Такого просто не могло быть, чтобы балаган по прибытии в тот же вечер был готов к приёму публики. Тем не менее, ценой небольших хлопот и времени меньшего, чем требуется, чтобы достать и разложить стол для пикника, балаган со всей мишурой, с тридцатью аттракционами, палатками, каруселями и выставками горел огнями и был готов открыться. Никто не мог объяснить, как они это сделали; так получилось, что двести пятьдесят граждан, собравшиеся на станции, в это время смотрели в другую сторону. Все одновременно подскочили от неожиданности, когда за их спинами заиграла каллиопа, обернулись и почти одинаково сказали «О-о-о-о-о!» Кто-то на одну «о» поменьше, кто-то на один восклицательный знак побольше.

— Специальное предложение в честь открытия! — крикнул высокий бледный брюнет с соответствующей харизмой, в то время как его брат, долговязый блондин с бледным лицом, который, казалось, всегда употреблял улыбку только в качестве оружия, стоял позади, сложа руки. — Вход бесплатный!

Честные граждане Пенлоу-на-Турсе были воспитаны на истине, что отказываться от подарка неприлично, поэтому вежливо встали в очередь под разноцветную полированную деревянную арку с лампочками. Барроу шёл вместе со всеми, пока не оказался прямо под аркой и посмотрел вверх. На секунду ему показалось, что там написано «Оставь надежду, всяк сюда входящий», но в следующий момент она уже точно гласила о том, как тут, там и повсюду разные коронованные особы называли этот балаган идеальным досугом для тех, у кого от роду богатые родители и бедная наследственность, — в некоторых углах провинции это якобы считалось хорошей рекламой. Барроу решил, что ему показалось, но его подсознание пыталось что-то ему сказать. Он вошёл внутрь, предупреждённый и вооружённый.

Йоханнес Кабал, некромант и, поневоле, балаганщик, смотрел на толпу и заметно нервничал. Сегодня был их предпоследний вечер, и дела шли… как-то не так. Он не мог понять, что именно было не так. Толпа держалась плотно и переходила от палатки к карусели, от карусели к аттракциону, как огромная семья. Кроме непрерывной игры каллиопы и бодрых выкриков зазывал не было слышно ни звука. Люди просто останавливались, смотрели и шли дальше. Маленькая сенсация произошла, когда кто-то купил у лотка сахарное яблоко.

— Что с ними такое? Я думал, что я теперь буду героем. Почему они такие подозрительные?

Рядом появился Хорст, хотя секунду назад его определённо здесь не было.

— Они побаиваются. Может я и дал им объяснение ситуации, но это не значит, что оно пришлось им по нраву. Это место напоминает им, что случилось нечто недоброе, нечто необъяснимое, из ряда вон выходящее. Посмотри правде в глаза, Йоханнес. Сомневаюсь, что здесь происходило что-нибудь необычное с тех пор, как давным-давно какой-то прохожий крестьянин подумал, что неплохо бы основать город на этом месте. Видел, сколько шуму подняли из-за сахарного яблока? Продавай мы заливное из язычков жаворонка, они и то так не удивились бы. Возможно, здесь нас ждёт неудача.

— Неудачи быть не может. Это последняя остановка. Две души. Нужнодобыть две души, или вся эта затея — пустая трата времени.

— И девяноста восьми душ.

— Девяноста девяти. Мы поспорили на мою жизнь.

Хорст резко на него посмотрел.

— Что? Ты ничего об этом не говорил!

— Как это ни странно, но я не любитель распространяться о подобных вещах. Какая разница? Если я не верну себе душу, то не смогу продолжать исследования.

— За тобой тянется след из метафизических катастроф, ты превратил невесть во что свою жизнь, мою жизнь, жизнь всех тех, кого ты сгубил за восемь лет и тридцать семь дней, что я проторчал на кладбище, а теперь решил замолвить словечко ещё за сотню? И ради чего?

— Сам прекрасно знаешь.

Хорст в бессилии покачал головой:

— Нет, не знаю. — Он начал трясти пальцем перед лицом брата. — Я раньше знал. Я тебе даже симпатизировал, такой я идиот, и видишь, что со мной стало? А ради чего теперь? Я не знаю. Думаю, и ты не знаешь. Ты продолжаешь жить так только потому, что если бы ты остановился и спросил себя: «Как же так, Йоханнес, почему я стал для всех распоследней сволочью?» — думаю, ты не смог бы дать себе честный ответ.

