Мы назвали эту маленькую поэтическую антологию по пушкинской строке «…Являться муза стала мне». Это, кстати, первая попытка собрать под одной обложкой, с достаточной полнотой «охвата», стихи поэтов Челябинска.Вера Киселева,
При этом нужно учесть, что отбирались не просто стихи данного автора, а те, которые соответствуют тональности «Городского романса», то есть в основном лирика.Наталья Рубинская,
Не сразу нашли мы принцип построения нашей антологии. В конце концов, решили «разбить» челябинских поэтов на три поколения и внутри каждого «выстраивать» их в соответствии с алфавитом. Принцип этот нарушен только один раз: нам хотелось, чтобы антология открылась стихотворением Людмилы Константиновны Татьяничевой «Дорога», которое могло бы стать эпиграфом ко всей книге.Ефим Ховив,
И еще одно пояснение. Деление поэтов по поколениям всегда бывает несколько условным. В раздел молодые авторы включены не по возрасту, а по поэтическому стажу, так что возрастной разброс здесь довольно большой.составители антологии
Людмила Татьяничева
Дорога
Мы с тобой, дорога, квиты!
Ты вела меня, вела
через черные граниты,
где и вьюга не мела.
Через луг осеребренный,
через радугу-дугу,
лишь у пропасти бездонной
ты сказала:
— Не могу!
И тоскою человечьей
душу мне ты потрясла.
Я взяла тебя на плечи
и над бездной пронесла:
Лавина
Не от ножа или удушья,
обидней было бы всего
мне умереть
от равнодушья
иль отчужденья твоего!
Светла межгорная долина.
В руке твоей —
моя рука…
Но надпись грозную:
«Л А В И Н А»
не разглядишь издалека.
Минные поля
Прозрачны дали.
И ветра спокойны.
От ржавых мин очищена земля.
Но, отступая, оставляют войны
воспоминаний минные поля.
В людских сердцах лежат они незримо.
Их не найдет искуснейший минер.
В них скрыта боль о близких и любимых,
о муках,
не забытых до сих пор.
Как много нужно приложить стараний,
как надо нам друг другом дорожить,
чтоб обезболить боль воспоминаний
и память о погибших сохранить!
Вячеслав Богданов
Возы
В моем краю стояло лето,
Ложился в копны сенокос,
Тянулся в поле за рассветом
Дегтярный запах от колес.
Волы сопели и качались,
Дымилось поле от росы.
Тринадцать лет мне.
Обучаюсь
Мужскому делу — класть возы.
О, первый воз — судьбы начало.
Ходила кругом голова.
Мне сено снизу подавала
Тридцатилетняя вдова.
В моей работе непосильной,
Стремясь угнаться за людьми,
Навильник с шуткой подносила:
— «Подарок» Гитлера прими…
Вдова, она меня жалела.
Как не жалеть!
Ведь знали все,
Что был навильник тяжелее,
Чем я в штанах и картузе…
Ровнял углы я с интересом,
И на глазах мой рос успех…
Но только под зайчиным весом
Пушился воз,
Как первый снег.
Вдова подбадривала лестно:
— Ну, молодец!
Вот это зять…
Потом на дроги грузно лезла,
Чтоб сено намертво примять…
Но с каждым возом,
В травном шуме,
Я рос
И ширился, как стог.
И приподнял свои раздумья
Развилкой жизненных дорог.
И за любовь к земле
И зрелость
Мне горизонт, утер слезу…
И долго мне в пути виднелось
Другое детство на возу…
Покой
Хочу весны и тишины — до звезд.
От долгих верст окреп
И притомился.
В июльский день
Пришел я на погост,
Что за селом
В деревьях притаился.
Березы там — как белая молва
О людях тех,
Что на земле гостили.
А по крестам
Стекает синева
И закипает травами густыми.
И с детских лет я чту,
Как торжество,
Небес с землей извечное слиянье
И ощущаю кровное родство
С могилами,
Где спят мои селяне.
…Была война,
И острием беды
Морозы шли сквозь стены,
Словно гвозди…
В печах горели крыши
И сады,
Но все ж топор не звякнул на погосте…
В моем селе степей и васильков,
Когда война пожаром отметалась,
Не только работящих мужиков —
И деревца в округе не осталось.
