают, что если давить на меня слишком сильно, я снова уйду от них.

— Чем ты сегодня занималась? — осведомился Джонни.

— Мама загрузила меня работой по уши, — засмеялась Атима. — Заставила вылизать дом снизу доверху. Отец пригласил завтра вечером в гости всех родственников, хочет похвастаться возвращением блудной дочери в лоно семьи. Он торжествует, потому что всегда говорил, мол, я возьмусь за ум и откажусь от маоизма!

— Догадываюсь, как запряжёт тебя мама завтра, — хихикнул скинхед.

— Так скажи, умник! — потребовала Шиазан.

— Она заставит тебя ковыряться у духовки, пока не приедут гости! — триумфально объявил Ходжес.

— Твоя правда! — согласилась Атима.

— Наверняка кто-то из родственников останется ночевать, — предположил Джонни, — и я увижу тебя только на следующей неделе.

— Почти угадал, — поддразнила его Шиазан. — Родственники матери едут из центральных графств, и они остановятся у нас. Однако они уедут в середине воскресенья, и мы сможем встретиться.

Линда Фортрайт глазела на Стивена Смита, обнажённого и привязанного к кровати. У молодого художника бугрилось везде, где должно бугриться. Арт-администраторша почувствовала, что сегодняшняя ебля войдёт в её личную историю, потому что эрегированный хуй её партнёра оказался весьма крупным. Линда сделала рассекающие отметины губной помадой на животе и лице Стивена. Потом написала слово «ПОВИНОВЕНИЕ» у него на груди.

Фортрайт выскользнула из трусов и подняла их к носу. Вдохнув, оценила духан. Идеально, чтобы заткнуть рот рабу! Линда обвязала ими голову Смита, место с пятнами засунув ему в рот.

— Почувствуй вкус моей пизды! — скомандовала она.

Через долю секунды арт-администраторша перевернула Стивена на живот. Потом подняла с пола кроссовку и опробовала ее на жопе жертвы. Удар вышел звонким, а на белой плоти Смита остался красный след.

— Это будет долгая ночь, — объявила Фортрайт. — Я собираюсь насладиться сполна. Начнём с порки. Считай, я не наказываю тебя, а постепенно дублю твою шкуру. Когда я почувствую, что от твоей израненной попки идёт мощный жар, я смажу свою туфлю на стилете, и засуну ее тебе в задницу. Тебе понравится, уверена!

Стивен попытался ответить, но из-за кляпа во рту слова превратились в бессмысленное лопотание. Линда второй раз прошлась по жопе кроссовкой, и он безумно застонал.

— Знаешь, что? — задала риторический вопрос Фортрайт. — Когда, наказывая тебя, я как следует потеку, я дам тебе вылизать пизду. Надеюсь, ты терпеливый мужик, потому что засунуть хуй в меня я позволю тебе только через два часа. А потом тебе придётся вытерпеть ещё минимум тридцать минут, прежде чем я дам тебе кончить!

 

Девять

ДЖОННИ МАХАЧА РАЗБУДИЛА мелодия фри-джаза, доносящаяся из соседней квартиры. День начинался паршиво. Скинхеду нужно было взбодриться простым ритмом четыре четверти! Ходжес скатился с кровати и пополз в гостиную. Когда зазвучал «The Twisted World of Blowfly», ему сразу заметно лучше. Он протопал в кухню и врубил чайник, потом пошёл в ванную, поплескать в лицо холодной водой.

К тому моменту, как скинхед опорожнил чашку чая, Blowfly вовсю шпарил «Please Let Me Come In Your Mouth». Ходжес испытал желание вздрочнуть, но в его голове вспыхнул образ Сьюзен Джонс и её подруги Сары. Мысли скинхеда ушли в сторону, если он не будет осторожен, у него начнутся серьёзные проблемы. Хотя двоюродная сестра Бунтыча пару недель назад достигла совершеннолетия, её подруге пока ещё пятнадцать, и как минимум ещё месяц из-за неё можно залететь в тюрягу! Сейчас у него было время поразмышлять, и он пришёл к выводу, что очень удачно сплавил Карен Элиот кассету с издевательствами девочек над Худым. Даже обладание любительским порно с участием школьниц — уже очень серьёзное обвинение!

Ходжес позволил мыслям течь, куда им хочется. Blowfly прорубался через «Fuck the Fat Off». Скинхед принялся одеваться. У него ещё есть пара часов до встречи с Карен Элиот. Он хотел увидеть Атиму Шиазан. Они с ней вчера провели так мало времени. Даже сексом позаниматься не успели! И скинхеду теперь придётся ждать два дня, прежде чем они с Атимой смогут встретиться. Сорок восемь часов Джонни предстоит пинать балду! Бутбой вспомнил, что «Фирма Финсбери», банда скинхедов из Северного Лондона, сегодня устраивает тусовку в сквоте в Сток-Ньюингтон. Будет чем заняться вечером. Ходжес заварил себе ещё чаю. Намазал фруктовым джемом два куска хлеба, потом уставился в окно, пережёвывая завтрак. Боже, отметил скинхед, какая же помойка этот Поплар. Молодые мамаши с детьми носятся вокруг Крисп-Стрит-Маркета, больше похожие на муравьёв. Джонни выебал целую толпу тёлок и часто поражался их способности хорошо выглядеть в обтягивающей одежде, на стилетах и с наложенным опытной рукой макияжем. Быть гламурной совсем нелегко, когда ты нищая одинокая мать. К сожалению, красота местных девчонок длится недолго. Поплар полон пенсионеров, ползающих со скоростью улитки, забывших, что они уже умерли.

Попытка Ходжеса улучшить жилищные условия, притворившись психом, окончилась ничем. Он остро нуждался в солидной пачке бабла, чтобы заполучить W1 адрес. Бутбой решил выспросить Карен Элиот, как можно склепать себе карьеру в арт-мире. Похоже, в «серьёзную культуру» вкладываются серьёзные деньги. С финансовой точки зрения художественный успех — это способ заставить лохов оплачивать телефонные счета за грошовый мусор. Не считая Карен Элиот, Джонни больше уважал среднего шулера или грабителя банков, нежели подонков, которых видел на сцене галерей. Тем не менее, торговля картинами — штука легальная, так что это лучше, чем бояться сурового тяжёлого приговора каждый раз, когда выходишь на работу!

Сэр Чарльз Брюстер не выделил времени на закрытый просмотр «Нового Неоизма» вчера вечером. Галереи в сквотах были не его уровнем. К тому же он интересовался аутентичными материалами Неоистов восьмидесятых годов, а не пачкой позёров, примазывающихся к успешному движению, но опоздавших минимум на десять лет. Хотя сэр Чарльз немало порадовался запасу доверия, которым «Новый Неоизм» подкрепил исходное движение, он считал, что будь Стивен Смит со товарищи истинными новаторами, они не стали бы брать своей группе уже попользованное имя.

Брюстер получил кучу сообщений о событии в «Галерее Отпечатка Пальца». Пронёсся слух, что в Попларе в субботу будет уличная акция Неоистов. Многие из посетителей были разочарованы тем, что ни один член оригинальной группы Неоистов не удостоил выставку посещением. Если бы Карен Элиот показалась там, это придало бы происходящему достоверности, которой так не хватало. Сэр Чарльз с трудом сдерживал смех, когда один звонящий за другим рассказывал, как Джок Грэхем договорился с Новыми Неоистами о явно фальшивой демонстрации протеста на Олд-Комптон-Стрит. Этот лох полностью захватил внимание Брюстера. Джок Грэхем нанёс очередной визит руководителю «Проекта Прогрессивных Искусств».

— Эта демонстрация протеста не достигла цели! — ревел Грэхем.

— Мы должны продолжать работу в надежде, что сообщение о сатанинской подоплёке Неоизма в конце концов распространится среди публики, — возразил Брюстер.

— Но мои предостережения никто не принимает всерьёз! — закричал Джок, топая ногой.

— Я готовлю досье с доказательствами, обличающими Неоистов, которое надо слить прессе, — объявил сэр Чарльз. — Там описаны такие кошмары, что люди вынуждены будут принять их всерьёз!

— И какие там кошмары? — спросил Грэхем.

— Вот, взгляни, это сущий динамит, — сказал Брюстер, передавая арт-критику ксерокс программы Третьего Международного Квартирного Фестиваля Неоистов, который проходил в Балтиморе в 1981 году.

— Дурацкая шутка, что в ней такого? — пробрюзжал Джок, пробежав глазами документ.

— Вот, — ответил сэр Чарльз, указывая пальцем на имя. — Лаура Дрогаул, она была крепко связана с Неоистами в начале восьмидесятых!

— И что? — хмыкнул Грэхем. — Сроду о ней не слышал.

— Может быть, это освежит твою память, — ехидно проговорил Брюстер, передавая Джоку кипу газетных вырезок начала девяностых.

Кристофер Дрогаул был главным действующим лицом ряда новостей, которые сэр Чарльз подобрал во временном порядке для бывшего марксиста. Там говорилось, что этот явно честный гражданин был арестован властями США по ложному обвинению в участии в банковском скандале, в незаконной торговле оружием и вмешательстве в международные отношения.

— Не верю! — рявкнул Грэхем. — Это разные люди или этот ваш Дрогаул поменял пол!

— А я и не говорил, что это один человек! — отрезал Брюстер. — Теоретики конспирации одержимы Дюпонами, Рокфеллерами и Ротшильдами, потому что иллюминаты действуют через семейные связи. Крис — брат Лауры!

— Боже мой! — пролепетал Джок. — И что нам с этим делать?

— Тебе надо идти, — извернулся сэр Чарльз, — и предупреждать каждую христианскую группу, которая согласится выслушать, говорить с каждым арт-администратором, которого увидишь, информировать каждого репортёра, готового опубликовать информацию. Ты должен организовать протест против акции Неоистов в Попларе в субботу. Короче, работай так, чтобы задница дымилась!

— Ясно! — заорал Грэхем. — Уже лечу!

— Прежде, чем ты уйдёшь, — нарочито прошептал Брюстер, — я покажу тебе ещё кое-что. Заговор можно отследить по всему авангарду, от футуристов до сегодняшних групп. Детали обсудим позже, но вот одна из нитей, которыми сатанинский заговор связан с флуксусом.

Сэр Чарльз передал Джоку фотокопию из каталога флуксуса. На ней был конверт, адресованный основателем группы, Джорджем Мачунасом, композитору Ла Монте Янгу. Он был проштемпелёван 9 октября 1962 года, так что датируется периодом, когда Мачунас работал художником-оформителем в вооружённых силах. Обратным адресом, явственно читающимся на конверте, был Армейский П/Я 666, Нью-Йорк.

— Шестьсот шестьдесят шесть, — задохнулся Грэхем. — Число зверя. Эти ублюдки, похоже, совсем не боятся, что их выставят участниками заговора по уничтожению христианской цивилизации.

— Я знаю, — торжественно ответил Брюстер. — Вот почему ты должен работать до кровавых мозолей, предупреждая о них публику!

Эмма Карьер отправилась в командировку на день в Ньюкасл. Она договорилась встретиться с Мартином Поркером за ланчем в столовой местной Школы Искусств. Бывший Неоист давно осел в этом заведении, где преподавал основы и готовил магистров. Карьер нашла Поркера за столом с тарелкой пончиков. Художник-неудачник сидел с отсутствующим видом, окуная свою пищу в громадную кружку кофе.

— Привет, ты, должно быть, Мартин Поркер, — исторгла арт-администраторша, опознав своего собеседника по громадному животу. — Меня зовут Эмма Карьер.

— Привет, — откликнулся учитель. — Присаживайся. Боюсь, я слишком проголодался, чтобы дождаться тебя. Мы вчера вечером бухали, так что я едой борюсь с похмельем. Проснулся поздно, на завтрак успел съесть только восемь «витабиксов».

— Не обращай на меня внимания, — учтиво ответила Карьер, опускаясь на стул. — Я не голодна, и есть не буду. А собиралась я обсудить с тобой Неоизм.

— Ах, Неоизм, — тявкнул Поркер. — Это была страшная ошибка. Никто на нём так и не сделал денег. Я потратил целых пять лет, на пределе работая в этом движении, и в результате оказался учителем в этом второсортном художественном заведении. Теперь я делаю большие экспрессионистские полотна. Я многому научился у своих студентов, некоторые из них получают неплохие деньги, производя подобные работы для лондонского рынка.

— Если ты больше не делаешь работ в стиле Неоистов, — робко предложила Эмма, — может, у тебя остались старые материалы, которые ты мне покажешь?

— Не-а, — взвизгнул Мартин. — У меня не осталось ничего. На прошлой неделе я расчистил чердак. Сэр Чарльз Брюстер заплатил пять штук за всё скопом. Я считаю, что мне повезло получить за них хоть что-нибудь. Никто не интересуется Неоизмом, и я уже хотел выкинуть всё на помойку.

Сердце Эммы опустилось. Если бы арт-администраторша чуть быстрее взяла со старта, она могла бы перехватить у сэра Чарльза эту уценённую золотую жилу. Руководитель «Проекта Прогрессивных Искусств» наверняка сделает на этой покупке громадные деньги. Однако Карьер до сих пор считала, что из Поркера можно извлечь выгоду.

— Если ты подготовишь новые работы в стиле Неоистов, — предложила Эмма, — я устрою тебе индивидуальную выставку в «Боу Студиоз».

— Посмотри, где я оказался благодаря Неоизму! — закричал Мартин. — Если бы в восьмидесятые я был чуть-чуть циничнее, я бы не стал учителем в этом говённом колледже!

— Во всём есть свои хорошие стороны, — попыталась уговорить его Карьер. — В конце концов, готова спорить, среди твоих студентов хватает прелестных юных девушек!

— Юные! — хрюкнул Поркер. — Половозрелые дылды! Я всегда мечтал работать с детьми!

На этом Карьер извинилась и ушла. Она встречалась со многими больными ублюдками, но экс-Неоист был бесподобен. Истории о том, как Поркер отчаянно пытался устроиться работать бэбиситтером, оказались правдой! Карьер не собиралась приобщаться к высокопробным вариантам гадких фантазий извращенца. Она настаивала на поддержании определённых стандартов!

