Сергей Борисов
* * *
Не устрашись, когда мгновенья
тебе поведают чуть слышно,
что сердце из повиновенья
уму презрительному вышло.
И так враждебно и влюбленно
оно забилось, как в неволе,
что ты не в силах поименно
назвать слагаемые боли.
Стерпи порыв его незрячий,
когда проступят капли пота
и в грудь, как паводок горячий,
живая хлынет позолота.
Пробейся к образу и звуку
от злобы, зависти и скверны
и, может быть, обманешь муку
и сном забудешься неверным.
И все, что поглотили в яви
твои глаза, как два колодца,
в слезах, сиянии и славе
на мысль угрюмую прольется.
* * *
Эту звездную погоду,
эту исповедь греха
я толку, как в ступе воду,
в утлой амфоре стиха.
Дни, по коим ныть не надо,
сны, заведомо не те,
я несу в ладонях лада,
точно воду в решете.
И от бега дней зависим,
сам с собою говоря,
я мечу слова, как бисер,
опрометчиво и зря.
Скорбный труд — строкой и речью
вновь и вновь, пока живой,
биться в душу человечью,
будто в стену головой.
Мария Голубицкая
* * *
Кончается лето.
Краснеет рябина.
А я и не знаю,
Была ли любима.
Была ли любима,
Иль только казалось?
И что мне на память
От лета осталось?..
* * *
Плотник возится с деревом,
Токарь — с металлом,
А поэт за словами
Шагает и в солнце и в тьму.
Каждый знает свое
Сопротивленье материала.
Каждый знает и то,
Как не поддаться ему.
Если тупым рубить топором —
Дом получится косо и криво,
Если токарь запорет деталь —
Будет меньше деталью одной.
Ошибется поэт —
Станет меньше на свете счастливых
И чужая душа
Так и будет чужою душой.
Ася Горская
Снег в апреле
Что за снег
Невесомый
В апреле!..
Он прозрачен,
Как детская
Грусть.
Перепутал весны
Акварели,
Пусть немного
Покружится,
Пусть.
Снег в апреле —
Он словно
Приснился,
Снег в апреле —
Не снег,
Ерунда!
В чьи-то волосы он
Опустился
И останется
В них
Навсегда.
Петровна
Распечалилась
Школьная бабка
Петровна,
Знать, прослышав,
Какая ее ожидает
Беда:
В школе думают ставить
Звонок электронный,
Ну а как же Петровна?
Что станется с нею тогда?
Разве плохо звонила? —
Минута в минуточку!
Как ребенка,
Звонок сберегала она.
Ну а если он все же
Запаздывал чуточку —
Значит, в классе
Контрольная,
Бабкина помощь нужна.
Перед тем, как звонить,
Вытрет фартуком руки,
Поглядит на часы
И торжественно
Кнопку нажмет…
И по всем этажам
Загалдят и затопают
Внуки.
Бабка очень гордится,
Что знает их
Наперечет.
Все бывает:
И шлепнет в сердцах
Окаянных,
Коль не видит никто —
Перекрестит
порой.
А своих «не было»,
Не дождалась Ивана,
И осталась навечно
Солдатской вдовой.
Пусть же бабка звонит,
Бережет
Нашу школьную хронику,
И себе, как случится,
Даст последний,
прощальный звонок.
Не спешите, директор,
Пускай подождет
Электроника,
Доброта
В нашей жизни —
Главный урок.
Римма Дышаленкова
Вечный сюжет
И глина любит гончара,
когда ваяет он богиню.
Ты создал женщину вчера
из белой равнодушной глины.
В твоих горячечных руках,
тяжелых и неутомимых,
метался дух, горел очаг,
рождалась женщина из глины.
И родилась, и вознеслась,
спросила: — Ты ли — мой создатель?
Зачем на свет я родилась?
Кому нужны мои объятья?
Но ты признаться не посмел,
зачем терпел огонь и муки.
Ты от восторга поглупел,
забыл гончарные науки.
И, не успевшая понять
бессилья твоего, Создатель,
она отправилась искать,
кому нужны ее объятья.
А ты, кто чудо сотворил,
глядел бездомною собакой.
И ждал ее, и водку пил,
и от стыда украдкой плакал.
* * *
Быть бы ненастью,
но дождь помешал.
Быть бы любви,
да любовник сбежал.
Бегает бедный под теплым дождем,
Богу помолимся и подождем.
Куры кудахчут, мяукает кот.
Бедный любовник сушиться идет.
