- 1 -

   Гонец от Бертрама прибыл в гостиницу уже в сумерках. Лейтенант Королевской Гвардии исполнял роль посыльного с истинно аристократическим безучастием, и Барс в очередной раз подивился умению капитана превращать подчиненных в преданных сообщников.

   - Капитан просил передать извинения - раньше не получалось никак. - Сообщил лейтенант со скучающим безразличием. - Сейчас следуйте за мной, все готово.

   Путь через пол-Умбры - по улочкам Старого Города, по мосту через Уму, по широким бульварам и проспектам центра - показался Барсу слишком коротким. Кованая ограда Королевского дворца выросла перед ним внезапно, как черта, за которой не будет пути назад; по ту сторону ограды шумел ветвями старый парк, уже одевшийся густой листвой, надежно скрывающий дворцовые постройки - словно посреди столицы вдруг стал стеной дикий и нехоженный лес.

   - Через забор, что ли? - Поинтересовался Барс у гвардейца, оценивая немалую высоту ограды. Рыцарю не составило бы труда проделать в ней лаз, вот только стоило ли оставлять следы?

   Лейтенант пренебрежительно дернул плечом, словно его спутник неудачным вопросом продемонстрировал всю глубину своего невежества.

   - Нет, разумеется. - Снизошел он все же до ответа. - Через калитку. Охраняют ее не наши люди, так что вот вам документ - разрешение на прием у капитана Ренье. Между прочим, только чтобы такую бумагу получить, многие аристократы по полгода в столице околачиваются. В основном, кандидаты в гвардию, все с пачками рекомендаций.

   - И что же, он их потом берет? - Полюбопытствовал Барс.

   - Чаще нет. - Холодно бросил лейтенант.

   Калитка оказалась на самом деле небольшими, не слишком приметными воротами, закрытыми и хорошо охраняемыми. Однако бумага сработала безотказно - никто не задал ни одного лишнего вопроса. По длинной, обсаженной грабами аллее мужчины двинулись в сторону смутно видневшихся казарм.

   - Пройти во внутренний двор эта бумага вам не поможет. - Объяснял на ходу лейтенант. - Однако держите ее при себе, предъявляйте в самом крайнем случае - если решите, что может сработать. Если нет - попытайтесь убежать, это лучше всего. Скоро совсем стемнеет, воспользуйтесь этим. Ни при каких обстоятельствах не затевайте баталий. Покинете дворец - документ сожгите.

   Барс кивнул.

   - А как я попаду во внутренний двор?

   - Есть старая лестница в стене, заросшая, про нее, судя по всему, уже никто не помнит, кроме дряхлого садовника. Мы и сами про нее не знали, пока... В общем, нам подсказали. Серьезный прокол в системе безопасности. Воспользуетесь ею сегодня, а потом мы примем меры. Наверху калитка, но она будет открыта. Там вас будут ждать.

   ***

   Тяжелая калитка чуть скрипнула, поворачиваясь на плохо смазанных петлях, и рыцарь замер, вслушиваясь в темноту. Справа тихо прошелестели кусты, Барс отступил левее, делая пару аккуратных шажков в глубину сада.

   Он почувствовал ее, узнал раньше, чем увидел в бледном отблеске звезд. Узнал легкие торопливые шаги, почти бесшумные, словно под ее ногами не сминалась хрупкая трава. Узнал дуновение родного запаха. Впрочем, он узнал бы ее и без всего этого - просто по тому, как екнуло словно сжатое в кулак сердце.

   - Барс? - Шепнула она полувопросительно.

   Рыцарь сумел ответить:

   - Здесь.

   Алина схватила его за руку, порывистая, как всегда, и как и прежде - с полным презрением к условностям.

   - Ты как себя чувствуешь? - Спросила она слегка испуганно. - Когда Бертрам сказал мне, что ты здесь и хочешь меня видеть, я чуть с ума не сошла. Что-то срочное случилось? Феофан говорил, тебе по-хорошему лежать бы еще с месяц, как минимум. Ты...

   Она вдруг запнулась, прижалась к нему, приникла всем телом, уткнувшись лицом в грудь.

   - Ты живой. - Сказала тихо. - Я только сейчас поняла, что до конца не верила в это. Знала, но не верила, понимаешь?

   Рыцарь молча кивнул.

   И тут же почувствовал, что его нетерпеливо тянут за руку, увлекая куда-то сквозь гущу кустарника.

   - Пошли же.

   Алина находила тропинку одной ей ведомым способом, то ли наощупь, то ли вообще по памяти.

   - Осторожно, тут корни, не споткнись. Я покажу тебе одно из своих убежищ, оно небольшое, но надежное, там мы сможем зажечь свет - никто не увидит. Тебе не стоит тратить силы на магию, у меня есть свечи. Ну вот, уже почти пришли. Пролезай сюда... Придержи ветку, вот так. Это ниша в стене, камни высыпались, теперь тут почти пещера. Снаружи плющ, а кругом все заросло - иногда я думаю, что здесь можно было бы жить все лето, и никто бы не нашел. Пощупай справа, там есть большой валун, на котором удобно сидеть. Да где эти свечи, пес их забери?

   - Не нужно света. - Неожиданно для самого себя попросил Барс.

   Но принцесса уже чиркнула кремнем, разжигая масло в плошечке, затеплилась свеча, за ней вторая, третья - Алина привычно расставляла их по выемкам в камнях.

   - Это почему еще не нужно? - Деловито спросила она, оборачиваясь и всматриваясь в лицо рыцаря. - Или ты вдруг вздумал стесняться шрамов? Что еще за глупости? Я тебя и в худшем виде видала, если ты не забыл. Впрочем, ты не помнишь, конечно, но рассказать-то тебе должны были. Или ты полагаешь, я тебя за симпатичную внешность люблю?

   Алина произнесла это так буднично, между делом, как давным-давно очевидный и всем известный факт, и даже сама не заметила, что сказала, и тут же снова занялась свечами, сосредоточенно борясь с каким-то отсыревшим фитилем, и добавила тем же тоном:

   - Между прочим, я принесла твои любимые эклеры. Помнишь, тебе понравились? Вон сверток.

   Все шло не так.

   Барс понимал, что все идет не так, что с каждым мгновением становится все невозможней сделать то, зачем он сюда пришел, что еще немного - и рухнут все барьеры, сметут сознание, оставив лишь бушующую бурю чувств, трепещущих под ее внимательным взглядом. Он сжал в ладони какой-то попавшийся под руку камешек, сжал так, что тот треснул, рассыпался, раскрошился в пыль, царапая кожу острыми крупинками. Это помогло - не то чтобы прийти в себя, нет, но нащупать жалкие остатки той отрешенности, которую он так тщательно выстраивал в себе, готовясь к разговору, и которая едва не рухнула безвозвратно от одного ее присутствия.

   И Алина вдруг испугалась, присела перед ним, ищуще вглядываясь в потемневшее лицо, спросила жалобно:

   - Отчего глаза опять отчаянные? Что еще ты себе удумал?

   И тут же дотронулась пальцем до его губ, предостерегла:

   - Подожди, не говори ничего. Сначала я расскажу, чего мне удалось добиться. Я, кажется, понимаю, о чем ты. Не о чем беспокоиться. Почти все проблемы уже разрешены.

   - Мне удалось собрать свидетельства. - Сосредоточенно перечисляла принцесса. - Было нелегко найти всех этих людей, еще труднее разговорить, но мне помогли. Зато теперь у меня есть подборка документов, которые не сможет проигнорировать никакой, самый пристрастный суд. Вопрос с Кеорой будет закрыт раз и навсегда, тебе не придется больше прятаться или опасаться, что тебя узнают. Плюс я смогу кое-что добавить о роли во всем этом Деима, благо и так уже установлено, что он был предателем. Тебе, конечно, не нужно показываться, пока все не будет сделано, но ждать осталось немного - я уже договорилась на завтра о встрече с отцом. Ты ведь не думал, что я побоюсь прийти к нему с этим?

   Алина улыбнулась слегка насмешливо, торжествующе, устроилась поудобней на камне, привычно затеребила выбившуюся прядь волос.

   - Мой отец - очень строгий человек, его многие боятся, но он и справедливый. Против фактов он ничего не сделает, даже если бы они ему почему-то не понравились.

   Барс кашлянул, собираясь с духом, выдавил:

   - Я хочу посмотреть на эти бумаги.

   - Я принесла. - Довольно сообщила принцесса. - Я подумала, что ты захочешь их увидеть.

   Он нашел в себе силы внимательно прочитать их. Работа была действительно проделана колоссальная. Здесь были заверенные свидетельские показания женщины, что опознала в нем убийцу - она признавалась, что ее подкупили, рассказывала, за какую сумму, и подробно объясняла, какие получила инструкции. Показания других ``свидетелей'` из Кеоры - все оказались подставными, к тем местам они и не приближались никогда. Список тюремщиков, подтвердивших, что камера готовилась заранее, и гвардейцев, четко знавших, какого финала праздника нужно ожидать. Даже показания тюремного повара - тот поведал вовсе драматическую историю: у него была тяжело больная жена, спасти которую, по мнению лекарей, мог лишь переезд на юг, в жаркий климат. Ради того, чтобы сделать возможным этот переезд и устройство на новом месте, бедняга был готов не только подсыпать отраву, но и взять на себя всю вину с риском лишиться головы.