Кабал разозлился и откинул руку Хорста в сторону.

— Плевал я, что ты там думаешь. Мне в высшей степени безразлично твоё мнение.

Хорст пожал плечами.

— Отлично. Покуда мы понимаем друг друга.

— Нет, мы друг друга не понимаем. Уж тебе меня точно не понять. Ты никогда ни к чему не стремился в жизни. Тебе не понять, что такое отдать чему-то всего себя. Тебе не понять, что значит засыпать и просыпаться с одной и той же мыслью, которая не идёт из головы.

— Это не самоотдача.

— А что же?

— Одержимость.

— Вот как ты пытаешься понять меня? Ярлык повесил. Что и следовало ожидать.

— Это не ярлык. Взгляни на себя. О, боги, Йоханнес, ты же врачом собирался стать! Хотел помогать людям!

— Врачи. Мошенники и шарлатаны. Лишь пытаются отогнать тьму, а если не получится, у них всегда наготове пара оправданий. Им не хватает то ли ума, то ли духу, чтобы вновь вернуть свет. Но не мне. Не мне! Я буду Прометеем современности, что бы ни пришлось делать, какими бы тёмными делами не пришлось заниматься, чтобы постигнуть тайну.

— А что, если никакой тайны нет? Что, если это за рамками понимания смертных? Что тогда? Что будешь делать?

— Должна быть, — ответил Кабал. При этом он выглядел очень старым и уставшим. — Должна быть.

Хорст взял младшего брата за плечи.

— Послушай, у нас есть двадцать четыре часа — даже меньше, учитывая светлую часть суток — но время есть. Можно придумать выход. — Кабал непонимающе заморгал. — В этих контрактах всегда где-нибудь да найдётся лазейка. Должно быть, это традиция. Сожжём контракты, освободим тебя от пари, а затем отыщем лазейку в договоре, что ты подписал, продав душу.

— В моём договоре нет никакой лазейки, — сказал Кабал. — Я отказался от души в обмен на основы некромантии.

— И это всё?

— Не знаю. Мне нужна была «тайна жизни после смерти» — всё как обычно.

— Ты попросил именно это?

— Что-то вроде того.

— Тогда всё просто! Разве не понимаешь? Ты хотел узнать тайну жизни после смерти, а получил пару формул, которые позволяют тебе возвращать людей к жизни жалкими подобиями тех, кем они были. Тебе ещё пришлось выполнить большую часть работы, чтобы этому научиться. Они не смогли выполнить свою часть сделки!

— Ты просто придираешься к определениям.

— Да ладно тебе! Думаешь, Сатана упустил бы такую возможность, если бы ситуация была обратной?

— Какой мне прок от его души?

— Я не это имею в виду. Он у нас в руках. Это философское минное поле!

Кабал на мгновение представил себе, как Аристотель неожиданно исчезает в огненном облаке посреди чистого поля, а Декарт и Ницше с ужасом это лицезреют. Он взял себя в руки.

— Меня ведь наделили силой использовать формулы. Вот и вся выгода.

— Это тебя ни к чему не привело. Брось эту затею. Начни заново.

— Я… я не знаю.

Он прикинул, сколько исследований понадобится, чтобы нагнать потерянное в схватке с дьяволом время. По всему выходило, что немало.

— Йоханнес. Сделай это. В качестве искупления.

Хорсту Кабалу казалось, что его брат, Йоханнес, выглядит так же, как и в шестилетнем возрасте, когда у него умерла собака. Та же оцепенелая неспособность осознать что произошло. Йоханнес Кабал посмотрел на пол, на ночное небо и, наконец, на брата. Он выглядел растерянным.

— Я не знаю, — прошептал он.

Хорст раскрыл объятия. Он не обнимал младшего брата с тех пор, как тот был ребёнком. Они никогда не были близки, а когда Кабал признался, что ненавидел Хорста, стало ясно почему. Но даже сейчас, даже в этом месте, кровь, как и раньше, гуще воды.

— Эй! Босс! — из ниоткуда появился Кости. За мгновение, что Хорст переводил взгляд с Йоханнеса Кабала на мистера Костинза и обратно, его брат испарился — на его месте стоял Кабал, некромант.

— Что? — бросил Кабал.

— Мне кажется, у нас клиент, — сказал Кости, широко улыбнувшись.

