Глава I

Прощание королевы

еловек, немало поживший на этом свете, понимает, что любое событие, порой даже самое незначительное, со временем может иметь серьезные последствия. Не было никакой уверенности, что со смертью герцога Штрельзауского и восстановлением на троне короля Рудольфа закончатся все беды, порожденные дерзким заговором Черного Майкла. Ставки были высокими, борьба упорной, и накал страстей посеял семена вражды. Но справедливость все же восторжествовала, и Майкл, так жаждавший короны, заплатил жизнью за все свои преступления. Глава заговора был мертв, принцесса стала женой его кузена, тайна надежно сохранена, и мистер Рассендилл больше никогда не появится в Руритании. Разве это не означало завершение всех проблем? Об этом-то я и говорил моему другу, коменданту Зенды, у постели маршала Штракенца. Старый маршал, чья жизнь была уже на закате, тот, кто всегда поддерживал нас и давал дельные советы, сейчас лишь молча кивал. В старости и болезни мечтают лишь о покое.

– Вы большой оптимист, дружище Фриц, – потянув себя за седой ус и вынув изо рта черную сигару, молвил полковник Запт. – Но разве Руперт фон Гентцау мертв? Что-то я об этом не слыхал.

Сказано верно и вполне в духе старины Запта! Но Руперт в одиночку вряд ли сможет нарушить наш покой. Чудом удрав из королевства, он не осмеливался ступать на его земли. Скитаясь туда-сюда по Европе, Руперт добывал деньги посредством своего изворотливого ума или просто флиртуя с дамами. И тем не менее мы знали, что он не оставил попыток добиться разрешения вернуться и вступить во владения поместьем, унаследованным им после смерти дяди. Главным посредником, через которого Руперту хватало наглости обращаться к королю, был его родственник, граф фон Люцау-Ришенхайм – молодой человек, занимающий высокое положение, обладающий крупным состоянием и всецело преданный Руперту. Граф очень старался. Признавая тяжкие преступления Руперта, он выдвигал в его пользу аргументы молодости и сильное влияния герцога Майкла, обещая в многозначительных выражениях, выдающих знакомый тон Руперта, его будущую верность и благоразумие. «Заплатите назначенную мною цену, и я буду держать язык за зубами», – казалось, произносил голос Руперта, прорываясь сквозь вежливую улыбку его кузена. Но, как и следовало ожидать, король и его советники, хорошо знавшие, что за человек граф фон Гентцау, не были склонны прислушиваться к просьбам его посланника. Мы держали под контролем все источники доходов Руперта и, насколько возможно, следили за его передвижениями, твердо решив, что он никогда не должен возвращаться в Руританию. Возможно, мы могли бы добиться его экстрадиции и повесить за совершенные им преступления. Но в наши дни любой мерзавец, заслуживающий быть вздернутым на ближайшем дереве, имеет право на то, что именуют справедливым судом. Мы опасались, что если Руперт попадет в лапы нашей полиции и предстанет перед судом в Штрельзау, то секрет, который мы так тщательно охраняли, станет предметом сплетен для всего города, а заодно и для всей Европы.

Запт был прав. Считавшийся сейчас беспомощным, Руперт не отказался от борьбы. Он верил, что его час настанет, и готовился к этому изо дня в день. Руперт строил планы против нас, точно так же как и мы планировали защиту от него. Мы наблюдали за ним, а он не выпускал из виду нас. Влияние Руперта на Люцау-Ришенхайма заметно возросло после того, как кузен нанес ему визит в Париже. С этого момента молодой граф начал помогать своему бедному родственнику. Благодаря «небольшой» финансовой поддержке, Руперту удалось создать шпионскую сеть, сообщавшую ему обо всех наших действиях и положении дел при дворе. Он знал куда больше, чем кто-либо за пределами королевского окружения, о мерах, предпринимаемых с целью управления Руританией, а также о планах, диктуемых политикой королевства. Более того, ему были известны все детали, касающиеся здоровья короля, хотя они и держались в строжайшем секрете. Если бы сведения Руперта исчерпывались только этим, они причиняли бы раздражение и беспокойство, но едва ли серьезный вред. Но благодаря осведомленности о том, что происходило во время пребывания на троне мистера Рассендилла, он подобрался к тайне, которую успешно удалось скрыть даже от самого короля. В этом Руперт усмотрел шанс, который он давно ожидал. Не знаю, что влияло на него сильнее – желание восстановить свое положение в королевстве или злоба, питаемая к мистеру Рассендиллу. Руперт жаждал власти и денег, но он также и жаждал мести. Несомненно, оба эти мотива влияли на него параллельно, и он с радостью обнаружил, что в руки к нему попало обоюдоострое оружие. Одним острием Руперт надеялся расчистить себе дорогу, а другим – ранить ненавистного ему человека, причинив вред женщине, которую тот любил. Иными словами, граф фон Гентцау, догадавшись о взаимных чувствах королевы и Рудольфа Рассендилла, дал задание своим шпионам и вскоре узнал о моих ежегодных встречах с мистером Рассендиллом. Исходя из фактов, Руперт легко смог предположить, в чем заключается моя миссия. Этого ему пока было вполне достаточно. Его голова и руки теперь были заняты обращением этих знаний себе на пользу. Угрызения совести никогда не тревожили Руперта фон Гентцау.

Минуло уже три года со времен свадьбы, наполнившей радостью всю Руританию и ставшей в глазах народа свидетельством окончательной победы над Черным Майклом и остальными заговорщиками. В течение трех лет Флавия была нашей королевой. Сам я уже приближаюсь к возрасту, когда человек смотрит на жизнь глазами, не замутненными туманом страстей. Дни моих романтических переживаний давно миновали, и тем не менее больше всего на свете я благодарен Всемогущему Богу за тот дар любви, которым он наделил мою жену. В бурю ее любовь служила мне якорем, в ясные дни – звездой. Мы – обычные люди и всегда вольны следовать зову наших сердец. Наша свобода не для принцев. Те, что стоят высоко, должны платить столь же высокую цену за свое положение и богатство. Я, конечно, знал, какое бремя легло на хрупкие плечи королевы Флавии, но полностью понять ее тяжкий удел могла бы только женщина. Даже теперь глаза моей жены наполняются слезами, когда мы говорим об этом.

И дело было не только в том, что Флавия никогда не любила короля, а всем сердцем любила другого мужчину. Здоровье короля, подорванное ужасами и тяготами его заключения в замке Зенды, вскоре совсем ослабло. Конечно, как всякий монарх, он ездил на охоту и даже в какой-то мере пытался сам держать бразды правления. Но со дня своего освобождения он стал мрачным инвалидом, совсем не похожим на того веселого и жизнелюбивого принца, которого злодеи Майкла схватили в охотничьем домике. И это не все. Со временем благодарность и восхищение, поначалу испытываемые им к мистеру Рассендиллу, начали сходить на нет. Король все чаще стал размышлять о том, что происходило во время его пленения, ощущая не только страх перед Рупертом Гентцау, заставившим его страдать, но и безумную ревность к мистеру Рассендиллу. Рудольф разыгрывал из себя героя, покуда король лежал беспомощный, его двойник совершал великие подвиги, а народ приписал их несчастному пленнику; и теперь лавры Рудольфа венчают хмурое чело монарха. Королю хватало благородства возмущаться присвоенной славой, но не было сил стойко переносить ее. Ненавистное сравнение с Рудольфом не давало ему покоя. Запт без обиняков говорил королю, что Рудольф сделал то и это, как удачно он проводил ту или иную политику, устранив такую-то проблему. Королю не оставалось ничего другого, как следовать по пути, проложенному для него Рудольфом. Имя мистера Рассендилла редко слетало с губ королевы, но если она говорила о нем, то так, как говорят о великом умершем, способном даже тенью своего имени посрамить всех живых. Я не верю, что король догадывался о чувствах, которые его супруга старательно скрывала, но ему становилось не по себе, когда имя Рудольфа упоминал Запт или я, а из уст королевы он и вовсе не мог его слышать. Я видел, как король терял самообладание при одном звуке этого имени.

Терзаемый ревностью государь постоянно требовал от королевы доказательств любви. Как правило, она повиновалась из жалости и чувства долга, но, будучи всего лишь человеком и женщиной с темпераментом, порой невольно проявляла холодность, которую фантазия больного мужа превращала в непростительное оскорбление. Таким образом, супруги все сильнее отдалялись друг от друга: король был одинок в своих недугах и подозрениях, а королева – в горестях и воспоминаниях. У них не было ребенка, который мог бы перебросить мост над пропастью между ними, и хотя Флавия оставалась королевой и супругой короля, она становилась для него почти чужой.

Королева прожила эти три года хуже, чем во вдовстве. Лишь раз в год она посылала три слова человеку, которого на самом деле любила, и получала три слова в ответ. Но однажды силы покинули ее. Произошла нелицеприятная сцена, когда король, сварливо распекая жену из-за какой-то мелочи – повод ускользнул из моей памяти, – употребил в присутствии других слова, которые она не могла бы вынести с достоинством даже наедине. Мы с Заптом были там, и маленькие глазки полковника гневно сверкали. Я слышал, как он пробормотал: «С удовольствием заткнул бы ему глотку!» Капризы короля были уже чересчур даже для его верного слуги.

Этот эпизод, о котором я больше не буду упоминать, случился за день или два до того, как я должен был отправиться на встречу с мистером Рассендиллом. На сей раз нам предстояло увидеться в Винтенберге, так как год назад меня узнали в Дрездене, и Винтенберг, будучи маленьким городком, куда редко наведываются случайные посетители, казался безопаснее других. Хорошо помню, как через несколько часов после разговора с королем королева позвала меня в свою комнату. Она стояла у стола, на котором была коробка, где, как я хорошо знал, находились алая роза и письмо. Без предисловий королева приступила к своему поручению.

– Я должна была написать ему! – воскликнула она. – Фриц, друг мой, доставьте это письмо и привезите ответ. Я знаю, что не права, но я так истосковалась. Это в последний раз. Я должна проститься и получить его прощальный привет. Сделайте это для меня, Фриц!

По ее покрасневшему лицу катились слезы. Я склонил голову и поцеловал ей руку.

– С Божьей помощью я благополучно доставлю письмо и ответ.

– И расскажете мне, как он выглядит. Посмотрите на него внимательно, Фриц. Кажется ли он здоровым и счастливым? Заставьте его губы улыбаться, а глаза блестеть. Когда будете говорить обо мне, убедитесь, что он все еще любит меня… Но не говорите ему, что я просила вас об этом. Он бы огорчился, если бы я сомневалась в его любви. Я не сомневаюсь, но все-таки запомните, как он выглядит, когда вы будете говорить обо мне, ладно, Фриц? Вот письмо.

Королева поцеловала конверт и вручила мне. Потом она добавила тысячу предупреждений о том, как я должен везти послание и вернуться с ответом, избегая малейшего риска, напомнив, что моя жена Хельга любит меня так же сильно, как королева могла бы любить своего супруга, будь небеса к ней чуть добрее.

– Почти так же сильно, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы.

Королева не верила, что какая-нибудь женщина способна на такую же сильную любовь, как она.

Покинув королеву, я пошел готовиться к поездке. Обычно я брал с собой только одного слугу, причем каждый раз другого. Никто из них не знал, что я встречался с мистером Рассендиллом, – они считали, что я езжу по личным делам, поскольку именно под этим предлогом я просил у короля отпуск. На сей раз я решил взять молодого швейцарца, который поступил ко мне в услужение всего несколько недель назад. Его звали Бауэр – он казался глуповатым, но честным парнем.

У Бауэра были отличные рекомендации, и я без колебаний нанял его. Сейчас я выбрал его в спутники главным образом потому, что он иностранец и, следовательно, едва ли по возвращении будет сплетничать с другими слугами. Я не претендую на звание мудреца, поэтому признаюсь, что с раздражением вспоминаю, как этот толстый, простодушный на вид парень обвел меня вокруг пальца. Руперт знал, что год назад я встречался с мистером Рассендиллом в Дрездене. Его шпионы следили за всем происходящим в Штрельзау. Снабдив Бауэра подобающими рекомендациями, Руперт подослал его ко мне в надежде узнать что-нибудь полезное. Едва ли граф фон Гентцау рассчитывал, что я возьму швейцарца с собой в Винтенберг – это была случайная удача, которая порой сопутствует умным заговорщикам.

Явившись к королю за разрешением на отпуск, я застал его сидящим нахохлившись в кресле у камина. День был не холодный, но сырость зендской темницы, казалось, навечно застряла у него в костях. Моя просьба тотчас рассердила государя, и он стал придирчиво расспрашивать меня о причине моей поездки. Я, по возможности, постарался удовлетворить королевское любопытство, но не мог справиться с его дурным настроением. Стыдясь своей недавней вспышки и желая оправдаться перед самим собой, он проворчал:

– Дела! Дела! Любое личное дело – хорошенький предлог для того, чтобы попросту покинуть меня! Существует ли король, которому служат так же скверно? Зачем вам понадобилось вызволять меня из Зенды? Никому я не нужен, никому вообще не интересно, жив я или мертв.

Я заверил его, что постараюсь вернуться как можно скорее.

– Да уж, постарайтесь, – отозвался он. – Я хочу, чтобы кто-нибудь присматривал за мной. Кто знает, что может предпринять против меня этот негодяй Руперт? А я не могу себя защитить – ведь я не Рудольф Рассендилл!

Король еще долго донимал меня своими жалобами. Я стоял молча, ожидая, пока он соизволит меня отпустить. Хорошо, что государь не подозревал о моей настоящей цели. Если бы я даже просто упомянул имя мистера Рассендилла, король тотчас же запретил бы мне ехать. Он и ранее выражал недовольство, узнав, что я поддерживаю связь с Рудольфом. Увы, до такой степени ревность вытеснила благодарность! Узнай он даже о том, что я везу, и то вряд ли бы ему удалось еще сильнее возненавидеть своего спасителя. Очевидно, подобные чувства были достаточно естественны, но их проявление от этого не становилось приятнее.

Уйдя от короля, я отыскал коменданта Зенды. Он знал о моей тайной миссии. Сидя рядом с ним, я говорил о письме и размышлял о том, как бы побыстрее известить его об успешном исполнении поручения королевы. В тот день у полковника Запта тоже было плохое настроение, поскольку и ему досталось от короля. Терпение старого служаки было на исходе.

– Если мы не перережем друг другу горло, то, вероятно, окажемся в Зенде к тому времени, когда вы доберетесь до Винтенберга, – сказал он. – Двор отправляется туда завтра, и я пробуду там столько, сколько захочется королю.

Помолчав, Запт добавил:

– В случае опасности уничтожьте письмо.

Я кивнул.

– И уничтожьте себя вместе с ним, если другого выхода не останется, – мрачно улыбнувшись, продолжал он. – Один Бог знает, зачем королеве так нужно послать это дурацкое письмо. Лучше бы уж она поручила его доставку мне.

Я знал, что излишние сантименты вызовут у Запта лишь насмешку, поэтому не обратил внимания на слова, которыми он подытожил наше прощание, ограничившись лишь ответом на последнюю фразу.

– Нет, уж лучше вы оставайтесь здесь. Если я потеряю письмо – хотя это едва ли возможно, – вы сможете не допустить, чтобы оно попало к королю.

– Я могу только попытаться, – усмехнулся Запт. – Но так рисковать ради какого-то письма! Ей-богу, оно не стоит мира в нашем королевстве.

– К сожалению, – вздохнул я, – это единственное, что может доставить посыльный.

– Тогда отправляйтесь, – проворчал полковник. – Передайте от меня Рассендиллу, что он отлично справился со своей задачей. Но попросите его все же сделать кое-что еще. Пусть он попрощается и раз и навсегда покончит с этим. Господи, ну неужели он собирается всю жизнь думать о женщине, которую никогда не увидит?

– А что еще ему остается? – спросил я. – Разве он не разрешил нашу проблему?

– Пожалуй, – кисло ответил Запт. – По крайней мере он вернул нам нашего доброго короля.

Разочарование полковника было вызвано тем, что все наши усилия обеспечили Руритании отнюдь не лучшего правителя. Запт верно служил королю, но ему хотелось, чтобы его хозяин был настоящим мужчиной.

– Да, боюсь, что парень полностью завершил здесь свою работу, – молвил полковник, когда я пожал ему руку. Внезапно его глаза блеснули. – А может быть, и нет. Кто знает?

Надеюсь, вы не полагаете, что муж должен считаться подкаблучником, если перед дальней поездкой ему захочется спокойно пообедать наедине со своей супругой. Во всяком случае, мне этого очень хотелось, и я был весьма раздосадован, обнаружив, что Антон фон Штрофцин, кузен моей жены Хельги, явился разделить нашу трапезу. С обычным легкомыслием он болтал на всевозможные темы, которые служили источниками сплетен в Штрельзау. Ходили слухи, что король болен, что королева сердита из-за предстоящей поездки в Зенду, что архиепископ намерен выступить с проповедью против платьев с декольте, что канцлера собираются уволить за то, что его дочь выходит замуж, и так далее. Я слушал вполуха, но вот одна из последних «новостей» привлекла мое внимание.

– В клубе держат пари, – сказал Антон, – что Руперту фон Гентцау разрешат вернуться. Ты слышал что-нибудь об этом, Фриц?

Незачем говорить, что если бы даже я что-то и знал, то не поделился бы этим с Антоном. Но предполагаемая мера настолько расходилась с желаниями короля, что я без труда опроверг это известие с уверенным видом. Антон слушал меня, наморщив лоб.

– Конечно, ты обязан так говорить, – усмехнулся он. – Я знаю только то, что Ришенхайм намекнул на это полковнику день или два тому назад.

– Ришенхайм верит в то, на что надеется, – сказал я.

– А куда он уехал? – возбужденно воскликнул Антон. – Почему он внезапно покинул Штрельзау? Наверняка он отправился на встречу с Рупертом и, держу пари на что хочешь, везет ему какое-то предложение. Похоже, дорогой мой Фриц, ты не все знаешь.

Это была истинная правда, и я охотно согласился:

– Я даже не знал, что граф уехал, а тем более почему.

– Вот видишь! – И Антон добавил покровительственным тоном: – Ты должен слушать в оба уха, мой мальчик, и тогда будешь стоить того, что платит тебе король.

– Надеюсь, не меньше, – ответил я, – ибо он не платит мне ничего.

Действительно, в это время я не занимал никакой должности, кроме почетного поста камергера ее величества. Мои советы король выслушивал неофициально.

Антон удалился, уверенный, что обошел меня на несколько очков. Вполне возможно, что граф Люцау-Ришенхайм поехал встречаться со своим кузеном, но также возможно, что это вовсе и не входило в его планы. В любом случае, меня это не касалось. У меня было куда более неотложное дело. Выбросив эту историю из головы, я велел дворецкому передать Бауэру, чтобы он вышел с моим багажом и привел мою карету к дверям. После ухода нашего гостя Хельга занялась сбором разных мелочей, которые могут пригодиться в моем путешествии, а потом вышла попрощаться. Я заметил, что она волнуется, несмотря на ее старания это скрыть. Хельге не нравились мои поездки – она воображала всякие опасности, которые мне казались попросту невероятными. Я не поддался ее настроению и, поцеловав, сказал, чтобы она ожидала меня всего-то через несколько дней. Я не стал говорить ей о новой, куда более опасной ноше, которую мне поручили доставить, хотя знал, что Хельга пользуется полным доверием королевы.

– Передавай от меня привет королю Рудольфу, настоящему королю Рудольфу, – сказала она. – Хотя, как я понимаю, ты везешь ему то, что интересует его куда больше, чем мое послание.

– Я вовсе не хочу, чтобы он слишком тобой интересовался, – сказал я.

Хельга взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза:

– И это ты называешь дружбой, мой милый Фриц? Ты обожаешь мистера Рассендилла и считаешь, что я тоже стала бы его обожать, если бы он меня об этом попросил. Но это не так. Я достаточно глупа, чтобы иметь собственного, моего единственного кумира.

Даже моя скромность не позволила мне усомниться в том, кто этот кумир. Внезапно Хельга притянула меня к себе и прошептала на ухо:

– Заставь его написать ей любовное послание, Фриц. Это ее хоть как-то утешит. Ведь ее кумир не может быть с нею рядом, в отличие от моего.

– Постараюсь, – ответил я. – Храни тебя Бог, дорогая моя.

Конечно, Рудольф ответит на письмо Флавии, и я поклялся доставить ей этот ответ. Я отправился в путь в бодром настроении, держа в кармане пиджака маленькую коробочку и прощальное письмо королевы. Как сказал полковник Запт, в случае надобности я должен уничтожить то и другое, а заодно и себя самого. Служба королеве Флавии не допускает, чтобы что-либо делалось лишь наполовину.

 

Глава II

Станция без экипажа

Условия моей встречи с мистером Рассендиллом были подробно оговорены в письме, еще до того как он покинул Англию. Рудольф должен быть в отеле «Золотой лев» в одиннадцать вечера 15 октября, в то время как я, прибыв в город где-то между восемью и девятью того же вечера, должен буду остановиться в другом отеле, а затем, под предлогом прогулки, мне надлежит выскользнуть из гостиницы и, не привлекая внимания, прийти в «Золотой лев» к назначенному часу. Потом я передам Рудольфу письмо, получу ответ, и буду наслаждаться редким удовольствием от долгой беседы с ним. Рано утром он покинет Винтенберг, а я отправлюсь назад в Штрельзау. Я знал, что мистер Рассендилл не опоздает на встречу, и не сомневался, что смогу в точности выполнить все как задумано. Но в качестве меры предосторожности я взял недельный отпуск на случай, если непредвиденные обстоятельства задержат мое возвращение. Отметив про себя, что я сделал все как должно, я сел в поезд в довольно сносном расположении духа. Коробка лежала у меня во внутреннем кармане, а письмо – в портмоне. Мундира на мне не было, но револьвер был со мной. Хотя не было никаких причин предвидеть какие-либо затруднения, я не забывал, что письмо и коробку следует оберегать любой ценой.

Утром в купе вошел Бауэр. Он еще раз проверил, все ли на месте в моем саквояже, затем принес мне кофе и удалился. Около восьми, мы прибыли на большую станцию. До полудня больше не должно быть никаких остановок. Я видел, как Бауэр вошел в свое купе второго класса и расположился там. В этот момент мне снова вдруг пришла мысль о Ришенхайме. Мне было интересно, почему он так цепляется за безнадежную идею добиться возвращения Руперта, а также причина, по которой он покинул Штрельзау. Но я плохо спал прошлой ночью, поэтому вскоре задремал. В купе я был один и мог спать, ничего не опасаясь. Меня разбудила полуденная остановка. Я кивнул Бауэру, а затем выпил чашечку супа и отправился в телеграфную контору, собираясь послать весточку жене, – она бы не только успокоилась, но сообщила бы королеве о том, что поездка протекает благополучно. У конторы я неожиданно столкнулся с Бауэром, выходящим оттуда. Он казался испуганным нашей встречей, но объяснил, что заказал телеграммой комнаты в Винтенберге – абсолютно ненужная предосторожность, так как отель не мог быть переполнен. Я был раздосадован, поскольку не хотел привлекать внимание к моему приезду. Как бы то ни было, вред уже причинен, а упреки слуге только ухудшили бы ситуацию, так как побудили бы его задуматься о причинах такой секретности. Поэтому я ограничился кивком. Когда позднее все прояснилось, я понял, что Бауэр посылал телеграмму не только хозяину нашей гостиницы.

Перед прибытием в Винтенберг была еще одна остановка. Я высунулся из окна, чтобы оглядеться, и увидел Бауэра, стоящего у багажного вагона. Он подбежал спросить, не нужно ли мне что-нибудь. Я ответил, что ничего, но он продолжал болтать. Устав от него, я вернулся в свое купе и стал ждать отхода поезда. Мы тронулись через пять минут.

– Слава богу! – воскликнул я, откинувшись на спинку сиденья и достав сигару.

Но сигара тут же упала на пол, когда я вскочил на ноги и подбежал к окну. Ибо я увидел, как мимо вагона прошел носильщик, неся на плече чемодан, очень похожий на мой. Чемодан погрузили в багажный вагон под присмотром Бауэра, и казалось невероятным, чтобы его по ошибке доставали оттуда. Тем не менее чемодан очень напоминал мой. Но я не был уверен, а если бы и был, все равно ничего не мог уже сделать. До Винтенберга остановок больше не было, и, с багажом или нет, я должен был вечером находиться в городе.

Мы прибыли точно по расписанию. Пару минут я сидел в купе, ожидая, что Бауэр откроет дверь и заберет мой мелкий багаж. Но он не появился, поэтому я вышел из вагона. Похоже, пассажиров в поезде было мало, и они быстро исчезали пешком или в конных экипажах, ожидавших у станции. Я стоял, высматривая моего слугу и багаж. Вечер был теплый, и я бы с удовольствием избавился от саквояжа и тяжелого мехового пальто. Но ни Бауэра, ни багажа не было видно. Я оставался на месте минут пять-шесть. Проводник тоже исчез, но вскоре я заметил начальника станции, который обходил свои владения. Подойдя к нему, я спросил, не видел ли он моего слугу. Ответ был отрицательным. Багажного билета у меня не было, так как чемоданами распоряжался Бауэр, но я попросил начальника станции разрешить мне взглянуть на прибывший багаж – моих вещей среди него не оказалось. Подозреваю, что начальник станции вообще сомневался в существовании моего чемодана и слуги. Тем не менее он предположил, что Бауэр мог случайно отстать от поезда. На это я возразил, что он отстал бы без чемодана. Начальник станции признал силу моего аргумента. Теперь он мог только пожимать плечами, да разводить руками. Его доводы иссякли.

Только тогда впервые я усомнился в верности Бауэра. Я вдруг осознал, как мало мне о нем известно. Три быстрых движения руки позволили мне убедиться, что письмо, коробка и револьвер находятся при мне. Если Бауэр охотился за чемоданом, то это его ошибка. Начальник станции стоял в тусклом свете газового фонаря, свисающего с потолка, не обращая внимания на мои движения. Я повернулся к нему.

– Скажите моему слуге, когда он появится… – начал я.

– Сегодня он не появится, – не слишком вежливо прервал меня чиновник. – Сегодня больше не будет поездов.

– Скажите, чтобы он сразу же отправлялся в отель «Винтенбергерхоф». Я еду туда.

Времени было мало, и я не хотел заставлять мистера Рассендилла ждать. Кроме того, нервничая из-за изменившихся обстоятельств, я стремился выполнить поручение как можно скорее. Что случилось с Бауэром? К этому вопросу добавлялся другой, казавшийся каким-то изощренным образом связанным с моей теперешней ситуацией: почему и куда граф Люцау-Ришенхайм отправился из Штрельзау за день до моего отбытия в Винтенберг?

– Если он появится, я передам ему, – сказал начальник станции, окидывая взглядом привокзальную площадь.

На ней не было ни одного экипажа! Я знал, что вокзал находится на окраине города, так как проезжал через Винтенберг во время свадебного путешествия три года назад. Дополнительная трата времени, связанная с необходимостью идти пешком, усилила мою досаду.

– Почему нет экипажей? – сердито осведомился я.

– Обычно их очень много, – ответил начальник станции, – и этим вечером было бы достаточно, если бы не злополучное обстоятельство.

Еще одно злополучное обстоятельство! Моя экспедиция казалась обреченной на то, чтобы стать их жертвой.

– Перед вашим поездом подошел пригородный, – продолжал начальник. – Как правило, в нем почти не бывает пассажиров, но сегодня вечером прибыло человек двадцать или двадцать пять. Я сам собирал билеты – они все сели на ближайшей станции. Это не так уж странно – там хорошая пивная на открытом воздухе – но каждый из них сел в отдельный экипаж и отъехал, смеясь и перекрикиваясь с другими. Когда прибыл ваш поезд, оставались только два экипажа, и их тут же заняли.

Само по себе это ничего не значило, но я спросил себя, не входило ли в план лишить меня не только слуги, но и экипажа.

– Что это были за люди? – спросил я.

– Самые разные, – ответил начальник станции, – но большинство из них выглядело убого. Сомневаюсь, что у некоторых были деньги на поездку.

Мое беспокойство усилилось. Хотя я боролся с ним, называя себя бабой и трусом, должен признаться, был порыв попросить начальника станции составить мне компанию во время прогулки до отеля. Но, помимо нежелания демонстрировать, очевидно, беспричинную робость, я не хотел привлекать к себе внимание. Никто не должен был заподозрить, что у меня при себе нечто ценное.

– Ну, ничего не поделаешь. – Застегнув тяжелое пальто, я взял в одну руку саквояж и трость и спросил дорогу к отелю. Мои несчастья сломили равнодушие начальника станции.

– Идите прямо по дороге между тополями, сэр, – с сочувствием сказал он. – Через полмили начнутся дома. Ваш отель на первой площади справа.

Я сухо поблагодарил начальника, не вполне простив ему недавнюю невежливость, и двинулся в путь. Покинув освещенную привокзальную площадь, я осознал, что уже совсем стемнело – тени высоких деревьев усиливали мрак. Я едва видел дорогу и часто спотыкался на неровных булыжниках. Фонари были редкими и тусклыми, а прохожие отсутствовали вовсе, словно я находился за тысячу миль от любого жилого дома. Мне не давали покоя мысли об опасности. Я начал вспоминать все обстоятельства моей поездки, придавая каждой мелочи зловещий смысл, увеличивая значение всего, что могло казаться подозрительным, и обдумывая в свете новых обстоятельств каждое выражение лица и каждое слово Бауэра. При мне было письмо королевы, и я многое бы дал, чтобы рядом был старик Запт или Рудольф Рассендилл.

Когда человек подозревает, что ему грозит опасность, он должен не ругать себя за трусость, а вести себя так, словно эта опасность реальна. Если бы я следовал этому правилу, повнимательнее всматриваясь в обочины у дороги и землю под ногами, то, может быть, успел бы избежать ловушки, вытащив револьвер или уничтожив драгоценную ношу. Но я был слишком поглощен своими мыслями, а все, казалось, произошло за минуту. Когда я пришел к выводу о беспочвенности моих страхов и решил выбросить их из головы, я услышал тихий, напряженный шепот и заметил две или три фигуры в тени тополей на обочине. Внезапно они метнулись ко мне. Покуда я мог бежать, сопротивляться не следовало – я помчался вперед к огням города и силуэтам домов, находившимся примерно в четверти мили от меня. Вероятно, я пробежал ярдов двадцать, возможно, пятьдесят – точно не знаю, – но внезапно споткнулся и упал – поперек дороги была протянута веревка. Я лежал лицом в грязи. Один из преследователей придавил меня коленом, а другие схватили за руки. Кто-то выхватил у меня саквояж.

– Переверните его, – приказал чей-то голос.

Я тотчас узнал его. Мои страхи и предположения Антона фон Штрофцина были подтверждены, ибо голос принадлежал графу Люцау-Ришенхайму.

Меня начали переворачивать на спину. Воспользовавшись этим, я оттолкнул противников и на мгновение смог освободиться, поднявшись на колени. Но еще один человек, которого я не видел, врезался в меня внезапно, словно камень из рогатки. Я снова распростерся на земле – теперь лицом вверх, – и мое горло стиснули крепкие пальцы. В тот же момент меня опять схватили за руки. Несмотря на темноту, в человеке, склонявшемся ко мне, я узнал Руперта фон Гентцау. Он пыхтел от напряжения, но, поняв по моему взгляду, что я узнал его, торжествующе засмеялся.

– Где его саквояж? – снова послышался голос Ришенхайма. – Должно быть, это лежит там.

– Глупец! Нужно осмотреть его одежду, – с презрением отозвался Руперт. – Держите его, пока я буду искать.

Левая рука Руперта не отпускала мое горло, но свободная правая начала шарить по мне. Я лежал, абсолютно беспомощный. Руперт нашел мой револьвер и с усмешкой передал его Ришенхайму, который стоял рядом. Потом он нащупал и вытащил коробку. Он открыл ее, рискнув отпустить мое горло, но прижав коленом грудь так, что я едва мог дышать.

– Посветите мне! – крикнул Руперт.

Другой негодяй направил на коробку луч потайного фонаря. Увидев, что лежит внутри, Руперт снова засмеялся и спрятал это в карман.

– Скорее! – торопил Ришенхайм. – Мы получили, что хотели. В любую минуту кто-нибудь может здесь появиться.

На момент блеснул луч надежды. Потеря коробочки была несчастьем, но я бы простил судьбу, если бы они не нашли письмо. Руперт мог подозревать, что я несу какой-то сувенир, но не мог знать о письме. Послушает ли он Ришенхайма? Нет, граф Гентцау все делал основательно.

– Мы можем оттащить его в сторону, – сказал он и продолжил обыск.

Моя надежда испарилась. В следующий момент Руперт нашел записную книжку и, подав знак сообщнику поднести фонарь ближе, начал обследовать ее содержимое. Помню выражение его лица с кривящимся ртом и блестящими глазами, выхваченного из темноты лучом фонаря. Найдя письмо, он тут же вскрыл его и начал читать, не обращая внимания ни на нервозность Ришенхайма, ни на мои взгляды, полные бессильной ярости. Руперт читал медленно, как будто сидел в кресле у себя дома; его губы скривились в улыбке, когда он дошел до последних слов королевы, обращенных к возлюбленному. Ему удалось заполучить куда больше, чем он рассчитывал.

Ришенхайм положил ему руку на плечо.

– Скорее, Руперт! – повторил он.

– Оставь меня в покое. Я давно не читал ничего настолько забавного. Посмотри-ка! – И он со смехом указал на нижнюю часть последней страницы.

Бешенство придало мне сил. Увлекшись чтением, Руперт забыл об осторожности и ослабил давление коленом на мою грудь, а показывая Ришенхайму позабавивший его фрагмент, на миг отвернулся. Мой шанс наступил. Внезапным движением я оттолкнул Руперта и отчаянным усилием высвободил правую руку, вцепившись в письмо. Опасаясь за свое сокровище, Руперт соскочил с меня. Я тоже вскочил на ноги, оттолкнув парня, державшего меня за другую руку. Какой-то момент я стоял лицом к лицу с Рупертом, потом бросился на него. Но он спрятался за спиной человека с фонарем и толкнул его на меня. Фонарь упал на землю.

– Дай мне твою палку! – услышал я голос Руперта. – Вот так!

Потом раздался робкий, умоляющий голос Ришенхайма:

– Руперт, ты обещал не убивать его!

Ответом послужил злобный смех. Я отшвырнул человека, которого толкнули на меня, и прыгнул вперед, видя перед собой Руперта Гентцау, занесшего руку с тяжелой дубинкой. Далее все смешалось – брань Руперта, возня, как будто кто-то пытался оттащить его. Потом я почувствовал страшный удар по лбу и на какой-то момент лишился сознания. Очнулся я от страшной боли в голове, снова лежа на спине и смутно сознавая, что надо мной стоит группа людей, оживленно дискутируя.

Я не мог и не испытывал особого желания слышать их слова. Но мне казалось, что они говорят обо мне, – они смотрели в мою сторону и протягивали ко мне руки. Руперт со смехом занес надо мной дубинку, но Ришенхайм схватил его за руку. Теперь я знаю, что он напомнил кузену об обещании не убивать меня, и хотя клятва Руперта не стоила ломаного гроша, его удерживала мысль, что от моего мертвого тела будет не так легко избавиться. Но тогда я ничего не понимал и просто лежал неподвижно. Вскоре их фигуры слились в один бесформенный бормочущий силуэт, наподобие монстра в кошмарном сне. Я закрыл глаза, чтобы не видеть его; бормотание и усмешки терзали мне слух, но вскоре они смолкли. Удовлетворенно вздохнув, я снова провалился в небытие.

Впрочем, одно видение нарушило мой обморок. Внезапно взревел громкий голос:

– Клянусь Богом, я это сделаю!

– Нет-нет! – отозвался другой и тотчас закричал: – Что это?

Послышались сердитые или возбужденные крики, снова ругань и возня, сменившиеся удаляющимся топотом ног и треском револьверных выстрелов. Я слишком устал, чтобы ломать голову над происходящим. Почему они не могут угомониться? Я жаждал только покоя. Наконец все стихло, и я опять закрыл глаза. Боль уменьшилась, и я мог спать.

Когда человек смотрит в прошлое, думая о шансах, которые предоставляла ему фортуна, он всегда терзается мыслями о том, что мог поступить иначе и лучше. Даже теперь я иногда лежу ночью, строя умные планы, с помощью которых я мог бы сокрушить замыслы Руперта. В этих грезах я выгляжу очень проницательным – праздная болтовня Антона фон Штрофцина снабжает меня ключом, и я действую быстро, как сыщик в книгах. Бауэр становится моим орудием, а не я – его. Я лихо расправляюсь с Рупертом и Ришенхаймом и с триумфом доставляю драгоценную ношу мистеру Рассендиллу. Но при дневном свете я понимаю, что если бы даже небо даровало мне новый комплект мозгов, я был бы точно так же застигнут врасплох. Ну, что было, то прошло. Меня одурачили. Я лежал на дороге с разбитой головой, а Руперт фон Гентцау завладел письмом королевы.

 

Глава III

Снова в Зенду

По воле неба или – поскольку человек в своей самонадеянности склонен приписывать себе значительную долю подобного внимания со стороны судьбы – благодаря своей удачливости, мне не пришлось подвешивать свою жизнь на тонкую ниточку обещаний Руперта фон Гентцау. Мои видения – крики, возня, топот ног – были не вымыслом, а преображенной реальностью.

Один честный возчик ныне припеваючи живет в Винтенберге по той причине, что его телега, где находились еще три или четыре крепких парня, проезжала мимо как раз в тот момент, когда Руперт собирался нанести мне второй и смертельный удар. Увидев нашу группу, возчик и его ребята спрыгнули с телеги и бросились мне на выручку. Они говорили, что один из негодяев – я догадывался, кто именно, – пытался сопротивляться, но остальные, более благоразумные, схватили его за руки и, несмотря на злобную ругань, потащили по дороге в сторону вокзала. Мои новые друзья устремились в погоню, но пара револьверных выстрелов, услышанных, но не понятых мною, пробудила в них осторожность. Добрые самаритяне, но отнюдь не вояки, вернулись туда, где я без чувств лежал на земле, поздравляя себя и меня с тем, что хорошо вооруженный враг отступил без боя. Когда я открыл глаза, они заставили меня глотнуть крепкого вина и хотели отвезти в больницу, но я не пожелал и слышать об этом. Как только мое сознание прояснилось, я стал твердить:

– В «Золотой лев»! Двадцать крон, если вы доставите меня туда!

Один из парней подобрал мой саквояж, а остальные притащили меня в телегу. По пути к отелю, где меня ждал Рудольф Рассендилл, мою разбитую голову сверлила лишь одна мысль – как можно скорее встретиться с ним и рассказать, каким глупцом я оказался, позволив украсть письмо королевы.

Мистер Рассендилл стоял на пороге гостиницы, ожидая меня, хотя условленный час нашей встречи еще не наступил. Когда телега подъехала к двери, я увидел при свете ламп в холле его высокую стройную фигуру и рыжие волосы. Клянусь Богом, я чувствовал себя, как потерявшийся ребенок при виде матери! Протянув к нему руку над бортом телеги, я пробормотал:

– Я потерял это.

Вздрогнув, Рудольф подбежал ко мне, потом обратился к возчику:

– Этот господин мой друг. Предоставьте его мне – я поговорю с вами позже.

Он подождал, пока меня сняли с телеги, и сам перенес меня через порог. К этому времени я уже четко понимал все происходящее. В холле находились один или два человека, но мистер Рассендилл не обратил на них внимания. Он отнес меня наверх, усадил в кресло и встал напротив, улыбаясь, но с беспокойством в глазах.

– Я потерял это, – повторил я, жалобно глядя на него.

– Все в порядке, – кивнув, отозвался он. – Расскажете сразу или отдохнете?

– Расскажу, но дайте мне немного бренди, – попросил я.

Рудольф налил мне бренди с большим количеством воды, и я приступил к рассказу. Несмотря на слабость, я мыслил ясно и поведал свою историю в кратких, но достаточно емких фразах. Он молчал, пока я не упомянул о письме. Тогда его лицо изменилось.

– Письмо тоже? – воскликнул он со странной смесью испуга и неподобающей радости.

– Да. Королева написала письмо, и я потерял его вместе с коробкой. Теперь оно в руках Руперта!

Очевидно я был слишком слаб для полученного удара и не готов к нему, так как меня покинуло самообладание. Рудольф шагнул ко мне и стиснул мою руку. Я смотрел на него, покуда он задумчиво поглаживал свободной рукой чисто выбритый подбородок. Теперь, когда Рудольф снова был рядом, мне казалось, будто мы не расставались и по-прежнему находились в Штрельзау или Тарленхайме, планируя, как нам обмануть Черного Майкла и вернуть короля на трон. Мистер Рассендилл совсем не изменился после нашей прошлой встречи и даже с того времени, когда он царствовал в Штрельзау, если не считать нескольких седых прядей в волосах.

Моя разбитая голова сильно болела. Мистер Рассендилл дважды позвонил, и в комнату вошел невысокий коренастый человек средних лет в твидовом костюме и с почтительным выражением смышленого лица, отличающим английских слуг.

– Джеймс, – обратился к нему Рудольф, – этот джентльмен повредил голову. Позаботься о нем.

Джеймс вышел и через несколько минут вернулся с тазом воды, полотенцами и бинтами. Склонившись надо мной, он начал промывать и обрабатывать мою рану. Рудольф ходил взад-вперед.

– Закончил, Джеймс? – спросил он вскоре.

– Да, сэр, – ответил слуга, собирая свои принадлежности.

– Тогда принеси телеграфные бланки.

Джеймс снова вышел и сразу же вернулся с бланками.

– Будь готов, когда я позвоню, – предупредил Рудольф и повернулся ко мне: – Вам лучше, Фриц?

– Теперь я в состоянии вас выслушать, – ответил я.

– Мне совершенно понятна их игра. Один из них – Руперт или Ришенхайм – попытается подобраться к королю с этим письмом.

Я вскочил на ноги.

– Этого не должно произойти! – вскричал я и тут же упал в кресло, чувствуя, как будто мне в голову засунули раскаленную кочергу.

– А вы можете их остановить? – улыбнулся Рудольф. – Почте они не доверятся. Один из них привезет письмо лично. Который?

Я не знал, но думал, что Ришенхайм. Для Руперта было очень рискованно возвращаться в Руританию, и он знал, что короля будет нелегко убедить принять его. С другой стороны, о Ришенхайме не было известно ничего порочащего, а его титул позволял ему получить аудиенцию. Поэтому я ответил, что к королю, вероятно, поедет Ришенхайм с письмом или, если Руперт не захочет с ним расставаться, с новостями о письме.

– Или с его копией, – предположил Рассендилл. – Ришенхайм или Руперт отправятся в путь завтра утром или даже этой ночью.

Я снова попытался встать, так как жаждал предотвратить фатальные последствия моей глупости. Но Рудольф силой усадил меня в кресло, потом сел за стол и взял телеграфные бланки.

– Полагаю, вы и Запт пользуетесь шифром? – спросил он.

– Да. Напишите сообщение, а я его зашифрую.

– Вот что я написал: «Документ потерян. Если возможно, не позволяйте никому видеться с ним. Телеграфируйте, если кто-нибудь будет просить об этом». Я не хочу писать яснее – большинство шифров можно прочитать.

– Только не наш, – сказал я.

– Да, но этого достаточно? – спросил Рудольф.

– Думаю, полковник поймет, о чем и о ком речь. – Я зашифровал письмо, с трудом держа ручку.

Рассендилл снова позвонил, и Джеймс появился тотчас же.

– Отправь это, – приказал Рудольф.

– Но телеграфные конторы уже закрыты, сэр.

– Джеймс, Джеймс!

– Хорошо, сэр, но может понадобиться час, чтобы заставить открыть контору.

– Даю тебе полчаса. У тебя есть деньги?

– Да, сэр.

Рудольф повернулся ко мне:

– А вам лучше лечь в постель.

Не помню, что я ответил, так как мною вновь овладела слабость. Помню лишь то, что Рудольф помог мне лечь в его кровать. Я спал, но не думаю, что Рудольф даже лег на диван, – проснувшись один-два раза, я слышал, как он ходит по комнате. К утру я заснул крепко и не знаю, что он делал тогда. В восемь вошел Джеймс и разбудил меня. Он сказал, что врач должен прийти в отель через полчаса, но мистер Рассендилл хотел бы поговорить со мной несколько минут, если я в силах его выслушать. Я попросил Джеймса сразу же позвать хозяина. В силах я или нет, дело прежде всего.

Рудольф появился спокойным и улыбающимся. Опасность и необходимость прилагать усилия действовали на него как глоток хорошего вина на пьяницу. Он снова стал самим собой: леность, одолевавшая его в часы покоя, исчезла полностью. Его лицо сияло. Я часто видел такое сияние на лицах молодых людей, когда их возлюбленные входили в бальный зал, и на лицах девушек, когда молодые люди, кажущиеся мне ничем не примечательными, приглашали их на танец. Подобное выражение было на лице Рудольфа, когда он стоял у моей кровати, и, думаю, на моем лице, когда я ухаживал за своей невестой.

– Фриц, дружище, – заговорил он, – вот ответ от Запта. Думаю, телеграфные конторы подняли на ноги в Зенде, как Джеймс поднял их здесь, в Винтенберге! Что вы думаете? Ришенхайм просил об аудиенции, прежде чем покинул Штрельзау.

Я приподнялся на локте.

– Понимаете? – продолжал Рудольф. – Он уехал в понедельник. Король обещал ему аудиенцию в пятницу в четыре. Следовательно…

– Они рассчитывали на успех, – закончил я, – и письмо повезет Ришенхайм!

– Только копию, если я знаю Руперта Гентцау. Насколько они нас опередили?

Этого я не знал, хотя не сомневался, как и он, что Руперт уже действует.

– Ну, – продолжал Рассендилл, – я собираюсь телеграфировать Запту, чтобы он задержал Ришенхайма на двенадцать часов, а если это не удастся, увез короля из Зенды.

– Но Ришенхайм рано или поздно получит аудиенцию, – возразил я.

– Рано или поздно – между этим огромная разница! – Рудольф сел на кровать рядом со мной. – День или два вы не сможете выехать отсюда. Отправьте мое сообщение Запту и попросите его держать вас в курсе происходящего. Как только вы сможете ехать, отправляйтесь в Штрельзау и сообщите Запту о вашем прибытии. Нам понадобится ваша помощь.

– А вы что намерены делать? – спросил я.

Какой-то момент Рассендилл молча смотрел на меня, и его лицо выражало противоречивые чувства. Я видел на нем решимость, презрение к опасности, веселье и сияние, о котором я уже упоминал. Выбросив сигарету в камин, Рудольф поднялся с кровати.

– Я собираюсь в Зенду, – сказал он.

– В Зенду? – изумленно воскликнул я.

– Да, – кивнул Рудольф. – Я снова отправляюсь в Зенду, Фриц. Клянусь богом, я знал, что это произойдет, и оказался прав.

– Но зачем?

– Я опережу Ришенхайма или прибуду следом за ним. Если он доберется туда первым, Запт задержит его до моего приезда, а если первым буду я, он никогда не увидит короля. – Внезапно Рассендилл засмеялся. – Разве я утратил сходство с королем и не могу сыграть его роль еще раз? Да, если я поспею вовремя, Ришенхайм получит аудиенцию в замке Зенды у короля Руритании, который будет весьма любезен с ним и возьмет у него копию письма!

Он смотрел на меня, интересуясь, как я воспринимаю его план, но, будучи изумленным дерзостью замысла, я мог только ахнуть.

Возбуждение покинуло Рудольфа так же внезапно, как наступило – он вновь стал хладнокровным и невозмутимым англичанином.

– Понимаете, – продолжал он, зажигая сигарету, – их двое – Руперт и Ришенхайм. Вы наверняка не сможете никуда ехать еще день или два. Но в Руритании нас тоже должно быть двое. Ришенхайм попытается добраться туда первым, но если это ему не удастся, Руперт рискнет всем и пробьется к королю. Если он пробудет у него хоть пять минут, все пропало! Поэтому Запт должен задержать Руперта, пока я займусь Ришенхаймом. А вы, как только сможете, отправляйтесь в Штрельзау и дайте Запту знать о себе.

– Но если вас обнаружат?

– Лучше меня, чем письмо королевы. – Рудольф положил руку мне на плечо и спокойно сказал: – Если письмо попадет к королю, только я могу сделать то, что нужно.

Я не знал, что он имеет в виду. Быть может, Рассендилл собирался похитить королеву, но существовала и другая возможность, о которой я, будучи лояльным подданным, не осмеливался спросить. Я промолчал, так как прежде всегобыл слугой королевы, но не мог поверить, что он намерен причинить вред королю.