Проведя время в Чайных. Комнатах, очертив рамки будущих методов манипуляции членами Фронта Семиотического Освобождения, Карен Элиот привела Джонни Махача назад к себе домой в Блумзбери. Потом арт-звезда почти час показывала скинхеду свою громадную коллекцию фотографий ребят, которых она избивала, порола и подвергала всяческим унижениям.

— Какого хуя эти чудики дали тебе фотографировать их, связанных и голых? — благоговейно спросил Джонни.

— Им самим это нравится, — объяснила Карен. — Тебе тоже понравилось бы, если бы ты смог преодолеть свой комплекс мачо.

— Да чтобы я позволил себя связывать? — парировал Ходжес. — Хуй его знает, какие пытки ты придумаешь, надо умом тронуться, чтобы разрешить тебе такое.

— В конце концов ты согласишься, — засмеялась Карен. — Я хорошо знаю твой тип. Ты пограничный мазохист, не способный никому признаться в своих истинных чувствах. Вот почему ты образом мачо-скинхеда прикрываешь желание оказаться под каблуком сильной женщины!

— Хватит трепаться! — хрюкнул Ходжес. — Мне просто нравится, когда во внешности сочетаются красота и жёсткость.

— Не-а, — возразила Элиот. — Твоё восприятие одежды сложным образом связан с сексуальностью. Ты культивируешь в одежде мужественность, надеясь, что это замаскирует твоё желание носить короткие юбки и высокие каблуки!

— Меня уже достал этот спор! — объявил бутбой. — Давай поговорим о чём-нибудь другом.

— Хорошо, — уступила арт-звезда. — Давай обсудим Неоизм.

— Ладно, — согласился Ходжес.

— Забавно, — заметила Карен, — до сих пор ты всегда говорил, что от Неоизма тебя тоска берёт.

— Это правда, — убеждённо объявил Джонни. — Я считаю, что Неоизм сосёт, всё, что меня интересует, это деньги, зарабатываемые в арт-мире. Как мне стать популярным художником?

— Самый простой способ заработать на искусстве, — прогудела Элиот, — это работать на административном поприще. Большая часть художников — финансовые неудачники. Так называемых талантов сейчас в избытке, и коллекционеры могут выбирать, кому платить.

— Но у тебя же получилось? — спросил Ходжес.

— Конечно, — крякнула Карен, — но я исключение, доказывающее правило. Обычно художники или бедны, или унаследовали состояние. Они пашут на систему галерей, потому что заглотнули миф, мол, гений должен быть творчески невоздержан! Некоторые даже считают, что социальный статус — достаточное вознаграждение за их работу. Правда, надо признать, такие обычно приходят из богатого окружения, у них не бывает пусто в кармане!

— Ты хочешь сказать, что как художник я денег не заработаю? — хрустнул скинхед.

— Не то чтобы ты не мог заработать, — проскрежетала Элиот, — просто это очень и очень сложно.

Бунтыч засёк Марию Уокер, проталкиваясь по Крисп-Стрит-Маркет. Она была рада видеть его, и буквально через пару фраз выяснилось, что вечером они оба свободны. Скинхед согласился проводить доктора в многоподъездный дом в нижнем конце Вайолет-Роуд.

— Мило, — заметил бутбой, развалившись на чёрном диване.

— Хочешь чаю? — осведомилась Мария. — Или сразу перейдём к сексу?

— Давай ебаться, — решил Бунтыч.

— Встань и повернись, — приказала Мария. Когда Бунтыч выполнил, она добавила: — Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя прекрасная попка?

— Нет, — нервно засмеялся скинхед.

— Я хочу, чтобы ты снял штаны и трусы, — выпалила доктор.

— Зачем? — спросил бутбой.

— Просто сними, — прокудахтала Мария. — Дай взглянуть на твои булочки. Ох, какие милые, просто созданы для порки!

— Всё-таки ты извращённая сука, — гоготнул Бунтыч.

— Есть такое дело! — хихикнула Уокер.

Доктор подошла сзади к скинхеду. Одна её рука прокралась по животику Бунтыча и принялась играть с его вставшим хуем. И тут же Уокер загнала указательный палец в анальное отверстие бутбоя. Бунтыч повернул голову, и Мария поцеловала его в щёку. Безумные мысли носились в голове доктора. Уокер тошнило от собственного бойфренда, он слишком напрягался, чтобы дать ей возможность попользоваться секс-игрушками, которые она накупила в Сохо, и они теперь лежали, забытые, в серванте в спальне.

— Ляг на живот, — шепнула Мария в ухо Бун-тычу, — и закрой глаза. Я сейчас вернусь.

Скинхед сделал, как сказали. Мысли его потекли свободно. Бутбой видел под собой берег моря, он парил в ясном синем небе. Дул солёный ветер, и волны обрушивались на вулканический пляж, отзывающийся эхом уже не первую эпоху. Молодой человек не вынырнул в реальность, когда Уокер опустилась на колени рядом с ним и потянула его руки за спину. Он открыл глаза, лишь когда металлический лязг сообщил ему, что пара наручников защёлкнулась у него на запястьях.

— Эй, ты чего? — взвизгнул скинхед.

— Развлекаюсь, — хихикнула доктор. — Я собираюсь раскрыть тебе глаза на разные сексуальные возможности и показать, что граница между болью и наслаждением весьма условна. Не пытайся сопротивляться, потому что я сниму наручники, когда получу удовольствие сполна!

Мария принялась палкой охаживать ягодицы Бунтыча. Постепенно скорость и сила ударов нарастали. Мария продолжала, пока задница бутбоя не засветилась здоровым красным цветом. Потом Уокер взяла вибратор, включила и сунула скинхеду в жопу. Стянула трусики и сунула вонючий лоскуток в лицо Бунтычу.

— Теперь, — сказала Мария, снимая наручники, — покажи мне, каким пылким становится мужчина, если его чуток помучить!

Бунтыч вытащил вибратор из задницы и зашвырнул через комнату, не позаботившись выключить. Перебросив Уокер через колено, он задрал на ней юбку и отшлёпал сучку. Дальше не происходило ничего утончённого, впрочем, это было и не нужно, скинхед просто пялил доктора раком на полу. Он пронзил её истекающую потаёнку лёгким движением и выстрелил заряд спермы после двадцати четырёх толчков!

Дональд Пембертон и Пенелопа Эпплгейт наблюдали за выставкой «Новый Неоизм» в «Галерее Отпечатка Пальца» на Олд-Комптон-Стрит в Сохо. Всё утро шёл непрерывный поток людей, а во время ланча собралась большая толпа. Три арт-студента писали обильные заметки о выставке, когда показался Стивен Смит с другом.

— Привет! — бухнул Спартак.

— Привет! — отозвались «Эстетика и Сопротивление».

— Это Патрик Гуд, — объявил Смит. — Он пишет обзоры для «Art Scene»!

— Йо! — громыхнул критик, поднимая правую ладонь на уровень плеча.

— Йо! — отозвались Пембертон и Эпплгейт.

— Патрик, — провозгласил Стивен, — готов написать о нас восторженный отзыв, если мы угостим его девственной попкой.

— Я хочу его! — заколыхался Гуд, указывая на Дональда.

Пембертон побелел, кровь отлила от лица, чувствительный молодой художник покачнулся и без сознания рухнул на пол. Спартак и критик сложились от хохота.

— Чего здесь смешного? — спросила Пенни.

— Я сказал Гуду, что Дон потеряет сознание, если я прикажу ему переспать с мужчиной, — объяснил Смит. — Патрик нормальный мужик, он указал на твоего бойфренда просто чтобы попугать. Теперь отведи нашего друга на кухню и отсоси у него!

— Хорошо, — уступила Эпплгейт.

— Здорово, — объяснил один из студентов, бродящих по галерее, Спартаку. — То, что вы только что проделали, это был чистый Неоизм. Я читал об этой группе, всякие розыгрыши были важной частью их существования.

— Правильно, — согласился Стивен. — Неоизм значит никогда не извиняться. Это первый крик высшего человека, которому суждено смести все отбросы, наваленные на человечество прогнившим правящим классом!

— Можно поучаствовать в вашей следующей выставке Неоистов? — спросил студент.

— Эта тёлка — твоя подружка? — спросил Спартак, показывая на девчонку. — Можешь примкнуть к движению, если она отсосёт мой хуй.

— Сосать не буду! — отрезала девчонка. — Но готова усесться тебе на лицо.

— Тоже пойдёт, — признал Смит. — Отправимся на кухню, когда Пенни закончит там с Патриком.

В этот момент в галерею ворвались десять человек из Бригады Иисуса. Джок Грэхем сообщил этим фанатикам, что Неоизм является частью заговора по свержению христианской цивилизации. Активисты собирались разгромить выставку, но теперь в замешательстве смотрели на демонстрируемые работы.

— Так, — в конце концов выдавил их предводитель. — Кто нас опередил? Это «Женьчины Против Насилия и Порнографии» разнесли тут всё? Они часто выбирают те же цели, что и мы, хотя и по совершенно другим причинам. Мы их ненавидим; их отказ признать, что Бог создал Еву из ребра Адама, противоречит Христианству. Ну что, отвечайте, это «ЖПНП» разгромили выставку «Новый Неоизм»?

— Не понял, вы о чём, — пробормотал Спартак. — Так всё и должно выглядеть, тут ничего не ломали.

— Да ладно тебе, — надулся христианин. — Я же не дурак, я в эту байку не поверю. Ладно, нечего терять время, выставка уничтожена, хоть и не нами, мы пошли.

Члены Бригады Иисуса по одному покинули помещение, и Стивен возобновил прерванный разговор со студентами. Ему понравилась эта троица. У тёлки была лисья внешность, и куча удовольствия в постели с ней была гарантирована. После недавней сексуальной сессии с Линдой Фортрайт Смит решил, что ему нравятся доминирующие женщины.

Карен Элиот показывала Джонни Махачу подборку своего домашнего порно.

— Ну вот, — завибрировала Карен, когда уже две кассеты перемотались, — ты насмотрелся на меня за работой, должен уже понимать, что если захочешь исследовать свои истинные желания, тебе понравится быть моим рабом.

— Хватит об этом, — хохотнул Джонни. — Я лучше свяжу тебя и отшлёпаю по заднице!

— Я госпожа! — притворилась Элиот. — Ни за что тебе не разрешу! Но хочешь посмотреть, что я сделала с плёнкой твоего приятеля, Худого?

— Он мне больше не приятель, — поправил скинхед, — его вышвырнули из «Рейдеров» за то, что он мудак.

Карен поменяла кассету в видаке и нажала «пуск» на пульте. Плёнка была нарезана и демонстрировала крупные планы лица Худого. Кое-где воспроизведение замедлялось или отдельная сцена зацикливалась. Периодически на экране вспыхивала надпись: «Питер Уотсон, он же Худой». Саундтреком шла подборка засэмплированного пердежа.

— Не слишком изысканно, — заметил Ходжес.

— Да и не должно быть, — заметила Элиот. — Неоизм это грубый юмор и дешёвый фарс! Значит так, прикажешь Фронту Семиотического Освобождения перенастроить телевизоры в витрине магазина электротехники в Крисп-Стрит-Маркет на 32 Гц. В нужный момент я начну транслировать на них пиратскую передачу из фургона, припаркованного в переулке. К сожалению, люди, проходящие мимо магазина, не услышат звук, я сделала его для собственного развлечения.

— Всё-таки ты охуенно безнравственная! — торжественно заявил бутбой.

— Я злой гений! — саркастически добавила Карен. — Да, сделаем жизнь в Попларе чуть интереснее. Этот район — такая помойка, не понимаю, как ты вообще там живёшь.

— Сам не понимаю, — угрюмо ответил Джонни.

Элиот перемотала кассету и достала из магнитофона. Вместо неё она поставила запись самоубийств и убийств. Карен решила, что это подбодрит Ходжеса, и через пять секунд так и вышло.

— Хуясе, — матюгнулся скинхед, когда Кеннеди подстрелили в Далласе. — Ненавижу политиков, здорово, когда их убивают!

— Ага, — хихикнула Карен. — Напоминает тебе о том, что старый мир оказался ничейным. Никто не руководит этим шоу, вся хреновина вертится совершенно бесконтрольно!

— Ты говоришь как какой-нибудь политик, — сплюнул Ходжес. — Кому какое дело, кто у руля и на хрена он там. Левое крыло, правое крыло, всё это поебень. Мне не интересно промывать людям мозги. Я просто хочу веселиться и жить своей жизнью. Я буду счастлив, если всякие озабоченные люди перестанут совать нос в мои дела и решать, что, мол, нужен очередной закон, потому что я на них не похож.

— У тебя получается совершенная утопия! — рыкнула Элиот. — Как забавно, что как минимум девяносто процентов населения разделяют твоё мнение, и всё равно крошечное меньшинство, изучившее основы политического контроля, умудряется выебать толпе мозг!

Джок Грэхем изо всех сил пытался открыть людям глаза на сатанинский заговор, стоящий за Неоизмом. Он провёл утро, обзванивая каждого журналиста и редактора, всех, кого смог вспомнить. К сожалению, ни писаки с Флит-Стрит, ни инсайдеры арт-мира не захотели включиться в противостояние злодейскому заговору по разрушению христианской цивилизации. Критику больше повезло с религиозными группами — хотя серьёзные конфессии и отказались всерьёз воспринимать оккультную угрозу. Единственным способом донести информацию до простых мужчин и женьчин оказалось распространение листовок на улице.

— Остановите сатанинскую угрозу! — уговаривал Грэхем сотни человек, проходящих мимо него по Оксфорд-Стрит. — Уничтожьте Неоизм! Выполните на земле Божью миссию!

— Ты чего? Ты чего? Ты чего, чего, чего? — пропели в унисон Росс Макдональд и Джозеф Кэмпбелл, подходя к фундаменталисту.

— Помогите! — заорал Джок. — Полиция! Арестуйте этих людей! Они меня убьют! Они — участники сатанинского заговора!

Когда художники подошли ближе, Грэхем развернулся на каблуках и бросился к копам, стоящим в паре ярдов от него. Макдональд и Кэмпбелл уверенно прошествовали к критику, который прятался за спинами двух констеблей.

— Спасите меня от них! — умолял фундаменталист. — Это же Неоисты, мир сможет вздохнуть спокойно, лишь когда их души будут гореть в аду! Видите, видите, вот кровь Христова течёт по небосводу!

