Я пролистал мою записную книжку (или записную книжку Кевина) и нашел в ней
номер, который выглядел
многообещающе. Я позвонил Ванессе Холт и попросил встретить меня на Гринвичском
вокзале. Она неуверенно сказала, что
собиралась пообедать с друзьями. Я отрезал, что мне на это глубоко наплевать -
или она хочет получить посвящение в тайны
“Ложи Черной Завесы и Белого Света” или нет.
Когда я прибыл на вокзал, Ванесса
уже поджидала меня в кассовом зале. Мы
зашли в кафе “Терминус”, где я заказал две чашки чая.
– Умеешь ли ты общаться с духами? – спросил я Ванессу.
– Нет, – ответила та.
– Пошли, – сказал я перед тем, как опрокинуть в себя остатки пойла. – Я
научу тебя.
Холт последовала за мной в “Южно-Лондонский Книжный Центр”. Я окинул
взглядом полки и вскоре отыскал
подходящий том – издание девятнадцатого века трактата Шопенгауэра “О четырех
источниках принципа самодостаточного
разума”. Я приказал Ванессе прочесть из него вслух.
– Божественный Платон и великолепный Кант в один голос призывают нас
руководствоваться следующими правилами, -
нашептывала Холт, – при любых философских рассуждениях, как и при занятиях
прочими науками. Два закона важны,
утверждают они: закон однородности и закон специфичности.
– Продолжай, – скомандовал я, когда Холт замолкла.
– Что это за чушь? – спросила Ванесса.
– Тебе известно значение слова “ислам”? – огрызнулся я.
– Нет, – прошипела Холт.
– Оно означает “повиновение”, – разъяснил я. – Именно от ислама ведет свое
происхождение суфизм. Все религиозные и
оккультные учение, которые чего-нибудь да стоят, ведут свое происхождение от
суфизма, так что, если ты хочешь научиться
видеть через завесу, отделяющую этот мир от следующего, то ты должна
повиноваться мне и читать дальше.
– Закон однородности обязывает нас объединять в роды однородные предметы, -
выплюнула Ванесса, – что же касается
закона специфичности, он требует, чтобы мы при этом ясно различали между
различными родами объединенными в силу
сродства в общее понятие.
– Отлично, – рявкнул я, забирая том из рук Ванессы и ставя его обратно на
полку, – теперь пойдем!
– Что все это означает? – еще раз спросила Холт. когда мы очутились на
улице.
– Я показывал тебе, как общаться с духами, – ответил я, устремляясь на
аллеи Гринвичского парка.
– Да брось ты! – усомнилась Холт.
– Послушай, – сказал я, – как и всем, кто взыскует Истины, тебе еще
предстоит понять: то, что кажется непостижимым
глазам профана, оказывается очень будничным для взгляда посвященного. И
Шопенгауэр, и тот, кто перевел его книгу,
мертвы – иными словами, ты только что получила послание из мира духов. Те, кто
еще не рожден, также суть духи, и,
написав книгу, ты сможешь вступить в общение с ними!
Мои аргументы не особенно убедили Ванессу – ей предстояло еще многому
учиться. Я вел Холт к Холму Одинокого
Дерева, ветер развевал ее длинные каштановые волосы и она выглядела просто
шикарно. Мы сели на одну из парковых
скамеек, предназначенных для посетителей. Я приказал Холт лечь и положить голову
мне на колени.
– А сейчас мы немного займемся Сексуальной Магией, – проурчал я. – Не
волнуйся, если кто-нибудь появиться, я наложу
на него заклятье. Ложись на живот и отсоси у меня.
– Я не буду! – проскрипела Ванесса. – Кто-нибудь пройдет мимо и засечет
нас!
– Не волнуйся! – заверил ее я. – Я же сказал, что наложу на них заклятье.
Делай, что я говорю, и все будет в порядке.
Холт захихикала и извлекла мой болт из ширинки. Он взяла орудие за
основание и принялась посасывать головку. Я же
взирал на то, что некогда называлось Новиомагусом и на видневшийся за ним вдали
лондонский Сити. Я расслабился и
старался ни о чем не думать. Я хотел погрузиться в пучины моей души и вырвать
оттуда все, что поместили в нее помимо
моей Воли. Я нимало не удивился, когда появились три музы, также как появились
они перед Астреей, Королевой-
Девственицей, четыре века тому назад. Хотя, конечно, я сомневаюсь, чтобы музы,
явившиеся Глориане, были облачены в
бейсболки и джинсы.