– Не смотрите так мрачно, Фриц, – подбодрил меня Рудольф. – Это не такое великое предприятие, как в прошлый раз, и мы справимся благополучно. – Очевидно, мое лицо все еще выражало сомнение, так как он добавил слегка раздраженно: – Ну, мне пора. Господи, приятель, неужели я должен сидеть здесь, пока письмо везут королю?

Я понимал его чувства и знал, что он считает свою жизнь мелочью в сравнении с письмом королевы Флавии. Когда я согласился с его планом, его лицо прояснилось, и он начал деловито обсуждать детали.

– Я оставлю Джеймса с вами, – сказал Рудольф. – Он будет вам полезен, и вы можете всецело на него полагаться. Любое сообщение смело посылайте с ним – он его доставит. Кроме того, Джеймс умеет стрелять. – Рассендилл поднялся. – Я загляну перед отъездом узнать, что говорит доктор.

Как подобает больному и усталому человеку, я думал об опасностях и отчаянном риске, а не о надежде, которую дерзкий замысел мог внушить здоровому и активному уму. Я не доверял поспешным выводам, которые сделал Рудольф благодаря телеграмме Запта, и считал, что они покоятся на слишком зыбком основании. Теперь я могу с радостью признать, что был не прав, и охотно воздать должное его проницательности. О первых этапах плана Руперта Рудольф догадался в точности: Ришенхайм отправился в Зенду, пока я лежал в отеле, с копией прощального письма королевы и заручившись правом на аудиенцию у короля. Но насчет дальнейшего мы пребывали в неведении, не зная, где Руперт будет дожидаться результатов миссии Ришенхайма и какие меры предосторожности он принял против ее провала. Но я догадывался о его прошлых действиях и впоследствии узнал, что был прав. Бауэр был его орудием, а за несколько флоринов не составило труда нанять парней, которые, думая, что участвуют в какой-то шутке, разобрали все экипажи у вокзала. Руперт понимал, что я задержусь, ища слугу и багаж и, таким образом, упущу последний шанс найти транспорт. Но даже если бы это удалось, нападение все равно бы состоялось, хотя, конечно, с куда большими трудностями. Наконец – об этом я тогда не знал ничего, – если бы я ускользнул от них и благополучно добрался в отель с драгоценным грузом, план был бы изменен. Внимание Руперта переключилось бы с меня на Рудольфа – рассчитывая, что любовь победит благоразумие, Руперт считал, что мистер Рассендилл не сразу уничтожит то, что прислала королева, и приготовился отслеживать все его передвижения после отъезда из Винтенберга, пока не подвернется возможность украсть его сокровище. План отличался дерзким коварством и требовал немало денежных средств: первым Руперт обладал с избытком, а второе одолжил у своего кузена и верного раба, графа Люцау-Ришенхайма.

Мои размышления были прерваны приходом врача. Он долго хмыкал, осматривая меня, но, к моему удивлению, не задавал вопросов о причине происшедшего со мной и не предлагал обратиться в полицию. Напротив, он пару раз намекнул, что на его молчание можно положиться.

– Два дня вам придется оставаться здесь, – сказал доктор, – а потом, думаю, мы сможем увезти вас отсюда без лишнего шума.

Он обещал заглянуть снова, и я пробормотал что-то о гонораре.

– Благодарю вас, но все уже улажено, – отозвался доктор. – Ваш друг герр Шмидт щедро со мной расплатился.

Едва он ушел, как «мой друг герр Шмидт» – он же Рудольф Рассендилл – вернулся в отель. Он посмеялся, когда я рассказал ему о тактичности доктора.

– Понимаете, – объяснил Рудольф, – он думает, что вы вели себя не слишком скромно. Мне пришлось, мой дорогой Фриц, допустить некоторые вольности в описании вашего характера. Как бы то ни было, это едва ли дойдет до ушей вашей жены.

– А не могли бы мы поймать остальных бандитов?

– Когда письмо у Руперта? Дружище, вы в самом деле больны.

Я согласился и простил Рудольфу его трюк, хотя, думаю, он мог бы сделать мою вымышленную возлюбленную не женой пекаря а, к примеру, графиней. Тогда доктор смотрел бы на меня с большим уважением. Но Рудольф сказал врачу, что пекарь разбил мне голову скалкой, и доктор этим удовлетворился.

– Ну, я поехал, – сказал Рудольф.

– Куда?

– На ту же маленькую станцию, где два добрых друга недавно расстались со мной. Фриц, куда отправился Руперт?

– Хотел бы я знать!

– Держу пари, он недалеко.

– Вы вооружены?

– Шестизарядным револьвером. Ну, должен признаться, и ножом, но только на тот случай, если им воспользуется Руперт. Вы дадите знать Запту о вашем возвращении?

– Да, и я вернусь, как только встану на ноги.

– Могли бы и не говорить мне об этом, старина!

– А куда вы отправитесь со станции?

– В Зенду, через лес, – ответил он. – Я доберусь на станцию завтра, в четверг, к девяти вечера. Если Ришенхайм не получит аудиенцию раньше, чем было условлено, я поспею вовремя.

– А как вы свяжетесь с Заптом?

– Что-то придется оставить на последнюю минуту.

– Благослови вас Бог, Рудольф!

– Король не получит письмо, Фриц.

Мы молча обменялись рукопожатием. Рудольф посмотрел на меня, и его глаза блеснули.

– Никогда не думал, что увижу ее снова, – промолвил он. – Пожалуй, теперь это произойдет, Фриц. Чтобы разобраться с этим мерзавцем и вновь увидеть Флавию, стоит рискнуть.

– Как вы собираетесь ее увидеть?

Рудольф рассмеялся и снова взял меня за руку. Думаю, он хотел заразить меня своей бодростью и уверенностью. Но я не мог ответить на призыв в его глазах. Рудольфа побуждал мотив, не находивший во мне отклика, – надежда, которая сводила на нет мысли об опасности и не оставляла места отчаянию. Он видел, что я догадываюсь об этом.

– Но самое главное – письмо, – добавил Рудольф. – Я ожидал, что умру, не увидев Флавию, и, если понадобится, сделаю это, чтобы заполучить письмо.

– Знаю, – кивнул я.

Когда он повернулся, Джеймс бесшумно вошел в комнату.

– Карета у двери, сэр, – сообщил он.

– Присматривай за графом, Джеймс, – сказал Рудольф. – Не оставляй его, пока он тебя не отошлет.

– Хорошо, сэр.

Я приподнялся в кровати.

– За удачу! – воскликнул я, подняв стакан лимонада, который принес Джеймс, и глотнув из него.

– С Божьей помощью, – отозвался Рудольф, удаляясь, чтобы выполнить свой долг и получить награду – спасти письмо королевы и увидеть ее лицо. Таким образом, он снова отправился в Зенду.

 

Глава IV

Круги на воде

Вечером в четверг 16 октября комендант Зенды пребывал в мрачном расположении духа. Рисковать миром во дворце ради переписки влюбленных никогда не казалось ему благоразумным, и его донельзя раздражали ежегодные паломничества «этого дурака Фрица». Прощальное письмо было очередной глупостью, чреватой катастрофой. И теперь катастрофа приближалась. По крайней мере, об этом его уведомила краткая таинственная телеграмма из Винтенберга. В ней содержался приказ – Запт даже не знал чей – отложить аудиенцию Ришенхайма, а если это не удастся, увезти короля из Зенды. Какие-либо объяснения отсутствовали. Но полковник знал не хуже меня, что Ришенхайм был полностью в руках Руперта, и не мог не догадываться, что в Винтенберге что-то прошло не так, как надо, и что Ришенхайм прибыл сообщить королю новости, которые тот не должен слышать. Его задача казалась простой, но в действительности не была таковой, ибо он не знал, где находится Ришенхайм, и, следовательно, не мог предотвратить его визит. Кроме того, король был очень доволен, услышав о прибытии Ришенхайма, так как хотел поговорить с ним о породе собак, которую граф разводил с большим, а его величество – с весьма умеренным успехом. Король заявил, что ничто не должно помешать приему Ришенхайма. Тщетно Запт говорил ему, что в лесу видели большого кабана и что завтра можно будет отлично поохотиться.

– Я не успею вернуться, чтобы повидать Ришенхайма, – возразил король.

– Ваше величество вернется к ночи, – уговаривал Запт.

– Я буду слишком усталым, чтобы разговаривать с ним, а нам нужно многое обсудить.

– Вы могли бы заночевать в охотничьем домике и вернуться утром, чтобы принять графа.

– Я хочу повидать его как можно скорее. – Он посмотрел на Запта с подозрением больного человека. – Почему я не должен его видеть?

– Жаль упускать кабана, государь.

– К черту кабана! – заявил король. – Я хочу знать, каким образом он добивается такой хорошей шерсти у этой породы.

В этот момент вошел слуга и передал телеграмму Запту. Полковник взял ее и сунул в карман.

– Прочтите телеграмму, – велел король.

Он поужинал и собирался спать – было почти десять.

– Это подождет, государь, – ответил Запт, так как телеграмма могла быть из Винтенберга.

– Прочтите! – сердито настаивал король. – Возможно, телеграмма от Ришенхайма, и он сообщает, что приедет раньше. Мне не терпится узнать насчет собак. Читайте же!

Запту ничего не оставалось. Он достал очки и долго приспосабливал их, думая, что делать, если телеграмма не подходит для королевских ушей.

– Быстрее, старина! – поторапливал король.

Запт наконец вскрыл конверт, и на его лице отразилось облегчение, смешанное с озадаченностью.

– Ваше величество догадались правильно. Ришенхайм может быть здесь завтра в восемь утра, – сказал он, подняв взгляд.

– Отлично! – воскликнул король. – Он позавтракает со мной в девять, а когда мы покончим с делами, я поохочусь на кабана. Теперь вы удовлетворены?

– Вполне, государь, – ответил Запт, закусив ус.

Зевнув, король поднялся и пожелал полковнику доброй ночи.

– Должно быть, он знает какой-то неизвестный мне трюк с этими собаками, – заметил он, уходя.

– Черт бы побрал всех собак! – выругался Запт, когда дверь закрылась за его величеством.

Но полковник был не из тех, кто легко смиряется с поражением. Аудиенция, которую он должен был отложить, приближалась, а король, которого ему велели увезти из Зенды, ни за что не уедет, не повидав Ришенхайма. Тем не менее есть много способов предотвратить встречу с помощью обмана или силы.

– Хотя король, – пробормотал он с усмешкой, – будет в ярости, если что-нибудь случится с Ришенхаймом, прежде чем тот расскажет ему о собаках.

Полковник долго ломал себе голову в поисках средства, которое сделало бы графа не способным получить у короля аудиенцию. Ничего, кроме убийства, не приходило коменданту в голову – ссора и дуэль не гарантировали безопасность, а Запт не был Черным Майклом, и никакая банда головорезов не стала бы помогать ему в похищении знатного человека.

– Не могу ничего придумать, – пробормотал Запт, вставая со стула и идя к окну глотнуть свежего воздуха в надежде, что это подаст ему свежую идею. Он был в своей комнате нового замка, окно которой выходило надо рвом справа от подъемного моста, если смотреть на старый замок. Раньше эту комнату занимал герцог Майкл, а почти напротив находилась длинная труба, соединявшая окно королевской темницы со рвом. Сейчас мост был опущен, так как в Зенде наступил мир, трубу убрали, а окна темницы, хотя все еще зарешеченные, не были закрыты ставнями. Ночь была тихой и ясной, вода поблескивала при лунном свете. Запт мрачно смотрел в окно, постукивая костяшками пальцев по каменному подоконнику. Свежий воздух наличествовал, но свежие идеи не приходили на ум.

Внезапно комендант склонился вперед, высунул голову наружу и посмотрел вниз на воду во рву. То, что он увидел, было достаточно обычным явлением – круги на воде, какие обычно создают брошенный камень или всплывающая рыба. Но Запт не бросал камень, а рыба во рву не водилась. Фигура полковника четко вырисовывалась на фоне света позади. Окна королевских апартаментов выходили в другом направлении; в других окнах по эту сторону моста света не было, хотя рядом в помещениях для охраны и слуг кое-где горел свет. Запт подождал, пока круги исчезнут. Потом он услышал слабый звук, как будто большое тело осторожно вошло в воду. Через пару минут во рву внизу появилась человеческая голова.

– Запт! – тихо, но четко произнес чей-то голос.

Старый полковник вздрогнул, затем, опершись руками на подоконник, высунулся еще сильнее, рискуя потерять равновесие.

– Быстро идите к выступу на другой стороне! – велел голос, и голова повернулась. Человек быстро поплыл через ров и исчез в треугольной тени, образуемой подъемным мостом и стеной старого замка. Запт наблюдал за ним, ошарашенный голосом, который внезапно обратился к нему в ночной тишине. Ибо король был в постели, а таким голосом, кроме короля, мог говорить только один человек.

Потом, отругав себя за задержку, полковник быстро пересек комнату, открыл дверь и вышел в коридор, где столкнулся с молодым Берненштейном – гвардейским офицером, совершающим обход. Запт доверял ему, так как он был с нами во время осады Зенды, когда Майкл держал короля в плену, и носил шрамы, оставленные головорезами Руперта фон Гентцау. Теперь Берненштейн был лейтенантом кирасиров королевской гвардии.

Заметив крадущуюся походку Запта, он тихо спросил:

– Что-нибудь не так, господин полковник?

– Берненштейн, мальчик мой, в замке все в порядке. Идите к фасаду и, ради бога, оставайтесь там!

Офицер повернулся, но Запт схватил его за руку:

– Нет, лучше оставайтесь здесь. Встаньте у двери, которая ведет в королевские апартаменты, и никого не пропускайте. Понятно?

– Да, господин полковник.

– И, что бы вы ни услышали, не оборачивайтесь.

Берненштейн был озадачен, но Запт был комендантом и отвечал за безопасность Зенды.

– Хорошо, сэр. – Пожав плечами, Берненштейн обнажил саблю и встал у двери.

Запт побежал по коридору. Открыв ворота, ведущие к мосту, он быстро перешел на другую сторону рва, повернулся к стене и спустился по ступенькам к выступу, находящемуся на высоте шести – восьми дюймов над водой. Оказавшись в треугольнике сплошной тени, он почувствовал, как кто-то стиснул его руку, и увидел рядом Рудольфа Рассендилла в мокрых кальсонах и носках.

– Это вы? – прошептал Запт.

– Да, – ответил Рудольф. – Я приплыл с другой стороны и выбрался сюда. Потом я бросил в воду кусок известки, но не был уверен, что разбудил вас, а кричать не осмеливался. Подержите меня минутку, пока я надену брюки, – я связал верхнюю одежду в узел, чтобы она не промокла. Держите крепче – здесь скользко.

– Что привело вас сюда? – шепотом спросил Запт, послушно взяв Рудольфа за руку.

– Служба королеве. Когда прибудет Ришенхайм?

– Завтра в восемь утра.

– Черт! Это раньше, чем я думал. А король?

– Он здесь и решил принять Ришенхайма. Отговорить его невозможно.

Последовала пауза.

Рудольф надел рубашку через голову и заправил ее в брюки.

– Подайте мне куртку и жилет, – попросил он. – Я отсырел насквозь.

– Скоро высохнете, – усмехнулся Запт. – Старайтесь двигаться.

– Я потерял шляпу.

– По-моему, вы вместе с ней потеряли голову.

– Найдите мне и ту и другую, ладно, Запт?

– Постараюсь, – проворчал комендант.

– Теперь ботинки, и я готов. – Рудольф быстро осведомился: – Король лично получал какие-нибудь известия от Ришенхайма?

– Только через меня.

– Тогда почему он так хочет с ним встретиться?

– Чтобы узнать, откуда у собак такая гладкая шерсть.

– Вы серьезно? Не вижу вашего лица.

– Вполне серьезно.

– Тогда все в порядке. Король сейчас носит бороду?

– Да.

– Черт бы его побрал! Вы можете отвести меня куда-нибудь, чтобы спокойно поговорить?

– Зачем вы здесь?

– Чтобы встретиться с Ришенхаймом.

– Встретиться с…

– Да. Запт, у него копия письма королевы.

Запт подкрутил ус.

– Я всегда говорил, что этим кончится, – заметил он с мрачным удовлетворением.

– Куда вы можете меня отвести? – нетерпеливо спросил Рудольф.

– В любую комнату с дверью и замком, – ответил Запт. – Я здесь командую и, когда говорю: «Не входить!», никто не входит.

– Даже король?

– Король уже в постели. Пошли. – Комендант поставил ногу на нижнюю ступеньку.

– А поблизости никого нет? – Рудольф схватил его за руку.

– Никого, кроме Берненштейна, но он будет стоять спиной к нам.

– Дисциплина у вас по-прежнему на должном уровне, а, полковник?

– Да, для нынешнего времени, – отозвался Запт.

Пройдя по мосту, они вошли в замок. В коридоре не было никого, кроме Берненштейна, чья широкая спина заслоняла проход к королевским апартаментам.

– Сюда, – прошептал Запт, положив руку на дверь.

– Хорошо, – кивнул Рудольф.

Рука Берненштейна дернулась, но он не обернулся. Такова была дисциплина в замке Зенды.

Но когда Запт уже входил в комнату и Рудольф собирался последовать за ним, другая дверь, которую охранял Берненштейн, быстро и бесшумно открылась. Запт пробормотал ругательство, а Рудольф затаил дыхание. Берненштейн вытянулся по стойке «смирно», опустив саблю. В дверях, вся в белом, стояла королева Флавия, и при виде Рудольфа Рассендилла ее лицо стало таким же белым, как платье. Какой-то момент все четверо стояли молча, потом Рудольф прошел мимо Запта, отодвинул в сторону все еще не оборачивающегося Берненштейна и, опустившись на одно колено перед королевой, поцеловал ей руку. Теперь Берненштейн видел происходящее и, если бы изумление могло убивать, он был бы уже мертв. Бедняга прислонился к стене с открытым ртом. Ибо король лежал в постели и с бородой, а здесь был еще один король, полностью одетый, гладко выбритый и даже целующий руку королеве, которая смотрела на него со смесью удивления, страха и радости. Солдат должен быть готовым ко всему, но я не могу порицать молодого Берненштейна за его изумление.

Тем не менее не было ничего странного в том, что королева этим вечером разыскивала старого Запта и догадалась, где его можно найти. Она уже трижды спрашивала его, есть ли новости из Винтенберга, и каждый раз он отделывался от нее под каким-то предлогом. Понимая, каким рискованным было ее письмо, Флавия решила узнать у полковника, есть ли реальная причина для тревоги, и тайком выбралась из своих покоев. Образ Рудольфа во плоти и крови, а не в тоскливых мечтах и видениях, и ощущение его губ на своей руке, все это наполнило ее одновременно страхом и радостью.

Влюбленные не принимают в расчет ни время, ни опасность, но Запт учитывал то и другое. Не прошло и минуты, как он властным жестом позвал их в комнату. Королева повиновалась, и Рудольф последовал за ней

– Не впускайте никого и не говорите никому ни слова, – шепнул Запт Берненштейну, оставив его снаружи. Молодой человек все еще был ошарашен, но ему хватило здравого смысла понять по выражению лица коменданта, что он должен скорее пожертвовать жизнью, чем позволить кому-то открыть дверь. С обнаженной саблей он встал на страже.

Королева появилась в одиннадцать часов, а когда дверь открылась снова и Запт вышел в коридор, большие часы замка уже пробили полночь. Его сабля была в ножнах, но в руке он держал револьвер. Бесшумно закрыв за собой дверь, он тихо и серьезно заговорил с Берненштейном. Лейтенант внимательно слушал. Рассказ Запта занял восемь-девять минут. Потом он сделал паузу и осведомился:

– Теперь вы все понимаете?

– Да. Это чудесно! – ответил молодой человек.

– Ба! – фыркнул Запт. – Чудес не бывает – это всего лишь необычно.

Берненштейн не был убежден и с сомнением пожал плечами.

– Ну? – Комендант бросил на него быстрый взгляд.

– Я умру за королеву, господин полковник.

Молодой человек щелкнул каблуками, как на параде.

– Отлично! Тогда слушайте. – И Запт снова начал говорить.

Берненштейн молча кивал.

– Вы встретите его у ворот, – закончил комендант, – и приведете прямо сюда. Он не должен пойти куда-либо еще, понятно?

– Абсолютно, полковник, – улыбнулся молодой Берненштейн.

– Король будет в этой комнате. Вы знаете, кто король?

– Конечно.

– А когда беседа закончится и мы пойдем завтракать…

– Я знаю, кто будет королем тогда.

– Превосходно. Но мы не причиним ему вреда, если…

– Если не будет необходимости.

– Совершенно верно.

Запт со вздохом повернулся. Берненштейн был способным учеником, но объяснения утомили полковника. Он негромко постучал в дверь. Голос королевы пригласил его войти, и он повиновался. Берненштейн снова остался один в коридоре, размышляя об услышанном и репетируя роль, которую ему предстояло играть. Подумав, он гордо вскинул голову. Служба казалась такой почетной, а честь – такой высокой, что он почти желал умереть во время исполнения своей роли.

В час ночи полковник Запт вышел в коридор.

– Можете спать до шести, – сказал он Берненштейну.

– Я не хочу спать.

– Да, но будете хотеть в восемь, если не поспите сейчас.

– Королева выйдет, полковник?

– Через минуту, лейтенант.

– Я бы хотел поцеловать ей руку.

– Ну, если вы думаете, что ради этого стоит ждать четверть часа… – с улыбкой промолвил Запт.

– Вы сказали минуту!

– Она тоже так сказала, – ответил комендант.

Тем не менее прошла четверть часа, прежде чем Рудольф Рассендилл открыл дверь и королева появилась на пороге. Она была очень бледна, но ее глаза светились счастьем. При виде ее молодой Берненштейн опустился на колени и поднес ее руку к губам.

– Я ваш слуга до смерти, мадам, – произнес он дрожащим голосом.

– Знаю, лейтенант, – любезно ответила Флавия и окинула взглядом всех троих. – Господа – мои слуги и дорогие друзья, – от вас и от Фрица, который лежит раненый в Винтенберге, зависят моя честь и жизнь, ибо я не переживу, если письмо попадет к королю.

– Король не получит его, мадам, – произнес полковник Запт.

Взяв руку королевы, он неуклюже погладил ее. Улыбнувшись, она снова протянула руку молодому Берненштейну в знак милости. Оба отсалютовали королеве, а Рудольф проводил ее до конца коридора. Когда они остановились там, остальные отвернулись и не видели, как королева внезапно наклонилась и покрыла поцелуями руку Рудольфа, который с трудом высвободил ее. Наконец, все еще глядя на него, она шагнула в свои покои, и Рудольф закрыл за ней дверь.

– Теперь к делу, – сухо сказал полковник Запт.

Рудольф вернулся в комнату. Запт подошел к королевским апартаментам и спросил врача, крепко ли спит его величество. Получив ободряющий ответ, он проследовал к комнате личного слуги короля, разбудил его и велел подать завтрак королю и графу Люцау-Ришенхайму ровно в девять в утреннюю комнату, окна которой выходили на аллею, ведущую к входу в новый замок. Сделав это, Запт направился в комнату, где находился Рудольф, вынес стул в коридор, велел Рудольфу запереть дверь и сел с револьвером в руке. Молодой Берненштейн уже спал в своей кровати, и комендант замещал его, что было необычным само по себе.

В шесть утра задремавший комендант проснулся и постучал в дверь. Рудольф открыл ее.

– Хорошо спали? – спросил Запт.

– Даже глаз не сомкнул, – весело отозвался Рудольф.

– Я думал, у вас больше хладнокровия.

– Я бодрствовал не из-за недостатка хладнокровия, – ответил мистер Рассендилл.

Запт, пожав плечами, огляделся вокруг. Оконные портьеры были задернуты наполовину, стол придвинут к стене, а кресло стояло в тени, недалеко от портьер.

– Позади для вас достаточно места, – сказал Рудольф. – А когда Ришенхайм будет сидеть в этом кресле напротив меня, вы сможете приставить дуло револьвера к его голове, всего лишь протянув руку. Конечно, я могу сделать то же самое.

Запт одобрительно кивнул.

– Как насчет бороды? – спросил Рудольф.

– Берненштейн скажет ему, что вы сбрили ее этим утром.

– Он этому поверит?

– Почему бы и нет? Для него же лучше поверить во что угодно.

– А если нам придется его убить?

– Король будет в ярости.

– Он так его любит?

– Вы забываете, что он хочет поговорить с ним о собаках.

– Верно. Вы будете на посту вовремя?

– Разумеется.

Рудольф Рассендилл прошелся по комнате. Было заметно, что ночные события взволновали его. Мысли Запта текли по другому руслу.

– Когда мы покончим с этим парнем, мы должны найти Руперта, – сказал он.

– Руперта? – Рудольф уставился на него. – Да, конечно. Совсем забыл, – смущенно добавил он.

Запт бросил на него презрительный взгляд, понимая, что мысли собеседника заняты королевой. Но если он хотел выразить свое презрение словами, ему помешали часы, бьющие семь.

– Ришенхайм будет здесь через час, – сказал он.

– Мы готовы, – отозвался Рудольф Рассендилл. При мысли о предстоящей встрече его глаза блеснули, а чело разгладилось. Он и старый Запт посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Как в старые времена, а, Запт?

– Да, как в царствование доброго короля Рудольфа.

Так они готовились к приему графа Люцау-Ришенхайма, покуда моя чертова рана держала меня пленником в Винтенберге. Мне до сих пор жаль, что я знаю только по рассказам о происшедшем в то утро и не имел чести участвовать в этом. Тем не менее ее величество не забыла обо мне и позаботилась, чтобы я получил свою долю награды.

 

Глава V

Аудиенция у короля

Дойдя до этого этапа своей истории, я испытываю искушение отложить перо и оставить нерассказанным то, как с момента повторного прибытия мистера Рассендилла в Зенду нас захватил вихрь случайностей, неся к все новым авантюрам и вдыхая в нас бесшабашность, не ведающую никаких препятствий, а также преданность королеве и ее возлюбленному, отбрасывающую прочь все остальные чувства. Древние люди называли это волей судьбы, которую никто не в силах изменить. И хотя мы считаем это Божьим Провидением, мы так же слепы, как они, по-прежнему удивляясь, почему плоды доброты, великодушия и любви так часто оборачиваются горем и позором, вызывая слезы и кровь. Повторяю, лично я не стал бы повествовать об этом, дабы не запятнать имя той, которой служу, но пишу по ее приказу, дабы люди не осуждали тех, на ком нет греха. Я делаю это для нее и для него, а не для нас. Не нам судить о поступках тех, кому мы служили, – она была нашей королевой, и мы искренне жалели, что он не был нашим королем. Но молнии, которые небрежно метал в нас Руперт фон Гентцау между проклятиями и смехом, еще сильнее запутали нас в сети обстоятельств. Это пробуждало в нас странное непреодолимое желание, о котором я расскажу позже, наполняя стремлением заставить самого мистераРассендилла следовать избранным нами путем. Ведомые этой звездой, мы все сильнее погружались во тьму. Я буду писать, но коротко и ясно, стараясь воссоздать подлинную картину времени и подлинный портрет человека, равного которому я не знаю. Меня постоянно преследует страх, что это мне не удастся, что я не смогу объяснить, как он воздействовал на нас, покуда его дело не стало казаться правым во всех отношениях, пробудив стремление посадить его на то место, где мы хотели его видеть. Ибо он говорил мало, по делу – никаких высокопарных слов не сохранилось в моей памяти – и ничего не просил для себя. Тем не менее его речи и взгляды проникали в сердца мужчин и женщин, делая их готовыми повиноваться любым его приказаниям. Я безумен? Значит, Запт тоже был безумным, поскольку руководил всем предприятием.

Без десяти восемь щеголевато одетый молодой Берненштейн занял пост у главного входа в замок, расхаживая с уверенным видом перед неподвижными часовыми. Ему не пришлось ждать долго. Ровно в восемь ко входу подъехал мужчина, хорошо одетый и верхом на хорошей лошади, но без слуги.

– А вот и граф! – воскликнул Берненштейн, подбежав его встретить.

Ришенхайм спешился и протянул руку молодому офицеру, с которым был близко знаком.

– Вы пунктуальны, дорогой Ришенхайм, и это хорошо, так как король ожидает вас с нетерпением.

– Я не ожидал, что он поднимется так рано, – заметил Ришенхайм.

– Да он уже два часа как поднялся! Будьте с ним поосторожнее, дорогой граф – он в скверном настроении. Например, он… Ах нет, я не должен вас задерживать. Пожалуйста, следуйте за мной.

– Нет, лучше расскажите. Иначе я могу сказать что-нибудь невпопад.

– Ну, король проснулся в шесть, и когда парикмахер пришел подстричь ему бороду, в ней оказалось – только представьте себе, граф! – не менее семи седых волос! Король пришел в ярость. «Сбрейте ее всю! – приказал он. – Не желаю носить седую бороду!» Конечно, человек волен сбрить себе бороду, тем более король. Поэтому ее сбрили.

– Сбрили бороду королю?

– Да, дорогой граф. Поблагодарив небо за то, что он стал выглядеть на десять лет моложе, король воскликнул: «Граф фон Люцау-Ришенхайм завтракает со мной сегодня – что у нас на завтрак?» Повара подняли с кровати и… Но у меня будут неприятности, если я не перестану болтать здесь. Король ждет вас. Пошли.

Взяв графа под руку, Берненштейн быстро повел его в замок.

Граф фон Люцау-Ришенхайм был молодым человеком – в делах подобного рода он обладал не большим опытом, чем Берненштейн и, честно говоря, не выказывал к ним особой склонности. Этим утром граф был бледен, и руки его дрожали. Он не мог пожаловаться на недостаток храбрости, но хладнокровие – более редкая добродетель, и важность его миссии – а возможно, и стыд – действовали ему на нервы. Едва замечая, куда идет, он позволил Берненштейну отвести его в комнату, где находился Рудольф Рассендилл, не сомневаясь, что его провожают к королю.

– Завтрак подадут в девять, – сказал Берненштейн, – но король хочет увидеть вас раньше. Он должен сказать вам нечто важное – возможно, вы ему тоже?

– Я? О нет. Мелкое дело, но… э-э… личного свойства.

– Да, разумеется. Я вовсе не любопытствую, дорогой граф.

– Я застану короля одного? – нервно осведомился Ришенхайм.

– Думаю, да, – ответил Берненштейн.

Они подошли к двери, и Берненштейн остановился.

– Мне приказано ждать снаружи, пока его величество не вызовет меня, – тихо сказал он, словно опасаясь, что раздраженный король его услышит. – Я открою дверь и доложу о вас. Пожалуйста, старайтесь поддерживать в нем хорошее настроение, иначе нам несдобровать. – Он распахнул дверь и доложил: – Государь, граф фон Люцау-Ришенхайм имеет честь явиться к вашему величеству.

Впустив графа, Берненштейн быстро закрыл дверь и встал перед ней, на всякий случай вытащив револьвер и тщательно осмотрев его.

Граф низко поклонился, стараясь скрыть возбуждение. Он увидел короля, сидящего в кресле в костюме из коричневого твида (выглядевшего не лучшим образом после завязывания в узел прошлой ночью). Его лицо было в тени, но Ришенхайм заметил, что борода действительно исчезла. Король протянул посетителю руку и знаком пригласил сесть напротив него, примерно на расстоянии фута от оконных занавесей.

– Рад видеть вас, граф, – сказал король.

Ришенхайм слегка вздрогнул. Голос Рудольфа так походил на королевский, что никто не мог бы заметить разницу, но в последние год-два король сильно ослабел, и Ришенхайм казался удивленным энергичным тоном. Когда он вздрогнул, портьеры позади него слегка шевельнулись, но тут же замерли, поскольку Ришенхайм не проявлял других признаков подозрений. Однако Рудольф подметил его удивление, и его голос стал слабее.

– Очень рад, – повторил Рассендилл, – так как меня выводят из терпения эти собаки. Я пробовал все, но никак не могу добиться гладкой шерсти. А ваши выглядят превосходно.

– Вы очень любезны, государь. Но я рискнул испросить аудиенцию с целью…

– Конечно, вы должны рассказать мне о собаках. И прежде чем придет Запт, так как я хочу, чтобы никто, кроме меня, этого не слышал.

– Ваше величество ожидает полковника Запта?

– Минут через двадцать, – ответил король, бросив взгляд на часы на каминной полке.

Ришенхайм понял, что должен справиться со своей миссией до прихода Запта.

– Шерсть ваших собак, – продолжал король, – становится такой красивой…

– Тысяча извинений, государь, но…

– …такой длинной и шелковистой, что я отчаялся…

– У меня важное и срочное дело, – настаивал Ришенхайм.

Рудольф откинулся на спинку кресла с недовольным видом.

– Ну, если так, говорите, граф, а потом расскажете о собаках.

Ришенхайм окинул взглядом комнату. Занавеси были неподвижны, левая рука короля поглаживала бритый подбородок, а правая была скрыта от посетителя стоящим между ними маленьким столиком.

– Государь, мой кузен, граф фон Гентцау, доверил мне сообщение…

Лицо Рудольфа внезапно стало суровым.

– Я не стану принимать никаких сообщений от графа Гентцау, ни прямо, ни косвенно.

– Прошу прощения, государь, но документ, попавший в руки графа, жизненно важен для вашего величества.

– Граф Гентцау вызвал мое величайшее неудовольствие.

– Государь, он прислал меня сюда в надежде загладить все свои преступления. Существует заговор против чести вашего величества.

– И кто же в нем участвует, граф? – холодно и недоверчиво осведомился Рудольф.

– Те, кто очень близки к особе вашего величества и пользуются вашим расположением.

– Назовите их.

– Не смею, государь. Вы не поверите мне, но поверите письменному доказательству.

– Тогда покажите его немедленно. Нам могут помешать.

– Государь, у меня только копия…

– Ах, вот как? – фыркнул Рудольф.

– Оригинал у моего кузена, который предъявит его по приказу вашего величества. Это копия письма ее величества…

– Королевы?

– Да, государь. Оно адресовано… – Ришенхайм замялся.

– Кому, граф?

– Мистеру Рудольфу Рассендиллу.

Рудольф отлично сыграл свою роль. Он не притворился равнодушным, а протянул руку и произнес хриплым шепотом:

– Дайте его мне!

Глаза Ришенхайма блеснули. Выстрел попал в цель – он завладел вниманием короля, который забыл о собачьей шерсти. Ему удалось возбудить подозрения и ревность.

– Мой кузен, – продолжал Ришенхайм, – считает своим долгом показать письмо вашему величеству. Оно попало к нему…

– Мне плевать, как оно к нему попало! Дайте его мне!

Ришенхайм расстегнул пиджак и жилет, продемонстрировав рукоятку револьвера за поясом. Подняв клапан кармана в подкладке жилета, он начал вытаскивать лист бумаги.

Как ни велико было самообладание Рудольфа, он был всего лишь человеком. При виде бумаги он склонился вперед, приподнявшись с кресла. В результате его лицо вышло из тени портьеры, оказавшись в утреннем свете. Вытащив письмо, Ришенхайм встретился взглядом с Рассендиллом и внезапно ощутил подозрение, так как на лице, каждая черта которого повторяла лицо короля, были написаны суровая решимость и энергия, королю отнюдь не свойственные. Истина или намек на нее мелькнули у него в голове. Издав нечленораздельный возглас, он одной рукой скомкал бумагу, а другой схватился за револьвер. Но было слишком поздно. Левая рука Рудольфа стиснула его руку с письмом, а правая приставила к виску револьвер. Из-за портьеры появилась еще одна рука с револьвером, и глухой голос произнес:

– Лучше не дергайтесь, граф.

Потом из-за портьеры вышел Запт.

Не находя слов, Ришенхайм молча уставился на Рудольфа Рассендилла. Запт, не тратя времени, выхватил у графа револьвер и спрятал в карман.

– Возьмите бумагу, – обратился он к Рудольфу, угрожая Ришенхайму своим револьвером, покуда Рудольф забирал драгоценный документ. – Посмотрите, то ли это письмо. Не читайте с начала до конца – только взгляните. Все в порядке? Отлично. Теперь приставьте револьвер к его голове, пока я его обыщу. Встаньте, граф.

Они заставили Ришенхайма подняться, и Запт подверг его обыску на случай сокрытия еще одной копии или другого документа. После этого ему позволили снова сесть.

– Думаю, вы видели меня раньше, – улыбнулся Рудольф. – Кажется, я помню вас мальчиком в Штрельзау, когда был там. Теперь скажите, граф, где вы оставили вашего кузена?

В их планы входило узнать, где находится Руперт, и начать его преследование, как только удастся избавиться от Ришенхайма.

Но в этот момент раздался резкий стук в дверь. Рудольф побежал открывать, а Запт со своим револьвером занял его место. На пороге стоял Берненштейн.

– Слуга короля только что прошел мимо. Он ищет полковника Запта. Король ходил по подъездной аллее и узнал от часового о прибытии Ришенхайма. Я сказал, что вы повели графа на прогулку вокруг замка и я не знаю, где вы. Он сообщил, что король придет с минуты на минуту.

Подумав несколько секунд, Запт обратился к пленнику:

– Мы поговорим позже. Сейчас вы пойдете завтракать с королем. Мы с Берненштейном будем присутствовать. Помните: ни слова о вашей миссии и об этом господине! Видит бог, при первом же намеке или жесте я всажу вам пулю в голову, и даже тысяча королей меня не остановит. Рудольф, спрячьтесь за портьерой. В случае тревоги прыгайте через окно в ров и плывите.

– Хорошо, – кивнул Рассендилл. – Я могу прочитать письмо там.

– Сожгите его, глупец!

– Если хотите, я съем его, но не раньше, чем прочитаю.

Берненштейн заглянул снова.

– Скорее! Слуга сейчас вернется! – прошептал он.

– Берненштейн, вы слышали, что я говорил графу?

– Да.

– В таком случае, вы знаете свою роль. А теперь, господа, к королю.

– Интересно, сколько мне еще придется ждать? – послышался снаружи сердитый голос.

Рудольф Рассендилл скользнул за портьеру. Запт спрятал револьвер в карман. Ришенхайм стоял в наполовину расстегнутом жилете, опустив руки. Молодой Берненштейн, стоя на пороге, низко поклонился, сообщив, что слуга короля только что ушел и они как раз ожидали его величество.

Король вошел в комнату, бледный и с абсолютно целой бородой.

– Рад вас видеть, граф, – сказал он. – Если бы они доложили о вашем прибытии, вам бы не пришлось ждать ни минуты. Здесь очень темно, Запт. Почему бы вам не раздвинуть занавеси? – И король двинулся к портьере, за которой прятался Рудольф.

– Позвольте мне, государь. – Запт скользнул мимо короля и положил руку на портьеру. – Честно говоря, мы были так заинтересованы тем, что граф рассказывал о своих собаках…

– Совсем забыл! – воскликнул король. – Да-да, собаки! Скажите, граф…

– Прошу прощения, государь, – вмешался молодой Берненштейн, – но завтрак ждет.

– Ну, тогда мы совместим завтрак с собаками. Пойдемте, граф. – Король взял Ришенхайма под руку и добавил: – Показывайте дорогу, лейтенант, а вы, полковник, сопровождайте нас.

Они вышли. Запт стал запирать дверь снаружи.

– Зачем вы запираете дверь, полковник? – спросил король.

– В ящике стола остались кое-какие бумаги, государь.

– Но почему не запереть ящик?

– По глупости я потерял ключ.

Граф Люцау-Ришенхайм не получал удовольствия от завтрака. Он сидел напротив короля. Полковник Запт встал позади королевского стула, и Ришенхайм видел револьверное дуло, покоящееся на спинке возле правого уха его величества. Берненштейн неподвижно стоял у двери. Ришенхайм, обернувшись, встретил его весьма красноречивый взгляд.

– Вы ничего не едите, граф, – заметил король. – Надеюсь, вы не больны?

– Я немного расстроен, государь, – достаточно правдиво ответил Ришенхайм.

– Ну, расскажите мне о собаках, пока я ем, так как я проголодался.

Ришенхайм начал открывать секрет гладкой шерсти, но его речи не хватало ясности. Король проявлял нетерпение.

– Не понимаю! – сердито сказал он, отодвинув стул так быстро, что Запт отскочил и спрятал револьвер за спину.

– Государь… – громко воскликнул Ришенхайм, привстав.

Кашель лейтенанта фон Берненштейна заставил его умолкнуть.

– Расскажите все снова, – потребовал король. Ришенхайм повиновался.

– Теперь я понимаю лучше. Вам все ясно, Запт? – И король обернулся к коменданту.

Едва успев снова спрятать револьвер, Запт склонился к королю. Лейтенант фон Берненштейн снова кашлянул, и граф откинулся на спинку стула.

– Абсолютно, государь, – ответил полковник. – Я понимаю все, что граф хочет сообщить вашему величеству.

– Ну, я понимаю только половину, – засмеялся король. – Но, может быть, этого будет достаточно.

– Думаю, государь, вполне достаточно, – с улыбкой отозвался Запт.

Покончив с собаками, король вспомнил, что граф просил об аудиенции по важному делу.

– Итак, что вы хотели мне сказать? – устало осведомился король.

Собаки были куда интереснее.

Ришенхайм посмотрел на Запта. Револьвер был на месте. Берненштейн кашлянул снова. Тем не менее граф увидел свой шанс.

– Прошу прощения, государь, – сказал он, – но мы не одни.

Король поднял брови.

– Дело настолько приватное?

– Я предпочел бы сообщить это вашему величеству наедине, – ответил граф.

Но Запт твердо решил не оставлять Ришенхайма наедине с королем, ибо, хотя граф, лишившись доказательства, уже не мог причинить особого вреда в том, что касалось письма, но он, несомненно, рассказал бы королю, что Рудольф Рассендилл в замке. Склонившись над плечом короля, полковник промолвил с усмешкой:

– Похоже, сообщения от Руперта Гентцау слишком важны для моих жалких ушей.

Король побагровел.

– Это и есть ваше дело, граф? – сурово спросил он.

– Ваше величество не знает, что мой кузен…

– Старая просьба? – прервал король. – Он хочет вернуться? Это все, или есть что-то еще?

Последовала пауза. Запт в упор смотрел на Ришенхайма, с улыбкой подняв правую руку и показав револьвер. Берненштейн кашлянул дважды. Ришенхайм закусил губу. Он понимал, что они любой ценой помешают ему сообщить о своей миссии или выдать Рассендилла.

– Ну, граф, это старая история, или у вас есть что-то новое? – нетерпеливо осведомился король.

Но Ришенхайм молчал.

– Вы онемели, граф? – сердито прикрикнул на него король.

– Это… это только то, что вы именуете старой историей, государь.

– В таком случае, вы поступили дурно, добившись от меня аудиенции с такой целью, – сказал король. – Вам и вашему кузену известно мое решение. – Он поднялся.

Револьвер Запта скользнул в карман, но лейтенант фон Берненштейн извлек из ножен саблю и отсалютовал ею, кашлянув в очередной раз.

– Мой дорогой Ришенхайм, – продолжал король более мягко, – я могу понять вашу естественную привязанность к кузену. Но поверьте, она завела вас не туда, куда надо. Окажите мне услугу не касаться этой темы в дальнейшем.

Униженный и сердитый Ришенхайм мог только поклониться в знак согласия.

– Полковник Запт, позаботьтесь, чтобы граф не испытывал недостатка в развлечениях. Моя лошадь должна быть у дверей. До свидания, граф. Берненштейн, дайте мне вашу руку.

Лейтенант быстро взглянул на коменданта. Запт ободряюще кивнул. Берненштейн спрятал саблю в ножны и выполнил просьбу короля. Они прошли через дверь, и лейтенант захлопнул ее. Но в этот момент охваченный яростью и отчаянием Ришенхайм, увидев, что в комнате остался только полковник, внезапно метнулся к двери и схватился за ручку. Но Запт оказался рядом, приставив револьвер к его уху.

Король остановился в коридоре.

– Что они там делают? – спросил он, услышав звуки в комнате.

– Не знаю, государь, – сказал Берненштейн и сделал шаг вперед.

– Погодите, лейтенант, вы тащите меня за собой!

– Тысяча извинений, государь.

– Теперь я ничего не слышу.

Слышать и впрямь было нечего, так как оба застыли за дверью.

– Я тоже, государь. Ваше величество хочет идти дальше?

И Берненштейн сделал еще один шаг.

– Разумеется, – отозвался король, позволив молодому офицеру увести его.

В комнате Ришенхайм стоял спиной к двери. Он тяжело дышал, его лицо покраснело и судорожно подергивалось. Напротив него стоял Запт с револьвером в руке.

– Пока вы не попадете на небеса, граф, – сказал комендант, – вы никогда не будете ближе к ним, чем были только что. Если бы вы открыли дверь, я бы выстрелил вам в голову.

В этот момент в дверь постучали.

– Откройте, – приказал Запт.

Пробормотав проклятие, граф повиновался. За дверью стоял слуга с телеграммой на подносе.

– Возьмите ее, – шепнул Запт.

– Прошу прощения, господин граф, но вам телеграмма, – почтительно произнес слуга.

– Берите же! – свирепо шепнул Запт.

– Дайте ее мне! – Ришенхайм протянул руку и взял конверт.

Слуга с поклоном закрыл дверь.

– Вскройте телеграмму! – велел Запт.

– Будьте вы прокляты! – воскликнул Ришенхайм, задыхаясь от злости.

– Ну-ну, граф, у вас не может быть секретов от такого близкого друга, как я. Вскрывайте побыстрее.

Граф начал вскрывать конверт.

– Если вы порвете или скомкаете телеграмму, я вас застрелю, – спокойно предупредил Запт. – Вы знаете, что на мое слово можно положиться. Теперь читайте вслух.

– Не буду!

– Читайте или молитесь.

Дуло револьвера находилось в футе от головы Ришенхайма. Он развернул телеграмму и посмотрел на Запта.

– Читайте! – повторил комендант.

– Я не понимаю, что это значит, – буркнул Ришенхайм.

– Возможно, я сумею вам помочь.

– Здесь нет ничего, кроме…

– Читайте же, граф!

– «Хольф, Кёнигштрассе, девятнадцать».

– Тысяча благодарностей, граф. А откуда отправлена телеграмма?

– Из Штрельзау.

– Переверните ее, чтобы я мог посмотреть. О, я не сомневаюсь в ваших словах, но всегда надежнее видеть все своими глазами. Вы озадачены текстом, граф?

– Я не знаю, что это означает!

– Как странно! А вот я могу догадаться.

– В таком случае, вы очень проницательны.

– Но ведь это так просто, граф.

– И что же подсказывает вам ваша мудрость? – осведомился Ришенхайм, стараясь вложить в голос побольше сарказма.

– Что это адрес.

– Адрес? Я об этом не подумал. Но я не знаю никакого Хольфа.

– Едва ли это адрес Хольфа.

– Тогда чей же?

– Вероятно, – ответил Запт, – это нынешний адрес графа Руперта фон Гентцау.

Усмехнувшись, он положил револьвер в карман и отвесил поклон.

– Должен сказать, что вы были необычайно любезны, мой дорогой граф.

 

Глава VI

Задача для слуг королевы

Доктор, лечивший меня в Винтенберге, был не только не болтлив, но и снисходителен. Возможно, он понимал, что для больного мало пользы нервничать, беспомощно лежа на спине, когда ему не терпится встать на ноги. Боюсь, доктор опасался, что я подумываю о скалке пекаря, но, в любом случае, я добился от него разрешения и выехал из Винтенберга всего через двенадцать часов после отъезда Рудольфа Рассендилла. Таким образом, я прибыл домой в Штрельзау утром в ту же пятницу, когда состоялась двойная беседа графа Люцау-Ришенхайма с королем в замке Зенды. По прибытии я сразу же послал Джеймса, чья помощь была неоценимой, отправить сообщение коменданту, познакомив его с моим местопребыванием и полностью предоставив себя в его распоряжение. Запт получил это сообщение во время военного совета, и содержащаяся в нем информация изрядно помогла в приготовлениях, которые осуществили он и Рудольф Рассендилл. Теперь я расскажу об этих приготовлениях, хотя рискую наскучить читателю.

Военный совет в Зенде проходил в необычных обстоятельствах. Они не осмеливались выпускать Ришенхайма из поля зрения. Рудольф не мог покинуть комнату, в которой Запт его запер. Отсутствие короля едва ли продолжалось бы долго – до его возвращения следовало удалить из замка Рудольфа, избавиться от Ришенхайма и принять меры против попадания оригинала письма в те руки, для которых предназначалась перехваченная копия. Комната была просторной. В дальнем от двери углу сидел Ришенхайм, обезоруженный, обескураженный и кажущийся готовым согласиться со всеми поставленными ему условиями. У самой двери, готовые охранять ее, в случае надобности, ценой жизни, поместились трое остальных: бодрый и торжествующий Берненштейн, хладнокровный и прямодушный Запт, спокойный и сосредоточенный Рудольф. Королева ожидала их решений в своих покоях, готовая действовать, как они ей укажут, но твердо решившая повидать Рудольфа, прежде чем он покинет замок. Они разговаривали полушепотом. Вскоре Запт взял бумагу и написал мне послание, прося этим же днем приехать в Зенду, поскольку еще одна голова и еще одна пара рук были необходимы. После этого началось обсуждение дерзкого плана Рудольфа. Запт с сомнением подкручивал усы.