Хорст вздохнул. Момент упущен. До сих пор непринуждённая улыбка и добродушие мистера Костинза ему даже нравились. До сих пор было очень легко забыть, что он всего лишь частичка Ада, которую принесли на Землю и одели в шляпу. Эта улыбка изменила всё. Речь шла о том, чтобы забрать чью-то душу — и это был повод для радости.

— Где?

— В зале с автоматами. Она там просто торчит без дела, да и выглядит очень даже несчастно. У нас наверняка для неё что-нибудь найдётся.

— В зале с автоматами? В кои-то веки это место оправдало затраты.

Кабал зашагал вперёд, Костинз за ним. Хорст растворился в воздухе и прибыл раньше них.

Зал игровых автоматов неизменно служил отличной приманкой для людей, жаждущих избавиться от лишней мелочи, а вот в сборе душ проявлял себя слабо. Сейчас, как и всегда, он был забит детишками и подростками, что играли в багатель и одноруких бандитов, мерялись силой с медной рукой, и созерцали жутковатые сценки в механических вертепчиках. Хорст лихорадочно смотрел по сторонам. Они скоро дойдут, и он потеряет свой шанс увести отсюда потенциальную жертву. Люди вокруг мешали ему передвигаться на большой скорости, и ему приходилось тактично проталкиваться через толпу. Он не видел никого, кто бы подходил по описанию, пока орава подростков не бросила попытки достать мягкую игрушку из автомата и не отошла. Девушка. Наверное, ей даже двадцати нет. Хорст редко видел, чтобы горе так сильно отпечатывалось на лице. Её окружали люди, но не касались её — несчастье было почти что материальным. И ей, должно быть, казалось, что они умышленно его избегают. Хорст решительно двинулся сквозь толчею.

— Прошу прощения, мадам.

Он стоял рядом с ней. Она подняла взгляд. Столько ночей без сна. Столько ночей в слезах. Он посмотрел в сторону входа. Видно было, как приближаются его брат и Кости. У него не оставалось времени на изысканные манеры и даже на то, чтобы зачаровать её и вывести оттуда.

— У вас несчастный вид. Могу я чем-то помочь?

Она лишь слабо, неуверенно улыбнулась.

— Меня зовут Хорст Кабал. Я один из владельцев. Невыносимо видеть, как кто-то…

Кабал и Костинз были уже почти у входа.

— Слушай, что стряслось? Может, деньгами помочь? У нас денег полно, не знаем, куда девать. Дам столько, сколько нужно.

Её улыбка поникла, она растерялась. Времени больше нет. Он наклонился и шепнул ей на ухо:

— Делай, что хочешь, только не поддавайся искушению. Обещаешь?!

Он выпрямился, она непонимающе на него смотрела.

— Не поддавайся, — еле слышно повторил он, и пропал.

Кабал осмотрел помещение. Полным-полно женщин, которые то ли и вправду горевали, то ли следуя моде, делали невыразительное лицо. Если он когда и обладал способностью заметить горе, она давно уже атрофировалась от нечастого использования.

— Кто? — спросил он Костинза.

— Вон та, босс. Лицо у неё — печальнее не придумаешь Кабал внимательно на неё посмотрел. Честно говоря, она выглядела немного озадаченной.

— И чего же она хочет?

Костинз некрасноречиво пожал плечами.

— Не знаю.

Кабал раздражённо выдохнул и попытался вспомнить, как работает это место. С другими аттракционами было куда проще. Там можно было просто спросить. Он поискал, кого бы спросить тут, и его взгляд упал на механическую гадалку. Из своего стеклянного ящика Госпожа Судьба обещала поведать будущее наивным клиентам на небольшом куске картона — и всё за один пенни. «От неё был толк в прошлом», — припомнил он. — «Может, будет и сейчас?»

Кабал подошёл к ней и незаметно стукнул кулаком по ящику рядом с прорезью для монет. Ничего не произошло.

— Плати-ка сама, Судьба, а то устрою тебе свидание с ножовкой, — сказал он грубым шёпотом.

Манекен немедленно задвигался, услужливо посмотрел в хрустальный шар, и остановился. Мгновение спустя в лоток упала карточка. Кабал взял её и прочитал:

ГОСПОЖА СУДЬБА ВСЁ ВИДИТ И ВСЁ ЗНАЕТ.

ТЫ ВСТРЕТИШЬ ЖЕНЩИНУ, У КОТОРОЙ ЕСТЬ ТО, ЧТО ЕЙ НЕ НУЖНО.

ПРЕДЛОЖИ ЕЙ СРЕДСТВО ОТ ЭТОГО, И ОНА НЕ ПОСКУПИТСЯ.

