Я закрыл глаза и расслабился, а когда снова открыл их, Сара Остерли
исчезла. Вместо нее напротив меня сидел человек, в
котором я узнал доктора Джона Ходжеса. Именно он держал меня под контролем,
именно от него я, судя по всему,
скрывался всю жизнь. Я проследовал за Ходжесом, мы сели в автомобиль и поехали в
кабинет доктора в Белгравии.
– Плоховато выглядите, – дружелюбно сказал Ходжес. – Витаминчиков бы вам
вколоть.
– Я не хочу убивать ребенка, – рыдал я, пока меня пристегивали ремнями к
операционному столу. – Почему я должен его
зарезать?!
– У вас нет выбора, – сказал доктор, выкручивая мне руку. – Вы думаете, что
вырвались из-под контроля, но каждый эпизод
в вашей печальной истории запрограммирован нами.
– Не понимаю!
– Это следующая стадия наших экспериментов по контролю над сознанием, -
принялся объяснять хирург. – Мы хотим
научить наших пациентов сознательно активировать различные личности, которые мы
создали в их мозгу. Овладев этим
умением, они с легкостью справятся с любой ситуацией, возникшей в ходе ведения
ими шпионской деятельности.
– Но у меня нет склонности к совершению убийств, – простонал я.
– Какая чушь! – рявкнул Ходжес. – Неужели вы не знакомы с так называемой
миметической теорией возникновения
желания?
– Нет.
– Мы ценим вещи, – принялся разъяснять доктор, – потому что их желают
другие люди. Мы усваиваем систему ценностей,
подражая другим, – короче говоря, мы не столько желаем вещи сами по себе,
сколько желаем походить на ближних. Но если
мы желаем того же, что и другие, то конфликт неизбежен. Для того чтобы положить
конец этому конфликту, необходим
суррогат, очистительная жертва, убийство, после которого в социуме воцаряется
покой. В вас мы запрограммировали
личность, идентичную той, которая имплантирована в сознание двойника Сары
Остерли. Это неизбежно приведет к
конфликту между вами и малолетней матерью-одиночкой, и конфликт этот вы сможете
разрешить только через ритуальное
человеческое жертвоприношение!
– Но это ужасно! – простонал я. – Это же так ужасно!
– Ничего ужасного, – настаивал Ходжес. – Этот акт разом окупит все
вложения, сделанные в мои исследования! Как бы вы
не упирались, в конце вы сделаете то, что хочу от вас я!
– Ни за что! – вскричал я, но тут игла вошла в мою вену, и началось
беспамятство, которое продолжалось то ли несколько
недель, то ли несколько месяцев.
***
Я очнулся в незнакомой постели. Рядом никого не было. Я встал и открыл
шторы. Лоджии, лоджии, ряды лоджий -
спальный район. В комнате почти ничего не было: гардероб с весьма странным
подбором одежды да несколько эстампов на
алхимические сюжеты на стенах. В гостиной – ряд предметов явно чернокнижного
толка и книги, книги, книги. Бегло
пробежав взглядом по корешкам, я успел различить труды Элифаса Леви, Папюса и
Юлиуса Эволы. Из названий книг
явствовало, что их авторы писали на эзотерические темы, о чем свидетельствовал и
тот факт, что немногие известные мне
имена принадлежали прославленным оккультистам. Среди прочих были там и
произведения Алистера Кроули, мадам
Блаватской и Дион Форчьюн. Я закрыл глаза и наугад взял книгу с полки. Мне
попалась “Тайна Запада” Дмитрия
Мережковского, которая в те времена еще была китайской грамотой для моего
неискушенного глаза.
Я быстро просмотрел содержимое досье, находившихся в выдвижных ящиках. В
первых трех содержались документы,
относившиеся к истории и ритуалам группы, зарегистрированной под официальным
названием “Общество Любителей
Древности Южного Лондона”, хотя оно действовало и под множеством других имен,
например “Ложа Черной Завесы и
Белого Света”. В документах часто встречалось имя одного человека, которого я
отлично знал, но, тем не менее, я оказался
абсолютно не подготовлен к шоку, ждавшему меня, когда я заглянул в последний,
нижний ящик. Дело в том, что человек
этот не просто носил то же имя, что и я – он был тождественной со мной
личностью. Я уставился на мое собственное
свидетельство о рождении – документ, который мог получить только я сам при
достижении совершеннолетия. На
свидетельстве старомодным почерком было начертано имя, которое я никогда не
предавал огласке: Джеффри Реджинальд
Томпсон.