– Да-да! – выразил свое согласие молодой Берненштейн, возбужденно сверкая глазами.

– Это опасно, но другого выхода нет, – прошептал Рудольф, стараясь, чтобы пленник не услышал ни слова. – Но мне понадобится остаться здесь до вечера. Это возможно?

– Нет, но вы можете прятаться в лесу, пока я не присоединюсь к вам, – сказал Запт.

– Пока мы не присоединимся к вам, – поправил Берненштейн.

– Нет, – возразил комендант. – Вы должны присматривать за нашим другом здесь. Все это ради службы королеве, лейтенант.

– Кроме того, – с улыбкой добавил Рудольф, – ни полковник, ни я не позволили бы вам разбираться с Рупертом. Он наша добыча – не так ли, Запт?

Полковник кивнул. Рудольф, в свою очередь, взял лист бумаги и написал следующее:

«Хольф, Кёнигштрассе, 19, Штрельзау.

Все в порядке. Он получил то, что было у меня, но хочет увидеть то, что есть у вас. В десять вечера мы с ним будем в охотничьем домике. Захватите это и постарайтесь встретьтесь с нами.

Р.».

Рудольф передал записку Запту. Берненштейн склонился над плечом полковника и прочитал ее.

– Сомневаюсь, что это привело бы меня в Зенду, – усмехнулся старый Запт.

– Это приведет Руперта Гентцау. Почему бы и нет? Он поймет, что король хочет поговорить с ним втайне от королевы и от вас, Запт, поскольку вы были моим другом. Какое место больше подошло бы для короля, чем его охотничий домик, куда он всегда отправляется, когда хочет побыть один? Записка приведет туда Руперта, можете не сомневаться. Руперт приехал бы, даже если бы что-то заподозрил, а почему он должен что-то подозревать?

– Возможно, он и Ришенхайм пользуются шифром, – предположил Запт.

– Нет, иначе Руперт зашифровал бы адрес, – быстро отозвался Рудольф.

– А когда он приедет? – спросил Берненштейн.

– Он найдет того же короля, что и Ришенхайм, а вместе с ним Запта.

– Но он узнает вас! – возразил Берненштейн.

– Думаю, что да, – улыбнулся Рудольф. – А пока что мы пошлем Фрицу записку, чтобы он приехал в Зенду и присмотрел за королем.

– А Ришенхайм?

– Это ваша задача, лейтенант. Запт, в Тарленхайме кто-нибудь есть?

– Нет. Граф Станислас предоставил его в распоряжение Фрица.

– Отлично. Тогда двое друзей Фрица – граф фон Люцау-Ришенхайм и лейтенант фон Берненштейн – сегодня отправятся туда верхом. Комендант Зенды даст лейтенанту отпуск на двадцать четыре часа, и оба джентльмена смогут провести день и заночевать в замке. Они будут ехать рядом, ни на мгновение не теряя друг друга из виду, и проведут ночь в общей комнате. Один из них не сомкнет глаз и не уберет пальцы с рукоятки револьвера.

– Превосходно, сэр, – одобрил молодой Берненштейн.

– Если ваш спутник попытается бежать или поднять тревогу, всадите ему пулю в лоб, спрячьтесь получше и по возможности дайте нам знать.

– Хорошо, – просто ответил Берненштейн. Запт сделал правильный выбор – молодого человека не останавливали опасности, которые могла навлечь на него служба ее величеству.

Беспокойное движение и усталый вздох Ришенхайма привлекли их внимание. Пленник напрягал слух, но они были осторожны, и ему не удалось услышать ничего, что пролило бы свет на их намерения. Он оставил тщетные попытки и погрузился в апатию.

– Не думаю, что от него будет много хлопот, – шепнул Запт Берненштейну, указав на пленника.

– Но ведите себя так, словно он намерен их создать, – сказал Рудольф, положив руку на плечо лейтенанта.

– Да, это разумный совет, – одобрительно кивнул комендант. – Вас хорошо воспитали, лейтенант, покуда Рудольф был королем.

– Разве я не был его верноподданным? – осведомился молодой Берненштейн.

– Да, раненным на моей службе, – припомнил Рудольф, как Берненштейна, который тогда был еще почти мальчиком, подстрелили в парке Тарленхайма, приняв за самого мистера Рассендилла.

Таким образом, планы были составлены. Если они смогут победить Руперта, Ришенхайм будет полностью в их руках. А если они смогут временно убрать Ришенхайма с дороги, пользуясь его именем в качестве ловушки, то у них появится сильный шанс заманить в эту ловушку Руперта и убить его. Да, именно это было их целью, как говорил мне сам комендант Зенды.

– Мы не должны церемониться, – сказал он. – На карту поставлена честь королевы, а этот тип – убийца.

Берненштейн поднялся и вышел. Он отсутствовал около получаса, отправляя телеграммы в Штрельзау. Рудольф и Запт, воспользовавшись интервалом, объяснили Ришенхайму то, как они намерены с ним поступить. Они не требовали от него никаких обещаний, а он их не предлагал, выслушав их с унылым незаинтересованным видом. Когда его спросили, поедет ли он в Тарленхайм без сопротивления, он горько усмехнулся:

– Как я могу сопротивляться? Получив пулю в голову?

– Позвольте посоветовать вам, граф, – сказал Рудольф, глядя на него достаточно дружелюбно, – в случае, если вы благополучно выпутаетесь из этой передряги, добавить к вашей осмотрительности честность, а к честности рыцарство. У вас еще есть время стать джентльменом.

Он повернулся, провожаемый сердитым взглядом графа и ухмылкой старого Запта.

Спустя несколько минут Берненштейн вернулся. Он выполнил поручение, а лошади для него и Ришенхайма ждали у ворот замка. После нескольких прощальных слов и рукопожатия Рудольфа лейтенант подал знак пленнику сопровождать его, и оба вышли, как два друга. Королева наблюдала за ними из окон своих покоев, заметив, что Берненштейн едет на полшага позади Ришенхайма и держит свободную руку сбоку на рукоятке револьвера.

С каждой минутой пребывание Рудольфа в замке становилось все более рискованным. Тем не менее он решил повидаться с королевой перед уходом. Встреча не представляла особых трудностей, так как у королевы было в привычке приходить в комнату коменданта и советоваться с ним. Самой трудной задачей было обеспечить впоследствии незаметный уход мистера Рассендилла. С этой целью комендант приказал роте гвардейцев, : расквартированной в замке, в час дня построиться для парада в парке, а слугам разрешил после обеда наблюдать за маневрами. Таким образом он рассчитывал избавиться от любопытных глаз и позволить Рудольфу добраться до леса незамеченным. Они договорились встретиться в уединенном месте, положившись на судьбу в том, что Рудольф ни с кем случайно не столкнется во время ожидания. Сам мистер Рассендилл не сомневался в способности скрыть свое присутствие или по крайней мере свое лицо, дабы никакая странная история о короле, скитающемся в одиночестве и без бороды, не достигла замка или города.

Покуда Запт занимался приготовлениями, королева Флавия направилась в комнату, где находился Рудольф Рассендилл. Было почти двенадцать – молодой Берненштейн удалился полчаса назад. Запт проводил королеву к двери, поставил в конце коридора часового с приказом, что ее величество нельзя беспокоить ни под каким предлогом, громко обещал ей вернуться, как только сможет, и почтительно закрыл дверь, когда она вошла. Комендант хорошо знал, что в тайном предприятии лучше действовать открыто там, где это возможно.

Что происходило во время этого разговора, я не знаю, но королева Флавия многое рассказала мне, точнее Хельге, ибо, хотя это предназначалось и для моих ушей, она не могла откровенно говорить на такую тему с мужчиной. Сначала королева спросила мистера Рассендилла о дальнейших планах, и хотя она дрожала при мысли об опасности, которой он подвергнется при встрече с Рупертом Гентцау, но так его любила и так верила в его силы, что не сомневалась в успехе. Потом Флавия стала упрекать себя за то, что сама подвергла Рудольфа опасности, написав ему письмо. Тогда Рудольф достал копию, привезенную Ришенхаймом. Он успел прочитать ее и теперь поцеловал на глазах возлюбленной.

– Имей я столько жизней, сколько здесь слов, моя королева, – сказал Рассендилл, – я бы пожертвовал одной из них за каждое слово.

– Ах, Рудольф, но у вас только одна жизнь. Думали ли вы, что мы когда-нибудь встретимся снова?

– Я на это надеялся, но сомневался, что это произойдет.

– А я никогда не сомневалась, что мы встретимся, хотя не знала, когда и где. Только благодаря этому я смогла прожить эти годы.

– Да благословит вас Бог! – Рудольф сжал руку королевы.

– Неужели это будет продолжаться вечно? – воскликнула она. – Нет-нет, я не должна делать вас несчастным, Рудольф. Я наполовину рада, что написала это письмо и что они его похитили. Так чудесно видеть, как вы сражаетесь за меня – не за короля, а только за меня!

– Это действительно чудесно, дорогая. Не бойтесь, мы победим.

– Конечно, вы победите. А потом уедете? – Высвободив руку, она прикрыла ею лицо.

– Я не должен целовать ваше лицо, – сказал Рудольф, – но могу поцеловать руку.

И он тут же это сделал.

– Вы всегда носите мое кольцо? – пробормотала королева, сдерживая слезы.

– Да, – ответил он, удивленный ее вопросом.

– И… больше ничье?

Рассендилл засмеялся в ответ.

– Я знаю, Рудольф. – Она протянула к нему руки, словно моля о прощении. – Прошлой ночью я видела о вас странный сон. Я была в Штрельзау, и все говорили о короле, имея в виду вас – вы были королем, а я вашей королевой. Но я видела вас лишь смутно, не понимая, где вы, – только иногда появлялось ваше лицо. Я, полковник Запт, Фриц и весь народ пытались объяснить вам, что вы – король. Но ваше лицо оставалось бледным и неподвижным – казалось, вы нас не слышите. Выглядело так, будто вы мертвы и все же являетесь королем. Но вы не должны умереть, даже будучи королем.

И она положила руку на его плечо.

– Дорогая, – мягко произнес Рудольф, – во сне желания и страхи часто смешиваются в причудливых видениях, поэтому я казался вам королем и мертвецом одновременно, но я не король и не жалуюсь на здоровье. Тем не менее я благодарен моей королеве за то, что она видит сны обо мне.

– Да, но что это могло означать?

– А что означает то, что я всегда вижу вас во сне, кроме того, что я люблю вас?

Но королева не выглядела убежденной. Не знаю, что еще произошло между ними. Думаю, что королева рассказала моей жене куда больше, но женщины иногда хранят женские секреты даже от мужей. Хотя они любят нас, но мы в какой-то степени являемся для них общим врагом, против которого они объединяют силы. Ну, я не стремлюсь проникнуть в подобные секреты слишком глубоко, так как быть в курсе значит обвинять, а кто настолько безгрешен, чтобы в такой ситуации бросаться обвинениями?

Но многое произойти не могло, поскольку вскоре после разговора о сне пришел полковник Запт, сообщив, что гвардейцы построились для парада, служанки выбежали смотреть на них, а их мужья отправились следом, дабы яркие мундиры не заставили их забыться. Тишину в старом замке нарушал только голос коменданта, просившего Рудольфа выйти через черный ход к конюшням и сесть на лошадь.

– Нельзя терять времени, – закончил Запт, и его взгляд словно предостерегал королеву от продолжения разговора с возлюбленным.

Но Рудольф не хотел расставаться с ней таким образом. Похлопав коменданта по плечу, он попросил его подождать, потом подошел к королеве и хотел опуститься перед ней на колени, но она притянула его к себе, поцеловала в лоб и сказала:

– Да пребудет с вами Бог, мой рыцарь.

Потом королева отвернулась, позволяя ему уйти. Рудольф направился к двери, но какой-то звук заставил его остановиться в середине комнаты. Старый Запт подбежал к порогу, наполовину вытащив из ножен саблю. Кто-то шел по коридору и остановился у двери.

– Это король? – прошептал Рудольф.

– Не знаю, – ответил Запт.

– Нет, это не король, – уверенно заявила королева Флавия.

В дверь негромко постучали. Они ждали, и стук повторился.

– Придется открыть, – сказал Запт. – Спрячьтесь за портьерой, Рудольф.

Королева села, а Запт положил перед ней стопку бумаг, как будто они занимались делами. Но их прервал хриплый крик снаружи:

– Ради бога, скорее!

Они узнали голос Берненштейна. Королева вскочила на ноги. Запт повернул ключ. Вошел бледный и запыхавшийся лейтенант.

– Ну? – спросил Запт.

– Ришенхайм сбежал? – воскликнул Рудольф, догадавшись, какая беда привела Берненштейна назад.

– Да, сбежал. Как только мы выехали из города и выбрались на дорогу в Тарленхайм, он сказал: «Мы все время будем плестись как черепахи? Я бы не возражал ехать быстрее». Мы перешли на рысь, и… Какой же я болван!

– Неважно. Продолжайте.

– Я думал о нем, о своей задаче и…

– Обо всем, кроме вашей лошади? – предположил Запт с мрачной улыбкой.

– Лошадь споткнулась, и я упал лицом на ее шею. Я выпустил рукоятку револьвера, и он упал на землю.

– А Ришенхайм это увидел?

– Да, будь он проклят! Какую-то секунду он ждал, потом улыбнулся, вонзил шпоры в коня и поскакал в сторону Штрельзау. Я соскочил наземь и трижды выстрелил ему вслед.

– Вы попали? – спросил Рудольф.

– Думаю, да. Ришенхайм переложил поводья в левую руку и согнул правую. Я снова вскочил в седло и помчался за ним, но его лошадь была лучше моей. К тому же на дороге стали попадаться люди, и я не осмелился стрелять снова. Поэтому я прекратил погоню и вернулся, чтобы сообщить вам о случившемся. Больше никогда не полагайтесь на меня, комендант. – Кожа на лице молодого человека подергивалось. От стыда и отчаяния, забыв о присутствии королевы, он беспомощно опустился на стул.

Запт никак не реагировал на эти страдания. Но Рудольф подошел к лейтенанту и положил ему руку на плечо.

– Это был несчастный случай, – сказал он. – Вы не виноваты.

Королева поднялась и тоже подошла к молодому человеку, который сразу вскочил на ноги.

– Вознаграждаться должны не успех, а усилия, – сказала она, протянув руку.

Лейтенант был молод, и я не стану смеяться над тем, что он отвернулся со слезами на глазах.

– Позвольте мне попытаться снова! – взмолился Берненштейн.

Королева повернулась к Рудольфу:

– Мистер Рассендилл, вы доставите мне удовольствие, и далее используя этого молодого человека для службы мне. Я уже многим ему обязана.

Последовала пауза.

– Да, но что нам делать? – осведомился полковник Запт. – Ришенхайм поехал в Штрельзау.

– Он остановит Руперта, – пробормотал Рассендилл. – А может, и нет.

– Держу пари, что да.

– Нам следует быть готовыми к обоим вариантам.

Запт и Рудольф посмотрели друг на друга.

– Вы должны быть здесь, – сказал Рудольф коменданту, – а я поеду в Штрельзау. – Он добавил с улыбкой: – Если Берненштейн одолжит мне шляпу.

Королева подошла к нему и взяла его за руку.

– Да, я поеду в Штрельзау, – повторил Рассендилл, – и найду Руперта, а заодно и Ришенхайма, если они в городе.

– Возьмите меня с собой! – воскликнул Берненштейн.

Рудольф посмотрел на Запта. Комендант покачал головой, и лицо Берненштейна вытянулось.

– Нет, – сказал полковник. – Вы нужны нам здесь. Что, если Руперт приедет сюда с Ришенхаймом?

Идея была новой. Но отнюдь не невероятной.

– Но ведь вы будете в Зенде, комендант, – настаивал Берненштейн, – а через час сюда приедет Фриц фон Тарленхайм.

– Возможно, молодой человек, – кивнул Запт, – но, сражаясь с Рупертом Гентцау, я предпочитаю иметь кого-нибудь рядом. – И он широко улыбнулся, ничуть не опасаясь, что Берненштейн может усомниться в его храбрости. – А теперь идите и принесите ему шляпу.

Лейтенант поспешил выполнять поручение.

– Вы посылаете одного Рудольфа против двоих? – воскликнула королева.

– Да, мадам, если мне позволено руководить кампанией, – ответил Запт. – Думаю, он соответствует этой задаче.

Королева с немым призывом во взгляде повернулась к Рассендиллу.

– Я должен ехать, – мягко произнес он. – Вы не можете обойтись без Берненштейна, и мне нельзя оставаться здесь.

Рудольф подошел к Запту.

– Проводите меня к конюшням. Лошадь хороша? Я не рискну ехать поездом. А вот и лейтенант со шляпой.

– Лошадь доставит вас в Штрельзау к ночи, – сказал Запт. – Пошли. Берненштейн, оставайтесь с королевой.

У порога Рудольф остановился и, обернувшись, бросил взгляд на королеву Флавию, которая стояла неподвижно как статуя, наблюдая за его уходом. Потом он последовал за комендантом, который привел его туда, где ждала лошадь. Поблизости никого не было, и Рудольф быстро вскочил в седло.

– Шляпа не совсем впору, – заметил он.

– Корона подошла бы лучше? – предположил полковник.

Рудольф рассмеялся и спросил:

– Ну, какие будут приказания?

– Скачите вдоль рва к дороге позади, потом через лес к Хольфбау, а дальнейший путь вы знаете. Вы не должны появляться в Штрельзау, пока не стемнеет. Если вам нужно укрытие…

– Я обращусь к Фрицу фон Тарленхайму. Оттуда я отправлюсь прямо по адресу.

– Рудольф…

– Да?

– Покончите с ним на этот раз.

– Будем надеяться. Но если Ришенхайм его не остановит, он отправится в охотничий домик.

– На этот случай я буду там, но, думаю, Ришенхайм остановит его.

– А если он приедет сюда?

– Молодой Берненштейн скорее умрет, чем позволит ему встретиться с королем.

– Запт!

– Да?

– Будьте добры к ней.

– Обещаю.

– До свидания!

– Желаю удачи!

Рудольф быстрым галопом поскакал по аллее ко рву и старой лесной дороге позади него. Спустя пять минут он оказался под защитой деревьев и поехал дальше, не встречая никого, кроме одиноких крестьян, которые при виде всадника не обращали на него внимания, думая лишь о том, как хорошо скакать верхом по лесу, не будучи вынужденным трудиться в поте лица. Рассендилл вновь направлялся через лес к стенам Штрельзау. А впереди мчался галопом граф Люцау-Ришенхайм, полный гнева, решимости и жажды мести.

 

Глава VII

Сообщение егеря Симона

Я получил телеграмму, отправленную мне комендантом Зенды, в своем доме в Штрельзау около часа дня. Незачем говорить, что я сразу начал готовиться к отъезду. Моя жена возражала – должен признать, не без некоторых оснований, утверждая, что я не вынесу дополнительного напряжения и что самое подходящее для меня место – это кровать. Но я не стал ее слушать, а Джеймс, слуга мистера Рассендилла, не дожидаясь моих приказаний, явился ко мне с расписанием поездов из Штрельзау в Зенду. Во время нашей предыдущей поездки я часто с ним беседовал и узнал, что он состоял в услужении у лорда Топема, бывшего британского посла при дворе Руритании. Мне было неизвестно, насколько Джеймс в курсе тайн своего теперешнего хозяина, но его знакомство с городом и страной могло принести мне немалую пользу. К нашему сожалению, ни один поезд не отходил ранее четырех, да и тот двигался не слишком быстро. Таким образом, мы не могли прибыть в замок раньше шести часов. Это было не так уж поздно, но мне не терпелось как можно скорее оказаться на месте событий.

– Что если заказать экстренный поезд? – предложил Джеймс. – Я сбегаю на вокзал и попробую договориться.

Я согласился. Так как все знали, что я состою на королевской службе, я мог без труда заказать экстренный поезд. Джеймс отправился на вокзал с багажом, а спустя четверть часа я уже садился в свою карету. Кучер уже собирался выезжать, когда ко мне подошел дворецкий.

– Прошу прощения, ваша милость, – сказал он, – но Бауэр не прибыл с вами. Он вернется?

– Нет, – ответил я. – Бауэр дерзко вел себя во время путешествия, и я уволил его.

– Этим иностранцам нельзя доверять. А багаж вашей милости?

– Разве он не прибыл? – воскликнул я. – Ведь я велел Бауэру отослать его.

– Багаж не прибыл, ваша милость.

– Неужели мошенник его украл?

– Если ваша милость желает, я обращусь в полицию.

Я подумал над предложением.

– Подождите, пока я вернусь. Багаж еще может прибыть, а у меня нет причин сомневаться в честности этого парня.

Я подумал, что на этом мои отношения с Бауэром закончатся. Он послужил интересам Руперта и теперь должен уйти со сцены. Однако у Руперта было мало людей, на которых он мог положиться, и я вскоре получил доказательство, что он еще не покончил с Бауэром. Мой дом находится в паре миль от вокзала, и мы должны были проехать через значительную часть старого города, где узкие извилистые улочки делают невозможным быстрое передвижение. Выехав на Кёнигштрассе (следует помнить, что тогда у меня не было никаких причин уделять особое внимание этому месту), мы с нетерпением ждали, пока тяжелая телега освободит нам дорогу, когда мой кучер, слышавший разговор дворецкого со мной, склонился ко мне с козел с возбужденным видом.

– Смотрите, ваша милость! – воскликнул он. – Бауэр идет мимо лавки мясника!

Я поднялся с сиденья кареты. Какой-то мужчина быстро пробирался сквозь толпу спиной ко мне. Должно быть, он заметил меня и старался скрыться как можно скорее. Я не был уверен, что это Бауэр, но кучер развеял мои сомнения.

– Это точно он, ваша милость!

Я сразу принял решение. Если мне удастся поймать этого парня или хотя бы проследить, куда он идет, важный ключ к местопребыванию и действиям Руперта может попасть мне в руки. Выйдя из кареты, я велел кучеру ждать и сразу пустился в погоню за моим бывшим слугой. Я слышал смех кучера – несомненно, он подумал, что меня беспокоит исчезнувший багаж.

Нумерация домов на Кёнигштрассе, как помнит каждый, знакомый со Штрельзау, начинается с конца, примыкающего к вокзалу. Длинная улица тянется почти через весь старый город. Моя карета остановилась приблизительно около дома № 300, на расстоянии почти трех четвертей мили от дома № 19, куда Бауэр спешил, как кролик к своей норе. Разумеется, тогда я этого не знал, и дом 19 значил для меня не более, чем 18 или 20 – моим единственным желанием было догнать Бауэра. У меня не было четкого представления о том, что я буду делать, когда поймаю его, – лишь смутная идея заставить его выдать тайну под угрозой обвинения в краже. Фактически он украл мой багаж. Бауэр знал, что я следую за ним, – я видел, как он бросил взгляд через плечо и сразу ускорил шаг. Никто из нас двоих – ни преследуемый, ни преследователь – не осмеливался пуститься бегом: наша быстрая походка, невзирая на встречную толпу, и так привлекала внимание. Но у меня было одно преимущество. Большинство жителей Штрельзау знали меня в лицо, и многие уступали мне дорогу, отнюдь не склонные проявлять подобную любезность к Бауэру. Поэтому я начал постепенно нагонять его. Сперва нас разделяло пятьдесят ярдов, но когда мы приближались к концу улицы и видели впереди вокзал, расстояние между нами уменьшилось ярдов до двадцати. Но затем произошла досадная случайность. Я налетел на толстого пожилого господина, с которым только что столкнулся Бауэр и который стоял, с возмущением глядя вслед удаляющейся фигуре бывшего слуги. Второе столкновение усилило его гнев, но для меня это имело куда худшие последствия, ибо, когда мне удалось освободиться, Бауэр исчез! Я посмотрел вверх – номер дома рядом со мной был 23, но дверь была закрыта. Тогда я прошел мимо трех домов к дому 19. Это был старый дом с грязным и ветхим фасадом. Здесь размещалась лавка с выставленными на витрине дешевыми продуктами, которые едят только бедняки. Дверь лавки была открыта, но вроде бы ничто не связывало Бауэра с этим домом. Бормоча проклятия, я собирался проследовать дальше, когда какая-то старуха высунула в дверь голову и огляделась. Я стоял прямо перед ней и увидел, как она вздрогнула. Думаю, вздрогнул и я, так как тоже узнал ее. Это была старая матушка Хольф, один из сыновей которой, Иоганн, выдал нам секрет темницы в Зенде, а другой был убит мистером Рассендиллом возле большой трубы, прикрывавшей окно короля. Ее присутствие могло ничего не означать, но оно сразу показалось мне связывающим дом с тайнами прошлого и тревогами настоящего.

Старуха тут же взяла себя в руки и присела в реверансе.

– И давно у вас лавка в Штрельзау, матушка Хольф? – осведомился я.

– Около шести месяцев, ваша милость, – спокойно ответила она.

– Раньше я не встречал вас здесь, – заметил я, пристально глядя на нее.

– Такая бедная лавка едва ли может удостоиться посещения вашей милости, – промолвила она со скромностью, которая показалась мне искренней лишь наполовину.

Я посмотрел на окна – они были закрыты ставнями. Дом не подавал никаких признаков жизни.

– У вас хороший дом, матушка, хотя он нуждается в окраске, – сказал я. – Вы живете здесь только с вашей дочерью? – Макс был мертв, Иоганн – за границей, а других детей, кроме дочери, насколько я знал, у старухи не было.

– Иногда, когда повезет, я сдаю комнаты одиноким мужчинам, – отозвалась она.

– И сейчас тоже?

– Нет, ваша милость, сейчас нет ни одного постояльца.

Я пустил стрелу наугад.

– Значит, мужчина, который только что вошел сюда, всего лишь покупатель?

– Я бы не возражала против покупателей, но никто сюда не входил, – удивленным тоном ответила женщина.

Я посмотрел ей в глаза – она невозмутимо встретила мой взгляд. Не бывает более непроницаемых лиц, чем у умных старух, когда они настороже. Ее толстая фигура заслоняла дверь – я не мог заглянуть внутрь, а витрина, заполненная свиными ножками и другими подобными деликатесами, немногим могла мне помочь. Если моя добыча находилась в доме, я был не в состоянии извлечь ее оттуда.

В этот момент я увидел Джеймса, быстро приближавшегося ко мне. Он высматривал мою карету и был обеспокоен ее задержкой.

– Ваша милость, – сказала Джеймс, – ваш поезд будет подан через пять минут. Если не выехать сейчас, линию закроют еще на полчаса.

На лице старухи мелькнула улыбка. Я не сомневался, что напал на след Бауэра, а может быть, и дичи покрупнее. Но моим первым долгом было повиноваться приказу и ехать в Зенду. Кроме того, я не мог средь бела дня вламываться в дом силой без скандала, который дошел бы до ушей всех жителей Штрельзау. Поэтому я нехотя повернулся. Ведь я даже не был уверен, что Бауэр находится внутри.

– Если ваша милость советует мне… – начала старая карга.

– Я советую вам быть поосторожнее с жильцами. Среди них попадаются странные типы, матушка.

– Я беру деньги вперед, – ухмыльнулась старуха, и у меня не осталось сомнений, что она участвует в заговоре.

Джеймс торопил меня, и я уже собирался идти к вокзалу, когда в доме послышался громкий веселый смех. Я снова вздрогнул – на сей раз сильно. Старуха на мгновение нахмурилась, потом ее лицо вновь стало спокойным, но она, по-видимому, догадалась, что я узнал этот смех. Стараясь выглядеть так, будто я ничего не заметил, я небрежно кивнул ей и, велев Джеймсу следовать за мной, двинулся к станции. Но когда мы вышли на перрон, я положил ему руку на плечо и тихо сказал.

– Граф Гентцау в том доме, Джеймс.

На его лице не отразилось удивления – он был так же недоступен этой эмоции, как старый Запт.

– В самом деле, сэр? Может быть, мне остаться и понаблюдать?

– Нет, поезжайте со мной, – ответил я.

Откровенно говоря, я понимал, что оставить его одного в Штрельзау для наблюдения за домом означало бы подписать ему смертный приговор. Рудольф мог бы поручить это Джеймсу, но я на такое не осмелился. Поэтому мы сели в поезд, а мой кучер, достаточно долго подождав меня, очевидно, вернулся домой. Впоследствии я забыл спросить его об этом. Вероятно, ему показалось забавным видеть своего хозяина гоняющимся за вороватым слугой и пропавшим багажом. Знай он правду, то счел бы ее столь же интересной, хотя, возможно, менее забавной.

Я прибыл в Зенду в половине четвертого и появился в замке незадолго до четырех. Опущу любезные и приветливые слова, которыми встретила меня королева. Даже вид ее лица и звук ее голоса вызывали желание служить ей, заставив меня устыдиться, что я потерял ее письмо и все еще жив. Но она не пожелала и слышать подобных разговоров, предпочитая хвалить меня за то малое, что мне удалось, нежели ругать за великое, где я потерпел неудачу. От королевы я поспешил к Запту. Я застал полковника в его комнате с Берненштейном и с удовлетворением услышал, что его информация подтверждала мои сведения о местопребывании Руперта. Меня также ознакомили со всем происшедшим здесь (о чем я уже поведал читателю), начиная с успешной ловушки, расставленной Ришенхайму, и до его злополучного побега. Но мое лицо вытянулось, когда я узнал, что Рудольф Рассендилл в одиночестве отправился в Штрельзау, дабы вложить голову в львиную пасть на Кёнигштрассе.

– Там его встретят трое – Руперт, Ришенхайм и этот мошенник Бауэр! – воскликнул я.

– Насчет Руперта мы не знаем, – напомнил Запт. – Он будет там, если Ришенхайм поспеет вовремя и сообщит ему правду. Но мы должны быть готовы встретить его в Зенде. Впрочем, мы готовы к любому варианту: Рудольф будет в Штрельзау, вы и я поскачем к охотничьему домику, а Берненштейн останется здесь с королевой.

– Только он один? – спросил я.

– Он один стоит многих, – ответил комендант, похлопав молодого человека по плечу. – Мы отправимся в лес не раньше чем через четыре часа, когда король уже ляжет спать. Берненштейну останется только никого к нему не допускать, пока мы не вернемся, даже ценой собственной жизни. Вы справитесь с этим, а, лейтенант?

Я по натуре осторожный человек, склонный видеть темную сторону в каждой перспективе и риск в каждом предприятии, но я не мог придумать никаких лучших мер против грозящей нам опасности. Тем не менее я беспокоился за мистера Рассендилла.

После долгой суеты наступили два часа покоя. Мы использовали это время для сытного обеда и в начале шестого, покончив с трапезой, сидели в креслах, покуривая сигары. Джеймс прислуживал нам, потихоньку узурпировав обязанности слуги коменданта, поэтому мы могли говорить свободно. Вера этого человека в удачу хозяина также успокаивала меня.

– Король должен скоро вернуться, – сказал наконец Запт, взглянув на старомодные серебряные часы. – Слава богу, он будет слишком усталым, чтобы долго бодрствовать. К девяти мы освободимся, Фриц. Мне бы хотелось, чтобы Руперт появился в охотничьем домике!

Лицо полковника выразило живейшее удовольствие при этой мысли.

Пробило шесть, но король не возвращался. Спустя несколько минут нам передали просьбу королевы прийти на террасу спереди замка. Оттуда открывался вид на дорогу, по которой должен был прискакать король, и мы застали королеву беспокойно расхаживающей взад-вперед и явно встревоженной его задержкой. В таком положении, как наше, значение каждого необычного или непредвиденного инцидента многократно увеличивается, приобретая зловещий смысл, в обычное время показавшийся бы абсурдным. Мы трое разделяли чувства королевы и, забыв о многих превратностях охоты, любая из которых могла бы объяснить задержку короля, стали размышлять о возможностях катастрофы. Он мог столкнуться с Ришенхаймом, хотя они ехали в противоположных направлениях, или с Рупертом, хотя последнему нечего было делать в лесу так рано. Наши страхи побеждали здравый смысл. Запт первый опомнился и резко отчитал нас за нашу глупость, не пощадив даже королеву. Мы рассмеялись, стыдясь собственной слабости.

– Все же странно, что он не возвращается, – пробормотала королева, заслонив глаза ладонью от света и глядя на дорогу, скрывающуюся среди деревьев.

Сумерки уже наступили, но было еще не настолько темно, чтобы мы не увидели короля и сопровождающую его группу, как только они выедут из леса.

Если опоздание короля казалось странным в шесть, то к восьми оно выглядело более чем странным. Мы уже давно прекратили легкомысленную болтовню и погрузились в молчание. Даже Запт оставил свои упреки. Королева, кутаясь в меха, так как было очень холодно, иногда садилась, но чаще ходила взад-вперед. Становилось темно. Мы не знали, что делать. Запт не признавался, что разделяет наши опасения, но его мрачное молчание свидетельствовало, что он беспокоится не меньше нас. Наконец мое терпение истощилось, и я воскликнул:

– Ради бога, давайте действовать! Может быть, мне отправиться на поиски?

– Иголки в стоге сена? – отозвался Запт, пожав плечами.

Но в этот момент я услышал стук лошадиных копыт по дороге из леса.

– Они возвращаются! – воскликнул Берненштейн.

Цокот копыт приближался. Мы увидели трех королевских егерей, бодро скачущих к замку и распевающих хором охотничью песню. Мы облегченно вздохнули – по крайней мере, катастрофы не произошло. Но почему короля нет с ними?

– Возможно, король устал и едет медленнее, мадам, – предположил Берненштейн.

Это объяснение казалось вполне вероятным, и я охотно с ним согласился. Запт, менее склонный к перемене настроений, буркнул: «Посмотрим» и окликнул охотников, выехавших на аллею. Один из них, старший королевский егерь Симон, подъехал к террасе в своей великолепной зелено-золотой униформе и низко поклонился королеве.

– Где король, Симон? – спросила она, пытаясь улыбнуться.

– Король, мадам, прислал сообщение вашему величеству.

– Какое сообщение?

– Король наслаждался охотой, которая, если мне будет позволено добавить, и впрямь была великолепной…

– Вы можете добавлять что угодно, Симон, – прервал полковник, похлопав его по плечу, – но этикет требует, чтобы вы вначале передали сообщение короля.

– Конечно, комендант, – сказал Симон. – Вы всегда строги насчет дисциплины. Итак, мадам, король наслаждался прекрасной охотой. В одиннадцать мы подняли кабана и…

– Это и есть сообщение короля? – спросила королева, нервно улыбаясь.

– Не совсем, мадам.

– Тогда, ради бога, переходите к нему, приятель! – сердито прикрикнул на него Запт.

Мы четверо, включая королеву, мучились неизвестностью, пока этот болван похвалялся охотой, устроенной для короля. Каждого кабана в лесу Симон считал своей заслугой, как будто его создал он, а не Господь Всемогущий.

Симон стал путаться под влиянием собственных приятных воспоминаний и резких окриков Запта.

– Как я говорил, мадам, – продолжал он, – кабан долго гонял нас по лесу, но наконец собаки затравили его, и его величество лично нанес смертельный удар. Было уже очень поздно.

– Сейчас не менее, – проворчал комендант.

– И хотя его величество, мадам, был крайне любезен, сказав, что ни один из его егерей никогда не доставлял ему такого удовольствия…

– Боже, помоги нам! – простонал полковник.

Симон бросил на него виноватый взгляд. Комендант свирепо нахмурился. Несмотря на серьезность ситуации, я не мог сдержать улыбку, а молодой Берненштейн засмеялся, прикрыв рот ладонью.

– Значит, король очень устал, Симон? – спросила королева, с чисто женским опытом одновременно ободряя его и возвращая к сути дела.

– Да, мадам, король очень устал, и так как мы случайно оказались около охотничьего домика…

Не знаю, заметил ли Симон перемену в поведении слушателей. Но королева застыла с открытым ртом, а мы трое сделали шаг вперед. На сей раз Запт не стал прерывать его.

– Да, мадам, король очень устал, и так как мы случайно оказались около охотничьего домика, король попросил нас отнести нашу добычу туда и завтра вернуться, чтобы разделать тушу. Мы повиновались и прискакали назад, кроме моего брата Герберта, который остался с королем по приказу его величества. Герберт – способный парень, мадам, – наша добрая матушка научила его готовить мясо и…

– Остался с королем? – рявкнул Запт.

– Да, комендант, в охотничьем домике. Король заночует там и вернется завтра утром с Гербертом. Вот что он велел сообщить вам, мадам.

Симон переводил взгляд с одного лица на другое. Я понял, что наши чувства были слишком явны. Поэтому я взял на себя смелость отпустить егеря, сказав:

– Благодарю вас, Симон, мы все поняли.

Он поклонился королеве, которая также поблагодарила его, и удалился, выглядя слегка озадаченным. Наступило молчание.

– Если Ришенхайм не остановил Руперта, и он отправится в охотничий домик… – начал я.

Королева поднялась и с мольбой протянула к нам руки.

– Мое письмо, господа!..

Запт не терял времени.

– Ничего не меняется, – заявил он. – Берненштейн, вы остаетесь здесь. Подайте лошадей для Фрица и меня через пять минут.

Берненштейн стрелой метнулся к конюшням.

– Ничего не меняется, мадам, – повторил Запт, – кроме того, что мы должны быть там раньше Руперта.

Я посмотрел на часы. Было двадцать минут десятого. Из-за болтовни Симона мы потеряли четверть часа. Я открыл рот, собираясь заговорить, но Запт взглядом подал мне знак промолчать.

– Вы успеете вовремя? – дрожащим голосом спросила королева.

– Безусловно, мадам, – с поклоном ответил Запт.

– Вы не подпустите его к королю?

– Нет, мадам, – улыбнулся Запт. – А вот и лошади!

Взяв руку королевы, он пощекотал ее своими щетинистыми усами и что-то пробормотал. Я не уверен, что расслышал правильно, но мне показалось, будто Запт произнес: «Мы сделаем это, и да благословит Бог ваше прелестное личико». Во всяком случае, королева отпрянула с возгласом удивления, и я увидел слезы в ее глазах. Я тоже поцеловал ей руку, потом мы сели на лошадей и поскакали к охотничьему домику, как будто за нами гнался сам дьявол.

Один раз я обернулся, бросив взгляд на стоящую на террасе королеву и высокую фигуру Берненштейна рядом с ней.

– Мы действительно успеем? – спросил я о том, о чем хотел спросить раньше.

– Не думаю, но мы постараемся, – ответил полковник, и я понял, почему он не позволил мне говорить.

Внезапно позади нас послышался быстрый стук копыт. Мы обернулись как по команде. Стук быстро приближался.

– Лучше посмотреть, кто это, – сказал комендант, натянув поводья.

Через секунду всадник поравнялся с нами. Запт сердито выругался.

– Это вы, Джеймс? – удивленно воскликнул я.

– Да, сэр, – ответил слуга Рудольфа Рассендилла.

– Какого черта вам нужно? – спросил Запт.

– Я приехал обслуживать графа фон Тарленхайма, сэр.

– Я не давал вам никаких приказаний, Джеймс.

– Да, сэр. Но мистер Рассендилл велел мне не оставлять вас, пока вы сами меня не отошлете. Поэтому я поспешил следом за вами.

– Черт возьми, что у вас за лошадь? – прорычал Запт.

– Насколько я понимаю, сэр, лучшая в конюшнях. Я боялся, что не догоню вас.

Запт дернул себя за ус, но внезапно засмеялся.

– Спасибо за комплимент, – сказал он. – Это моя лошадь.

– В самом деле, сэр? – с почтительным интересом осведомился Джеймс.

Какой-то момент мы все молчали. Потом Запт засмеялся снова.

– Вперед! – скомандовал он.

И мы втроем поскакали в лес.

 

Глава VIII

Характер пса Бориса

Глядя назад, в свете информации, которой я располагаю, я могу проследить очень четко – почти час за часом – события этого дня и понять, как случай, смеявшийся над нашими хитроумными планами, извращал их, ведя к исходу, о котором мы не могли и помыслить. Если бы король не отправился в охотничий домик, наш замысел воплотился бы так, как мы рассчитывали, а если бы Ришенхайм успел предупредить Руперта фон Гентцау, Руперт тоже не поехал бы туда. Но судьба решила по-другому. Уставший король отправился в домик, а Ришенхайм не смог предупредить кузена. Они могли бы не разминуться, так как Руперт – о чем мне поведал его смех – был в доме на Кёнигштрассе, когда я уезжал из Штрельзау, а Ришенхайм прибыл туда в половине пятого. Он сел в поезд на станции у дороги, таким образом, легко опередив мистера Рассендилла, который, опасаясь показываться на людях, был вынужден весь путь скакать верхом и прибыть в город под покровом ночи. Но Ришенхайм, в свою очередь, не осмелился послать Руперту предупреждение, зная, что мы располагаем его адресом, и не зная, какие меры мы могли предпринять для перехвата сообщений. Поэтому ему пришлось доставить новости лично, а когда он прибыл в дом на Кёнигштрассе, его кузен уже уехал. Очевидно, Руперт покинул дом почти сразу же после моего отъезда из города. Он решил прибыть к месту свидания заблаговременно – его врагов не было в Штрельзау, и хотя о его связях с Черным Майклом сплетничали вовсю, Руперт считал, что арест ему не грозит, благодаря защищавшему его секрету. Выйдя из дома, он пешком отправился на вокзал, купил билет до Хофбау и, сев на четырехчасовой поезд, приехал к месту назначения около половины шестого. Должно быть, поезд Руперта проехал мимо поезда Ришенхайма – последний впервые услышал об отъезде Руперта от носильщика на вокзале, который, узнав графа Гентцау, поздравил Ришенхайма с возвращением кузена. Взволнованный Ришенхайм, не ответив на поздравление, поспешил в дом на Кёнигштрассе, где старуха Хольф подтвердила известие. Тогда он впал в нерешительность. Преданность Руперту требовала от него последовать за кузеном и разделить с ним грозящие ему опасности. Но осторожность шептала, что он еще не погиб безвозвратно, что пока ничто не связывает его открыто с планами Руперта, а те, кто знают правду, постараются купить его молчание о проделанном нами трюке, гарантировав ему безопасность. Осторожность победила – Ришенхайм решил ждать в Штрельзау известий о результате встречи в домике. Если Руперт будет убит, у него найдется, что предложить в обмен на неприкосновенность, а если его кузен спасется, он должен быть на Кёнигштрассе, готовясь участвовать в дальнейших планах отчаянного авантюриста. В любом случае, его шкура была в безопасности. Полагаю, именно это заботило его больше всего, а в качестве предлога он сослался на рану, нанесенную Берненштейном и сделавшую его правую руку абсолютно бесполезной – если бы он тогда последовал за Рупертом, от него было бы мало толку.

Разумеется, мы, мчась через лес, ничего об этом не знали. Мы могли догадываться, предполагать, надеяться или бояться, но наша информация оканчивалась отъездом Ришенхайма в столицу и присутствием там Руперта в три часа. Они могли встретиться или разминуться. Мы должны были действовать так, будто они разминулись и Руперт отправился на встречу с королем. Но мы опаздывали. Мысли об этом давили на нас, заставляя пришпоривать лошадей и скакать быстрее, чем требовали правила безопасности. Один раз лошадь Джеймса споткнулась в темноте, сбросив всадника; более чем однажды я ударялся головой о нависающую над тропинкой ветку и тоже едва не вылетал из седла. Запт не обращал на это никакого внимания. Он ехал впереди, не оборачиваясь и не щадя ни себя, ни лошадь. Джеймс и я скакали бок о бок следом за ним. Перед моим мысленным взором стояло видение Руперта, с насмешливой улыбкой протягивающего королю письмо королевы, ибо время встречи уже миновало. Если это произошло в действительности, что нам делать? Убив Руперта, мы удовлетворили бы только жажду мщения – какая от этого была бы польза, если король уже прочитал письмо. Я стыжусь признаться, что сердился на мистера Рассендилла за то, что его план превратился в ловушку для нас, а не для Руперта Гентцау.

Неожиданно Запт, впервые обернувшись, указал вперед. Охотничий домик смутно маячил в четверти мили от нас. Запт натянул поводья, и мы последовали его примеру. Спешившись, мы привязали наших лошадей к деревьям и двинулись вперед быстрой бесшумной походкой. Запт должен был войти в домик под тем предлогом, что королева послала его позаботиться об удобствах мужа и его завтрашнем возвращении. Если Руперт приехал и уехал, мы, вероятно, сможем определить это по поведению короля, а если он еще не приезжал, я и Джеймс перехватим его снаружи. Существовала третья возможность – что Руперт все еще с королем. Мы так и не решили, как действовать в таком случае – если у меня и был какой-то план, так это убить Руперта и убедить короля, что письмо поддельное. Но эта мера была настолько отчаянной, что мы старались не думать о возможности, которая сделала бы ее необходимой.

Когда мы были ярдах в сорока от домика, Запт лег на землю.

– Дайте мне спичку, – прошептал он.

Джеймс чиркнул спичкой. Ночь была безветренной, и пламя горело ярко, позволяя четко разглядеть следы подков, тянущиеся от домика. Освещая путь, мы двинулись по следам и дошли до дерева в двадцати ярдах от двери. Здесь следы подков обрывались, но в мягкой почве остались следы человеческих ног, ведущие к дому и обратно к дереву. Справа от дерева виднелись другие отпечатки подков, ведущие к нему и тоже обрывающиеся. Всадник подъехал справа, спешился, пешком подошел к дому, потом вернулся к дереву, сел на лошадь и уехал, оставив следы, по которым мы шли.

– Это мог быть кто-то другой, – предположил я, но, думаю, никто из нас не сомневался, что следы оставлены Гентцау.

Значит, король получил письмо. Мы опоздали.

Тем не менее мы не колебались. Если катастрофа произошла, этому факту нужно смотреть в лицо. Слуга Рассендилла и я последовали за комендантом Зенды к двери. Здесь Запт, который был в униформе, проверил, как вынимается из ножен сабля, а мы с Джеймсом взглянули на наши револьверы. В домике не было видно света. Запт негромко постучал в дверь, но не получил ответа. Тогда он повернул ручку, дверь открылась, и перед нами предстал темный и, очевидно, пустой коридор.

– Оставайтесь здесь, как мы договорились, – шепнул полковник. – Дайте мне спички, и я войду.

Джеймс протянул ему коробок спичек, и он шагнул через порог. Сначала мы видели его четко, но постепенно удаляющаяся фигура становилась смутной и расплывчатой. Я не слышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Но вскоре послышались приглушенный возглас, стук упавшего тела и звон сабли о каменный пол. Мы посмотрели друг на друга – в доме на шум никто не отозвался. Потом чиркнула спичка, и мы услышали, как Запт поднимается, царапая ножнами пол. Вскоре он появился у двери.

– Что это было? – шепотом осведомился я.

– Я споткнулся, – ответил Запт.

– Обо что?

– Сейчас увидите. Джеймс, оставайтесь здесь.

Я последовал по коридору за комендантом на расстоянии восьми – десяти футов.

– Здесь нигде нет лампы? – спросил я.

– Нам достаточно спички. Вот обо что я споткнулся.

Даже в темноте я увидел темное тело, лежащее поперек коридора.

– Мертвый человек? – предположил я.

– Нет, Фриц. – Запт чиркнул спичкой. – Мертвая собака. А вот и лампа. – Он протянул руку к маленькой керосиновой лампе на консоли, зажег ее, снял со стены и осветил то, что лежало в коридоре.

– Это Борис – любимая гончая короля, – произнес я все еще шепотом, хотя нигде не было никаких признаков слушателей.

Я хорошо знал этого пса. Он всегда сопровождал короля на охоту и выполнял все его приказы, но по отношению к другим людям его характер был непредсказуем. Как бы то ни было, de mortuis nil nisi bonum . Запт положил руку на голову пса. Во лбу было пулевое отверстие. Я кивнул, указав на правый бок собаки, куда угодила еще одна пуля.

– А теперь взгляните на это, – сказал комендант.

Во рту у пса был кусок серой ткани с оставшейся на нем роговой пуговицей. Я потянул кусок к себе, но Борис, даже мертвый, не отпускал его. Запт вытащил саблю и раздвинул острием челюсти собаки, позволив мне вытащить ткань.

– Лучше спрячьте это в карман, – посоветовал полковник. – Пошли.

Держа в одной руке лампу, а в другой обнаженную саблю, он перешагнул через тело собаки. Я вновь последовал за ним.