   Рыцарь подержал бумаги в руках. Они представляли ценность - Орден много дал бы, чтобы иметь возможность пустить их в ход... Потом на ладони Барса вспыхнул огонек, сначала маленький, но он быстро нашел себе пищу. Он вырос, взметнулся оранжевым жадным языком - и опал, оставив меж чутких пальцев беспомощные серые хлопья.

   Алина вскрикнула.

   - Что ты наделал? - Спросила она жалобно, и голос ее задрожал. - Я столько трудилась... Здесь... Все...

   - Ничего этого не надо. - Глуховато сказал Барс. - Я уезжаю. Я зашел попрощаться.

   Принцесса замерла, как застигнутый врасплох дикий зверек. Она не стала спрашивать, куда он едет и надолго ли. Она все поняла сразу, и глаза ее, и без того огромные, распахнулись до невероятной величины, вбирая в себя весь этот беспредельный, оказавшийся таким несправедливым мир...

   - Почему? - Прошептала она одними губами.

   - Так надо. - Беспомощно выдохнул рыцарь.

   - Почему? - Повторила она упрямо.

   Он молчал, растеряв остатки слов, и Алина заговорила сама:

   - Это потому, что я принцесса, и должна стать королевой, и все такое - эта чушь тебя беспокоит? Я ее слышу всю жизнь, с самого рождения - это недостойно, а то не по-королевски, и так далее; а что не по-королевски - жить? Мне не нужно этого ничего, понимаешь? Я этого не хочу! Если дело в этом, я готова, я откажусь от имени и от титула, и если ты думаешь, что я потом пожалею - ты дурак, Барс, слышишь?

   Она уже всхлипывала, губы дрожали, но пока еще держалась. ``Не плачь. - Попросил Барс безмолвно. - Я не вынесу этого''.

   - Или причина другая? - Продолжила она. - Что-то, о чем я не знаю? Или что-то, что ты себе выдумал, и даже признаться боишься? Ты же обманываешь меня и себя, у тебя же глаза кричат, давно ли ты видел себя в зеркало?

   Барс опустил голову.

   Что он мог ей сказать?

   Если бы он не был собой, а был кем-то далеким, спокойным и мудрым, он, может быть, нашел бы слова.

   Он мог бы сказать ей: ``Подумай, что я могу тебе дать. Бродяга, не знающий другой жизни, не умеющий создавать и беречь. Даже то, что ты выжила, спаслась после нашей встречи, не моя заслуга. Что еще я могу тебе принести?'`

   Он мог бы сказать: ``Знаешь ли ты, как скоро начнешь мучиться неясными сожалениями о несбывшемся? Ты, которой суждено, может быть, своротить горы и перевернуть мир? Нет, ты не пожалеешь, твое благородное сердечко не позволит тебе пожалеть о сделанном. Но много ли пройдет времени прежде, чем бесформенная, беспричинная тоска начнет грызть твою живость и жизнерадостность?'`

   Или: ``Так редко рождаются люди, способные сделать целый мир лучше. Ты - такая, это твоя судьба, ты на своем месте и в своем времени; и кто я, чтобы осмелиться разрушить это?'`

   И не он, а кто-то другой, наблюдающий со стороны, холодный и циничный, мог бы сказать ей:

   ``Сейчас тебе пятнадцать, и тебе кажется, что в жизни есть только черное и белое. Неумолимое время научит тебя различать полутона. Когда-нибудь ты с удивлением поймешь, что однозначно белого и однозначно черного вообще не существует. Но то, что происходит с тобой сейчас, навсегда останется ярким пятном, ослепительно-белым, окаймленным и оттеняемым чернотой. Оно не померкнет со временем, и ты научишься беречь его в себе, хранить, как драгоценность. Драгоценность, в которой ты уже никогда не различишь изъяна''.

   Или: ``Ты юна; вся жизнь лежит перед тобой светлой прямой дорогой. Все открытия, которые может совершить юная девушка, ты еще совершишь. Все влюбленности и разочарования, и радости, и настоящая любовь, которую ты обязательно встретишь - все это не минует тебя. Все впереди, милая; все будет ярче и лучше; будет так, как ты того заслуживаешь...'`

   И еще: ``Ты найдешь свое счастье, девочка. Сейчас тебе кажется, будто жизнь кончается, но так будет недолго. Твое счастье будет большим и светлым, и бесконечным, и надежным, и не заставит воевать за него со всем миром; оно будет безоблачным и достойным тебя. Оно не притушит твоего огня - наоборот, позволит расцвести буйным цветом, во всей красе и мощи того, что обещано тебе жизнью. И, цветя, ты будешь лишь очень изредка открывать шкатулку со старой драгоценностью - только чтобы вспомнить, как юна и неопытна, как наивна ты когда-то была''.

   Разумеется, Барс не формулировал всего этого - думать так, расчленяя свои чувства на части, он не умел. Да и не чувствовал он именно так - лишь жуткий сумбур творился в горящей голове, и среди этой мешанины он определенно ощущал только неумолимый внутренний запрет, не позволяющий отдаться на волю стремящегося унести его бешеного потока. Это было больно, это раздирало его на куски, и это необходимо было вытерпеть - вот и все.

   - Все бесполезно, да? - Вдруг тихо спросила Алина, не отводя от него глаз. - Ты все решил, и это окончательно.

   Барс сумел кивнуть, не поднимая головы.

   - Может быть... - Сказала она медленно.

   Рыцарь заставил себя выпрямиться, взглянуть ей в глаза - со всей твердостью, на которую еще был способен.

   - Ты мог бы хотя бы иногда возвращаться ко мне... И уезжать, когда захочешь.

   - Не могу. - Совершенно честно ответил Барс. ``Не могу, не смогу выносить эту пытку многократно! - Кричал он молча, беспомощно, отчаянно. - Я и сейчас уже не уверен, что смогу уйти...'`

   Но зажал, задавил эту мысль в зародыше, вслух сказал:

   - Не жди меня. Я не вернусь.

   Рыцарь видел, что резко, грубовато брошенные слова рассердили ее, и это было благо. Исчезли слезы, копившиеся и готовые пролиться, порозовели бледные щеки. Принцесса встала, поднялась над ним во весь свой небольшой рост, неожиданно величественная, ледяная.

   - Ты просто дикарь. - Произнесла она холодно. - Дикарь, шарахающийся от протянутых рук. Боящийся собственных чувств. Ты трусишь, Барс - вот что такое эта твоя необходимость!

   Рыцарь опять кивнул - он и с этим готов был согласиться.

   Закрылась спасительная заслонка - Барс смотрел на себя со стороны, будто все это происходит не с ним, будто он лишь наблюдатель, не имеющий возможности вмешаться в ход событий.

   - Уходи. - Сказала Алина; ее нижняя губа снова предательски дрогнула, но она справилась с этим. - Тебя проводить?

   - Я найду дорогу.

   Никто не помешал ему покинуть дворец, и он даже не забыл спалить выданный ему пропуск, едва оказался за воротами. А вот про Тучку не вспомнил, оставил ее на коновязи за сторожевой будкой - и двинулся через весь город пешком, механически переставляя одеревеневшие ноги: левую, правую, левую...

   Временами ему начинало казаться, что он двигается не по своей воле, что он - кукла, которую ведет на веревочках неумелый кукловод. Но он шел, измеряя нетвердыми шагами мостовую, и добрался до окраины, и отыскал конюшню, на которой оставил Шторма, за белой оградой на погруженной во тьму улочке.

   Когда от стены конюшни отделилась, метнулась навстречу рыцарю смазанная тень, Барс едва успел сдержать рефлексы.

   И тут же поблагодарил судьбу, что сдержался - это был всего лишь сын хозяина, долговязый Кирюн.

   - Я вас ждал. - Сообщил он радостно. - Все сделано, как вы велели. Конь ваш и кормлен, и поен, и выстояться успел, так что можете ехать. А я таки еще раз спросить хотел: вы правда жеребеночка нам оставляете? Честно, без подвоха?

   - Я же сказал уже. - Устало вздохнул Барс. - Чего тебе еще?

   - Поблагодарить хоть. - Смущенно потупился Кирюн. - Отец прибедняется, но я-то знаю, что все в порядке будет. Чувствую.

   - Любишь лошадей?

   - Ага.

   И, затаив дыхание, парень задал вопрос, ради которого, наверное, и торчал тут полночи:

   - Как вы думаете, смог бы я с арраканцами работать?

   - Ты - смог бы, пожалуй. - Рассудил рыцарь. - Ну, не с обученным жеребцом. Такой признает только того, кто его выездил, хотя... Тоже исключения бывают. Но с молодняком - точно. С арраканцем главное - терпение. Надо добиться от коня доверия, понимаешь? А силы у него и своей хватает. Так что если не уверен, что у тебя ее больше - лучше с силой не лезь.

