Мысли Кэссиди были невнятными. Такой непревзойденный телепат прежде, сейчас она могла посылать лишь обрывки картин. Каменные стены и пол, узкая полоска света, очерчивающая дверной проем, дрожащие после многочасовых пыток руки и ноги.

“У них аниматус… сильный, очень сильный… Я не помню, как нас привезли сюда… должно быть, действие какого-то наркотика… Эйса в соседней камере”, — Лазарус слышал ее голос и едва сдерживал слезы. Кэссиди показывала ему то, что видела: свою одиночную камеру и, совсем не стесняясь своей наготы, изуродованное пытками тело. Она знала, что скоро умрет, важно было донести информацию, пока одаренность еще подчинялась ей.

“Ты молодец. Ты и Эйса”, — Лазарус старался мыслить твердо, насколько ему позволяло самообладание. Он знал, что их не вытащить живыми: служители будут пытать их, пока те не скажут хоть что-нибудь об Отряде Одаренных. А Кэссиди и Эйса не скажут, просто потому что нечего говорить. Нет ни штаба, ни паролей, ни явок. Формально их организации не существует, а вот на деле…

От этих мыслей Лазаруса отвлекли два коротких удара в дверь.

— Войдите, — голос Уика был хриплым. Он взглянул в свое отражение в оконном стекле и расправил морщины на лбу. Через пару мгновений за своей спиной он увидел Латанию, вошедшую в его кабинет. Женщина старалась двигаться осторожно и бесшумно, а это значит, что она принесла ему плохие новости.

— Кровавые взяли Нестора и Гэбби, — Латания перешла сразу к делу. — В восемнадцатом секторе, сегодня днем…

Не дожидаясь окончания доклада, Уик с силой ударил ребром ладони о подоконник.

— Я же велел им не ходить туда! — в его голосе слышалась не столько злость, сколько отчаяние. Еще бы: за один день потерять четырех своих лучших людей. — Протекторий взялся за сектора в пустошах, обыскивают каждый уголок!

Лазарус не оборачивался, но Латания видела как изменилось его лицо в отражении.

— Что они делали там?

— Как всегда, выступали со своими агитационными речами, или как это у них называется, — судя по тону, Латания не считала подобные меры эффективными.

— Идиоты! — Лазарус сокрушенно покачал головой. Еще через мгновение он взял себя в руки. — Мне нужна Елена.

— Я позову ее…

— Нет. — Лазарус повернулся к женщине и взглянул ей в глаза. — Не надо. Я сам схожу.

Несмотря на комендантский час и суровые карательные санкции, которые с каждым днем только ужесточались, Лазарус и его команда верили, что обращение к народу может принести свои плоды. “Просветительская работа”, листовки, вандализм по отношению к символам деспотичной власти — всего лишь способ пробудить ото сна Второй класс, дать понять, что они могут жить иначе, не расплачиваясь за привилегии, положенные по закону в детстве, не разрушая семьи, не продавая себя корпорациям. Именно Второй класс станет движущей силой революции, если конечно не позволит протекторию запугать себя до смерти.

— Елена? — тихонько позвал Лазарус, проходя в комнату с плотно зашторенными окнами. Девушка с темными спутанными волосами сидела в кресле, а ее худые ноги с острыми коленками были накрыты пледом. Елена спала, а в ее руках была раскрытая книга.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Лазарус, а затем, решив, что она его не услышит добавил. — Боюсь, что другого выбора у меня просто нет.

Все, что он мог сделать для Кэссиди и Эйсы, для Нестора и Гэбби — это убить их при помощи своего дубля. Протекторий не будет милосерден к государственным изменникам, а это значит, что на легкую смерть им можно не рассчитывать.

— Ты хорошо подумал? — Елена открыла темные, как глубокие колодцы, глаза.

— А как бы ты поступила на моем месте? — только у Елены Лазарус мог спросить совета, но в этот раз девушка не ответила ему. Они оба знали, что альтернативный вариант был еще хуже.

Через несколько минут дубль Лазаруса Уика появился в каждой из четырех одиночных камер, чтобы выпустить пулю в лоб своих друзей.

Этого не слышали ни охранники, ни тюремные палачи: парень действовал быстро и бесшумно, не тратя время на слова прощания. Он знал, что любой из них на его месте поступил бы точно так же.

— Нам нужно присоединиться к сопротивлению, — хрипло произнес Лазарус, когда через двадцать минут он очнулся в кресле в комнате Елены. Уик вытер мокрое от слез лицо и уставился на едва различимую во мраке лепнину на потолке. На этот раз здание. которое они “арендовали”, было старым и разваливающимся.

— А разве мы — не есть сопротивление? — тихо спросила Елена. Признаться, раньше Уик думал также, но собственноручно пристрелив четырех своих людей, он осознал, насколько жалким было их положение.

— Никогда не поздно поучиться у более опытных, — наконец ответил он.

