Мы сидели в беседке и играли. Сначала в преферанс, потом на гитаре. Нет, конечно, на гитаре играли не все, а только один представитель нашей замечательной компании. А вот пели все, потому что, хоть вокруг было и темно, хоть глаз коли, время еще позволяло.
А мы — это я, Ленка и замечательная компания студентов из Тулы.
Вечер пах магнолией и сортиром, дорога, идущая вдоль дома, была второстепенной, поэтому ни один даже самый замухрыжистый фонарь на ней не горел. Конечно, у каждого домовладельца висел осветительный прибор на воротах, но экономика должна быть экономной.
Круг света от лампочки, висящей посреди потолка беседки, охватывал метра два территории в диаметре, а потом проигрывал в борьбе с настоящей южной ночью. Поэтому и цикады вели себя совершенно разнузданно.
Беседка, в которой мы тусовались, стояла почти прямо на «Аллее любви» и в непосредственной близости от сортиров МЖ и ЖМ. Ну, тех, которые без защелок. И идти в них совершенно не хотелось.
В то же время арбуз, съеденный после ужина, уже давал о себе знать.
Ну, мы же порядочные, поэтому по очереди, озвучив свои намерения, взяв с собой коробок спичек, отправлялись отдавать долг.
А в компании нас, напомню, десять человек. А посещение сортира со спичками, с открывающейся дверью, да еще и дышать там надо было через раз, как и во всех южных толчках, — дело небыстрое. Не тридцать секунд.
Поэтому те, чья очередь оказалась не первой, не второй и даже не третьей, — потихонечку начинали нервничать.
Тут одна из тульских девчонок говорит:
— Все, больше не могу. Пойду исполнять этюд «Выхожу одна я на дорогу».
И пошла на дорогу, под деревце грецкого ореха, которыми та дорога была обсажена с двух сторон.
Мы ее отговаривали — нехорошо, мол, да и вообще — люди еще вовсю шастают, кто-то с дискотеки, кто-то на кораблике катался, кто-то просто по набережной гулял — теперь возвращаются.
А она нам:
— Да я тихонечко, никто и не заметит.
И пошла.
Ну, мы думаем, правда никто не заметит. А облегченное журчание мы сейчас заглушим какой-нибудь элегической песенкой хором.
И запели: «В полях под снегом и дождем, мой бедный друг, мой бе-едный друг…»
И тут раздается дикий вопль. Не скажу, что девичий, плавно переходящий в женский, но типа того. Тут все хозяева на улице как кинулись свои фонари над калитками включать.
Дорога осветилась, как Невский проспект в праздничном убранстве.
Из каждого дома на крик выбежало по 10–15 человек, создав приличествующую случаю толпу.
Под прелестным ореховым деревцем стояла наша подруга с безумными глазами и в спущенных штанах. Слава богу, была не в шортах, а в сарафане.
А у ее ног даже с более безумными глазами сидел крупный такой, кормленый еж.
Он настолько обалдел от попыток сначала его раздавить, потом утопить и еще и контрольно оглушить, что с места двинуться уже не мог.