   - А разве может быть у человека больше силы, чем у эдакой махины?

   Барс задумчиво посмотрел на парня, сказал серьезно:

   - Иногда может.

   Кирюн недоверчиво покачал головой.

   - Не похоже как-то.

   Рыцарь хмыкнул, пожал плечами - и кивнул, соглашаясь.

   Он вывел наружу обрадованного жеребца, оседлал при свете зажженного Кирюном факела. Застоявшийся Шторм резво взял с места, едва Барс оказался в седле. Рыцарь не стал его сдерживать.

   Вскоре Умбра осталась позади.

 

- 2 -

   Барс взял направление на Замок Ордена, решив, что после своей безвременной кончины и прочих событий просто обязан объявиться там. Прямой путь лежал снова через Сантию и Золотой мост. Можно было бы, конечно, сделать крюк, объехать, переправиться на пароме или вплавь, но рыцарь даже не подумал об этом. Честно говоря, ему было все равно.

   Несколько дней рыцарь ехал, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Наверное, он где-то спал, наверное, что-то ел, кормил и чистил коня, даже выбирал дорогу. То ощущение, что пришло к нему во дворце - будто он лишь наблюдатель, отстраненно глядящий на все из неимоверной дали, - все еще было с ним, укутывало обнаженные нервы мягкой ватой, позволяло бездумно поддерживать свое существование.

   Барс сорвался неожиданно, как срывается вдруг от тихого шороха годами неподвижная снежная лавина. Просто в какой-то момент сквозь защитный барьер проникла, просочилась мысль: ``А ведь можно было остаться. Наплевать на все и остаться с ней. Быть рядом с ней. Прожить рядом. Разбиться в лепешку, чтобы сделать ее счастливой, и умереть, чтобы не дать ей загрустить''. От того невыносимо-прекрасного, недосягаемого, что дарила эта мысль, стало пусто и холодно в животе. Сжалось, пропустив такт, сердце, а следом уже торопились, стучались другие мысли - что все могло бы быть не так, как он себе навоображал, иначе, лучше, и может, он сумел бы научиться тому, о чем мечтал, что всегда казалось недоступным.

   Зря он позволил себе это. Колени вонзились в бока ошарашенного жеребца, едва не сминая ребра, и Шторм поднялся в бешеный галоп, не разбирая дороги, вскидывая голову, роняя пену с губ и дико косясь на ошалевшего всадника. Барс не знал, как долго они скакали, не помнил, как свалился с коня, как оказался на нежном ковре изумрудного мха среди белых стволиков берез.

   Скорчившись в три погибели, он царапал ногтями землю, чтобы не выпустить наружу рвущийся из груди вой. Он катался по траве, как раненый волк, отгрызший себе лапу ради спасения - от чего? Из какого капкана он выбрался, оставив там - не лапу, нет, без лапы еще можно жить, что-то неизмеримо более важное? Стоило ли вырываться, в самом деле, если вся жизнь без этого чего-то потеряла смысл? А был ли этот смысл вообще когда-нибудь? Может, он и жил-то ради одной встречи, ради ее легкого дыхания и серых в крапинку глаз? И теперь все кончено? И некого винить, потому что он сам, своими руками сделал это?

   За всю свою долгую жизнь Барс не испытывал еще такой боли. Никогда - со времен Башни. И даже там, когда в бесконечной веренице ложных жизней он, еще шестнадцатилетний, умирая и воскресая, раз за разом рвал себе зубами вены, сопротивляясь тому, что не мог признать частью себя, сопротивляясь до самого последнего из концов... Даже там - казалось ему теперь - было не так больно. Долго еще в березовой роще корчился и глотал рыдания сильный мужчина, Рыцарь Пламени, могущественный маг и хладнокровный боец. И настороженно поглядывал на потерявшего разум хозяина изумленно прядающий ушами арраканский жеребец.

   ***

   Очнулся Барс от робкого вопроса:

   - Вам плохо, господин?

   Когда и как он смог уснуть, рыцарь не помнил совершенно; скорей, не уснул, просто отключился, выплеснув свое горе, доверив его пустой березовой роще и шепчущему в листве ветерку. Теперь в душе было пусто и гулко, легким звоном отзывалась на каждое движение голова, и кровоточили ободранные и измазанные в земле ногти.

   - У вас что-то случилось? - Прозвучал колокольчиком голосок. - Ваше лицо все в грязи. Ох, и кровь идет. Вы... Вы меня не узнаете?

   - Нет. - Хрипло выговорил Барс.

   - А жеребец ваш признал, глядите, не кидается. Вы мне талисман подарили, помните? Вот он, у меня на шее, в мешочке - все, как вы велели. Может, он вам самому теперь нужен?

   - Талисман?

   - Камушек голубенький; вот, держите.

   Барс задумчиво покатал на ладони правильной формы необработанный адамант.

   - Как же, помню. Пирожки, да? С капустой? И зовут тебя как-то так... светло.

   - Рада.

   - Точно. Ты возьми камушек, Рада; мне он вряд ли поможет. А что, вышла ты замуж за своего старосту?

   - Я уж прибавления жду. - Смущенно сообщила девушка. - По осени. В аккурат год будет, как мы с вами тогда повстречались.

   - Рад за тебя. И что, счастлива ли ты?

   Рада закраснелась, запунцовели и без того румяные щеки.

   - С вашей легкой руки. - Проговорила она. - Уж как я вас вспоминала! А пойдемте к нам в гости, а? Ну, правда? Сами и посмотрите. А я тесто с утра поставила, как чувствовала, верите? Ну, идемте, пожалуйста.

   - Ты ж в лес, небось, по делу пришла. - Заметил Барс.

   Рада смутилась еще больше.

   - Без дела. - Призналась она. - Я сюда частенько наведываюсь. А сегодня прямо как тянуло меня что-то, звало. Так пойдете в гости?

   - А ручей тут какой-нибудь есть - умыться? - Спросил рыцарь.

   - Есть. - Обрадовалась девушка. - Я покажу.

   - Тогда пошли.

   В доме у старосты было светло и уютно. Вышитые салфеточки, вышитые занавески, даже на полотенцах - и на тех цвели голубые незабудки и радостно улыбались курносые солнышки. Пахло свежеоструганным деревом - Барс заметил в сенцах недоделанную колыбельку.

   - А муж где? - Поинтересовался рыцарь, присаживаясь за выскобленный добела стол.

   - В поле.

   - А ну как придет - не осерчает?

   - Он добрый. - Улыбнулась девушка. - И мне верит. Я ему про вас рассказывала.

   - И что он?

   - Сказал, что может быть, я встретила волшебника.

   - Вот как? - Поднял брови Барс.

   - А разве не так? - Очень тихо спросила Рада.

   Она споро суетилась по дому, лепила пирожки, вся перемазавшись в муке, время от времени оглядываясь и светло улыбаясь рыцарю. Работа просто горела у нее в руках: очень скоро огромный противень пирожков стоял в печи, еще что-то весело булькало в котелке, из погреба появились на свет запотевшие глиняные, ноздреватые крынки, стол покрылся белоснежной скатертью с языкастыми оранжевыми подсолнухами по краям.

   Когда запах свежей сдобы поплыл по избе, такой густой, что одним им можно было насытиться, появился староста. Он потопал ногами на крыльце, тщательно сбивая грязь, вошел в дом - мощный, плечистый, о таких говорят ``поперек себя шире'`, подпер притолоку, заслонив весь дверной проем.

   - Вижу, гости у нас. - Прогудел основательным, гулким басом. - Ну, добрС, коли с добром. Звать-то вас как, господин хороший?

   - Барс.

   - А меня люди Гором кличут. Радушка, на стол скоро ли соберешь?

   - Да все готово уж.

   - Вот и ладно.

   Усаживаясь за стол, староста попенял жене:

   - Что ж ты, гляжу, молоко выставила, квашу, а винца мужчинам не сподобилась подать?

   - Я сейчас. - Смутилась Рада.

   - Третьего года возьми, оно удачней всего получилось. Помнишь, где стоит?

   Когда женщина торопливо вышла, Гор понизил голос, спросил быстро:

   - С добром ли, а, господин?

   - Зла не причиню. - Серьезно ответил Барс. - Не бойтесь. Я проездом, отдохну чуток... и дальше двину.

   - ДобрС. - Кивнул хозяин.

   Рада принесла оплетенную бутыль, ставя ее на стол, пояснила мужу:

   - Это тот господин, я рассказывала тебе...

   - Да уж понял. - Добродушно отозвался Гор. - Ко мне аж в поле люди прибежали, рассказали, что за жеребец у моего дома привязан. Дай, думаю, пойду, познакомлюсь с... щедрым господином.

   Барс подметил паузу, и быстрый тревожный взгляд, брошенный на него хозяином. Не так прост был староста, и...

   Придется уходить отсюда.

   Пообедав, посидев, чтобы не нарушать приличий.