Мы подошли к двери комнаты, где Рудольф Рассендилл ужинал с нами в день первого приезда в Руританию и откуда он отправился на свою коронацию в Штрельзау. Справа находилась комната, где спал король, а дальше в том же направлении – кухня и погреба. Офицер или офицеры, сопровождавшие короля, обычно спали по другую сторону от столовой.

– Полагаю, мы должны все исследовать, – сказал Запт.

Несмотря на внешнее спокойствие, я слышал в его голосе с трудом сдерживаемое волнение. Но в этот момент слева от нас раздался тихий стон, а потом тянущийся звук, как будто человек полз по полу, волоча за собой ноги. Запт посветил лампой в этом направлении, и мы увидели лесника Герберта, приподнявшегося с пола, опираясь на руки.

– Кто здесь? – еле слышно спросил он.

– Вы нас знаете, приятель, – отозвался комендант, подойдя к нему. – Что здесь произошло?

Бедняга был очень слаб, и его мысли явно путались.

– Для меня охота закончена, – пробормотал он. – Я ранен в живот. О боже!

Его голова со стуком упала на пол.

Подбежав, я опустился на одно колено и прислонил его голову к моей ноге.

– Рассказывайте! – резко приказал Запт.

Медленно и неуверенно Герберт начал свое повествование, то и дело путаясь, запинаясь и останавливаясь, чтобы набраться сил. Но мы слушали, сдерживая нетерпение. Один раз я огляделся вокруг и увидел, что Джеймс, беспокоясь из-за нашего долгого отсутствия, прокрался в коридор и присоединился к нам. Запт не обратил на него внимания, прислушиваясь к словам, которые срывались с губ лесника. Вот его история – странный пример великих изменений, происшедших по ничтожному поводу.

Король поужинал и, пройдя в свою спальню, растянулся на кровати, где заснул, не раздеваясь. Герберт убрал со стола и выполнял другие мелкие обязанности, когда внезапно обнаружил, что рядом с ним стоит какой-то человек. Он недавно состоял на королевской службе и не узнал неожиданного визитера, но, по его словам, это был красивый смуглый мужчина среднего роста и «дворянин с головы до пят». На нем была охотничья куртка, а за поясом торчал револьвер. Одна его рука лежала на поясе, а в другой он держал маленькую квадратную коробку.

– Скажите королю, что я здесь. Он ожидает меня, – потребовал незнакомец.

Герберт, встревоженный внезапностью его появления и чувствующий себя виноватым в том, что оставил дверь незапертой, отскочил назад. Он не был вооружен, но, будучи крепким парнем, был готов защищать своего господина.

Руперт – несомненно, это был он – засмеялся и повторил:

– Приятель, король ожидает меня. Идите к нему и сообщите, что я здесь.

После чего он уселся на стол, болтая ногами.

Герберт, впечатленный властными манерами посетителя, стал пятиться к спальне, не сводя глаз с Руперта.

– Если король будет задавать вопросы, – добавил Руперт, – скажите, что я привез пакет и письмо.

Лесник поклонился и вошел в спальню. Король, проснувшись, заявил, что ничего не знает ни о письме, ни о пакете и не ожидает никакого посетителя. Встревоженный Герберт прошептал, что у незнакомца есть револьвер. Каковы бы ни были недостатки короля – да простит меня Бог, что я сужу строго о том, с кем так сурово обошлась судьба, – трусом он не был. Он соскочил с кровати, из-под которой тут же вылез пес, зевая и потягиваясь. Но, почуяв незнакомца, он глухо зарычал. В этот момент Руперт Гентцау, устав ждать или усомнившись, что его сообщение передали правильно, появился в дверях.

Ни король, ни Герберт не были вооружены – их охотничье оружие находилось в соседней комнате, дорогу куда загораживал Руперт. Я говорил, что король не был трусом, но, думаю, один вид Руперта пробудил в нем воспоминания о муках в темнице, ибо он отпрянул с криком:

– Вы!

Собака, инстинктивно поняв испуг хозяина, сердито заворчала.

– Вы ожидали меня, государь? – с поклоном спросил Руперт. Но на лице его играла улыбка – несомненно, его радовало зрелище тревоги короля. Внушать ужас доставляло ему удовольствие, тем более что далеко не каждому доводилось пробуждать страх в сердце монарха из династии Эльфбергов. Однако Руперту фон Гентцау это удавалось не раз.

– Нет, – пробормотал король и, взяв себя в руки, сердито осведомился: – Как вы осмелились явиться сюда?

– Значит, вы меня не ожидали? – воскликнул Руперт, в чью голову, очевидно, сразу же пришла мысль о ловушке.

Он наполовину вытащил револьвер из-за пояса – возможно, это было подсознательным движением, вызванным желанием убедиться в его присутствии. С тревожным криком Герберт заслонил своим телом короля, который опустился на кровать. Озадаченный Руперт, тем не менее продолжая улыбаться, двинулся вперед, сказав что-то о Ришенхайме, – Герберт толком не расслышал его.

– Отойдите назад! – приказал король.

Руперт остановился, а затем, словно повинуясь внезапной мысли, протянул коробку, которую держал в левой руке.

– Взгляните на это, государь, а потом мы поговорим.

– Что там такое? – шепнул король Герберту. – Подойдите и возьмите это!

Но Герберт колебался, боясь отойти от короля, которого прикрывал как щитом. Руперт не выдержал – если это ловушка, то каждая секунда промедления увеличивала опасность.

– Ловите, если боитесь подойти! – воскликнул он с презрительным смехом и бросил коробку в сторону короля и Герберта.

Эта дерзость привела к необычному результату. В ту же секунду Борис с рычанием прыгнул на посетителя. Руперт не заметил пса или не обращал на него внимания. С проклятием он выхватил револьвер и выстрелил. Должно быть, пуля раздробила собаке ключицу, но лишь ненадолго задержала прыжок. Огромный пес бросился Руперту на грудь, вынудив его опуститься на одно колено. Пакет валялся на полу. Король, тревожась за своего любимца, вскочил с кровати и побежал мимо Руперта в соседнюю комнату за оружием, Герберт последовал за ним. Но Руперт смог сбросить раненое слабеющее животное и тоже метнулся к двери, оказавшись лицом к лицу с Гербертом, который держал в руках рогатину, и королем с двустволкой. По словам Герберта, Руперт поднял левую руку, очевидно, прося его выслушать, но король прицелился в него. Одним прыжком Руперт спрятался за дверью, и пуля угодила в стену. Тогда Герберт бросился на него с рогатиной. Объяснения пришлось отложить – речь шла о жизни и смерти. Руперт без колебаний выстрелил в Герберта, смертельно его ранив. Король снова приложил ружье к плечу.

– Ну так получай, чертов дурень! – крикнул Руперт.

Ружье и револьвер выстрелили одновременно. Но Руперт, чьи нервы никогда его не подводили, попал в цель, а король промахнулся. Герберт видел, как Руперт задержался на момент с дымящимся револьвером в руке, глядя на лежащего на полу короля, а потом направился к двери. Хотел бы я видеть его лицо! Что оно выражало – триумф или досаду? Уверен, что не раскаяние!

Дойдя до двери, Руперт вышел из комнаты. Больше Герберт его не видел, но четвертый, бессловесный актер в драме, чья роль была столь краткой, взял на себя инициативу. То воя от мучительной боли, то рыча от ярости, Борис с трудом последовал за Рупертом. Герберт напряг слух, оторвав голову от пола. Послышались ругательства и звуки борьбы. Должно быть, Руперт успел повернуться и отразить прыжок искалеченного пса. Борис не смог добраться до горла врага, а только оторвал кусок одежды, который мы нашли у него в зубах. Потом раздался еще один выстрел, за которым последовали смех, быстро удаляющиеся шаги и хлопанье двери. Поняв, что Руперт убежал, Герберт пополз в коридор. Мысль о том, что глоток бренди придаст ему силы, заставила его повернуть в сторону погреба. Но сил не хватило, даже чтобы добраться туда, и бедняга свалился, не зная, жив его господин или мертв.

Герберт умолк. Я посмотрел на Запта. Полковник был бледен как призрак – морщины на его лице словно стали глубже. Никто из нас не произнес ни слова, но наши глаза говорили за нас: «Вот к чему привела устроенная нами ловушка! Это наши жертвы!»

– Король!.. – хрипло прошептал я, схватив Запта за руку.

– Да, король, – отозвался он.

Повернувшись, мы направились к двери в столовую. Внезапно почувствовав слабость, я ухватился за коменданта. Он помог мне удержаться на ногах и распахнул дверь. В комнате сильно пахло порохом – казалось, дым вьется кольцами вокруг канделябра, делая свет тусклым. Джеймс, взяв лампу, последовал за нами. Но короля не было в столовой. Во мне пробудилась надежда. Значит, он не убит! Ощущая прилив сил, я метнулся к спальне. Здесь свет тоже был тусклым, и я попросил принести лампу. Запт и Джеймс подошли вместе, глядя в дверной проем поверх моего плеча.

Король лицом вниз лежал на полу около кровати. Очевидно, он приполз туда, ища место для отдыха. Какое-то время мы молча смотрели на него, потом, побуждаемые общим импульсом, двинулись вперед, но робко, словно приближаясь к трону самой смерти. Я первый опустился на колени рядом с королем и приподнял его голову. Изо рта у него недавно шла кровь, но сейчас кровотечение прекратилось. Он был мертв.

Я почувствовал на своем плече руку Запта – другая его рука указывала на пол. Посмотрев туда, я увидел в руке короля залитую кровью коробочку, которую я привез в Винтенберг, а Руперт – этим вечером в охотничий домик. В последние минуты король искал не отдыха, а эту коробочку. Наклонившись, я разжал его пальцы, еще гибкие и теплые. Запт наклонился тоже.

– Она открыта? – шепотом спросил он.

Шнурок был завязан, а печать не сломана. Секрет пережил короля, который умер, не узнав его. Я поднес руку к глазам – мои ресницы были влажными.

– Она открыта? – повторил Запт, который не мог толком разглядеть коробочку при тусклом свете.

– Нет, – ответил я.

– Слава богу!

Голос Запта был непривычно мягким.

 

Глава IX

Король в охотничьем домике

Момент потрясения вызывает одни мысли, а последующие размышления – другие. Я не считаю убийство короля величайшим грехом Руперта фон Гентцау. Конечно, это был поступок человека, который не останавливается ни перед чем и для которого нет ничего святого, но когда я думаю о рассказе Герберта и об обстоятельствах, приведших к убийству, оно кажется мне в какой-то мере навязанным ему судьбой, следующей за нами по пятам. Руперт не намеревался причинить королю вред – можно сказать, он хотел оказать ему услугу, какими бы ни были его мотивы – и выстрелил в него из самозащиты. Неведение короля о его миссии, усердие честного Герберта и характер пса Бориса вынудили Руперта к непреднамеренному акту против его же интересов. Вся вина Руперта в том, что он предпочел смерть короля своей собственной – возможно, для большинства людей это преступление, но оно едва ли заслуживает места в каталоге Руперта. Все это я могу признать теперь, но той ночью, с лежащим перед нами мертвым телом и еще звучащим в наших ушах жалобным голосом Герберта, было нелегко прийти к подобным выводам. Сердца наши жаждали мщения, хотя мы сами послужили королю не лучше. Не исключено, что мы надеялись заглушить угрызения совести громкими проклятиями по адресу Руперта или надеялись частично искупить вину перед нашим господином, осуществив быструю расправу над его убийцей. Не знаю, что чувствовали остальные, но моим доминирующим импульсом было, не теряя ни минуты, объявить о преступлении Руперта, чтобы каждый человек в Руритании, оставив свою работу, развлечение или постель, стал бы преследовать графа фон Гентцау, дабы взять его живым или мертвым. Помню, что я подошел к Запту, взял его за руку и сказал:

– Мы должны поднять тревогу. Если вы отправитесь в Зенду, я поеду в Штрельзау.

– Тревогу? – переспросил он, подняв взгляд и потянув себя за ус.

– Да. Когда об убийстве станет известно, каждый человек в королевстве будет искать Руперта, и ему не спастись.

– Значит, вы хотите, чтобы его схватили? – осведомился комендант.

– Конечно! – воскликнул я.

Запт бросил взгляд на слугу мистера Рассендилла. Джеймс с моей помощью уложил тело короля на кровать и помог раненому леснику добраться до койки. Сейчас он молча стоял рядом с комендантом, но при этом понимающе кивнул. Эти двое хорошо подходили друг другу – они знали свое дело, и их было нелегко сбить с толку.

– Да, вероятно, его схватят или убьют, – промолвил Запт.

– Тогда давайте сделаем это! – воскликнул я.

– Когда при нем письмо королевы?

Я совсем забыл о письме.

– Коробка у нас, но письмо все еще у него, – напомнил Запт.

И в самом деле, Руперт оставил здесь коробку (трудно сказать, в результате спешки, беспечности или злого умысла), но письмо оставалось у него. Взятый живым, он бы использовал это мощное оружие, чтобы спасти свою жизнь или отомстить, а если бы письмо нашли на его мертвом теле, оно громко заговорило бы на весь мир. Руперта вновь защищало его преступление: пока письмо у него, он должен был оставаться неприкосновенным для всех атак, кроме непосредственно наших. Мы жаждали его смерти, но были вынуждены стать его телохранителями и скорее умереть, защищая его, чем позволить кому-то, кроме нас, к нему прикоснуться. Нам нельзя было ни прибегать к открытым мерам, ни искать союзников. Все это промелькнуло у меня в голове после слов Запта. Я понимал, что комендант и Джеймс никогда об этом не забывали, но понятия не имел, что нам делать. Ибо король Руритании был мертв.

Прошло более часа после нашего печального открытия – время приближалось к полуночи. Если бы все прошло хорошо, мы бы уже возвращались в замок. Руперт, должно быть, находился за много миль от места своего преступления, а мистер Рассендилл искал своего врага в Штрельзау.

– Но что же нам делать с… с этим? – спросил я, указав пальцем на кровать за открытой дверью.

Запт снова потянул себя за ус, затем стиснул рукоятку сабли, торчащей между коленями, и склонился вперед на стуле.

– Ничего, – ответил он, – пока мы не завладеем письмом.

– Но это невозможно! – воскликнул я.

– Пока что да, – задумчиво отозвался полковник. – Но это может стать возможным, если мы схватим Руперта завтра или хотя бы в течение двух дней. Дайте мне письмо, и я обеспечу его сокрытие. Разве не факт, что многие преступления остались нераскрытыми из страха, что преступник заговорит?

– Вы что-нибудь придумаете, сэр, – заверил его Джеймс.

– Да, Джеймс, придумаю, или ваш хозяин сделает это вместо меня. Но в любом случае, письмо не должно быть найдено. Пусть говорят, что мы сами убили короля, но…

Я схватил его за руку.

– Вы не сомневаетесь, что я с вами?

– Ни на мгновение, Фриц.

– Тогда как нам это осуществить?

Мы с Заптом придвинулись друг к другу; Джеймс склонился над стулом коменданта.

Керосин в лампе почти истощился, и свет стал совсем тусклым. Бедный Герберт, кому мы были не в силах помочь, тихо застонал. Мне стыдно вспоминать, как мало мы думали о нем, но великие планы заставляют их участников забывать о гуманности – жизнь человека не значит ничего в сравнении с очком в игре. Кроме его стонов – все более редких и слабых – только наши голоса нарушали тишину охотничьего домика.

– Королева должна все знать, – сказал Запт. – Пусть остается в Зенде и сообщит, что король задержится в домике на день-два. Вы, Фриц, поедете в замок, а Берненштейн поскачет в Штрельзау и найдет Рудольфа Рассендилла. Потом вам троим придется разыскать Руперта и отнять у него письмо. Если Руперта нет в городе, найдите Ришенхайма и заставьте его сказать, где его кузен, – мы знаем, что Ришенхайма можно убедить. А если Руперт там, мне незачем объяснять вам и Рудольфу, что делать.

– А вы?

– Джеймс и я останемся здесь. Если кто-нибудь появится, мы скажем, что король болен. А если поползут слухи и соберется толпа, ее придется впустить.

– А тело?

– Утром, когда вы уедете, мы выроем временную могилу – вернее, две. – Запт указал пальцем в сторону бедняги Герберта и мрачно улыбнулся, – или даже три, так как нашего друга Бориса тоже нужно убрать с глаз долой.

– Вы похороните короля?

– Не слишком глубоко, чтобы можно было вырыть его впоследствии. У вас есть лучший план, Фриц?

У меня не было никакого плана, но план Запта мне не слишком нравился. Все же он гарантировал нам по крайней мере сутки, в течение которых можно сохранять тайну. Конечно, рано или поздно нам придется предъявить мертвого короля, но, возможно, за время отсрочки нам удастся схватить Руперта. Что еще нам оставалось? Теперь нам угрожала куда большая опасность, чем до сих пор. Ранее самым худшим, чего мы опасались, было то, что письмо попадет в руки короля. Этого не произошло. Но будет куда хуже, если письмо найдут у Руперта и все королевство – нет, вся Европа узнает, что оно написано той, кто стала теперь правящей королевой Руритании. Чтобы спасти ее от этого, никакие меры не казались слишком отчаянными, никакой план – слишком рискованным. Даже если, как сказал Запт, нам придется держать ответ за смерть короля, это не должно нас останавливать. Поскольку моя небрежность повлекла за собой цепь катастроф, я был последним, кто мог бы колебаться. В случае надобности я был готов пожертвовать своей жизнью и даже своей честью в глазах общества.

Итак, план был составлен. Место для временной могилы короля мы выбрали под полом в винном погребе. После смерти бедняги Герберта его можно было похоронить во дворе за домом, а для Бориса предназначили место под деревьями, где были привязаны наши лошади. Поднявшись, я услышал жалобный голос лесника, обращавшегося ко мне. Несчастный парень хорошо знал меня и просил, чтобы я посидел рядом с ним. Думаю, Запт хотел, чтобы я его оставил, но я не мог отказать человеку в последней просьбе, пусть даже это означало потерю нескольких драгоценных минут. Конец был близок, и я делал все, чтобы облегчить его страдания. Герберт держался мужественно, и то, как этот скромный человек встречал свою кончину, укрепляло и нашу решительность. Даже полковник перестал проявлять нетерпение и позволил мне дождаться, пока я смог закрыть бедняге глаза.

Было почти пять утра, когда я простился с ними и сел на лошадь. Полковник и Джеймс отвязали своих лошадей и повели их к конюшне за домиком. Я помахал им и поскакал назад в замок. Светало; воздух был свежим и чистым. Новый день приносил новые надежды, отгоняя страхи; мои нервы начали успокаиваться. Лошадь легко скакала по тропе. Все это не позволяло впадать в уныние, сомневаться в быстроте мысли, силе руки и благосклонности фортуны.

Впереди появился замок, и я приветствовал его радостным криком, отозвавшимся эхом среди деревьев. Но вскоре я издал удивленный возглас, приподнявшись в седле и глядя на верхушку донжона. Флагшток был пуст – королевский штандарт, развевавшийся вчера вечером на ветру, исчез. По древнему обычаю, флаг висел на флагштоке, когда король или королева находились в замке. Больше он не должен был развеваться для Рудольфа V, но почему он не возвещал о присутствии королевы Флавии?

Я пришпорил лошадь, опасаясь нового удара судьбы.

Через четверть часа я был у дверей. Навстречу выбежал слуга, и я быстро спешился. Стянув перчатки, я смахнул ими пыль с сапог, попросил конюха позаботиться о лошади и повернулся к лакею.

– Как только королева оденется, узнайте, может ли она принять меня. У меня сообщение от его величества.

Парень выглядел слегка озадаченным, но в этот момент Герман, мажордом короля, подошел к двери.

– Разве комендант не с вами, ваша милость? – спросил он.

– Нет, комендант остался с королем в охотничьем домике, – ответил я беспечным тоном, отнюдь не соответствующим моим чувствам. – У меня сообщение для ее величества, Герман. Узнайте у кого-нибудь из женщин, когда она меня примет.

– Королевы нет в замке, – сказал мажордом. – В пять утра она вышла из комнаты полностью одетая, послала за лейтенантом фон Берненштейном и объявила, что уезжает. Как вам известно, почтовый поезд отходит в шесть. – Герман посмотрел на часы. – Да, королева только что отбыла со станции.

– Куда? – спросил я.

– В Штрельзау. Она взяла с собой только одну фрейлину и лейтенанта фон Берненштейна. Суета была жуткая – всем пришлось встать, готовить карету, посылать сообщение на станцию…

– И королева не назвала никакой причины отъезда?

– Нет, ваша милость. Она оставила мне письмо для коменданта, которое велела передать ему в собственные руки, как только он вернется в замок. Королева сказала, что в письме важное сообщение для короля, и его можно доверить только лично полковнику Запту. Разве вы не заметили, ваша милость, что флаг спущен?

– Я не смотрел на донжон, – солгал я. – Дайте-ка мне письмо.

Понимая, что в письме находится ключ к этой новой загадке, я решил без промедления доставить его Запту.

– Письмо, ваша милость? Прошу прощения, но вы ведь не комендант. – Он улыбнулся.

– Верно, – согласился я, кисло улыбнувшись в ответ. – Я не комендант, но сейчас поеду к нему. Король приказал мне вернуться, как только я повидаю королеву, а так как ее величества нет здесь, я поеду назад в охотничий домик, как только мне оседлают свежую лошадь. А комендант сейчас в домике. Так что давайте письмо!

– Я не могу отдать его вам, ваша милость. Приказы ее величества были точными.

– Чепуха! Если бы королева знала, что приеду я, а не комендант, она бы поручила мне доставить ему письмо.

– Мне об этом ничего не известно, ваша милость. Ее распоряжения были недвусмысленными, и она не любит, когда ей не повинуются.

Конюх увел лошадь, а лакей исчез. Герман и я остались наедине.

– Дайте мне письмо! – потребовал я, чувствуя, что теряю самообладание.

Очевидно, Герман тоже это почувствовал и шагнул назад, прижимая руку к груди кружевного камзола. Жест выдал местонахождение письма – забыв об осторожности, я бросился на него, заломил ему руку за спину, другой рукой схватил за горло, потом залез ему в карман и достал письмо. Отпустив бедного мажордома, чьи глаза вылезали из орбит, я дал ему пару золотых монет.

– Письмо срочное, болван! – сказал я ему. – Помалкивайте об этом.

Не тратя время на изучение его красной изумленной физиономии, я повернулся и побежал к конюшням. Через пять минут я уже сидел на свежей лошади, а еще через минуту мчался сломя голову к охотничьему домику. Герман до сих пор помнит мою хватку, хотя давно истратил золотые монеты.

Я прибыл к погребению Бориса. Джеймс утрамбовывал землю мотыгой, а Запт стоял рядом, покуривая трубку. Сапоги у обоих были испачканы грязью. Я спрыгнул с лошади и сообщил новости. Комендант с проклятием выхватил у меня письмо, Джеймс продолжал аккуратно выравнивать землю, а я помню лишь то, что вытирал лоб и чувствовал сильный голод.

– Господи, она поехала за ним! – воскликнул Запт, отдав мне письмо.

Я не стану полностью излагать то, что писала королева. Ее поведение, казалось нам, не разделявшим ее чувства, трогательным и достойным жалости, но, честно говоря, глупым. Она писала, что дальнейшее пребывание в Зенде свело бы ее с ума. Она не могла спать, не зная, удалось ли нам успеть вовремя и что происходит в Штрельзау, а когда наконец заснула, то ей приснился кошмар.

«Я видела этот сон раньше. Он казался мне королем, и его так называли, но он не отвечал и не шевелился, как мертвый». Королева объясняла, что какая-то непреодолимая сила тянула ее в Штрельзау, убеждая, что она должна увидеть «того, кого вы знаете», и удостовериться, что он жив. «Если король получил письмо, я погибла. Если нет, скажите ему, что вам придет в голову. Я должна ехать. Уже второй раз я вижу этот сон. Он означает, что ему грозит опасность. Берненштейн поедет со мной, и я смогу его увидеть. Простите меня, но я не могу оставаться в Зенде – сон был слишком ясным». Бедная королева словно наполовину обезумела от терзавших ее видений. Я не знал, что она рассказывала и самому мистеру Рассендиллу об этом странном сне. Лично я не верю в подобное – мне кажется, мы сами создаем наши сны, наполняя их подлинными страхами и надеждами, которые являются нам по ночам в виде таинственных откровений. Тем не менее некоторые вещи человек не в силах понять, и я не претендую на то, чтобы постичь своим умом пути Господни.

Как бы то ни было, нас беспокоила не причина отъезда королевы, а сам ее отъезд. Мы вернулись в домик, и Джеймс, помня, что люди должны есть, даже если короли умирают, приготовил нам завтрак. Я очень нуждался в пище, будучи совершенно изможденным, да и остальные после всех трудов устали не меньше. За едой мы разговаривали, и нам стало очевидно, что я тоже должен ехать в Штрельзау. Драма будет сыграна в городе. Там находились Рудольф, Ришенхайм, теперь и королева, а по всей вероятности, Руперт фон Гентцау. Из них только Руперт и, возможно, Ришенхайм, знали, что король мертв и о том, как рука судьбы распорядилась событиями прошлой ночи. Король покоился на своей кровати, могила была вырыта, Запт и Джеймс были готовы хранить тайну даже ценой собственной жизни. Мне нужно было ехать в Штрельзау, сообщить королеве, что она овдовела, а также нацелить удар в сердце Руперта.

В девять утра я выехал из домика, направляясь в Хофбау, чтобы ждать там поезда, который доставит меня в столицу. Из Хофбау я мог послать сообщение, но только о своем приезде, а не о печальных новостях. Благодаря шифру я мог посылать сообщения Запту в любое время. Полковник велел мне спросить мистера Рассендилла, придет ли он нам на помощь или останется в городе.

– Этот день должен все решить, – сказал Запт. – Мы не можем долго скрывать смерть короля. Ради бога, Фриц, покончите с этим молодым негодяем и заберите письмо!

Не тратя времени на прощания, я отправился в путь. К десяти я был в Хофбау, так как скакал во весь опор. Оттуда я послал сообщение Берненштейну во дворец о моем скором приезде. Но мне пришлось задержаться. Поезд должен был подойти только через час.

Поеду верхом, подумал я, но в следующий момент понял, что в таком случае мое путешествие завершится еще позже. Оставалось только ждать, и вы можете представить себе мое состояние. Каждая минута казалась часом, и до этого дня я не знал, что час может длиться так долго. Я ел, пил, ходил, сидел и стоял. Знавший меня начальник станции думал, что я помешался, пока я не объяснил ему, что везу важные депеши от короля и что задержка подвергает опасности интересы государства. Тогда начальник выразил сочувствие, но что еще он мог сделать? На придорожной станции было невозможно заказать экстренный поезд. Так что я мог лишь ждать.

Наконец я сел в поезд, и через час увидел город. Но тут, к моему отчаянию, поезд остановился и стоял почти полчаса. Если бы он не тронулся еще несколько минут, я бы выпрыгнул из вагона и пустился бегом, так как сидение на месте сводило меня с ума. Когда мы подъезжали к вокзалу, я с трудом взял себя в руки, откинулся на спинку сиденья и пребывал в такой позе, пока поезд не остановился и проводник не открыл дверь. Я попросил его раздобыть мне экипаж и последовал за ним через вокзал. Он открыл для меня дверцу кареты, и я, дав ему чаевые, поставил ногу на ступеньку.

– Скажите извозчику, чтобы ехал во дворец, и как можно быстрее, – попросил я. – Из-за этого чертова поезда я уже опаздываю.

– Старая кобылка быстро доставит вас туда, – заверил возница.

Я вскочил в экипаж, но в тот же момент увидел мужчину, который махал рукой и спешил в нашу сторону. Извозчик увидел его и стал ждать. Я не осмеливался приказывать ему ехать, так как боялся демонстрировать излишнюю спешку, а кузену моей жены, Антону фон Штрофцину, тем более показалось бы странным, если бы я не уделил ему минуту. Подойдя, он протянул руку в серой лайковой перчатке, ибо молодой Антон был лидером штрельзауских денди.

– Я рад, что у меня нет должности при дворе, мой дорогой Фриц, – сказал он. – Ты чертовски активен! Я думал, ты останешься в Зенде на месяц.

– Королева внезапно изменила свои намерения, – с улыбкой ответил я. – С дамами такое случается часто. Тебе это должно быть известно – ведь ты все о них знаешь.

Мой комплимент или намек вызвал самодовольную улыбку и подкручивание усов.

– Я думал, что ты скоро будешь здесь, – сказал Антон, – но не знал, что приехала королева.

– Не знал? Тогда почему ты искал меня?

Он широко открыл глаза.

– Я полагал, что ты на королевской службе и должен приехать. Разве ты не состоишь при особе…

– Королевы? Сейчас нет.

– А короля?

– В общем, да. По крайней мере, я здесь по его делам.

– Поэтому я и решил, что вы приедете, услышав, что король здесь.

Возможно, мне следовало сохранять сдержанность. Но я не Запт и не Рудольф Рассендилл.

– Король здесь? – воскликнул я, схватив его за руку.

– Конечно. А вы не знали? Да, он в городе.

Но я больше не обращал на него внимания. Обретя вновь дар речи, я крикнул извозчику:

– Во дворец! И гоните как дьявол!

Мы тронулись, оставив Антона с разинутым ртом. Я в ужасе откинулся на подушки. Король лежал мертвый в охотничьем домике и в то же время был в столице!

Разумеется, я вскоре понял, в чем дело, но это не принесло мне утешения. Рудольф Рассендилл находился в Штрельзау, кто-то увидел его и принял за короля. Но какое может быть утешение, когда король мертв и не может прийти на помощь своему двойнику?

В действительности правда была хуже, чем я предполагал. Зная это, я мог бы поддаться отчаянию. Ибо о присутствии короля в городе стало известно не по слухам и не со слов одного-двух случайных прохожих, что можно было бы легко отрицать. В тот день мистера Рассендилла приняла за короля толпа народу, благодаря его же словам, подтвержденным королевой. Но ни он, ни королева Флавия не знали, что настоящий король мертв. Теперь я должен рассказать о странных событиях, которые вынудили их прибегнуть к столь рискованной мере. Они знали, что подвергаются опасности, но в свете того, о чем они не знали, эта опасность становилась во много раз больше.

 

Глава X

Король в Штрельзау

Мистер Рассендилл без всяких инцидентов прибыл в Штрельзау около девяти часов того же вечера, когда разыгралась трагедия в охотничьем домике. Он мог добраться быстрее, но осторожность не позволяла ему въезжать в густонаселенные пригороды до наступления темноты. Городские ворота больше не запирались после захода солнца, как в те дни, когда герцог Майкл был губернатором, и Рудольф проехал через них без труда. К счастью, вечер, тихий и ясный в Зенде, был бурным и дождливым в Штрельзау, поэтому на улицах было мало народу, и он мог добраться до двери моего дома незамеченным. Но здесь его поджидала опасность. Никто из моих слуг не был посвящен в тайну – только моя жена, которой доверяла сама королева, знала Рудольфа, но не ожидала его увидеть, не будучи в курсе недавних событий. Рудольф сознавал весь риск и жалел об отсутствии своего преданного слуги, который мог бы расчистить для него путь. Проливной дождь давал ему предлог замотать шарфом лицо и поднять воротник до ушей, а порывы ветра делали опущенные над глазами поля шляпы всего лишь мерой предосторожности против ее потери. Таким образом скрытый от любопытных глаз, Рудольф натянул поводья у моей двери, спешился и позвонил в звонок. Когда подошел дворецкий, незнакомый хриплый голос, приглушенный складками шарфа, попросил позвать графиню, ссылаясь на сообщение от меня. Дворецкий не хотел оставлять незнакомца наедине с открытой дверью и содержимым холла. Пробормотав извинения, он закрыл дверь и отправился на поиски хозяйки. Описание неожиданного визитера сразу насторожило быстрый ум моей жены. Она слышала от меня, как Рудольф однажды скакал верхом из Штрельзау к охотничьему домику с закутанным лицом – высокий мужчина с лицом, скрытым шарфом, и в надвинутой на глаза шляпе, который прибыл с персональным сообщением, навел ее на мысль о возможности приезда мистера Рассендилла. Хельга никогда не считала себя очень умной, но ей всегда удавалось выведать у меня то, что она хотела знать, и, как я подозреваю, скрывать те мелочи, о которых, по ее мнению, мне лучше было пребывать в неведении. Умея справляться со мной, она могла легко уладить дела с дворецким.

– Ах да, – сказала Хельга, отложив вышивку. – Я знаю этого господина. Надеюсь, вы не оставили его под дождем? – Она беспокоилась, чтобы Рудольф не оставался слишком долго при свете ламп холла.

Дворецкий пролепетал извинение, сославшись на страхи за наше имущество и невозможность различить в темноте социальное положение посетителя. Хельга оборвала его нетерпеливым жестом, побежала вниз и приоткрыла дверь. Первый же взгляд на мистера Рассендилла подтвердил ее подозрения – по ее словам, она узнала его глаза.

– Значит, это вы? – воскликнула Хельга. – А мой глупый слуга оставил вас под дождем! Пожалуйста, входите. О, но ваша лошадь! – Она повернулась к дворецкому, последовавшему за ней вниз. – Отведите лошадь барона в конюшню.

– Я сразу же пришлю кого-нибудь из слуг, госпожа.

– Нет-нет, сделайте это сами и сразу же. Я позабочусь о бароне.

Толстяк нехотя вышел под дождь. Рудольф шагнул назад, пропуская его, а потом быстро вошел в холл. Приложив палец к губам, Хельга быстро отвела его в гостиную на первом этаже, которую я использовал в качестве делового кабинета. Окна выходили на улицу, и было слышно, как дождь стучит по стеклам. Рудольф с улыбкой повернулся к Хельге и поцеловал ей руку.

– Как фамилия барона, дорогая графиня? – осведомился он.

Хельга пожала плечами.

– Дворецкий не станет об этом спрашивать. Скажите, что привело вас сюда и что произошло?

Рудольф очень кратко рассказал ей все, что знал. Хельга отважно скрыла тревогу, услышав, что я могу встретить Руперта в охотничьем домике, и сразу же спросила, что Рудольф хочет от нее.

– Могу я, в случае надобности, выйти из дома и вернуться незаметно? – спросил он.

– Дверь запирают на ночь, а ключи есть только у Фрица и у дворецкого.

Взгляд мистера Рассендилла скользнул к окну.

– Я еще не так растолстел, чтобы не пролезть в окно, – сказал он. – Так что нам лучше не тревожить дворецкого. Он слишком разговорчив.

– Я буду сидеть здесь всю ночь и никого не подпущу к комнате.

– Но когда я вернусь, меня могут преследовать, если я испорчу дело и поднимется тревога.

– Испортите дело?

– Да. Не спрашивайте, в чем оно состоит, графиня. Это служба королеве.

– Ради королевы я готова на все, и Фриц тоже.

Рудольф ободряюще сжал ее руку.

– Значит, я могу приказывать? – спросил он с улыбкой.

– Ваши приказы будут исполнены.

– Тогда я потребую сухой плащ, легкий ужин и эту комнату, куда не будут впускать никого, кроме вас.

В этот момент дворецкий повернул дверную ручку. Рудольф повернулся спиной к двери, а моя жена открыла ее и велела слуге принести холодного мяса или другой еды, которую можно быстро приготовить.

– Теперь пойдемте со мной, – сказала она Рудольфу, когда дворецкий ушел.

Хельга проводила его в мою гардеробную, где он выбрал сухую одежду, потом проследила, чтобы подали ужин, велела приготовить спальню, потом сказала дворецкому, что у нее дела с бароном и что он может идти спать, если она задержится позже одиннадцати, и вернулась к Рудольфу сообщить, что путь назад в гостиную свободен. Рудольф выразил восхищение ее смелостью и тактом – думаю, комплименты были заслуженными. Быстро поужинав, Рудольф закурил сигару. После одиннадцати моя жена открыла дверь и выглянула наружу. В холле было темно, парадная дверь была заперта, а ключ хранился у дворецкого. Хельга снова закрыла и заперла дверь гостиной. Когда часы пробили двенадцать, Рудольф встал, уменьшил свет, бесшумно открыл ставни, поднял оконную раму и выглянул из окна.

– Когда я уйду, закройте ставни, – прошептал он. – Если я вернусь, то постучу, вот так, и вы мне откроете.

– Ради бога, будьте осторожны! – тихо сказала Хельга.

Ободряюще кивнув, он перебросил ногу через подоконник и какой-то момент сидел, прислушиваясь. Буря не ослабевала, и улица была пустынной. Рулольф спрыгнул на тротуар, снова закутав лицо. Хельга наблюдала за его удаляющейся высокой фигурой, пока она не скрылась за поворотом. Тогда, закрыв окно и ставни, она села держать вахту, молясь за него, за меня и за свою госпожу, королеву, понимая, что этой ночью предстоит опасная работа, но не зная, против кого эта работа будет вестись и кому грозит уничтожением.

С того момента, как мистер Рассендилл покинул мой дом в полночь, отправившись на поиски Руперта фон Гетнцау, каждый час и почти каждая минута вносили свой вклад в быстро развивающуюся драму, решающую наши судьбы. О том, чем занимались мы, я уже рассказывал: к тому времени Руперт был на пути в столицу, а королева в своем ночном бдении обдумывала решение, которое через несколько часов также приведет ее в Штрельзау. Даже среди ночи обе стороны не утрачивали активность. Ибо, как бы опытно и осторожно ни действовал Рудольф, его противник не упускал ни единого шанса, а также нашел полезное орудие в лице коварного мошенника Бауэра. Наша ошибка заключалась в недооценке этого парня, за что мы заплатили слишком дорого.

И Рудольфу, и наблюдавшей за ним моей жене улица казалась пустой. Однако, начиная с прибытия Рудольфа и до того, как Хельга закрыла за ним окно, за домом следили. В дальнем его конце находится выступ, образуемый эркерами главной гостиной и столовой. В тени одного из этих выступов – не знаю, какого именно, да это и неважно – человек наблюдал за происходящим; если бы он находился где-нибудь еще, Рудольф бы заметил его. Не будь мы слишком озабочены, нам бы, несомненно, пришло в голову, что Руперт, вероятно, приказал Ришенхайму и Бауэру присматривать за моим домом во время его отсутствия, так как любой из нас, оказавшись в городе, естественно, первым делом отправился бы туда. Он действительно не пренебрег этой мерой предосторожности. Ночь была такой темной, что шпион, который видел короля, но никогда не встречал мистера Рассендилла, не узнал визитера, но правильно рассудил, что послужит своему хозяину, проследив за высоким мужчиной, столь таинственно прибывшим в подозрительный дом.

Как только Рудольф свернул за угол и Хельга закрыла окно, короткая приземистая фигура осторожно появилась из тени выступа и последовала за Рудольфом. Следящий и выслеживаемый не встречали никого, кроме полицейских, вынужденных патрулировать улицы. Но даже они попадались редко, предпочитая укрываться от дождя под стеной, чем мокнуть, наблюдая за прохожими. Когда Рудольф повернул на Кёнигштрассе, Бауэр, должно быть, отстававший от него на сотню ярдов, так как он не мог выходить из тени, пока Хельга не закрыла ставни, ускорил шаг и сократил промежуток ярдов до семидесяти. Такое расстояние можно было считать безопасным в бурную ночь, когда ветер и дождь заглушали звуки шагов.

Но Бауэр рассуждал как горожанин, а Рудольф Рассендилл обладал чутким ухом человека, выросшего в деревне и привыкшего к лесной глуши. Обернувшись, он заметил фигуру позади, но не остановился, дабы не обнаружить свои подозрения, а перешел на противоположную сторону, где находился дом № 19, и слегка замедлил шаг. Шаги позади тоже стали медленнее – преследователь не стремился догнать его. Человек, который слоняется без дела в такую ночь, должен иметь для этого какую-то скрытую причину. Об этом и задумался Рудольф Рассендилл.

Внезапно, забыв об осторожности, он остановился на тротуаре. Что, если за ним идет сам Руперт? Было бы вполне в его духе следовать за врагом, готовясь либо к бесстрашной атаке спереди, либо к коварному выстрелу сзади в зависимости от подвернувшегося шанса. Мистер Рассендилл не желал ничего лучшего, чем сразиться с Рупертом в честном бою – если он победит, то завладеет письмом, уничтожит его и обеспечит королеве безопасность, а если падет, дело продолжат Запт или я. Не думаю, что Рудольф размышлял о том, как ему избежать ареста, если схватка привлечет внимание полиции, – в этом случае он мог честно назвать свое имя, посмеявшись над удивлением его сходства с королем и зная, что мы вызволим его из рук закона. Самое главное – уничтожить письмо. Повернувшись и положив руку на рукоятку револьвера в кармане куртки, он двинулся навстречу Бауэру.

Бауэр видел это, очевидно, поняв, что его заметили и заподозрили. Хитрый парень втянул голову в плечи и быстро зашагал по улице, насвистывая на ходу. Рудольф остановился посреди тротуара, думая, сам ли это Руперт, изменивший походку, или кто-то из его помощников, а может быть, какой-то посторонний, не ведающий о наших тайнах и наших планах. Бауэр приближался, небрежно хлюпая ногами по жидкой грязи. Рудольф решил убедиться, что этот человек следует за ним. Он всегда предпочитал дерзкие ходы, деля это пристрастие с Рупертом Гентцау, – полагаю, это и было причиной некой странной тайной симпатии к его лишенному щепетильности противнику. Слегка отодвинув шарф с лица, Рудольф обратился к Бауэру:

– Поздновато вы гуляете для такой ночи, приятель.

Бауэр вздрогнул от неожиданности. Узнал ли он Рудольфа сразу или нет, но, думаю, заподозрил правду.

– Парню, у которого нет дома, приходится прогуливаться в любое время, – ответил он, замедлив шаг и устремив на собеседника прямой взгляд, который столько времени дурачил меня.

Я описывал его внешность мистеру Рассендиллу – если Бауэр знал или догадывался, с кем говорит, то Рудольф тоже мог это сделать.

– Нет дома? – с сочувствием воскликнул он. – Как это? Но, в любом случае, Бог не допустит, чтобы вы или другой человек бродил по улицам в такую ночь. Пойдемте со мной, мой мальчик, – я найду для вас подходящий кров.

Бауэр отпрянул. Он не понимал смысла этого предложения, и его взгляд, блуждающий по улице, свидетельствовал о намерении бежать. Но Рудольф не дал ему времени осуществить это. С тем же сочувственным видом он взял Бауэра под руку.

– Я христианин, приятель, так что этой ночью у вас будет постель. Пошли со мной – сейчас не та погода, чтобы стоять на месте!

Носить оружие в Штрельзау было запрещено. Бауэр не хотел неприятностей с полицией, а кроме того, его целью была только разведка. Ему оставалось лишь повиноваться, и оба зашагали по Кёнигштрассе. Свист Бауэра смолк, но Рудольф время от времени напевал веселую мелодию, отстукивая пальцами ритм на руке спутника. Вскоре они перешли дорогу. Волочащаяся походка Бауэра указывала, что ему это не по душе, но сопротивляться он не мог.

– Нам с вами по пути, дружище, – ободряюще произнес Рудольф.

Вскоре они подошли к концу улицы со стороны вокзала. Рудольф начал всматриваться в фасады домов.

– Чертовски темно, – сказал он. – Можете разглядеть, где дом девятнадцать?

Рудольф улыбнулся, поняв, что выстрел попал в цель. Бауэр был умным мерзавцем, но не контролировал свои нервы полностью, и его рука дрогнула.

– Дом девятнадцать, сэр? – запинаясь, переспросил он.

– Да. Туда мы с вами направляемся и, надеюсь, найдем там… то, что нам нужно.

Бауэр казался ошеломленным – безусловно, он не знал, как ему реагировать.

– Похоже, это он, – с удовлетворением заметил Рудольф, когда они подошли к лавчонке старой матушки Хольф. – Вроде бы над дверью номер девятнадцать, верно? Да, и Хольф – это как раз та фамилия! Пожалуйста, позвоните в дверь – у меня заняты руки.

Это соответствовало действительности: одной рукой он держал за руку спутника – уже не по-дружески, а железной хваткой – а в другой Бауэр увидел револьвер, который до сих пор был спрятан.

– Видите? – любезно осведомился Рудольф. – Вам придется позвонить. В доме испугаются, если я разбужу их выстрелом.

Движение дула указало Бауэру направление упомянутого выстрела.

– Здесь нет колокольчика, – угрюмо пробормотал Бауэр.

– Значит, вы постучите?

– Очевидно.

– Как-нибудь особенно, друг мой?

– Не знаю, – буркнул Бауэр.

– Я тоже. Может быть, вы сумеете догадаться?

– Нет. Мне ничего об этом не известно.

– Придется попытаться. Вы должны догадаться, приятель.

– Каким образом?

– Понятия не имею, – улыбнулся Рудольф. – Но я ненавижу ждать, и, если дверь не откроется через две минуты, я разбужу добрых людей выстрелом. Вы понимаете, не так ли?

Движение дула вновь объяснило смысл слов мистера Рассендилла.

Таким аргументам Бауэр не мог сопротивляться. Подняв руку, он постучал в дверь костяшками пальцев – сначала громко, потом очень тихо, быстро повторив тихий стук пять раз. Его явно ожидали, так как без звука приближающихся шагов звякнула снимаемая цепочка, потом отодвинули засов, и дверь приоткрылась. В тот же момент Рудольф отпустил руку Бауэра, схватил его за шиворот и столкнул на дорогу, где он шлепнулся лицом в жидкую грязь. Рудольф толкнул дверь, она поддалась, и он шагнул внутрь, сразу захлопнув за собой дверь и закрыв ее на засов. Потом он повернулся, положив руку на рукоятку револьвера, надеясь увидеть в футе от себя Руперта фон Гентцау.

Но Рудольф не увидел ни Руперта, ни Ришенхайма, ни даже старухи. Перед ним стояла высокая, красивая темноволосая девушка с керосиновой лампой в руке. Он не знал ее, но я мог бы объяснить ему, что это младшая дочь старой матушки Хольф, Роза, так как я часто видел ее, проезжая верхом по Зенде с королем, прежде чем старуха перебралась в Штрельзау. Казалось, девушка следовала по стопам короля, и он сам подшучивал над ее явными усилиями привлечь его внимание томными взглядами больших черных глаз. Но немало видных личностей вдохновляют подобные страсти, и король думал о ней так же мало, как о любой из романтических девиц, которые находили радость в наполовину воображаемой влюбленности в него. По иронии судьбы, о которой король, к счастью, не подозревал, влюбленность эта во многих случаях была вызвана поведением на коронации и в истории с Черным Майклом. Поклонницы не ощущали перемен в их идоле.

По крайней мере половина увлечения Розы была обязана человеку, который сейчас стоял напротив, с удивлением глядя на нее при тусклом свете зловонной керосиновой лампы. Когда девушка увидела Рудольфа, лампа едва не выпала из ее руки, ибо шарф соскользнул, полностью обнажив его лицо. В глазах Розы светились страх и радость.

– Король! – прошептала она в изумлении. – Но где же…

– Вы ищете бороду? – осведомился Рудольф, коснувшись подбородка. – Разве короли, как и другие мужчины, не могут бриться, когда пожелают? – Так как лицо девушки все еще выражало сомнение, он склонился к ней и шепнул: – Возможно, я не очень стремлюсь быть узнанным.

Роза покраснела, радуясь оказанному ей доверию.

– Я бы узнала вас где угодно, ваше величество, – прошептала она в ответ.

– Тогда, возможно, вы поможете мне?

– Чем угодно – даже пожертвую жизнью!

– Нет-нет, дорогая, мне нужна лишь небольшая информация. Чей это дом?

– Моей матери.

– Она берет жильцов?

Казалось, девушку огорчал столь осторожный подход.

– Скажите прямо, что вы хотите знать, – промолвила она.

– Кто здесь сейчас?

– Господин граф фон Люцау-Ришенхайм.

– И что он делает?

– Лежит на кровати, стонет и ругается, потому что у него болит раненая рука.

– И больше в доме нет никого?

Роза огляделась вокруг и вновь понизила голос до шепота.

– Сейчас никого.

– Я ищу своего друга, – сказал Рудольф, – и хочу повидаться с ним наедине. Королю это не просто.

– Вы имеете в виду…

– Ну, вы знаете, кого я имею в виду.

– Да. Но он отправился искать вас.

– Искать меня? Проклятье! Откуда вы это знаете, дорогая моя?

– Мне сказал Бауэр.

– А кто такой Бауэр?

– Человек, который постучал в дверь. Почему вы его оттолкнули?

– Разумеется, чтобы остаться наедине с вами. Значит, Бауэр выдает вам секреты своего хозяина?

Девушка кокетливо засмеялась. Королю не грех знать, что у нее тоже имеются поклонники.

– И куда же этот глупый граф отправился искать меня? – беспечным тоном спросил Рудольф.