Печь деревянную я затоплю,
высушу блудня и погублю:
пусть не мешает плескаться дождям,
курам кудахтать, мяукать котам.
В пещере
Вода, скользя, роняла капли.
И, не найдя ростков нежней,
Вода выращивала камни
И вот взрастила сад камней.
Стволы и стрелы сталагмитов
Темно буравят толщу лет,
От перламутровых покрытий
Течет подземный тихий свет.
А меж стволов — грибы и травы,
Из камня — зверь, из камня — куст,
Порою слышится картавый
Камней ломающийся хруст.
И многозначно и тревожно
Струится горный шепоток,
И кажется, вот-вот возможно
Увидеть каменный цветок.
Анатолий Зырянов
* * *
Журавли,
как горнисты в строю,
над землею трубили зарю,
и оранжево
у пруда
аистенком кружилась звезда.
А теперь из ночного пространства
бьется в форточки
наших квартир
тот, что в детстве далеком
остался, —
на березовой ветке снегирь…
* * *
Тяжелеет как яблоня
небо, полное сини,
И разносят ветра
листопад над Россией.
И летит листопад —
красно-бронзовый звон,
И сквозь память летит
и сквозь Вечный Огонь.
Мать стоит поседевшая
у подножья огня.
Не дошел ее сын
до победного дня.
И звучит тишина,
натянувшись струной,
Между памятью матери
и прошедшей войной.
* * *
Роняют тихо деревца
Листву на подоконники,
Как будто письма от отца —
Скупые треугольники.
Бессмертием обагрена
Печально осень льется,
льется.
И, кажется, вот-вот
зажжется
От медных листьев тишина.
И, значит, скоро по лугам
Снег полетит печально-белый…
Как искры проседи несмелой
У нас по молодым вискам.
Виталий Кальпиди
* * *
Мне не понять войны меж вечностью и годом,
меня копили те, что канули на ней,
но раньше провели по темным коридорам,
там жизнь моя текла, и старший крикнул: «Пей!»
Столетие мое, я жизни не покину,
пусть факельщики тьмы и выстроят конвой.
Два миллиона лет я пробивал плотину
небытия. И что? Уже пришли за мной…
Нефть
Шарообразен Бог кустарника.
Бессилен плоский Бог осоки.
В одежде рыб плывут молоки
на стол чумазого нефтяника.
Смешна индустриализация
в балетном вывихе реки,
но обалдели старики,
когда заговорила рация.
А каланча деревни бросовой
была задумана как церковь.
И расцвела, как фокус в цирке,
река бензиновыми розами.
Нефть ерзает, как слякоть грязная,
как выдохшиеся борцы.
А рядом ходит Бог на цы-
почках, судить-рядить обязанный.
Но, как чекист времен Дзержинского,
прораб участка № 9,
из кадра выдернув деревья,
всю местность оснащает вышками, —
я каламбурю не из подлости:
ведь из внутриутробной волости
я выплыл в этот мир без риска
по чистым водам материнским.
Юрий Кашин
На свадьбе
…А над деревней ночь плескалась,
она сгущалась все темней.
А мне на свадьбе не плясалось
и становилось все грустней.
И я с веселого подворья,
прикрыв калитку, в ночь шагнул.
И месяц, как знакомый дворник,
мне заговорщицки мигнул.
И ночь качала на ладонях
меня, с деревней заодно.
А где-то близко ржали кони,
как в приключенческом кино.
Вобрав в себя прохладу ночи,
на свадьбу шумную вернусь,
хвачу штрафной и что есть мочи
за пляску буйную рванусь.
И что с того, что не плясун я,
ведь эта пляска для души.
Коль сердце радостью плеснуло
с гармонью в лад — айда, пляши!
Пляши…
Вот с грустью лишь управлюсь,
переборю ее сполна…
Иду, а ночь колышет травы,
и звонко плачет тишина.
Вера Киселева
* * *
Вечер тихо касался оград
И наощупь окутывал сад.
Пела мама на чистом крылечке.
Я люблю, когда мама поет,
Словно ветка по речке плывет,
По равнинной, замедленной речке.
Все такие простые слова,
Но как будто восходит трава —
Пробуждаются тонкие связи
С той войной, что была не со мной,
С полем льна и с лучиной слепой,
С засыхающим деревом вязом.
Стали сутью моею во мне,
Неразрывно сплетясь в глубине,
Песни русские, мама, Россия.
И стоит над крылечком звезда
На года, на века, навсегда,
Освещая заботы простые:
Чтобы в поле ходили стада,
Чтобы в речке не сохла вода,
И горланил петух спозарани,
Чтоб земля зеленела весной
И из горницы плыл за окно
Чистый запах цветущей герани.
