Есть в Челябинске, в геологическом парке, очень дорогое для меня место. У входа — небольшой бронзовый барельеф с изображением одноэтажного деревянного домика, который когда-то стоял на этом месте. В 1905 году здесь побывал Я. Свердлов. Но для меня дом славен не этим. Здесь, на Труда, 108, с довоенных лет была Центральная детская библиотека, куда после окончания Московского библиотечного института я с моей однокурсницей была направлена на работу. Летом 43-го город и библиотека встретили нас теплом и добром.
Город мне тогда показался тихим, провинциальным. Сегодня трудно представить Челябинск без Северо-Запада и Северо-Востока, без телевидения, без нового (хотя уже давным-давно обжитого) вокзала, Торгового центра, цирка, кинотеатра «Урал», Дворца спорта… А оперный театр тогда еще не был театром, он еще только освобождался от станков завода «Калибр». Тогда наша улица Труда была почти сплошь деревянной, да и проспект Ленина (в то время улица Спартака) еще строился, и там попадались деревянные дома.
Конечно, город за сорок с лишним лет сильно изменился. И сейчас все его видят таким, каким он стал. Но мне хочется еще раз вернуться к тому старому дому с запущенным садом. Чем же он мне дорог? В нем я встретила самого хорошего человека на свете. В этом доме была наша свадьба. Здесь, в комнатке при библиотеке, сделали первые шаги наши дети. Сюда приехали из Казахстана мои родители, чтобы остаться с нами навсегда.
На Труда, 108, я поняла, что выбрала самую интересную и важную работу. Ведь детский библиотекарь соединяет два чуда: ребенка и книгу. Работа наша не приносит много «злата и серебра», ее результаты не меряются тоннами или метрами. Но когда встречаешь бывших читателей, которых мамы еще до войны приводили в детскую библиотеку (а они до сих пор помнят, какие книги тогда читали), становится ясно, что не зря на свете есть детские библиотеки. Во время войны и мы «спасали» детей, отогревая их у круглых железных печек, «уводили» с Майн Ридом, Жюлем Верном, Фенимором Купером от неустроенности и голода в жаркие прерии, джунгли, в совсем другие миры.
Наша библиотека давно сменила адрес, стала областной, одной из крупнейших в России. И сейчас тысячи совсем маленьких и уже совсем больших читателей считают библиотеку родным домом.
Мне в Челябинске очень повезло с людьми. С самого начала встретили меня преданные делу профессионалы-библиотекари. Везло мне и на руководителей. Никогда не забуду Михаила Григорьевича Марченко, Льва Михайловича Троицкого. Думаю, очень многие челябинцы знают эти имена, помнят их. Сколько прекрасных людей работало и работает в нашей библиотеке! Пять заслуженных работников культуры. Такое не часто встречается.
А сколько друзей — учителей, инженеров, врачей… О каждом из них можно рассказывать отдельно. Какие судьбы, какие характеры! Не все они, к великому сожалению, живы, не все сейчас живут в Челябинске. Как ни трудно бывает иногда, но (как сказал знакомый поэт) «нас хранит надежный круг друзей. Все уже он, но все нерасторжимей».
А челябинские писатели. Сколько с ними связано общей работы!
Улица Сони Кривой. Вот дом, где жила Людмила Константиновна Татьяничева. На фасаде мраморный барельеф. Скульптор не пожалел поэтессу: усталое, немолодое лицо. Но что удивительно: на этом лице — слезы! Темные слезы на белом лице. Что это? Мистика какая-то! Почему она плачет? Я хорошо помню Людмилу Константиновну. И не представляю ее плачущей. К ней, по-моему, очень точно относились строчки Некрасова: «Есть женщины в русских селеньях…» Высокая, статная, красивая, умная. Талантливая и добрая. Как хорошо она умела разговаривать с детьми, со взрослыми!
Как она меня однажды выручила! Когда-то у нас была традиция — в Неделю детской книги собирать ребят со всей области и устраивать большой книжный праздник. Писали заранее в ЦК комсомола, просили прислать хороших детских писателей из Москвы, чтобы познакомить с ними челябинских ребятишек. И чаще всего ЦК подводил. Однажды случилось так. Осталась всего неделя до праздника, я — в Москве на писательском совещании, и здесь узнала, что никто к нам не приедет. Я мечусь, уговариваю знакомых и незнакомых писателей поехать в Челябинск. Никто не соглашается. И вдруг, уже в последний день, на совещании в президиуме появляется Людмила Константиновна. Едва дождавшись конца заседания, бросилась к ней. Она поняла с полуслова, успокоила, обещала помочь.