– Вы его не видели?

– Нет, я прибыл прямо из замка Зенды.

– Но он ожидал найти вас в охотничьем домике! – воскликнула Роза. – Теперь вспоминаю! Граф Ришенхайм был очень раздосадован, узнав по возвращении, что его кузен уехал.

– Так он уехал? Понятно! Ришенхайм привез сообщение от меня графу Руперту.

– И они разминулись, ваше величество?

– Совершенно верно, милая моя. Действительно, это досадно! – Последнее замечание было вполне искренним. – А когда вы ждете графа Гентцау?

– Рано утром, ваше величество – в семь или восемь.

Рудольф шагнул ближе и достал из кармана пару золотых монет.

– Мне не нужны деньги, государь! – воскликнула девушка.

– Проделайте в них дырки и повесьте на шею.

– Да-да, дайте их мне! – Она протянула руку.

– А вы их отработаете? – Рудольф шутя спрятал руку за спину.

– Как?

– Будьте готовы открыть мне дверь, когда я приду в одиннадцать и постучу, как Бауэр.

– Хорошо.

– И никому не говорите, что я был здесь ночью. Обещаете?

– Даже матери?

– Даже ей.

– И графу Люцау-Ришенхайму?

– Ему в особенности. Мое дело сугубо личное, и Ришенхайм не знает о нем.

– Я сделаю все, как вы сказали. Но Бауэр ведь знает…

– Верно, – согласился Рудольф. – Бауэр знает. Ну, мы о нем позаботимся.

Он повернулся к двери. Внезапно девушка схватила его руку и поцеловала ее.

– Я бы умерла за вас! – прошептала она.

– Бедное дитя! – мягко произнес Рудольф.

Думаю, ему было противно извлекать выгоду из ее глупой влюбленности, даже служа королеве. Он положил руку на дверь, но задержался.

– Если придет Бауэр, вы ничего мне не рассказывали! Я угрожал вам, но вы молчали. Ясно?

– Но он расскажет им, что вы были здесь.

– Ничего не поделаешь – по крайней мере они не узнают, что я приду завтра. До свидания.

Рудольф открыл дверь и выскользнул, спешно закрыв ее за собой. Если Бауэр вернется в дом, о его визите станет известно, но если ему удастся перехватить Бауэра, в молчании девушки можно быть уверенным. Он стоял снаружи, прислушиваясь и вглядываясь в темноту.

 

Глава XI

Что видела жена канцлера

Ночь с ее тишиной, тьмой и одиночеством быстро подходила к концу – с первыми признаками приближающегося дня улицы начнут постепенно наполняться людьми. Прежде чем это произойдет, Рудольф Рассендилл, не осмеливающийся показываться при дневном свете, должен был скрыться, иначе стали бы говорить, что король в Штрельзау, и новость бы за несколько часов распространилась по всему королевству. Но у Рудольфа оставалось еще немного времени, которое он не мог потратить лучше, чем попытаться выследить Бауэра. Воспользовавшись трюком упомянутого плута, Рудольф спрятался в тени стен дома и приготовился ждать. Он надеялся помешать Бауэру связаться с Ришенхаймом, если мошенник вернется проверить, удалился ли нежелательный визитер и свободен ли доступ в дом. Закутав лицо шарфом, Рудольф терпеливо ждал, несмотря на непрекращающийся дождь и порывы ветра. Шли минуты, но на пустынной улице не было никаких признаков Бауэра или кого-то еще. Тем не менее Рудольф не покидал свой пост – возможно, Бауэр видел, как он вышел из дома, и, в свою очередь, ждал, пока горизонт будет чист, или же шпион решил перехватить Руперта Гентцау и предупредить его об опасности на Кёнигштрассе. Вынужденный учитывать все варианты, Рудольф продолжал ждать, наблюдая за начинающимся рассветом, который вскоре должен был загнать его назад в укрытие. Моя бедная жена тоже ожидала, терзаемая всеми страхами, который мог вообразить чувствительный женский ум.

Рудольф вертел головой в разные стороны, ища темное пятно, которое могло бы означать человеческое существо. Какое-то время его поиски были тщетными, но вскоре он нашел то, что разыскивал – и даже более того. Слева от него, на той же стороне улицы, со стороны вокзала приближались не один, а целых три неясных силуэта. Они двигались осторожно, но быстро и без остановок. Чуя опасность, Рудольф теснее прижался к стене и нащупал свой револьвер. Скорее всего, это были всего лишь ранние работяги или запоздалые гуляки, но он был готов ко всему. Сделав несколько осторожных шагов от двери дома матушки Хольф, Рудольф остановился футах в шести – восьми справа от нее. Троица постепенно приближалась. Рудольф напрягал зрение, пытаясь разглядеть их лица. В тусклом свете это не представлялось возможным, но, судя по росту и походке, идущий посредине мог быть Бауэром. Если так, значит, он привел своих друзей и они затевают какую-то игру. Рудольф стал отодвигаться еще дальше от лавчонки. На расстоянии около пяти ярдов он наконец остановился, вынул револьвер, прицелился в человека, которого принимал за Бауэра, и стал ждать.

Было очевидно, что Бауэр – если это был он – надеялся, что Рудольф все еще в доме, и опасался, что он, достигнув таинственной цели своего визита, может успеть исчезнуть. В последнем случае двое подручных, которых Бауэр привел в качестве подкрепления, получили бы по пять крон и с миром отправились по домам, а в первом – они бы выполнили свою работу и получили по десять крон. Спустя годы один из них рассказал мне все без стыда и утайки. О том, в чем состояла их работа, красноречиво свидетельствовали тяжелые дубинки, которые захватили оба, и длинный нож, который один из них одолжил Бауэру.

Но ни Бауэр, ни двое громил не подозревали, что их добыча, в свою очередь, может охотиться на них. Впрочем, едва ли пара наемных бандитов заколебалась бы при этой мысли. Как ни странно, отвагу и злодеяние в равной степени можно купить за цену дамской перчатки. Среди отбросов общества, из которых Бауэр завербовал своих рекрутов, убийство считалось серьезной задачей, только если полиция была рядом, а смерть от рук потенциальной жертвы рассматривалась всего лишь как профессиональный риск.

– Вот дом, – шепнул Бауэр, останавливаясь у двери. – Я постучу, а вы стойте рядом и готовьтесь ударить его по голове, если он выбежит. У него револьвер, так что не теряйте времени.

– Стрелять он будет на небесах, – с усмешкой отозвался хриплый гортанный голос.

– А если он ушел? – возразил другой громила.

– Тогда я знаю куда, – ответил Бауэр. – Вы готовы?

Бандиты встали по обеим сторонам двери с поднятыми дубинками. Бауэр собирался постучать.

Рудольф знал, что Ришенхайм находится в доме, и боялся, что Бауэр, услышав, что незнакомец ушел, воспользуется возможностью сообщить графу о его визите. Ришенхайм, в свою очередь, предупредил бы Руперта Гентцау, и всю работу по поимке главы заговора пришлось бы начинать заново. Мистер Рассендилл никогда не принимал в расчет риск и сейчас не сомневался, что, вооруженный револьвером, может справиться с тремя негодяями. Прежде чем Бауэр успел постучать, он внезапно отскочил от стены и схватил Бауэра за горло. Не думаю, что он хотел его задушить, но давно клокотавший в нем гнев нашел выход в яростной хватке его пальцев. Бауэр наверняка подумал, что ему конец, и попытался ударить противника длинным ножом. Мистер Рассендилл был бы мертв, если бы не ослабил хватку и не увернулся. Но Бауэр снова бросился на него с ножом, крича сообщникам:

– Бейте же его, идиоты!

Один из бандитов, опомнившись, рванулся вперед. Несмотря на шум ветра и стук дождя, выстрел могли услышать, но Рудольф об этом не задумывался. Он выстрелил в Бауэра, который попытался спрятаться за одним из сообщников, но не успел и со стоном упал наземь.

Двое громил отпрянули, напуганные столь беспощадной решимостью. Рудольф засмеялся, глядя на их испуганные лица.

– Более трудная работа, чем вы ожидали, а? – осведомился он, стягивая шарф с подбородка.

Бандиты уставились на него, не пытаясь возобновить атаку.

– Честно говоря, – заговорил один из них, – десять крон за такую работенку маловато.

Его друг – точнее, сообщник, ибо друзей у подобных личностей не бывает – молча глазел на Рудольфа.

– Возьмите этого парня за голову и за ноги, – распорядился мистер Рассендилл. – Живей! Полагаю, вы не хотите, чтобы полиция застала нас с ним, верно? Так и я хочу этого не больше вашего. Поднимите его.

Он повернулся, чтобы постучать в дверь дома 19, но в этот момент Бауэр застонал снова. Судьба часто забирает сливки и оставляет пенки. Бауэра спас прыжок в сторону – пуля скользнула по виску, оглушив его, но не убив. Но его нельзя было оставлять возле дома, так как к нему в любой момент мог вернуться дар речи. Какой-то момент Рудольф стоял, думая, что делать, но ему не дали собраться с мыслями.

– Патруль! Патруль! – зашептал охрипшим голосом молчавший до сих пор бандит.

Послышался стук подков. Со стороны вокзала приближались два всадника. Оба бандита без колебаний бросили Бауэра на землю, один помчался через дорогу, а другой, не менее быстро, по Кёнигштрассе. Никто из них не желал встречаться с полицейскими – кто знает, что может наговорить им рыжеволосый господин и какой властью он обладает?

Но, откровенно говоря, Рудольф не думал о своей власти. Если его поймают, то отправят за решетку, и Руперт сможет беспрепятственно вести свою игру. Средство, которое он использовал против ошеломленных громил, можно было применить против законных властей только в качестве последней отчаянной меры. Оставалось только бежать. В следующую минуту Рудольф уже мчался по Кёнигштрассе следом за одним из бандитов. Добежав до первого поворота, он свернул в узкий проход и остановился, прислушиваясь.

Патрульные, видя, как группа внезапно разбежалась в разные стороны, заподозрили неладное и ускорили шаг. Через несколько минут они оказались там, где лежал Бауэр, спешились и подбежали к нему. Он все еще был без сознания и не мог объяснить им причину своего состояния. Фасады всех домов были темными, двери закрытыми, и ничто не связывало распростертого на земле человека с домом 19 или каким-нибудь другим жилищем. Более того, полицейские не были уверены, что пострадавший достоин участия, так как его рука по-прежнему сжимала острый длинный нож. Патрульных было только двое, поэтому они не могли одновременно заботиться о раненом и преследовать трех человек, убежавших в разные стороны. Они посмотрели на дом 19 – он оставался темным, безмолвным и равнодушным. Беглецы скрылись из виду. Рудольф Рассендилл начал двигаться дальше, но через минуту услышал пронзительный свист. Патруль вызывал помощь – следовало доставить раненого в участок и доложить о происшедшем, а других полицейских можно было отправить в погоню. Услышав несколько ответных свистков, Рудольф пустился бежать, ища поворот налево, который вел в сторону моего дома, но никак не находил его. Узкая улица отчаянно петляла и извивалась, что часто встречается в старом городе. В качестве короля Рудольфу уже доводилось провести некоторое время в Штрельзау, но, увы, короли мало что знают о мелких улочках и переулках. Вскоре он понял, что заблудился. Начинался день, и на улицах появились прохожие. Рудольф не осмеливался бежать дальше, даже если бы ему хватило дыхания, – снова прикрыв лицо шарфом и надвинув шляпу на лоб, он перешел на легкий шаг. Не замечая признаков преследования, Рудольф убеждал себя, что Бауэр, хотя и не умер, был не в состоянии сейчас говорить. Но, сознавая опасность быть узнанным, двойник короля все же не решался спрашивать дорогу и понимал, что должен найти какое-нибудь укрытие, прежде чем город проснется окончательно.

В этот момент Рудольф услышал позади стук подков. Он находился в конце улицы, выходившей на площадь, на которой размещались казармы. Теперь Рудольф знал, где находится, и, если бы ему не помешали, мог добраться до моего дома за двадцать минут. Но, обернувшись, он увидел конного полицейского. Казалось, всадник заметил Рудольфа, так как перешел на быструю рысь. Положение мистера Рассендилла было критическим, учитывая весьма необычную внешность, наличие револьвера, с одним разряженным стволом и раненного четверть часа назад Бауэра. Даже допрос был опасен – задержание погубило бы великое дело, которому отдано столько сил.

– Эй, вы! Остановитесь! – крикнул полицейский.

Сопротивление было хуже подчинения. На сей раз требовался ум, а не сила. Остановившись, Рудольф обернулся с удивленным видом, потом с достоинством выпрямился и стал ждать патрульного. Даже если придется пойти с последней карты, он должен выиграть партию.

– Что вам угодно? – холодно осведомился Рудольф, почти полностью стянув шарф с лица. – У вас ко мне какое-то дело?

Вздрогнув, сержант – об этом звании свидетельствовали звезда на воротнике и галун на манжете – склонился в седле и уставился на человека, которого окликнул. Потом выпрямился и, отсалютовав, покраснел от внезапного смущения.

– Почему вы отдаете мне честь? – насмешливо спросил Рудольф. – Сначала гонитесь за мной, а затем салютуете. Что вам от меня нужно?

– Я… я… – Молодой патрульный запнулся. – Ваше величество, я не знал… не предполагал…

Рудольф приблизился к нему решительным шагом.

– Почему вы называете меня «ваше величество»? – продолжал он тем же насмешливым тоном.

– А разве… разве вы не… ваше величество?

Рудольф положил руку на шею лошади, глядя на сержанта.

– Вы ошибаетесь, друг мой. Я не король.

– Вы не… – Ошеломленный парень оборвал фразу.

– Разумеется, нет. Полицейский офицер не может ошибиться серьезнее, чем приняв за короля кого-то другого. Это может повредить его карьере, так как король, не будучи в столице, едва ли желает, чтобы предполагали обратное. Вы меня понимаете, сержант?

Полицейский ничего не сказал, и Рудольф заговорил снова:

– В таком случае, осмотрительный офицер не стал бы больше никого беспокоить и постарался бы не упоминать, что допустил столь глупую оплошность. Если его спросят, он должен ответить без колебаний, что не видел никого, даже похожего на короля, а тем более его самого.

Под усами сержанта мелькнула неуверенная улыбка.

– Понимаете, короля нет в Штрельзау, – пояснил Рудольф.

– Нет в Штрельзау, сударь?

– Он в Зенде.

– В Зенде?

– Да. Поэтому находиться здесь для него физически невозможно.

Улыбка сержанта стала шире – ему казалось, что теперь он все понял.

– Разумеется, невозможно, сударь, – согласился он.

– Следовательно, вы никак не могли его видеть. – Достав из кармана золотую монету, Рудольф протянул ее сержанту. Тот взял золотой и весело кивнул.

– Что касается вас, то вы искали кого-то здесь, но никого не нашли, – закончил мистер Рассендилл. – Так что не лучше ли вам начать поиски где-нибудь еще?

– Безусловно, сударь.

Сержант отсалютовал с понимающей улыбкой, повернулся и поехал в обратную сторону. Несомненно, он каждое утро мечтал повстречать такого господина, который бы… не был королем. Едва ли нужно говорить, что мысль о связи этого господина с преступлением на Кёнигштрассе полностью выветрилась у него из головы. Таким образом, Рудольф получил гарантию невмешательства со стороны сержанта, но опасной ценой. Насколько опасной, не знал даже он сам.

Не теряя времени, Рудольф направил стопы к своему убежищу. Был шестой час. Улицы уже начали наполняться людьми, идущими на рынок продавать или покупать. Рудольф быстро пересек площадь, опасаясь солдат, собирающихся на дежурство у казарм. К счастью, он прошел мимо них незамеченным и беспрепятственно выбрался на относительно уединенную улицу, где стоял мой дом. Но здесь его подстерегала неудача. Когда мистер Рассендилл находился не более чем в пятидесяти ярдах от моей двери, впереди него внезапно остановилась карета. Кучер спрыгнул и открыл дверцу. Из кареты вышли две дамы в вечерних платьях, возвращавшиеся с ночного бала. Одна была средних лет, а другая – молодой и довольно хорошенькой.

– Разве это не чудесно, мама? – спросила младшая. – Я хотела бы всегда вставать в пять утра!

– Долго ты бы не выдержала, дорогая, – ответила старшая. – Это приятно для разнообразия, но…

Она внезапно умолкла при виде Рудольфа Рассендилла. Он сразу узнал ее – это была жена канцлера фон Хельзинга, у чьего дома остановилась карета. Трюк, который сработал с сержантом полиции, теперь не годился. Баронесса фон Хельзинг слишком хорошо знала короля, чтобы поверить, будто она могла ошибиться, и слишком любопытна, чтобы согласиться притвориться ошибившейся.

– Боже милостивый! – громко прошептала она, схватив дочь за руку. – Дорогая моя, ведь это же король!

Рудольф попался. Не только дамы, но и их слуги смотрели на него.

Бежать было невозможно, и он направился к ним. Дамы присели в реверансе, а слуги низко поклонились, обнажив головы. Рудольф коснулся шляпы и слегка поклонился в ответ. Он шел, проклиная несвоевременные часы, когда люди продолжают танцевать. Ему казалось, что визит в мой дом может послужить недурным предлогом. Слуги шепотом спрашивали друг у друга, что привело его величество в таком виде (ибо одежда и сапоги Рудольфа были покрыты грязью) и в такое время в Штрельзау, когда весь мир полагал, что он пребывает в Зенде.

Зная, что за ним наблюдают, Рудольф отказался от намерения подать сигнал, о котором он договорился с моей женой, и лезть через окно. Такое зрелище преподнесло бы баронессе фон Хельзинг отличный материал для сплетен! Лучше позволить всем слугам в моем доме видеть его приход. Моя дражайшая Хельга, бодрствовавшая и наблюдавшая в интересах своей госпожи, даже теперь скрывалась за ставнями, прислушиваясь и вглядываясь сквозь щели. Услышав шаги Рудольфа, Хельга осторожно открыла окно, высунула голову и тихо сказала:

– Все в порядке! Входите!

Вред был причинен, поскольку жена и дочь Хельзинга, как и их слуги, видели это в высшей степени странное зрелище. Обернувшись, Рудольф, в свою очередь, увидел их, а чуть позже бедная Хельга заметила их тоже. Не умея сдерживать свои эмоции, она испуганно вскрикнула и скрылась из окна. Рудольф снова оглянулся. Дамы отступили под прикрытие портика, но он видел их напряженные лица, выглядывающие из-за колонн.

– Теперь я могу войти, – сказал Рудольф и прыгнул в окно.

С веселой улыбкой он подошел к бледной и взволнованной Хельге, прислонившейся к столу.

– Они вас видели? – ахнула она.

– Несомненно, – ответил Рудольф. Чувство юмора одержало верх, и он, смеясь, опустился на стул. – Я бы пожертвовал жизнью, чтобы услышать историю, которую услышит канцлер через пару минут!

Однако новая мысль опять сделала его серьезным. Независимо от того, был ли он королем или Рудольфом Рассендиллом, он понимал, что доброе имя моей жены в опасности, и не остановился бы ни перед чем, чтобы защитить ее.

– Немедленно разбудите кого-нибудь из слуг, – быстро сказал Рудольф, – пошлите его в дом канцлера с просьбой хозяину сразу же прийти сюда. Нет, лучше напишите записку. Объясните, что король пришел повидать Фрица по какому-то личному делу, но Фрица не оказалось дома, и теперь король хочет видеть канцлера.

Хельга озадаченно смотрела на него.

– Неужели вы не понимаете, – продолжал Рудольф, – что если мне удастся обмануть канцлера, то я смогу заткнуть рты этим женщинам? Иначе, сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем весь Штрельзау узнает, что жена Фрица фон Тарленхайма впустила короля в окно в пять утра?

– Ничего не понимаю, – озадаченно пробормотала бедная Хельга.

– Можете не понимать, дорогая графиня, но, ради бога, сделайте то, о чем я вас прошу. Это единственный шанс.

– Хорошо, – согласилась она и села писать записку.

Таким образом, покуда баронесса фон Хельзинг терзала сплетнями сонные уши своего супруга, канцлер получил послание, предписывающее ему посетить короля в доме Фрица фон Тарленхайма.

Поистине мы слишком искушали судьбу, снова приведя в Штрельзау Рудольфа Рассендилла!

 

Глава XII

В присутствии всех

Каковы бы ни были риск и трудности, созданные образом действий, который взял на вооружение мистер Рассендилл, я не сомневаюсь, что он поступал правильно, учитывая имеющуюся у него информацию. Его планом было выдавать себя за короля перед канцлером Хельзингом, принудить его к соблюдению тайны и заставить наложить такое же обязательство на жену, дочь и слуг, обещав все объяснить через несколько часов. Если в дальнейшем все пойдет хорошо, к вечеру письмо будет уничтожено, опасность для королевы исчезнет, и Рудольф покинет Штрельзау. Затем определенная часть правды должна быть открыта. Хельзингу расскажут историю Рудольфа Рассендилла и убедят его молчать о безрассудном англичанине (мы готовы многому верить об англичанах), которому хватило дерзости вновь изображать короля в Штрельзау. Канцлер был славным стариком, и я не думаю, что Рудольф ошибся, положившись на него. Но он не учитывал то, о чем не мог знать. Все то, что друзья королевы и она сама делали в Штрельзау, стало бесполезным после смерти короля. Знай они об этой катастрофе, то действовали бы совсем по-другому, но об их разуме можно судить только согласно их знаниям.

Прежде всего, сам канцлер проявил немало здравомыслия. Даже до получения королевского приказа он послал за двумя слугами и приказал им под угрозой немедленного увольнения, если не хуже, никому не рассказывать о том, что они видели. Приказы жене и дочери, несомненно, были более вежливыми, но не менее категоричными. Канцлер мог поверить, что дело короля было важным и секретным, если оно заставило его величество бродить по улицам Штрельзау, когда его считали находящимся в замке Зенды, и входить в дом друга через окно в столь ранний час. Более того, король сбрил бороду – дамы были в этом уверены, – и хотя это могло быть случайным совпадением, но снова указывала на желание оставаться неузнанным. Поэтому канцлер, тоже терзаемый любопытством, не теряя времени, повиновался приказу короля и явился ко мне в дом еще до шести.

Когда доложили о посетителе, Рудольф был наверху, принимая ванну и завтракая. Хельга выучила свой урок достаточно, чтобы отвлечь визитера до прихода Рудольфа. Она извинялась за мое отсутствие, заявляя, что не в состоянии объяснить ни его, ни сущность моих дел с королем. Хельга изображала покорную жену, чьим величайшим грехом было нескромное желание быть в курсе того, о чем ей знать не следовало.

– Мне известно лишь то, – сказала она, – что Фриц велел мне в письме ожидать короля и его около пяти утра и впустить их обоих через окно, так как король не желал, чтобы слуги знали о его присутствии.

Появился король и любезно приветствовал Хельзинга. Трагедия и комедия причудливо смешивались в эти бурные дни – даже сейчас я едва могу сдержать улыбку, представляя себе Рудольфа с серьезной миной, но с искорками в глазах (я уверен, что он наслаждался происходящим), сидящего рядом со старым канцлером, делая загадочные намеки и обещая, что завтра он обратится к мудрейшему из его советников. Хельзинг, моргая за стеклами очков, молча внимал длинному повествованию, не объяснявшему абсолютно ничего. Голос старика дрожал от волнения, когда он заявил, что полностью предоставляет себя в распоряжение короля и отвечает за молчание своей семьи и своих слуг, как за свое собственное.

– В таком случае, вы очень счастливый человек, мой дорогой канцлер, – со вздохом промолвил Рудольф, словно намекая, что король в своем дворце не так счастлив. Довольному Хельзингу не терпелось сообщить жене, как полагается король на ее честность и умение молчать.

Со своей стороны, Рудольф очень хотел избавиться от присутствия старика, но, понимая, как важно держать канцлера в добром расположении духа, не отпускал его еще несколько минут.

– Дамы не станут разговаривать до завтрака, а так как они вернулись только в пять утра, то едва ли хотят завтракать, – сказал он.

Рудольф заставил Хельзинга сесть и продолжил беседу. Он обратил внимание, что граф Люцау-Ришенхайм был слегка удивлен, услышав его голос, поэтому сейчас старался говорить потише и с легкой хрипотцой, которую слышал в голосе короля, когда прятался за портьерой в замковой комнате полковника Запта.

Роль была сыграна так же безупречно, как в былые дни, когда он играл ее на глазах у всего Штрельзау. Тем не менее, если бы Рудольф сразу отпустил старого Хельзинга, ему бы, возможно, не пришлось прибегать к еще более рискованному обману.

Они беседовали наедине. Рудольф убедил мою жену прилечь на часок в ее комнате. Она подчинилась, так как крайне нуждалась в отдыхе, но сначала строго приказала прислуге не входить без вызова в комнату, где оставались Рудольф и канцлер. Опасаясь подозрений, она и Рудольф решили, что лучше положиться на приказ, чем снова запирать дверь, как ночью.

Покуда все это происходило в моем доме, королева и Берненштейн были на пути в Штрельзау. Возможно, если бы Запт был в Зенде, его мощное влияние смогло бы помешать этой слишкой импульсивной экспедиции. Берненштейн не обладал подобным авторитетом и мог лишь повиноваться властным приказаниям и горячим мольбам королевы. С тех пор как Рудольф Рассендилл покинул ее три года назад, она жила в строгих рамках самоограничения, никогда не будучи самой собой. Сомневаюсь, что какой-нибудь мужчина способен на такое. Но сейчас внезапное появление Рудольфа и грозящие им обоим опасности поколебали ее самообладание, а странный сон оставил ей лишь одно желание – желание находиться рядом с мистером Рассендиллом, и лишь один страх – страх за его безопасность. Во время поездки королева говорила только о том, что угрожает ему, не упоминая о нависшей над ней самой катастрофе, которую мы изо всех сил старались отвести от нее. Избавившись под благовидным предлогом от фрейлины, она отправилась в путь в компании одного Берненштейна и умоляла его как можно скорее доставить ее к мистеру Рассендиллу. Я не могу винить королеву: Рудольф означал для нее все радости жизни, а теперь ему предстояло сразиться с графом Гентцау. Что удивительного в том, что он приснился ей мертвым и что в этом сне все приветствовали его как короля? Любовь Флавии короновала его.

Когда они прибыли в город, королева взяла себя в руки – Берненштейн убедил ее, что ничего в ее поведении не должно вызывать подозрений. Тем не менее она твердо решила сразу же начать поиски мистера Рассендилла. Откровенно говоря, королева боялась найти его мертвым – сон сильно подействовал на нее, и она не могла успокоиться, не узнав, что он жив. Берненштейн, опасаясь, что страх убьет ее или лишит рассудка, с уверенностью заявил, что мистер Рассендилл, несомненно, жив и здоров.

– Но где он? – воскликнула королева, ломая руки.

– По всей вероятности, мадам, мы найдем его у Фрица фон Тарленхайма, – ответил лейтенант. – Он должен был ждать там, пока не придет время атаковать Руперта, или, если все уже кончено, вернуться туда.

– Тогда поедем туда сейчас же! – потребовала королева.

Но Берненштейн убедил ее сначала отправиться во дворец и сообщить там, что она собирается нанести визит моей жене. Королева прибыла во дворец в восемь, выпила чашку шоколада и потребовала свою карету. Когда она около девяти отправилась в мой дом, ее сопровождал только Берненштейн, взволнованный немногим меньше королевы.

Будучи поглощенной мыслями о мистере Рассендилле, королева почти не думала о том, что могло произойти в охотничьем домике, но Берненштейн делал мрачные выводы из того, что Запт и я не смогли вернуться в назначенное время. Либо с нами случилось что-то скверное, либо письмо попало к королю, прежде чем мы прибыли в домик, – все варианты казались ему ограниченными этими двумя альтернативами. Но, говоря об этом с королевой, он слышал от нее только одно:

– Если мы найдем мистера Рассендилла, он скажет нам, что делать.

Таким образом, в начале десятого утра карета королевы подъехала к моему дому. Дамы из семьи канцлера насладились весьма кратким отдыхом, так как их головы высунулись из окна, как только заскрипели колеса. На улицах уже было много народу, а корона на дверцах кареты привлекла обычную толпу зевак. Берненштейн спрыгнул на землю и подал руку королеве. Быстро кивнув собравшимся, она поднялась на крыльцо и позвонила в дверь. В доме уже заметили карету. Служанка моей жены сразу побежала к хозяйке. Хельга, лежавшая на кровати, тут же вскочила и после нескольких минут приготовлений, которые дамы считают необходимыми при любой спешке, спустилась принять королеву – и предупредить ее. Но она опоздала. Дворецкий и лакей уже распахнули дверь перед королевой. Когда Хельга достигла подножия лестницы, ее величество входила в комнату, где был Рудольф, – ее сопровождали слуги, а Берненштейн стоял позади с каской в руке.

Рудольф и канцлер продолжали разговор. Чтобы избежать взглядов прохожих (ибо в комнату легко заглянуть с улицы), штору опустили, и комната находилась в тени. Они слышали шум кареты, но никто не подозревал, что приехала королева. Для них было абсолютной неожиданностью, когда внезапно открылась дверь. Канцлер, не обладавший быстротой ни движений, ни мысли, сидел в углу не меньше полминуты, прежде чем подняться на ноги. Зато Рудольф сразу оказался в середине комнаты. Хельга, стоя у двери, высовывала голову из-за широкого плеча молодого Берненштейна и видела все происходящее. Королева, не обращая внимания на слуг, не замечая Хельзинга и забыв обо всем при виде своего возлюбленного, бросилась к нему и, прежде чем Хельга, Берненштейн или сам Рудольф успели ее остановить, сжала его руки с криком:

– Ты в безопасности, Рудольф! Слава богу!

Она поднесла руки Рудольфа к губам и страстно их поцеловала.

Слуги молчали, повинуясь приличиям, канцлер – из осторожности, а Хельга и Берненштейн – от испуга. Рудольф тоже молчал – не знаю, от смущения или от избытка эмоций. Окинув взглядом комнату, королева увидела кланяющегося ей Хельзинга и застывших в почтительной позе слуг. Поняв, что она натворила, бедняжка побелела как мрамор и упала бы, если бы Рудольф не удержал ее, обняв за талию.

– Все хорошо, дорогая, – произнес он тихо, но достаточно четко, чтобы его услышали все.

Моя жена вцепилась в руку Берненштейна, который, повернувшись, увидел, что она тоже побледнела и ее губы дрожат. Но красноречивого взгляда Хельги было для него достаточно. Подойдя к Рудольфу, лейтенант опустился на одно колено и поцеловал его левую руку.

– Очень рад вас видеть, лейтенант фон Берненштейн, – сказал Рудольф Рассендилл.

В один миг катастрофу удалось отвести. На карту было поставлено все. Могло раскрыться, что существует такой человек, как Рудольф Рассендилл. То, что он некогда занимал королевский трон, было тайной, которую они в случае необходимости могли доверить Хельзингу, но оставалось другое, что следовало скрывать любой ценой и что угрожало выдать страстное восклицание королевы. О том, что она и Рудольф любят друг друга, нельзя было говорить никому – даже Хельзингу, поскольку он мог счесть себя обязанным сообщить об этом королю. Поэтому Рудольф предпочел будущие трудности возможной теперешней катастрофе. Чтобы не навлекать беды на возлюбленную, он выдал себя за ее супруга и за короля. А королева, ухватившись за единственный оставшийся у нее шанс, согласилась на это. Возможно, на какой-то момент ее усталая, измученная душа нашла успокоение в мечте, что так будет всегда. Опустив голову на грудь Рудольфа, она закрыла глаза, ее лицо стало безмятежным, а с губ сорвался тихий счастливый вздох.

Но каждый момент приносил новую опасность и требовал новых усилий. Рудольф подвел королеву к дивану и приказал слугам в течение нескольких часов молчать о его присутствии. Как они, несомненно, поняли по волнению королевы, сказал он, важное дело привело его в Штрельзау. Вскоре они будут свободны от обязательства, о котором он просит их сейчас. Когда слуги с поклонами удалились, Рудольф повернулся к Хельзингу, тепло пожал ему руку, повторил просьбу о молчании и пояснил, что позже вызовет канцлера либо сюда, либо во дворец. Потом он попросил оставить его ненадолго наедине с королевой. Все вышли, но как только Хельзинг покинул дом, Рудольф позвал Берненштейна и мою жену. Хельга поспешила к королеве, а Рудольф отвел Берненштейна в сторону и обменялся с ним новостями. Мистер Рассендилл был очень обеспокоен отсутствием известий от Запта и меня, но его волнение усилилось, когда он узнал о весьма несвоевременном появлении короля в охотничьем домике вчера вечером. Рудольф пребывал в полном неведении – он не знал, где король, где Руперт, где мы с полковником. Тем временем он сам находился в Штрельзау в качестве короля более чем для полудюжины человек, защищенный только их обещаниями и могущий в любой момент оказаться разоблаченным благодаря прибытию настоящего короля или даже сообщению от него.

Но, несмотря на все сложности, Рудольф твердо придерживался своей цели. Для него были очевидны две вещи. Если Руперт избежал ловушки и все еще жив, владея письмом королевы, его нужно найти: это задача номер один. Достигнув этого, Рудольфу не останется ничего другого, как исчезнуть так же тайно и незаметно, как он появился, надеясь, что его недолгое присутствие будет скрыто от человека, чье имя он узурпировал. Впрочем, в случае надобности королю можно рассказать, что Рудольф Рассендилл подшутил над канцлером и снова удалился. Можно рассказать обо всем, кроме того, что затрагивает честь королевы.

В этот момент сообщение, отправленное мною со станции в Хофбау, достигло моего дома. В дверь постучали. Берненштейн открыл ее и взял телеграмму, адресованную моей жене. Я написал все, что осмелился доверить подобному средству связи:

«Я еду в Штрельзау. Король сегодня не покинет охотничий домик. Граф приезжал, но уехал до нашего прибытия. Не знаю, отправился ли он в Штрельзау. Он не сообщил королю никаких новостей».

– Значит, они не поймали его! – воскликнул глубоко разочарованный Берненштейн.

– Нет, но он не сообщил новости королю, – с торжеством сказал Рудольф.

Они стояли у дивана, на котором сидела королева. Она казалась усталой, но спокойной. Ей было достаточно того, что Рудольф сражается за нее.

– Видите это? – продолжал Рудольф. – «Король сегодня не покинет охотничий домик». Значит, слава богу, у нас есть один день!

– Да, но где Руперт?

– Если он в Штрельзау, мы узнаем это через час. – Судя по тону Рудольфа, ему очень хотелось, чтобы Руперт оказался в Штрельзау. – Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы найти его. Если я могу добраться до него только в качестве короля, значит, я буду королем!

Мое послание вселило в них бодрость, хотя оно многое оставляло необъясненным. Рудольф повернулся к королеве:

– Не падайте духом. Через несколько часов наши беды кончатся.

– А потом? – спросила она.

– Потом вы будете в безопасности, – тихо отозвался он, склонившись к ней. – А я буду гордиться тем, что спас вас.

– А что будет с вами?

– Я должен идти, – еще тише прошептал Рудольф.

Но Хельга расслышала эти слова, когда вместе с Берненштейном отходила в сторону.

 

Глава XIII

Король в рукаве

Высокая красивая девушка снимала ставни с окон фасада дома 19 по Кёнигштрассе. Она неторопливо делала свою работу, но на ее щеках алел румянец, а глаза возбужденно блестели. Старая матушка Хольф, прислонясь к прилавку, сердито ворчала из-за того, что Бауэр до сих пор не появился. Разумеется, он не мог появиться, так как все еще находился в лечебнице при полицейской тюрьме, где двое врачей пытались поставить его на ноги. Но старухе было известно лишь то, что Бауэр вчера вечером отправился шпионить, – она не знала, где, но, возможно, догадывалась, за кем.

– Ты уверена, что он не возвращался? – допытывалась она у дочери.

– Я его не видела, – ответила девушка, – хотя до рассвета ждала здесь с лампой.

– Его нет уже двенадцать часов, и от него никаких известий! Скоро должен прийти граф Руперт, и ему не понравится, если Бауэр не вернется.

Девушка не ответила – она закончила возню со ставнями и стояла в дверях, глядя на улицу. Было начало девятого, и по Кёнигштрассе сновали люди, но в основном это была городская беднота – публика рангом выше должна была появиться не раньше, чем через час-два. Транспорт состоял главным образом из деревенских телег и фургонов, привозивших в город продовольствие. Девушка наблюдала за толпой, но ее мысли были заняты статным господином, который приходил ночью и просил ее об услуге. Когда снаружи раздался револьверный выстрел, она погасила лампу и, стоя в темноте, слышала удаляющийся топот ног, а чуть позже – прибытие патруля. Ну, полицейские не посмеют коснуться короля, а что касается Бауэра, то какое дело до того, жив он или мертв, ей, которая смогла помочь королю в борьбе с его врагами? Если Бауэр был врагом короля, она была бы только рада узнать, что мошенник мертв. Как ловко король схватил его за шиворот и отшвырнул на дорогу! Девушка засмеялась при мысли о том, как мало знает ее мать, в какой компании дочь находилась ночью.

Повозки двигались медленно. Некоторые останавливались у лавки, и крестьяне предлагали купить овощи, но старуха только сердито отмахивалась от них.

– Нам ничего не нужно, убирайтесь! – крикнула она, когда к двери подъехал крытый фургон.

Возница слез с сиденья, не обращая на нее внимания, и подошел к отверстию сзади.

– Приехали, сударь! – крикнул он. – Кёнигштрассе, девятнадцать!

Послышался зевок и длинный вздох, как будто кто-то потягивался после крепкого сна.

– Хорошо, сейчас выйду, – отозвался голос изнутри.

– Это граф, – с удовлетворением сказала дочери старуха. – Что он скажет, услышав об этом негодяе Бауэре?

Руперт фон Гентцау высунул голову из фургона, окинул взглядом улицу, дал вознице пару крон, спрыгнул и быстро вбежал в лавку. Фургон поехал дальше.

– Мне повезло, что я его встретил, – весело сказал Руперт. – В фургоне можно было спрятаться, а какой бы красивой ни была моя физиономия, я пока что не могу позволить жителям Штрельзау наслаждаться ей в полной мере. Ну, мамаша, как дела? А у вас, красавица моя? – Он небрежно провел по щеке девушки перчаткой, которую только что снял. – Прошу прощения, моя перчатка недостаточно чистая для ваших щечек. – И он посмотрел на желтую перчатку, покрытую ржавыми пятнами.

– Все так же, как когда вы уезжали, граф Руперт, – ответила матушка Хольф, – кроме того, что этот мошенник Бауэр ушел вчера вечером…

– Знаю, – прервал Руперт. – Но разве он не вернулся?

– Пока что нет.

– Хм! И никаких признаков… кого-либо еще? – Он взглядом конкретизировал вопрос.

Старуха покачала головой. Девушка отвернулась, скрывая улыбку. Она догадывалась, что под «кем-либо еще» подразумевался король. Ну, от нее они ничего не узнают. Сам король велел ей молчать.

– Но Ришенхайм, надеюсь, вернулся? – продолжал Руперт.

– Да, ваша милость, вскоре после вашего отъезда. У него рука на перевязи.

– Ага! – воскликнул Руперт. – Так я и думал! Проклятье! Если бы я мог все делать сам, а не полагаться на дураков и недотеп! Где граф?

– На чердаке. Вы знаете дорогу.

– Да. Но я хочу позавтракать, матушка.

– Роза сразу же вас обслужит, ваша милость.

Девушка последовала за Рупертом вверх по узкой лестнице высокого старого дома. Они миновали три этажа, где никого не было, и последний пролет привел их под высокую аркообразную крышу. Роза, на чьих губах играла загадочная улыбка, открыла дверь, и Руперт прошел следом за ней в длинную узкую комнату. Потолок, высокий посредине, скашивался вниз по обеим сторонам, находясь у двери и окна чуть более чем в шести футах от пола. Меблировка ограничивалась дубовым столом, несколькими стульями и двумя железными кроватями у стены около окна. Одна была пуста, а на другой лежал полностью одетый граф Люцау-Ришенхайм, чью правую руку поддерживала перевязь из черного шелка. Руперт задержался на пороге, улыбаясь кузену, а девушка подошла к высокому буфету и, открыв его, достала тарелки, стаканы и другую посуду. Ришенхайм вскочил с кровати и подбежал к двери.

– Какие новости? – с нетерпением осведомился он. – Ты смог убежать от них, Руперт?

– Вроде бы да, – беспечно отозвался Руперт. Подойдя к стулу, он опустился на него и бросил шляпу на стол. – Хотя чья-то глупость меня едва не погубила.

Ришенхайм покраснел.

– Я все тебе объясню, – сказал он, бросив взгляд на девушку, которая, подав на стол холодное мясо и бутылку вина, неторопливо заканчивала приготовления к завтраку Руперта.

– Если бы у меня не было других дел, кроме созерцания хорошеньких мордашек, – клянусь Богом, мне бы этого хотелось! – я бы умолял вас остаться. – Руперт поднялся и отвесил девушке поклон.

– У меня нет желания слушать то, что меня не касается, – презрительно отозвалась она.

– Какое редкое расположение духа! – заметил Руперт, открывая для нее дверь.

– Мне хватает того, что я знаю, – с торжеством сказала Роза, выйдя на площадку. – И, быть может, чего-то такого, чего и вы, граф Руперт, пожелали бы узнать тоже.

– Весьма вероятно, поскольку девушки знают много чудесных вещей! – Улыбнувшись, Руперт быстро закрыл дверь, вернулся к столу и снова нахмурился. – Ну, выкладывай, кузен, как они тебя одурачили и почему ты выставил меня дураком.

Пока Ришенхайм рассказывал, как он попал в ловушку в замке Зенды, Руперт Гентцау с аппетитом завтракал. Он не прерывал кузена и не делал комментариев, но когда Ришенхайм впервые упомянул Рудольфа Рассендилла, на момент вскинул голову и его глаза блеснули. Однако конец повествования Руперт выслушал со снисходительной улыбкой.

– Западня была ловко расставлена, – заметил он. – Неудивительно, что ты угодил в нее.

– А что случилось с тобой? – спросил Ришенхайм.

– Со мной? Ну, получив сообщение якобы от тебя, я повиновался содержавшимся в нем указаниям.

– Ты отправился в охотничий домик?

– Разумеется.

– И застал там Запта? С кем-нибудь еще?

– Нет, отнюдь не Запта.

– Не Запта? Но ведь они расставили ловушку и для тебя!

– Вполне возможно, но капкан не защелкнулся. – Руперт закинул ногу на ногу и закурил сигарету.

– Кого же ты там обнаружил?

– Королевского лесника, королевскую гончую и самого короля.

– Король был в домике?

– Ты не ошибся.

– Но, разумеется, с ним были Запт, Берненштейн или кто-то еще?

– Как я сказал, только лесник и гончая. Больше ни одного человека и животного.

– Значит, ты передал ему письмо? – возбужденно воскликнул Ришенхайм.

– Увы, нет, мой дорогой кузен. Я бросил ему коробочку, но не думаю, что он успел открыть ее. Мы не дошли до того этапа беседы, когда я намеревался предъявить письмо.

– Но почему?

Руперт поднялся и, подойдя к стулу, на котором сидел Ришенхайм, посмотрел на своего кузена, сдувая пепел с сигареты и благодушно улыбаясь.

– Ты заметил, что моя куртка порвана? – спросил он.

– Да.

– Пес пытался меня укусить, а лесник – проткнуть пикой. Ну а король… король хотел застрелить меня.

– Ради бога, что произошло?

– Никто из них не добился желаемого, дорогой кузен.

Ришенхайм уставился на него широко открытыми глазами.

Руперт продолжал улыбаться.

– Небеса помогли мне, – пояснил он. – Поэтому пес больше не будет кусаться, а лесник – орудовать пикой. Страна навсегда избавилась от них.

Последовала пауза. Потом Ришенхайм, склонившись вперед, тихо прошептал, словно боялся услышать собственный вопрос:

– А король?

– Король? Ну, король больше не будет стрелять.

Ришенхайм медленно опустился на стул.

– Боже мой! – пробормотал он.

– Король был глупцом, – сказал Руперт. – Я расскажу тебе подробности. – Он придвинул себе стул и сел.

Казалось, Ришенхайм едва слушал кузена. Шутливый тон Руперта усиливал жуткое впечатление от его слов. Но, закончив, он потянул себя за маленькие, лихо закрученные усики и добавил, сменив тон:

– Впрочем, это серьезное дело.

Ришенхайм был в ужасе. Влияние кузена было достаточно сильным, чтобы вовлечь его в историю с письмом, но не в убийство короля. Он вскочил на ноги с криком:

– Мы должны бежать!

– Вовсе нет. Возможно, нам лучше уехать, но не бежать.

– Но как только об этом станет известно… – Ришенхайм оборвал фразу. – Почему ты рассказал мне? Почему вернулся сюда?

– Ну, я рассказал тебе, потому что это интересно, а вернулся, потому что у меня не было денег на поездку в другое место.

– Я бы прислал тебе деньги.

– Мне кажется, попросив их лично, я получу больше. Кроме того, разве все кончено?

– Я больше не желаю иметь с этим ничего общего!

– Ты слишком быстро отчаиваешься, мой дорогой кузен. Добрый король, к несчастью, покинул нас, но у нас остается наша дорогая королева, а также, по милости небес, ее письмо.

– Повторяю: я не хочу больше в этом участвовать.

– Твоя шея чувствует… – И жестом изобразил петлю.

Ришенхайм встал и распахнул окно.

– Я задыхаюсь, – сердито пробормотал он, избегая взгляда Руперта.

– Где Рудольф Рассендилл? – осведомился Руперт. – Ты слышал о нем что-нибудь?

– Нет. Я не знаю, где он.

– Думаю, мы должны это узнать.

Ришенхайм резко повернулся к нему.

– Я не виноват в случившемся! – заявил он. – Меня там не было. Откуда я мог знать, что там окажется король? Я ни в чем не виновен и ничего об этом не знаю!

– Истинная правда, – кивнул Руперт.

– Оставь меня в покое! – взмолился Ришенхайм. – Если тебе нужны деньги, ради бога, возьми их и уезжай из Штрельзау!

– Мне стыдно попрошайничать, дорогой кузен, но я действительно нуждаюсь в небольшой сумме, покуда не смогу реализовать мое ценное имущество. Надеюсь, оно в безопасности? Ах да, вот оно!

Руперт достал из внутреннего кармана письмо королевы.

– Если бы король не был так глуп! – с сожалением пробормотал он, глядя на него.

Подойдя к окну, Руперт выглянул наружу. С улицы его нельзя было увидеть, а в окнах напротив никого не было. Мужчины и женщины отправились по каждодневным делам, и в городе не ощущалось необычной суеты. Посмотрев над крышами, Руперт увидел королевский штандарт, развевающийся на ветру над дворцом и казармами. Он достал часы, Ришенхайм сделал то же самое. Было без десяти десять.

– Подойди-ка на минутку сюда, – позвал Руперт. – Посмотри в окно.

Ришенхайм повиновался.

– Видишь что-нибудь примечательное? – спросил Руперт через пару минут.

– Нет. Ничего, – угрюмо отозвался Ришенхайм.

– Я тоже, и это очень странно. Тебе не кажется, что Запт или кто-то другой из друзей его величества должны были вчера вечером отправиться в охотничий домик?

Ришенхайм сразу насторожился.

– Они намеревались это сделать.

– Тогда они должны были найти короля. Телеграф есть в Хофбау, всего в нескольких милях от Зенды. А сейчас почти десять. Кузен, почему Штрельзау не оплакивает нашего бедного короля? Почему не приспущены флаги? Я этого не понимаю.

– В самом деле, – пробормотал Ришенхайм.

Руперт улыбнулся и постучал пальцем по зубам.

– Что, если старый шулер Запт снова прячет в рукаве короля? – задумчиво промолвил он. – Если так… – Руперт умолк, погрузившись в размышления. Ришенхайм не мешал ему, глядя то на него, то в окно. По-прежнему на улицах не было суматохи, а флаги развевались на верху флагштоков. Известие о смерти короля не достигло Штрельзау.

– Где, черт возьми, может быть Бауэр? – внезапно осведомился Руперт. – Он был моими глазами. Мы здесь взаперти, и я не знаю, что происходит.

– Понятия не имею, где он. Должно быть, с ним что-то случилось.

– Конечно, мой мудрый кузен. Но что именно?

Руперт начал ходить взад-вперед, покуривая очередную сигарету. Ришенхайм сел к столу, уронив голову на руки. Он устал от напряжения и возбуждения, раненая рука сильно болела, и его переполняли страх и раскаяние.

– Лучше бы я в это не ввязывался, – простонал он наконец. Руперт остановился рядом с ним.