В село весна врывалась напролом,
Не спотыкаясь о пеньки у дома…
И лишь погост
Зеленым островком
Летел на вечных крыльях чернозема…
Николай Валяев
Яблоня
Под окном моим яблоня в белом цвету
Так походит на давнюю детства мечту.
Облетел первый раз с этой яблони цвет,
Оглянулся вокруг я — а детства и нет.
Закипая, цветы снова виснут вразброс…
Не заметил и я, как друзьями оброс.
А когда в черный час вдруг свалился от бед,
Оглянулся на них — ни единого нет!
Только яблоне что? Все цветет да цветет.
И все думалось мне: «Где-то милая ждет».
Но летели в окно белым снегом цветы
Десять весен подряд! Не явилась и ты.
Я другую несу в зрелом сердце мечту.
Нынче яблоня вновь в самом добром цвету.
Может статься и так: будет сыпаться цвет,
Ты посмотришь вокруг — а меня уже нет…
Только яблоне что? Станет белой опять!
И под ней все равно будет кто-то мечтать.
Воробей
— «Жить, жить хочу! — кричал он. — Жить!»
Как будто жалуясь прохожим,
что он, привязанный на нить,
к ночи совсем замерзнуть может.
Я в руки взял его. Он смолк
и сжался весь, дрожа от страха.
Легонько срезав с лапки шелк,
я сунул пташку под рубаху.
А дома высадил на стол
и дверь закрыл на ключ от кошки,
под воду баночку нашел
и перед ним рассыпал крошки…
Замерз, бедняжка? Клюй же!..
Но
он расплескал небрежно воду
и грудью стукнулся в окно:
— «Жив! Жив!
Свободу мне, свободу!»
Света
Здравствуй, здравствуй,
Здравствуй, Света —
Светло-русая краса!
Дремлет солнечное лето
Не в твоих ли волосах?
Ты не бойся, я хороший!
И виной тому не я,
Что средь жизненных дорожек
Повстречалась мне твоя.
Повстречалась, да не просто —
Прямо по сердцу прошла…
Будь я чуть повыше ростом,
Лучше б парня не нашла.
Я с такой братвою дружен —
Не сшибешь любой пургой!
Может, я тебе не нужен?
Может, нравится другой?
Может, зря все это?
Что же…
И такое может стать,
Среди жизненных дорожек
Очень просто заплутать.
В людях проще заблудиться…
Но, судьбу свою кляня, —
Если плохо будет житься —
Вспомнишь, Светка, про меня!
Салисе Гараева
* * *
Не вместе мы с тобою и не врозь.
Не вместе, как бы сильно ни любили.
Не врозь, хотя нам не уйти из гнезд,
Что мы с другими в молодости свили.
Мое окно осенний дождь сечет,
Твое — заносит снежною крупою,
Две дольки яблока еще не плод.
А только дольки, как и мы с тобою.
И лишь мечты обманчивая вязь
Сведет пути у одного порога,
Высоким светом увлекая нас,
Одна любовь идет по двум дорогам
Перевод А. Турусовой
* * *
Золотая моя!
Шесть твоих сорванцов
В шесть сторон по стране разлетелись.
У любви твоей шесть согревались птенцов,
Шесть сердец от нее загорелись.
Мы — цветы твои, мама.
И в каждом из нас
Мед добра — все твое сбереженье.
Белый домик твой, мама, светлей каждый час,
Все сильнее его притяженье.
Перевод М. Аввакумовой
Николай Година
* * *
Это красное на синем
Ни о чем не говорит.
Просто кажется осинам,
Что листва на них горит.
Ветер яблоками сладко
Подышал из-за дерев.
Растворился без осадка
Пьяный, в кущах задурев.
Капли, время понимая,
Застучали не к добру.
Дождь, который снился маю,
Не приснился сентябрю.
От луны осталась долька,
Вот и дольки нет уже.
От тебя осталась только
Осень тихая в душе.