СОВЕТ ГОСПОЖИ СУДЬБЫ:

О ЧЕЛОВЕКЕ СУДЯТ ПО МАНЕРАМ.

Кабал прочёл карточку дважды, затем смял её. Он наклонился к кабинке, как будто хотел бросить монетку.

— Вот от этого как раз никакого толка, — прошептал он. — От чего она хочет избавиться? От болезни? Вшей? Своеобразного и раздражающего смеха? Дай мне нечто конкретное и прибереги бессмысленные обобщения для посетителей.

Человеку с фантазией показалось бы, что манекен поджал губы. Несомненно, она проделала свои нехитрые предсказательские манипуляции в лишённом достоинства темпе. Автомат выплюнул карточку с такой злобой, что Кабалу пришлось поймать её, чтобы та не упала на землю. Вот что на ней было:

ЛАДНО, ЛАДНО.

ГОСПОЖА СУДЬБА И ВСЁ ТАКОЕ.

У ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ РЕБЁНОК, И ОН СВОДИТ ЕЁ С УМА.

НЕ ПРЕКРАЩАЕТ РЕВЕТЬ. МУЖА НЕТ.

СЕГОДНЯ ЗА НИМ ПРИСМАТРИВАЕТ ЕЁ МАТЬ.

ПРЕДЛОЖИ ЕЙ ВЫХОД, И ОНА ОТДАСТ ТЕБЕ СВОЮ ДУШУ. ВСЁ ПРОСТО.

СОВЕТ ГОСПОЖИ СУДЬБЫ:

В БУДУЩЕМ ПОПЫТАЙСЯ СКАЗАТЬ «ПОЖАЛУЙСТА», НАХАЛ.

За исключением совета, как раз эти новости Кабал и надеялся получить.

— Костинз, я хочу, чтобы отсюда эвакуировали всех, за исключением этой женщины.

— Будет сделано, — ответил Костинз, и тихо и незаметно начал ходить по комнате, раздавая бесплатные билеты всем без разбора. Через пять минут в зале не осталось никого, кроме Кабала и женщины, которая медленно скармливала монетки автомату под названием «Потехе час». А точнее, так казалось Йоханнесу Кабалу, который не знал, что кое-кто стоит в углу, держась в прозрачном состоянии. Хорст с надеждой наблюдал за происходящим.

В ряду автоматических вертепчиков один был накрыт брезентом с табличкой «Не работает» спереди. В действительности, он стоял пустым, так как у Кабалов на нём закончились идеи. Теперь Кабал подошёл к нему, сконцентрировался, беззвучно произнёс: «Заклинаю тебя», — и снял чехол. Внутри ящика оказался вертепчик, изображающий комнату. В этой комнатке была малюсенькая механическая кукла, поразительно похожая на эту грустную девушку. Комнатка была обшарпанной спаленкой с распахнутой дверью, через которую было видно ванну и висящие над ней на верёвках простыни. Механическая кукла стояла у колыбельки, в которой лежала крошечная куколка ребёнка. Может, она была и маленькой, но каким-то образом имела достаточно деталей, чтобы показать, что такого ребёнка вряд ли кто-то мог полюбить. Вертепчик назывался «Материнское избавление». Свернув на руке чехол, Кабал отошёл в дальний конец зала и сделал вид, что разговаривает со стариком в разменной будке. В действительности, он наблюдал за женщиной. Впрочем, не он один.

Девушке стал надоедать «Потехе час», которая начала выдавать лимоны с жестокой регулярностью. Вскоре у неё стали заканчиваться монетки, и такой поворот удачи её расстроил. Она оставила автомат и пошла вдоль строя его собратьев. Она знала, что скоро уже надо будет идти обратно домой, и хотела получить на ночь ещё одну маленькую частичку удовольствия. Она увидела ряд автоматических вертепчиков и стала их по очереди рассматривать. Они все были кошмарными, с историями об убийствах, казнях, злых призраках и жестоком правосудии, — обо всём этом ей не хотелось знать. Она уже собиралась уйти, когда её взгляд упал на последний автомат в ряду. Было дело в названии или в поразительном сходстве куклы с ней, или вертепчика с её собственной спальней, никто из Кабалов не мог сказать, но он неотступно притягивал её.