   Чтобы Рада ничего не заметила - незачем огорчать ее, такую светлую, беззастенчиво-счастливую.

   Положи судьба добрую меру покоя этому дому, а свое счастье они сами соткут.

   Женщина подала мясную похлебку, вынула из печи пирожки. Гор разлил по кружкам пенящееся вино.

   - Со знакомством! - Объявил перед тем, как пригубить напиток.

   - Со знакомством. - Кивнул рыцарь.

   За обедом говорила в основном Рада. Голосок-колокольчик звенел, не переставая, рассказывая и последние деревенские новости, и подробности событий давно прошедших; она вспоминала истории смешные и курьезные, и вдруг как о великом открытии сообщала, что уже видела в поле за речкой зацветший лютик, и первая удивлялась этому, потому как не время было лютику цвести. Слушая этот голосок, оттаял и староста, уже не поглядывал встревоженно, чаще разливал вино и даже стал называть Барса на ``ты'`. Рыцарь подметил, как на грубоватом лице Гора проступает обожание, когда тот смотрит на жену, как мягчеют топором рубленые черты, кивнул одобрительно. Да, здесь и вправду все было в порядке.

   Барс, поначалу думавший, что не сможет съесть ни куска, неожиданно обнаружил, что устоять перед вкусом этой стряпни попросту невозможно. Он и наелся от души, и голова слегка закружилась от хмельного вина, и отдохнувшее тело уже не отзывалось острой болью на всякое движение. Рыцарь посидел еще и после обеда - знал, что строгий деревенский обычай не позволяет уходить прямо от стола - и наконец засобирался, с удивлением ощущая искреннее нежелание покидать уютную избу.

   - Уже уходите? - Расстроилась Рада, но долго грустить не стала: засуетилась, расстелила на столе салфетку, принялась заворачивать пирожки.

   ``Скажет ``заходите еще'` или нет?'` - Загадал зачем-то рыцарь.

   Сказала, и даже, покраснев щеками, пригласила осенью заезжать: Барс понял, что подразумевает - на именины новорожденного, только произнести прежде времени суеверие не позволяет.

   - Я, наверное, далеко тогда буду. - Отговорился рыцарь, и увидел, что она огорчена. А вот староста, насторожившийся было при ее словах, наоборот, слегка расслабился.

   ``Да пес их тут разберет'`, - внезапно разозлился Барс, выходя из избы. И тут же одернул себя. Он не имел права злиться. Эти двое - семья, а он тут чужой.

   Староста нагнал его на крыльце, быстро, пока Рада не появилась со своими пирожками, шепнул:

   - Жди меня за околицей.

   ``Зачем?'` - Хотел спросить рыцарь, но не успел: из дома уже показалась раскрасневшаяся крестьяночка, тащившая объемистый узел.

   - Это все мне? - Возмутился Барс.

   - Берите, и не спорьте. - Сказала Рада так решительно, что рыцарь действительно не осмелился возражать.

   Когда он отъезжал от двора, женщина еще долго махала ему через ограду.

   За околицей, чуть подальше, посреди уклоном сбегавшего к речке буйно зеленеющего поля, сохранился островок густого орешника, смело развесившего гибкие раскидистые лапы. Там Барс и привязал коня, уселся на траву, обхватив руками колени, приготовился ждать неведомо чего. Он и сам не знал, зачем послушал старосту: вряд ли что хорошее принесет ему этот разговор, или что там замыслил хитрый Гор. Но и уехать просто так рыцарь не мог - и не спрашивал себя, почему, а просто не мог, и все.

   Староста появился довольно быстро, хоть и шел пешком, но уверенно мерял поле широкими шагами, и земля, видать, чуяла хозяина, мягкой дорогой стелилась под ноги - иные так верхами ездят, как староста ходил.

   Приблизился Гор осторожно, с опаской, остановился шагах так в пяти, подбоченился. И рубанул без всяких предисловий:

   - Ты кто?

   - Тебе незачем знать. - Спокойно возразил Барс.

   - Ты Черный рыцарь? - Спросил Гор напрямую.

   Прямой вопрос - такой же прямой и ответ.

   - Да.

   Староста вытянул вперед руку, и Барс увидел, что из широкого, размером едва не с голову кулака свисает на шнурке матерчатый мешочек - тот самый, что чуть раньше показывала ему Рада.

   - Зачем ты дал это ей? - Хмуро выплюнул староста. - Я знаю цену твоему подарку.

   - На это не было какой-то особой причины. - Сказал рыцарь. - Просто так сложилось.

   - Лучше забери.

   - Я ничего не попрошу у вас взамен. - Негромко проговорил Барс. - Никогда.

   Гор потоптался, сплюнул себе под ноги, глянул по сторонам. Заявил мрачно:

   - Я слышал, иногда Черные забирают себе детей. Если ты захочешь забрать нашего ребенка, тебе придется переступить через мой труп. И не рассчитывай, что это будет просто, хоть ты и Черный.

   - Я же сказал, что ничего не попрошу. - Мягко повторил рыцарь. - Не беспокойся. Верни это Раде, пусть будет талисман. Живи спокойно, береги ее, расти детей. Я больше здесь не появлюсь.

   - Тогда... зачем это все? - Помявшись, спросил Гор.

   Барс пожал плечами.

   - Я правда не знаю. Так получилось, вот и все. Этот камень... он такого же цвета, как ее глаза.

   - Ты что, сумасшедший?

   - Может быть, и да. - Хмыкнул рыцарь, поднимаясь с земли. - Может быть.

   Уже садясь на коня, Барс сказал застывшему столбом Гору:

   - Прощай, староста. Береги свое сокровище - не то, что в мешочке, другое. Ты даже не представляешь, как много у тебя есть.

   - Я представляю. - Облизнув губы, выговорил староста.

   - Тогда тем более береги это.

   - Ну что ж. - Отозвался, помолчав, Гор. - Прощай и ты, Черный Рыцарь. Не хочу врать, что буду рад видеть тебя снова. Гляди, держи слово.

   - Сдержу. Не беспокойся.

   Деревенский староста напряженно смотрел вслед всаднику, пока тот не скрылся за пригорком, потом опустился на траву, словно кто-то вдруг выдернул поддерживавший это кряжистое тело мощный стержень. Немало сил ушло у него на этот разговор, сам не рад уж был, что затеял - кто б прежде сказал Гору, что когда-нибудь он осмелится так вот стоять упрямой корягой перед страшным Черным, которому еще и не пойми что нужно, высмеял бы, как пьяный бред. Но выдюжил, и - обошлось. Потерев грудь в области сердца и глубоко вздохнув, староста встал, покачал головой - и пошел к себе домой, вольно шагая, потряхивая в руке маленький матерчатый мешочек на длинном витом шнурке.

 

- 3 -

   Недалеко от места, где надо было сворачивать с Долгиновского тракта, неухоженной и малоезженной, но все же дороги, на север, в бездорожье и безлюдье, расположился постоялый двор - один из последних на этом пути. Был он изрядно запущен, срубленная из кольев ограда потемнела и накренилась, уступая неудержимому натиску леса. Бревенчатый двухэтажный домина, когда-то добротный и солидный, врос в землю чуть не на пол-этажа и покрылся, как лишаями, пятнами буроватого мха. Тем не менее, постоялый двор все еще действовал. Держал его угрюмый одноногий старик, бирюк-одиночка, проживший в этом месте всю свою жизнь; ногу он потерял еще в молодости, угодив в лесу в медвежий капкан, и с тех пор ковылял на одной, ловко опираясь на толстую, выглаженную руками до блеска рогатину. Сил у старика доставало, чтобы заготавливать дрова, поддерживать небольшой огородик и даже добывать силками кое-какую дичь. То, что не мог добыть или вырастить сам, он закупал у заезжих торговцев, которые показывались в этой местности не чаще двух раз в год, обычно - большими сборными караванами, потому как поездка по Долгиновскому тракту была не самым безопасным мероприятием. В остальное время путешественников здесь было небогато, и самыми частыми гостями постоялого двора были рыцари Пламени, проезжавшие в Замок и из Замка. Знал ли старик, кто его постоянные клиенты, было неясно - на хмуром лице словно навечно застыло одно и то же недовольное выражение, а растащить бирюка на разговор было и вовсе почти невозможно. Одно время Орден точил зуб на хозяйство старика, рассчитывая посадить здесь своего адепта - но получил от ворот поворот, да такой определенный и окончательный, что предпочел просто тихо дожидаться, пока ситуация разрешится сама собой. Наследников у бобыля, судя по всему, не было.

   Барс добрался до постоялого двора, когда солнце уже наполовину скрылось за зубчатыми верхушками старых елей. В общем-то, впереди еще доставало светлого времени, чтобы продолжить путь, но рыцарь решил переночевать здесь - следующая возможность отдохнуть под крышей будет уже только в Замке, а кроме того, ему чем-то нравилась застывшая, чуть мрачноватая атмосфера этого дома, пронизанная неявным, но глубинным, основательным покоем.