— Можно попросить листовочку? — осведомился Росс.

Джок дёрнулся к художнику, его кулак еле скользнул по щеке Макдональда, так как тот вовремя уклонился. Грэхем попытался пнуть противника по яйцам, но один из копов схватил его за плечи и удержал. Второй констебль заломил ему руки за спину и надел на запястья обезумевшего мужчины наручники.

— Мошенники! — обрушился на них Джок. — Если бы вы заслуживали уважения, которое я обычно испытываю к вашей форме, вы бы защитили невинных граждан, которые отстаивают христианские ценности перед лицом сатанинского заговора!

Один из копов вызвал «скорую помощь». Ни к чему тащить этого психа в участок. Что ему нужно — так это доза успокоительного и долгое психиатрическое лечение.

— У него нож! — проблеял Грэхем, когда Макдональд присел, чтобы поднять антинеоистскую листовку из пачки, разлетевшейся по тротуару.

Коп ударил христианского психа по зубам. Раздался приятный хруст ломающейся кости, и Джок отрубился. Пока не приехала «скорая помощь» с успокоительным, это вполне эффективный способ держать маньяка под контролем.

— Спасибо, офицер, — подлизался Росс. — Я считаю, что вы с напарником спасли мне жизнь.

— Ничего, сынок, — скромно ответил констебль. — Мы лишь выполняли свой долг. Налогоплательщики отдают свои деньги за то, чтобы мы, полицейские, рисковали жизнью и здоровьем каждый раз, когда выходим на улицу.

— Тем не менее, — промычал Макдональд, — ужасно, что Обычный Гражданин не может чувствовать себя в безопасности с тех пор, как правительство запустило программу снижения расходов на общественные услуги.

— Ответ — сказать «нет» наркотикам и голосовать за либеральных демократов при каждой возможности! — умудрённо ответил коп.

Аманда Дебден-Филипс не могла поверить в свою удачу. Она договорилась навестить свою старую школьную подругу в Кеннингтоне, но суку задержали на работе. Жила она в многоподъездном разваливающемся доме вместе с несколькими нищими художниками. Питер Андерсон, полумифическая фигура Неоизма, стоял сейчас с одним из них. Дебден-Филипс сразу узнала легенду авангарда восьмидесятых, благодаря его длинной бороде и хвосту. Арт-администраторша быстро развела Пита на разговор о культуре тет-а-тет. Однако она понимала, что если сразу перейдёт к делу и спросит Андерсена о Неоизме, он тут же замкнётся в себе. Его молчаливость вошла в пословицу. Требовался ряд манипуляций, чтобы выкачать из него информацию о Неоизме.

— Абсолютно не согласен, — ревел Андерсон. — Арт-мир в восьмидесятые не продвигал ни единого мало-мальски ценного художника. Конечно, всякие курьёзные движения вроде Нео-Натуризма заработали свои пятнадцать минут славы в какой-нибудь галерее на Кингз-Роуд, но даже эти попытки оживить труп серьёзной культуры были весьма холодно встречены Мейфэром.

— Из ваших доводов следует, — хрустнула Дебден-Филипс, — что в восьмидесятые не рождалось сколько-нибудь достойного искусства!

— Этого я не говорил, — чирикнул Питер. — Наоборот, я утверждаю, что все достойные работы были созданы вне системы галерей.

— Не понимаю, о чём вы говорите! — объявила Аманда. — Вас послушать, так это было время консерватизма и конформизма. Если ваше утверждение истинно, несомненно, никто не участвовал в маргинальной деятельности!

— Вы игнорируете одну из самых важных групп двадцатого века, — в волнении проговорил Андерсон. — Вы забыли, что Сеть Неоистов активно работала как раз в это десятилетие?

— Я не забыла о Неоизме, — возразила Дебден-Филипс. — Я о нём никогда не слышала!

— Типично, — пробурчал Питер. — Вы — типичная равнодушная сука из арт-мира. Если прогуляться по парку Кеннингтон, можно увидеть место проведения Восьмого Международного Квартирного Фестиваля Неоистов. Он проходил внутри и снаружи многоподъездного дома в Олтон-Плейс!

— Расскажите мне о Неоизме, — пролепетала Аманда.

— Это слишком сложно, — у Андерсена задрожал голос. — Неделя уйдёт только на то, чтобы объяснить основы экзотерической интерпретации. Чтобы охватить эзотерический смысл движения, понадобятся годы тяжких духовных тренировок.

— Может, тогда дадите мне пару фактов? — простонала арт-администраторша. — Например, кто организовал группу?

— О, это несложно, — вспенился Питер. — Кельто-тибетский мистик по имени Янто. Он бродил по Атлантиде и Му, прежде чем они скрылись в волнах, и в результате этих путешествий обрёл мудрость. Оккультные силы Янто велики, например, он способен превращаться в пса. Он учредил Сеть Неоистов, чтобы привлечь новых учеников, которые помогут завершить Великую Задачу!

— Всё это здорово, — заорала Дебден-Филипс, — но только ничего не говорит мне о том, почему Неоизм является самым важным авангардным движением восьмидесятых!

— Искусство, — напыщенно ответил Андерсон, — это просто шифр, ключ, чтобы помочь бедному, обманутому роду человеческому бежать из этого мира теней. Сам по себе авангард ничем не ценен, арт-работы приобретают смысл, лишь когда их используют, чтобы открывать тайны вселенной!

Джонни Махач выполнил свои обязанности. Разные материалы и подробные указания для готовящейся интервенции Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет переданы Стивену Смиту. Ходжеса уже тошнило от ерундистики Хирам-Спартак, в которой он увяз. Однако в течение сорока восьми часов у Фронта Семиотического Освобождения возникнут серьёзные проблемы с законом. Это будет кульминацией мести скинхеда Дональду Пембертону и Пенелопе Эпплгейт. Когда за работу примутся копы, он сможет забыть об этом бреде про тайные общества. Может, даже они с «Рейдерами» захватят квартиру Дона и Пенни, раз уж она скоро освободится!

Бутбой убивал время в пабе в Далстоне. Уже давно прошло одиннадцать, когда он пошёл в Сток-Ньюингтон. «Фирма Финсбери» жила в большом сквоте на Мейнор-Роуд. Когда Джонни пришёл, вечеринка вовсю разгоралась. Из пары громадных колонок неслись «Trojan’s Greatest Hits», и полдюжины девушек-скинхедов танцевали вокруг кучки своих сумочек. Пара десятков присутствующих ребят крепко набралась, прежде чем опуститься до танцев, явно подсмотренных у давильщиков винограда.

— Слышь! — заорал Самсон Ходжесу в ухо. — Надо было тебе прийти минут на двадцать пораньше. Тут Худой приходил. Я дал ему в ухо, и он съебался! Сроду не видел, чтобы этот дрочила так быстро бегал! Но если бы он не спрыснул, мы бы его отпиздили. Я сказал ему, он — настоящий мудак, что пытался избить тёлку!

— А, хорошо, — философски вздохнул Джонни. — Если дальше некому будет въебать, можно будет кого-нибудь выебать. Мне нравится вон та шлюшка, та, которая в «сеточке» и обрезанных джинсах. Она крутит самой смачной попкой, какую я только видел за последний год!

— Лучше не лезь к ней, — предупредил Самсон своего лидера. — Она гуляете одним из «Фирмы Финсбери». Неправильно уводить у них тёлку, ведь это они всех здесь собрали!

И в этот момент появилась «Кэтфордская Шайка». «Фирма Финсбери» договорилась никогда не приглашать политиканов на вечеринки, но какой-то идиот забыл об этом важном правиле и сообщил тупоголовым о времени и месте действия. Все присутствующие понимали, что проблемы теперь — вопрос времени. Политики всегда мешали простым людям развлекаться, превращая самые простые вопросы в глобальные идеологические дебаты.

— Хватит уже этой этнической хрени, — объявил один из психов-наци, снимая альбом «троянцев» с деки. — Пора слушать британскую музыку!

Болван достал из хозяйственной сумки «The Strong Survive» Skrewdriver и шлёпнул на проигрыватель. Что на месте убило атмосферу вечеринки, ибо под это вялое дерьмо танцевать никто не мог. Стоило психу-наци выйти за пивом, как один из «Фирмы Финсбери» снова включил подборку реггей. Болван снова ломанулся к деке, но на этот раз её охраняла пара скинов.

— Твою хренотень мы слушать не будем, — объявил один из них. — Это наша вечеринка, и мы хотим танцевать. Skrewdriver — толпа плешивых рокеров, играющих плохой хэви-метал. Их музыка не имеет ничего общего с культом скинхедов, хочешь слушать это говно — слушай в другой компании, потому что мы на своих вечеринках ставим только реггей!

Кто-то разломил альбом Skrewdriver на два куска, что стало сигналом для массовой потасовки. Психи-наци пытались вырваться наружу, но у них на пути встали быстро соображающие скины. О черепа фашистов разбивались бутылки, а сапоги молотили по их мягким животам и яйцам. Через пару минут всё было кончено. Болванов выкинули на улицу. Прошло немало времени, прежде чем они собрались с ошмётками сил и поползли в ближайшее отделение «скорой помощи» зализывать раны.

— Почему эти политические мудаки всегда пытаются поломать нам кайф? — спросила одна из тёлок. — В последний раз, когда у нас была вечеринка, какие-то красные дрочилы пытались не давать нам танцевать под запись Принса Бастера, потому что она, мол, сексистская! Пиздец, блядь, ненавижу этих политических фанатиков, их надо…

— Видала, как я сейчас сапогом махал? — влез её бойфренд. — Наверняка вышибил кому-нибудь зубов!

 

Десять

ДЖОКА ГРЭХЕМА РАЗБУДИЛ серый рассвет, просачивающийся в незанавешенное окно. Он дёрнулся подняться, но запутался в простынях. С кровати свисали ремни для привязывания буйных пациентов, но их не стали застёгивать. Арт-критика так мощно накачали успокоительным, что, согласно медицинской теории, он должен был проспать минимум сорок восемь часов. К сожалению, психиатры, управляющие больницей, не приняли во внимание нервное возбуждение, которое иногда позволяет религиозным фанатикам совершать сверхчеловеческие подвиги. Грэхем, опуская ноги с кровати, изо всех сил пытался собраться с мыслями. И тут же отрубился, шлёпнувшись на пол.

Прошёл ещё час, прежде чем он пришёл в сознание. Которое как раз слегка прояснилось. Он вспомнил, как на него напали заговорщики из Сатанинских Неоистов, а потом его арестовали копы. Достаточно быстро он осознал, что его поместили в психиатрическую лечебницу. Арт-критик ощутил настоятельную потребность бежать отсюда, спасать Христианскую Цивилизацию от Легионов Антихриста! Вполне вероятно, что полиция и доктора находятся под прямым контролем иллюминатов. Придётся убивать этих ублюдков, если они встанут между ним и свободой!

В коридоре послышался шум. Дежурный разносил завтрак по палатам. Джок метнулся через всё помещение и прижался спиной к стене. В замке звякнули ключи, и дежурный распахнул дверь. Арт-критик схватил мудака за глотку и принялся душить. Лицо дежурного сперва покраснело, потом побелело, потом посинело, и он задохнулся.

Грэхем раздел труп, прежде чем привязать его к своей койке. Когда простыни и одеяла укрыли тело, получилось похоже, словно кто-то глубоко спит. Джок влез в одежду мертвеца. Джинсы свободно болтались у него на бёдрах, рукава на рубашке и свитере не доставали до запястий, но белый халат мужика скрыл эти недостатки. К счастью, ботинки оказались нужного размера.

Арт-критик прошёл по коридору. Шестой по счёту ключ открыл ворота, ведущие на территорию больницы. Грэхем, не сворачивая, пересёк ухоженный газон. Потом на пути его встал парк, и в конце концов впереди показалась кирпичная стена. Джок перелез через неё и оказался на просёлочной дороге. Он побежал по ней, пока не наткнулся на припаркованную машину. Арт-критик закоротил провода зажигания «кортины», и пару секунд спустя уже нёсся с рёвом в сторону Лондона.

Движение в Стритхэме нарушилось, и машины еле ползли, когда спустя двадцать минут экс-марксист достиг Брикстона. Он оставил машину в переулке. Снял белый халат и отправил его в мусорный бак. В Колдхарбор-Лейн Джок схватил за горло школьника. Тот перепугался до смерти и без разговоров отдал двадцать фунтов бумажками и кучу мелочи. Воровство — не грех, когда служит благим целям. А Грэхему нужны были деньги, чтобы покрыть расходы на одежду в секонд-хенде и дорогу до Поплара. Без наличности не остаётся никакой надежды, что арт-критик сумеет спасти Христианскую Цивилизацию от Заговора Сатанинских Неоистов!

Джонни Махач ещё не до конца проснулся, когда, повернувшись, наткнулся на женское тело. Скинхед застонал и вылез из постели. Ему стало лучше, когда он задвинул в центр подборку Maytals. «Barn Barn» помогла прочистить туман в голове, а после «54–46 That’s My Number» бутбою хватило энергии поплескать себе в лицо холодной водой и поставить на огонь чайник. Забойный ритм, пыхтящий из-под мелодичного голоса Фредерика «Чувака» Хибберта, помог Ходжесу забыть о свирепом похмелье. Джонни вернулся домой в пять утра, а потом два часа скакал на сучке, которая до сих пор храпит в постели. Учитывая, как он вчера набрался и что он спал от силы четыре часа, бутбой чувствовал себя чертовски хорошо. Вторая чашка чая и «Bim Today», вырывающийся из уорфдейловских колонок, подняли его дух. Осталось меньше двадцати четырёх часов до свидания с Атимой. Дела налаживаются.

Ходжес уставился в окно на Крисп-Стрит-Маркет, раскинувшийся на двадцать три этажа ниже него. Субботние утренние покупатели по-прежнему напоминали муравьёв, но что-то было неправильно. Механически точное течение запрограммированных жизней преобразилось, местные пролетарии действовали так, словно армия чужаков вторглась в их район. Громадная толпа собралась на южной стороне торговой территории. Рыночные торговцы отчётливо проигрывали выручку какому-то непредвиденному конкуренту.