– Они увидят нас! – воскликнула Холт, одновременно поднимая голову.
– Не волнуйся! – прохрипел я, прижимая ее голову обратно к моему лобку. -
Сейчас наложу на них заклятье!
Подростки шли, обмениваясь шуточками о какой-то их общей знакомой; они были
настолько увлечены разговором, что
даже не заметили, как Несс отсасывает у меня. Я извлек “Religio medici” Томаса
Броуна из кармана и начал читать вслух с
первой попавшейся страницы.
– “Нет спасения для тех, кто не уверовал во Христа, – бубнил я, – что
наполняет мое сердце печалью за всех честных
праведников и философов, нашедших свою кончину прежде Боговоплощения. Как они,
наверное, удивились, когда их
поэтические видения предстали пред ними наяву и измышленные ими фурии обернулись
чертями, терзающими плоть их!”
Тут три паренька заметили меня, посмотрели друг на друга, не сговариваясь,
повернулись и пустились наутек,
убежденные в том, что наткнулись на опасного психа.
– “Как должно быть потрясены они были, выслушав историю Адама, – вопил я
вслед убегающим малолеткам, – и, узнав,
что им суждено страдать за того, о чьем существовании они даже и не подозревали:
те, кто выводили свой род от богов,
оказались жалкими потомками грешного человека!”
Я бросил взгляд на Холт, на сию новую Еву, тело которой было распростерто
передо мной. Я знал, что я вот-вот кончу, и
что у меня пока еще нет желания потянуть Холт за волосы для того, чтобы сперма
брызнула ей в лицо. Время еще не пришло.
Ванесса была слишком тощей, ее еще предстояло откормить до нужной кондиции. Во
многих примитивных обществах
девочек, достигших половой зрелости, заставляли поститься из врожденного страха
перед менструальной кровью. Богиню же
следовало утучнить перед тем, как совершить очистительный ритуал и принести ее в
жертву.
– Приди, Белимот! – простонал я, извергая семя. – Приди и прими
презренного!
***
Когда девушка подвела меня к дубу королевы Елизаветы, я почувствовал себя
не в своей тарелке. Я пытался собрать свою
волю в кулак и вспомнить то, что только что произошло, я хотел, чтобы мое
сознание вновь обрело контроль над моими
многочисленными жизнями. Различные события постепенно начинали вновь собираться
в единую картину. Я чувствовал себя
главным героем в фильме, который я однажды снял. Это герой был частным сыщиком,
страдающим шизофренией. Это была
вторая моя картина в стиле “нуар”. Действие происходило в Лондоне; героя наняли
раскрыть преступление, которое он сам
совершил, находясь в бессознательном состоянии, вызванном расщеплением психики.
На премьере сценарист напился
вдрызг и рассказывал всем, что главного героя он списал с меня. Только теперь,
когда глумливый юмор князей мира сего
открылся, наконец, мне, я понял, как зло надо мною пошутили в тот вечер,
пользуясь моим неведением.
– Кевин, – воскликнула девушка, прижимаясь ко мне, – с тобой все в порядке?
– Я не Кевин, – прошипел я. – Я – Филипп.
– Но это же глупо! – возмутилась моя спутница. – Пару недель назад, когда я
столкнулась с тобой на Гринвич-Черч-стрит,
ты утверждал, что тебя зовут Джон. Но это что – мне пришлось напомнить, что меня
зовут Ванесса, поскольку ты настаивал,
что мы не знакомы.
– А что было дальше? – спросил я.
– Я решила, что это что-то вроде испытания, – призналась Ванесса. – А затем
ты привел меня на квартиру и утверждал, что
другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне.
– А смогла бы ты снова найти это место? – поинтересовался я.
– Да без труда, – отозвалась Несс, – там, рядом еще газетный киоск.
Мы вышли из парка и направились в центр Гринвича. Ванесса показала мне
дверь квартиры, но, как и следовало ожидать,
она была заперта. Мы пошли к реке и стали смотреть на сады Собачьего Острова. Мы
шли вдоль Темзы, по крайней мере
там, где к берегу можно было приблизиться, двигаясь в направлении Дептфорда.
Вдоль берега высились плавучие дома и
промышленные сооружения. Мы достигли аллеи, и пошли по ней в сторону ворот.