Гора
…Возмешь, бывало этот пик,
Чуть схожий с обелиском, —
Тебе покажется на миг:
До неба близко-близко!
Поднимешь руку — облака
Упругие повиснут
Сожмешь кулак — из кулака
В лицо дождинки брызнут.
А в тихий час, когда закат
Восходом станет где-то,
Дурачась, шалый звездопад
Зажжет в тебе поэта.
Туда, где мир шумлив и прост,
Сойдешь крылатым будто,
Неся в глазах соцветье звезд,
Чтоб подарить кому-то.
* * *
Здесь, у воды, такая тишина,
Такая глушь, безмолвие такое,
Что, кажется, воочию видна
Во всем перенасыщенность покоя.
Затянут белым поясом берез,
Синеет пруд глубинами прохлады.
А мы с тобой взволнованы до слез,
А мы с тобою несказанно рады.
Уставшие от города вдвойне,
Отвыкшие от запаха и цвета…
Сидим в траве, запоминая лето
Подробно, как разведчик на войне.
Анатолий Головин
* * *
Стремит куда-то, хороводит
озер гулливая волна.
Зовет меня, опять уводит
в рассвет родная сторона,
туда,
где птичий щелк не рвется
и в чащах сумрак голубой.
Где не болотца и колодцы,
а родники с живой водой.
И хорошо, что есть дорога,
отвага.
И мечта жива…
Что в тишине дремучей лога
растет волшебная трава.
В Суздале
«ИЛ» громыхнул над куполами,
И вздрогнула голубизна.
За вековечными валами
Молитвенная тишина.
И златоглавье храмов русских —
Души непостижимый взлет —
Из тьмы нашествий ханских, прусских
Нетленной чистотой встает.
И кажется, что снова рати
Идут на приступ. Кони ржут.
Но только Божьей благодати
На стенах русичи не ждут.
Пожары долы озарили,
Из-под копыт клубится мгла…
И вещие заговорили
На звонницах колокола.
Уж конников скуластых лица
Мелькают у ворот святых…
Сверкнули темные бойницы
Очами пращуров моих.
Иван Картополов
* * *
От снега на земле белым-бело.
Следы твои пургою замело.
Пускай сковал мороз окошко льдом,
Пусть непогожий день в разлуке прожит —
Я знаю: ты опять придешь в мой дом.
Следы твои напомнят вновь о том,
Что счастье невидимкой быть не может.
* * *
Какие были дни! Какие ночи!
Неважно — в шалаше ли, в терему.
Там были не глаза — там были очи,
Сияющие мне лишь одному.
Там было не лицо, а Лик Любимой,
В котором Богоматери черты,
С пещерных дней
В душе мужчин хранимый
И украшавший храмы и щиты.
Геннадий Комаров
* * *
Не теряю ни чувства, ни веры,
Но усмешки сдержать не могу:
Зачастили с тобой на премьеры,
Будто мы у театра в долгу.
Ты степенному обществу рада,
И шепчу я тебе невпопад
Про аллею тенистого сада
За ажурностью строгих оград.
Хорошо до рассвета, бывало,
И мечталось и пелось одним.
Не туда ли из этого зала
Мы сегодня в бинокли глядим?
Не теряю ни чувства, ни веры.
Только кажется мне иногда:
Юность — лучшая в жизни премьера,
Но когда это было?.. Когда?
* * *
Опять становится прохладно.
Легко одетый, я продрог.
Пожухли травы. Ну и ладно,
Всему, я думаю, свой срок.
Ручьям, и радугам, и росам,
Утиным выводкам, стогам,
К земле склонившимся колосьям,
Листу, упавшему к ногам.
Потешной бабушкиной сказке,
Армейской юности крутой,
Веселой свадьбе, женской ласке,
И — расставанию с мечтой!
Александр Куницын
* * *
Пошла по травам без дорожки,
Минуя взгорки и ложки,
Две беленькие босоножки
Держа в руках за ремешки.
И клевера дышали сладко,
Звенели солнечно шмели.
И были розовые пятки
В дорожной чуточку пыли…
Загадка
Загадку отгадай, спеки пирог
и победи трехглавого дракона —
и приходи к царевне на порог,
стань мужем по любви и по закону.