И вот мы встречаем на Челябинском вокзале подругу Людмилы Константиновны, известную писательницу Наталью Петровну Кончаловскую. Ей тогда было уже довольно много лет, но встреча с ней была истинным праздником для детей и для взрослых. Наталья Петровна потом приезжала еще раз. Побывала в Магнитке, написала по уральским впечатлениям книгу «Магнитное притяжение».
Наверное, нет необходимости рассказывать здесь о творчестве Татьяничевой. Кто его не знает, тот всегда найдет ее книги в библиотеке. Одно хочу сказать: когда ее называют «певцом Урала», то это не просто образные слова, а точная оценка ее творчества. И многие ее строчки стали «крылатыми» выражениями.
Правда, вспоминается случай, когда Людмиле Константиновне в Челябинске стало грустно. Было какое-то торжественное заседание, куда ее пригласили из Москвы. Тогдашний мэр города решил блеснуть знанием поэзии Татьяничевой и прочитал строки: «Урал — опорный край державы…» Он не знал или забыл, что это написано Твардовским. А как было бы хорошо, если бы почаще по радио, на телевидении звучали строчки Людмилы Константиновны, чтобы их узнали и полюбили молодые челябинцы.
Часто мне приходится ездить трамваем от цирка к площади Революции. Проезжаешь оперный театр, сквер Славы с Вечным огнем, дальше старый довоенный дом, который растянулся от улицы Цвиллинга до улицы Кирова. На нем мемориальная доска: «В этом доме жила в 1962—72 гг. писательница Серафима Константиновна Власова». Я уже привыкла и не удивляюсь, но ведь писательница жила не в этом доме, а в соседнем, более современном, только у него такие стены, что доску не прибьешь. Наверное, поэтому и повесили рядом. (Кстати, в этом старом доме во время войны жил маленький Саша Масляков, который сейчас всем известен по КВН.)
Но дело, конечно, не в том, где висит мемориальная доска. Хорошо, что она есть! Хуже, что не издаются сказы Серафимы Константиновны. Пока она была жива, выходили сборники «Голубая жемчужина», «Клинок Уреньги», «Поют камни» и другие. Но эти книги издавались в тонких обложках, в основном, на плохой бумаге. Они были очень недолговечны. А жаль, что нет ее книг. Ведь удивительно — сибирячка по рождению, учительница-пенсионерка взялась писать уральские сказы после Бажова! Надо было иметь большой жизненный и литературный багаж, большую смелость. И ведь многое у нее получилось, есть прекрасные строчки о природе, людях, истории Урала.
Власова мне запомнилась удивительно эмоциональным человеком. Она могла плакать горючими слезами у нас в библиотеке над скверно изданной ее книгой, она могла и выпить, и сплясать лихой танец. Она была прирожденной артисткой, слушали ее всегда с большим удовольствием. Серафима Константиновна рассказывала даже интереснее, чем писала. У нее был удивительно образный язык! Я иногда ловлю себя на том, что употребляю в разговоре ею сказанные когда-то слова: «впала в душу», «сгреблась» (т. е. быстро собралась). Как жаль, что не сохранилось никаких записей на радио и телевидении. Неужели не найдется в Челябинске издатель, который бы выбрал лучшие ее сказы, издал бы их? Вот это был бы достойный памятник талантливой уральской сказительнице.
Еще несколько лет назад на старом здании института механизации сельского хозяйства, ныне агроинженерного университета, что по улице Красной, висела мемориальная доска: «Здесь с 1910 по 1918 год в реальном училище учился писатель Юрий Николаевич Либединский». Потом доска исчезла. На время или навсегда, не знаю.