Кругом росли какие-то колючие кусты, а
на поверхности воды плавно покачивались использованные одноразовые шприцы.
Я смотрел на реку, когда Несс обняла меня и поцеловала. Я опустил правую
руку в карман и извлек оттуда связку ключей,
два из которых были от моей квартиры в Брикстоне, а остальные, как я
инстинктивно чувствовал – от иных тайных врат. Я
взял мою спутницу за руку и повел ее обратно к двери, которая еще двадцать минут
назад представлялась мне
непреодолимым барьером. Я попробовал открыть замок подъезда, и он поддался. Два
других ключа распахнули перед нами
дверь квартиры на втором этаже. Берлога оказалось неубранной; на книжной полке
стояло несколько книг, в шифоньере -
немного одежды. Молоко в холодильнике прокисло. Я поднял монографию
“Политическая философия Бакунина: научный
анархизм”, которая лежала на полу. Книга была открыта на странице девяносто
один. Рядом с названием главы “Бунт против
природы Вселенной невозможен” кто-то написал на полях, что “Единственный
необходимый бунт – это бунт против
естественного закона смерти, который алхимики считали ненужным помрачением
вселенского света. Тайна философского
камня заключалась именно в его способности давать душе бессмертие”.
– Это ты написал в последний раз, когда мы были здесь, – пискнула Ванесса.
– Мы позанимались любовью, а потом ты
перестал говорить, что тебя зовут Джон, и принялся стонать и спрашивать, где ты
очутился. Потом взял книгу с полки,
прочел несколько фраз и написал на полях вот эту самую заметку.
– А что потом случилось? – спросил я.
– Ты был голоден и мы пошли в китайскую забегаловку, – выпалила Несс.
– Тошниловка, – заметил я, порывшись на задворках памяти. – Пойдем-ка туда,
я хочу, чтобы ты нагуляла немного жирку.
Я заказал еду – двойную порцию для Ванессы и обычную порцию жареных овощей
с лапшей для себя. Официантка
принесла нам японский чай, и я выпил две чашки перед тем, как принесли блюда. Я
ел молча и закончил намного раньше
Ванессы. Она попыталась оставить большую часть еды на тарелке, но я заставил ее
съесть все до последней крошки. Эта
девушка, эта Богиня была пока что далека от моего метафизического идеала. Ее
можно будет использовать только после
того, как она слегка поправиться. Я хотел, чтобы ее руки, бедра, живот и груди
округлились так, чтобы надетое на ней
красное платье лопнуло по швам.
После китайской забегаловки я повел Несс в ближайшую кебабную, где купил ей
здоровенную порцию жареной
картошки. По пути домой на автобусе я доставал из пакета картошку, запихивал
Ванессе в рот и заставлял тщательно
пережевывать. Когда мы вернулись в Брикстон, я отвел Богиню к себе на квартиру,
скормил ей там несколько порций
мороженного и влил в глотку пару бутылок пива. Когда она начала жаловаться, что
ее тошнит, я сказал ей, что все это входит
в программу магического обучения. Тогда она перестала жаловаться, а я с
вожделением представил себе, как округляется ее
брюшко. Надо торопиться, надо заставить ее толстеть как можно быстрее, поскольку
я просто не могу позволить себе
роскошь ждать слишком долго.
***
Заказав обед из индийского ресторана с доставкой на дом, я ушел, оставив
Ванессе денег, чтобы расплатиться с курьером.