   Дорога сюда заняла у рыцаря немало времени. Он не слишком торопился, устраивал дневки, находил удобные местечки для своих разминок - надо же было как-то восстанавливать форму. И снова Барс ехал, не удостаивая вниманием попутные гнездышки адептов Ордена. Это было неправильно, так не полагалось, но ему, по чести говоря, было наплевать на то, что положено - он и так направлялся в Замок, куда недавно надеялся не показываться как минимум ближайшие несколько лет. Оттого, наверное, и передвигался так неторопливо, что вовсе не жаждал достигнуть конца своего пути.

   Этот постоялый двор предлагал своим посетителям лишь крышу над головой, огонь в камине и при сильной необходимости - какую-никакую кормежку. Обслуживанием себя, лошадей, груза при его наличии каждый занимался сам - а бывавшие здесь прежде путники предпочитали и готовить себе сами, да знали, что может еще придется и дрова на заднем дворе порубить, и воды в бадью наносить из вросшего в землю колодца. Никто обычно не роптал, и даже бережливые торговцы со стариком сильно не жадничали - устав от стеной тянущегося вдоль дороги бесконечного и темного леса, отдыхали душой у комелька, благодаря судьбу, что сохранился еще здесь этот скромный островок цивилизации. Нынче на постоялом дворе было пусто. Зная заведенный порядок, Барс не стал кликать хозяина, молча отправился на конюшню, кивнув, как старому приятелю, степенно вышедшему навстречу огромному лохматому псу. Тот не лаял - он никогда не лаял, лишь следил внимательными янтарными глазами да чуть оттопыривал губу, приокрывая пожелтевшие от времени, но все еще мощные клыки. И в дом рыцарь вошел так же молча, проверил наличие дров, принялся разжигать холодный камин. Когда пламя взялось, затрещало - повесил над ним закопченный котелок с водой, уселся ждать.

   Хозяин появился чуть погодя, скрипнул низенькой задней дверью, застучал по полу своей рогатиной.

   - Здоров будь. - Сказал ему Барс, не оборачиваясь - он не ожидал услышать ответ, и действительно, как и обычно, не услышал. Рогатина простучала по лестнице, спели визгливую песню половицы. Вода в котелке закипала.

   Вернулся старик, когда рыцарь уже соорудил себе жестковатую кашу с кусочками вяленого мяса.

   - Садись, поешь со мной. - Пригласил Барс. На такие предложения хозяин двора иногда соглашался, добавляя к столу что-нибудь свеженькое со своего огорода. Однако сейчас угрюмо качнул головой и, кивнув на лестницу, выронил скупо:

   - Иди. Там ждут.

   - Ждут? Меня? - Изумился рыцарь; поначалу ему и вовсе показалось, что он ослышался. Однако старик снова кивнул и, решив видимо, что и так разговаривал сегодня слишком много, удалился, ковыляя, на другую половину дома.

   Оставив на столе остывающую кашу, Барс поднялся по лестнице.

   Наверху была галерея, на которую выходили двери нескольких гостевых номеров. Использовались они редко - разве что привередливыми купцами, не желающими ночевать внизу вместе с охраной. Сил у хозяина доставало, чтобы поддерживать относительный порядок в одном-двух из них, остальные обычно стояли запертыми. Однако сейчас была гостеприимно распахнута дверь самой дальней из комнат. Теряясь в догадках, рыцарь вошел в нее.

   Сидевший у окна человек обернулся на шаги, колюче взглянул на Барса, брюзгливо проговорил:

   - Наконец-то. Ну и подзадержался ты.

   Рыцарь хмыкнул.

   Плотно прикрыл за собой дверь.

   Уселся на стоящую у стены лавку.

   И спросил холодновато-насмешливо:

   - Ну и что тебе еще от меня нужно, Бранигал?

   Алый Магистр, на котором нынче не было мантии, только развел руками.

   Они разговаривали долго, обмениваясь информацией, рассказывая друг другу свою часть истории. Барс постарался обойти молчанием только то, что было связано с принцессой - остальное изложил достаточно подробно. Бранигал кивал, будто слышал всего лишь подтверждение своих давних предположений, задавал уточняющие вопросы, снова кивал. Потом говорил Магистр - и у него новостей оказалось едва ли меньше.

   - Выходит, Гледу конец. - Подытожил рыцарь, передернув плечами, как от озноба. - Не то что бы мне было его жалко, но... Такого конца я бы никому не пожелал.

   - Так ты, значит, не с жаждой мести в Замок ехал?

   Барс фыркнул.

   - Ты меня первый год знаешь, Бранигал? В этой истории твоя рука за милю чувствуется.

   - Ну, это ты хватил. Между прочим, Глед действительно искренне полагал, что откупается тобой за Кеору, и спокойно послал тебя на смерть. Так что не страдай за него. Кстати, ты правда сказал ему когда-то, что хотел бы умереть под барабанный бой?

   - Неудачная была шутка.

   - Маркон оказался злопамятным сукиным сыном с гниловатым чувством юмора.

   - Ну, а ты?

   - М-м... Скажем, я знал, что там есть еще кое-какие интересы. Я полагал, что источник этих интересов не упустит шанса заполучить рыцаря Пламени, да еще и связанного Клятвой. А следовательно - не станет убивать тебя и в лапы Арсанийского, хм, правосудия не отдаст.

   - Ты едва не просчитался.

   - Но он все же обломал на тебе зубы, не правда ли?

   - То, что я остался жив - чистая случайность.

   - Но то, что он погиб, ведь не случайность, верно? Так что свою задачу ты выполнил.

   - Ты сам сукин сын, Бранигал.

   - А ты это только теперь понял?

   - Да не то чтобы. И много ли ты знал, Магистр?

   - Ну, кое-что. Не знал главного - кто и почему. О чем-то догадывался, конечно. Но не знал. Впрочем, тут и сейчас еще есть над чем поразмыслить. Деим, конечно, всего лишь безумец, но безумец с обширнейшими связями. Влекомый своей навязчивой идеей, он развернул деятельность столь крупномасштабную, растревожил силы столь значительные, что последствия его интриг Орден будет расхлебывать еще очень и очень долго.

   - Надеюсь, это уже не моя головная боль. Я вот что понять не могу - если ты не рассчитывал, что я вернусь, чего же ты дожидался в этой дыре?

   - А я и не дожидался. - Хмыкнул Бранигал. - Живу я тут нынче. От праведного гнева Комина со товарищи спасаюсь.

   - Ну ты даешь! - Восхитился Барс.

   - Я дернул из Замка, как только Комин Маркона на поединок вызвал. Я-то знал, кто победит. Уж потом выяснил, что не ошибся. А знаешь, почему я так уверен был?

   - Почему?

   - Не оттого, что Глед тебя Короне продал. Это как раз Башне по барабану, полагаю. Что такое один Рыцарь, если в конечном итоге Ордену скорее польза? Тем более, что Маркон считал, будто ты надорвался на том прорыве. У тебя, кстати, с магией как?

   - Да я к ней все это время считай и не прикасался. А так... Вроде, все нормально.

   - Это хорошо.

   - Так что Глед?

   - В Кеоре он проштрафился. Недооценил масштаб и скорость. Едва не доинтриговался до глобальной катастрофы.

   - Значит, это все же он.

   - Что желваки заходили? Уже не жалеешь, что Маркон в Башню угодил?

   - Поделом.

   - Никогда я тебя не пойму, Барс. Ты за себя, что ли, вообще обижаться не способен? Только за других?

   - Все ты прекрасно понимаешь.

   - Да ладно.

   - А ты, Магистр? Неужели не знал?

   - Узнал, когда уже поздно было. Выход все равно один оставался.

   Помолчав, Бранигал продолжил:

   - Глед зарвался, зарвался очень сильно. Не только в деле с переговорами и Кеорой. Ты и сотой доли не знаешь всего, что он наворотил. Его необходимо было сместить, и не обычным путем, а так, чтобы окоротить всю его обнаглевшую клику. А заодно и показать окружающим, что с Орденом все еще шутки плохи.

   - И тогда ты спустил с цепи Комина с ребятами.

   - Ну, в общем, да. Они прошлись косой по Умбре, притащили доказательства предательства Маркона... Поединок - это вообще была вершина, такого даже я не ожидал.

   - Врешь ведь, Магистр. Просто сделал, как всегда, всю работу чужими руками.

   - Да нет, не вру. Мысль такая мелькала, конечно, но... Больше вероятности все же было за то, что станут собирать Совет. Хороший скандал на Совете - тоже было бы приемлемо.

   - Ты же знал, с кем связываешься.

   - Да теперь выходит - не очень. Тут возникло одно непредвиденное осложнение. Я ожидал, что Комин откажется от мантии Верховного.

   - А он не отказался.

   - Он будет неудобен на этом месте. Упрямый солдафон.

   - Ты недооцениваешь Комина, Бранигал. Хочешь пари?

   - Ну?

   - Ставлю свои штаны против твоей мантии, что он раскусил комбинацию. По крайней мере, в Умбре он уже точно понимал, что к чему.