А я еще к царевне не ходил,
и царской свадьбы я не ожидаю.
Пирог испек. Дракона победил.
А вот загадку все не отгадаю.
* * *
Напились из луж воробей с воробьихой.
Задул теплячок — южный ветер-кочевник.
Прогнали морозы Авдотья-плющиха,
Василий-капельник, Герасим-грачевник.
Уже и прошел Алексей-с-гор-потоки.
И галки галдят, и стрекочут сороки!
С заморья на север торопятся птицы.
Подснежник на горке расправился в рост.
Илюха-пророк прогремит в колеснице,
И брызнет над пашнею дождь-вербохлест!
Михаил Львов
* * *
Опять зима забушевала.
Кругом пустынно и бело.
И снова мне в горах Урала
метелью сердце замело.
Снег пролетает и клубится,
как море возится у ног.
Поземкой быстрою дымится
и убегает как дымок.
Войду ль в тепло, приду ли к другу —
метель не тише, не слабей.
Опять заносит в сердце вьюгу
улыбка юности твоей.
На голову свою дурную
любовь накликал молодую.
Не знаю, что и делать с ней…
Или влюбиться — как разбиться?
Иль жарким лбом к снегам припасть?
Опять в метели раствориться,
как в океане, в ней пропасть?
В окружении читательниц
Еще я трогаю кого-то,
кому-то что-то говорю…
Пишу автограф свой в блокноты
и книги с надписью дарю.
И странно даже мне немного:
вокруг — и шум, и толкотня,
как на стареющего Бога,
студентки смотрят на меня.
Плати, судьба, хоть эту плату,
хотя бы в этом не покинь
и дай мне двигаться к закату
в сопровождении богинь.
Букет
Я нес букет — и пчелы за букетом
(откуда только в городе взялись?)
неслись, не отставая, следом —
от площади до набережной вниз,
они в трамвай влетели за цветами,
на остановке вылетели с нами,
и вот букет попал к тебе на стол,
еще не отряхнувшийся от пчел.
* * *
Конечно, лучше б, если бы мне —
двадцать,
Когда и ты настолько молода.
Но мне не двадцать. И куда деваться?
Куда девать прожитые года?
Конечно, лучше б, если бы — без
прошлого
(когда ты вся — без прошлого. Без лжи.),
без всякого — плохого и хорошего.
А если есть, куда его? — скажи.
Куда поставить прожитые годы
и добрые и злые времена,
падения, ошибки, непогоды
и добрые и злые имена?
Куда девать все это мне, о память,
и в переплет какой переплести?
Иль снова это прошлое опламить,
под полное сжиганье подвести,
в высоком жаре жизни переплавить,
как жаркий сплав тебе преподнести?
И может, лучше, что приду — со сплавом.
Как бы со слитком золота к тебе —
не робким, начинающим, не слабым —
испытанным в страданьях и борьбе?
И если б вплавить
молодость и зрелость
в двух лицах —
в жизнь одну нам удалось —
как дальше бы и пелось и горелось!
И до твоих
седых волос
жилось.
Вадим Миронов
* * *
Улыбаясь светло и молодо,
Солнце в мае
из года в год
Полновесные слитки золота
Рощам весело раздает.
Но как только повеет холодом
Резкий ветер из-за реки,
Разменяют березки золото
На осенние медяки.
Июль
Бруснично-розовы рассветы,
И лес уже откуковал…
Стоит июль — вершина лета,
Под самым солнцем перевал.
Июль и август, как два склона,
На них с вершины погляди:
Цвет позади —
росно-зеленый,
И знойно-желтый —
впереди.
Повсюду, сколько взгляда хватит, —
Зеленый цвет и желтый цвет…
Не знаю,
кстати иль некстати
Я вспомнил, что мне сорок лет.
Я на вершине перевала,
Июльский зной в моей груди.
Прошла весна,
отбушевала,
И время жатвы — впереди.
Константин Скворцов
Шарманщик
В городе Туле в старинном посаде,
не признавая тяжести лет,
ворот рванув, умер добрый мой прадед.
Умер, а я появился на свет.