Я швырнул обратно в ящик пачку бумаг, направился к телефону, взял трубку и
набрал мой собственный номер. Пока
лондонские АТС пощелкивали, осуществляя соединение, я поднял связку ключей,
которая лежала возле записной книжки. Я
перебирал их, слушая мой собственный голос на автоответчике. Когда звуковой
сигнал сообщил мне, что на пленке имеется
достаточно места, чтобы оставить сообщение, я почувствовал поднимающуюся во мне
волну гнева,
– Ты скоро сдохнешь, ты, мешок с говном, вообразивший себя режиссером
экспериментального кино. Я родился, как и ты,
в Лондоне, но, в отличие от тебя, я по-прежнему почитаю предания наших
ирландских предков-друидов. Я убью тебя одним
враждебным и смертоносным порывом моей магической Силы!
Я бросил трубку на рычажок и хрипло расхохотался над абсурдностью угрозы.
Затем принялся перелистывать лежавшую
рядом записную книжку. Она была заполнена именами – в основном, женскими. Я
набрал номер, и голос автоответчика
сообщил мне, что в настоящий момент Ив нет дома, но я могу оставить сообщение
после сигнала.
– Сними трубку, сука!
– Кевин, куда ты запропастился!
Я не потрудился ответить. Я просто сказал Ив, чтобы она отправилась в
квартиру на Тернем Грин и прибралась там. Она
всегда повиновалась мне, хотя ее трудно было назвать послушницей в полном смысле
этого слова, поскольку интерес к
сексуальной магии у нее был чисто чувственного происхождения. Тем не менее, Ив
выполняла любой мой приказ, хотя наши
отношения, в сущности, сводились к немногим случайным походам в дешевый садо-
мазохистский клуб.
Мне следовало быстро взять себя в руки. А для этого нет ничего лучше, чем
без промедления заняться практической
деятельностью. Я открыл парадную дверь квартиры, вышел наружу и вложил один из
ключей в замочную скважину. Ключ
повернулся в скважине, когда я надавил на него; тогда я мысленно повторил про
себя номер на двери и вернулся обратно,
чтобы собрать вещи. Дойдя до конца улицы, я точно также запомнил и ее название.
Я находился в Брикстоне, практически
напротив одноименной станции метро. Доехав на метро до вокзала Виктория, я
приобрел в торговом центре над
железнодорожными путями гамбургер и пакетик жареного картофеля.
Примерно в девять вечера я сел на брайтонский поезд. То там, то сям в
вагоне виднелись пустые места, но я хотел найти
себе пустой ряд, дабы не войти ненароком в соприкосновение с кем-нибудь из
попутчиков. Дойдя до конца вагона, я уже
совсем упал духом, но тут увидел знакомую девушку и свободное место рядом с ней.
Когда я подошел к Саре Петерсон и
поздоровался, она демонстративно попыталась прикрыть газетой лежавшую перед ней
пачку бумаг с грифом “Совершенно
секретно”.
– Привет, Филипп!
Судя по всему, Сара уже крепко вмазала. Возможно, не самая удачная ситуация
для случайной встречи, но не такая уж и
неудачная, если принять во внимание тот факт, что те несколько раз, когда я спал
с ней, мы были как раз пьяными в треск. Я
опускаюсь в кресло рядом с Сарой, и она проводит ладонью по моему бедру. Похоже,
у Сары дома можно провести время
гораздо занимательнее, чем на конспиративной квартире. И хотя мне хочется как
можно быстрее добраться до моей берлоги,
у меня впереди еще все воскресенье, так что несколько часов удовольствия работе
не повредят.
– Все еще в издательстве работаешь?
– Только в качестве прикрытия, – бросает Сара, демонстративно перекладывая
бумаги с грифом “Совершенно секретно” в
свой дипломат.