Она остановилась у ящика и заглянула в него. Это было странно, будто во сне. Как будто кто-то взял её жизнь, воссоздал её в дереве, проволоке и краске и поместил сюда на всеобщее обозрение. На полосках бумаги, старых и пожелтевших несмотря на то, что в действительности им не было и десяти минут, приколотых к полу вертепчика, было написано соответственно «Несчастная мать» и «Неугомонный ребёнок». Глаза у неё стали влажными. Всё-таки она не одинока. Кто-то ещё страдал так же, как она, если эта история была рассказана здесь. Когда она полезла в карман за одной из немногих оставшихся монеток, поблизости ещё одни глаза стали влажными и тихо заплакали.

Она должна была узнать, она должна была увидеть, что стало с этим другим человеком. Вертепчик ведь назывался «Материнское избавление». Как? Как она нашла избавление? Ей, неизвестно почему, поскорее надо было это узнать. Она вставила монету в щель и разжала пальцы.

Вертепчик со стрёкотом ожил. Ручки ребёнка то поднимались, то опускались в механическом ритме, а его головка вращалась из стороны в сторону, — плача, чего-то требуя, не замолкая ни на секунду. Одновременно с ребёнком мама приставила ручки к ушам и затрясла головкой. Её нервы готовы были лопнуть. Не проходило и дня, чтобы она не думала о самоубийстве. Женщина прижалась лбом к холодному стеклу и закусила губу.

Послышался отчётливый щелчок, и пол совершил треть оборота против часовой стрелки, меняя сценки. Теперь мама стояла в ванной. Используя мойку как стол, она что-то мешала. Порошки и жидкости из стенного шкафчика. Странная вещь, но хотя самая большая бутылочка в её ручках и была не больше ногтя, надписи на ярлычках явственно читались. Ложечка того, щепотка этого — всё отправлялось в ступку и тщательно размешивалось. Закончив, малюсенькая механическая мама вылила раствор в детскую бутылочку. Смысл был предельно ясен. Когда она прочитала табличку с названием сценки: «Средство появляется», — её ни разу не смутила поразительная человечность движений куклы. Она сама жила внутри этой маленькой драмы. Она чуть не застонала в голос, когда

— щёлк! — сценка начала поворачиваться, меняясь на третью и последнюю. Это будет наказание, земное или небесное. Она повидала чересчур много этих автоматов, чтобы усомниться в том, что конец будет нравоучительным. Но… нет. Финальная сценка изображала кладбище. Мама стояла в трауре, и её лицо сияло, в то время как скорбящие опускали крошечный гробик в тёмную могилу. А под носовым платком у неё — неужели признак улыбки? Кукла смотрела из ящика прямо в её глаза, и в них она увидела своё лицо. Своё счастливое лицо. Неизбежная надпись на табличке, прикреплённой к удобно расположенной могиле, гласила: «Материнское избавление».

Машина сделала ещё один щелчок и вернулась к невыносимой первой сцене. Не успело жужжание остановиться, как она скормила ей ещё одну монету. На этот раз, когда появилась вторая сцена, её губы шевелились — она запоминала ингредиенты.

* * *

Полиция приехала за час до рассвета. Кабал был безукоризненно вежлив с ними, пока они суетились и задавали множество банальных вопросов. Куда меньше он был рад приезду Барроу.

— Я не знал, что вы работаете в местном участке, мистер Барроу, — подавляя зевок, сказал он.

— Вовсе нет. Я просто заинтересованная сторона, — ответил Барроу.

— В таком случае, — сказал Кабал сержанту, — думаю, я имею право попросить мистера Барроу покинуть нас.

— Нет, не имеете, — сказал сержант. — Бывший следственный инспектор Барроу здесь по моей просьбе, в этом деле он выступает в качестве консультанта.

— Бывший следственный инспектор, значит? — удивлённо произнёс Кабал. — А вы многогранная личность. Вы сказали «в этом деле». О каком деле речь?

— Произошло убийство. Крайне жестокое. Подозреваемая утверждает, что эта ярмарка имеет к нему отношение.

— Убийство? — с невинным удивлением в голосе спросил Кабал.

— Если быть точным, детоубийство — сказал Барроу. — Мать убила собственного ребёнка. Она утверждает, что в вашем зале есть автомат, содержащтй оецепт яда.

— Да что вы говорите! В самом деле?

— Хотите сказать, что знать не знали, что в вашем зале представлен такой автомат?

— Что вы, и не подумал бы. Такого автомата у нас нет. Я просто удивлён, что кто-то сумел сочинить такую диковинную историю. И что кто-то в неё поверил.