Скажут о нем — балагур и обманщик.
Скажут и следом забудут про все…
У перекрестка вечный шарманщик
Плачет и крутит свое колесо.
Лебедь летел и кричал ошалело.
Все в этой жизни, знаю, не вдруг.
Видимо, новое горе приспело:
Умер отец, но родился мой внук.
Новые лебеди низко летели.
Острые крылья касались земли.
Матушку белые вьюги отпели,
А по весне внучку в дом принесли.
Что же теперь мне в бессмертье рядиться?
Вечность прекрасная мне не жена.
Если умру я и правнук родится,
Значит, Россия наша жива.
Скажут мне вслед — балагур и обманщик.
Скажут и тут же забудут про все…
У перекрестка вечный шарманщик
Плачет и крутит свое колесо.
* * *
Опять сегодня с крыши каплет,
И ветер ходит по куге,
И старый глобус мокрой цаплей
Уснул на тоненькой ноге.
Ему, наверно, снятся тропы,
Стада оленей, облака.
И я боюсь рукою тронуть
Его потертые бока.
Прислушаюсь,
Как с крыши каплет,
Как ветер ходит по куге…
И мир предстанет
Чуткой цаплей,
Уснувшей на одной ноге.
Вино победы
На все века одно лекарство,
один магический кристалл:
Свобода. Равенство и Братство…
Как я от этих слов устал.
Вы повторяете их всуе,
Но час придет держать ответ:
один запьет, другой спасует
и третьего простынет след.
Я с вами был в одной упряжке
и не боялся вещих слов.
Читал призывы по бумажке,
слыл потрясателем основ…
Как упоительна победа.
Ах, тот магический кристалл…
Я меда этого отведал
И сам взошел на пьедестал.
Остались позади все беды —
Я выиграл с собой войну…
Кому нести вино победы,
ответьте, милые, кому?..
Ведь я играл, не зная правил.
И все, что Бог мне в жизни дал:
— Оставь во имя!.. — Я оставил.
— Отдай во имя!.. — Я отдал!..
Валентин Сорокин
Мать зовет
Много ездил
И не удивился:
Скоростями
Шар земной ужат.
Хорошо родиться,
Где родился,
Умереть,
Где прадеды лежат.
В облаках веселая
Крылатость,
Скачет ветер,
Листьями звеня.
Но опять —
Тоска и виноватость
Неотвязно
Мучают меня!
Рыцарями чести,
Не гостями,
Мы прошли
И суши, и моря.
Все дороги
Кровью и костями
К тишине
Приложены не зря.
Замирают
Ливневые громы,
Шорохов и звуков
Ночь полна.
Потому, наверное,
И к дому
Так зовет
Тревожная луна.
Словно мать,
Она из страшной дали
Вырастает:
Скорбные глаза.
Не звезда по небу,
А по шали
Катится
И катится слеза.
* * *
Стозвонных далей розовость,
Баюкающий день.
О светлая березовость
Российских деревень!
Там, где плела Аленушка
Любимому венки,
Выныривает солнышко
Из глубины реки.
И капли громко падают
Со жмурчатых ресниц
На вербу конопатую,
На хороводы птиц.
То перезвон кукушечий,
То щелканье клестов,
То рокотня лягушечья
В болоте у кустов.
Средь городской поспешности,
Асфальтовой пыли
Я очерствел без нежности
Моей родной земли.
* * *
То ли лебеди, то ли метели
Над моей головой пролетели.
Как забытые в детстве поверья,
Вдруг посыпались белые перья.
То ли юность моя прокатилась,
То ли просто мне это приснилось,
И в холодном январском рассвете
Взвихрил горе притихшее ветер.
Честно жил я, а глупо ошибся…
И упал, и надолго ушибся.
И теперь, как голодный по хлебу,
Я тоскую по небу, по небу!
Владимир Суслов
Хозяин
Подытожил рубанком труды,
посвистел на верху перекладин.
— Слышишь, Анка, — примерил, — лады?
И наличники к окнам приладил.
Так, штришок… Небольшая деталь,
да и та, по всему, допотопна…
Но смотрите, как светится даль
и смеются от радости окна!