А из Геленджика мы, знаете, как уезжали?
Не, я уверена, что многие помнят — приезжаешь на юг и на второй день идешь к билетным кассам. Записываться в очередь на обратные билеты. А потом, вместо того чтобы лежать ленивым тюленем на пляже или плавать быстрой наядой в море, ходишь два раза в день по этой ужасной жаре к кассам, толкаешься там в потной толпе, чтобы на свою фамилию, выкрикнутую громким голосом, тоже выкрикнуть изо всех сил: «Здесь!!!»
И так вот ходишь недели полторы-две. Одно счастье — раньше на юг на неделю не ездили. Уж как минимум дней на двадцать. Но все равно — удовольствие ниже среднего.
Когда мы приехали в Геленджик (с Иркой и маменькой, знамо дело), то во второй, как и положено, день решили прошвырнуться до билетных касс. Гуляем так себе по набережной — еще не потыканные локтями и с непотоптанными ногами. И до касс таки догуляли.
Перед кассами клубились люди, потому что мы подошли примерно к началу вечерней поверки. Они волновались, переступали с ноги на ногу, вытягивали шеи. Мы тоже стали клубиться, вытягивать шеи и искать человека с тетрадкой, в которую мы и должны были записаться. Нашли — дюжий мужчина сжимал в руках засаленный канцелярский предмет с обтрепанными листами и вложенной в него шариковой ручкой.
Ручка от усталости оставляла на бумаге жирные фиолетовые плевки. Но нас записала. Последними в список.
Народ в очередной раз взволновался, но в помещение кассы по-прежнему никто не входил, хотя кассирша уже подошла к стеклянным дверям и отодвинула щеколду.
Подходы к двери защищал, как танк на Курской дуге, тот самый мужик с тетрадкой. Он торжественно уместил ее на руке и начал зачитывать.
— Сидоров!
— Тут!
— Иванов!
— Я!
— Колобородько!
— … (Тишина.)
— Колобородько! (Еще громче.)
— … (Тишина.)
— Вычеркиваю!
(И фиолетовая ручка смачно заплевывает опальную фамилию.)
— Агеева!
— Я за нее!
— Дулин!
— Здесь!
Тут мужик запускает названных в кассу и продолжает перекличку. Будущие пассажиры топчутся и потеют. Так продолжается минут пять, и вдруг мужик кричит:
— Подошла моя очередь, у кого тут громкий голос?
— У меня! — командирским скандированием отвечает на эту провокацию маменька Людмила Ивановна и перехватывает у мужика тетрадку.
Следующие десять минут мы с Иркой смотрим на маменьку как на ненормальную, потому что уже можно было бы и сбегать за мороженым (список-то охренительно длинный, а мы в самом конце), а она продолжает громко и четко называть фамилии и запускать очередников в кассу.
И тут…
— У кого тут громкий голос? — вопрошает Л. И. — Моя очередь подошла!
— Это я! — отзывается какой-то дядька, и Людмила Ивановна, никем не схваченная за руку, проникает в помещение кассы.
Еще через десять минут мы, совершенно обалдевшие, рассматриваем обратные билеты — два нижних и одно верхнее. Не у туалета.
Ведь главное в женщине что? Ну уж не ум, конечно. А хитрость и умение приспособиться к обстоятельствам.
Ну, учеба шла-шла, да и закончилась. Неожиданно оказалось, что выпускные экзамены уже завтра. А мою неокрепшую душу стали волновать, кроме бытовых, еще и философские вопросы. Вот например — внешний вид.