Джонни ворвался в спальню и натянул свежие семейные трусы с Юнион Джеком. Схватил рубашку и любимые штаны. Сидя на кровати, завязал шнурки на ботинках. Этот припадок активности разбудил спящую тёлку. Джонни попытался вспомнить, как её зовут. Имя начиналось на «С», но не Салли, Сьюзен или Сара. Одёжка у неё была бросовая, кроме «сеточки». Слэш, вот как — её кликуха!

— Что случилось? — спросила боевая подруга.

— Что-то странное! — ответил Джонни. — Я такого сроду не видел!

— Но что такое? — настаивала тёлка.

— А хрен его знает, — признал Ходжес. — Поэтому я и хочу посмотреть, что же там происходит!

— Подожди, я пойду с тобой! — приказала Слэш.

— Собирайся бегом! — раздражённо ответил бутбой. — Не хочу всё пропустить!

— Налей мне чаю, пока я оденусь и накрашусь, — попросила боевая подруга.

Джонни потопал на кухню и поставил чайник на огонь. Постепенно до скинхеда дошло, что переполох на двадцать три этажа ниже может быть связан с Карен Элиот и Фронтом Семиотического Освобождения. Он сам передавал инструкции для Акции Неоистов в Попларе, но алкоголь, до сих пор бурлящий в его венах, мешал нормальной работе мозга. Всё равно, происходящее казалось невероятным. Он понимал, что задумка Элиот с хеппенингом в Крисп-Стрит-Маркет заставит Худого долго краснеть от стыда, но не мог поверить, что она взбаламутила местных настолько, что нарушила тупое течение их роботизированных жизней!

Мария Уокер не слышала, как её бойфренд, социальный работник, вернулся домой с покупками на неделю вперед. Внимание доктора целиком поглотила жёсткая порнуха, которую она взяла у Карен Элиот. Смотреть, как семнадцатилетние ребятки с идеальными телами достигают границ своих сексуальных возможностей в компании женщин среднего возраста, было весьма увлекательно. Уокер надо было обсудить важные вопросы с Бобом Сейлсбери-Смитом, но она решила, пускай он сначала сходит за продуктами.

— Что за мерзость ты смотришь! — спросил соцработник. — Я вошёл в «Общество Озабоченных Радикалов Против Порнографии», чтобы остановить безответственных людей, потребляющих антиобщественный материал, унижающий женьчин!

— Этот фильм называется «Юные хуи обслуживают сильно растянутую манду», — дала отпор Мария. — Название, конечно, дурацкое, зато действие зажигательное!

— Не могу поверить, что это происходит в моём собственном доме! — взвыл Сейлсбери-Смит. — Откуда в тебе столько порочности? Какой-то злодей-извращенец забил тебе голову пропагандой ненависти, нацеленной на развязывание сексуальной войны?

— He-а! — огрызнулась Уокер. — Я просто решила, что пора стать раскованной. С меня хватит дерьма, которым нас пичкают дрочилы вроде тебя, мечтающие подвергнуть цензуре даже воображение. Если бы всё шло так, как хочешь ты, мы бы жили в мире, населённом бесполыми роботами, патологически неспособными бросить вызов административной рутине бюрократов с замашками Большого Брата и прочим всем таким правильным подонкам.

— Что ты несёшь? — пролепетал Боб.

— Я говорю тебе, чтобы ты убирался из этого дома, и никогда больше не попадался мне на глаза! — заорала Мария. — Я говорю тебе, что ты в постели — полный ноль, и между нами всё кончено. Я в последнее время трахаюсь с ребятами из попларской банды скинхедов, и я поняла, чего мне так не хватало с тех пор, как мы с тобой познакомились! На самом деле один из них теперь будет жить со мной, он приедет через час!

— Я тебя не ударю! — объявил Сейлсбери-Смит. — Я не выношу насилия! Однако никуда я не уйду, это мой дом! И твой сопляк здесь жить не будет! Он наверняка начнёт избивать тебя, едва я выйду за дверь. Мужчины рабочего класса грубы и невоспитанны, вот почему я вошёл в партию лейбористов, чтобы цивилизовать их!

— Да уж, Бунтыча ты цивилизуешь! — взревела Уокер. — Он просто вышибет тебе мозги! Ради твоей же безопасности я советую тебе собрать чемодан и валить отсюда! Если ты останешься, с моего нового бойфренда станется решить, что ты хочешь уехать на «скорой помощи»!

— Не пытайся запугать меня! — рявкнул социальный работник. — Я остаюсь, это решено! К тому же, я по работе каждый день встречаюсь с хулиганами! Я знаю, как обращаться с ублюдками-пролетариями!

— Ты совсем съехал с катушек! — занервничала доктор. — Ребята, с которыми ты работаешь, сплошь калеки! Бунтыч приедет не в кресле-каталке, он прибежит в ботинках со стальными стаканами!

— В таком случае, — прохрипел Сейлсбери-Смит, — я возьму в гараже молоток. Может, я не выношу насилия, но это не значит, что меня запугают молокососы-расисты и сексисты!

— Кто сказал, что Бунтыч — расист? — нахмурилась Мария.

— Ты сказала, что он скинхед! — триумфально объявил социальный работник. — К тому же всем известно, что большая часть рабочего класса симпатизирует фашистам!

— Фанатичный мудак! — заорала Уокер. — Вся твоя левацкая поза просто прикрывает водоворот спинномозговых предубеждений!

Джонни и Слэш не первыми заметили, что Крисп-Стрит-Маркет облеплен плакатами с фотографиями школьниц, измывающихся над Худым. Они протолкались через огромную толпу, собравшуюся перед магазином телевизоров, и были вознаграждены зрелищем дальнейших издевательств на телеэкранах — спасибо пиратской передаче Карен Элиот.

— После футуризма, дадаизма, сюрреализма, ситуационизма, нового реализма, флуксуса и концептуализма приходит Неоизм! — бездумно выпевал голос через мегафон.

Как почти все присутствующие, Джонни Махач смотрел не на интервенцию Новых Неоистов Фронта Семиотического Освобождения. Центром всеобщего внимания стала Вера Уотсон, мать Худого, стоящая перед магазином. Она мгновенно стала звездой благодаря злобным соседям, которые раскрыли её личность назойливым журналистам.

— Девушке в этом фильме только пятнадцать, — взволнованно объявила репортёрша, делая непристойные жесты в сторону телеэкранов, — что вы чувствуете, узнав, что ваш сын — сексуальный извращенец?

— Питер — хороший мальчик, — огрызнулась миссис Уотсон, — у нас всегда были замечательные отношения. Я не замечала за ним ничего извращённого. Это не он в телевизоре, это какой-то электронный обман. Похоже на то, как злодеи подделывают смерть Арни в конце «Бегущего Человека». Съёмка слишком хорошая, чтобы быть настоящей!

— Если я верно поняла, вашему сыну двадцать четыре года, — настаивала журналистка, — и он является членом печально известной жестокой банды скинхедов под названием «Рейдеры».

— Мне больше нечего вам сказать! — дёрнулась Вера.

Медиа-шлюха сунула миссис Уотсон двадцать фунтов.

Решимость Веры соответствовала охвату её талии, но деньги вогнали гордую рабочую женьчину в состояние, граничащее с религиозным исступлением. Мать Худого жила в нищете большую часть жизни, и она взяла хрустящую банкноту так, как монашка ласкала бы статую младенца Иисуса. Как правильно предположила мажорная журналистка, небольшая порция бабла заставила миссис Уотсон сбросить защиту.

— Ну что, Вера, — прощебетала репортёрша. — Расскажи нам о сексуальных подвигах своего сына и этой банды скинхедов!

— Питер перебесился в своё время, — признала миссис Уотсон, — и в тех немногих драках, где он побывал, он всегда защищал себя как истинный англичанин, кулаками и ботинками. Мой сын никогда не пользуется ножами и пистолетами. Он всегда приглядывает за своей старой матерью, всю жизнь он прожил со мной. Школьные друзья Питера по большей части уже переженились, но ему никогда не везло с девушками. Спать с ним соглашались только всякие шлюхи, вроде Сары Остерли. Я слышала, что каждый мальчик в четвёртом и пятом классах местной школы уже успел кое-чего с этой развратницей! Может, Саре ещё пятнадцать, но она уже делала туда-сюда с сотнями мужчин! Питер, с другой стороны, переспал едва ли с парой женщин за всю…

Монолог Веры прервала мать Сары. Дженет Остерли провёл через толпу журналист, который отловил эту суку, когда она возвращалась домой откуда-то, где подрабатывала уборщицей. Дженет набросилась на мать Худого с кулаками, но мало что смогла поделать против своей более старой и тяжеловесной противницы.

— Моя Сара — хорошая девочка! — взвыла уборщица, оказавшись на земле. — Её развратил этот пидор, твой бестолковый сын. Тут все знают, что Худого арестовали за…

Голос миссис Остерли затерялся в рычании, когда окружающие люди бросились в драку. Бесчисленные междусемейные склоки раздирали местное сообщество, и эта стычка дала людям шанс вспомнить их. Люди поровну разделились на два лагеря, и сражение распространилось по всему Крисп-Стрит-Маркету.

— Великолепно! Сногсшибательно! — бурчали репортёры, пока их бригады техников снимали происходящее на камеры прямого включения.

Вера Уотсон не единственная в тот день отвечала на вопросы журналистов. Сэр Чарльз Брюстер давно привык манипулировать прессой и сознательно проговорился паре друзей, работающих на телевидении, что у него были личные отношения с Джоком Грэхемом, арт-критиком, превратившимся в обезумевшего убийцу. С ним тут же договорились насчёт интервью, так как общественность жаждала подробностей о человеке, который поутру задушил дежурного в психушке и совершил побег.

— Опишите мне, — расплылся в улыбке диктор Рональд Мактревор, — Джока Грэхема как человека.

— Он очень нестабилен, — авторитетно ответил руководитель «Прогрессив Артс Проджект». — Я неоднократно встречался с ним, и каждый раз он нападал на меня, словно опасный псих. На психологическом жаргоне подобных людей называют «истинно верующий», тот, кто фанатично предан мему, захватившему контроль над его сознанием. Сперва он был марксистом, но позднее переключился на христианский фундаментализм.

— А когда вы в последний раз его видели? — полюбопытствовал Мактревор.

— Вчера вечером! — объявил сэр Чарльз. — Всего за несколько часов до его ареста за нападение на художников и полицейских на Оксфорд-Стрит!

— Правда? — прошипел Рональд в притворном ужасе. — Расскажите поподробнее!

— Грэхем вломился в мой кабинет без предварительной договорённости и сбил секретаршу с ног, когда она пыталась не пустить его ко мне, — поведал Брюстер шокированной британской нации.

— Чего он хотел? — Мактревор принял вид опытного следователя.

— Он сказал, — прошептал сэр Чарльз, — что пришёл предупредить меня о входящем в моду арт-движении под названием «Неоизм». Грэхем утверждал, у него есть доказательства, что это вывеска для заговорщиков, пытающихся низвергнуть христианскую цивилизацию.

— Можно более детально? — спросил Рональд.

— Конечно, — согласился Брюстер. — Видите ли, Грэхем утверждал, что Неоизм был попыткой завершить работу флуксус-художника Йозефа Бойса. Как известно, Бойс был учеником оккультиста и основоположника антропософии Рудольфа Штайнера. В космологии Штайнера эволюция земли является результатом постоянного охлаждения и затвердевания духа в материю. Так что мы переходим от жидкой, аморфной, тёплой и подвижной формы в состояние твёрдое, закреплённое в форме, холодное и статичное. Это понятно?

— Да, — подтвердил Мактревор.

— Далее, — произнёс сэр Чарльз. — Божественное находится в горних духовных сферах, а камни — на дне материальной грани. Хотя дух наполняет всё сущее, остаётся опасность, что вещи посредине — например, растения, животные и люди — превратятся в камень. Штайнер предполагал, что для предотвращения такого хода событий необходим духовный лидер, который сможет обратить процесс вспять.

— Понятно, — вставил Рональд.

— Итак, — продолжил Брюстер. — Необходим Мессия, чтобы подогреть дух, наполняющий всё сущее. Этот Мессия может быть шаманом, учителем или художником. Бойс считал эту теорию руководством к действию для современных художников. Поэтому в своих скульптурах он использовал жир, который течёт, будучи нагретым, и застывает, когда охлаждён. Это вещество сочетается с войлоком, изолирующим материалом, созданным из шерсти животных. Поэтому когда Бойс прикреплял полосу войлока к груде жира, это был просто акт шаманства, попытка одухотворить материю.

— Но, — возразил Мактревор, — если Грэхем был религиозным фанатиком, ему должен был понравиться такой подход!

— Отнюдь, — парировал сэр Чарльз. — Грэхем — фанатичный протестант, верующий, что материя идёт от Сатаны. Источники, в которых Бойс черпал вдохновение, явно языческие, и поэтому входят в программу Антихриста по захвату власти над миром. Это, конечно, я поясняю образ мыслей того, кто верит в чушь, изрекаемую фундаменталистами, трясущими Библией!

— Идеи Штайнера и Бойса имеют явное родство с германской мифологией, — заметил Рональд, демонстрируя начитанность. — Знал ли об этом Грэхем, и если да, как он связывал их с Неоизмом?

— Грэхем сказал мне, — поведал Брюстер, — что прямая линия наследования связывает идеологию и деятельность Нацистской Партии Гитлера, Бойса и Неоистов. Он настаивал на том, что холокост был актом шаманской трансформации, разогревание и растворение формы, гностическое очищение!

— Страшная бестактность! — выплюнул Мактревор.

— Знаю, — согласился сэр Чарльз, — но она многое говорит о повреждённом рассудке Грэхема! Он уверен, что концлагеря были генеральной репетицией грядущего царствия Антихриста. Грэхем буквально верит, что Неоисты завершают работу, начатую Хирамом, когда он построил Храм Соломона, и в результате их деятельности мы войдём в эпоху Бедствий, предсказанную Библией!

— Фью! — присвистнул Рональд. — Грэхем окончательно ополоумел, если верит в такую ерунду!

— Именно об этом я и твержу вам последние десять минут! — триумфально закричал Брюстер.

— Стоп! — заорал продюсер, и интервью закончилось.