Сержант возмутился.

— Мы должны проверять все зацепки, сэр.

— Конечно, конечно. Я прекрасно вас понимаю. Итак, чем ещё могу помочь? Даю слово, что на моей ярмарке нет автомата, подходящего под ваше описание. Я даже не слышал о таком.

— Она сделала очень сильный яд, сэр. Ребёнок умер в агонии.

— Ужасно.

— Судя по всему, она была уверена в том, что его невозможно выявить, — сказал Барроу. — Самая обыкновенная девушка. Думаю, по большей части она говорит правду.

— И в чём правда?

— Вчера вечером она приезжает на ярмарку. Той же ночью она готовит яд и применяет его по назначению. Не думаю, что она могла стать Лукрецией Борджиа за такой короткий срок без помощи профессионалов.

— На что вы намекаете?

Сержант кашлянул.

— Покажите нам зал, сэр. С вашего позволения мы бы хотели взглянуть на автоматы.

— Хорошо, но вы напрасно теряете время.

Кабал повёл трёх полицейских и Барроу в сторону зала. Он отпёр большой замок, на который была закрыта входная дверь, и отступил.

— Прошу вас.

Полицейские вошли и столпились у двери, а Кабал обошёл вокруг здания и открыл ставни.

Взгляд Барроу упал на место, где стояли вертепчики, и он отправился рассмотреть их поближе, полицейские — за ним. Кабал прислонился к стене, изображая безразличие. Барроу шёл вдоль ряда вертепчиков, между делом читая названия:

— «Дом Синей Бороды», «Колодец и маятник», «Двор Ивана Грозного», «Спальня с привидениями», «Тайбернское дерево» — Прямо Гран-Гиньоль, мистер Кабал, — сказал он неодобрительно.

— Людям нравится, — ответил Кабал, — мистер Барроу.

Барроу подошёл к концу ряда, к автомату, накрытому брезентом, на нём висела табличка.

— Не работает? В чём дело?

— Не знаю. Что-то сломалось. Я в этом не разбираюсь.

— Мы бы хотели взглянуть, сэр, если вы не против, — сказал сержант.

— Думаю, не стоит. Даю слово, что автомата, подходящего под ваше описание, нет. Разве этого не достаточно?

— Мы бы хотели посмотреть сами, сэр. Снимите, пожалуйста, брезент.

— Я и правда не думаю, что это хорошая идея.

— Может и так, сэр. Прошу прощения…

Сержант быстро развязал брезент и откинул его.

Автомат застрял на середине действа. На залитой лунным светом улице, по садовой дорожке возле дома за офицером полиции гнался чей-то разгневанный муж. В окне верхнего этажа изображала истошные крики женщина с неправдоподобно большой грудью. Примечательно, что форменные штаны болтались у офицера вокруг лодыжек. Машина называлась «Изменила с полисменом». Сержант покраснел. Маленький полицейский выглядел в точности как он сам, и сходство это не ушло от внимания его констеблей. Хуже того, женщина была очень похожа на миссис Бленхайм с Макстибл Стрит, муж которой часто работал в ночную смену.

— Что ж, думаю, на этом всё, — спешно сказал он, пытаясь снова накрыть автомат брезентом. Тот, как будто по собственной воле, продолжал спадать. — Мы пойдём, сэр. Спасибо за содействие. Вы были очень терпеливы.

— Не за что, сержант, — любезно сказал полицейскому Кабал, глядя, как тот уходит, подгоняя ухмыляющихся подчинённых.

Кабал посмотрел им вслед и поправил очки.

— Интересное место, эта ваша ярмарка, мистер Кабал, — сказал Барроу у него за спиной.

— Спасибо, мистер Барроу, — поворачиваясь, ответил Кабал.

— Это вовсе не комплимент. Просто комментарий: интересное место. Взять хотя бы этот зал.

— Вот как? — Кабал поднял брови. — Чем же он интересен?

— Автоматы эти. — Барроу указал на вертепчики. — Ужас и смерть без конца. Тут мы подходим к последней — той самой, в которой, по сведениям полиции, содержался рецепт яда — а там чистой воды комедия. Странно, вы не находите? Ни к месту.

— Люди такое любят, — ответил Кабал. — Так мне сказали. Этот автомат был добавлен позднее.

— Позднее так позднее. — Барроу пошёл к двери и задумчиво посмотрел на балаган. — Не нравится мне ваша ярмарка, мистер Кабал. Она внушает мне отвращение.