Поезд отъехал от перрона, и Сара начала втолковывать мне, что в настоящий
момент она работает на британские
спецслужбы, и поэтому ей известно, что я стал на всю жизнь жертвой техники
промывания мозгов, разработанной
выдающимся психиатром Юэном Камероном, и она мне ото всей души сочувствует. По
словам Сары в меня заложили
несколько различных личностей, а затем заслали сразу в целый ряд подпольных
организаций в качестве провокатора. Она
также поведала мне, что одну из наиболее успешных операций я провел внутри
экстремистского крыла движения “зеленых”,
где разоблачил многих видных деятелей как стукачей, чем сорвал деятельность ряда
групп с подрывным потенциалом.
Сойдя с поезда, мы направились прямиком в паб “Трафальгарская битва”. Я пил
пиво, Сара пила джин, двойные порции.
Мы поздоровались с несколькими старыми знакомыми. Уехал я отсюда в восемнадцать
лет, но, поскольку отсюда до
Лондона рукой подать, в городе у меня по-прежнему оставалось много добрых
друзей. Мы сели в уголке, где нас никто не
беспокоил. Я положил руку на Сарино колено, чтобы ни у кого не осталось никаких
сомнений в том, что мы соблазняем друг
друга. При всем при том с точки зрения содержания наша беседа носила
прелюбопытнейший характер, поскольку вертелась
более или менее исключительно вокруг стукачества и промывания мозгов.
Когда паб закрылся, мы отправились на хату к Саре, причем идти надо было
все время в гору, отчего мои ходули изрядно
заныли. Как только я устроился поудобнее на Сарином топчане, она включила
компакт-диск “Диско-хиты 70-ых” – видно
было, что моей подружке хочется поплясать, но мне-то больше всего хотелось в
койку. Каждый раз, когда я запускал ей руку
под юбку, она говорила мне, что я – развратник, и что спешка в этом деле совсем
ни к чему. Мы танцевали, тиская друг друга,
пока Сара не перевернула свой бокал с вином. Тогда она налила другой, а когда
выпила и его, то открыла новую бутылку
бухла.
В промежутке между одним и другим сеансом трения телесами Сара промяукала
мне на ухо “Мой милый дурачок с
промытыми мозгами…”
В постели мы очутились часа в четыре утра. Как только мы разделись, я
заполз на Сару и по-простому взял и засунул ей. Я
счел, что за любовные игры сойдут и те несколько часов, что мы провели в
гостиной. Сара вела себя в постели примерно как
кит, выброшенный на берег: она была слишком пьяна, для того чтобы вдохновить
меня на подвиги. Я решил не сдерживать
себя и спустил через три-четыре минуты с того момента, как мы начали. Как только
я скатился с партнерши, она
моментально заснула. Я лежал рядом с Сарой с открытыми глазами, а когда она
принялась храпеть, я решил встать.
Одевшись, я сделал себе чашку чая и пошел пить ее в гостиную. Приглядевшись
к полкам, я обнаружил, что библиотека
Сары состоит в основном из произведений современной классики, написанных
писательницами, – такими как Симона де
Бовуар и Вирджиния Вульф. Среди них одиноко, словно перст, выделялась полка с
книгами на тему стукачества. Рядом с
работами, посвященными кембриджской сети и меняющейся роли секретных служб в
современном обществе, размещалась
подборка книг о промывании мозгов с такими названиями как “Битва за сознание”,
“Контроль над Кэнди Джонсом”, “В
поисках “Маньчжурского кандидата”“, “Операция “Контроль над сознанием”“, “Врачи
и пытки”, “Война в мозгах” и
“Мозгоправы”. Вся та чушь, которую Сара молола весь вечер, вполне могла быть
позаимствована из этих книжонок. С
другой стороны, мало какая женщина станет интересоваться всем этим, разве что
только по работе…
Я схватил лежавший на кресле дипломат Сары и уселся с ним на софу. Я хотел
изучить его содержимое, но тут же
обнаружил, что замочки заперты. Я пошел на кухню и взял там нож, чтобы взломать
их. Потом присел и стал обдумывать
дальнейшие действия. Если я взломаю дипломат, Сара заподозрит неладное. Стоит ли
идти на такой риск? Если мне не
понравиться то, что я найду внутри, я, конечно, всегда могу убить ее, но тогда
спецслужбы поймут, что мне все известно про
эксперименты с моим сознанием.