Карен Элиот смотрела поверх Ист-Индия-Док-Роуд на Крисп-Стрит-Маркет, который являл собой месиво из дерущихся тел. С её места вид на магазин телевизоров открывался лишь на мгновения. И всё равно было явно видно, что витрина расколочена и выставленных товаров больше нет на месте. Элиот наклонилась в глубь фургона и выключила пиратский транслятор. Аппарат выполнил свою задачу, передав отрывок СМ-хренотени тщательно отобранной целевой аудитории. Большая часть фильмов такого рода служила исключительно сексуальному удовлетворению. Однако, будучи показан в общественном месте, этот видеоматериал обретал возможность спровоцировать общественные беспорядки! Карен вскарабкалась на место водителя и отправилась в сторону Сити. Работа выполнена, и в результате социальная структура в этой части Ист-Энда расползлась по швам!

Джонни и Слэш тащили в Фицджеральд-Хаус только что спёртый громадный телевизор. Этот шедевр технологии капитально превосходил тот экземпляр, которым скинхед пользовался последние два года. Группа подростков выметнулась из подъезда, пока пара шла к лифту. Ребята гоготали, несясь к выходу, и Ходжес скоро обнаружил причину их веселья. Лифт отправили на верхний этаж. Джонни нажал кнопку вызова, и когда через пару минут двери открылись, отпрыгнул от языков пламени. Банда молокососов ограбила мебельный магазин, украла диван. Они облили его бензином и сунули в лифт, прежде чем поджечь.

— Пошли, — прошипел Ходжес Слэш. — Валим отсюда, того и гляди загорится весь говно-дом!

— А что с телеком? — спросила боевая подруга.

— В пизду телек! — ругнулся скинхед. — Мы никак не сможем поднять его в квартиру. Весь подъезд — огненная ловушка. Пойдём в Гринвич и пошастаем по рынку.

Джонни сгрёб Слэш за руку и потащил её на станцию наземного метро «Олл-Сэйнтс». Скинхед не узнал Джока Грэхема, который только что зашёл на платформу в сторону севера. Арт-критик сел не в тот автобус в Брикстоне и приехал в Пламстед. Теперь он добирался через Ист-Индия-Док-Роуд до Крисп-Стрит-Маркет. Сердце его упало, когда он увидел безумствующую толпу из сотен мужчин, женьчин и детей. Именно этого и добивались сатанинские заговорщики. Насилие, разразившееся вслед за хеппенингом Фронта Семиотического Освобождения, окажется на передовицах всех национальных газет, и привлечёт к Неоизму впечатлительных людей! Спартак заметил арт-критика и организованно увёл своих товарищей в спокойную атмосферу кофейни Уэст-Энда.

— Стойте, стойте! — взревел Грэхем. — Во имя Бога, я приказываю вам остановиться! Послушайте меня! Вас обманом заставили участвовать в сатанинском заговоре!

Никто и глазом не повёл в сторону христианского маньяка. Стёкла по-прежнему бились, полицейский участок полыхал, а товары сваливались в тележки, и их утаскивали домой счастливые покупатели-пролетарии. Человек в инвалидном кресле попросил закурить, и ему дали коробку с десятком блоков.

Джок спёр нож из «Стивз Бест Селлерс». Потом подошёл к подростку, который молотил собаку в наморднике бейсбольной битой по черепу. Грэхем вогнал лезвие в почку пацану, а когда вытащил его, с блестящей поверхности закапала тёмно-красная кровь. Следующей жертвой арт-критика стала молодая мать, набирающая сладости для своих детей. Потом он направился к пенсионеру и погрузил нож в шею старика.

— Я заставлю вас остановиться! — ревел Джок. — Даже если придётся убить вас всех! Вы — жертвы заговора по уничтожению христианской цивилизации! Где полиция, когда она нужна? Я скажу вам, они услаждают тело своё блудницами, купленными на взятки от иллюминатов! Что случилось с законом и порядком? Здесь должна быть христианская страна, но посмотрите на себя! Мужчины, женьчины и дети ведут себя, как стадо варваров! Я убью многих из вас, ибо гнев Господень обрушится на любого, кто нарушает закон!

Грэхем шёл по пешеходной зоне, протыкая каждого, кто не успел убежать с его дороги. Сильное движение по Ист-Индия-Док-Роуд не дало бунту перекинуться на юг к Айл-оф-Догз. Недавно отремонтированный торговый центр превратился в выпотрошенную оболочку. Фицджеральд-Хаус пылал. Беспорядки распространились на север до Ленсбери и Тевиот, где толпа поджигала дома известных местных либералов. Подонки, манипулировавшие местным населением ради собственной идеологической выгоды, готовились с лихвой отплатить за своё постоянное вмешательство в дела простых людей. Первого бывшего члена совета отловили на Зетленд-Стрит. Его вымазали в дёгте и изваляли в перьях, потом заставили пробежать меж двух рядов злых людей, которые били его палками и дубинами. Последним в ряду не оставалось ничего другого, кроме как пинать этого мудака сапогами. Мужик потерял сознание даже раньше, чем добежал до них.

Боб Сейлсбери-Смит битый час простоял в прихожей дома, где жил с доктором Марией Уокер. Он намеревался как следует отмудохать ублюдка, который трахает его девушку. Социальный работник собирался, когда голодранец появится, хряснуть его молотком промеж глаз. Мария заперлась в спальне наверху и тайком от Боба выкинула нож из окна на подъездную дорожку.

Бунтыч увидел нож, когда подошёл к двери, и на рефлексах подобрал его. И вот уже бутбой нажимает на звонок, дверь распахивается, и Сейлсбери-Смит кидается на скинхеда с поднятым молотком. Бунтыч ушёл в сторону и пронзил ножом сердце социального работника. Сейлсбери-Смит сделал по дорожке пару шагов, держась за грудь. Его майка с «Grateful Dead» моментально пропиталась кровью.

— Я убил его, убил ублюдка! — возликовал Бунтыч.

Социальный работник всё ещё сжимал в руке молоток, когда упал в канаву. Мария бросилась вниз и потащила бутбоя в дом. Там она распахнула Бунтычу объятия и страстно поцеловала его. Уокер чувствовала, как пульсирующее мужество скинхеда упирается в ширинку. Доктор хотела дикого садомазохистского секса, но понимала, что сначала придётся разбираться с полицией.

— Надо взять себя в руки, — объясняла Мария. — Тебе надо выглядеть так, словно ты ужасно расстроен случившимся. Ты только что убил человека с целью самообороны, и поэтому тебе хреново.

— Лады, — согласился Бунтыч.

— Иди в кухню, — продолжала Мария. — Порежь луковицу и натри вокруг глаз. Будет похоже, что ты плакал от раскаяния. Я вызову «скорую помощь» и полицию.

Доктор набрала 999, но номер оказался занят. Она продолжала жать кнопку дозвона, но безуспешно. Дозвониться до неотложной помощи удалось только через 20 минут, и даже тогда телефонистка не слишком заинтересовалась убийством.

— Алло, — прорыдала Мария, — моего бойфренда только что насмерть зарезали. Я думаю, это несчастный случай.

— Нет, — возразила телефонистка. — Есть точная идентификация убийцы. Это Джок Грэхем. Этот беглый маньяк на свободе в вашем районе, и он режет людей налево, направо и по центру. Число жертв уже измеряется двузначными цифрами. Грэхем вооружён и крайне опасен, если увидите ублюдка, не пытайтесь к нему приблизиться!

— Можете прислать сюда «скорую помощь» и полицию? — спросила Уокер.

— Может, завтра, — ответил голос на том конце провода. — У нас массовые беспорядки в Попларе, и все силы брошены туда! Мы не можем помочь всем, кто сейчас к нам обращается. Пожалуйста, подождите минимум неделю, прежде чем перезванивать и требовать помощи. Я запишу детали, но кроме этого мы сейчас ничего не можем сделать для вас!

Сара Остерли часто проводила субботы в Уэст-Энде. В модных шмотках и макияже школьница смотрелась минимум на восемнадцать. Ей легко удавалось получать приглашения домой или в отель от богатых мужчин. Сара сидела в кафе, где телевизор был настроен на Канал-9, когда передавали интервью Рональда Мактревора с Чарльзом Брюстером. Поэтому она сразу узнала руководителя «Прогрессив Артс Проджект», когда он спустя пару часов шёл по Олд-Комптон-Стрит.

— Эй, мистер! — заявила Остерли, преграждая путь арт-эксперту. — Ты тот парень, которого я видела по телеку, ты знаешь беглого психа. Так страшно, что ты знаком с убийцей, и так сексуально!

— Ты такая юная девочка, — развратно ответил Брюстер. — Хочешь заняться сексом с мужиком, которого показывают в прайм-тайм каждые две-три недели!

— Конечно! — пискнула Сара.

— Возьми меня под руку, — ответил сэр Чарльз, — кстати, лет-то тебе сколько? Шестнадцать? Семнадцать?

— Девятнадцать! — соврала Остерли.

Брюстер повёл девушку к «Галерее Отпечатка Пальца», где «Эстетика и Сопротивление» следили за выставкой «Новый Неоизм». Пенелопа Эпплгейт и Дональд Пембертон бесились из-за того, что пропустили хеппенинг Фронта Семиотического Освобождения в Крисп-Стрит-Мар-кет. Спартак настаивал на том, что раз они живут поблизости, их присутствие уменьшит накал страстей. К тому же, кто-то должен был следить за выставкой на Олд-Комптон-Стрит, пока она открыта для посетителей.

— Я собираюсь выебать эту девушку в задней комнате, — сообщил сэр Чарльз «Эстетике и Сопротивлению», входя в галерею. — Вы не против?

— Мы против! — заорала Пенни.

— Да вы знаете, кто я такой? — взвизгнул Брюстер. — Я руковожу «Прогрессив Артс Проджект», и я посвящён в рыцарство за вклад в культуру! Если вы не пустите меня потрахаться в задней комнате, я прослежу, чтобы ваши работы никогда больше не выставлялись!

— Сэр Чарльз, — льстиво обратилась к нему Эпплгейт. — Я более чем счастлива предоставить кухню для ваших сексуальных целей! Я просто не хочу, чтобы у вас были проблемы с законом. Эта девушка живёт рядом со мной в муниципальной квартире в Попларе, и я знаю наверняка, что ей только пятнадцать!

— Врёшь! — крикнула Сара и плюнула Пенни в лицо.

— Слушай, сука, — рыкнул Брюстер, повернувшись к Остерли. — Я точно знаю, что эта художница не стала бы врать о твоём возрасте, потому что я способен уничтожить её карьеру. Хоть я не меньше других люблю подростковую пиздятинку, я не собираюсь нарушать закон! Так что пошла на хуй!

— Дрочила! — прохрипела Остерли и выбежала на улицу. — Спорю, ты в своей несчастной жизни и не ебался ни разу!

— Спасибо за предупреждение, — улыбнулся Пенни сэр Чарльз. — В этом районе несложно найти легально доступную дырку со счётчиком на ней.

— Это совершенно лишнее! — просвистела Эпплгейт. — Я могу помочь вам губами, руками или полноценным сексом — и абсолютно бесплатно!

— Я выбираю отсос! — расплылся Брюстер. — Пойдём на кухню, и там твои губки побалуются с моей штучкой!

Джонни Махач расстался со Слэш в поезде на Гринвич около пяти часов. Боевая подруга собиралась к бойфренду на станцию «Ватерлоо», ему дали пару дней отпуска после окончания основного курса боевой подготовки в Пирбрайте. Скинхед пытался добраться назад в Поплар, но полиция закрыла наземное метро, и автобусы в Айл-оф-Догз тоже не ходили. Бутбой позвонил по специальной горячей линии, и телефонистка сказала ему, что Фицджеральд-Хаус сильно пострадал от огня во время беспорядков в Попларе. Ходжесу предложили временный приют, но он отказался, сославшись на то, что останется у друзей. Он радовался, что его дом сгорел, хоть при этом и лишился своих вещей, уж больно достало его это место, и вот выдался удобный случай переехать.

Когда Ходжес позвонил Марии Уокер, трубку снял Бунтыч. Он сказал, что добраться до хаты доктора не получится, потому что полиция перекрыла весь район. Бунтыч дал понять, что теперь у Марии живёт он, и Ходжесу будут не слишком рады, даже если он сумеет приехать. Карен Элиот не было дома, но автоответчик сообщил, что она будет на буги в «Питомнике» с девяти вечера.

Бутбой направил стопы через Гринвичский Пешеходный Тоннель, и дошёл до железнодорожной станции. Скоро он оказался в Уэст-Энде. Он пропустил пару стаканов во «Вкусе Жизни» на Кембриджской Площади, а потом потопал в «Питомник». Странно было идти в клуб в одиночестве. Обычно с ним шла вся бригада. Ходжес осознал, что «Рейдеры» остались в прошлом, если он столкнётся с Бунтычем или Худым, они получат пизды. Что же до Самсона и ТК, у них нет никаких амбиций, они так и будут прозябать в Попларе. Если они хотят поехать вечером на запад, Джонни с радостью встретится с ними в пабе — но он дал зарок, что ноги его больше не будет в Ист-Энде.

Диджей ставил старые записи Гоу Гоу, Карен Элиот появилась во время «Put Your Left Hand in the Air and Your Right Hand Down in Your Underwear» Redds and the Boys. Арт-звезда заказала пару пинт, но их променяли на танцпол, едва из колонок понеслась «Drop the Bomb» Trouble Funk. Джонни и Карен продолжали танцевать под «We Need Some Money» Чака Брауна и Soul Searchers, но вернулись к напиткам, когда диджей закрутил трек Rare Essence.

— Мне надо где-нибудь приткнуться, — сказал Джонни Карен. — Мою квартиру сожгли во время хеппенинга Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет.

— Не надо только делать вид, что это я виновата, — возразила Карен, — Ты помог спровоцировать бунт!

— Ладно, ладно, — разволновался Ходжес. — Но переночевать-то у тебя сегодня можно?

— Да, — неохотно ответила Элиот. — Но только на одну ночь, и спать будешь на полу. Любовник ты неинтересный, ты не способен отдаться своим мазохистским желаниям. Меня не возбуждают мужчины, над которыми я не доминирую.