Затем я доехал на метро по линии “Виктория” до Воксхолла. где пересел на главную
линию. Мортлейк – станция безлюдная,
и я был единственным пассажиром, который там вышел. Я двинулся по Норт-Уорпл-Уэй
путем пилигримов, навещающих
могилу покойного сэра Ричарда Бертона на римско-католическом кладбище возле
церкви Св. Марии Магдалины. Меня,
впрочем, интересовало вовсе не место упокоения человека, посетившего Мекку в
одеждах паломника и переведшего “Сказки
тысячи и одной ночи”. Мортлейк был мне дорог тем, что в этой деревне некогда жил
Джон Ди, который там же и похоронен,
хотя никто не знает точно где. Я шел мимо приходской церкви Девы Марии, и по
правую сторону от меня лежало все, что
осталось от имения Джона Ди – стена фруктового сада. Протестантское кладбище,
окружавшее церковь, было местом многих
странных событий; среди прочих реликвий там имелась арка, находившаяся под
колокольней, снесенной в 1865 году, которая
была разобрана и вновь установлена между могил по настоянию приходского
смотрителя Юстаса Андерсона. Самая ранняя
сохранившаяся гробница хранила в себе тело Джона Партриджа (1644-1715) -
астролога, который умер “дважды”. Первая его
смерть была предречена деканом Свифтом за двенадцать месяцев до настоящей. Свифт
утверждал, что для вычисления этой
даты он использовал астрологические методы, применявшиеся Партриджем. На
следующий год сатирик распространил отчет
о кончине астролога в тот самый день, на который он ее назначил, на что Партридж
гневно заявил, что он еще пока что
вполне жив. Здесь покоились ранее также останки Джона Барбера (1675-1741),
убежденного тори, торговца писчебумажными
принадлежностями, печатника, актера театра Голдсмита и лорд-мэра Лондона в 1732-
3 гг. Также там располагается Обелиск
Этавсов, воздвигнутый в честь отца и сына, разбогатевших на торговле с
Вирджинией. Кроме того, на том же кладбище
похоронен Генри Эддингтон, первый виконт Сидмаут (1757-1844), бывший премьер-
министром в 1801-4 гг. и находится
склеп семьи Гилпинов с костьми Уильяма Гилпина, скончавшегося в 1867 году -
человека, который был, в частности,
казначеем Христова Госпиталя. Еще одна зловещая история – никто точно не знал,
что случилось с гробницей некого
подозрительного сэра Джона Темпла (1632-1704) – спикера ирландского парламента и
брата прославленного Уильяма
Темпля.
На новой колокольне подвешены в круг восемь старых колоколов, в которые
королева Елизавета – “королева фей”
Спенсера – звонила, когда совершала путешествие на барже вверх по реке от
Лондона к Ричмондскому дворцу. Бельфеб шла
по той же самой тропинке, по которой сейчас шагал я, когда навещала королевского
астролога Джона Ди. Глубокой ночью,
объединенная общей страстью к звездам, парочка обсуждала здесь секретные
стратагемы и тайные приемы оккультного
ритуала. Неудивительно, что католические писатели эпохи, такие, как Николас
Сандерс восставали против имперской
пропаганды, объявившей Пандору одновременно Девой и Гайей, в то время как в
действительности она являлась
Антихристом. Несмотря на связи при дворе, Ди пользовался в деревне дурной
славой, и местные жители после смерти
астролога разграбили его имение. Вместо статуи память его увековечена
многоквартирным домом, носящим имя “Джон Ди
Хауз”. Я стоял у входа в сии скромные обиталища, и тут Цинтия явилась ко мне. Я
взял ее за руку; облако затмило лунный
диск, и я повел Диану к Чизвикскому мосту.
– Прости, что я опоздала, – вздохнула Лилит, – у меня была внеурочная
работа и я услышала твое сообщение, только
вернувшись домой.
– Молчи, – шепнул я и погладил нежный пупок Девы, – не говори ни слова, ибо
мы должны совершить ритуал.
Клеменция встала спиной ко мне. Я посмотрел на водную гладь и увидел в ней
отражение того, что узрела Пруденс.
Подобно Фрейду, я верил в женщин, которые возвращаются к нам в новых образах. Я
знал, что определенный сорт людей
психически тяготеет ко мне, и меня радовала вера в то, что все, однажды
произошедшее с нами, вновь вернется. Я верил в
это также истово, как за четыре века до меня верил Джон Ди. Я взирал на Мортлейк
и интуитивно ощущал, что Елизавета и
ее астролог создали поток тайных сил между Гринвичем и Ричмондом, используя
изгибы русла реки, протекающей через
Лондон, чтобы образовать магическую лей-линию, позволяющую им направлять свои
Силы на столицу.