— Мы не можем гарантировать, что угодим всем.

— Я не это имел в виду. Ещё на службе, во время расследования меня, как и любого другого, посещали догадки. Иногда они были обоснованы, иногда нет. Но порой у меня возникало особое ощущение — самый что ни на есть мерзкий вкус во рту. Противный, ни с чем не сравнимый вкус. Сидел я однажды на допросе одного паренька, он проходил как возможный свидетель убийства. Заметьте, всего лишь свидетель. Уважаемый человек, который, возможно, видел нечто полезное.

— И вы ощутили этот ваш волшебный мерзкий вкус?

— На полную катушку. Он и оказался нашим убийцей. Но тогда он даже подозреваемым не был. Вот что важно. У меня не было причин его подозревать.

— Вы уверены, что взяли нужного человека, а не сфабриковали дело, потому что забыли почистить зубы тем утром?

— Не думаю, что даже самый рьяный любитель теорий полицейского заговора поверит, что мы подставили человека, закопав четыре тела у него за домом и разбив сверху сад камней.

— Сад камней? — Кабал представил себе эту картину. — И правда, на правдоподобную историю не тянет. В таком случае, может, вы и были правы. Полагаю, говоря, что моя ярмарка внушает вам отвращение, вы полагаетесь на этот необыкновенный криминалистический привкус?

— Дома я, пожалуй, выпью чашку очень крепкого чая. Надеюсь, это его перебьёт.

— Так и сделайте. Быть может, однажды, до суда будут допускать улики, основанные на ощущениях. А пока, желаю вам хорошего дня. Я бы с радостью поспал пару часов, если это вообще возможно.

— Хорошего дня, мистер Кабал, — сказал Барроу и направился в сторону города.

Кабал степенно зашагал к себе в кабинет, но едва Барроу скрылся из виду, бросился бежать. Запыхавшись, он влетел в вагон, открыл ящик стола, взял из коробки верхний контракт и положил его во внутренний нагрудный карман.

— Так она это сделала? — сказал Хорст.

Кабал подскочил.

— Я тебя там не видел, — сказал он, убирая коробку и аккуратно запирая ящик.

— Я не хотел, чтобы ты меня видел. Так она убила своего ребёнка?

— Да. Разве это не чудесно? — Он замолчал. — Не то, что она убила своего ребёнка, конечно же.

— Нет. Не очевидно. Совершенно не очевидно. Полагаю, ты собираешься пойти к ней и предложить выход из этого затруднительного положения?

— В этом и задумка, — сказал Кабал. Ему совсем не нравился тон брата.

Хорст долго сверлил его глазами. Посмотрел на часы.

— Солнце скоро взойдёт. К тому времени нам, существам ночи, надо быть у себя в логове. Оставить день существам света.

— Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым? Ничего не выйдет.

— Мой младший брат только что спланировал убийство ребёнка. Если после этого тебя не мучает совесть, я уже ничего не смогу поделать. Вчера я предлагал тебе шанс всё искупить. Ошибочка вышла, прости. Отец всегда говорил, что у меня не получается распознать безнадёжный случай.

— Неужели? — Кабал надел пальто. — Как непохоже на отца за что-то тебя критиковать.

Хорст поднялся с того места, где сидел — на ящике с одеялами, и Кабал с трудом поборол желание отшатнуться.

— Не будь лицемером. Будешь вспоминать о соперничестве между братьями, чтобы оправдать каждый свой поступок? «О, не вините меня за преступления против человека, Бога и природы. Это всё потому что мой брат такой идеальный.» Да ни один суд присяжных не усомнится в твоей невиновности.

Он улыбнулся и снова сел.

— Рассказать, что самое смешное? Год назад, когда ты пришёл за мной, я был рад тебя видеть. В конце концов, за мной вернулся мой брат. Он не сразу удосужился это сделать, но лучше поздно, чем никогда. Да, ты продал душу, а я стал чудовищем, но, помимо этого, всё как в старые добрые времена.

— А теперь ты хочешь сказать, что ошибался?

— Я хочу сказать, что ошибался наполовину. Я ошибался насчёт того, кто из нас стал чудовищем. Целый год я наблюдал за людьми, что подписывали эти контракты, и я молчал, потому что, насколько я понимаю, они бы и так отправились в Ад, подпиши они клочок бумаги или нет. Некоторые, может, были на границе, но не то чтобы за них стоило беспокоиться. А вот та девушка — другое дело. Она никогда бы не сделала того, что сделала, если бы ты ей на это не намекнул. Она бы справилась. Теперь она проклята, даже если не подпишет контракт. И это твоих рук дело. Не сомневаюсь, у тебя есть, что ей предложить, если она согласится. Сделай одолжение, ладно?