   - Докажи.

   - Пожалуйста. Сколько Комин пробыл в столице? День? Несколько часов? Ухватил доказательства, подложенные ему под нос, и отбыл обратно в Замок?

   - Это говорит всего лишь о недальновидности.

   - Ладно. Ты полагаешь, в Умбре Комин счел меня мертвым. Ты знаешь традиции - что полагается вернуть в Замок после гибели рыцаря Пламени?

   - Обычно ребята считают своим долгом вернуть его меч. Но это не всегда удается.

   - Верно. Но сделал ли Комин хоть попытку найти мое оружие? Или остальным позволил?

   Бранигал надолго замолчал.

   - За кого же мстил Комин? - Спросил он изрядно времени спустя. - О роли Гледа в Кеоре он не знал, это точно.

   Барс пожал плечами.

   - Предательство есть предательство, даже если оно не удалось. Но я думаю, Комин не мстил. Он подыграл тебе, эффектно завершил твою интригу. Так что ты зря прятался здесь все это время. И мог не подставлять ему свою рожу... Прости, лицо.

   Магистр хохотнул.

   - Пусть его. Так естественнее получилось. Но если ты прав, мне многое нужно пересмотреть.

   - Пересматривай. Комин - мужик справедливый, но за дурака его держать не стоит. И лучшего Верховного Магистра тебе не найти.

   - Тебя тоже, как я погляжу, за дурака держать не следует.

   Рыцарь усмехнулся кривовато.

   - Меня можно. Не стоит нарушать традиции.

   - Между прочим, ты зря считаешь, что я совсем уж не ожидал тебя тут увидеть. - Сказал Бранигал чуть погодя, когда уже горели свечи, и рыцарь притащил наверх совершенно остывший ужин. - В твоем случае я действительно знал, кого посылаю. Ты ведь еще и везучий, Барс.

   - Ага. Заметно.

   - Да, потрепало тебя на этот раз здорово. Слушай, а ты это серьезно насчет моей мантии? Пойдешь в Магистры?

   - Ну да. Был бы все время в Замке, под рукой...

   - Работал бы с Комином...

   - Как крупный специалист по новому Верховному Магистру, а? Бранигал, ты когда-нибудь самого себя перехитришь.

   - Это уже случилось. Так пойдешь?

   - Нет. Я уехать хочу. Вот побываю в Замке, повидаюсь с ребятами - и в путь.

   - Далеко?

   - Возможно. Куда-нибудь, где тепло.

   - Где тепло. - Задумчиво повторил Бранигал, затеребил пальцами подбородок. - Хм. В Таосе достаточно тепло, по-моему?

   - Зато недостаточно далеко.

   - Брось, Барс. - Прищурился Магистр. - От себя все равно не уедешь. Ты ведь жил недавно в Таосе, верно? Какие-нибудь связи, знакомства остались?

   - Ну, кое-что. Если это можно так назвать.

   - Пожалуй, для тебя там найдется дельце.

   - Опять? - Саркастически поднял брови рыцарь.

   - Никаких подводных камней на этот раз.

   - Угм. Говорил, за дурака меня держать не будешь.

   Бранигал вскинул вверх ладони.

   - Ну, прости, поторопился. Ладно, не бери в голову, пообщайся сначала с Комином. Если ты прав и он не безнадежен, должен быть уже тоже озабочен этим. Вот заодно и проверим твою оценку.

   Барс покачал головой, заметил устало:

   - Я даже не стану спрашивать, чем должен быть озабочен Комин. Я пока не чувствую близкого прорыва - вот моя единственная забота, и мне этого хватает.

   - Ну-ну. - Протянул Магистр, и оба долго сидели в тишине.

   - С Клятвой ты, конечно, рисковал здорово. - Осторожно заметил Магистр, когда в разговоре образовалась очередная пауза. - Честно говоря, я удивлен, как тебе удалось выскочить. Отмазки, что ты придумал - это ж чистая формальность, ты понимаешь. А по сути...

   - А по сути от меня и не требовалось. - Мрачно огрызнулся Барс.

   - Да я ж не выговариваю. - Неожиданно помягчел Бранигал. - Выскочил - и слава Пламени. Я вот думаю - может быть, тут еще и мотивации роль играют. Все ж таки Клятва Пламени, а Деим действовал против Башни...

   - Мне было бы легче, если бы я знал об этом тогда. - Хмуро высказался рыцарь, сделав ударение на последнем слове.

   - А ты этого и сейчас не знаешь. - Отрезал Магистр. - И я не знаю. Кто это может знать, сам подумай, и откуда? Кому охота проверять, кто рискнет собрать такую статистику? Мы только размышлять можем, не больше. Ты вот предположил - и выиграл. Но страху натерпелся, э? На этот раз сошло, второй раз пробовать не советую. Да ты и сам не полезешь. Думаю еще, свой счет в Башне у каждого имеется. Глед вот свой исчерпал, а ты... по кромочке походил. Берегись теперь.

   - Твоими молитвами. - Пробурчал Барс.

   - А кстати. - Припомнил Бранигал немного позже. - Не забыл своих ``интересных попутчиков'`, тех, что тогда в Замок приволок? Ну, странная парочка, барон и ученый червь?

   - А, да. Как они?

   - Оба шпионами оказались. Ракис, светлые мозги, работает на арсанийскую Корону. Я навел кое-какие справки. Его купили на научной карьере. Сначала выперли из Университета, а потом приватно пообещали солидную тему и свою кафедру, если накопает достаточно об Ордене. Вот он и копает, старается. Надо отдать ему должное, немало интересного нашел.

   Барс тяжело вздохнул.

   - И что ты собираешься с ним делать?

   - А ничего. Пусть роется. Хорошие архивные работники всегда были на вес золота, а у него нюх.

   - А барон? Он мне нравился.

   - Да, это твой типаж. Идеалист, вбивший себе в голову, что все зло - от Башни. Ну, то ли сам вбил, то ли кто-то постарался... Самоотверженный идеалист, надо признать. Еще зимой дотащили ему по санному пути его карету - ты ее, небось, видал.

   - Здоровенная такая.

   - Ну да. Тебе, кстати, доводилось слышать, что суфийцы нынче не только фейерверками знамениты?

   - Про пищали наслышан, если ты о том. На мой взгляд - шуму много, толку пшик. И против нечисти работать не будет.

   - Это мы с тобой знаем, что не будет. Но я о другом. Есть у них еще изобретение новенькое - некое вещество, они его называют взрывающим. Можно заложить, например, под стену и поджечь, взрывом целый дом развалит.

   - Дорогущая штука, небось.

   - Конечно. Но наш барон был человеком небедным, а вернее всего, кто-то ему хорошо помог. В карете оказалось второе дно, все заполнено ящиками с этим самым веществом. Как только ехать в ней не боялся.

   - Был, говоришь?

   - Само собой. Он выбрал ночь потемнее, перетаскал все это взрывающее под Башню и поджег. Башня, конечно, отразила. Барон весь в ожогах, сутки бредил еще, потом умер. А больше никто и не пострадал.

   Барс помолчал.

   - Имей эта затея хоть минимальный шанс на успех, я бы ему сам помог.

   - Ты язык-то не рапускай.

   - Жаль.

   Магистр не стал уточнять, что именно имеет в виду рыцарь.

   ***

   Ночь уже близилась к середине, когда Бранигал спросил:

   - Так ты знаешь, кого из ребят в том подвале замордовали?

   - Знаю тех, что мне назвали.

   - Расскажи.

   По мере того, как Барс перечислял, Магистр мрачнел все больше. Потом заметил хмуро:

   - Я о половине не догадывался. Да нет, вру. И в пропавших-то не больше трети числилось. Каков прокол. Нужно ужесточить правила. А то нас так и впрямь по одному вырежут.

   - Ничего ты тут особо не сделаешь, Бранигал. Разве что предупредить всех - на случай рецидива. А так...

   - Ввести срок, в течение которого рыцарь обязан отметиться у одного из адептов.

   - И систему наказаний за нарушения, что ли? Мы такие, какие мы есть, Магистр. Одиночки. Помнишь, ты мне сказал после Сантии, что рыцарь Ордена сам виноват, если позволяет себя похищать? Так вот, ты был прав. По сути.

   - И ты это теперь говоришь?

   - Иногда просто нужен отдых, Бранигал. Любому из нас. Мы слишком долго живем. Нельзя быть живым оружием всю дорогу без перерыва.

   - Не нравится мне твое настроение. Знай я тогда то, что узнал теперь, не послал бы тебя так просто.

   - Да, в том списке и везучих ребят хватает.

   - Кое-кого из адептов теперь придется проверить. Не сходятся некоторые моменты.

   - Адепты - самое уязвимое звено. Живут оседло, и... у них семьи. А вычислить их не так уж трудно.

   - Да, подрастеряли мы осторожность. Была раньше система тайных сигналов на такие случаи... М-да. Слишком привыкли, что нас боятся.

   - Отвыкай. В магию теперь уж не верят. В нечисть тоже. Скоро в нас верить перестанут.