— Эй, — вмешался тощий парень в костюме велосипедиста. — А где ваш приятель Худой? Я встречался с ним здесь на прошлой неделе и хотел бы снова его увидеть.

— Если встречу этого мудака, — взорвался Джонни, — откручу ему голову на хуй! Но я дам тебе его телефон, если обещаешь признаться его матери, что ты его любовник. Есть бумага и ручка?

— Подожди секундочку, — ответил велосипедист. — Позаимствую ручку у бармена!

 

Одиннадцать

ДЖОК ГРЭХЕМ УСТАЛ, как собака. Всю ночь он бродил по Ист-Энду, боялся преклонить голову, мол, вдруг успокоительное, до сих пор так и не выветрившееся, заставит его пересечь грань между глубоким сном и смертью. Арт-критик, превратившийся в обезумевшего убийцу, тащился по Брик-Лейн. Свет круглосуточной пекарни «Бублики» служил ему маяком, пробиваясь через серый туман рассвета. Грэхем вошёл в заведение, где сожрал два бублика со сливочным сыром и выпил чашку чая. Снаружи он купил поздний выпуск «Сандей Кроникл» у разносчика, который последние восемь часов продавал газеты таксистам и другим созданиям, населяющим ночной Лондон.

Газету венчал заголовок: 49 ЧЕЛОВЕК УБИТЫ ОБЕЗУМЕВШИМ АНТИНЕОИСТОМ ВО ВРЕМЯ БЕСПОРЯДКОВ В ПОПЛАРЕ. Джок пробежался по словесам глазами и пришёл в ярость, обнаружив, что мало того, что его святое жертвоприношение обозвали убийством, но и сами беспорядки приписал ему лживый журналюга, явная марионетка иллюминатов. Грэхем решил, что с этой клеветой необходимо разобраться, поэтому пошёл в лондонский Сити к Кроникл-Хаус, источнику лжи и злословия. По дороге он отлил бензина из бака «кортины», наполнив горючим молочную бутылку.

— Я хочу поговорить с редактором! — рявкнул Джок в приёмной.

— Боюсь, это невозможно, — ответил ему дородный мужчина среднего возраста, — она придёт не раньше десяти.

— Ты врёшь! — взорвался Грэхем. — «Сандей Кроникл» сроду не печатала правды, так что не вижу причин, почему я должен верить одному из её служащих!

— О, — ответил мужчина. — Я думал, вам нужна Мюриэль Браун, редактор «Дэйли Кроникл». Бетси Карвер, выпускающая воскресную газету, придёт не раньше завтрашнего вечера.

— В таком случае, — рявкнул арт-критик, — приведите фотографа, кто угодно сгодится!

— Зачем? — осведомился сотрудник «Кроникл».

— Затем, — объяснил Джок, — что я собираюсь покончить жизнь самоубийством. Когда ты приведёшь фотографа, я вылью на себя бутылку бензина и подожгу себя в знак протеста против клеветы, напечатанной на первой странице сегодняшнего выпуска!

— Только не надо портить мой ковёр, — огорчился служащий. — Давай договоримся, ты сожжёшь себя на улице, а я приведу фотографа!

— Ладно, — согласился арт-критик.

Грэхем вышел наружу и сел посреди дороги. Он облил себя бензином и достал из кармана зажигалку. Хорошо бы фотограф пришёл побыстрее, он промок, а от огня станет так тепло! Через минуту из окна на втором этаже высунула голову женщина с камерой.

— Отодвиньтесь чуть-чуть назад, чтобы хороший кадр получился, вот так! Не поджигайте себя пока. Всё, я готова, но постарайтесь корчить рожи пострашнее, словно вы в агонии! Я попробую с увеличением запечатлеть выражение вашего лица, получится отличная передовица!

Едва Джок запалил одежду, как его голову увенчал язык пламени. Огонь пожирал его тело, оставляя лишь кучу гротескно обугленных останков. Пару секунд Грэхему казалось, что он горит в аду, но он сразу убедил себя, что возносится на небеса. Потом на его чувства обрушилась невыносимая агония, казалось, что прошла целая вечность, и, наконец, арт-критик перестал чувствовать что бы то ни было. Лишившись всех инстинктивных желаний, Джок остался грудой мёртвой материи.

Карен Элиот была пронырой еще той, она не брезговала испачкать руки, если получалось сделать это безнаказанно. Поэтому-то она и оставила Джонни Махача в своей квартире в Блумзбери дрыхнуть на полу, а сама отправилась в Мейфэр. Элиот относилась к людям, появляющимся на арт-сцене, едва ли лучше, чем к уличным отбросам. Они были иной версией паразитов и заслуживали того же презрения, какое любой нормальный человек испытывает к джанки, отщепенцам и алкашам. Эту мразь надо уничтожать с полным безразличием, как давят каблуком таракана. К сожалению, репрессивная терпимость Британского государства означала, что массовые расстрелы на повестке дня пока не стоят. Так что Элиот временно занялась игрой на нервах врага.

В руках опытного бойца баллончик с краской становится оружием не хуже, чем АК-47. Карен изрисовала лозунгами Неоистов окна каждой галереи на улице. Остановившись на пару секунд, прежде чем отправиться на встречу за завтраком с сэром Чарльзом Брюстером, Элиот окинула взглядом свою работу. ПОТРЯСЕНИЕ, НИСПРОВЕРЖЕНИЕ, ПОРАЖЕНИЕ, сообщала эпиграмма из ранних дней движения. НЕОИЗМ ЯВЛЯЕТСЯ ВОПЛОЩЁННЫМ ПРИНЦИПОМ ИНФЛЯЦИИ В ТВОРЧЕСКИХ ИСКУССТВАХ, шла надпись по фасаду галереи, специализирующейся на работах концептуалистов и минималистов. А классическая формулировка УНИЧТОЖИМ СЕРЬЁЗНУЮ КУЛЬТУРУ сверкала люминесцентной краской на каждом здании по улице.

— Карен, дорогая! — пропел сэр Чарльз, когда дворецкий ввёл её в гостиную его особняка в Мейфэр. — Я так рад вновь видеть твою улыбку!

— Йо! — воскликнула Элиот, одновременно поднимая ладонь правой руки.

Дворецкий наливал кофе, а Карен тем временем развалилась на пышном диване. Она взяла круасан, поскольку знала, что Брюстер предпочитает завтраки в европейском стиле и выбора у неё нет. Арт-звезда размазала по горячему круасану щедро посоленное масло, но от варенья отказалась.

— Эта тема с Неоистами разрастается шире и быстрее, чем любое другое дело, в котором я участвовал, — улыбнулся Брюстер. — Похоже, что это самая успешная исторификация общепризнанно маргинального авангардного арт-движения за всю эпоху!

— Возбуждение от Неоизма ни с чем не сравнимо! — понесла Карен. — Он делает как щенков футуризм, дадаизм, сюрреализм, флуксус и ситуационизм!

— Ты права! — согласился сэр Чарльз. — Хотя на первый взгляд он кажется лишь пародией на классический авангард, его абсолютная бесполезность придаёт ему трансцендентное качество! Работы Неоистов настолько лишены содержания, что это потрясает! И в довершение всего прямо перед твоим приходом мне сообщили новость, что Джок Грэхем совершил самоубийство перед зданием «Кроникл»!

— Великолепно! — присвистнула Элиот. — Вы знаете, что лозунг ПОПЫТАЙСЯ УБИТЬ СЕБЯ широко эксплуатировался ранней группой Неоистов. Смерть Джока означает, что его крестовый поход на Неоизм породит новую волну заголовков. С таким освещением в прессе ценность работ Неоистов должна удваиваться каждую минуту!

— Думаю, она скорее утраивается каждую секунду! — чирикнул Брюстер.

Фронт Семиотического Освобождения проводил воскресную утреннюю встречу в «Галерее Отпечатка Пальца», потому что по воскресеньям выставка «Новый Неоизм» не работала. Члены группы радовались успеху «Попларского Хеппенинга», и в частности тому, что он попал на первые страницы национальной прессы. Между собой они не упоминали о том, что беспорядки спровоцировало пиратское телевещание, организованное их таинственными вождями. Впрочем, расползшееся по заголовкам известие о бойне, устроенной обезумевшим арт-критиком Джоком Грэхемом, тоже нечасто всплывало в разговоре.

— Святой Дух повеял и сделал меня Богом, — объявил Дональд Пембертон в энный раз, — и я думаю, это нечестно, что мы зависим от неких абстрактных руководителей ФСО. Посмотрите, чего мы вчера добились, «Попларский Хеппенинг» вошёл в число самых значимых арт-событий за всю мировую историю. Мы это сделали — мы с вами, не какие-то там тайные вожди, которым мы якобы служим. Я хочу контракт с галереей, и хочу его сейчас!

— Ага, — вставил Юджин Де Фрейд. — Дон прав, мы вызвали вчера охуенный шум, а наши имена даже не попали в газеты! Мы заслуживаем доверия и определённого признания. Здорово, что мы обеспечили движению Неоистов такое паблисити, но пока имя Фрейда остаётся за рамками истории, моя карьера топчется на месте!

— Вы должны веровать! — взревел Стивен Смит. — Тайные вожди помогли мне с контрактом и вам всем обязательно помогут!

— Тебе хорошо! — хныкнула Пенелопа Эпплгейт. — У тебя есть контракт с «Флиппер Файн Артс». Люди, стоящие за ФСО, не требуют, чтобы ты демонстрировал покорность, прежде чем въехать на волне рекламы в гламурный мир модных тусовок и художественного признания!

— Ой, да ладно! — возразил Спартак. — До сих пор всех дел было, что Эмма отобрала пару моих работ на следующую групповую выставку во «Флиппере». У меня будет собственная выставка в Уэст-Энде хорошо если в начале следующего года! К тому моменту вы все давно будете с контрактами!

— В пизду всё! — скривился Пембертон. — Скажешь Хираму, хрен я чего для него сделаю, прежде чем всех нас подпишут крупные галереи! Я устал делать людям одолжения, я хочу награды за свои труды!

— Этот спор ни к чему не ведёт, — сплюнул Смит. — Давайте поговорим о чём-нибудь важном! Почему бы нам не утрясти детали вечерней акции на кладбище Банхилл?

— Я не собираюсь раскапывать могилу Блейка! — зарычал Дон. — По крайней мере, пока Хирам не решит вопрос с галереями!

— У меня нет возможности связаться с Хирамом, — принялся убеждать Смит, — и вряд ли он до вечера свяжется со мной. Тайные вожди взъярятся, если мы не оскверним могилу Блейка, как было приказано. Если вы откажетесь сейчас, вам никогда не попасть в арт-мир. Если вы согласитесь принять участие в этом деле, я обещаю в следующий раз обсудить с Хирамом вопрос ваших карьер!

— А что случится, если мы не согласимся с твоим планом? — поинтересовался Пембертон.

— Мне придётся выгнать вас из ФСО и набрать на ваше место других людей! — заорал Спартак.

— Ладно, я пойду на сегодняшнюю акцию, — уступил Дон, — но потом я пальцем о палец не ударю, пока не получу контракт на руки!

— Аналогично! — пропели остальные в унисон.

Джонни Махач и Атима Шиазан встретились в «Гербе», рок-н-ролльном отстойнике в дебрях переулков в Кэмдене. В соседней комнате ска-группа играла обеденный концерт, но влюблённая парочка пропустила его, потому что после нескольких дней врозь им надо было многое сказать друг другу. Атима в кожаной мини-юбке и обтягивающем красном топике, с помадой и лаком для ногтей в тон, выглядела потрясающе. Джонни надел туфли, «ста-престы» и «шерман», и поэтому мало чем отличался от прочих скинхедов в пабе. Он считал, что музыка в ямайском стиле лучше «Ой!» не только из-за заразительного ритма, но и потому, что на неё ходят правильно одетые скинхеды, а не придурки, порочащие весь культ и по сути являющиеся не более чем лысыми панками!

— Мои родители до смерти хотят с тобой встретиться! — объявила Шиазан. — Сначала они обалдели, когда я сказала, что ты скинхед. У них мозги забиты ложью прессы, изображающей любого, кто бреет волосы, натуральным фашистом!

— Надеюсь, ты наставила их на путь истинный, — высказался Джонни по этому поводу. — Большая часть скинов не интересуется политикой вообще. Скорее, мы ценим в нашем движении ощущение собственной ценности, правильную одежду и веселую компанию. Как любой нормальный скин, я ненавижу идиотов-наци так же страстно, как и ублюдков-марксистов! Я патриот Британии, а не болванчик от политики!

— В конце концов, — продолжила рассказ Атима, — несложно было убедить предков, что ты обычный парень, наделённый сверхчеловеческой харизмой. Всё-таки без твоей помощи я бы никогда не вырвалась из круга «Марксист Таймс» и их техник контроля над мозгом. На самом деле мои мама с папой благодарны тебе, потому что знают, без твоего вмешательства я бы никогда не вернулась к ним. Когда я призналась маме, что безумно тебя люблю, она пошла к отцу, и он предлагает всё устроить, если дело дойдёт до свадьбы!

— Я, в общем-то, не против, — признался Ходжес.

— О, Джонни! — воскликнула Шиазан, обвив руками шею скинхеда. — Ты женишься на мне?

— Да, — робко ответил бутбой, — я хочу жениться на тебе. Боже, через пару недель мне исполнится двадцать четыре, пора уже остепениться, завести семью. Но хуй знает, что у меня будет с работой, у меня нет ни диплома, ни квалификации, я бросил школу в шестнадцать, вместо того, чтобы пойти в колледж, как ты.

— По этому поводу не переживай, — сказала Атима, прежде чем клюнуть скинхеда в щёчку. — Мой дядя как раз купил магазин на Карнаби-Стрит и говорит, что мы можем вместе им управлять. У него уже есть одна точка, торгующая хэви-метал атрибутикой, и он будет рад, если ты займёшься новым магазином, потому что там будет одежда для скинхедов и модов. Более того, над ним есть квартира, и мой дядя говорит, что ты можешь жить там, если согласишься работать у него!

— Отлично! — воскликнул Ходжес. — Всё, о чём я мечтал, W1 — адрес, интересная работа и прекрасная жена! Пошли, договоримся обо всём с твоей семьёй!