Я решил действовать осторожно. Попробую выведать утром все, что мне нужно.
Когда я повстречал Сару в поезде, она
уже довольно крепко надралась, так что, скорее всего, утром с бодуна она ничего
и не вспомнит из того, что мне тут
наоткровенничала. Я вернулся в постель, но понял, что заснуть не смогу.
Будильник заверещал в восемь – рановато для
воскресенья. Сара зашевелилась. Она выглядела ужасно, но все же выползла из
постели. Вчера она не смыла косметику перед
тем, как упасть, так что все лицо у нее было в разводах. Я тоже встал и
поцеловал Сару.
– Какое говенное похмелье! Сюда с минуты на минуту завалит моя мамочка, так
что бывай! Я вызову тебе такси.
– Мы увидимся снова? – спросил я.
– У тебя есть мой номер, захочешь – звякнешь.
Надо было припереть Сару к стене по всем вопросам прямо тогда, потому что
не прошло и часа, как подруга моя была уже
мертва.
***
Я провел утро за разбором бумаг. В основном попадалась всякая чушь, которую
я рвал на клочки, удостоив одним беглым
взглядом. Корешки квартирных книжек, к которым я не имел никакого отношения, не
говоря уже о счетах за газ и
электричество, которые никто и никогда не платил. Я стал рыться в огромной
коробке с фотографиями, но большинство
снимков ни о чем мне не говорили. Портреты людей, про которых я знал только, что
это мои родственники, и больше
ровным счетом ничего, кроме того, что мне рассказал следователь в Минобороны.
Кто-то негромко постучался в дверь. В глазок я увидел молодого человека лет
так двадцати пяти. На копа он был непохож
– больно уж потасканный. Или торговец или сосед, а если сосед, то жаловаться
ему, вроде, не на что, поскольку я не включал
громко музыку и не занимался ремонтом. “Почему бы и не пообщаться?” – решил я.
– Привет! Я – Эрик, твой новый сосед. Только что въехал, и вот хочу
спросить, не найдется ли у тебя молотка.
Я оставил его в дверях и отправился на кухню искать молоток. Оттуда я
услышал, как Эрик прошел через прихожую и
бухнулся с размаху на софу. Я нашел молоток под раковиной и поспешил в гостиную.
– Выпить не откажешься? – спросил Эрик.
– Ага, – сказал я без особого вдохновения.
– Отлично, тогда валяй ко мне. У меня открытая бутылка водки, а хочешь – и
вина могу открыть.
– Я думал, вы ремонтом занимаетесь.
– Если хочешь, можешь помочь. Кисть в руках держал?
– Я сейчас очень занят.
– А ты слышал о телке, которую убили прошлой ночью тут у нас, в Брайтоне?
– Нет.
– Я в новостях по радио слышал, что ее пытали, наволочку на голову
натянули. Говорят, вся квартира в кровище. Тело
мать обнаружила, а копы ищут какого-то кренделя по имени Филипп Слоан. Убийцу и
его жертву видели вчера вечером в
“Трафальгарской битве”. Они там сидели и пили вдвоем!
Какой же я идиот! Как ловко они меня подставили! Я только наполовину верил
в то, что Сара – обыкновенная фантазерка.
Наверняка она работала на британские спецслужбы, и они проверяли ее надежность.
Они, несомненно, прослушивали ее
квартиру, и когда услышали все, что она мне рассказала, решили, что лучшего
кандидата в убийцы, чем я, днем с огнем не
найдешь. Сара или сошла с ума, или обладала изощренным чувством юмора. Она
утверждала, что, если произнести в моем
присутствии слово “Завулон”, то я тут же превращусь в убийцу-психопата. Конечно,
нельзя исключать, что ее саму
подставили: ей внушили всю эту беседу со мной, вместе с ключевым словом, на
которое я был запрограммирован словно
какой-нибудь “маньчжурский кандидат”.