Ясная Поляна
Хрустальный купол полон синевы.
Как ты прозрачна, Ясная Поляна!
Деревья так мудры и постоянны,
Что хочется с деревьями на Вы.
Над головой сомкнулась тишина,
И я могу спокойно оглядеться.
И, словно невесомую, меня
Раскачивает собственное сердце.
Щекой касаюсь сморщенной коры,
От чувства непонятного немею.
Я принимаю это, как дары,
А отдарить, наверно, не сумею!..
А на округлых фразах тонкий лак,
Экскурсовода голос раздражает:
Он слишком равнодушно обнажает
Всю жизнь его.
Все так и все не так!
Его душа живет в страницах книг.
Они над временем и вне религий,
Но Лев Толстой
настолько был велик,
Что не сумел
в свои вместиться книги.
Любые рамки гению тесны,
И нравов и законов давят своды.
И посреди такой большой страны
Свободный ум свободы не находит.
Мир затаился. Он совсем не прост.
В нем зреют беспокойные известья…
Какой неразрешаемый вопрос
Его погнал из тишины поместья?
Возможно, мысли, что остались за
Пределом книг —
искали воплощенья!
Возможно, правда вторглась,
как гроза,
Грозя его идее всепрощенья.
Кто знает! И кому о том судить,
Великий граф —
известен и неведом!
А всем догадкам —
вылиться в труды
На хлеб насущный мудрым
толстоведам.
…Весь парк охвачен золотой
листвой,
Осенний воздух августовски синий.
И я иду аллеей по России,
Где Анна шла, Болконский
и Толстой!
Инна Лимонова
* * *
Как я живу — так ходят по жнивью.
Мои ступни исколоты — шагаю.
Так строки в строфы, мучаясь, слагаю
И так крутое зелье жизни пью.
Кого люблю? Теперь люблю весь мир!
Люблю тебя — ты лучший в целом свете.
Но главное не мы с тобой, не мы,
А наши очень маленькие дети.
Когда они взахлеб зовут к себе
И затихают на моих ладонях,
Я обо всех необогретых помню,
Я целый мир могу вот так же греть.
Жги мне ступни, шершавая стерня!
Как без любви, мне не прожить без боли!
Весною вновь зазеленеет поле,
Чтоб лечь под ноги нашим сыновьям.
* * *
Льняная скатерть утреннего луга.
Туман окутал речки синеву, —
полувосторга крик, полуиспуга:
«Простудишься!» — но я уже плыву.
Чуть-чуть знобит, слегка пугают глуби
разверстые, глотая взмах руки.
Но если ты меня и вправду любишь,
войди за мной в крутую стынь реки.
Ты вправе и рискнуть и уклониться,
но эхо зова древнего в крови…
Мы нынче снова рыбы или птицы,
ну что же ты, ну что же ты, плыви!
…Меня речным течением относит.
Тебя не слышно. Голубеет высь.
И незнакомый голос тихо просит:
«Вернись ко мне, вернись ко мне… вернись…
Ким Макаров
Отдохновение
Отдохновенье для души —
Уйти к реке, сидеть на зорьке
И видеть в утренней тиши
Томленье вод, зари узорье.
Отдохновенье для души —
Моих друзей простое братство.
Вчера на огонек зашли —
Застолью скромному предаться.
Отдохновенье для души —
Когда в ночи идешь на плаху
Стихов… И сердце так спешит!
И бьется птицей под рубахой.
Отдохновенье для души —
Когда с женой любовь — не служба.
Здоровы дети, хороши…
И с тещей — золотая дружба.
* * *
Осень. Воздух золотист.
Льется легкий желтый лист.
В поле тихо. Спят стога.
Кружит в небе пустельга.
Вдоль дороги — след телеги
да березовые слеги,
словно осень уезжает…
Даль примолкла —
провожает.
Владимир Носков
* * *
Старушки в доме престарелых
Живут от нас через реку.
Мерцает свет платочков белых
На том, на нашем берегу.
К ночи, когда на перевозе
Туманный стелется закат,
Они в отвесные березы
Уходят, словно в снегопад.
Уходят, полные терпенья,
В разлуку веря не совсем.
Но нет взаимопритяженья
Меж этим берегом и тем.
Молчат уключины и тросы.
И знаю я наверняка,
Что это нас от них уносит,
Как льдину от материка.
Еще ясней за далью плеса
Высокий свет платков льняных,
Не исчезающий в березах,
А растворяющийся в них.