— Не торопись! — чирикнула Шиазан. — У меня есть ключи от квартиры, думаю, сперва надо пойти посмотреть на неё! Там нет мебели, но в одной комнате лежит матрас, и мы сможем придумать, чем бы на нём заняться!

— Ты станешь идеальной женой! — громыхнул Джонни. — Допивай! Я не трахался уже целую вечность!

Карен Элиот обедала с Амандой Дебден-Филипс в баре «Уимпи» на Беруик-Стрит. Эту британскую сеть фаст-фуда на заре девяностых скупил «Бургер Кинг», но с тех пор, как он начал работать по системе франшизы, многие заведения откололись и вернули себе старое имя. Для Элиот визит в «Уимпи» был поводом предаться ностальгии, потому что в юности она провела немало часов, тусуясь в бургер-барах. Дебден-Филипс впервые ела в «Уимпи», так что арт-администраторша решила считать это новым опытом, хотя еда ничем не отличалась от той, что предлагают другие точки фаст-фуда, куда она ходила по наущению Карен.

— Не знаю, как тебе удаётся столько есть и сохранять такую фигуру! — восхищённо проворковала Аманда, когда Элиот зарылась в тарелку. — Молочные коктейли, которые ты так смачно поглощаешь, должны ужасно толстить!

— Рассказать секрет? — прошептала Карен.

— Да, да! — принялась молить Дебден-Филипс.

— Что я делаю, — прикололась Элиот, — иду в туалет и выблёвываю всё съеденное!

— Ты серьёзно? — спросила арт-администраторша.

— Нет, — призналась Карен, — но я считаю, что расстройство питания является феноменом в стиле Неоистов, оно представляет одновременное торжество и критику культуры потребления. Кстати, от него же страдали лучшие панки и рэпперы, все, от «Х-Ray Spex» и «Sigue Sigue Sputnik» до «Fat Boys». Наверно, наркотическое безумие рейв-сцены ранних девяностых является образцом этой шизофренической реакции на всё постмодернистское, хотя поздняя субкультура была столь великолепно хаотичной, что любая попытка её обобщить казалась пародией!

— Забудь ты про этот поп-мусор! — чирикнула Аманда. — Молодёжную культуру убедительно обошёл Неоизм! Посмотри в газеты, они страница за страницей пишут о бунте в Попларе. Запланирована куча телепередач, и значит, никто не будет сомневаться, что авангард вернулся в мейнстрим!

— Мне казалось, я уже говорила, — возразила Элиот, — что мейнстрима больше не существует В среде теоретиков постмодернизма, начиная с Лиотара, уже стало клише, что мы живём в мире расширяющихся границ!

— Всё это здорово, — хрюкнула Дебден-Филипс, — но люди редко читают теоретические книги. На самом деле, даже те, кто выучил пару крылатых фраз из обзоров на эти книги, и то представляют крошечное меньшинство среди любителей искусства. Надо брать в расчёт коллекционеров с большими деньгами! Яйцеголовые студенты могут писать кипятком от французских интеллектуалов, но невоспетые герои арт-мира — успешные бизнесмены, покупающие картины по розничным ценам — куда больше ценят иконы, чем идеи!

— Согласна! — триумфально закричала Карен. — И поэтому интересуюсь поп-культурой с её системой звёзд, основанной скорее на лести, нежели на интеллектуальных заслугах.

— Когда я была ребёнком, — вспомнила Аманда, — у меня были куклы Битлов, которые друг семьи подарил моей старшей сестре. Я любила пытать ублюдков, втыкать в них булавки и представлять, как у чудесной четвёрки болят головы и прочие части тела. Я взрослела, и фантазии становились всё сложнее. Я начала выискивать в медицинских атласах тропические болезни, а потом лежала в кровати и воображала, как вся группа подхватывает какую-нибудь малярию во время отдыха в экзотической стране. Когда мне было четырнадцать, я отрезала кукле Джона Леннона голову и тогда испытала свой первый оргазм! Я была на седьмом небе, когда услышала, что Марк Чепмен его убил.

— У меня, — объявила Элиот, — это были «Вау City Rollers». Девчонки в школе с ума сходили по ребятам из этой группы. Мне же они казались отстоем, я любила Элиса Купера, хотя ретроспективно вынуждена признать, что «Shang-А-Lang» является классикой поп-музыки. Ну вот, я всегда спрашивала подруг, что они будут делать, если Роллеры, за которых каждая хотела замуж, женятся на другой. Мы погружались в безумные фантазии о пытках и казнях. Одна девушка была одержима Лесом Маккеоуном, и я сумела убедить её, что он сделал ребёнка одной фанатке. И она нарисовала в голове целую картину, как свяжет этих двоих, вырежет ребёнка из живота этой шлюхи и заставит Леса сожрать. Если вдуматься, люди очень противоречиво относятся к своим идолам, ведь потрясающе насыщенные отношения любви — ненависти появляются между людьми, которые даже никогда не встречались!

— Вот почему я всегда предпочитала арт-мир поп-индустрии, — вставила Дебден-Филипс. — Высокая культура честнее и демократичнее, люди, покупающие картины, часто общаются с художниками, которые производят объекты их коллекционирования.

— Бред, — возразила Карен. — Высокая культура основывается на элитаризме. Наиболее демократичная форма развлечения в современном обществе — порнография, она демонстрирует механизмы спектакля, превращая актёров в символы, и тем самым разрушая саму идею системы звёзд. Что касается поп-музыки и живописи, большая часть людей считает отдельных художников действительно уникальными, тогда как на деле они полностью взаимозаменяемы. Надо быть идиотом, чтобы сделать такую ошибку, когда имеешь дело с порнографией!

Джонни Махачу квартира на Карнаби-Стрит понравилась. Там нашлось две спальни, гостиная, удачные ковры и большие шкафы! Кухня была отремонтирована, даже имелся мусоропровод! Однако, не считая пары разбросанных подушек и матраса, мебели не оказалось.

— Кто здесь живёт? — невинно спросил Ходжес, обнимая Шиазан. — Кто-то здесь недавно трахался.

— Это моя двоюродная сестра, Бхавна, — объяснила Атима. — Не говори об этом с моими родителями, но она рейверша. Она любит клубиться, в процессе снимает ребят и тащит их сюда ебаться. У неё толстая задница, и ей нравится, когда её дрючат в жопу!

— Как с ней встретиться? — поддразнил Атиму Джонни.

— Скоро познакомитесь, — засмеялась Шиазан. — Но она тебе не понравится.

— Почему? — спросил скинхед.

— Бхавна — матёрая нимфоманка, — театрально прошипела Атима. — Из-за болезни ей нужны мужики, но ей нравится наказывать парней, которые пользуются этой слабостью! Посмотри, вон в том шкафу!

Бутбой сделал, как было сказано, и тут же покачнулся в ошеломлении. Дно специального шкафа усеивали хлысты, цепи, ошейники, наручники и прочие атрибуты сексуальных перверсий. Ходжес мог с удовольствием выпороть девушку, которая тащится от грубого обращения, но считал глубоко противоестественным, что кто-то может захотеть поменять ролями мужчину-господина и женщину-рабыню.

Атима подобралась к бойфренду и завела ему руки за спину. Она нашла пару наручников около кровати и теперь сумела защёлкнуть их на одном запястье, прежде чем Ходжес осознал, что происходит, и вырвался из её захвата. Джонни развернулся и схватил Атиму. Секунду спустя невеста бутбоя лежала у него на коленях со спущенными колготками. Ягодицы Шиазан были круглыми и крепкими, такая попка просто создана для порки. Ходжес поднял руку и со шлепком опустил на нежную плоть Шиазан.

— Уй-я! Больно! — заверещала Шиазан. — Хочешь отшлёпать меня, делай это левой рукой, на правой наручник, ты им охуенно попал!

— Надо его снять на хрен, — предложил Джонни. — Только мешается. Где ключи?

— Шут его знает, — ответила Атима. — Видишь их где-нибудь?

— Не-а, — вздохнул Ходжес.

— Знаешь что, я позвоню сестре, — триумфально воскликнула Шиазан.

Она натянула колготки, сбежала по лестнице и подошла к телефонной будке на той стороне улицы. Джонни смотрел на неё из окна. Она оживлённо поговорила пару минут, а потом вернулась.

— Бхавна сказала, что увезла ключи домой, — объявила Шиазан. — Она сейчас их привезёт.

Дальше не происходило ничего утончённого. Скинхед ухватил свою девушку и прижал к матрасу. Когда он содрал с неё трусики, он обнаружил, что она вся течёт.

Шиазан явно возбудилась, рассказывая сестре, что пыталась приковать своего бойфренда. Атима расстегнула ширинку Джонни и вытащила его хуй поверх резинки трусов с Юнион Джеком. Скинхед проложил себе дорогу в пизду Атимы. Ему хотелось заставить её кончить раз шесть-семь, и чтобы в это время приехала Бхавна. Ходжес был уверен, что его девушке понравится выглядеть законченной шлюхой!

Карен Элиот и Аманда Дебден-Филипс после встречи за ланчем отправились посетить салон, который проходил по воскресным вечерам в шикарной квартире на Набережной Челси. Флориан Кремер, который собирал эти встречи, будучи отставным дипломатом, дружил с самыми эксцентричными членами лондонской газетной братии. Среди гостей можно было встретить членов парламента и послов, обилие художников, социальных реформаторов без счёта, множество академиков, толпу изобретателей и представителей всех форм масс-медиа.

— Ты чем занимаешься? — спросила Элиот женщину, стоящую рядом.

— Меня зовут Мария Робинс, я личная помощница барона Гобино, — ответила женщина.

— А я его знаю! — воскликнула Карен. — Чудак-иностранец, который думает, что британские тюрьмы — это позор, и их надо позакрывать.

— Именно, — заявила Робинс. — Люди рождаются по сути своей хорошими, это зло свободного предпринимательства и порнографии заставляет их совершать преступления.

— Я — Неоистка, — заметила Элиот, — и я считаю, что проблемы начались после отказа от ритуальных королевских казней. Сегодня, конечно, мы живём при демократии, поэтому древние традиции необходимо и восстановить, и осовременить. Правительство должно собирать информацию о людях, а потом проводить референдумы на тему, пора их уже вешать или ещё нет.

— Вы верите в смертную казнь! — недоверчиво выдохнула правозащитница.

— Всё куда сложнее, продолжила Карен. — Представьте, я собрала бы компромат на нескольких осуждённых детоубийц и террористов, и на дюжину людей, случайным образом выбранных из избирательных списков. А потом предложила проголосовать, вешать их всех или отпустить предполагаемых преступников невредимыми!

— Это варварство! — взвыла Мария.

— Нет, — возразила Элиот. — Это способ возродить ритуальные королевские казни в демократической системе, где электорат выступает в роли монарха. Вышло бы забавно, и я уверена, преступники с пожизненными приговорами не будут возражать. Такая система будет работать как лотерея с вероятностью для обезумевшего психопата оказаться на свободе!

— Ужасно, ужасно! — бормотала правозащитница, волоча ноги через комнату.

— Привет, я психогеограф, — сказал мужчина, представляясь Карен. — Я невольно подслушал ваш разговор и думаю, что это отличная идея. Я бы хотел ещё предложить принудительную безработицу для каждого в возрасте между двадцатью семью и тридцатью!

— Я тоже! — согласилась Элиот. — Наверно, мы оба воспринимаем вклад Йорна в ситуационизм более значимым, чем почти редукционистские теории Дебора!

— Да, да! — искренне воскликнул психогеограф.

— Карен, на минуточку, — сказал хозяин, беря арт-звезду за руку. — Тебе обязательно надо встретиться с Мартином Гортоном, он археолог.

— Хорошо, — вздохнула Элиот.

— Мартин, — поприветствовал Кремер мужчину, словно они давние друзья, хотя, похоже, это была их первая встреча. — Познакомься, это художница. Она со своими друзьями-малярами расточает мировые ресурсы. Расскажи ей, как искусство привело к разрушению греческого государства, тогда, может быть, она найдёт себе работу, укрепляющую Западную Цивилизацию.

— Вы бывали здесь раньше? — осведомился Гортон.

— Да, — призналась Карен. — Кремер говорит, что ненавидит художников, но я его взгляды не воспринимаю всерьёз. Лет пять назад он дал постоянное приглашение в свой салон всем художникам из моей галереи, и вот я до сих пор им пользуюсь, это и рабочее общение, и приятный способ провести воскресный вечер. А вы, вы здесь впервые?

— Да, — признал Мартин. — Меня привёл друг, он сказал, что герр Кремер захочет услышать об исследовании, которым я занимаюсь. Оно демонстрирует, что опасения Платона, касающиеся разрушительной роли художников и поэтов в греческом обществе, были небезосновательны.

— Я тоже хочу об этом услышать! — воскликнула Элиот. — Скорее, расскажите мне.

— Эй, вы, двое, — Флориан прервал разговор прежде, чем он успел начаться, — я хочу познакомить вас с анархисткой, она думает, что решить проблемы нашего общества может лишь кровавая революция.

— Я не совсем анархистка, — пробормотала девушка, когда хозяин ушёл. — Мне не нравятся утопические идеологии, меня куда больше впечатляет насилие как форма коммуникации и моральные свойства, которые оно в себе несёт.

— Это увлечение близко к моей работе над древними греками, — заметил археолог.

— Эй, вы, — прервал их Кремер, сунув книгу в руки Карен, — я хочу, чтобы вы познакомились с писательницей, это одна из её книг.

Таким образом вечер быстро прошёл. Хотя ни Карен, ни Аманда не сумели завершить ни один из начатых разговоров, они встретились с чёртовой уймой народу. С некоторыми людьми контакты будут продолжаться, и это весьма поможет таким разным карьерам двух женьчин.

Атима Шиазан и Джонни Махач занимались этим, как кролики, минут двадцать. Они оба слышали, как открылась входная дверь и в квартиру вошла Бхавна. Дальше не происходило ничего утончённого, впрочем, это было и не нужно, потому что и Джонни, и Атима хотели унизить партнёра. Каждый притворялся, что не слышит гостью, которая идёт в комнату, где они ебутся.

— Я хочу сверху! — застонала Шиазан.