– Ты сожалеешь о своих проступках? – спросил он. – Тогда отправляйся к королю и скажи ему, что ты раскаиваешься. Я не шучу, Ришенхайм. Мне нужно знать, что они делают. Поэтому ты испросишь аудиенцию у короля.

– Но ведь король…

– Мы убедимся в этом, когда ты испросишь аудиенцию. Слушай.

Руперт сел рядом с кузеном и объяснил ему задачу. Нужно выяснить, единственный ли король лежит мертвым в охотничьем домике, или есть еще один король в Штрельзау. Если не предпринята попытка скрыть смерть короля, Руперту придется бежать. Он не отказывается от своих планов – в безопасном месте за рубежом он сможет шантажировать королеву ее письмом, угроза опубликовать которое обеспечит ему безопасность и позволит ставить любые условия. Если же граф Люцау-Ришенхайм найдет короля в Штрельзау, если королевские штандарты будут продолжать развеваться на флагштоках, а столица ничего не узнает о мертвеце в домике, то Руперт завладел еще одной тайной, ибо ему известно, кто в действительности король в Штрельзау. Его дерзкий ум тут же начал строить новые планы. Он может снова предложить Рудольфу Рассендиллу то, что предлагал три года назад – партнерство в преступлении и в прибылях от него, – а если предложение отвергнут, он заявит, что открыто выйдет на улицы столицы и объявит о смерти короля со ступенек собора.

– Разве можно определить, – продолжал охваченный вдохновением Руперт, – кто первым прибыл в охотничий домик – Запт или я? Кто застал короля живым или мертвым? Кто был заинтересован в его смерти – я, который всего лишь пытался сообщить ему то, что затрагивало его честь, или Запт, который заодно с человеком, узурпировавшим имя и трон короля, когда его тело еще не остыло? Они еще не покончили с Рупертом фон Гентцау!

Он умолк, глядя на компаньона. Пальцы Ришенхайма все еще нервно дергались, а щеки были бледными. Но теперь его лицо выражало живейший интерес. Дерзость Руперта вновь подействовала на слабую натуру его родственника, вызвав готовность подчиниться доминирующей над ним воле.

– Понимаешь, – продолжал Руперт, – они не могут причинить тебе вред.

– Я готов рискнуть!

– Отважный рыцарь! В худшем случае, они будут держать тебя в плену. Но если ты не вернешься через пару часов, я сделаю вывод, что в Штрельзау есть король.

– Но где мне искать короля?

– Ну, сначала в замке, а потом у Фрица фон Тарленхайма. Хотя думаю, ты найдешь его в доме Фрица.

– Тогда я отправлюсь туда в первую очередь?

– Нет. Это означало бы, что ты знаешь слишком много.

– А ты будешь ждать здесь?

– Разумеется, кузен, если у меня не появится повода уйти.

– И я застану тебя по возвращении?

– Меня или мои инструкции. Кстати, принеси деньги. Полный карман не повредит. Любопытно, как обходится дьявол без кармана в брюках?

Ришенхайм не стал вдаваться в эту интересную проблему. Теперь он был снова охвачен энтузиазмом – его неуравновешенный ум прыгнул из бездны отчаяния к уверенности в блистательном успехе, игнорируя стоящие на пути опасности.

– Мы загоним их в угол, Руперт! – воскликнул он.

– Возможно. Но загнанные звери больно кусаются.

– Жаль, что у меня рука вышла из строя!

– С раненой рукой тебе будет безопаснее, – улыбнулся Руперт.

– Черт возьми, Руперт, я в состоянии себя защитить!

– Верно, кузен, но сейчас мне нужен твой ум.

– Ты увидишь, что он при мне.

– Если Бог поможет, дорогой кузен.

С каждым ободрением и поддразниванием решимость Ришенхайма усиливалась. Он схватил револьвер, лежащий на каминной полке, и сунул его в карман.

– Не стреляй, если можешь обойтись без этого, – посоветовал Руперт.

Ришенхайм, не ответив, направился к двери. Руперт посмотрел ему вслед, потом вернулся к окну. Кузен видел его фигуру, стоящую на свету. На улицах все еще было спокойно.

Ришенхайм спустился вниз. У подножия лестницы он увидел Розу, подметающую коридор.

– Вы уходите, сударь? – спросила она.

– Да, у меня есть дела. Пожалуйста, отойдите в сторону – коридор слишком узкий.

Но Роза не спешила отойти.

– А граф Руперт тоже уходит?

– Как видите, его со мной нет. Он будет ждать. – Ришенхайм сердито осведомился: – А вам какое до этого дело, девушка? Отойдите с дороги!

Роза молча повиновалась. Ришенхайм быстро вышел; она бросила ему вслед торжествующий взгляд и снова стала подметать. Король просил ее быть готовой к одиннадцати. Сейчас было половина одиннадцатого. Скоро она понадобится королю.

 

Глава XIV

Новости приходят в Штрельзау

Выйдя из дома 19, Ришенхайм быстро зашагал по Кёнигштрассе, а потом хотел остановить наемный экипаж. Но едва он успел поднять руку, как услышал собственное имя и, оглянувшись, увидел щегольской фаэтон Антона фон Штрофцина, подъезжающий к нему. Антон сам правил, а на другом сиденье лежал огромный букет цветов.

– Куда вы направляетесь? – крикнул Антон, склонившись вперед с веселой улыбкой.

– А вы? Судя по букету, к даме? – отозвался Ришенхайм беспечным тоном.

– Этот маленький букетик – подарок от кузена Хельге фон Тарленхайм. Вас подбросить куда-нибудь?

Хотя Ришенхайм намеревался сперва посетить дворец, предложение Антона, казалось, давало ему предлог для начального визита в более вероятное укрытие.

– Я собирался во дворец узнать, где король. Хочу повидать его, если он уделит мне пару минут.

– Отвезу вас туда потом. Садитесь. Это вы остановили экипаж?

Бросив кучеру крону, Антон переложил букет, освободив место для Ришенхайма рядом с собой.

Лошади, которыми так гордился Антон, быстро преодолели расстояние до моего дома. Фаэтон остановился у двери, и оба молодых человека вышли. Канцлер как раз уходил домой. Он знал обоих и остановился, чтобы поддразнить Антона по поводу букета. Антон прославился роскошными букетами, которые щедро распределял среди дам Штрельзау.

– Надеюсь, это для моей дочери, – с хитрой усмешкой промолвил Хельзинг. – Я люблю цветы, но моя жена не дарит их мне, так что, если бы не дочь, я бы их не видел.

Антон обещал преподнести букет дочери канцлера завтра, так как не может разочаровывать свою кузину. Его прервал Ришенхайм, который, глядя на толпу, ставшую многочисленной, воскликнул:

– Что здесь происходит, дорогой канцлер? Что нужно этим людям? А, королевская карета!

– Королева сейчас у графини, – ответил Хельзинг. – Люди ждут, пока она выйдет.

– На нее всегда стоит посмотреть, – сказал Антон, вставив в глаз монокль.

– А вы посещали ее? – предположил Ришенхайм.

– Ну… да, – неуверенно отозвался канцлер. – Я приходил выразить ей свое почтение.

– Ранний визит!

– Он был более-менее деловым.

– У меня тоже есть дело, и очень важное. Но к королю.

– Я не задержу вас, Ришенхайм, – сказал Антон, стуча в дверь с букетом в руке.

– К королю? – переспросил Хельзинг. – Да, но король…

– Я еду во дворец узнать, где он. Если я не смогу повидать короля, то должен буду сразу написать ему. Мое дело крайне срочное.

– В самом деле, дорогой граф?

– Возможно, вы сумеете мне помочь. Король в Зенде?

Канцлер выглядел смущенным. Антон исчез в доме.

– В Зенде? Право, я не… Извините, но в чем состоит ваше дело?

– Прошу прощения, дорогой канцлер, но это секрет.

– Я пользуюсь доверием короля.

– Значит, вас не обидит, если вы не воспользуетесь моим, – улыбнулся Ришенхайм.

– Вижу, ваша рука пострадала, – заметил Хельзинг, желая переменить тему.

– Между нами говоря, это связано с моим делом. Ну, мне пора во дворец. А может быть, ее величество соизволит помочь мне? Пожалуй, я рискну. В конце концов, она может только отказать.

И Ришенхайм направился к двери.

– О, друг мой, я бы этого не делал! – воскликнул Хельзинг, метнувшись следом за ним. – Королева… ну, очень занята. Она не хочет, чтобы ее беспокоили.

Не обратив на него внимания, Ришенхайм громко постучал. Когда дверь открылась, он попросил дворецкого доложить о нем королеве и узнать, не согласится ли она уделить ему несколько минут. Хельзинг стоял в нерешительности. Толпа радовалась появлению знатных особ и не проявляла желания расходиться. Антон фон Штрофцин не выходил из дома. Ришенхайм остановился на пороге холла, прислушиваясь к голосам в гостиной слева. Он узнал голоса королевы, моей жены и Антона. Затем послышался голос дворецкого:

– Я сообщу графу о пожеланиях вашего величества.

Дверь в гостиную открылась, оттуда вышел дворецкий, а за ним Антон и Берненштейн. Лейтенант держал молодого человека под руку и вел его через холл. Пройдя мимо дворецкого, они приблизились к Ришенхайму.

– Мы встречаемся снова, – с поклоном обратился Ришенхайм к Берненштейну.

Канцлер нервно потирал руки. Дворецкий сообщил, что королева, к сожалению, не может принять графа. Ришенхайм кивнул и, стоя так, чтобы дверь было невозможно закрыть, спросил Берненштейна, знает ли он, где король.

Лейтенанту очень хотелось выпроводить его и Антона и закрыть дверь, но он не осмеливался это демонстрировать.

– Вы хотите снова поговорить с королем? – с улыбкой спросил Берненштейн. – Значит, прошлая беседа была приятной?

Ришенхайм не обратил внимания на укол.

– Отыскать нашего милостивого короля крайне сложно, – саркастически заметил он. – Канцлер не знает, где он, или не желает говорить мне это.

– Возможно, у короля есть причины не хотеть, чтобы его беспокоили, – предположил Берненштейн.

– Вполне возможно, – многозначительно отозвался Ришенхайм.

– А пока что, дорогой граф, я сочту личной услугой, если вы отойдете от двери.

– Я вам мешаю, стоя там? – осведомился Ришенхайм.

– Бесконечно мешаете, граф, – чопорно ответил Берненштейн.

– В чем дело, Берненштейн? – крикнул Антон, заметив, что их голоса и лица становятся сердитыми.

Толпа тоже обратила внимание на враждебное поведение разговаривающих и начала собираться в более компактную группу.

Внезапно из холла донесся громкий хрипловатый голос. Звук этот прекратил ссору и заставил умолкнуть толпу. Берненштейн выглядел испуганным, Ришенхайм – нервным и в то же время торжествующим, а Антон – веселым и довольным.

– Король! – воскликнул он и расхохотался. – Вы нашли его, Ришенхайм!

Толпа услышала его и разразилась приветственными возгласами. Хельзинг повернулся, словно желая упрекнуть их. Разве сам король не требовал секретности? Да, но тот, кто выдавал себя за короля, скорее был готов пойти на любой риск, чем позволить Ришенхайму вернуться и предупредить Руперта о его присутствии.

– Это граф Люцау-Ришенхайм? – осведомился Рудольф изнутри. – Если так, позвольте ему войти и закройте дверь.

Что-то в его тоне насторожило Ришенхайма. Он шагнул назад, но Берненштейн схватил его за руку.

– Раз уж вы хотели войти, входите, – сказал он с мрачной улыбкой.

Ришенхайм огляделся вокруг, как будто думая о бегстве. В следующий момент Берненштейна отодвинули в сторону, и в дверном проеме появилась высокая фигура. Приветствия толпы зазвучали с новой силой. Чья-то рука стиснула руку Ришенхайма, и он нехотя шагнул через порог. Берненштейн последовал за ним, и дверь закрылась. Антон повернулся к Хельзингу, презрительно скривив губы.

– Чертовски много тайн на пустом месте, – заметил он. – Почему вы не могли сказать, что король здесь? – Не дождавшись ответа от возмущенного и озадаченного канцлера, он сбежал по ступенькам и сел в свой фаэтон.

Люди вокруг шумно переговаривались, обсуждая, что привело короля и королеву в мой дом, и надеясь, что они вскоре выйдут и сядут в ожидающую их карету.

Если бы собравшиеся могли видеть происходящее за дверью, их эмоции взбудоражились бы до предела. Рудольф, держа за руку Ришенхайма, повел его по коридору в маленькую комнатку на задней стороне дома с окнами, выходящими в сад. Он не забыл планировку моего дома.

– Закройте дверь, Берненштейн, – приказал Рудольф и повернулся к Ришенхайму: – Полагаю, граф, вы пришли что-то узнать. Теперь вы это знаете?

– Да, – ответил Ришенхайм, собравшись с духом. – Теперь я знаю, что вынужден иметь дело с самозванцем.

– Совершенно верно. А самозванцы не могут позволить, чтобы их разоблачали.

Ришенхайм побледнел. Рудольф стоял перед ним, а Берненштейн охранял дверь. Он был в их власти и знал их тайну. Но знали ли они его секрет – новости, которые привез Руперт Гентцау?

– Слушайте, – продолжал Рудольф. – В течение нескольких часов я буду королем в Штрельзау. За это время я должен свести счеты с вашим кузеном – заполучить кое-что, чем он обладает сейчас. Я отправлюсь на его поиски, а вы останетесь здесь с Берненштейном. Добьюсь я успеха или нет, к вечеру я буду далеко от Штрельзау, и место короля освободится для него.

Ришенхайм слегка вздрогнул, и на его лице мелькнуло торжество. Они не знали, что король мертв.

Рудольф шагнул ближе к Ришенхайму, глядя ему прямо в глаза.

– Не понимаю, граф, почему вы в этом участвуете, – продолжал он. – Мотивы вашего кузена мне хорошо известны. Но меня удивляет, что они кажутся вам достаточно вескими, чтобы способствовать гибели вашей королевы. Уверяю вас, я скорее умру, чем позволю этому письму попасть в руки короля.

Ришенхайм не ответил.

– Вы вооружены? – спросил Рудольф.

Ришенхайм молча бросил на стол свой револьвер. Берненштейн подошел к столу и подобрал его.

– Держите графа здесь, Берненштейн. Когда я вернусь, то скажу вам, что делать дальше. Если я не вернусь, скоро здесь будет Фриц, и вам вдвоем придется придумывать дальнейший план.

– Он не ускользнет от меня во второй раз, – пообещал лейтенант.

– Мы оставляем за собой право поступить с вами, как сочтем нужным, – обратился Рудольф к Ришенхайму. – Но я не хочу убивать вас без крайней необходимости. С вашей стороны будет благоразумно подождать, пока решится судьба вашего кузена, прежде чем пытаться предпринять дальнейшие шаги против нас.

Кивнув, он оставил пленника на попечение Берненштейна и вернулся в комнату, где его ждала королева. С ней была Хельга. Королева поднялась ему навстречу.

– Я не могу терять ни минуты, – сказал Рудольф. – Теперь вся толпа знает, что здесь король. Скоро новость распространится по всему городу. Нужно предупредить Запта, чтобы он любой ценой не допускал этот слух до ушей короля. Я должен исполнить свой долг, а потом исчезнуть.

Королева буквально пожирала глазами его лицо, но произнесла лишь одно слово:

– Да.

– Вам надо вернуться во дворец сразу после моего ухода. Я попрошу толпу разойтись и сразу удалюсь.

– Искать Руперта Гентцау?

– Да.

Какой-то момент королева боролась с переполнявшими ее чувствами, потом подошла к Рудольфу и сжала его руку.

– Не уходите, Рудольф, – взмолилась она тихим дрожащим голосом. – Он убьет вас! Я предпочитаю, чтобы письмо попало к королю, чем чтобы вы… Пожалуйста, не уходите!

– Я должен, – так же тихо отозвался Рудольф.

Королева снова стала умолять его, но тщетно. Хельга направилась к двери, но Рудольф остановил ее.

– Нет, – сказал он. – Вы должны оставаться с королевой и сопровождать ее во дворец.

Послышался скрип колес подъезжающей кареты. Я уже встретил Антона фон Штрофцина и узнал от него, что король находится в моем доме. Комментарии и шутки толпы подтверждали эту новость.

– Смотрите, как он спешит! – говорили они. – Он заставил короля ждать. Теперь ему не поздоровится.

Не обращая на них внимания, я взбежал по ступенькам к двери. Мне открыла жена.

– Боже мой! – прошептал я. – Все эти люди знают, что он здесь, и принимают его за короля?

– Да, – ответила она. – Мы не могли этому помешать. Он сам появился в дверях.

Все было хуже, чем я ожидал. Не два или три человека, а целая толпа стала жертвой ошибки. Все они не только слышали, что король в Штрельзау, но и видели его.

– Где он? – спросил я и быстро последовал за Хельгой в комнату.

Королева и Рудольф стояли бок о бок. Мистер Рассендилл поспешил мне навстречу.

– Все в порядке? – с нетерпением осведомился он.

Я забыл о присутствии королевы и не выразил ей своего почтения. Схватив Рудольфа за руку, я крикнул:

– Они принимают вас за короля?

– Да, – ответил он. – Господи, почему вы так побледнели? Мы все уладим. К вечеру я уеду.

– Уедете? Какой от этого толк, если вас считают королем?

– Постарайтесь, чтобы это не дошло до короля. Я не смог этому помешать. Как только я разберусь с Рупертом, я исчезну.

Они втроем смотрели на меня, удивляясь моему испугу и волнению. Рудольф снова попытался меня успокоить.

– Чтобы свести счеты с Рупертом, мне не понадобится много времени. Мы должны заполучить письмо, иначе оно попадет к королю.

– Король никогда не увидит письма, – вымолвил я, опускаясь на стул.

Они молчали. Я испытывал странное чувство беспомощности. Мне оставалось только сообщить им жестокую правду и предоставить действовать самостоятельно. Я ничего не мог предпринять.

– Король никогда не увидит письма, – повторил я. – Руперт сам об этом позаботился.

– Что вы имеете в виду? Вы не встретились с Рупертом и не забрали письмо?

– Да, но король никогда не сможет прочитать его.

Рудольф схватил меня за плечо и встряхнул – очевидно, я производил впечатление спящего или находящегося в ступоре.

– Почему не сможет? – допытывался он.

Я снова посмотрел на них, но на сей раз мои глаза задержались на лице королевы. Думаю, она первая поняла смысл моих слов. Ее рот приоткрылся, а напряженный взгляд не отрывался от моего лица. Я провел рукой по лбу и, тупо глядя на нее, произнес:

– Король не сможет прочитать письмо. Он мертв.

Хельга негромко вскрикнула. Рудольф застыл как вкопанный. Королева продолжала смотреть на меня в безмолвном ужасе.

– Руперт убил его, – продолжал я. – Руперта атаковал пес, а потом Герберт и король, но он убил их всех.

Все молчали. Королева с трудом отвела глаза от моего лица и посмотрела на Рудольфа Рассендилла, а он на нее. Потрясенная Хельга упала в кресло, истерически всхлипывая. Во взгляде королевы, устремленном на ее возлюбленного, я видел горе, раскаяние и в то же время невольную радость. Рудольф взял ее за руку, но она вырвала ее почти резко и закрыла лицо обеими руками.

Рудольф повернулся ко мне:

– Когда это произошло?

– Прошлой ночью.

– И ко… он сейчас в охотничьем домике?

– Да, с Заптом и Джеймсом. – Я наконец взял себя в руки. – Никто еще об этом не знает. Мы опасались, что кто-то может принять вас за него. Господи, Рудольф, что нам делать теперь?

Губы мистера Рассендилла были плотно сжаты. Он слегка нахмурился, а голубые глаза стали неподвижными. Мне казалось, будто он забыл обо всем, даже о нас, поглощенный какой-то мыслью. Королева осторожно коснулась его руки. Он вздрогнул, словно от неожиданности, и вновь погрузился в транс.

– Что нам делать, Рудольф? – повторил я.

– Я намерен убить Руперта фон Гентцау, – ответил он. – Об остальном поговорим позже.

Рудольф потянул шнур звонка.

– Прикажите этим людям разойтись, – велел он. – Скажите им, что я хочу отдохнуть. Потом пришлите для меня закрытую карету – не позднее, чем через десять минут.

Слуга удалился с низким поклоном. Королева, до сих пор сохранявшая внешнее спокойствие, внезапно впала в возбуждение, которое не могло умерить даже наше присутствие.

– Рудольф, должны ли вы уходить? Так как… так как это произошло, то…

– Тише, дорогая леди! – шепнул он и продолжал более громко: – Я не хочу вторично покидать Руританию, оставив в живых Руперта Гентцау. Фриц, пошлите Запту сообщение, что король в Штрельзау – он поймет – и что королевские инструкции поступят к середине дня. Когда я убью Руперта, то посещу охотничий домик на пути к границе.

Рудольф повернулся к двери, но королева задержала его.

– Вы придете повидать меня перед отъездом? – спросила она.

– Я не должен…

Его решительный взгляд внезапно смягчился.

– Придете?

– Да, моя королева.

Я вскочил, охваченный приступом страха.

– Господи! – воскликнул я. – А если Руперт убьет вас там, на Кёнигштрассе?

Рудольф повернулся ко мне.

– Не убьет, – ответил он.

Королева, все еще глядя на Рудольфа и, казалось, забыв о терзавшем ее сне, не обратила внимания на мои слова и снова спросила:

– Вы придете, Рудольф?

– Приду, моя королева. – И он вышел, поцеловав ей руку.

Какой-то момент королева стояла неподвижно. Потом она неожиданно подбежала к креслу, где сидела моя жена, упала на колени и спрятала лицо в юбке Хельги. Я слышал ее судорожные рыдания. Хельга посмотрела на меня – по ее щекам текли слезы. Я повернулся и вышел. Возможно, Хельге удастся утешить королеву. Я молил Бога, чтобы он ниспослал ей утешение, хотя бедняжка, сознавая свой грех, не осмеливалась просить Его об этом.

 

Глава XV

Времяпрепровождение полковника Запта

Комендант Зенды и Джеймс, слуга мистера Рассендилла, сидели за завтраком в охотничьем домике. Они находились в маленькой комнате, обычно используемой как спальня для сопровождавшего короля придворного, которую выбрали, потому что из окна можно было увидеть приближающихся к домику. Входная дверь была надежно заперта, они были готовы не впустить того, кто в нее постучит, а на случай невозможности отказа успели завершить приготовления к сокрытию тел короля и его егеря Герберта. Спрашивающим они бы ответили, что король и Герберт уехали верхом на рассвете, обещав вернуться вечером, но не сказав, куда направляются. Запту якобы было приказано ждать возвращения короля, а Джеймс ожидал распоряжений своего хозяина, графа фон Тарленхайма. Приготовившись таким образом, они ждали от меня известий, которые должны были определить их дальнейшие действия.

А пока они пребывали в вынужденном безделье. Запт, окончив завтрак, попыхивал большой трубкой, а Джеймс после долгих уговоров согласился закурить свою глиняную трубку куда меньшего размера и сидел, вытянув перед собой ноги. Его брови были сдвинуты, а на губах играла странная полуулыбка.

– О чем задумались, дружище Джеймс? – спросил комендант между двумя затяжками. Он успел привязаться к сметливому парню.

Джеймс вынул трубку изо рта.

– Я думал, сэр, что, так как король мертв… – Он не окончил фразу.

– Бедный король, несомненно, мертв, – кивнул Запт.

– Что, так как он, несомненно, мертв, а мой хозяин, мистер Рассендилл, жив…

– Насколько нам известно, Джеймс, – напомнил ему Запт.

– Да, сэр, насколько нам известно. Так как мистер Рассендилл жив, а король мертв, то мне показалось достойным сожаления, что мой хозяин не может занять его место и быть королем. – Джеймс смотрел на коменданта с видом человека, скромно выдвигающего предложение.

– Замечательная мысль, Джеймс, – с усмешкой заметил полковник.

– Вы не согласны со мной, сэр?

– Я согласен, что это достойно сожаления, так как Рудольф стал бы хорошим королем. Но вы понимаете, что это невозможно, не так ли?

Джеймс поглаживал колено, передвинув трубку в угол рта.

– Рискну не согласиться с вами, сэр, – почтительно возразил он.

– Вот как? Ну, раз мы отдыхаем, давайте послушаем, каким образом это возможно.

– Мой хозяин в Штрельзау, сэр, – начал Джеймс.

– Весьма вероятно.

– Я в этом уверен, сэр. Если он там, его примут за короля.

– Это случалось прежде и, безусловно, может случиться снова, если не…

– Конечно, сэр, если тело короля не будет обнаружено.

– Именно это я и хотел сказать.

Несколько минут Джеймс молчал.

– Будет весьма затруднительно объяснить, как был убит король, – заметил он наконец.

– Да, эта история нуждается в хорошем рассказчике, – согласился Запт.

– И будет трудно создать видимость, что король погиб в Штрельзау, если моего хозяина убьют там.

– Боже упаси, Джеймс!

– Даже если моего хозяина не убьют, нам будет нелегко представить дело так, будто короля убили в нужное для нас время.

Запт задумался.

– Это правда. Но если мистер Рассендилл согласится стать королем, будет так же трудно избавиться от тел короля и бедняги Герберта, – сказал он, посасывая трубку.

Джеймс снова помолчал.

– Конечно, сэр, я обсуждаю этот план только для того, чтобы убить время. Вероятно, не следует приводить его в действие.

– Очевидно, но все-таки давайте обсудим его. – Запт склонился вперед, глядя в спокойное, смышленое лицо слуги.

– Ну, сэр, поскольку это вас развлекает, давайте представим, что когда король прибыл в охотничий домик вчера вечером, к нему присоединился его друг мистер Рассендилл.

– И я тоже?

– Да, сэр, чтобы прислуживать королю.

– А вы, Джеймс?

– Я, сэр, прибыл туда по приказу графа Тарленхайма прислуживать мистеру Рассендиллу, другу короля. А король… Не забывайте, сэр, что это всего лишь мой вымысел.

– Ваш вымысел меня интересует. Продолжайте.

– Сегодня утром, сэр, король уехал очень рано.

– Должно быть, по личному делу?

– Так мы поняли. Но мистер Рассендилл, Герберт и мы остались здесь.

– А граф Гентцау побывал в домике?

– Насколько нам известно, нет. Но мы все устали и спали очень крепко.

– Разумеется, – с мрачной улыбкой кивнул комендант.

– Мы все были измождены – в том числе мистер Рассендилл – и спали бы до сих пор, если бы не были разбужены неожиданным и ужасным образом.

– Вам бы романы писать, Джеймс. Каким же ужасным образом мы были разбужены?

Джеймс отложил трубку.

– Этот домик, сэр, целиком из дерева – снаружи и внутри?

– Несомненно, Джеймс.

– Значит, сэр, кто-то мог по неосторожности оставить горящую свечу там, где хранятся керосин и дрова?

– Это не неосторожность, а преступление!

– Но суровые слова не могут обидеть мертвеца, сэр, а бедный Герберт мертв.

– Это верно. Его уже не обидишь.

– Но мы с вами, сэр, проснувшись…

– А другие не должны были проснуться, Джеймс?

– Честно говоря, сэр, лучше бы им не просыпаться. Ибо мы с вами, проснувшись, обнаружили бы, что домик объят пламенем. Мы были бы вынуждены бежать, спасая наши жизни.

– Что? Не попытавшись разбудить остальных?

– Увы, сэр, наши усилия не увенчались бы успехом. Огонь сразу охватил бы весь домик, и, прежде чем могла подоспеть помощь, мой несчастный хозяин и бедняга Герберт сгорели бы дотла.

– Гм!

– Во всяком случае, сэр, опознать их было бы невозможно.

– Вы так полагаете?

– Несомненно, сэр, если керосин, дрова и свеча находились рядом.

– И это было бы концом Рудольфа Рассендилла?

– Мне пришлось бы, сэр, сообщить скорбную весть его семье.

– В то время как король Руритании…

– С Божьей помощью, сэр, наслаждался бы долгим и преуспевающим царствованием.

– А королева Руритании, Джеймс?

– Не поймите меня превратно, сэр. Они могли бы тайно пожениться – вернее, повторно.

– Да, повторно.

– Их мог бы обвенчать священник, достойный доверия.

– Вы имеете в виду, не достойный доверия?

– Это одно и то же, сэр, с разных точек зрения. – Впервые Джеймс задумчиво улыбнулся.

Запт, в свою очередь, отложил трубку и потянул себя за усы. На его губах тоже играла улыбка. Он посмотрел в глаза Джеймсу, и слуга спокойно выдержал его взгляд.

– У вас богатая фантазия, Джеймс, – заметил комендант. – Но что, если вашего хозяина тоже убьют? Это вполне возможно. С графом Рупертом нелегко справиться.

– Если моего хозяина убьют, сэр, его будет нужно похоронить, – ответил Джеймс.

– В Штрельзау? – быстро спросил Запт.

– Ему будет все равно где.

– Верно, и нам тоже.

– Но перевезти тело отсюда в Штрельзау…

– Да, это нелегко, как мы согласились с самого начала. Ну, история недурна, но… ваш хозяин ее не одобрит. Я имею в виду, если его не убьют.

– Не одобрять то, что уже сделано, сэр, пустая трата времени. Он, скорее всего, подумал бы, что эта история, как бы плоха она ни была, лучше правды.

Их взгляды встретились вновь.

– Откуда вы родом, Джеймс? – неожиданно осведомился Запт.

– Из Лондона, сэр.

– Там сочиняют хорошие истории?

– Да, сэр, и иногда разыгрывают их на сцене.

Внезапно Джеймс вскочил на ноги и указал на окно.

К домику приближался всадник. Полковник и слуга поспешили к двери и, пройдя несколько ярдов, остановились под деревом, где был похоронен Борис.

– Кстати, вы забыли о собаке. – Запт показал на холмик.

– Преданный пес находился бы в комнате своего хозяина и умер бы там, сэр.

– Да, но его пришлось бы сначала выкопать.

– Разумеется, сэр. Это не заняло бы много времени.

Запт все еще мрачно улыбался, когда курьер подъехал к нему и, наклонясь в седле, вручил ему телеграмму.

– Срочное известие, господин полковник, – сказал он.

Запт вскрыл телеграмму и прочитал ее. Это было сообщение, которое я отправил по приказу мистера Рассендилла. Он не доверял моему шифру, но в нем не было надобности. Запт понял смысл текста, который гласил: «Король в Штрельзау. Ждите приказаний в охотничьем домике. Дело продвигается, но не закончено. Телеграфируем снова».

Комендант протянул телеграмму Джеймсу, который тоже прочитал ее и вернул с почтительным поклоном.

– Спасибо, приятель, – обратился Запт к курьеру. – Вот вам крона. Если придет еще одно сообщение и вы доставите его так же быстро, получите столько же. Дела короля не терпят отлагательств.

– Вам не придется ждать, господин комендант.

Отсалютовав, курьер повернул лошадь и поскакал прочь.

– Как видите, – заметил Запт, – ваша история – чистый вымысел. Этот парень видел, что домик не сгорел прошлой ночью.

– Это правда, сэр, но, прошу прощения…

– Пожалуйста, продолжайте, Джеймс. Я же говорил, что вы меня заинтересовали.

– Он не мог видеть, что домик не сгорит ближайшей ночью. Пожар – такая вещь, сэр, которая может случиться в любое время.

Старый Запт неожиданно расхохотался.

– Против судьбы не попрешь! – сказал он. – Ваш хозяин был рожден для трона. Мы бы сделали это раньше, если бы Майкл уморил короля в подвале. И я, и Фриц, да простит нас Господь, в глубине души хотели этого. Но Рудольф спас короля, хотя потерял трон и… то, чего он хотел куда больше. Вероятно, Руперт думает, что совершил все это самостоятельно, но его использовала судьба. Она снова привела сюда Рудольфа, и она сделает его королем. Чего вы на меня уставились? Думаете, я помешался?

– Я думаю, сэр, что вы рассуждаете очень разумно.

– Не знаю насчет разума, но без судьбы здесь не обошлось.

Они вернулись в маленькую комнату, пройдя мимо двери, за которой находились тела короля и его егеря. Джеймс стоял у стола, а старый Запт ходил взад-вперед, теребя усы и жестикулируя сильной волосатой рукой.

– Я бы не осмелился сделать это, – бормотал он. – Человек не может по собственной воле решиться на такое. Но нас вынуждает судьба.

– Тогда нам лучше приготовиться, сэр, – спокойно предложил Джеймс.

Запт повернулся к нему:

– А меня еще называют хладнокровным! Господи, кто же тогда вы?

– Приготовиться, сэр, никогда не вредно.

– Что вы имеете в виду?

– Керосин, дрова, огонь.

– Где именно? Там, где тела?

– Не там, где они сейчас. Все должно быть на нужном месте.

– Нам придется перенести их?

– Да, сэр. И собаку тоже.

Запт свирепо уставился на него, потом разразился смехом.

– Ладно, – сказал он. – Судьба торопит нас. Командуйте.

Казалось, полковник находится под гипнозом – он работал как во сне. Они перенесли тела туда, где они находились бы ночью, оставаясь живыми: короля – в гостиную, а егеря – в буфетную, где честный парень обычно ночевал. После этого они выкопали собаку – Запт конвульсивно усмехался, а Джеймс трудился молча, как профессиональный могильщик – и отнесли испачканное грязью и прошитое пулями тело верного пса в комнату короля. Потом они нагромоздили штабеля дров, полили их керосином, а рядом поставили бутылки спирта, чтобы пламя, когда они треснут, получило бы свежее топливо. Запту казалось, будто они повинуются таинственной силе, скрывающей великую цель от своих орудий. Слуга мистера Рассендилла действовал так проворно и умело, словно развешивал одежду хозяина или точил его бритву.

– Не считайте меня полоумным, потому что я говорю о судьбе, – сказал Запт.

– Конечно, сэр, – отозвался Джеймс. – Я ничего не знаю о судьбе, но предпочитаю готовиться заранее.

От шуток, с которыми они начинали работу, не осталось и следа. Если их намерения не соответствовали теперешним действиям, то они больше не могли отрицать, что надеются на такое соответствие. Закончив приготовления, они сели друг против друга в маленькой комнате, ожидая, что судьба подтолкнет их к воплощению в реальность вымысла слуги. К Запту вернулось обычное хладнокровие – с задумчивым видом он откинулся на спинку стула, попыхивая трубкой.

– Уже два часа, сэр, – заметил Джеймс. – В Штрельзау должно было что-то произойти.

– Да, но что именно? – откликнулся комендант.

Внезапно раздался громкий стук в дверь. Поглощенные своими мыслями, они не заметили, как два всадника в зелено-золотой униформе королевских егерей подъехали к домику. В дверь стучал Симон, старший егерь. Он был братом того самого Герберта, который сейчас лежал мертвым в буфетной.

– Только этого не хватало! – пробормотал Запт, направляясь к двери.

Джеймс последовал за ним.

Симон был удивлен, когда дверь открыл Запт.

– Прошу прощения, комендант, но я хотел бы повидать Герберта. Могу я войти? – И он спрыгнул с лошади, передав поводья спутнику.

– Какой вам смысл входить? – ответил Запт. – Герберта здесь нет.

– Нет? Тогда где он?

– Утром уехал с королем.

– С королем? Значит, он в Штрельзау?

– Если вы это знаете, Симон, то вам известно больше, чем мне.

– Но ведь король в Штрельзау!

– Черта с два! Он не говорил, что собирается в Штрельзау. Король поднялся рано и уехал верхом с Гербертом, сказав, что к вечеру они вернутся.

– Король поехал в Штрельзау, комендант. Я только что из Зенды – нам сообщили, что король и королева в столице. Они оба в доме графа Фрица.

– Рад это слышать. А в телеграмме не говорилось, где Герберт?

Симон засмеялся.

– Герберт не король, чтобы о его местопребывании сообщали телеграммой. Ну, завтра утром я приеду снова, так как должен повидать брата. К тому времени он вернется?

– Да, Симон, завтра утром ваш брат будет здесь.

– Или то, что от него осталось после двух дней беспрерывной работы, – пошутил Симон.

– Вот именно. – Запт дернул себя за ус и бросил быстрый взгляд на Джеймса. – Или то, что от него осталось.

– Заодно приведу телегу и отвезу кабана в замок. Полагаю, комендант, вы не съели его целиком?

– Мы его даже не поджарили, – со смехом отозвался Запт, – но не ручаюсь, что не сделаем этого к завтрашнему утру.

– Хорошо, постараюсь приехать пораньше. Кстати, комендант, в телеграмме говорится, что графа Руперта видели в городе.

– Руперта Гентцау? Чепуха, мой дорогой Симон! Он не осмелится показаться там.

– Кто знает? Возможно, именно это привело короля в Штрельзау.

– Да, если это правда, – согласился Запт.

– Ну, доброго вам дня, комендант.

– Всего хорошего, Симон.

Оба егеря поехали назад. Джеймс смотрел им вслед.

– Было известно, что король в Штрельзау, – сказал он, – а теперь стало известно, что там находится и граф Руперт. Каким же образом граф Руперт мог убить короля здесь, сэр?

Запт испуганно уставился на него.

– Как тело короля могло попасть в лес Зенды? – продолжал Джеймс. – Или как оно могло попасть в город Штрельзау?

– Бросьте ваши чертовы загадки! – рявкнул Запт. – Вы нарочно подталкиваете меня к этому?

Джеймс подошел к полковнику и положил ему руку на плечо.

– Вы совершили столь же великое дело раньше, сэр, – сказал он.

– Да, чтобы спасти короля.

– А сейчас нужно спасать королеву и вас. Ибо, если мы этого не сделаем, правда о моем хозяине выйдет наружу.

Запт не ответил.

Они снова сидели в молчании, иногда куря, покуда томительный день подходил к концу, а тени деревьев становились длиннее. Оба не думали ни о еде, ни о питье и не двигались с места. Джеймс только поднялся, чтобы развести огонь в камине, да еще зажег лампу, когда стало темнеть. Было почти шесть, а новости из Штрельзау еще не поступили.

Наконец послышался стук копыт. Они выбежали из дома, оставив дверь открытой настежь, совершенно позабыв о тайне, которую охраняли. Запт, обогнав слугу, первым подбежал к курьеру, выхватил у него конверт, молча прочитал телеграмму и пробормотал: «Господи!» Потом он повернулся и зашагал назад к Джеймсу, устало бредущему по тропе.

Но курьер возмущенно запротестовал:

– Я скакал без остановок от Хофбау, сэр! Где моя крона?

Запт снова подошел к нему, достал из кармана крону и протянул курьеру со странной улыбкой на широком загорелом лице.

– Каждый, кто заслуживает крону, получит ее, если это зависит от меня, – сказал он и повернулся подоспевшему Джеймсу. – Пошли, делатель королей!

Их глаза встретились, и комендант кивнул. Потом они зашагали к домику, где лежали мертвые тела короля и его егеря. Судьба сказала свое слово.

 

Глава XVI

Толпа на Кёнигштрассе

Надо сказать, что проект, зародившийся в голове слуги мистера Рассендилла и воспламенивший дерзкий ум Запта, словно искра воспламеняет сухой хворост, приходил (правда, смутно) в голову и кое-кому из нас в Штрельзау. Мы не планировали его так хладнокровно, как Джеймс, и не хватались за него так энергично, как комендант Зенды, но я не раз думал о нем то с отчаянием, то с надеждой. Я знал, что он занимает мысли Берненштейна не меньше моих собственных, поскольку никто из нас не мог придумать ни одного рационального способа, с помощью которого живой король, о чьем присутствии в Штрельзау знало полгорода, мог бы испариться, а мертвый – занять его место. Казалось, это можно осуществить, только рассказав правду полностью или хотя бы частично, после чего все начнут сплетничать и строить догадки о Рудольфе Рассендилле и его отношениях с королевой. Сделать это означало бы подвергнуть королеву всем или почти всем опасностям, которые повлекла за собой потеря письма. Под влиянием непоколебимой уверенности Рудольфа мы все соглашались, что нужно вернуть письмо и навсегда заткнуть рот Руперту Гентцау, но для слухов и предположений все равно осталось бы достаточно материала. Поэтому, сознавая все трудности и весь нескончаемый риск, мы все же не выбрасывали из головы эту затею и намекали на нее друг другу – моя жена мне, я Берненштейну, а он, в свою очередь, мне – быстрыми взглядами и недосказанными фразами. За королеву я не могу ручаться. Мне казалось, что ее мысли целиком заняты надеждой на обещанный повторный визит мистера Рассендилла. Самому Рудольфу мы не осмеливались ничего говорить о роли, которой наделяло его наше воображение, – если ему предстояло играть ее, то по воле судьбы, о которой твердил Запт, а не в результате наших уговоров. Сейчас все его усилия были сосредоточены на задаче, которую ему предстояло выполнить в старом доме на Кёнигштрассе. Но мы сознавали, что даже смерть Руперта не обеспечит полностью сокрытие тайны. Ришенхайм, хотя и являлся сейчас нашим беспомощным пленником, был жив, и его нельзя было вечно держать в заключении. Бауэр, о чьем местопребывании мы ничего не знали, мог свободно говорить и действовать. Тем не менее мы не опасались никого, кроме Руперта, и не сомневались, что сможем от него избавиться. Ибо в моменты возбуждения и напряжения самые большие препятствия выглядят незначительными.

Просьба от имени короля вынудила большую часть толпы нехотя разойтись. Рудольф сел в одну из моих карет и, сам управляя лошадьми, поехал не к Кёнигштрассе, а в противоположную сторону. Очевидно, он хотел добраться к месту назначения кружным путем, не привлекая внимания. Карета королевы все еще стояла у моей двери, так как было решено, что она отправится во дворец и там будет ждать известий. Мы с женой должны были ее сопровождать, поэтому я подошел к ней и спросил, желает ли она выехать немедленно.

– Да, – ответила она, но внезапно спросила: – Где граф Люцау-Ришенхайм?

Я объяснил, что Берненштейн охраняет графа в комнате на задней стороне дома.

– Я хочу его видеть, – подумав, сказала королева. – Приведите его, но пусть при нашем разговоре никто не присутствует, кроме вас.

Хотя я не знал, каковы ее намерения, но не видел причин возражать, радуясь, что у нее появится возможность скоротать тревожное время. Поэтому я повиновался и привел Ришенхайма к королеве. Он следовал за мной медленно и нехотя – его неуравновешенный ум вновь прыгал от бесшабашности к отчаянию. Ришенхайм был бледен и напряжен – в присутствии королевы бравада, которую он демонстрировал перед Берненштейном, сменилась пристыженной угрюмостью. Он старательно избегал серьезного взгляда королевы.

Я удалился в дальний конец комнаты, но она была маленькая, и я мог слышать весь разговор. Мой револьвер был наготове на случай, если Ришенхайм предпримет попытку бегства. Но он был далек от этого. Присутствие Руперта внушало ему уверенность, но сейчас Ришенхайма снова охватила его природная нерешительность.

– Граф, – заговорила королева, знаком предложив ему сесть, – я хочу поговорить с вами, так как не желаю, чтобы дворянин вашего ранга слишком плохо думал о своей королеве. По воле неба моя тайна перестала быть таковой, следовательно, я могу говорить откровенно. Вы можете возразить, что стыд должен заставить меня молчать, но я постараюсь уменьшить свой позор в ваших глазах.

Ришенхайм устремил на нее недоуменный взгляд. Он ожидал упреков, а услышал извинения.

– Тем не менее, – продолжала королева, – это из-за меня король лежит мертвый, из-за меня, сам того не зная, пожертвовал жизнью его преданный слуга. Пока мы разговариваем, один дворянин, еще не слишком старый, чтобы не научиться благородству, может быть убит в ссоре из-за меня или убить того, кто мне дороже всего на свете. А вас, граф, мой грех побудил служить королю, навлекая на меня кару.

Ришенхайм смотрел в пол, нервно сжимая и разжимая кулаки. Я убрал руку с револьвера, понимая, что теперь нечего опасаться бегства.

– Не знаю, – снова заговорила королева почти мечтательным тоном, как будто обращаясь больше к самой себе, чем к Ришенхайму, или вовсе забыв о его присутствии, – с какой целью небо обрушило на меня такие несчастья. Возможно, я, занимающая более высокое положение, чем большинство женщин, должна подвергаться наиболее тяжким испытаниям, но я этих испытаний не выдержала. Все же, когда я сравниваю мои горести и мои искушения, мне кажется, что небесная работа не выполнена до конца – в моем сердце недостаточно смирения. Но на мне вина в пролитой крови, и теперь даже лицо моего возлюбленного я вижу сквозь алый туман. Если мне была дарована великая радость, то она запятнана кровью.

Королева сделала паузу, глядя на Ришенхайма, но он не произнес ни слова.

– Вы знали, как велик грех в моем сердце, если не в моих поступках, – продолжала она. – Вы полагали, граф, что этот грех не наказан, и решили добавить стыд к моим страданиям. Помогая вашему родственнику, вы думали, что служите чести короля. Таким образом, я побудила вас к действиям, которые не могли бы одобрить ни ваше сердце, ни ваша честь. Я благодарю Бога за то, что вы не пострадали более серьезно.

– Руперт убедил меня, – пробормотал Ришенхайм, не поднимая глаз. – Он говорил, что король будет очень благодарен и наградит меня… – Его голос замер.

– Знаю, – кивнула королева. – Но вы бы не слушали этих убеждений, если бы моя вина не ослепила вас.

Внезапно она повернулась ко мне и протянула руки со слезами на глазах:

– Но ведь ваша жена все знает и по-прежнему любит меня, Фриц.

– В противном случае она не была бы моей женой, – ответил я. – Мы не желаем лучшей доли, чем умереть за ваше величество.

– Она знает, но любит меня, – повторила королева, словно находя утешение в любви Хельги. Женщины всегда обращаются за поддержкой к другим женщинам и в то же время опасаются их. – Но Хельга не пишет писем.

Я мрачно улыбнулся. К счастью, Рудольф Рассендилл никогда не ухаживал за моей женой.

Королева встала.

– Ну, поедем во дворец.

Ришенхайм импульсивно шагнул к ней, и она повернулась к нему:

– Вы тоже поедете со мной, граф?

– Лейтенант фон Берненштейн присмотрит за… – начал я, но королева жестом велела мне умолкнуть.

– Вы поедете со мной? – снова спросила она.

– Мадам… – Он запнулся.

Королева ждала, и я тоже. Внезапно Ришенхайм опустился на одно колено, не решаясь поцеловать руку королевы. Она сама протянула ее ему и печально промолвила:

– Прощая, я могу получить прощение.

– Это был не я, – пробормотал Ришенхайм. – Руперт заставил меня, я не мог ему противиться.

– Вы поедете со мной во дворец? – в третий раз спросила королева, убрав руку, но улыбаясь.

Я рискнул вмешаться:

– Граф Люцау- Ришенхайм знает многое, что неизвестно большинству, мадам.

Королева повернулась ко мне с достоинством:

– Графу Люцау-Ришенхайму можно доверять. Мы не просим его действовать против своего кузена. Мы просим только о молчании.

– Да, но какие у нас гарантии?

– Его честное слово, граф.

Я знал, что, именуя меня графом, королева выражает свое недовольство, так как, если не считать официальных церемоний, она всегда называла меня Фрицем.

– Рассчитывать на его честное слово… – начал я.

– Он прав, – сказал Ришенхайм.

– Нет, он не прав, – с улыбкой возразила королева. – Граф сдержит слово, данное мне.

Ришенхайм посмотрел на нее, потом повернулся ко мне и тихо сказал:

– Клянусь Богом, я его сдержу, Тарленхайм. Я буду служить королеве, чем могу…

– Граф, – любезно промолвила королева, – вы облегчили бремя, лежащее у меня на душе, так как я больше не чувствую, что ваша честь запятнана из-за меня. Мы вместе отправимся во дворец.

Мне ничего не оставалось, как только довериться Ришенхайму.

– Тогда я посмотрю, готова ли карета, – сказал я.

– Да, идите, Фриц, – кивнула королева.

Но когда я проходил мимо нее, она остановила меня и шепнула:

– Покажите, что вы доверяете ему.

Я подошел к Ришенхайму и протянул ему руку, которую он крепко пожал.

Выйдя из комнаты, я обнаружил Берненштейна сидящим на скамье в холле. Лейтенант внимательно обследовал свой револьвер.

– Можете его спрятать, – сказал я, с трудом представляя, как он обменяется рукопожатием с Ришенхаймом. – Граф больше не пленник – теперь он один из нас.

– Черта с два! – крикнул Берненштейн, вскочив на ноги.

Я кратко рассказал ему, как королева превратила орудие Руперта в своего слугу.

– Полагаю, он сдержит слово, – добавил я, хотя охотно обошелся бы без его помощи.

Глаза лейтенанта блеснули, и я почувствовал, как дрожит его рука, которую он положил мне на плечо.