Ни в школе, ни в институте я не слышала о писателе Либединском, он тогда был в опале. Слышала только от матери, тоже библиотекаря. И вдруг уже в Челябинске, в нашей библиотеке, в книге Татьяны Толстой «Детство Лермонтова» вижу посвящение: «Маше, Тате, Лоле, Саше и Нине Либединским». Подумала: какое отношение имеет Татьяна Толстая к детям Либединского? Ответа я не нашла, пока мне не попалась в руки книга «Зеленая лампа» Лидии Борисовны Либединской, вдовы Юрия Николаевича (хотя слово «вдова» совершенно не подходит такому неординарному человеку, как Лидия Борисовна). «Зеленая лампа» мне душу повернула и к Юрию Николаевичу, и к Лидии Борисовне. Оказалось, Татьяна Толстая — бабушка пятерых детей Лебединских, Лидия Борисовна — внучатая племянница Льва Николаевича Толстого, известная теперь писательница. А к этому времени стали издаваться и книги Юрия Николаевича: его знаменитая в 20-е годы «Неделя», его воспоминания для подростков «Воспитание души» и другие. И теперь я просто не представляю, как можно «увидеть» историю Челябинска во время первой мировой войны, в предреволюционные и революционные годы без книг Юрия Николаевича. К тому же он был первым писателем после революции, написавшим о ней, первым советским редактором. К нему пришел с рукописью своей первой книги молодой Александр Фадеев, тогда-то они и подружились на всю жизнь и даже породнились, женившись на сестрах Герасимовых (двоюродных сестрах Сергея Герасимова). Правда, эти первые браки потом распались… Первая книга Либединского «Неделя» была переведена на французский и немецкий языки. Не случайно фашисты в 1933 году, сжигая на кострах неугодные им книги, не пропустили и «Неделю».
Роднит меня с Юрием Николаевичем и то, что в его нелегкой судьбе очень много общего с судьбой моего отца: они в один год родились, в один год (20-й) вступили в партию, почти в один год их исключили из партии, оба чудом уцелели в 37-м, оба прошли через войну…
Юрий Николаевич через всю жизнь (он умер в 1959 году в Москве) пронес нравственный урок своего отца: «Людям надо делать добро!». Отец Юрия Николаевича, известный в Челябинске до революции врач, погиб во время эпидемии тифа в девятнадцатом.
Юрий Николаевич Либединский достоин и мемориальной доски, и памяти, и уважения.
Пусть простят меня те челябинские писатели, которые столько сил и сердца отдали детям: Лидия Александровна Преображенская, Николай Александрович Глебов, Сергей Иванович Черепанов, Юрий Георгиевич Подкорытов. Я их всех помню, все достойны рассказа, но не все вмещается в эти несколько страниц.
И все-таки я не удержусь и скажу еще об одном человеке, который совсем недавно ушел из жизни, и еще болит душа, и еще не верится, что его уже нет.
Была б моя воля, я бы на здании Гипромеза повесила бы мемориальную доску с его именем. И, может быть, не надо было бы писать, кем он был. Коротко не скажешь, а всем сейчас живущим это имя хорошо знакомо: Юрий Трахтенберг. Инженер-проектировщик металлургических заводов. Наверное, металлурги его знают как хорошего инженера. А многие и многие челябинцы помнят его как человека удивительной эрудиции, ценителя редкой книги, хороших стихов и песен. Он и сам писал статьи, стихи. Но, кроме того, он обладал какой-то магнетической силой притягивать к себе людей, объединять их, делать единомышленниками. Если какой-нибудь челябинец раньше услышал бы, что в город приехал известный бард, то он, не глядя на афиши, не спрашивая у знакомых, знал, где будет проходить встреча: ясно, что в зале Гипромеза, ясно, что вести ее будет Юра Трахтенберг. Сколько в этом зале было прекрасных вечеров: встречи с Визбором, Никитиными, Дольским… А кто хоть раз побывал на фестивале авторской песни на Ильменах, помнит, какие это были праздники, и опять-таки: Юра в жюри, Юра ведет программу.
С ним связана целая полоса в культурной жизни нашего города. В нем одном был заложен своеобразный центр культуры — тонкий, умный, веселый, дружеский. А уж в уменье дружить, наверное, не было ему равных. Он с каждым умел говорить, как с самым дорогим ему человеком, и не только говорить, но и делать. Скольким он в жизни помог! Я, к сожалению, не была среди самых близких друзей, но и на меня распространялся свет и тепло его души. В ушах еще стоит его шутливое «тетя Надя…»
Незадолго до его неожиданного ухода он массу сил «положил» на подготовку встреч с поэтом Игорем Губерманом (кстати, зятем Либединского), успел написать свои «юрики» на едкие губермановские «гарики». Успел провести одну встречу, а перед началом второго концерта упал с тяжелейшим инфарктом. И это случилось у меня на глазах. Из больницы он уже не вышел. Я его видела почти мертвым, казалось бы, уже можно было поверить в эту смерть. Но не верится, и все! Наверное, такие люди действительно навсегда не уходят, пока память о них жива.
Людьми и дорог мне мой город, я его не променяю ни на какой другой! Здесь моя семья, здесь мои дети и внуки, здесь мои друзья, мои коллеги, мои знакомые. Без всех этих людей я жизни не представляю.