   - Ну, это дело поправимое. - Хмыкнул Магистр. - Умбра, полагаю, теперь долго верить будет.

   - Почти три сотни молодых парней, Бранигал. Ни в чем не повинных, заметь. Мы с нечистью призваны биться. Не с людьми.

   - Это было необходимой жертвой. Необходимый минимум, я бы сказал.

   - Не уверен.

   - Слушай, Барс. Тебе там тяжко пришлось, я понимаю. Но кто тебе так по мозгам-то проехался, а?

   - Никто. - Пожал плечами рыцарь. - Просто мысли приходят... разные.

   - Вроде того, стоит ли спасать мир, который упорно не желает, чтобы его спасали? Ну, это не ново. Все через это проходим.

   Барс усмехнулся краешками губ.

   - Вот на этот счет у меня как раз нет сомнений. Он того стоит.

 

- 4 -

   Спать рыцарь лег только под утро, и отсыпался до полудня. Встав, неторопливо перекусил - в одиночестве, Бранигал еще не спускался из своей комнатушки. В охотку наколол дров. Вернулся с огорода хозяин - Барс расплатился с ним, поблагодарив. И засобирался.

   Магистр появился, когда Барс уже выводил жеребца. Спросил, позевывая:

   - Теперь прямо в Замок?

   - Угу. А ты?

   - Я еще погожу маленько. Чуть позже подтянусь.

   - Ну-ну.

   - Ты на меня насмешливо не посматривай. - Рассердился Бранигал. - Дела у меня еще.

   Барс молча кивнул.

   - Передавай привет Комину.

   - Передам.

   - Ну, до встречи.

   Рыцарь уже уехал, а Бранигал еще долго торчал на крыльце, подставляя лицо разыгравшемуся солнцу, и размышлял. Как-то нехорошо было на душе у старого Магистра, давно отбросившего такое понятие, как честность ради честности; хотя и был он по-своему честен, так давно поставив превыше всего интересы Ордена, что и сам уж забыл, как бывает иначе, и, не жалея других, прежде всего не жалел себя. Стар и опытен был Бранигал, и умел отличить интересы долговременные от сиюминутных, и сделать выбор в пользу первых, и сколько уж сотен лет не мучился угрызениями совести, двигая людей, как пешки на шахматной доске, никогда не говоря никому всей правды. Не мучился, а вот поди ж ты - зацепило что-то, засело занозой где-то глубоко внутри, и ни вытащить, ни позабыть.

   - Паскудство. - Пробурчал Магистр, недовольно жмурясь.

   Покосился на пустой двор - и вернулся в дом, резко махнув рукой, словно подведя этим итог всему происшедшему.

   ***

   Когда на равнинах центральной Арсании уже смело и напористо вступало в силу неуемное лето, здесь, в предгорьях Килленийских хребтов, только-только окончательно отвоевала свои права весна. Зато уж отвоевав, разошлась во всем буйстве, раскинув по холмам и распадкам цветистый бесконечный ковер, так что копыта коней тонули в озерах розового и голубого, нежно-лилового и бледно-сиреневого, желтого и насыщенно-фиолетового. Она одела в белые и кремовые тона отдельные купы и рощицы невысоких дерев, словно крошечными красными бусинками украсила кустарник. А сквозь все это многоцветье уже пробивался несмелый пока, но готовый брызнуть вверх, стремительно набирая силу, выбившийся из подчинения фонтан пронзительной весенней зелени.

   Молодой послушник, поставленный нынче дежурить на ворота, красоты этой не замечал. Не оттого, что был черств душой или нечувствителен к прекрасному. Нет, в другое время он первый бросился бы, дай только волю, кататься, визжа от восторга, по одетым буйством цвета склонам, валяться, перемазавшись в траве, вдыхать будоражащие ароматы. Но не в этот раз. Не то было время, и не то настроение, чтобы поддаваться весеннему безумству. Эта весна проходила мимо него.

   Многое изменилось этой весной в Замке. Не так давно сменился Верховный Магистр, и, как и положено всякой новой метле, начал менять порядки и переставлять людей. Послушник, одним из главных недостатков которого учителя считали неуемное любопытство, узнавал многочисленные новости с вялым интересом, безразлично выслушивал животрепещущие сплетни. Это больше не волновало его. Среди новостей не было одной, единственной, способной пробудить уснувший интерес. Не было и быть не могло.

   Совсем недавно, всего лишь этой зимой, а казалось - вечность назад, послушник познакомился с одним человеком. И не то чтобы они стали так уж близки - и поговорить-то успели всего несколько раз. Да и это уже было больше, чем он мог надеяться, и вовсе смешно было бы рассчитывать, что сможет юный послушник сделаться приятелем, а пуще того - другом умудренного опытом рыцаря Пламени, да еще какого - не всякому чета. Он и не рассчитывал, разве что мечтал втайне, что вот выделит такой человек его в толпе других, рассмотрит - и, может быть, позволит чуть-чуть заступить за окружающий его невидимый барьер. Ну, еще грустил потихоньку, когда тот уехал. А потом ему сказали, что этот человек умер.

   Послушнику знакомо было чувство потери. Ему исполнилось всего восемь лет, когда он лишился отца и расстался с матерью. Он хорошо помнил, как страшно и одиноко вдруг стало тогда, как показался враждебным весь этот огромный и холодный мир. Теперь было иначе. Теперь он стал старше, и не от страха замирало сердце и становилось пусто в груди. Просто что-то погасло - что-то очень нужное, очень ценное, и нечем было заполнить образовавшуюся пустоту. Послушник не привык жаловаться, жизнь научила его не делиться своими переживаниями - он и не делился ни с кем, да и чем тут можно было поделиться, не рискуя вызвать град насмешек? Он страдал молча - и оттого еще более отчаянно.

   Он и нынче тихо маялся в привратной башенке, и даже не сразу обратил внимание, что вдалеке, в неглубоком распадке меж двух сбегающих уклоном от ворот Замка холмов, появилась черная точка, замаячила, скрылась за крошечной рощицей, появилась вновь, стала медленно расти, приближаясь. А заметив, взглянул безразлично, лишь впотайку, украдкой вздохнул - вот и еще один рыцарь едет в Замок на побывку, отдохнуть от бесконечного странствия, чтобы чуть позже с новыми силами снова тронуться в путь. Их уж немало прибыло - кто был озадачен долетевшими новостями о смене Верховного, кто и вовсе ни о чем не слышал, а иные и не интересовались этим, пожимая плечами - дескать, нам все едино; просто запоздавшая весна сделала легко проходимыми неторенные дороги, вот и заезжали рыцари наведать единственный имевшийся у них дом.

   Когда всадник стал уж хорошо различим, перестав казаться смутной точкой, что-то в его посадке, манере держаться или, может быть, наклоне головы привлекло внимание послушника. Он начал всматриваться - и отвел глаза, обругав себя последними словами. Уж сколько раз он покупался на этот фокус, в каждом приближающемся рыцаре видя того, другого, кто не мог появиться - и всякий раз, обманываясь, заново ощущал горечь потери. Пора было перестать так глупо и по-детски попадаться.

   Послушник заранее начал крутить рукоятку барабана, поднимавшего при помощи цепей и блоков тяжелую цельнолитую створку ворот. Это не было легкой работой; цепь наматывалась медленно, скрипя и сопротивляясь, толстая ручка так и норовила выскользнуть из цепких пальцев. Краем глаза послушник заметил, что всадник, пригнувшись и хлопнув по шее коня, проскочил под створкой раньше, чем она достигла положения, в котором можно было поставить рукоятку на стопор. ``Не терпится. - Недовольно пробурчал себе под нос послушник, не рискуя, естественно, сказать это громче. - А вот как ворота бы на голову уронил?'`

   Рыцарь не мог услышать этих слов, точно не мог. Тем не менее, он вдруг остановился, приблизился к башенке, на площадке которой был установлен барабан, присмотрелся, проговорил вопросительно:

   - Кальвин?

   Послушник сумел все же накинуть стопор - трясущимися, враз пошедшими вразнос руками. Он не верил, отчаянно не верил сам себе, не верил даже тогда, когда, уже обернувшись, узнавал, не мог не узнать глядящие внимательно и чуть насмешливо темные глаза на обезображенном шрамами лице.

   А когда наконец позволил себе поверить, ссыпался, едва не скатился по крутой лесенке, и тогда всю огромную территорию Замка, все окрестности и даже далекие вершины равнодушных гор огласил разнесенный озорным ветром звонкий мальчишеский крик:

   - Барс вернулся!

   ***

   Не было ни шумной встречи, ни бурных удивлений.

   Вернулся Рыцарь, о котором какое-то время назад пролетел слух, будто он погиб. Что ж. Такое не часто, но случалось. Рыцари Пламени привыкли со спокойным достоинством принимать вести о погибших товарищах; одно из печальных известий оказалось ложным. Отлично. Можно вычеркнуть последнее имя из длинного скорбного списка - и удовлетвориться тем, что он стал ненамного короче. Что там была за история, какие события привели к подобной ошибке, отчего вернулся Рыцарь словно пропущенным через мельничные жернова - никто не знал, да и не сильно интересовались. Живой - и слава судьбе, а остальное дело преходящее.