– Если Ришенхайм с нами, то остается только Бауэр, – шепнул он.

Я хорошо знал, что он имеет в виду. Исключая самого Руперта, Бауэр был единственным, кто, зная правду, угрожал плану, который с каждым устраненным препятствием казался все более привлекательным. Но я не смотрел на Берненштейна, боясь признаться даже взглядом, насколько мои мысли совпадают с его. Он был более дерзок или, если угодно, менее щепетилен.

– Если мы сможем заткнуть рот Бауэру… – продолжал лейтенант.

– Королева ожидает карету, – сердито прервал я.

– Ах да, карету, – сказал он так, что я был вынужден посмотреть ему прямо в глаза, он улыбнулся и продолжил: – Теперь только Бауэр!

– И Руперт, – мрачно напомнил я.

– О, Руперта можно считать мертвецом. – С этими словами Берненштейн вышел из холла и сообщил о том, что ее высочество уезжает вместе со слугами.

Хладнокровия у молодого лейтенанта было не меньше, чем у Рудольфа. Я не мог с ним соперничать.

Во дворец я ехал с королевой и моей женой – двое остальных следовали за нами в другой карете. Не знаю, о чем они говорили в дороге, но когда я к ним присоединился, Берненштейн был достаточно вежлив со своим спутником. В нашей карете в основном говорила Хельга – она заполнила пробелы в наших знаниях, сообщив, со слов Рудольфа, как он провел ночь в Штрельзау, и мы прибыли к месту назначения полностью информированными обо всех деталях. Королева говорила мало. Импульс, побудивший ее обратиться с призывом к Ришенхайму, казалось, иссяк, – она снова стала добычей страха и дурных предчувствий. Я понял это, когда она внезапно коснулась моей руки и прошептала:

– Сейчас он уже должен быть в том доме!

Наш путь не проходил мимо дома 19 по Кёнигштрассе, и мы подъехали ко дворцу без каких-либо новостей о нашем отсутствующем лидере (я называю его так, поскольку мы все, начиная с королевы, считали его таковым). Больше она не говорила о нем, но ее взгляд неотступно следовал за мной, словно моля о какой-то услуге. Берненштейн и раскаявшийся граф исчезли, но, зная, что они вместе, я не тревожился – лейтенант позаботится, чтобы его компаньон не замышлял измены. Но я сидел как на иголках в ожидании известий с Кёнигштрассе. Прошло два часа с тех пор, как Рудольф Рассендилл расстался с нами, но от него до сих пор не поступило ни слова. Королева держала за руку мою жену, а я сел в другом конце комнаты, думая, что они желают поговорить наедине, хотя обе молчали. Наконец я не выдержал и подошел к ним.

– Вы нуждаетесь в моем присутствии, мадам, или позволите мне ненадолго удалиться? – спросил я.

Королева слегка вздрогнула, как будто я неожиданно вторгся в ее мысли.

– Куда вы собираетесь пойти, Фриц?

– На Кёнигштрассе.

К моему удивлению, она встала и схватила меня за руку.

– Благослови вас Бог, Фриц! Вряд ли я смогла бы и дальше выносить это ожидание, но боялась просить вас отправиться туда. Идите, друг мой, и принесите мне новости о нем. О, Фриц, мне кажется, я снова вижу этот сон!

Моя жена смотрела на меня с улыбкой на дрожащих губах.

– Ты зайдешь в дом, Фриц? – спросила она.

– Нет, если не будет надобности, дорогая, – ответил я. Хельга поцеловала меня.

– Иди, если хочешь, – сказала она и попыталась улыбнуться королеве, как будто сама посылала меня с рискованной миссией.

– Я бы могла быть такой женой, Фриц, – прошептала королева.

Мне было нечего сказать. В беспомощной отваге женщин есть нечто обескураживающее меня. Мы работаем и сражаемся, а они сидят и ждут. Теперь я понимаю, что это гораздо труднее.

Я переоделся в штатское и положил в карман револьвер. Потом я вышел из дворца и направился пешком к Кёнигштрассе.

Полдень давно миновал, но многие обедали, и улицы не были переполнены. Меня узнали не более двух-трех человек. Нигде не было никаких признаков волнения, и знамена по-прежнему развевались на флагштоках. Запт хранил свою тайну – жители Штрельзау все еще думали, что их король жив и находится среди них. Я боялся, что прибытие Рудольфа могли заметить, и ожидал увидеть возле дома толпу. Но когда я добрался туда, там было не больше десяти – двенадцати праздношатающихся. Я тоже начал шагать взад-вперед с беспечным видом.

Однако вскоре произошли изменения. Рабочие и служащие, закончив обед, стали выходить из домов и ресторанов. Зеваки возле дома 19 обращались к некоторым из них. Многие отвечали: «В самом деле?», качали головой, улыбались и шли дальше – у них не было времени глазеть на короля. Но некоторые оставались ждать, куря сигары, сигареты и трубки, болтая друг с другом и посматривая на часы. Постепенно толпа увеличилась до пары сотен. Я прекратил ходьбу, так как тротуар был переполнен, и стал держаться на краю толпы, покуривая сигару. Внезапно я ощутил на плече чью-то руку. Повернувшись, я увидел Берненштейна в мундире. Рядом с ним стоял Ришенхайм.

– Значит, вы тоже здесь? – сказал я. – Ну, вроде бы пока ничего не происходит.

Дом 19 не подавал признаков жизни. Ставни и дверь были закрыты – лавка сегодня не работала.

Берненштейн с улыбкой кивнул. Его спутник не обратил внимания на мои слова – он явно пребывал в состоянии крайнего возбуждения, не сводя глаз с двери дома. Я собирался обратиться к нему, когда мой взгляд привлекла чья-то голова, мелькающая в толпе зевак.

На голове этой красовалась надвинутая на лоб широкополая коричневая шляпа, из-под которой виднелась белая повязка. Лица я не видел, но череп в форме пули показался мне знакомым. Я не сомневался, что человек с повязкой – Бауэр. Ничего не сказав Берненштейну, я начал потихоньку двигаться вдоль края толпы. Я слышал, как кто-то говорил, что это чепуха, что короля здесь нет, да и что ему делать в таком доме? Один из зевак ответил, что понятия не имеет, зачем королю туда приходить, но он видел, как король или его двойник вошел в дом и пока оттуда не выходил. Я жалел, что не могу назвать себя и убедить их разойтись, но мое присутствие могло послужить дополнительным указанием на то, что король находится в доме. Поэтому я держался с краю и незаметно подбирался к забинтованной голове. Очевидно, травма Бауэра не была настолько серьезной, чтобы помешать ему покинуть лечебницу, куда его поместила полиция. Теперь он пришел, как и я, ждать исхода визита Рудольфа в дом на Кёнигштрассе.

Бауэр не видел меня, поскольку смотрел на дом 19 так же внимательно, как Ришенхайм. Я не мог забыть слов Берненштейна о том, что теперь остался только Бауэр. Если бы нам удалось обезвредить его, исчезли бы все препятствия к осуществлению плана, о котором думали мы все.

Бауэр продолжал смотреть на дом. Я осторожно подкрался к нему сзади. Его правая рука была в кармане брюк, оставляя пространство между сгибом локтя и телом. Я просунул туда левую руку и согнул ее. Бауэр повернулся и увидел меня.

– Мы снова встретились, Бауэр, – сказал я.

Какой-то момент он тупо на меня глазел.

– Вы тоже надеетесь увидеть короля? – продолжал я.

Бауэр начал приходить в себя. Его рот расплылся в хитрой улыбке.

– Короля? – переспросил он.

– Ведь он в Штрельзау, не так ли? Кто повредил вам голову?

Бауэр тщетно попытался освободить руку.

– Где мой чемодан? – осведомился я.

Не знаю, что бы он ответил, так как в этот момент в доме послышался шум. Казалось, кто-то бежит к двери. Затем визгливый женский голос начал браниться. Ему ответил другой, сердитый крик молодой девушки. Отпустив Бауэра, я поспешил к дому.

Обернувшись, я увидел, что перевязанная голова быстро удаляется. У меня не было времени следить за ним, так как я увидел двух мужчин, пробирающихся сквозь толпу, не обращая внимания на упреки и брань. Это были лейтенант и Ришенхайм. Без колебаний я последовал их примеру. Люди неохотно или испуганно расступались перед нами. Мы втроем уже были в первом ряду толпы, когда дверь открылась и из дома выбежала девушка. Ее волосы были растрепаны, лицо бледно, а взгляд полон тревоги. Она остановилась на пороге, глядя на толпу, которая, словно по волшебству, увеличилась втрое, и, едва сознавая, что делает, громко закричала:

– Помогите! Король! Король!

 

Глава XVII

Руперт и лицедей

Перед моим мысленным взором часто предстает видение молодого Руперта, стоящего там, где оставил его Ришенхайм, ожидая возвращения своего сообщника и каких-либо знаков, которые возвестили бы Штрельзау о смерти короля. Память четко сохраняет его образ, хотя время стирает образы куда лучших людей, а также положение, в котором он пребывал тем утром. За исключением Ришенхайма, оказавшегося сломанным тростником, и Бауэра, исчезнувшего неизвестно куда, Руперт выступал в одиночку против королевства, фактически лишенного главы, и целой группы решительных людей, не ведающих мира и покоя в борьбе с врагом. Руперта защищали только его быстрый ум, отчаянная смелость и владение тайной. Он не мог бежать без тех денег, которые обещал предоставить ему кузен, а противники в любой момент могли объявить о смерти короля и натравить на него весь город. Люди, подобные Руперту, не раскаиваются, но не исключено, что он сожалел о предприятии, которое завело его так далеко и принудило к таким отчаянным действиям. Однако тем, кто знал Руперта, казалось привычным то, что на его полных губах всегда играет улыбка. Конечно, Руперт был для меня слишком сильным противником, но я бы хотел столкнуться с ним один на один в его доме. Впрочем, я думаю, что сам он не желал бы ничего лучшего, как снова скрестить шпагу с Рудольфом Рассендиллом и поставить на кон свою судьбу.

Старуха внизу готовила жаркое к обеду и ворчала себе под нос, жалуясь, что граф Люцау-Ришенхайм так далеко, а мошенник Бауэр пьет в какой-то забегаловке. Сквозь открытую дверь кухни можно было видеть Розу, скребущую плитки пола. Ее щеки раскраснелись, а глаза блестели – время от времени она прерывала работу и прислушивалась. Время, когда она могла понадобиться королю, миновало, но он так и не появился. Старуха не подозревала о мыслях дочери – ее собственные мысли были заняты отсутствием Бауэра, а девушка думала только о короле. Она сохранила бы его секрет даже ценой собственной жизни – он был добр и любезен с ней, и Роза предпочитала его всем мужчинам в Штрельзау. Бауэр просто неотесанный парень, а граф Гентцау хоть и красив, но красотой дьявола. Король доверял ей, и она бы скорее умерла, чем позволила причинить ему вред.

Послышался стук колес – карета остановилась неподалеку и поехала дальше, мимо дома 19. Девушка вскинула голову, но старуха, занятая стряпней, не обратила на нее внимания. Навострившая уши Роза услышала быстро приближающиеся шаги, потом в дверь постучали – за первым громким ударом последовали пять тихих. Старуха бросила ложку в горшок, сняла жаркое с огня и повернулась.

– Вот, наконец, и этот плут! Открой ему, Роза.

Девушка уже бежала по коридору. Дверь открылась и закрылась опять. Старуха заковыляла к порогу кухни. В коридоре и лавке было темно из-за закрытых ставней, но фигура рядом с девушкой была выше Бауэра.

– Кто там? – крикнула матушка Хольф. – Лавка сегодня закрыта, вы не можете войти!

– Но я уже вошел, – последовал ответ, и Рудольф шагнул к ней.

Девушка следовала за ним, возбужденно сверкая глазами.

– Вы меня знаете? – спросил Рудольф, подойдя к старухе и улыбаясь ей.

Стоя в тускло освещенном коридоре, матушка Хольф была озадачена. Она знала историю мистера Рассендилла, знала она и о том, почему он снова в Руритании, поэтому ее не удивило его присутствие в Штрельзау. Но ей было неизвестно, что Руперт убил короля, и она не видела короля вблизи со времени его болезни, а отсутствие бороды увеличивало сходство между ним и Рудольфом. Поэтому она не могла определить, кто обращается к ней – Рудольф или его двойник.

– Кто вы? – резко осведомилась старуха.

– Ну, это… – Роза оборвала фразу, вдруг сообразив, что король, возможно, хотел сохранить свое инкогнито.

Рудольф кивнул девушке:

– Скажите ей, кто я.

– Это король, мама, – прошептала Роза.

– Если король жив, то я король, – подтвердил Рудольф.

Полагаю, он хотел выяснить, что известно старухе.

Матушка Хольф молча уставилась на него. В замешательстве она забыла спросить, каким образом он узнал сигнал, позволивший ему войти.

– Я пришел повидать графа Гентцау, – продолжал Рудольф. – Проводите меня к нему.

Старуха преградила ему дорогу, упершись руками в бока.

– Графа здесь нет. Никто не может его видеть, – заявила она.

– Даже сам король?

– А вы действительно король?

Роза засмеялась.

– Мама, ты же видела короля сто раз!

– Король или его призрак – какая разница? – беспечным тоном промолвил Рудольф.

Старуха отпрянула.

– Его призрак? Разве он…

– Это настоящий король, мама! – уверяла девушка. – Вы не слишком похожи на призрак, государь.

Старуха прислонилась к дверному косяку. Ее грудь тяжело вздымалась под грубой тканью платья. Что, если с королем что-то случилось, и это в самом деле его призрак? А если это другой человек?

– Помоги нам Боже! – испуганно пробормотала она.

– Поможет, не сомневайтесь, – сказал Рудольф Рассендилл. – Где граф Руперт?

Тревога матери передалась девушке.

– Он на чердаке, государь, – прошептала она, переводя взгляд с матери на Рудольфа.

Ее слов было достаточно. Рудольф проскользнул мимо старухи и начал подниматься по лестнице.

Обе женщины наблюдали за ним: матушка Хольф – как зачарованная, а Роза – с тревогой, но в то же время с торжеством: она сделала то, о чем просил ее король. Рудольф поднялся на первую площадку и скрылся из поля зрения. Старуха, ругаясь и бормоча, вернулась в кухню, поставила жаркое на огонь и стала его помешивать, глядя на пламя, а не на горшок. Девушка посмотрела на мать, удивляясь, что та не следит за жарким, и не догадываясь, что старуха вращает ложку чисто машинально. Потом она начала быстро, но бесшумно подниматься следом за Рудольфом Рассендиллом. На мгновение Роза замешкалась и оглянулась – старуха по-прежнему делала вращательные движения толстой рукой. Девушка тотчас продолжила свой подъем и вдруг отступила, чуть не налетев на короля. Он стоял на верхней площадке у двери чердака, где жил Руперт Гентцау, положив одну руку на задвижку, а другую держа в кармане куртки. Из комнаты не доносилось ни звука – возможно, Руперт услышал шаги снаружи и притаился. Рудольф открыл дверь и шагнул в комнату. Запыхавшаяся Роза взбежала по оставшимся ступенькам и, подойдя к двери, стала прислушиваться, стараясь разглядеть происходящее внутри сквозь трещины в панели.

Руперт фон Гентцау не подумал о призраке человека, которого он убил, и не удивился при виде Рудольфа Рассендилла. Он уже знал со слов Ришенхайма, что старинный враг снова идет по его следу.

Я уверен, что Руперт скорее радовался, нежели досадовал по этому поводу. Когда Рудольф вошел, он отходил от окна к столу.

– А, лицедей! – сказал Руперт, блеснув зубами и держа, как и Рудольф, руку в кармане.

Мистер Рассендилл признавался, что в былые дни его злило, когда Рупертт именовал его лицедеем. Но сейчас он стал старше, и вывести его из себя было не так легко.

– Да, лицедей, – с улыбкой ответил он. – Хотя на сей раз с более краткой ролью.

– Какая же роль у вас сегодня? Разве не та же – короля с картонной короной? – осведомился Руперт, присев на край стола. – В Руритании все делается по-честному: вы получили корону из картона, а я, хотя и будучи скромным человеком, надел на голову другого небесную корону. Но, возможно, вы об этом не знаете?

– Отлично знаю.

– Я не требую славы. Это в большей степени заслуга пса, чем моя, – беспечно произнес Руперт. – Как бы то ни было, он мертв, и с этим ничего не поделаешь. Так что же вам нужно, лицедей?

Повторение последнего, загадочного для нее слова заставило Розу сильнее напрячь зрение и слух. И что подразумевал граф под «другим» и «небесной короной»?

– Почему бы вам не называть меня королем? – спросил Рудольф.

– Так вас называют в Штрельзау?

– Да, те, кто знает, что я здесь.

– Сколько же их?

– Несколько дюжин.

– И поэтому, – Руперт махнул рукой в сторону окна, – город спокоен и флаги развеваются?

– А вы ждали, что их спустят?

– Человеку нравится, когда его деяния замечают. Но я могу сделать так, что флаги спустят, когда я захочу.

– Сообщив ваши новости? Будет ли это полезно для вас?

– Нет, не таким способом. Поскольку у короля две жизни, было бы естественно, если бы у него оказалось две смерти.

– А когда с ним произойдет вторая?

– Я буду мирно жить, друг мой, благодаря определенному источнику дохода, коим я располагаю. – Он постучал по нагрудному карману с вызывающим смехом. – В наши дни даже королевам следует быть осторожными со своими письмами. Мы живем в высокоморальное время.

– Это не ваша заслуга, – заметил Рудольф.

– Позвольте с вами не согласиться. Но вы становитесь утомительным, лицедей. Что вам нужно?

Лицо Рудольфа приняло серьезное выражение. Он подошел к столу и тихо произнес:

– Вы остались в одиночестве, граф. Ришенхайм в плену, а с вашим мошенником Бауэром я повстречался прошлой ночью и проломил ему голову.

– Вот как?

– Письмо в ваших руках. Если вы отдадите его, я клянусь честью, что сохраню вам жизнь.

– Значит, вы не жаждете моей крови, великодушный лицедей?

– Настолько не жажду, что предлагаю вам жизнь, – ответил Рудольф Рассендилл. – Ваш план потерпел неудачу, так что отдайте письмо.

Руперт задумчиво посмотрел на него.

– Вы гарантируете мне безопасность, если я отдам его вам?

– Да – в крепости, где доверенные люди будут вас охранять.

– И сколько же времени я там пробуду?

– Надеюсь, что много лет, мой дорогой граф.

– Фактически до конца дней?

– Небеса предоставили людям вашу судьбу. Отпустить вас на свободу едва ли возможно.

– Так вот в чем состоит ваше предложение?

– Это максимум снисходительности.

Руперт расхохотался наполовину вызывающе, но в то же время не без искреннего веселья. Потом он зажег сигарету и снова сел на стол, покуривая и улыбаясь.

– Я был бы не прав, злоупотребляя вашей добротой, – сказал Руперт и, желая показать мистеру Рассендиллу, как наскучило ему его присутствие, поднял руки над головой, зевая и потягиваясь.

Но на этот раз он пересолил. Внезапным быстрым движением Рудольф метнулся к столу, стиснул запястья Руперта и потянул их назад, пока голова и туловище графа не оказались прижатыми к поверхности стола. Оба молчали – каждый слышал дыхание противника и ощущал его на своем лице. Девушка снаружи видела движение Рудольфа, но щель в двери не позволяла ей разглядеть, где двое мужчин находились теперь. Рудольф начал медленно подтягивать одну руку врага к другой. Руперт отчаянно сопротивлялся. Казалось, его руки могут вот-вот сломаться, но наконец они стали сближаться, покуда запястья и локти не соприкоснулись. На лбу обоих противников выступили капли пота. Длинные пальцы правой руки Рудольфа сжимали запястья Руперта; левую он опустил.

Могла ли одна рука удерживать две? Улыбка на губах мистера Рассендилла давала утвердительный ответ. Его свободная левая рука метнулась к груди куртки Руперта. Та же куртка была на графе в охотничьем домике – она была разорвана в нескольких местах зубами собаки. Рудольф разорвал ее еще сильнее и запустил руку внутрь.

– Будьте вы прокляты! – зарычал Руперт Гентцау.

Но мистер Рассендилл продолжал улыбаться. Потом он вытащил письмо и устремил взгляд на печать королевы. Воспользовавшись тем, что хватка Рудольфа на момент ослабела, Руперт невероятным усилием смог освободиться. Мистер Рассендилл едва успел отскочить назад со своей добычей. В следующую секунду он выхватил револьвер, но дуло револьвера Руперта уже было направлено ему в лицо. Противников разделяло не более трех-четырех футов.

О Руперте Гентцау можно сказать много плохого – его пороки препятствовали милосердию, которое, как нас учили, нужно проявлять ко всем людям. Но ни я, ни другие, знавшие графа, не могли обвинить его в трусости и боязни смерти. Не эти чувства, а холодный расчет удерживали в тот момент его руку. Даже если он победит на дуэли, звуки выстрелов значительно уменьшат его шансы на спасение. Кроме того, Руперт был знаменитым фехтовальщиком и не сомневался, что в этом искусстве превосходит мистера Рассендилла. Сталь сулила ему более вероятную перспективу победы и надежду на бегство. Поэтому он сказал, не спуская курок, но продолжая целиться:

– Я не уличный забияка и не силен в потасовках. Почему бы нам не сразиться, как джентльменам? В том футляре есть пара клинков.

Мистер Рассендилл, в свою очередь, не забывал об опасности, все еще нависающей над королевой. Убийство Руперта не спасло бы ее, если бы он сам был застрелен или тяжело ранен. Мертвый или беспомощный, он не смог бы уничтожить письмо, а пока револьвер Руперта был направлен ему в сердце, Рудольф не мог ни разорвать его, ни бросить в огонь камина, находившегося на другом конце комнаты. В то же время мистер Рассендилл не боялся дуэли на саблях, так как практиковался и увеличил свой фехтовальный опыт со времени первого пребывания в Штрельзау.

– Как вам угодно, – ответил он. – Если мы уладим дело здесь и сейчас, способ мне безразличен.

– Тогда положите ваш револьвер на стол, а я положу свой рядом с ним.

– Прошу прощения, – улыбнулся Рудольф, – но вам придется положить свой револьвер первому.

– Выходит, я должен довериться вам, когда вы не доверяете мне!

– Вот именно. Вы знаете, что можете мне доверять и что я не могу доверять вам.

Лицо Руперта Гентцау внезапно исказила гримаса ярости. Бывали мгновения, когда он ясно читал в чужих глазах или понимал по ответам других то, как на самом деле относятся к нему достойные люди. Я уверен, что он свирепо ненавидел мистера Рассендилла не за то, что тот мешал его планам, а потому, что Рудольф являл собой совершенно чуждую ему сторону человеческой сущности. Брови Руперта сдвинулись, а губы плотно сжались.

– Хотя вы не выстрелите, но уничтожите письмо, – усмехнулся граф. – Я знаю ваши благородные намерения.

– Снова прошу прощения, но вы отлично знаете, что я не прикоснулся бы к письму, даже если бы за дверью был весь Штрельзау.

Пробормотав ругательство, Руперт бросил револьвер на стол. Рудольф положил свой туда же. Потом он взял оба револьвера и, подойдя к каминной полке, поместил их на нее, а между ними положил письмо королевы. В очаге полыхал огонь, и одного движения его руки было достаточно, чтобы бросить туда письмо. Но Рудольф с улыбкой повернулся к Руперту.

– Теперь мы возобновим поединок, который прервал Фриц фон Тарленхайм в лесу Зенды?

Они сознательно говорили негромко, хотя в одном голосе звучала решимость, а в другом гнев. Девушка за дверью могла слышать только отдельные слова, но внезапно сквозь щель в двери блеснула сталь. Вскрикнув, она продолжала смотреть и слушать. Руперт Гентцау достал пару сабель и положил их на стол. С легким поклоном Рудольф взял одну из них, и оба стали в позицию. Внезапно Руперт опустил клинок. Он перестал хмуриться и заговорил обычным небрежным тоном:

– Возможно, мы позволяем нашим чувствам увлечь нас слишком далеко. Вы намерены стать королем Руритании? Если так, я готов быть самым верным из ваших подданных.

– Вы оказываете мне честь, граф.

– Конечно, при условии, что я буду одним из самых богатых и высокопоставленных. Король мертв – он жил и умер как глупец. Место свободно. Мертвец не имеет на него никаких прав. Забирайте его трон и его жену! Тогда вы сможете расплатиться со мной. Или вы все еще чересчур добродетельны? Господи, как же мало некоторые люди знают о мире, в котором живут! Если бы мне представился такой шанс, как вам!

– Вы бы последним доверились Руперту Гентцау, граф.

– Даже заплатив ему?

– Такой человек возьмет плату и предаст сообщника.

Руперт покраснел. Когда он снова заговорил, его голос звучал холодно и сурово:

– Клянусь Богом, Рудольф Рассендилл, я убью вас здесь и сейчас!

– О большем я вас и не прошу. Попытайтесь.

– А потом я объявлю всему Штрельзау, что собой представляет эта женщина!

При виде лица его врага змеиная улыбка скользнула по губам Руперта.

– Берегитесь, граф, – предупредил мистер Рассендилл.

– Она не лучше, чем… Ладно, приятель, я готов. – Ибо клинок Рудольфа коснулся его плеча.

Зазвенела сталь. Девушка увидела быстро атакующие и отступающие фигуры. Ее мозг почти парализовало от лязга клинков.

Пребывая в неведении относительно ума и сердца Руперта Гентцау, Роза не могла поверить, что он пытается убить короля. Но услышанные ею слова явно походили на слова какого-то спора или ссоры, и она в той же степени не могла поверить, чтобы мужчины могли фехтовать просто так, для развлечения. Теперь они не спорили, девушка слышала тяжелое дыхание и топот ног по голым доскам пола. Потом раздался торжествующий крик Руперта:

– Еще чуть-чуть!

– Чуть-чуть не считается, – спокойно ответил голос короля.

Казалось, они сделали паузу, чтобы перевести дух.

И опять скрестилась сталь, и чья-то фигура мелькнула в поле зрения Розы. Она узнала рыжие волосы короля. Отступая шаг за шагом, он постепенно приближался к двери. Теперь его отделяло от девушки не более фута – только деревянная панель не давала ей коснуться его. Вновь послышался торжествующий голос графа:

– Вам конец! Молитесь, король Рудольф!

– Молитесь сами!

Значит, они сражались всерьез. Ее король мог лишиться жизни!

С криком ужаса Роза повернулась и сломя голову побежала вниз. Ум не мог подсказать ей, что делать, но сердце кричало, что нужно спасать короля. Добравшись до первого этажа, она помчалась в кухню. Горшок все еще стоял на плите, а старуха, сидя на стуле, держала ложку и не переставала помешивать свое жаркое.

– Он убивает короля! – закричала Роза, схватив мать за руку. – Мама, что нам делать?

Старуха посмотрела на нее, хитро ухмыляясь:

– Оставь их в покое. Там нет короля.

– Есть! Он наверху, в комнате графа! Они сражаются, и граф Руперт убьет…

– Оставь их в покое, – повторила старуха. – Это не король.

Какой-то момент Роза беспомощно смотрела на нее. Потом ее глаза сверкнули.

– Я должна позвать на помощь! – заявила она.

Старуха внезапно ожила. Она вскочила со стула и схватила дочь за плечо.

– Нет-нет! – быстро зашептала она. – Ты… ты не знаешь. Это не наше дело, глупышка.

– Пусти, мама! Я должна помочь королю!

– Я не отпущу тебя.

Но Роза была молодой и сильной, а ее сердце переполнял страх за государя.

Она вырвалась так резко, что старуха упала на стул и уронила ложку. Повернувшись, девушка побежала через лавку по коридору. Ее дрожащие пальцы с трудом отодвинули засовы, и дверь распахнулась. При виде толпы перед домом в глазах Розы мелькнуло удивление. Потом она увидела меня, стоящего между лейтенантом и Ришенхаймом, и испустила дикий вопль:

– Помогите! Король!

Я бросился в дом.

– Скорее! – раздался позади крик Берненштейна.

 

Глава XVIII

Триумф короля

Явления вроде предзнаменований, предчувствий и тому подобного не означают для меня ничего. Иногда это всего лишь тени, отбрасываемые вероятными событиями, которые суеверия превращают в ниспосланные небом предупреждения; чаще же человек заранее представляет свою задачу выполненной, а когда это происходит в результате его собственных действий, видит в этом работу таинственных сил, не зависящую от его воли. Но когда я говорю это коменданту Зенды, он качает головой и отвечает:

– Рудольф Рассендилл знал с самого начала, что он снова прибудет в Штрельзау и сразится с Рупертом. Иначе зачем ему практиковаться в фехтовании, улучшая свое мастерство? Разве Бог не может совершить нечто, недоступное пониманию Фрица фон Тарленхайма?

Ну, было ли это вдохновением или иллюзией – разница между ними зачастую толщиной в волосок, – я рад, что это снизошло на Рудольфа. Ибо когда человек ржавеет, ничто не в состоянии восстановить или усовершенствовать его опыт. Мистер Рассендилл обладал силой, волей, хладнокровием и, конечно, смелостью. Ничего не было бы достигнуто, если бы не его острый глаз и твердая рука, повинующаяся ему так же легко, как засов скользит по хорошо смазанному желобу. Рудольфу грозила смертельная опасность, когда Роза побежала вниз за помощью, но опыт помогал ему защищаться. С непоколебимым спокойствием он отражал бешеные атаки Руперта.

Был момент – Рудольф видел это в глазах врага и впоследствии рассказал мне, – когда Руперт Гентцау осознал, что он не может сломить оборону противника. Удивление, досада, веселье и что-то еще смешивались в его взгляде. Руперт не мог понять, почему каждый его выпад словно натыкается на несокрушимый стальной барьер, но чувствовал, что если бы его опыт не превосходил опыт Рудольфа, победы ему бы не видать, так как он уступал ему в выносливости. Он был моложе, но разгульная жизнь исподволь подтачивала его силы. Даже прижав Рудольфа к двери, Руперт чувствовал, что большего успеха ему не добиться. Но чего не могла достичь рука, могла осуществить голова. Быстро выработав стратегию, Руперт начал делать паузы между атаками и даже отступил на пару шагов. Никакие угрызения совести, никакой кодекс чести не ограничивали средства, которые он мог использовать. Пятясь назад, Руперт казался противнику слабеющим. Рудольф атаковал, но сталкивался с такой же совершенной обороной, как его собственная. Теперь они находились в центре комнаты, недалеко от стола. Словно имея глаза сзади, Руперт обходил стол в дюйме от него. Его дыхание было быстрым и неровным, но глаза и руки оставались надежными. У него оставались силы, чтобы добраться до цели и осуществить задуманный трюк. Руперт отступал к каминной полке – вроде бы вынужденно, но в действительности намеренно. Если он не мог победить благодаря силе и опыту, то должен был сделать это с помощью коварства. На полке лежали револьверы, и он собирался завладеть одним из них.

Руперт избрал верный способ. Было слишком поздно просить передышки – мистер Рассендилл видел свое преимущество, и подобное рыцарство превратилось бы в глупость. По лицу Руперта струился пот, его грудь, казалось, вот-вот взорвется от нехватки воздуха. Должно быть, рука, сжимающая оружие, ослабела, так как Рудольф при следующей атаке выбил из нее саблю, которая со звоном упала на пол. Обезоруженный Руперт стоял перед противником.

– Поднимите саблю, – сказал мистер Рассендилл, не догадываясь, что это трюк.

– Да, а вы тем временем разделаетесь со мной.

– Неужели вы до сих пор меня не изучили? – Рудольф опустил свою саблю, указывая левой рукой на оружие врага. Но что-то настораживало его – возможно, выражение глаз Руперта, в которых светились торжество и презрение к простодушию противника.

– Вы обещаете, что не прикоснетесь ко мне, пока я буду подбирать саблю? – спросил Руперт, отступив еще на пару дюймов к каминной полке.

– Обещаю. Скорее – я не стану ждать дольше.

– И вы не убьете меня безоружным? – не унимался Руперт.

– Нет, но…

Оборвав фразу, Рудольф бросил свою саблю и прыгнул вперед. Он разгадал трюк, когда рука Руперта метнулась к рукоятке одного из револьверов на полке, и обхватил руками противника. Но Руперт уже держал револьвер.

По всей вероятности, оба не слышали скрипа старых ступенек, хотя он казался мне достаточно громким, чтобы разбудить мертвеца. Роза подняла тревогу – Берненштейн и я (точнее, я и Берненштейн, так как я был впереди) мчались наверх. За нами следовал Ришенхайм, а за ним – дюжина парней, спотыкающихся и толкающих друг друга. Мы опережали их и беспрепятственно поднимались по ступенькам. Но Ришенхайм угодил в свалку и старался выбраться из толпы. Когда мы достигли последней площадки, они поднялись на первую. В доме слышались шум и крики, эхо которых, возможно, проникало сквозь стены на улицу. Но я ни на что не обращал внимания, стремясь добраться до комнаты, где находился Рудольф. Дверь не задержала нас ни на секунду. Я ворвался в комнату, а за мной последовал Берненштейн, захлопнув дверь и прислонившись к ней спиной, когда топот ног уже раздавался на последнем пролете лестницы. В тот же момент грянул револьверный выстрел.

Мы с лейтенантом стояли неподвижно – он у двери, а я в шаге от него. Глазам нашим предстало странное зрелище. Пороховой дым клубился вокруг, но никто вроде бы не был ранен. Револьвер с дымящимся стволом находился в руке Руперта, но сам он был прижат к стене рядом с камином. Одной рукой Рудольф прижимал левую руку противника к стенной панели, а другой стиснул его правое запястье. Я медленно двинулся вперед – так как Рудольф не был вооружен, я намеревался потребовать перемирия и восстановить равные условия, но выражение его лица остановило меня. Щеки Рудольфа были бледны, а губы плотно сжаты, но меня поразил его взгляд, радостный и в то же время безжалостный, какого я еще никогда не видел. Я посмотрел на молодого Гентцау. Зубы Руперта впились в нижнюю губу, по лицу катился пот, на лбу вздулись синеватые вены, а взгляд был устремлен на Рудольфа Рассендилла. Подойдя ближе, я понял происходящее. Рука Руперта, держащая револьвер, дюйм за дюймом отодвигалась от мистера Рассендилла в сторону окна. Он знал, что побежден, – об этом говорили его глаза. Я шагнул к Рудольфу – он услышал это, так как на момент покосился на меня. Не знаю, что сказало ему мое лицо, но он покачал головой и снова устремил взгляд на Руперта. Револьвер все еще был в руке графа, но рука описала круг, и сейчас дуло было направлено ему в сердце. Движение прекратилось.

Я опять посмотрел на Руперта. Теперь на его губах играла улыбка, красивая голова откинулась назад к стене, а глаза о чем-то спрашивали Рудольфа Рассендилла. Я обратил взгляд в ту сторону, откуда должен был исходить ответ, ибо Рудольф не произносил ни слова. Быстрым движением он переместил хватку от запястья Руперта к кисти руки. Его указательный палец покоился на пальце Руперта, а тот, в свою очередь, лежал на спусковом крючке. Я не так уж и мягкосердечен, но все же попытался остановить Рудольфа, положив руку ему на плечо. Он не обратил внимания, а на большее я и не осмеливался. Руперт посмотрел на меня – я видел его взгляд, но что я мог ему сказать? Мои глаза вновь устремились на палец Рудольфа. В тот момент он плотно, словно петля, обвивал указательный палец Руперта.

Руперт продолжал улыбаться – его гордая голова, которую никогда не склонял стыд, не склонил и страх. Согнутый палец внезапно надавил, и грянул выстрел. Какой-то момент Руперт оставался у стены, придерживаемый рукой Рудольфа, потом рухнул на пол бесформенной грудой.

Берненштейн громко выругался и отскочил от двери. В комнату ворвались Ришенхайм и целая дюжина парней. Толкая друг друга, они требовали объяснить, что происходит и где король. Откуда-то позади послышался крик Розы. Но, попав в комнату, толпа оказалась под действием тех же чар, которые принудили Берненштейна и меня к бездействию. Только Ришенхайм с воплем побежал туда, где лежал его кузен. Остальные глазели молча. Посмотрев на них, Рудольф повернулся к ним спиной, протянул правую руку, которой только что убил Руперта, взял письмо с каминной полки, бросил взгляд на конверт и вскрыл его. Почерк уничтожил последние сомнения. Он разорвал письмо на мелкие кусочки и бросил их в огонь. Думаю, глаза всех присутствующих наблюдали, как они превращаются в черный пепел. Королева наконец была в безопасности.

Выполнив таким образом свою задачу, Рудольф снова повернулся к нам. Не обращая внимания на Ришенхайма, склонившегося над телом Руперта, он посмотрел на Берненштейна и меня, а потом на людей позади нас. Подождав немного, он медленно заговорил, тщательно подбирая слова:

– Господа, полный отчет об этом деле будет представлен мною в должное время. Сейчас я могу лишь сообщить, что человек, который лежит здесь мертвым, желал поговорить со мной наедине по личному делу. Я прибыл сюда для встречи с ним, но он пытался меня убить. Результат его попытки перед вами.

Мы с Берненштейном низко поклонились. Остальные последовали нашему примеру.

– А теперь прошу удалиться всех, кроме графа фон Тарленхайма и лейтенанта фон Берненштейна.

Собравшиеся с удивленными лицами и открытыми ртами гуськом вышли из комнаты. Ришенхайм поднялся.

– Если хотите, можете остаться, – сказал Рудольф, и граф опустился на колени перед своим мертвым родственником.

Заметив кровати у стены, я коснулся плеча Ришенхайма и указал на одну из них. Вдвоем мы подняли Руперта Гентцау. Его пальцы все еще сжимали револьвер, и Берненштейн с трудом извлек его. Потом Ришенхайм и я уложили тело на кровать, прикрыв его плащом, который до сих пор был испачкан грязью, оставленной ночной экспедицией к охотничьему домику. Лицо Руперта было таким же, как перед выстрелом, – в смерти, как и в жизни, он был одним из самых красивых молодых людей Руритании. Думаю, много женских сердец ощутило боль и много глаз наполнилось слезами, когда стало известно о его вине и смерти. Некоторые дамы в Штрельзау до сих пор носят его побрякушки, как знак постыдной страсти, которую не могут забыть. Даже я, у которого имелись все причины ненавидеть и презирать Руперта, пригладил ему волосы, покуда Ришенхайм рыдал как ребенок, а молодой Берненштейн стоял у камина, не глядя на мертвеца. Только Рудольф, казалось, не обращал на него внимания и не думал о нем. Его взгляд утратил неестественную радость, став холодным и спокойным. Взяв свой револьвер с каминной полки, он положил его в карман, а револьвер Руперта аккуратно вернул на прежнее место.

– Давайте отправимся к королеве, – сказал мне Рудольф, – и сообщим ей, что письмо уничтожено.

Движимый внезапным импульсом, я подошел к окну и высунул голову. Меня приветствовали громкими криками. Толпа внизу увеличивалось с каждой минутой – люди стекались отовсюду, ибо новости о происшедшем на чердаке распространялись как лесной пожар. Через несколько минут об этом должен был узнать весь Штрельзау, через час – все королевство, а впоследствии – вся Европа. Руперт был мертв, а письмо уничтожено, но что нам сказать толпе об их короле? Странное чувство беспомощности овладело мною, найдя выход в глупом смехе. Берненштейн подошел ко мне и тоже выглянул из окна.

– Ваш приезд во дворец будет истинно королевским, – сказал он, повернувшись к Рудольфу.

Мистер Рассендилл не ответил, но, подойдя ко мне, взял меня за руку. Мы вышли, оставив Ришенхайма рядом с телом. Берненштейн сразу последовал за нами, вероятно, считая, что должен выполнить обещание, данное королеве. За дверью никого не оказалось. В доме было очень тихо, а шум с улицы едва доносился. Но, спустившись на первый этаж, мы обнаружили двух женщин. Матушка Хольф стояла на пороге кухни – она выглядела ошеломленной и испуганной. Роза прижималась к ней, но при виде Рудольфа подбежала к нему и упала перед ним на колени, бормоча бессвязные благодарности небесам за его спасение. Рудольф склонился к ней и что-то прошептал. Девушка покраснела от радости и гордости. Поколебавшись, Рудольф посмотрел на свои руки, но на них не было колец, кроме того, которое давно подарила ему королева. Тогда он отстегнул цепочку, достал из кармана свои золотые часы и, перевернув их, показал мне монограмму «R.R.».

– «Rudolfus Rex» ,– прошептал он с усмешкой и вложил часы в руку девушки со словами: – Храните это в память обо мне.

Смеясь и всхлипывая, Роза прижала к себе часы одной рукой, а другой держала за руку Рудольфа.

– Вам придется отпустить меня, – мягко произнес он. – Я должен идти.

Я взял девушку за руку, убедив ее встать. Рудольф подошел к старухе и обратился к ней строгим тоном:

– Не знаю, насколько вы замешаны в заговоре, который готовился в вашем доме, и сейчас не хочу это знать, так как мне не доставляет удовольствия наказывать старую женщину. Но берегитесь! Первое же ваше слово и действие против короля повлечет за собой быстрое и суровое наказание. Если вы будете мне досаждать, я не пощажу вас. Несмотря на предателей, я все еще король в Штрельзау.

Он сделал паузу, глядя на старуху в упор. Она опустила глаза; ее губы дрожали.

– Да, – повторил Рудольф. – Я все еще король в Штрельзау. Так что ведите себя тихо и держите язык за зубами.

Женщина не ответила, и он направился к выходу. Я последовал за ним, но старуха схватила меня за руку.

– Ради бога, кто это? – прошептала она.

Я поднял брови:

– Вы совсем обезумели? Не узнаете вашего короля? Лучше запомните, что он сказал. У него достаточно слуг, чтобы выполнить его приказ.

Старуха отпустила меня и шагнула назад. Молодой Берненштейн улыбнулся – наше положение скорее радовало его, нежели беспокоило. Мы оставили старуху испуганной, озадаченной и полной сомнений, а девушку – с румяными щеками и сияющими глазами, сжимающую обеими руками дар короля.

Берненштейн больше меня сохранил присутствие духа. Он побежал вперед, распахнул дверь и с низким поклоном шагнул в сторону, пропуская Рудольфа. Теперь улица была полностью забита людьми, и тысячи глоток выкрикивали приветствия в приливе восторга. Шляпы и платки мелькали в воздухе. Известия о спасении короля моментально распространились по городу, и люди собрались, чтобы воздать ему почести. Они отобрали ландо у какого-то господина, выпрягли лошадей и поставили его у двери дома. Рудольф задержался на пороге, пару раз приподняв шляпу; лицо его было абсолютно спокойным, и я не замечал дрожи в его руках. Он сел в экипаж, а мы с Берненштейном опустились на заднее сиденье лицом к нему. Толпа вокруг не расходилась, и казалось, что мы не сможем сдвинуться с места, не раздавив кого-нибудь. Но вскоре экипаж медленно тронулся – вместо лошадей в него впряглись люди. Рудольф продолжал поднимать шляпу, кивая направо и налево. Потом он повернулся к нам. Наши взгляды встретились, и мы все трое улыбнулись, несмотря на то, что произошло и что нас ожидало.

– Хорошо бы они поскорее разошлись, – шепнул Рудольф, слыша приветствия подданных.

Но что они могли знать о нашей спешке? Люди понятия не имели ни о том, что должно было произойти в течение ближайших нескольких часов, ни о проблеме, требующей немедленного решения. Они задержали нас у собора, где кто-то из них начал радостно звонить в колокола; нам приходилось останавливаться, принимая импровизированные букеты у хорошеньких девушек и пожимая руки преданным энтузиастам. Рудольф сохранял спокойствие, играя свою роль с подлинно королевским достоинством. Я услышал шепот Берненштейна:

– Господи, ведь нам придется придерживаться этого и дальше!

Наконец мы приблизились к дворцу. Здесь тоже царило возбуждение. На улице было много офицеров и солдат. Я заметил карету канцлера, стоящую у входа, и еще около дюжины красивых экипажей, ожидавших нашего прибытия. Хельзинг сбежал со ступенек, горячо приветствуя короля. Крики толпы стали еще громче.

Но внезапно наступило молчание, продолжавшееся около минуты и сменившееся оглушительным ревом. Я посмотрел на Рудольфа – он обернулся, и его глаза блеснули. Проследив за его взглядом, я увидел королеву, которая стояла на верхней ступеньке широкой мраморной лестницы, сама бледная как мрамор, протягивая руки к Рудольфу. Позади нее стояла моя жена, а чуть дальше – другие придворные дамы. Берненштейн и я спрыгнули на землю. С последним приветствием народу Рудольф последовал за нами. Поднявшись по лестнице, он опустился на одно колено и поцеловал королеве руку. Я был рядом и услышал его слова:

– Все в порядке. Он мертв, а письмо сожжено.

Королева заставила его подняться. Ее губы шевелились, как будто она хотела заговорить, но не находила слов. Она взяла короля под руку, и какой-то момент они стояли на крыльце лицом ко всему Штрельзау. Снова раздались крики. Молодой Берненштейн побежал по лестнице, крича как одержимый: «Боже, храни короля!» Заразившись энтузиазмом лейтенанта, я последовал его примеру. Таким образом, все жители Штрельзау, независимо от пола, возраста и общественного положения, приветствовали в тот день мистера Рассендилла как своего монарха. Подобного восторга не было с тех пор, как Генрих Лев вернулся с войны сто пятьдесят лет тому назад.

– А агитаторы говорят, будто люди не испытывают энтузиазма в отношении дома Эльфбергов! – заметил старый Хельзинг, стоя рядом со мной. Он с довольным видом взял понюшку табаку.

Молодой Берненштейн коротко усмехнулся. Отдышавшись, я посмотрел вниз на толпу. Наступали сумерки, и лица сливались в сплошное белое море. Но неожиданно я разглядел смотрящее на меня бледное лицо мужчины с повязкой на голове. Схватив Берненштейна за руку, я шепнул: «Бауэр» и указал пальцем туда, где увидел лицо. Но оно исчезло, хотя казалось невозможным быстро двигаться в такой давке. Это походило на циничное предупреждение среди всеобщего ликования, которое исчезло так же быстро, как появилось, напомнив нам об опасности. Я ощутил внезапный страх и едва не крикнул толпе, чтобы она прекратила свои вопли.

Наконец мы удалились. Всем посетителям, подходившим к дверям и желающим выразить свои поздравления, отказывали под предлогом усталости королевской четы. Но это не заставило рассеяться толпу, которая окружила дворец живой изгородью. Мы слышали шутки и смех, сидя в маленькой гостиной, с окнами, выходящими в сад. Моя жена и я пришли туда по просьбе Рудольфа, а Берненштейну поручили охранять двери. Темнота быстро сгущалась; в саду никого не было. Рудольф рассказал нам о своей схватке с Рупертом Гентцау на чердаке старого дома, стараясь не сгущать краски. Королева стояла рядом с его стулом, и когда он поведал о том, как сжег ее письмо, внезапно наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом она почти с вызовом посмотрела на мою жену, но Хельга подбежала к ней и обняла ее.

Рудольф Рассендилл сидел, подпирая голову рукой. Он посмотрел на двух женщин, потом поймал мой взгляд и подозвал меня жестом. Я подошел и наклонился к нему. Рудольф снова взглянул на королеву, как будто боясь, что она услышит его.

– Фриц, – прошептал он наконец, – как только стемнеет окончательно, я должен уйти. Берненштейн пойдет со мной, а вы останетесь здесь.

– Куда вы отправитесь?

– В охотничий домик. Мне нужно встретиться с Заптом и обсудить с ним ситуацию.

Я не понимал, что задумал Рудольф. Но в данный момент мои мысли были заняты тем, что я видел перед глазами.

– А королева? – спросил я шепотом.

Несмотря на тихий голос, королева услышала меня. Она быстро повернулась к нам, все еще держа Хельгу за руку. Королева сразу поняла, о чем мы говорили. Внезапно подбежав к нам, она упала на колени перед Рудольфом и положила руки ему на плечи. Королева забыла о нашем присутствии и обо всем на свете, кроме страха потерять его снова.

– Нет, Рудольф! Второй раз я этого не вынесу!

Она уронила голову ему на колени и зарыдала.

Рудольф осторожно гладил ее золотистые волосы. Но он смотрел не на королеву, а в сад, где становилось все темнее. Его лицо было бледным и напряженным, а губы плотно сжатыми.

С минуту я наблюдал за ним, потом отвел жену в сторону, и мы сели у стола. Снаружи доносились крики и смех возбужденной толпы, а внутри слышались только всхлипывания королевы, которая подняла голову и посмотрела Рудольфу в глаза.

– Вы разобьете мне сердце, – сказала она.