* * *
В эту светлую ночь
Я услышал: звенят тальники.
Я проснулся,
когда
межозерье в серебряных бликах.
Два ствола за плечом,
Но пока отдыхают курки,
Слышу все родники
от таймырских болот до арыков.
Так светло на земле!
Так от лунного света светло!
Два ствола за плечом —
неужели для хищного дела!
И уютный такой —
неужели кому-то во зло
ниспадающий гул
на краю звукового барьера…
* * *
Я умру не с последним дыханьем,
А как только не тронут души
Банный запах осенней елани,
Голос птицы в небесной глуши.
Дни сшибаются — льдиной на льдину,
Рушат берег, ломают лозу.
Посадил под окошком рябину,
Диковатую, словно в лесу.
Чтоб в эпоху, где смерть на дорогах,
Где мгновенно сменяется Бог,
Не остаться без трепетной, строгой,
Пережившей немало эпох.
Это ж, право, такая удача:
Факел жизни, порывистый куст…
Но сама она плачет и плачет
И пугается, лишь прикоснусь.
Вячеслав Рождественский
* * *
Весь мир и счастье — кверху дном.
Никто не спас.
Губами
Губы мы найдем
В кромешный час.
Изобрели мы много зла,
Но не сгореть Земле дотла —
Любовь умнее нас.
* * *
Нужно очень мало,
чтобы все пропало,
чтобы все совпало —
нужно очень много.
Так уже бывало…
И молите Бога,
чтобы все совпало.
Надежда
Надеждою живет
приговоренный к смерти:
не ангелы, так черти
развалят эшафот.
Надеждою живет
приговоренный к жизни,
когда в его отчизне
упадок и разброд.
Надеждою живет
раздавленный врагами,
оставленный друзьями
бедняга Дон-Кихот.
Ее звезде зеленой
затеплившись в ответ,
в ночи глухой, бездонной
рождается рассвет.
К утру терпеть невмочь
напор свинцовой стужи,
но тем, кто прожил ночь,
уже не станет хуже.
Не уставай, Надежда!
Шагай проводником
по узкой тропке между
отчаяньем и сном.
Не музою туманной,
а женщиной земной,
желанной
будь со мной.
Наталья Рубинская
* * *
Шуршат березовые храмы
на почвах каменных седых.
Прекрасен мир. Но плачет правый.
Но гений вырублен под дых.
Кто там хлопочет: мол, поэты
ничуть не краше дикарей? —
Они впотьмах идут по свету
и умирают поскорей!
Ведь всем дороже злак насущный
пророка жилки на виске. —
И вертоградарь рубит кущи,
крепя вертеп, доска к доске.
* * *
Мы любовью с тобой обрастаем, как кроны
тополей на апрельском недружном ветру.
Все алмазы со мной, над тобою — корона;
вечно буду с тобой, никогда не умру!
Посмотри, как нас радостно любят и жадно:
собираются люди со всех-то широт!
Зарядят, заласкают, зальют виноградом,
оранжадом, крюшоном сердечных щедрот.
От павлина пера до порфирных каменьев,
все сокровища мысли, музык торжество
помещаются в нашем ледняцком именьи,
в райской хижине — там, где душа — божество.
Наталья Рябинина
* * *
Потекла между рук,
между мук
моя главная песня.
Задержался таинственный звук,
одинокий и бесполезный.
Зацепился хрустальным зрачком
за
Уральские горы…
Там жужжащим волчком
мой промышленный город.
Среди домен, дымов и домов,
через рокот турбины
зафиксировал в пене снегов
горсть рябины…
гроздь рябины…
грусть рябины…
* * *
Вышла замуж верная жена
павшего за Родину солдата.
И невосполнимого звена
незаметна горькая утрата.
Именем солдатским назвала
сына,
нарожала дочек…
Памяти горючая зола
ей не выела живые очи.
И на ней не оборвался род.
Худо-бедно жизнь бурлит, ликует…
И войны не знающий народ,
поминая павших,
каждый год
в День Победы
водку пьет.
Тоскует.
* * *
Мы,
приспособившиеся жить в темноте,
притерпевшиеся к неудачам,
машинально
без надежд
долбящие лбами стену,
замерли,
разглядев
на темном граните
черную паутину трещин —
неужели она поддалась?!
Что там за нею, проклятой?!
Божественной истины свет?
Взбесившаяся стихия?
Или другая стена?
Юрий Седов
Золотая осень
Тает время. Уходят года.
Даль прозрачна.