— Одолжение?

— Сделай то, что намерен сделать, но оставь контракт здесь.

Кабал нахмурился.

— Но тогда он не засчитается.

Хорст положил подбородок на ладонь и посмотрел на брата. Он и не думал, что его брат может быть таким непонятливым.

— В этом весь смысл, — пояснил он.

Кабал посмотрел на Хорста как на сумасшедшего.

— Тогда смысла в этом нет.

Нахлобучив шляпу, он ушёл, хлопнув за собой дверью.

Хорст очень долго смотрел на дверь, потом взглянул на песочные часы. Время почти закончилось: в верхнем сосуде осталось несколько зёрен неизмеримо мелкого песка.

— Очень жаль, — тихо сказал он сам себе, — больше, чем ты можешь себе представить.

* * *

Кабал прибыл в полицейский участок и навёл справки. Он якобы был очень расстроен, что несчастная женщина (в самый последний миг он ухитрился не сказать «душа») сделала нечто столь ужасное в момент душевного потрясения. Выходит, посещение ярмарки неким образом дало, абсолютно непреднамеренно, импульс её расстройству. Поэтому — так как принять ответственность на себя он, естественно, не может — он от всей души хочет ей помочь всем тем, что в его силах. Пришлось проявить настойчивость, чтобы его к ней допустили. Он был более чем уверен, что Хорст прошёл бы без особого труда, а они бы ещё из кожи вон лезли, чтобы ему чашечку кофе сделать. В конце концов, намекнув, что он должен оплатить её судебные расходы, ему позволили поговорить с ней наедине.

— Что ж, приступим, — сказал он, усаживаясь за гладкий квадратный стол напротив неё. — Ну и влипла же ты.

Девушка несчастно посмотрела на него красными от слёз глазами.

— Боюсь, за такое власти обойдутся с тобой очень жёстко. Возможно, это ты уже осознаёшь.

Она кивнула и опустила взгляд на колени, где она без конца дёргала и теребила платок.

— Тебе скажут, что на ярмарке нет автомата, похожего на тот, что ты якобы там видела. Понимаешь?

Она не ответила.

— По-моему, он назывался «Материнское избавление».

Девушка перестала дёргаться и пристально на него посмотрела.

— Разумеется, она там была. Я избавился от неё, едва ты вышла. Стыдно признаться, это была самая бессовестная ловушка из тех, что я был вынужден сделать. Да, вынужден. Видишь ли, я буду очень тебе признателен, если ты подпишешь один документ. Сделаешь, и даю слово, я обращу вспять то, что произошло. Если нет, — что ж, ты всё равно отправишься в Ад. Не подпишешь — муки начнутся ещё до смерти, с пожизненного приговора. Я слышал, детоубийцам приходится не сладко.

Пока он говорил, его взгляд блуждал по комнате: решётка на окне, казённая зелёная краска на стенах, рядом с дверью висит какое-то расписание. Затем, он посмотрел на неё, и подумал, что если бы взглядом можно было убить, он был бы мёртв уже несколько секунд назад. Она впилась в него глазами, слегка обнажив зубы, на лице — выражение неприкрытого, животного отвращения. Её голос был таким тихим, что он едва смог понять.

— Некромант, — сказала она так, будто это худшее слово из всех, что она знала. В тот момент так оно и было.

— Одними предположениями ничего не докажешь, — ответил он, доставая контракт. — Хочешь вернуть себе прежнюю жизнь? Или мне уйти? Я человек занятой. Быстрое решение приветствуется.

Она посмотрела на свёрнутый документ, как будто его чистая обратная сторона могла сказать ей всё, что нужно было знать. Кабал расправил лист, повернул и подвинул к ней. Она уставилась в контракт, но было ясно, что она не читает. Кабалу стало не по себе от ощущения, что она сейчас снова начнёт плакать. Он вынул ручку и протянул ей.

— Подписывай. Сейчас же.

Она взяла ручку — её рука немного дрожала — и поставила подпись.

* * *

Кабал вышел навстречу новому дню. Последнему рабочему дню ярмарки. Ему нужна ещё одна душа и у него есть все шансы на успех. «Но почему», — спрашивал он себя, — «я чувствую себя так скверно?»