Глядя на прелестный ночной вид своими глазами и очами Царицы, я
почувствовал некий враждебный и смертоносный
ток, прошедший сквозь меня. Я был в полном сознании, я чувствовал присутствие
высшей реальности, которая говорила мне
о том, что смертельная опасность угрожает Ванессе. Я не знал, в чем именно эта
опасность состоит, но от одной мысли об
этом мурашки пробежали у меня по коже. Я хотел поспешить на помощь Несс, я
попытался двинуться с места, я повторил
свою попытку несколько раз, но не смог сделать и шага, и я знал почему. Я знал,
что сейчас, пока я не совершил ритуал, я не
смогу шевельнуть и пальцем для того, чтобы помочь ей. Я говорил себе, что это
абсурд, но что толку говорить, если именно
так обстоят дела сегодня ночью. Я обратился с мольбой к Гермесу, дабы он снял
гнет с моего мозга, но жалобы мои не
отлились в слово, ибо самый язык мой был расслаблен. Я не знаю, как долго я
сражался с необоримой силой, но, наконец, я
понял, что, по необъяснимой причине, Гермес ныне решил, что бой мне должно вести
в одиночку. Я обернулся к Элизе, и
Элиза обернулась ко мне и узрела ужас в моих очах. Я заранее повелел Бет спешить
от меня прочь при первых знаках
постигшего меня испуга, но она презрела мои наставления, разделась и прыгнула в
речную воду. Я бы отдал все за то, чтобы
призвать ее обратно, но этого мне не было суждено – я мог лишь созерцать ее
голубое джинсовое убранство, распростертое
на бреге Тамизии.
***
Если бы я уже не знал о том, что что-то случилось, я догадался бы об этом,
как только открыл дверь квартиры. В моей
коллекции не было ни одной записи поп-музыки, но, тем не менее, из колонок
стереосистемы звучала песня “Delete Yourself”
группы “Atari Teenage Riot”, поставленная на кольцо. Как только я извлек этот
кошмар из проигрывателя компакт-дисков и
заменил его на более приятную моему уху композицию Луиджи Ноно, я с
удовлетворением заметил, что доставленное из
ресторана карри съедено Ванессой до последней капельки. В гостиной все было в
полном порядке, и я решил проверить
кухню. Открыв дверь спальни, я отшатнулся в ужасе. Несс лежала на кровати,
умерщвленная с чудовищной жестокостью,
однако злодей, совершивший черное дело, старательно собрал всю истекшую кровь в
пластиковый мешочек. Он перерезал
девушке горло, вспорол живот, извлек кишки и обмотал их вокруг ее шеи.
Я кинулся бегом обратно в гостиную и схватил телефонную трубку. Я начал
набирать номер полицейского участка, но тут
вспомнил все: и то, что скрываюсь от закона, и то, что я – жертва экспериментов
по контролю над сознанием,
организованных британскими спецслужбами, и то, что мои мучители хотят выдать
меня за исполнителя организованных ими
кровавых убийств. Я провел ладонью по лбу. Все было ясно, как день: стукачи
убили Несс. Я положил на место трубку и
достал ящик с инструментами из шкафчика под мойкой, а затем вернулся с ним к
телу Холт, лежавшему в спальне. Мне
пришло в голову, что, если разрезать труп на мелкие куски, то от него будет
проще избавиться.
Перед тем, как приступить к работе, я вернулся на кухню и надел пару
резиновых перчаток. Я вовсе не собирался пачкать
свои руки в дерьме, которое все еще вытекало из тела Ванессы. Обернув труп в
пластик, я стащил его на пол. Расстелив
пластиковую пленку по полу для того, чтобы не испачкать ковер, я начал
перепиливать шею девушки. Я радовался, что надел
резиновые перчатки, потому что кровь текла ручьями. Пилить я начал спереди и
добрался до позвоночника без особого
труда, но к тому времени моя пила уже изрядно затупилась. Запасного полотна для
нее у меня не было, а то, которым я
пользовался, явно не могло больше справиться с человеческими костями. Я выбросил
негодное орудие и взял в руки топор.
За считанные секунды я отделил голову Холт от туловища, после чего принялся
расчленять все остальное.
Как только я закончил с руками, и принялся отделять ноги, в дверь громко
постучали. Я постарался не обращать на это
внимание и отделил левую ногу. Я уже занялся правой, как в дверь снова
загрохотали, и я чуть было не отрезал руку сам
себе. Тогда я подошел к двери и открыл ее. Перед дверью стояла девушка лет
двадцати с небольшим, одетая в ночную
рубашку, на которую было накинуто длинное пальто.
– Уже за полночь, и я хочу спать! – закричала девица.
Она открыла рот, чтобы что-то к этому добавить, но тут до нее дошло, что в
руках у меня топор, а с резиновых перчаток
на пол стекает кровь. По идее, она должна была тут же убежать. Но вместо этого
она отпихнула меня в сторону и
проследовала в спальню. Я запер входную дверь и смирился с необходимостью убить
эту бестолочь.