Тепло и знакомо
пахнет поле. Сверкает солома.
Паутиной блестят провода.
Дружно вспыхнули плети ботвы.
Хлынул дым. Поднялась из-под спуда
память мая и первой листвы.
Эти лица и звуки — откуда?
Этот смех… словно не было лет.
Эта боль… словно праздником встречи
вновь для дружбы и счастья согрет.
Покачнись — и почувствуешь плечи
закадычного друга… того,
той, чей след в облаках потерялся.
Дунул ветер. Огонь заметался.
Дым рассеялся — нет никого.
Наталия Слатина
* * *
И ближнего не сотри во прах,
И дальнего не зови…
Мир держится не на трех китах
Может быть, на любви?
Но чей-то локоть дырявит бок,
Выталкивает толпа,
И ты неловок и одинок,
И вера твоя слепа…
Когда и любить не хватает сил,
И мудрость уже слаба —
Дарует то, что и не просил,
Надежда, а не судьба.
* * *
А где моя трава?
Моя трава
В начале.
Начальные слова,
Лишенные печали.
И в жажде красоты —
И сторож не заметил —
Украдкой рву цветы
В послевоенном лете.
И солнца легкий звон
Над перепутьем мая.
И я бегу на зов,
Судьбы не понимая.
Года… года… года…
И сеяла,
И жала,
А все иду туда,
Куда не добежала.
Геннадий Суздалев
Помощь селу
Любо и недорого —
Пара крепких рук:
Мужики из города
Убирают лук.
Дождь косой и сетчатый
Не поднять лица.
Ах ты злой да репчатый
Не видать конца.
Луковое полюшко —
Заготовка впрок,
Луковое горюшко —
Не поднять сапог.
Мужики не ведают
Про напрасный труд.
Сядут — пообедают,
Небо поклянут.
Злые и серьезные…
Ах вы, мужичье!
Все вокруг колхозное,
Все вокруг ничье.
Совет старика
— Будешь тише воды,
будешь ниже травы:
ни один волосок
не падет с головы.
Как же я позабыл
этот добрый совет?
Жил и воду мутил
столько зим,
столько лет?
Все пытался подняться
повыше травы…
И дела не видны,
и слова не правы.
Ничего не сберег,
никого не согрел…
Но в воде не утоп
и в огне не сгорел.
Огляделся вокруг:
ни покрышки, ни дна.
Вот и время пришло
расплатиться сполна.
И за то, что вода,
как трава, зелена,
и за лишний глоток
все того же вина.
И за лишний привал,
и за лишний кусок,
и за годы, ушедшие
в мертвый песок…
Ну а если в трудах
не сносить головы:
буду тише воды,
буду ниже травы.
* * *
В плену хрустального излома
ликует муха.
Давно ушла любовь из дома.
И тихо,
глухо.
Здесь каждый вечер без причины
за стол садятся
тень женщины
и тень мужчины,
как будто снятся.
Ребенок прыгает теперь
цветной, как мячик…
А ночью в доме плачет дверь.
И ставни плачут.
Александр Терентьев
* * *
Неодолим манящий запах
Душистой хвои и ухи.
Гуляют здесь на желтых лапах
С луженым горлом петухи.
В речушке — шустрые гольяны,
На грядках — репа и пырей.
И три зарода на поляне,
Как шлемы трех богатырей.
* * *
Мы с тобой гуляли по тропинке.
Искрами — росинки там и тут.
Знаешь, говорят, что ты — картинка,
Я же — неоконченный этюд.
Вечер. Тихо. Узкая тропинка.
Спит луна на горке под кустом.
И идет прекрасная картинка
Рядом с неоконченным холстом.
Северина Школьникова
Черемуха
Май прокатился в грозах, в громах,
Окрасил кружево берез
И зелень нежную черемух
Снегами белыми обнес.
Где пруд и старая плотина,
Клубится снег под ветерком,
И ранний выводок утиный
Плывет, осыпанный снежком.
Похолодало — оттого ли
Вовсю черемуха цветет,
Или весне последний холод
Она подносит на уход?
От буйных зарослей по свету
Струится запах за версту.
Невестой завтрашнего лета
Стоит черемуха в цвету.
Бессмертник
Сухой невянущий цветок,
Степная иммортель!
Не погубил тебя песок,
Не замела метель.
Как солнца золотистый блик,
Ты горсткой огоньков
Так неожиданно возник
Над белизной снегов.
Оставив хрусткую лыжню,
Шагаю к хрупкому огню:
Гори, не греющий ладонь,
Застывший солнечный огонь!