***

Служитель Обадайя Лонг рвал и метал. Прямо у него под носом были застрелены уникальные образцы человеческой непокорности, четверо одаренных, которые были столь выносливы и горды, что пытать их было одно удовольствие. Узнав о случившемся, он велел налить себе большую кружку кофе со сливками и привести своего нового фаворита — Черную вдову.

— Нас обвели вокруг пальца, моя дорогая, — со вздохом смертельно уставшего человека сказал Обадайя. — Тех двоих преступников, что ты поймала сегодня, больше нет в живых.

Черная вдова молчала, меланхолично взирая на служителя полуприкрытыми глазами.

— Их убил их босс. Милосердие… многим людям это свойственно, — Обадайя насыпал в кружку три ложки сахара. — После того, как поймаю его, велю тебе выпотрошить его внутренности, моя красавица.

Но паук не реагировал, словно Обадайя впустую сотрясал воздух своего кабинета.

— Ты слышишь меня, тупая ты тварь?! — неожиданно рявкнул он. Альбинос не выносил, когда его игнорировали, даже аниматусы.

Нельзя сказать, что реакция Черной вдовы была бурной. Она открыла веки, и взгляд ее белесых глаз столкнулся с угольно-черными глазами Обадайи. Странно, но в этот момент человек почувствовал, что перед ним не просто аниматус, а аниматус нового поколения: чертовски разумный, а еще обладающий очень хорошей памятью. На миг Обадайе стало страшно; он испугался своих слов и даже подумал о том, чтобы вызвать охрану. Но тут же напомнил себе, что аниматусы запрограммированы подчиняться хозяину при любом его с ними обращении. Это было главным законом при их создании. И все же… Все же, взгляд немигающих глаз Черной вдовы заставил служителя Лонга почувствовать себя самым обычным человеком из плоти, крови и дерьма.

Между Черной вдовой и Сарасти Розвели было мало общего. От слепой девочки остался лишь ген одаренности, крупица ее сознания. Теперь в новом теле, наделенном невообразимой мощью, ей многое виделось по-другому. Черная вдова чувствовала не только своих детенышей, но и всех тех аниматусов, что породил в своей лаборатории Эмиль Гебхард. И сейчас, расположившись в кабинете служителя Лонга и лениво пережевывая кусочек тухлого человеческого мяса, она пыталась мысленно дотянуться до их изувеченных душ, проникнуть в сознание, подружиться. Она умела не только принуждать, но и уговаривать, добровольно заманивая в свою паутину. Став Черной вдовой, Сарасти получила способность создавать нейросеть, объединяющую все виды разума, а еще отличную память, позволяющую ей в любую минуту вспомнить лица людей, мучивших ее.

Сейчас, глядя на Обадайю Лонга, она старательно запоминала каждую черточку его лица, так, на всякий случай. Чтобы потом узнать его среди миллионов других, жалких людишек. Сарасти знала, что стараниями Эмиля Гебхарда она теперь принадлежит этому человеку. Он продал ее, как товар, а быть чьей-то собственностью отнюдь не входило в ее планы.

***

— Две минуты до звонка, — президент Шан нервно взглянул на часы. — Не подскажите, почему это он звонит нам, а не наоборот?

Обадайя Лонг, спокойно сидящий в кожаном кресле, на мгновение оторвался от своих отполированных ногтей и произнес:

— Одаренные… У них на все свои причины, сэр.

Несмотря на то, что Цезарь Шан был президентом Метрополя, а Обадайя всего лишь служителем цитадели, сферы их влияния были практически равны. Иногда, находясь под пристальным взглядом угольно-черных глаз Обадайи, Шану казалось, что это он подчиненный; он — исполнительный орган власти, когда протекторий в лице Огастуса Лонга и его младшего брата Обадайи — законодательный.

На самом деле, так оно и было, вот только двадцатитрехлетний Цезарь Шан не знал об этом.

Ежемесячный звонок от мистера Роланда Грейси был тому подтверждением. Два президента (если конечно Остров можно было назвать государством, а не другими миром) общались на тему действий и противодействий, законов и подзаконных актов, карательных мер и перераспределения ресурсов. Направление разговора аккуратно корректировал Обадайя, осторожно вставляя свои замечания из глубины кожаного кресла, в котором он неизменно сидел и, судя по всему, негласно считал “своим”. Все, что оставалось Цезарю Шану, молодому человеку, семь лет назад распределенному тем же протекторием на роль ни кого иного, как президента города-государства Метрополь, — это делать умный вид и запоминать сказанное мистером Грейси.

Заступив на свой пост, мистер Шан думал, что уж теперь-то ему откроется тайна местоположения Острова, но не тут-то было. Огастус Лонг заявил, что обитель одаренных непостижима для Первого и Второго класса и должна оставаться в тайне для их же сохранности. Однако это совсем не мешало Грейси и Шану вступать в товарно-денежные отношения.

Именно к этой теме в первую очередь и перешел Роланд Грейси после сухого приветствия и формального интереса делами насущными.