Скинхед уступил просьбе девушки, и они поменялись местами, не прерывая половой акт на скорости 120 ударов в минуту. Хотя Ходжесу пассивные роли не нравились ни в сексе, ни в жизни, он хотел увидеть выражение лица Бхавны, когда та застанет двоюродную сестру, скачущую на скинхеде! Джонни не знал о том, что девушки сговорились во время телефонного разговора научить бутбоя радостям связывания и подчинения.

Это скинхед испытал шок, когда Бхавна ввалилась в комнату, не моргнув глазом. Она вцепилась в руки Джонни и завела их ему за голову. Атима прижимала бойфренда к матрасу, ускоряя движение на его трепещущем мужестве. Ходжес осознал, что происходит, и принялся яростно отбиваться от привлекательной сестры своей невесты. Может быть, у Бхавны всё получилось бы, если бы ей надо было только защёлкнуть наручник на левой руке скинхеда. Но увы, Джонни зацепил оба его конца на правой руке, чтобы тот не мешался в процессе ебли.

Когда Бхавна расстегнула один браслет, бутбой защёлкнул его на её левом запястье, так что они оказались прикованы друг к другу. Потом он вырвал у девушки ключи и освободил свою правую руку, а потом сгрёб фетишистку и сковал ей обе руки. Атима вовсю кончала, прыгая на своём скачущем мустанге, но Джонни извернулся под ней и сбросил её с члена. Мини-юбка Бхавны задралась до талии, Ходжес вцепился в её белые трусики и стащил их до колен.

— Остановись! Остановись! — закричала Атима, молотя кулаками бойфренда по спине. — Так не прикольно! Мы хотели сковать тебя, завязать глаза и заставить лизать пизду. Но если ты не согласен на мой вариант, я не позволю тебе трахать мою сестру!

— Так нечестно, — хрюкнул Ходжес, — я её переборол и заработал право насладиться сексуальным и ощущениями от активной роли!

— Ни за что! — взвыла Бхавна, натягивая трусики. — До того, как Атима занялась этой коммунистической херотенью, мы часто устраивали с ребятами любовь на троих. Мы их сковывали, пороли и ебали пизда-в-рот, пизда-на-хуй. Вы с Атимой собираетесь пожениться, может, ей хочется, чтобы ты вылизал мой клитор, но ни за что она не будет сидеть и смотреть, как ты дрючишь меня в пизду!

— Именно! — влезла девушка скинхеда. — Если ты не хочешь участвовать в мазохистских забавах, я прослежу, чтобы ты оставался строго моногамным!

— Ох, — хныкнул Джонни, подумав о W1-адресе и о том, что он не хочет его терять, — думаю, оно того стоит!

Худой с матерью остались у родственников в Вест-Хэме. Их собственную квартиру сожгли во время беспорядков в Попларе, в которых погибла младшая сестра Питера, перепугавшаяся настолько, что не сумела убежать от разгневанной толпы, требующей крови Худого. Рабочий класс, составляющий большинство жителей Поплара, плохо воспринял тот факт, что Питер предавался садомазохизму с пятнадцатилетней школьницей. Хотя большая часть разъярившихся парней отдала бы правую руку за возможность понюхать трусики нимфетки, прилюдно никто из них в этом не признался бы.

— Можно добавки? — спросил Худой, проглотив яичницу на тосте.

— Нет, Питер, — ответила тётушка Дорис. — Тебе придётся отрастить волосы и сбросить вес, чтобы тебя не узнали на улице. Когда похудеешь килограмм на двадцать, я пошлю Майкла, он купит тебе нормальную модную одежду!

— Но мне нравится быть скинхедом! — возразил Уотсон.

— Не спорь, — рявкнула Дорис. — Твоя мать не умела строго с тобой обращаться, пока ты был маленьким, и в итоге ты вырос жирным неряхой. Вряд ли ты согласишься стать мёртвым скинхедом. Так что, пока не сменишь внешность, ты не сможешь уйти из этого дома, а я не хочу, чтобы ты постоянно путался под ногами.

— Хуя себе! — матюгнулся Худой.

— И в своём доме я не позволю тебе использовать грубые слова, молодой человек! — прошипела тётя Питера, ухватив его за ухо. — Проси прощения или я выкину тебя на улицу!

Прежде, чем скинхед успел выразить своё сожаление по поводу плохого воспитания, звук ударов во входную дверь заставил его метнуться в заднюю часть дома.

— Никому не двигаться, — объявил в мегафон властный голос. — Это полиция. Дом окружён снайперами. В каждого, кто попробует убежать, будут стрелять!

Худой не мог в это поверить! Он не сделал ничего плохого, так какого хрена его припёрлись арестовывать с такой помпой? Мысли метались в его мозгу. Может быть, чопорная внешность его тёти прикрывала торговлю оружием, наркотиками и детским порно? Может, копы ошиблись и приехали не по тому адресу. Бутбой не боялся полиции, может, они приехали, чтобы защитить его от банды обезумевших виджиланте. Ни к чему делать ноги, если на улице вооружённые копы, так что Питер уселся и принялся ждать, как всё обернётся. Через пару секунд его уложили мордой вниз на полу, и дуло пистолета прижалось к затылку. Коп в форме сковал ему руки за спиной, одновременно информируя его о правах.

— Питер Уотсон, вы арестованы за сексуальную связь с несовершеннолетней девочкой и подстрекательство к бунту посредством публичной трансляции съёмки противозаконных половых актов. Вы имеете право на молчание, и я должен предупредить вас, что любые ваши слова будут записаны и могут быть использованы против вас в суде.

Джонни Махач в прекрасном настроении стоял перед входом на Банхилл-Филдз со стороны Сити-Роуд. Городские власти Лондона открыли для публики бывшее кладбище диссентеров, занимающее четыре акра к северу от «Квадратной Мили». Внутри в беспорядке разбросаны могилы, в том числе Уильяма Блейка, Джона Беньяна и Даниэля Дефо. Активистам Фронта Семиотического Освобождения было приказано вломиться на кладбище через ворота со стороны Банхилл-Роу, потому что на этой тихой улочке ночью им бы никто не помешал.

Еле слышный шум движения по кольцу на Олд-Стрит был поглощен грохотом болторезных станков, которыми ФСО вскрыл замки на западных воротах. До ушей скинхеда донёсся шёпот, сообщивший, что жаждущие признания художники идут по кладбищу к монументам, возведённым в честь Блейка, Беньяна и Дефо. Бутбой мрачно улыбнулся, услышав, как звенит кирка по мостовой, окружающей эти памятники. Удовлетворённый тем, что преступление совершается, Ходжес пошёл к телефонной будке на Олд-Стрит.

— Добрый вечер, — промурлыкал голос в трубке.

— Здравствуйте, — ответил Джонни. — Это полиция?

— Это штаб-квартира полиции Лондонского Сити, — ответил голос.

— Я хочу передать сообщение об осквернении могилы Уильяма Блейка на кладбище Банхилл!

— Да? — голос напрягся.

— Группа художников выкапывает останки поэта прямо в этот момент! Они считают это действие своеобразным хеппенингом. Я так понимаю, их сильно разозлило освещение в прессе вчерашних беспорядков в Попларе.

Ходжес повесил трубку. Он сказал достаточно, чтобы через несколько минут множество полицейских машин тихо подъехало по Сити-Роуд. Достаточно, чтобы заставить копов перекрыть Банхилл-Роу, а потом с автоматчиками арестовать ФСО. Достаточно, чтобы обеспечить Дональду Пембертону и Пенелопе Эпплгейт пару лет за решёткой. Больше они никогда не будут доставать соседей безвкусными подборками джазовых мелодий. Джонни отправился в круглосуточную кондитерскую в Брик-Лейн. Ему захотелось поужинать, прежде чем вернуться на автобусе в центр города.

Не найдя костей под монументом Блейка, Спартак приказал своим войскам выкопать тела на других участках. Ни останков Дефо, ни останков Беньяна они не нашли. Перелопатив землю в куче обычных могил, ФСО отрыл пару черепов. Спартак стянул штаны и надрочил на добычу. Скоро он покажет своим последователям, на что способна магия в стиле Кроули, и это будет куда веселее, чем блейковская версия реформированного друидства.

— Хотел бы я отрыть труп какой-нибудь сучки, — ругнулся Спартак. — Уж я бы исполнил над телом греческий обряд. Но тут ничего нет, могилы слишком старые. Последнее захоронение здесь было в 1860-ом!

Лидер Ложи и его последователи так углубились в фантазии, что не слышали, как копы окружают кладбище. Вооружённые констебли расположились через интервалы в шесть ярдов вокруг ограды, и выбраться стало невозможно. Только когда полицейские прожектора осветили территорию, члены ФСО осознали, что они здесь уже не одни.

— Вы окружены вооружёнными стрелками, пожалуйста, пройдите к восточным воротам, руки за голову, — объявил через мегафон голос.

— Что нам делать? — спросила Пенни Эпплгейт.

— Раздеться и наброситься на ублюдков, — взбеленился Спартак.

— Ты охуел! — возразил Дон Пембертон. — Нас всех перестреляют!

— Дон прав! — пропели в унисон остальные члены ФСО. — Придётся сдаться.

— Эти цвета не линяют! — крикнул Спартак, бросаясь к Сити-Роуд. — Магия Кроули защитит меня!

Раздался автоматный треск. Пули вонзились в вождя Ложи, и он обрушился на землю в лужу крови. Другой полицейский расстрелял остальных членов ФСО. Безумное нападение Стивена Смита дало копам оправдание для массового расстрела. Хотя либеральные правозащитники из-за гибели всех членов этой преступной группировки теперь будут несколько дней строчить отчёты, в долгосрочном периоде простые налогоплательщики сэкономят на стоимости судебного разбирательства.

 

Эпилог

«ПИТОМНИК» ПЕРЕЕХАЛ С исходного места в Сохо на глухую улочку у станции «Юстон». Карен Элиот в клубе наслаждалась вечером ностальгии по девяностым. Она бухала со своим издателем, Фионой Бут. Танцпол заполонили рейверы, бросившиеся отрываться под «Leonard Nimoy» Freaky Realistic. Карен до сих пор оставалась на арт-сцене величиной большой и постоянной, но после публикации её первой книги, «Класс Как Театр», о ней заговорили и в мире букв. Фиона отправилась в дамскую комнату, а Элиот прокручивала в голове серию колкостей, которые собиралась отпустить во время телевизионного интервью вечером в воскресенье.

— Привет! — рявкнул Джонни Махач, хлопая арт-звезду по плечу. — Давно не виделись!

— О, Джонни, привет, — пробормотала Карен, оборачиваясь. — Какими судьбами?

— Мы с тобой познакомились в этом клубе, — проорал Джонни. — Тогда он ещё был в Сохо, помнишь? Я постоянно сюда хожу, по крайней мере ходил, пока не женился, это Атима, моя хозяйка.

— Привет, — сказала Атима Ходжес, протягивая руку.

— Привет, — отозвалась Карен, когда они обменялись крепким рукопожатием.

— Я вас знаю? — спросила Атима.

— Не думаю, — ответила Элиот, качая головой.

— Знаю! — объявила жена скинхеда. — Я читала вашу книгу «Класс Как Театр». Я полностью согласна с вашими тезисами, можно получить большое удовольствие, ниспровергая гиперболизированную моду и обычаи, связанные с разными классами. Как вы указывали, класс — понятие текучее. Посмотрите на Джонни, он одет как скинхед, и кажется, что он из рабочего класса. На самом деле моя семья отдала под его начало магазин, и экономически он относится к мелкой буржуазии. У меня университетское образование, а сейчас я помогаю Джонни в магазине — но я хотела бы устроиться работать в издательский бизнес, чтобы одновременно сыграть и на своей бесклассовости, и на принадлежности к среднему классу!

— Когда я познакомилась с Джонни, — объявила Карен, — у него была банда скинхедов. Одного из его приятелей звали Бунтыч. Теперь он живёт с доктором Марией Уокер и работает в лондонском Сити. Бунтыч хорошо устроился. На самом деле, как и я, он доказывает, что класс — что угодно, только не судьба. Надо разобраться с ним, и наслаждаться результатом. Когда ты проник своим сознанием в коды, их можно безнаказанно ломать!

— Джон, — упрекнула Атима. — Ты никогда не рассказывал о Бунтыче!

— Он мудак, — ответил скинхед. — Он увёл одну из моих тёлок!

— А, тогда хорошо, — засмеялась Атима. — Он расчистил мне дорогу, чтобы я могла выйти за тебя замуж! Ладно, а что произошло с остальными ребятами из банды?

— Худой в тюрьме, — хихикнул Ходжес. — Я тебе о нём рассказывал, его посадили за сексуальные отношения с несовершеннолетней тёлкой. Надо думать, Самсон и ТК до сих пор работают на заводе. Они были полными неудачниками, им нравилось жить в Попларе!

— А что с ФСО? — спросила Элиот. — Я не видела тебя с тех пор, как членов Ложи расстреляли копы. Ты имеешь к этому какое-нибудь отношение?

— Ага, — хрюкнул бутбой. — Я приказал им разграбить могилу на кладбище Банхилл, потом позвонил копам, и их поймали с поличным. Я решил, что этих мудаков засадят на пару лет. Однако то, что их всех перебили, оказалось ещё удобнее, никто не сможет доказать, что я замешан в этом деле!

— Хороший был ход, — уступила Карен. — Жаль, я сама до него не додумалась. Освещение в СМИ было очень жарким и дало мне возможность распространить Неоизм по всему свету. В результате я сделала целое состояние, это самый яркий пример исторификации, и он целиком базируется на закулисных манипуляциях!

— Ты думала, я обычный пролетарий-хулиган! — осуждающе выплюнул Джонни. — Человек, которого можно заставить сделать всё, что тебе угодно. Ты засмеялась, когда я сказал, что хочу войти в арт-мир, потому что там крутятся хорошие деньги. Я доказал, что у меня есть своя голова на плечах!

— Да, — задумчиво протянула Элиот. — Я должна извиниться перед тобой за то, что недооценила твой интеллект.

— Забудь, — великодушно объявил бутбой. — Мне от тебя ничего не надо. Мне нравится продавать скинхедовские шмотки на Карнаби-Стрит, я хорошо на этом зарабатываю, скоро открываю второй магазин. Мне плевать, кто там что обо мне думает, я горжусь тем, кто я есть и чего я достиг.