– Круто! – воскликнула девица, когда я вбежал вслед за ней в спальню с
топором, занесенным над головой. – Я – Гленда
Гор, из тусовки фанаток серийных убийц. Первый раз вижу убийцу, которого еще не
скрутили копы!
Девица обвила руки вокруг моей шеи, губы наши встретились, и язык ее проник
в мой рот. Вскоре мы уже катались голые
по полу, пачкаясь в крови и прочем дерьме, вытекшем из Ванессы. У меня с собой
не было кондома, но Гленда оторвала
палец от одной резиновой перчатки и натянула его на мой член. Я с силой вошел в
нее, и девицу понесло по волнам
следовавших один за другим оргазмов. Я не ограничивался тем, что двигал тазом -
я наваливался на аппетитные формы
Гленды всем весом своего тела. Мы могли бы заниматься этим всю ночь, но я не
стал растягивать удовольствие и, уступив
напору страсти, изверг семя в резиновый палец.
– Убей меня! Убей! – стенала Гленда в припадке экстаза.
Мне стало как-то не по себе, так что я встал и пошел принять душ. Пока я
смывал кровь с тела, мне, наконец, удалось
расставить события последних дней по местам. Как шаманы древности, которые
взбирались на тайное древо, которое
соединяет наш мир с миром богов, я начал постепенно овладевать искусством
перехода из одной моей личины в другую. Для
большинства людей я был Филипп Слоан, кинорежиссер, скрывающийся от полиции. В
настоящий момент телом моим
владела именно эта личина, но при этом я был также и профессиональный маг К. Л.
Каллан.
– Помоги мне убрать эту гадость! – сказал я Гленде, когда вернулся в
спальню.
– Не вопрос! – ответила та.
Я принес с кухни несколько мешков для мусора, и мы упаковали в них тело
Ванессы. Нам не удалось бы отмыть с ковра
кровавые пятна, поэтому мы разрезали его на куски и сложили их в те же мешки.
Затем Гор приняла душ и отправилась в
свою квартиру взять кое-какую одежду. Я налил ванну и хорошенько отмок в ней.
Гленде пришлось прямо-таки вытаскивать
меня оттуда, когда она вернулась. Мы погрузили мешки в машину Гленды. Гленда
повернула ключ, мотор взревел, и мы
покатили по улице.
– Что мы с этим будем делать? – спросила она. – В горы отвезем?
– Дельная мысль, – кивнул я. – В Лондоне насчитывают четыре древних капища
друидов. Одно из них мы и используем.
– Тот Хилл, – предложила Гор.
Это был неудачный выбор. В свое время на Тот Хилл располагался лабиринт,
известный под именем Троянской Забавы,
но в настоящий момент это священное место занимало Вестминстерское аббатство и
шансы избавиться от расчлененного
тела в зоне, столь изобилующей полицейскими, были невелики. Точно также на
Уайтхилл, под которым, по преданиям,
погребена голова кельтского бога войны Брана, в настоящее время находится Тауэр,
поэтому произвести там незаконное
захоронение тоже достаточно сложно. Учитывая, что Астрея ранее этим же вечером
уже совершила жертвоприношение духу
реки, Пентон также исключался. Таким образом, оставался только Лаудин, он же
Парламент Хилл в Хэмпстеде, который, как
теперь нам известно, долгое время считался курганом Боадицеи. Но, добравшись до
Хита, мы обнаружили, что забыли взять
лопату, так что пришлось просто вывалить мешки в какие-то кусты. По дороге на
Парламент Хилл Гленда нашла потерянный
кем-то костыль и стала колотить им по земле, как бродяга в плохой театральной
постановке, и кричать:
– О, прими меня, Мать Земля! Смотрите, как погибает моя плоть, и кровь и
телесный облик! Увы, когда кости мои обретут
покой?
Я повалил Гленду на землю и принялся страстно ее целовать. Между тем она
достала нож из своей сумочки и вложила его
в мою руку. Как только я сжал оружие в пальцах, Гленда перекатилась так, чтобы
тело ее напоролось на нож. Как только это
произошло, я сразу же понял, что моя новая знакомая была жертвой финансируемой
государством программы экспериментов
по контролю над сознанием. Ее запрограммировали так, чтобы она подстроила, будто
это я убил ее. Но и это было,
несомненно, только прелюдией к еще более чудовищным планам моих врагов.