 

Глава XIX

Ради нашей любви и ее чести

Руперт фон Гентцау мертв! Эта мысль, возвращаясь ко мне среди всех наших затруднений, приносила колоссальное облегчение. Тем, кто не узнал, борясь с ним, всей дерзости его замыслов, может показаться невероятным, что его смерть служила утешением, когда будущее оставалось смутным и неопределенным. Но для меня это событие было столь значительным, что я с трудом мог убедить себя в том, что мы покончили с Рупертом. Конечно, он был мертв, но не мог ли он нанести удар даже из иного мира?

Такие наполовину суеверные мысли роились в моей голове, когда я стоял, глядя в окно на толпу, по-прежнему окружавшую дворец. В комнате находился я один – Рудольф был с королевой, а Берненштейн был занят обедом, к которому я не испытывал никакого аппетита. С усилием оторвавшись от своих фантазий, я попытался сосредоточиться на нашем положении. Мы были окружены проблемами. Решить их было за пределами моих возможностей, но я знал, чего я хочу, а чего нет. Я не имел желания искать средства, с помощью которых Рудольф Рассендилл мог бы незаметно исчезнуть из Штрельзау – король оставался бы королем и в смерти, а королева пребывала бы в одиночестве на опустевшем троне. Воображение невольно уносило меня к царствованию того, кто ныне был королем в Штрельзау, подсказывая, что дать королевству такого правителя было бы обманом на благо всех и к тому же настолько смелым, что его никто бы не заподозрил. Этому мешали только матушка Хольф с ее подозрениями и Бауэр с его осведомленностью, но обоим можно было заткнуть рот угрозами или деньгами. Перед моим мысленным взором разворачивалась заманчивая картина царствования великого короля. Мне казалось, будто сама судьба, чувствуя себя виноватой после всего насилия и кровопролития, хотела исправить ошибку, совершенную ею, когда Рудольф не родился королем.

Меня пробудил от грез звук открывающейся и закрывающейся двери. Повернувшись, я увидел королеву, приближающуюся ко мне робкими шагами. Она посмотрела в окно на площадь и на толпу, но тут же отпрянула, боясь, что ее увидят, и опустилась на стул. Я читал в ее глазах противоречивые эмоции, как будто она одновременно протестовала против моего неодобрения и искала моего сочувствия. Королева не выглядела пришедшей после окончательного прощания с возлюбленным – ее лицо лучилось счастьем, хотя и несколько омраченным печалью и страхом.

– Фриц, – тихо заговорила она, – я ужасная грешница. Не накажет ли меня Бог за мою радость?

Боюсь, я обратил мало внимания на ее беспокойство, хотя теперь хорошо его понимаю.

– Радость? – спросил я. – Значит, вы убедили его? Вы объяснились… – Я запнулся.

Королева улыбнулась мне.

– Не сейчас, Фриц. Это было бы слишком хорошо. Но когда-нибудь, если Бог не будет слишком суров ко мне, я буду принадлежать ему.

Но я был занят собственными мечтами. Я хотел видеть Рудольфа королем, а королеву не заботило, кем он будет, лишь бы он не покидал ее.

– Он примет трон! – торжествующе воскликнул я.

– Нет-нет. Не трон. Он уезжает.

– Уезжает? – Я не мог скрыть отчаяние.

– Да, но мы расстаемся не навсегда. Зная это, я смогу вынести разлуку. – Королева умолкла, снова моля меня взглядом о прощении и сочувствии.

– Не понимаю, – произнес я тупо и, боюсь, ворчливо.

– Вы были правы – я убедила его. Он хотел уехать, как в прошлый раз. Но могла ли я это допустить, Фриц? Вы не знаете, сколько я вынесла и сколько мне еще придется вынести. Ибо сейчас он уедет надолго, но потом мы будем вместе!

– Если он уедет сейчас, то как сможет вернуться?

– Он не вернется – я поеду к нему. Когда я выполню мою… мою работу, то откажусь от трона и буду свободна.

Мои мечты разбились вдребезги, но я не мог быть суров к королеве. Ничего не говоря, я сжал ее руку.

– Вы хотели, чтобы он был королем? – прошептала она.

– Всем сердцем, мадам, – ответил я.

– Он не должен быть им, Фриц. И я бы никогда не осмелилась на такое.

Я сосредоточился на практических трудностях.

– Но как он сможет уехать?

– Не знаю. Но у него есть план.

Мы снова погрузились в молчание. Королева казалась более спокойной, надеясь на счастье, которое со временем придет к ней. Я чувствовал себя, как человек, который внезапно протрезвел и впал в тупую апатию.

Вскоре дверь открылась снова. В комнату вошли Рудольф и Берненштейн. Оба были в плащах и сапогах для верховой езды.

На лице Берненштейна я видел разочарование, которое, очевидно, выражало и мое лицо. Рудольф выглядел спокойным и даже счастливым.

– Лошади будут готовы через несколько минут, – сказал он, подойдя к королеве, и добавил, повернувшись ко мне: – Вы знаете, что мы намерены делать, Фриц?

– Нет, государь, – мрачно отозвался я.

– «Нет, государь!» – передразнил Рудольф, потом встал между Берненштейном и мной, взяв нас под руки. – Вы два бессовестных негодяя! Рычите, как медведи, потому что я не хочу быть вором! Почему я убил Руперта и оставил вас в живых?

Я чувствовал дружелюбное давление его руки, но не мог ему ответить. С каждым его словом моя печаль усиливалась. Берненштейн посмотрел на меня и в отчаянии пожал плечами.

– Вы не можете простить мне, что я не стал еще большим мошенником, чем вы? – спросил Рудольф.

Не найдя, что ответить, я высвободил руку и протянул ее ему.

– Узнаю старину Фрица! – Пожав мне руку, Рудольф взял за руку лейтенанта, чему тот подчинился с явной неохотой. – Теперь о плане. Берненштейн и я сразу же отправимся в охотничий домик – да, на глазах у толпы, позволив всем знать, куда мы едем. Мы прибудем туда завтра до рассвета и обнаружим то, что вам известно. Мы также застанем там Запта, который добавит последние штрихи к нашему плану… В чем дело?

В толпе послышались крики. Подбежав к окну, я поднял раму и услышал знакомый зычный голос:

– Дорогу, мерзавцы!

Я повернулся к остальным:

– Это Запт собственной персоной. Он во весь опор скачет сквозь толпу, а ваш слуга следует за ним.

– Господи, что произошло? Почему они покинули домик? – воскликнул Берненштейн.

Вздрогнув, королева встала и подошла к Рудольфу. Мы стояли у окна, прислушиваясь к толпе, дружелюбно приветствующей Запта, которого они узнали, и подсмеивающейся над Джеймсом, которого приняли за слугу коменданта.

Минуты ожидания казались бесконечными. Мы все думали об одном и том же, молча обмениваясь взглядами. Что могло оторвать их от охраны великой тайны, если не ее открытие? Очевидно, по какой-то непредвиденной случайности тело короля было обнаружено. Новость о его смерти в любой момент могла достигнуть города.

Наконец дверь открылась, и слуга доложил о коменданте Зенды. Запт был покрыт пылью и грязью, а Джеймс, вошедший следом, выглядел не лучше. Очевидно, они скакали без отдыха и все еще тяжело дышали.

Весьма небрежно поклонившись королеве, Запт подошел к Рудольфу.

– Он мертв? – без предисловий осведомился полковник.

– Да, Руперт мертв, – ответил мистер Рассендилл. – Я убил его.

– А письмо?

– Я его сжег.

– А Ришенхайм?

Королева вмешалась:

– Граф Люцау-Ришенхайм ничего не скажет и не сделает против меня.

Запт приподнял брови:

– Ну а Бауэр?

– Бауэр на свободе, – ответил я.

– Хм! Ну, это всего лишь Бауэр, – с удовлетворением произнес полковник. Потом он посмотрел на Рудольфа и Берненштейна и указал на их сапоги. – Куда вы собрались на ночь глядя?

– Сначала к вам в охотничий домик, а оттуда я один должен был поехать к границе, – объяснил мистер Рассендилл.

– Не все сразу. Граница подождет. Что ваше величество хотели от меня в домике?

– Я хотел устроить все так, чтобы перестать быть вашим величеством.

Запт опустился на стул и стянул перчатки.

– Расскажите, что произошло сегодня в Штрельзау, – сказал он.

Мы дали краткий отчет о событиях. Запт слушал, не проявляя признаков одобрения или недовольства, но я заметил блеск в его глазах, когда описывал, как весь город приветствовал Рудольфа как короля, а королева на глазах у всех приняла его как своего мужа. Во мне снова пробудилась надежда, сокрушенная спокойной решимостью Рудольфа. Запт говорил мало, сидел с видом человека, у которого в запасе новости. Казалось, он сравнивает то, что мы рассказываем, с тем, что известно ему, но неизвестно нам. Джеймс в почтительной позе стоял у двери, но я видел по его лицу, что он внимательно слушает.

Когда я закончил повествование, Рудольф обратился к Запту:

– А ваш секрет? Он в безопасности?

– В достаточной безопасности.

– Никто не видел то, что вам пришлось прятать?

– Нет, и никто не знает, что король мертв, – ответил Запт.

– Тогда что привело вас сюда?

– То же, что собиралось привести вас в домик: необходимость нашей встречи, государь.

– Но домик остался без охраны?

– Домик в достаточной безопасности, – сказал полковник.

За его краткими ответами, несомненно, скрывалась новая тайна. Я больше не мог сдерживаться:

– В чем дело? Объясните, комендант.

Запт посмотрел на меня, потом на мистера Рассендилла.

– Я бы хотел сначала услышать ваш план, – сказал он Рудольфу. – Как вы намерены объяснить ваше сегодняшнее присутствие живым в городе, когда король с прошлой ночи лежит мертвым в охотничьем домике?

Запт откинулся на спинку стула. Королева тоже села – казалось, она нас не слушает. Думаю, в ее душе все еще боролись радость и чувство вины.

– Через час я должен уехать отсюда, – начал Рудольф.

– Если вы этого хотите, это не составит труда, – заметил полковник.

– Ну, Запт, будьте благоразумны, – улыбнулся мистер Рассендилл. – Завтра рано утром мы – вы и я…

– И я тоже? – осведомился Запт.

– Да. Вы, Берненштейн и я будем в охотничьем домике.

– Это возможно, хотя я устал от езды верхом.

Рудольф твердо посмотрел ему в глаза.

– Понимаете, – сказал он, – король утром приезжает в свой охотничий домик.

– Понимаю, государь.

– И что же там происходит, Запт? Он случайно стреляет в себя?

– Ну, такое иногда бывает.

– Или в него стреляет убийца?

– Да, но лучшего убийцу вы отправили на тот свет.

Даже в такой момент я не мог не улыбнуться мрачному юмору старика и терпению Рудольфа.

– А может быть, в него стреляет его верный слуга Герберт?

– Вы хотите сделать беднягу Герберта убийцей?

– Только нечаянным убийцей, который потом покончил с собой.

– Неплохо. Но врачи в состоянии установить, когда человек застрелился.

– Мой дорогой комендант, у врачей имеются ладони и идеи. Если вы наполните первые, то они могут предложить вторые.

– Думаю, оба плана хороши, – сказал Запт. – Предположим, мы выберем последний – что тогда?

– Ну, тогда завтра к полудню Руритания, а вскоре и вся Европа узнают, что король, чудом спасшийся сегодня, трагически погиб следующим утром.

– Это причинит великое горе, – промолвил Запт.

– Тем временем я пересеку границу, а вы с Берненштейном во второй половине дня привезете в Штрельзау тело короля. – И Рудольф шепотом добавил: – Вам придется побрить его. А если доктора захотят порассуждать о времени смерти, у них, как я сказал, есть ладони.

Запт молчал, обдумывая план. Он был достаточно рискованным, но успех придал Рудольфу дерзости, и он успел убедиться в том, как мало подозрений вызывают дерзкие обманы.

– Ну, что скажете? – осведомился мистер Рассендилл. Я заметил, что он ничего не сообщил Запту о том, что они с королевой решили сделать впоследствии.

Запт наморщил лоб. Я видел, как он бросил взгляд на Джеймса, который слегка улыбнулся.

– Конечно, это опасно, – продолжал Рудольф. – Но я верю, что когда увидят тело короля…

– В том-то и беда, – прервал Запт. – Тело короля не могут увидеть.

Рудольф с удивлением посмотрел на него, потом заговорил шепотом, чтобы не услышала королева:

– Вы должны все приготовить. Доставьте тело в гробу – только несколько чиновников должны увидеть его лицо.

Запт поднялся, глядя в упор на мистера Рассендилла.

– План хорош, но есть одно препятствие, – произнес он странным тоном, еще более резким, чем обычно. Я понимал, что он сейчас сообщит нечто крайне важное. – Тела не существует.

Даже хладнокровие мистера Рассендилла дало трещину. Он схватил Запта за руку.

– Не существует? Что вы имеете в виду?

Запт снова взглянул на Джеймса и заговорил ровным, механическим голосом, словно читая выученный урок или играя привычную роль:

– Этот бедняга Герберт по неосторожности оставил горящую свечу там, где хранились керосин и дрова. Вчера около шести вечера Джеймс и я легли вздремнуть после обеда. Примерно через час Джеймс разбудил меня. Моя комната была полна дыма, а домик охвачен пламенем. Я вскочил с кровати – огонь уже подбирался к нам. Нечего было и думать погасить его, и у нас оставалась только одна мысль… – Он сделал паузу и посмотрел на Джеймса.

– Только одна мысль – спасти нашего компаньона, – подсказал слуга.

– Совершенно верно. Я бросился к двери комнаты, где он находился, и попытался войти, но там все было в огне, и это означало бы верную смерть. Джеймс оттащил меня силой. Нам пришлось спасаться самим. Мы выбрались из домика – он горел со всех сторон. Нам оставалось только ждать, пока дерево превратиться в золу и пламя погаснет. Мы понимали, что все, находившиеся внутри, уже мертвы. Наконец Джеймс отправился за помощью. Он нашел группу угольщиков и привел их. Пламя уменьшилось, и мы смогли подойти к руинам. Все превратилось в пепел. Но… – Он понизил голос: – Мы обнаружили тело пса Бориса, а в другой комнате обугленный труп, в котором, благодаря расплавившемуся охотничьему рогу, мы узнали лесника Герберта. Еще один труп стал абсолютно неузнаваемым. Мы и угольщики видели его. Подошло несколько крестьян, привлеченных зрелищем пламени, но никто, кроме нас с Джеймсом, не знал, чье это тело. Мы сели на лошадей и приехали сюда, чтобы сообщить королю о случившемся.

Запт умолк. Королева всхлипнула и закрыла лицо руками. Берненштейн и я, ошарашенные услышанным, тупо глазели на Запта, едва понимая, в шутку он говорил или всерьез. Придя в себя, я потянул полковника за рукав и спросил:

– Чей же это был труп, комендант?

Он устремил на меня вызывающий взгляд маленьких острых глаз.

– Некоего мистера Рассендилла, друга короля, который со своим слугой Джеймсом ждал возвращения его величества из Штрельзау. Джеймс готов ехать в Англию, чтобы сообщить родственникам мистера Рассендилла печальные известия.

Эти несколько слов объясняли все. Рудольф Рассендилл мертв, и его тело обращено в пепел, а король, живой и невредимый, восседает на своем троне в Штрельзау. Таким образом, Запт, заразившись у Джеймса его безумием, воплотил в жизнь фантастическую картину, которую слуга развернул перед ним в охотничьем домике, чтобы скоротать время.

– Все это ложь, Запт, – внезапно произнес мистер Рассендилл, скривив губы в презрительной усмешке.

– Правда то, что домик сгорел, что в нем обугленные тела, что полсотни крестьян об этом знают и что никто не может опознать тело короля. Все остальное – ложь. Но, думаю, правды в ней достаточно, чтобы пойти нам на пользу.

Двое мужчин с вызовом смотрели друг на друга. Рудольф разгадал смысл дерзкого трюка, который осуществили Запт и его компаньон. Теперь стало невозможным доставить тело короля в Штрельзау, а также объявить, что человеком, сгоревшим в домике, был король. Вдохновленный той же мечтой, что и мы все, Запт связал Рудольфу руки. Но, видя, как Рудольф смотрит на него, я понимал, что только присутствие королевы сдерживает его гнев.

– Вы все сговорились сделать из меня мошенника, – холодно сказал он. – Фриц и Берненштейн уговаривали меня, а вы, Запт, пытаетесь меня вынудить. Насколько я понимаю, Джеймс тоже участвует в заговоре.

– Я предложил этот план, сэр, – подтвердил Джеймс без всякой непочтительности – всего лишь отвечая на вопрос хозяина.

– Так я и думал. Но я не хочу, чтобы меня принуждали. Я вижу лишь один способ выйти из этого положения и прибегну к нему.

Мы молча ожидали продолжения.

– О письме королевы я ничего не стану говорить. Но я объявлю всем, что я не король, а Рудольф Рассендилл, и играл роль короля только с целью послужить королеве и наказать Руперта Гентцау. Мне поверят, и я смогу разорвать паутину, которую сплел вокруг меня Запт.

Рудольф говорил твердо и холодно, но я видел, что его губы дрожат, а лоб покрыт потом. Я понимал, какую борьбу ведет он со страшным искушением и как ему тяжело, одержав победу, отказываться от ее плодов. Я подошел к нему и взял его за руку. Казалось, это слегка смягчило его.

– Запт, Запт, – со вздохом сказал Рудольф, – вам почти удалось сделать из меня негодяя.

Полковник сердито мерил шагами комнату. Остановившись перед Рудольфом, он указал пальцем на королеву.

– Я делаю из вас негодяя? – воскликнул Запт. – Тогда что вы делаете из нашей королевы, которой служим мы все? Во что превратит ее правда, которую вы намерены разгласить? Разве я не слышал, как она приветствовала вас перед всем Штрельзау как своего любимого супруга? По-вашему, люди поверят, что королева приняла вас за своего мужа? Где королевский перстень на вашем пальце? И что делали королева и мистер Рассендилл несколько часов в доме Фрица фон Тарленхайма, пока король находился в охотничьем домике? Король и еще два человека погибли, чтобы честь королевы не пострадала. А вы собираетесь сделать так, чтобы все языки в Штрельзау сплетничали о ней и все пальцы указывали на нее с подозрением?

Рудольф не ответил. Когда Запт впервые упомянул королеву, он подошел к ней и опустил руку через спинку ее стула. Она сжала ее в своих руках. Но я видел, что лицо Рудольфа стало совсем бледным.

– А мы, ваши друзья? – продолжал Запт. – И Фриц, и Берненштейн, и я защищали вас, так же как и королеву. Если правда станет известна, кто поверит, что мы были верны королю, что мы не участвовали в обмане, а может быть, и в убийстве короля? Храни меня Бог, Рудольф Рассендилл, от щепетильности, которая не позволит мне быть верным женщине, которую я люблю, и друзьям, которые любят меня!

Я еще никогда не видел старика таким взволнованным. Его страстный призыв убедил бы меня и Берненштейна, если бы мы нуждались в убеждении. Доводы полковника казались вескими. Во всяком случае, опасность, грозящая королеве, была вполне реальной.

Внезапно поведение Запта изменилось. Он взял Рудольфа за руку и заговорил тихим, надломленным голосом:

– Не спешите отвечать «нет». Перед вами прекраснейшая в мире женщина, тоскующая по своему возлюбленному, прекраснейшая в мире страна, жаждущая своего истинного короля, и, клянусь Богом, лучшие в мире друзья, готовые назвать вас своим повелителем. Я ничего не знаю о ваших муках совести, но знаю, что король мертв, его трон пустует и судьба прислала вас сюда, чтобы вы заняли его. Ради нашей любви и чести королевы, согласитесь занять трон! Пока король был жив, я бы скорее убил вас, чем позволил это сделать. Но теперь он мертв. Прошу вас ради нашей любви и ее чести!

Не знаю, какие мысли мелькали в голове мистера Рассендилла. Его лицо было неподвижно. Когда Запт умолк, он медленно наклонился и посмотрел королеве в глаза. Охваченная надеждой на скорое счастье, любовью к Рудольфу и гордостью предложенным ему местом, она вскочила со стула и бросилась к его ногам с криком:

– Да-да, Рудольф! Ради меня!

– И вы тоже против меня, моя королева? – пробормотал он, гладя ее рыжие волосы.

 

Глава XX

Решение небес

Той ночью Запт, Берненштейн и я наполовину обезумели. Наш замысел, казалось, проник нам в кровь, став частью нас самих. Запт занялся подготовкой отчета о пожаре в охотничьем домике.

Предназначенный для журналов отчет со всеми подробностями повествовал о том, как Рудольф Рассендилл приехал посетить короля со своим слугой Джеймсом и, так как короля неожиданно вызвали в столицу, дожидался возвращения его величества, когда встретил свою судьбу. Отчет содержал также краткую биографию Рудольфа, упоминание о его семье, выражение соболезнования родственникам, которым король посылал свои глубочайшие сожаления со слугой мистера Рассендилла. За другим столом молодой Берненштейн писал, по указанию коменданта, сообщение о том, как Руперт фон Гентцау покушался на жизнь короля и как храбро защищался его величество. Якобы граф, стремясь вернуться в Руританию, убедил короля встретиться с ним, заявив, что располагает секретным документом государственной важности. Король, с его обычным пренебрежением к опасности, отправился на встречу один, но с презрением отверг условия графа Руперта. Рассерженный нелюбезным приемом, дерзкий преступник внезапно напал на короля с известным всем результатом. Граф был убит, а король, который понял, взглянув на документ, что он компрометирует хорошо известных персон, с присущим ему благородством уничтожил его непрочитанным на глазах двух человек, поспешивших ему на помощь. Я предложил несколько улучшений, и мы, поглощенные тем, как ослепить любопытные глаза, забыли о стоящих перед нами трудностях в осуществлении нашего плана. Для нас они не существовали. Запт отвечал на любые возражения, что проделанное однажды можно повторить вновь. Берненштейн и я не уступали ему в уверенности.

Мы бы хранили тайну даже ценой жизни, как хранили секрет письма королевы, который теперь должен был отправиться с Рупертом Гентцау в его могилу. Бауэра мы могли поймать и заставить молчать, да и кто стал бы слушать подобного субъекта? Ришенхайм теперь был с нами, а старуха будет держать при себе свои сомнения ради собственной безопасности. Для его родины и его народа Рудольф был бы мертв, а для всей Европы король Руритании – жив и невредим. Конечно, ему придется снова обвенчаться с королевой, но Запт не желал и слушать о затруднениях и риске в связи с находкой священника для осуществления брачной церемонии. Оставалось только убедить Рудольфа заменить короля.

Но Рудольф молчал. Призывы Запта и мольбы королевы подействовали не до конца – он колебался, но не был побежден. Но о риске и опасностях Рудольф говорил не больше нас – его останавливало не это, а чувство чести, которое вызывало отвращение к самозванству ради личных целей. В прошлом Рудольф изображал короля, служа ему, но он не хотел делать это, служа самому себе. Поэтому он оставался тверд, покуда забота о репутации королевы и любовь к друзьям не поколебали его решимость.

Тем не менее полковник Запт действовал так, словно уже заручился согласием Рассендилла, и спокойно наблюдал за подготовкой его бегства из Штрельзау. Зачем торопить Рудольфа? Каждая минута крепче запирала его в ловушке неизбежного выбора. Каждый час, когда он называл себя королем, делал для него все более невозможным носить другое имя. Поэтому Запт позволил мистеру Рассендиллу предаваться сомнениям, покуда он писал свой отчет и излагал далеко идущие планы. Джеймс выходил и входил со спокойным лицом и довольным блеском в глазах. Он сочинил историю для времяпрепровождения, а теперь она становилась реальностью. Свою роль в ней он играл без всяких колебаний.

Королева покинула нас – мы уговорили ее лечь и попытаться отдохнуть, пока все не будет решено. После мягкого упрека Рудольфа она больше не убеждала его словами, но призыв в ее глазах был сильнее любой устной мольбы. В конце концов, он вывел королеву из комнаты и поручил заботам Хельги, а вернувшись к нам, долго стоял молча. Мы тоже молчали. Запт смотрел на Рудольфа, сдвинув брови и жуя усы.

– Ну? – произнес он наконец, задав одним кратким словом великий вопрос.

Рудольф подошел к окну и какое-то время созерцал тихую ночь. На улице почти никого не было – серебристое сияние луны освещало пустую площадь.

– Я бы хотел прогуляться и подумать, – сказал он, повернувшись к нам, и добавил, когда Берненштейн вскочил, чтобы сопровождать его: – Нет. Один.

– Хорошо, – кивнул старый Запт, посмотрев на часы, чьи стрелки показывали два. – Можете не торопиться.

Рудольф посмотрел на него и улыбнулся:

– Не считайте меня простофилей, старина. Поверьте, если я решу сбежать, то сделаю это в любое время.

– Что верно, то верно, черт бы вас побрал! – усмехнулся Запт.

Мистер Рассендилл удалился, и наступило долгое время планирования. Рудольф не вышел на крыльцо, и мы решили, что он направился в сад, чтобы там продолжать борьбу с самим собой. Запт, сделав свою работу, внезапно стал разговорчивым.

– Луна, – промолвил он, указывая на окно коротким толстым пальцем, – дама, которой нельзя доверять. Правда, мне известным случаи, когда она пробуждала совесть у злодея.

– А мне – когда она усыпляла влюбленного, – усмехнулся молодой Берненштейн, поднимаясь из-за стола и зажигая сигару.

– Она способна изменить человека, – продолжал Запт. – При ее свете тихоня начинает мечтать о битве, а честолюбивый парень согласен всю жизнь просидеть в кресле. Я не доверяю ей, Фриц. Лучше бы ночь была темной.

– Что может сделать луна Рудольфу Рассендиллу? – спросил я, заражаясь настроением старика.

– Заставить увидеть на ее поверхности лицо королевы, – предположил Берненштейн.

– Или лицо Бога, – сказал Запт и тряхнул головой, словно отгоняя непрошеную мысль.

Последовала пауза. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец Запт стукнул кулаком по столу.

– Я не отступлю, – заявил он почти свирепо.

– Я тоже. – Берненштейн выпрямился.

– И я, – отозвался я.

Снова наступило молчание.

– Луна может сделать человека мягким, как губка, или твердым, как сталь, – задумчиво продолжал Запт. – Я бы чувствовал себя в большей безопасности, если бы ночь была темной. Нередко я смотрел на луну, сидя в палатке и лежа на земле, поэтому знаю, на что она способна. Благодаря луне я получал ордена, но однажды она едва не заставила меня струсить. Никогда не имейте с ней дела, Берненштейн.

– Я буду обходиться земными красотками, – отозвался лейтенант, чей переменчивый характер не позволял ему долго оставаться серьезным.

– Со смертью Руперта Гентцау ваши шансы увеличились, – мрачно заметил Запт.

В дверь постучали, и мы впустили Джеймса.

– Граф Люцау-Ришенхайм просит разрешения поговорить с королем, – сообщил слуга.

– Мы ожидаем его величество с минуты на минуту. Пригласите графа сюда, – ответил Запт, а когда Ришенхайм вошел, продолжил, указав ему на стул: – Мы говорили, граф, о влиянии луны на человеческие судьбы.

– Что вы намерены делать? Что вы решили? – нетерпеливо осведомился Ришенхайм.

– Мы не решили ничего, – отозвался Запт.

– Тогда что решил мистер… король?

– Король ничего не решает, граф. Все решает она. – Старик снова указал на луну за окном. – В данный момент она создает или уничтожает короля – не знаю, что именно. Как насчет вашего кузена?

– Вам хорошо известно, что мой кузен мертв. Пусть он покоится в мире. Не нам судить его.

– Вероятно, он об этом жалеет. Ибо мне пришлось бы отпустить его, а теперешний Судия вряд ли это сделает.

– Я любил своего кузена, – печально произнес Ришенхайм. – Многие его любили – даже слуги.

– В том числе Бауэр?

– Да. Кстати, где он?

– Надеюсь, он отправился в ад вместе со своим любимым хозяином, – буркнул Запт, понизив голос и прикрыв рот ладонью, чтобы Ришенхайм его не слышал.

– Мы не знаем, где Бауэр, – ответил я.

– Я пришел почтительно предложить свои услуги королеве, – сказал Ришенхайм.

– И королю? – осведомился Запт.

– Королю? Но король умер.

– Следовательно, «да здравствует король!» – вмешался молодой Берненштейн.

– Если в стране должен быть король… – начал Запт.

– Неужели вы на это решитесь? – возбужденно прервал Ришенхайм.

– Решать ей. – И полковник опять указал на луну.

– Но она чертовски тянет с решением, – заметил лейтенант.

Какое-то время Ришенхайм сидел молча. Его лицо было бледным, а когда он заговорил, голос дрожал. Но слова были достаточно решительными:

– Я вручил мою честь королеве и буду служить ей даже в этом, если она прикажет мне.

Берненштейн подошел к нему и стиснул его руку.

– Вот это мне нравится! – воскликнул он. – И к черту луну, полковник!

Едва он умолк, как дверь открылась и, к нашему удивлению, вошла королева. За ней следовала Хельга, чьи испуганные глаза словно заявляли, что она пришла сюда против своей воли. На королеве был длинный белый халат; ее волосы, перевязанные лентой, свободно опускались на плечи. Не обращая внимания на остальных, она сразу направилась ко мне.

– Я снова видела этот сон, Фриц! – возбужденно заговорила королева. – Хельга убедила меня лечь, и так как я очень устала, то сразу заснула. Во сне я видела его так же четко, как вижу вас. Все называли его королем, как сегодня, но не выкрикивали приветствия, а смотрели на него с печальными лицами. Они говорили очень тихо, и я слышала только слово «король». А он лежал неподвижно на чем-то, покрытом тканью, – я не могла разглядеть, что это. Его лицо было бледно, и он выглядел как мертвый. Где он, Фриц?

Она отвернулась от меня, и ее тон внезапно изменился:

– Куда он ушел? Почему вы не рядом с ним? Вы должны оберегать его от опасности и быть готовыми пожертвовать ради него жизнью. Право, господа, вы пренебрегли вашим долгом!

Казалось, в ее словах было мало логики. Вроде бы никакая опасность не угрожала мистеру Рассендиллу. К тому же он не был нашим королем, как бы нам ни хотелось видеть его таковым. Тем не менее мы восприняли упрек как заслуженный и виновато склонили головы.

– Он сам захотел прогуляться в одиночестве, мадам, – попытался оправдаться Запт, – и приказал нам оставаться здесь. Разве мы были не правы, повиновавшись ему?

– Повиновавшись? Да, вы не могли пойти с ним, если он запретил это. Но вы должны были следовать за ним и держать его в поле зрения.

Королева говорила с гордым и презрительным видом, но внезапно протянула ко мне руки и произнесла прежним тоном:

– Где он, Фриц? Он в безопасности? Найдите его!

– Я найду его, мадам, если он поблизости, – ответил я, тронутый ее мольбой до глубины души.

– Он не мог уйти дальше сада, – проворчал старый Запт, сердясь на королеву, на Рудольфа и на луну, которая слишком долго решала, делать его королем или нет.

– Тогда давайте поищем его там! – воскликнула королева. – Вы позволили ему идти в сад одному?

– Что ему может там повредить? – буркнул Запт.

Королева не слышала его, так как вышла из комнаты вместе с Хельгой. Мы последовали за ними. Сердитый Запт шел позади – я слышал его ворчание, когда мы спускались по лестнице и шли по широкому коридору к маленькой гостиной с окнами в сад. Слуг нигде не было, но мы встретили ночного сторожа, и Берненштейн отобрал у него фонарь.

В комнате было темно. Но за окнами луна ярко освещала гравиевую аллею, аккуратные клумбы и большие деревья. Королева направилась к одному из французских окон. Я открыл его и встал рядом с ней. Воздух был напоен ароматами, а ветерок приятно охлаждал лицо. Я видел, как Запт занял место по другую сторону от королевы. Моя жена и остальные держались позади, стараясь что-то разглядеть между нашими плечами.

В лунном свете, у дальней стороны широкой террасы, возле ряда высоких деревьев у ее края, мы увидели Рудольфа Рассендилла, медленно шагающего взад-вперед, заложив руки за спину и глядя вверх на вершительницу его судьбы, которая должна была превратить его в короля или в беглеца из Штрельзау.

– Вот он, мадам, – сказал Запт. – Как видите, он в безопасности.

Королева не ответила. Мы тоже молчали, наблюдая, как Рудольф размышляет над вопросом, который едва ли когда-нибудь вставал перед обычными людьми. Но я мало что мог прочесть на его лице, ярко освещенном, придававшим чертам неестественную резкость на фоне темной листвы.

Я слышал частое дыхание королевы и видел, как она расстегнула душивший ее воротник. Свет фонаря был слишком тусклым, чтобы привлечь внимание мистера Рассендилла. Он боролся с судьбой, не ведая о нашем присутствии.

Внезапно у Запта вырвался негромкий возглас. Он жестом подозвал Берненштейна. Молодой лейтенант передал фонарь коменданту, который поставил его возле оконной рамы. Королева не замечала ничего, кроме своего возлюбленного, но я видел, что привлекло внимание Запта. На краю деревянной панели и у замка виднелись царапины и вмятины, как будто кто-то недавно пытался взломать окно ножом. Любой мелочи было достаточно, чтобы встревожить нас, и лицо коменданта выражало подозрение. Кто мог пытаться проникнуть во дворец? Это не был опытный взломщик, у которого наверняка нашлись бы инструменты получше.

Но наше внимание снова отвлекли. Рудольф внезапно остановился и посмотрел сначала на небо, а потом на землю у своих ног. Спустя секунду он тряхнул непокрытой головой – я видел, как мелькнули темно-рыжие волосы, – словно человек, решивший мучившую его проблему. Мы поняли, что вопрос получил ответ. Теперь Рудольф был либо королем, либо беглецом. Небесная дама вынесла свое решение. Я почувствовал, как выпрямилась стоящая рядом королева, как напряглась рука Ришенхаймма, касающаяся моего плеча. Запт молча кусал ус. Мы придвинулись ближе друг к другу. Бросив взгляд на королеву и на меня, Запт шагнул через окно на гравий. Он собирался подойти к Рудольфу и узнать ответ, дабы наконец прекратить нестерпимую пытку ожидания. Но королева не смотрела на него – ее глаза по-прежнему были устремлены на мистера Рассендилла, а мысли поглощены им, ибо ее счастье зависело от принятого им решения, заставившего его остановиться. Я часто представляю себе Рудольфа, стоящего там, – высокого, стройного и величавого, каким воображение рисует великих монархов прошлого, о которых читаешь в книгах.

Шаги Запта захрустели по гравию. Рудольф услышал их и обернулся. Увидев Запта и меня, стоящего позади, он улыбнулся, но не двинулся с места, а протянул обе руки к коменданту и положил их ему на плечи. Я видел, что Рудольф принял твердое решение, которое принесло покой его душе. Если он намеревался стать королем, то пошел бы до конца, не оглядываясь назад, а если выбрал другой вариант, то удалился бы без колебаний. Дыхание королевы смолкло, она застыла как статуя, но Ришенхайм нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Ну? – резко осведомился Запт. – Каков ответ? Назад или вперед?

Рудольф смотрел ему в глаза. Ему было достаточно произнести одно слово. Королева схватила меня за руку – казалось, у нее подгибались ноги и она бы упала без моей поддержки. В тот же момент из-за темной линии деревьев позади мистера Рассендилла выскочил какой-то человек. Берненштейн испуганно вскрикнул и ринулся вперед, отстранив стоящую у него на пути королеву и выхватив из ножен тяжелую кавалерийскую саблю, входившую в униформу гвардейских кирасиров. Я видел, как она блеснула в лунном свете, но ее блеск померк в более яркой и краткой вспышке. В тихом саду грянул выстрел. Не отпуская плечи Запта, мистер Рассендилл медленно опустился на колени. Запт выглядел парализованным.

– Господи, это же Бауэр! – крикнул Берненштейн.

В следующий момент он уже был у деревьев. Убийца выстрелил снова, но промахнулся. Мы видели, как сабля блеснула над головой лейтенанта и со свистом опустилась на голову Бауэра, который рухнул наземь, как бревно, с раздробленным черепом. Королева упала на руки Ришенхайма. Я побежал вперед и опустился на колени рядом с мистером Рассендилом. Увидев меня, он отпустил Запта и прислонился ко мне, склонив голову на мою грудь и шевеля губами, но, казалось, не мог говорить. Выстрелив Рудольфу в спину, Бауэр отомстил за любимого хозяина и отправился следом за ним.

Дворец внезапно ожил. Ставни и окна открывались одни за другими. Наша группа была четко видна в лунном свете. Вскоре послышался быстрый топот ног, и нас окружили офицеры и слуги. Берненштейн стоял рядом со мной, опираясь на свою саблю. Запт молчал – его лицо было искажено ужасом и горем. Глаза Рудольфа были закрыты.

– Какой-то человек стрелял в короля, – невразумительно пояснил я.

Рядом я увидел Джеймса – слугу мистера Рассендилла.

– Я послал за врачами, ваша милость, – сказал он. – Давайте внесем его внутрь.

Джеймс, Запт и я подняли Рудольфа и понесли его через гравиевую площадку в маленькую гостиную. Мы прошли мимо королевы. Она опиралась на плечо Ришенхайма и держала за руку мою жену. Позади я услышал голос Берненштейна: «Подберите этого парня и унесите его с глаз долой». Потом он вошел в комнату, отогнав толпу. Следом появилась королева, которую все еще поддерживал Ришенхайм.

– Рудольф! Рудольф! – тихо шептала она.

Он открыл глаза и улыбнулся. Королева опустилась на колени и поцеловала его руку.

– Скоро придет врач, – сказал я.

Рудольф перевел взгляд с королевы на меня, снова улыбнулся и покачал головой. Я отвернулся.

Когда прибыл врач, Запт и я помогли ему с осмотром. Королеву увели. Обследование было недолгим. Потом мы отнесли Рудольфа на ближайшую кровать в комнате Берненштейна. Все это время мы не задавали вопросов доктору, и он ничего не сообщал нам. Вопросы были излишни – мы все видели умирающих раньше, и выражение лица Рудольфа было нам хорошо знакомо. Пришли еще два или три врача – самых знаменитых в Штрельзау, – которых срочно вызвали, но их с таким же успехом можно было оставить спать в своих постелях. Несколько минут медики тихо переговаривались в дальнем углу комнаты. Джеймс приподнял голову хозяина и дал ему воды. Рудольф пил с трудом. Потом я увидел, как он слегка сжал руку Джеймса, чье лицо потемнело от горя. Но когда его хозяин улыбнулся, он заставил себя улыбнуться в ответ.

– Ну, господа? – спросил я, подойдя к врачам.

– Король может прожить еще час, граф Фриц. Может быть, вам послать за священником?

Я отошел назад к Рудольфу Рассендиллу. Его глаза спрашивали меня. Он был настоящим мужчиной, и я не стал его обманывать.

– Они думают, что у вас есть еще час, Рудольф, – сказал я, наклонившись.

Он беспокойно дернулся, не то от боли, не то протестуя, потом произнес медленно и тихо:

– Тогда пусть уходят.

На вопрос о священнике Рудольф покачал головой.

Я вернулся к врачам и спросил, можно ли сделать что-нибудь еще. Они ответили отрицательно. Я отправил их в соседнюю комнату, оставив только одного, который сел поодаль от кровати Глаза Рудольфа снова закрылись. Старый Запт, не произнесший ни слова после выстрела, повернул ко мне изможденное лицо.

– Нам лучше привести королеву, – хрипло сказал он. Я кивнул.

Запт вышел, а я остался с Рудольфом.

Подошел Берненштейн и поцеловал ему руку. Молодой лейтенант, проявивший столько бесшабашной удали во время этих событий, теперь упал духом – по его лицу текли слезы. Я и сам был готов заплакать, но не мог сделать это в присутствии мистера Рассендилла. Он улыбнулся Берненштейну и спросил меня:

– Она придет, Фриц?

– Да, государь, – ответил я.

Рудольф оценил это обращение. В его потускневших глазах блеснула усмешка.

– Значит, еще час, – пробормотал он, откинувшись на подушки.

Вошла королева – спокойная, величавая и с сухими глазами. Мы отошли в сторону, и она опустилась на колени у кровати, взяв обеими руками руку Рудольфа. Вскоре рука шевельнулась, и королева, понимая его желание, положила ее себе на голову. Последний раз Рудольф погладил блестящие волосы, которые так любил. Поднявшись, королева поцеловала его в губы. Казалось, Рудольф заговорил с ней, но мы не услышали ни слова.

Доктор, приблизившись к кровати, нащупал у умирающего пульс и отошел, плотно сжав губы. Внезапно к Рудольфу словно вернулись силы. Он приподнялся в кровати и четко произнес:

– Так решил Бог. Я пытался поступать правильно. Запт, Берненштейн и Фриц, пожмите мне руку. Нет, не целуйте ее – с притворством покончено.

Мы выполнили его просьбу. Рудольф взял королеву за руку. Она снова поняла его желание и поднесла руку к его губам.

– В жизни и в смерти, моя королева, – пробормотал он и уснул навеки.

 

Глава XXI

Сон сбывается

Нет особой надобности – а у меня и особого желания – задерживаться на том, что последовало за смертью мистера Рассендилла. Планы, составленные нами с целью обеспечить безопасность его пребывания на троне, сослужили службу и после его смерти. Губы Бауэра были сомкнуты навсегда, а старуха была так напугана, что не стала бы даже намекать кому-либо на свои подозрения. Ришенхайм оставался верен клятве, данной им королеве. Пепел охотничьего домика надежно хранил тайну, и никто ничего не заподозрил, когда обугленное тело, названное останками Рудольфа Рассендилла, было похоронено на кладбище города Зенды рядом с могилой лесника Герберта. Мы с самого начала отказались от мысли доставить тело короля в Штрельзау и заменить им тело мистера Рассендилла. Трудности такого предприятия выглядели почти непреодолимыми, и нам в глубине души не хотелось их преодолевать. Рудольф Рассендилл умер как король и как король лежал во дворце в Штрельзау, когда новость о его убийстве сообщником Руперта Гентцау ужаснула весь мир. Наша задача была облегчена страшной ценой: многие могли бы усомниться в живом, но никто не сомневался в мертвом, а подозрения, которые могли скопиться вокруг трона, умерли у ворот склепа. Король был мертв. Кто стал бы спрашивать, действительно ли он лежит в гробу в огромном зале дворца в Штрельзау, или же скромная могила в Зенде хранит кости последнего мужского представителя династии Эльфбергов? В гробнице вместе с усопшим исчезают все вопросы и сомнения.

Весь день люди проходили через зал, где на помосте, увенчанном короной и королевским штандартом, лежал Рудольф Рассендилл. В почетном карауле стояли офицеры высшего ранга, а в соборе архиепископ служил мессу за упокой его души. Он лежал там уже три дня – сейчас наступил вечер третьего – а завтра рано утром должны были состояться похороны. На маленькой галерее над помостом стояли я и королева Флавия. Мы оба смотрели вниз на спокойное лицо умершего. Он был облачен в белый мундир, в котором короновался, а грудь пересекала по диагонали лента ордена Алой розы. В руке была настоящая алая роза – свежая и ароматная. Флавия сама поместила ее там, чтобы даже в смерти Рудольфа сопровождал дар ее любви. Мы оба молчали, наблюдая за потоком людей, пришедших возложить венок или в последний раз увидеть лицо короля. Я видел, как девушка опустилась на колени у помоста, потом поднялась и отошла, рыдая, оставив в гробу маленький веночек. Это была Роза Хольф. Другие женщины тоже плакали, а мужчины кусали губы, проходя мимо. Появился бледный и расстроенный Ришенхайм, а Запт весь долгий день стоял неподвижно у помоста с обнаженной саблей, глядя перед собой.

Мы слышали отдаленный гул голосов. Королева положила ладонь на мою руку.

– Сон сбывается, Фриц, – сказала она. – Люди, убитые горем, называют его королем, но он не слышит и не реагирует, даже когда я называю его своим королем.

Подчиняясь внезапному импульсу, я повернулся к ней и спросил:

– Что он решил, мадам? Стал бы он королем?

Королева слегка вздрогнула.

– Он не сказал мне, и я об этом не думала.

– Тогда о чем он говорил, мадам?

– Только о своей любви, Фриц, – ответила она.

Когда человек умирает, любовь значит для него больше, чем королевство, но, думаю, для Рудольфа Рассендилла она значила больше и при жизни.

– Только о великой любви ко мне, – повторила королева. – И моя любовь привела его к смерти.

– Он не отказался бы от нее даже ради жизни, – сказал я.

– Да, – прошептала она и протянула к возлюбленному руки через парапет галереи. Но он лежал неподвижно, не обращая на нее внимания. Все как во сне…

Этим вечером Джеймс покинул нас и своего мертвого хозяина. Он отправился в Англию, чтобы сообщить устно – ибо мы не осмелились ничего написать – правду о короле Руритании и мистере Рассендилле графу Берлсдону, брату Рудольфа, который и поныне является единственным человеком, кроме нас, знающим эту правду. Выполнив свою миссию, Джеймс вернулся в Руританию, чтобы поступить на службу к королеве, где состоит до сих пор. Он рассказал нам, что лорд Берлсдон, услышав эту историю, долго молчал, а затем промолвил:

– Рудольф поступил правильно. Когда-нибудь я посещу его могилу. Передайте ее величеству, что, если ей понадобится помощь Рассендилла, я всегда к ее услугам.

Именно такого предложения следовало ожидать от человека, носящего фамилию Рудольфа, но думаю, королеве достаточно тех скромных услуг, которые оказываем ей мы. По мере сил мы стараемся облегчить ее бремя. Ибо теперь она правит Руританией одна – последняя из Эльфбергов. Ее единственная радость – говорить о мистере Рассендилле с теми, кто знал его, а единственная надежда – когда-нибудь встретиться с ним снова.

Мы торжественно похоронили Рудольфа в склепе королей Руритании, находящемся в соборе Штрельзау. Он покоится там среди принцев дома Эльфбергов. Думаю, что, если мертвые что-то знают о происходящем в этом мире, они с гордостью называют его братом. В память о нем воздвигнут величественный монумент, который люди именуют мемориалом короля Рудольфа. Приходя туда, я вспоминаю все происшедшее во время обоих визитов мистера Рассендилла в Руританию. Я оплакиваю его, как оплакивают великого вождя и верного товарища, и не желал бы ничего лучшего, чем служить ему до конца дней. Но я служу королеве и, таким образом, исполняю свой долг и перед ее возлюбленным.

Времена меняются для всех нас. Бурный поток молодости сменяется спокойным течением. Запт уже глубокий старик; мои сыновья подрастают и скоро смогут сменить нас на службе королеве Флавии. Но память о Рудольфе Рассендилле для меня так же свежа, как в день его смерти, а сцена гибели Руперта Гентцау часто встает перед моим мысленным взором. Возможно, когда-нибудь вся история станет общеизвестной, и люди смогут судить о ней. Лично мне теперь кажется, что все кончилось хорошо. Не поймите меня превратно – мое сердце по-прежнему скорбит о потере Рудольфа. Но мы спасли доброе имя королевы, а смерть избавила ее возлюбленного от слишком трудного выбора между двумя альтернативами – одна наносила урон его чести, а другая угрожала чести королевы Флавии. Мысли об этом уменьшают мой гнев по поводу смерти Рудольфа, хотя не могут уменьшить мое горе. До сего дня мне неизвестен его выбор, но он этот выбор сделал, так как его лицо было спокойным и безмятежным.

Сейчас я снова отправлюсь к памятнику и возьму с собой младшего сына – десятилетнего мальчика. Он уже достаточно подрос, чтобы мечтать о службе королеве, а также любить и почитать того, кто спит в склепе и был при жизни самым благородным человеком из всех, кого я знал.

Я расскажу мальчику то, что могу рассказать о храбром короле Рудольфе, о том, как он любил и сражался и как превыше всего на свете хранил честь королевы и свою собственную. Мальчику пора извлечь уроки из жизнеописания мистера Рассендилла. И когда мы будем стоять там, я переведу на его родной язык – ибо плутишка куда больше любит своих оловянных солдатиков, чем латынь, – надпись, которая по приказу королевы высечена на гробнице ее возлюбленного:

«Рудольфу,

кто недавно царствовал в этом городе

и вечно будет царствовать в моем сердце.

Королева Флавия».

Я объяснил сыну смысл надписи, и он прочитал ее по-латыни – сначала запинаясь, потом без ошибок – своим свежим юным голосом:

«Rudolfo

Qui in пас civitate nuper regnavit

In corde ipsius in aeternum regnat.

Flavia Regina».

Я почувствовал, как дрогнула его рука, и он посмотрел на меня.

– Да хранит Бог королеву, отец, – сказал мой сын.