   Те, кто мог бы хоть что-то рассказать о случившемся, уже разъехались из Замка. Волос со своими жеребцами подался в Арракан - в тайной надежде хоть там, среди сурового и замкнутого народа, испокон веков выращивающего на богатых высокогорных выпасах уникальных по своим качествам лошадей, найти ответы на свои вопросы. Беркет направился в Ганию и дальше на север, решив посмотреть на холодное неприветливое море, на берегах которого, говорят, один день и одна ночь длятся по полгода. Да впрочем и будучи здесь, они не сильно распространялись о происшедшем, больше помалкивали, лишь изредка переглядывались и одобрительно кивали, выслушивая сплетни о скандальных нововведениях нынешнего Верховного Магистра.

   Так что Барс спокойно устороился в одной из пустующих комнат Дома, вытянулся на длинной узкой койке, заложив руки за голову. Завтра с утра он повидается с Комином, взглянет в глаза человека, не побоявшегося взвалить на себя столь неподъемный, колоссальный груз, и скажет ему короткое веское ``спасибо'`. Потому что не каждый умеет так сполна и щедро, так широко и безоглядно отдавать долги. Барс знал, как оценить сделанное, и знал, что сам так не смог бы; этот путь был не для него.

   Завтра он решит, что ему делать дальше. Может быть, все же побудет немного в Замке - глупо было бы, раз уж приехал, не воспользоваться возможностью подтянуть до нужного уровня иногда еще не слишком послушное тело, восстановить реакцию и скорость. Здесь это будет проще и быстрее. Но и слишком задерживаться он не станет. Есть еще много дальних и совсем уж экзотических стран, где рыцарь еще не бывал; где невиданная природа и необычные люди смогут завладеть его вниманием, завлекут в круговорот незнакомой жизни, заставят выкладывать время и силы. И может быть через много лет, под раскидистыми пальмами или в просторах раскаленной, как сковородка, пустыни, или на палубе корабля посреди ворчливого океана он вдруг обнаружит вместо себя совсем другого человека, с которым никогда не происходило того, что произошло с ним. По крайней мере, Барс смел на это надеяться.

   В дверь тихонько поскреблись.

   - Да? - Отозвался рыцарь, и в приоткрывшуюся щель осторожно просунулась вихрастая голова.

   - Можно?...

   - Заходи.

   Кальвин аккуратно притворил за собой дверь - и замялся в нерешительности, переступая с ноги на ногу, несмело взглядывая на Барса. Вообще-то, молодой послушник нарушил все правила, явившись сюда по собственной инициативе, постучавшись в дверь без зова и не по поручению; он прекрасно понимал, что творит глупость, и был готов к справедливому наказанию - но вот пришел, и все тут.

   - Чего тебе? - Спросил рыцарь. - Послал кто?

   - Нет.

   - А. - Протянул Барс, оглядывая оробевшего послушника и чуть заметно усмехаясь. - На пари, что ли?

   - Нет.

   - Что ж тебе тогда нужно?

   - Я... Извините, я лучше пойду. - Выговорил Кальвин, бочком продвигаясь обратно к двери.

   Барс нахмурился, рывком сел на кровати.

   - Погоди.

   Несколько минут рыцарь молча, изучающе смотрел на послушника.

   - Бери стул. - Сказал наконец. - Садись.

   А когда Кальвин уселся, примостившись на самом краешке сиденья, коротко велел:

   - Рассказывай.

   - О чем? - Удивился тот.

   - О том, что тебя беспокоит, наверное. Зачем-то же ты пришел.

   - Да нет, я не то... - Начал послушник, но смутился, запутался и обескураженно умолк.

   Поерзал, как на иголках, внимательно изучая носки своих сапог.

   И неожиданно для самого себя вдруг выпалил то, что вовсе уж не собирался говорить - никогда и никому, а тем более - этому человеку. Что сидело глубоко внутри, неумолимым пугалом, но в чем не признался бы и под пыткой. А тут вот вырвалось на язык неловкой корявой фразой:

   - Я боюсь, что не смогу.

   Сказал - и тут же испугался, ибо лишь презрения было достойно то, что подразумевалось под этими словами, и оставалось разве что торопливо заговорить о чем-то другом, отчаянно надеясь, что рыцарь не поймет, не придаст значения случайно вырвавшемуся. Потому что увидеть презрение в этих внимательных глазах было бы не просто смерти подобно - это было бы хуже смерти.

   Однако Барс понял.

   Понял - и кивнул серьезно, и не было насмешки на участливом худощавом лице.

   И Кальвину показалось, что он ослышался, когда рыцарь тихо проговорил:

   - Я тоже боялся, что не смогу.

   Посмотрел на ошалевшее лицо послушника, добавил:

   - А ты думал, мы все от рождения знаем, на что способны?

   - Мне говорили, что из Башни может выйти только очень уверенный в себе человек. - Слегка испуганно заметил Кальвин.

   - Это неправда. Чего Башня лишает нас раз и навсегда - так это как раз самоуверенности.

   - А взамен?

   - Ты узнаешь меру своим силам.

   - Разве это не одно и то же?

   - Нет.

   - Я не понимаю. - Прошептал послушник. - Об этом запрещено говорить, а если кто-то что-то и говорит, то всегда по-разному. Что там все-таки, в Башне?

   На этот раз Барс долго молчал, в потемневших глазах мелькал отблеск отдаленной грозы. Но она так и не разразилась, поворчала и унеслась клубящимися тучами, скрываясь до поры в глубине зрачков.

   - Ты лучше вот о чем подумай. - Негромко сказал рыцарь. - Нас ведь недаром боятся. Мы обладаем оружием, которому этот мир ничто не может противопоставить. Ничто, понимаешь? Вздумай мы обратить его не против нечисти. Захоти решить свои проблемы силой. Навязать то, что нам представляется правильным, или взять то, что мы вдруг посчитаем принадлежащим нам. И никакие Клятвы, никакие ритуалы, никакой устав не помешает нам сделать это. И уж тем более не сможет помешать никто из живущих ныне людей. Никто и никак.

   - Но ведь такое невозможно! - Потрясенно возразил послушник.

   - Почему?

   - Потому что вы - рыцари Пламени.

   ``Сейчас тебя беспокоит, что ты боишься неведомо чего. - Подумал Барс, чувствуя, как защемило сердце от непрошеных воспоминаний. - Потом ты поймешь, что это было благо. Потом, когда - если - выйдешь, когда сумеешь оглянуться назад, когда осознаешь, что все новообретенное могущество, которого ты сейчас жаждешь, готов отдать с легкостью, только бы избавиться от груза собственной памяти. Подлую шутку играет с нами Башня, подлую и мерзкую, и не жди от нее честности, нет там ее и в помине; может быть, это и оправдано той мощью, что даст она тебе в руки - не знаю, не мне судить. Только ведь когда тебя потащит сквозь мельничные жернова ложных жизней, выворачивая наизнанку, всякий раз измеряя глубину того, что сейчас ты считаешь своей сущностью - ты не будешь знать, что настоящее, а что нет. После разберешься, да, но - не тогда. Сколько раз она заставит совершать то, за что ты возненавидишь себя бессильной ненавистью, выбирая самые уязвимые места в твоей броне, дергая за струнки, о существовании которых ты сейчас и не подозреваешь? Ведь ты будешь сопротивляться, ты - будешь, и может быть рехнешься, и может быть - убьешь себя, чтобы узнать, что этим в Башне ничего не кончается... И снова воскреснешь, чтобы все началось сначала? Сколько раз не тело твое - душу будут расчленять, сдирая слой за слоем, как кожу в пыточной, пока не обнажится оголенное, беззащитно трепещущее дно? Сколько безумных кошмаров породит твой измученный разум - только затем, чтобы они сбывались вновь и вновь, пока не проклянешь себя за способность что-то думать и чувствовать, пока не изведешься под грузом непомерной, нечеловеческой вины... Испытание, говорят вам. А может быть - искупление? Искупление за то, что еще не сотворено. Что ты уже и не захочешь никогда сотворить, потому что через всю жизнь потащишь в душе этот груз. Да, было бы милосердно, если бы Башня стирала воспоминания о себе. Милосердно - но неосмотрительно, наверное, если это и впрямь ее страховка. Ведь она не лишает тебя свободы воли, и ты это понимаешь, и это, пожалуй, страшнее всего. Понимаешь, когда заново собираешь себя по кусочкам, разжеваный и раздавленый. Сумеешь ли сохранить себя, чтобы ей, злыдне нашей вечной, было, что выплюнуть?'`

   Барс тряхнул головой, отгоняя злые мысли. Не стоило будить старые кошмары. Каждый проходит Башню по-своему.

   И сказал вслух:

   - Ты прав, Кальвин. Потому что мы - рыцари Пламени.