— В скором времени нам понадобится много человеческих ресурсов, — сказал с экрана президент. На нем был серый шарф, концы которого были связаны узлом.

Цезарь Шан был осведомлен о создании аниматусов, поэтому предложил пойти по уже проторенной дорожке:

— Я лично поговорю с начальниками тюрем и больниц, — сказал он и покосился в сторону Обадайи. Разумеется, у того нашелся альтернативный вариант:

— Как насчет беженцев из Прато-Гаммы? — произнес Лонг, извлекая бледную кисть из-под складок плаща. — Сколько их? Несколько сотен, насколько мне известно.

— Да, мне кажется, это разумно, — подумав с секунду ответил президент Шан. — Объявим в розыск.

— Не лучше ли взять, используя их личные интересы, мистер Шан? — вновь осторожно вмешался Обадайя. — Разместим информацию о предоставлении бесплатного жилья для беженцев. Дальше — дело за малым.

— Надо подумать, — нахмурился Цезарь.

— Подумайте, — ответил с экрана Грейси. — У вас есть время до конца этого месяца.

Затем главы государств затронули такую насущную проблему, как карательные меры.

— Насколько мне известно, — начал президент Грейси, — В Метрополе орудует некая запрещенная организация под названием “Отряд Одаренных”. Каковы ваши действия в этом направлении?

— Только за последнюю неделю протекторий арестовал четырех человек, причастных к ней, — Обадайя вмешался слишком уж нагло, забыв предоставить слово Цезарю Шану. Он гордился этим своим личным достижением, и, пользуясь случаем поспешил напомнить о нем.

— И что с того? — Грейси резко оборвал Лонга. — Они были застрелены в своих же камерах их лидером. Это, по-вашему, победа?

Лицо Обадайи Лонга порозовело от гнева. Тем временем Грейси обратился к президенту:

— Я не прошу вас отчитываться, мистер Шан, напротив, я лишь хочу помочь советом.

Цезарь поправил свою высокую прическу, зафиксированную воском и произнес:

— Что вы предлагаете?

Лицо Роланда Грейси выдвинулось вперед, широко посаженные голубые глаза смотрели жестко и бескомпромиссно.

— Ужесточить меры. Двойная проверка на входах и выходах, комендантский час с двадцати одного вечера во всех районах, включая Джамото-Ган… Да вы и сами все знаете, зачем мне вам рассказывать, — Грейси отрывисто взглянул на служителя Лонга. — И еще: введите публичные казни, зачем держать преступников в тюрьмах?

— Сурово, — нервно усмехнулся президент Шан, на секунду забывая о том, кто он и какой пост занимает.

— Помните: Отряд Одаренных — это не сопротивление, — продолжил Грейси. — Настоящее сопротивление сидит в своих канализациях и жрет землю. Но если одаренные и отбросы общества объединяться, жрать землю будем уже мы.

Роланд Грейси сложил руки на груди и откинулся в кресле. На заднем плане на секунду показалась стоящая за его спиной Дана Хатт.

Когда через пятнадцать минут звонок завершился, Цезарь Шан отправился в душ, а Обадайя Лонг — выпить кофе, леди, известная как “правая рука Роланда Грейси” наконец-то отпустила висящий на груди медальон из лазурного камня. От ее пальцев он был почти горячий.

— Хватит на сегодня политики, — сказала она, присев на краешек стула и закинув ногу за ногу. — Эмиль.

Доктор Гебхард вышел из тени кабинета. В ее присутствии он выглядел еще более уродливым, должно быть, на контрасте с ее природной утонченностью и красотой.

— Чем я могу быть полезен? — спросил он.

— Вначале ты поцелуешь меня, — голос Даны вмиг стал озорным. — А потом…

Однако стоило Эмилю наклониться к ней, девушка грубо оттолкнула его.

— Дьявол! — ноздри Даны мгнове мгновенно раздулись и побелели от гнева.

— Что случилось? Опять видение? — Эмиль без труда понял, в чем дело.

Дана резко вскочила со стула, а ее глаза на несколько секунд подернулись пеленой, стали темными словно два омута. Иногда образы из будущего приходили к ней спонтанно, иногда в самый неподходящий момент. На этот раз дело касалось преступников, тех самых, объявленных в глобальный розыск. Полгода назад Дана отпустила Сати и ее друзей с Острова, а все потому, что ее видения подсказывали: создай прецедент неповиновения, развяжи войну, и тогда неугодные власти сгорят в ней заживо. Сейчас оракул увидела то, что ломало все ее надежды и планы: одаренные объединяются с сопротивлением, и вместе наносят удар, от которого дрогнут стены протектория.

Несколько минут понадобилось девушке, чтобы прийти в себя.

— Ладно. Пусть так, — наконец сказала Дана, смирившись с тем будущим, что замаячило на горизонте. — Если они не хотят истреблять друг друга, придется им немного помочь.