– В будни дома торчишь? – спросил Эрик.
– На службу не хожу, если вы это имеете в виду.
– Я тоже завязал, – информировал Эрик. – Предпочитаю работать с наличными,
однако, сам понимаешь, волка ноги
кормят. А ты вот дома торчишь, так, может, мне поможешь. Ко мне тут мастера
приходят телефон подключать, так я тебе
ключи оставлю, чтобы пустил их. Ты не волнуйся, я тебе за пару дней скажу, чтобы
тебе не в напряг было.
– Сомнительно, что я тут буду в ближайшие дни. Я в отпуск собрался.
– Курнуть не хочешь?
– Наркотики – это для подростков и тех, кто никак не хочет повзрослеть. Я
не хотел бы очутиться в положении Питера
Пена.
– Но заработать бабок-то на дури ты бы не отказался, а? Я тут приторговываю
немного, ничего серьезного – трава, гашиш.
Я тебе косарь денег дам, если ты у себя товар положишь. Дармовой косарь,
соглашайся!
– Не соглашусь.
– Музыку любишь?
– Ага.
– Отлично, а то я музыку громко слушать люблю. Я мою систему от мамаши
завтра заберу и – вперед!
– Я не люблю слушать то, что другие. У меня очень специальные вкусы.
– Ты передо мной тут не выделывайся! – взвизгнул Эрик. – Если ты мне будешь
проблемы устраивать, я тебе двери с
полпинка вышибу.
– Вам известна разница между силой и ловкостью? – спросил я.
– Да я три года за убийство отмотал, – бахвалился Эрик. – Чувак на меня с
топором набросился, он меня стукачом назвал, а
я себе стукачом называть никому не позволю! В общем, когда он мне это сказал, я
на него кинулся, а он – за топор, а я у него
топор выхватил и распорол ему грудную клетку. Самозащита. Судья сказал -
самозащита. И присяжные сказали -
самозащита. Он за мной по улице гонится, сердце в разрез видно, кровища хлещет.
Триста ярдов пробежал, прежде чем
свалился. Будешь на меня наезжать, так я за тяжкие телесные шесть месяцев
оттрублю и глазом не моргну.
– В этом основное различие между мной и вами, – торжественно подвел я итог.
Великий английский философ Томас Гоббс
однажды сказал, что сильнейший человек может пасть от руки слабака, если тот
подкрадется к нему сзади с ножом. Я,
правда, вовсе не слабак. Я, возможно, даже сильнее, чем вы, и уж наверняка
ловчее.
– Три моих брата от крэка сдохли! – хрюкнул Эрик.
К тому времени беседа окончательно утомила меня, поэтому я взял со стола
молоток и стукнул им Эрика по голове. Эрик
упал на софу. Он был мертв. Я решил, что пусть Минобороны само приводит в
порядок квартиру, а мне там уже ничего не
нужно. Пора было сматываться из Брайтона. В конце концов, я – всего лишь
невинная жертва экспериментов по контролю
над сознанием. Однако теперь, когда правда о множественных личностях,
находящихся во мне, раскрылась, я не собирался
складывать лапки и сдаваться на милость врага. Нет, я собирался биться до
последнего, доказывая свою невиновность. Я
прибегну к помощи судебной системы и отсужу у британского правительства каждое
пенни причиненного мне ущерба.
Поскольку меня разыскивала полиция, я счел за лучшее обойти стороной
брайтонский вокзал. Я вызвал такси и попросил
водителя высадить меня возле кладбища Хоу. Вскоре я отыскал место упокоения сэра
“Джека” Гоббса, который умер в том
же самом году, когда родился я, и которого многие считают самым лучшим бэтсменом
из всех, когда-либо игравших за
сборную Англии по крикету. Я испражнился на его могилу, бросив тем самым
обществу мелкий, но значимый вызов. Если
общество позволяет себе гадить на меня, тогда и я позволю себе излить мое
презрение на тех, кого это общество почитает.
Затем я дошел пешком до станции Портслейд и вернулся в Лондон через Литтлемптон.