***
С Парламент Хилл я, как нетрудно догадаться, направил свои стопы к Кингз
Кросс. Там я без труда нашел круглосуточное
заведение, торговавшее гамбургерами, затем заскочил в стоявшую у входа
телефонную будку и попытался позвонить по
нескольким объявлениям о сексуальных услугах. Я все еще дозванивался до
проститутки, в объявлении которой было
указано “обслуживаю в любое время”, как в стекло будки постучалась девочка-
малолетка и стала клянчить деньги.
– Тебе на еду? – спросил я, хватаясь за подвернувшуюся возможность
сэкономить несколько фунтов.
– Ага, – ответила бродяжка.
– Денег я тебе не дам, – процедил я, – но куплю тебе еды, если ты мне
позволишь смотреть, как ты ешь.
– Идет, – согласилась соска.
Я завел Изиду в “Бургер Бар” и заказал ей четвертьфунтовый гамбургер с
жареной картошкой. Я также заказал два кофе,
себе – без сахара, как обычно. Заказ принесли очень быстро, и Шива тут же
принялась жадно поглощать свою порцию, что
немало порадовало меня.
– Иероглифически, – провозгласил я, пока Ева жевала, – “бет” – вторая буква
в еврейском алфавите, обозначает рот
человека, как орган речи. Речь есть продукт деятельности нашего внутреннего Я.
Таким образом, “бет” выражает это самое
внутреннее Я, которое лежит в центре личности, как обитель, в которую владелец
может в любое мгновение удалится без
страха, что его там потревожат. Из этого представления родилась идея Святилища -
неприступной обители, в коей
происходит сретение Бога и человека. Но “бет” обозначает также и все исходящее
из этого мистического уединения: любую
психическую деятельность. Именно оттуда получаем мы откровения касательно
Высшего Знания, Закона, Учености,
Оккультных Наук и Каббалы.
Мария ничего не ответила мне на эту речь. Она съела все до последней
крошки, и я заказал новую порцию. На этот раз она
уже не рвала пищу зубами, а поглощала ее более вдумчиво. Я уже закончил с моей
первой чашкой кофе и принялся за
вторую. Растворимая дрянь – я даже понять мог, что меня подвигло заказать еще
одну чашку, хотя гораздо лучше было бы
выпить чаю.
– “Бет”, – продолжал я, – в нумерологии соответствует двойке, а в
астрологии – Луне. Это число порождает все пассивные
значения, приписываемые двоичности.
Несколько типов с мордами уголовников уставились на меня. Они, очевидно,
решили, что я не совсем в себе. Я не
испугался – если не общаться с ними впрямую, то они не тронут меня. Шпана
понимала, что мое поведение непредсказуемо.
Непосвященные часто принимают проявления Истинного Знания за опасную психическую
болезнь. Поэтому бандиты
боялись меня, к тому же их намного больше интересовала моя Верховная Жрица,
которая, осилив вторую порцию, захотела
курить. Я не курю, поэтому я позволил ей пересесть за столик к какому-то козлу,
который предложил ей “Мальборо” и
зажигалку.
– Ты – фараон хуев! – крикнул мне кто-то вслед, когда я выходил их бара. -
Всем известно, что британские спецслужбы
используют оккультизм как прикрытие для своей гнусной деятельности еще со времен
Джона Ди.
– Каждый видит во мне то, что хочет, – парировал я, даже не потрудившись
обернуться, а уже мгновение спустя ночная
тьма поглотила меня.
Все что я хотел, это посмотреть на едящую женщину, и теперь мне пора было
домой. Я взял такси и отправился в
Брикстон, и как только я расплатился с шофером, другая машина подъехала к моим
дверям. Я попросил шофера подождать,
пока я приму душ, переоденусь и соберу свои вещи. Я совсем забыл о том, что мне
нужно слетать в Америку. У Каллана
было запланировано турне с лекциями. Когда мы прибыли в Хитроу, уже светало. Я
прошел регистрацию, таможенный
досмотр и прошел прямо на посадку. Я сразу понял, что в высшей степени
привлекательные молодые особы, которые сели на
свободные кресла в моем ряду с обеих сторон от меня, работают на британские
спецслужбы. То одна, то другая дама по
очереди предпринимали попытки втянуть меня в беседу, но мне слишком хотелось
спать.