Виталик до сих пор стыдится, что прервал орлиный полет. Малец совсем, решил отцу доказать, что бьет без промаха. Отец рассердился, замахнулся было, да руку сдержал. Сам выучил сына стрелять. Секреты открыл охотничьи. Но орел не мишень, орла подстрелить примета недобрая. Он долго тогда Виталику объяснял: охота — дело серьезное, не забава. Выехали на кабана — ждем, выискиваем, стреляем.

Отец охоту любил не за выстрелы. За ширь суровых степных просторов, за прошибающий пот, за усталость, за длинные переходы. Тренировка выносливости. Солнце жарит, суровые условия похода любые тревоги переплавят в обычные хлопоты, другие заботы рассеются. Отец возвращался с охоты радостным. Физические испытания для него — как санаторное безделье для его первого помощника. Отец капитаном сухогруза был.

Актау — место для мужественных. На много километров вокруг — пустыня. Актау — прекраснейший город на земле, Виталик помнит. Теперь никогда туда не вернется, обречен тосковать пожизненно. В один непрекрасный день вся жизнь пошла под откос. Днище судна острием скалы в темноте распороло, груз взрывоопасный, газ транспортировали. Случилось возгорание. Погибла вся команда, не выжил никто. Двое сыновей Степана Гайдельмана из детей капитана превратились в круглых сирот, мать умерла еще при родах Виталика, младшего. Так и вышло, что с рожденья он — убийца родной матери. Никто ему такого не говорил, но Виталик себя виноватым чувствовал. Обречен на вину и страдания. От рождения. Отец часто объяснял, что он тут ни при чем, даже к психиатрам водили. Водили-водили, те руками разводили.

Андрей, старший, — широк в плечах, огромного роста, умен, силен, повзрослел рано. Отец в длинные рейсы не ходил, но отсутствовал часто. Андрей поневоле Витальку воспитывал. И, что интересно, старший брат ни охотиться, ни стрелять не любил.

Деньги любил. И умел их зарабатывать. Выхода у него другого не было, ответственный за себя и за брата. А потом времена поменялись, «дойче аус Русланд» вправе в Германию ехать, Андрей единолично решение принял — поедут они с Виталиком в далекие края, начнут новую жизнь. Андрею девятнадцать было, Виталику только-только тринадцать исполнилось. Да и не исполнилось, уже в Германии устроил ему Андрюха шумный деньрожденческий праздник.

Пятнадцать лет, как из Казахстана уехали, «все побежали, и я побежал», — горько усмехнулся Виталик про себя. С тех пор — ни степей, ни моря; простора нет. Другая жизнь. Немецкая сторона, благостная, организованная. И чужая земля, хоть вроде и на родину ехали.

Историческую родину, как тогда говорили. Уезжали — Виталик радовался: приключение, неизвестность!

А ничего увлекательного, тоска. Работа на стройке, потом на фабрике, Виталик на токаря выучился, детали на станке точил. Монотонная жизнь. И орел, широко раскинув золотистые крылья, над головой не парит. И не сбежишь в прошлое, на три волшебных, три палаточных охотничьих дня, проверка на выносливость, чтоб забыть с отцом обо всем на свете — и стрелять, стрелять. Пусть даже в воздух. Виталик любил стрелять. Больше всего на свете. И главное — попадал в цель без проблем. С детства науку освоил.

Андрюха недолго маялся, начал автомобили продавать, партнеров нашел, собственную фирму открыл: немец у него в компаньонах, нанял сплошь немецких граждан, комар носу не подточит. Сильный брат у него, крутой, Виталик гордится. Но втайне виду не подает. И завидует — тоже втайне. С виду-то он Виталик-дурачок, ни денег заработать не может, ни в жизни устроиться. Ни семьи, ни детей, а уже двадцать восемь стукнуло. Девушек стеснялся, немки его не жаловали: ростом не вышел, язык с пятого на десятое выучил. А русские ему скучными казались. Ни рыба ни мясо, ни русские, ни немецкие. Ориентируются плохо, какими им быть. Придумывают. Чего Виталик хотел — это в степи казахские вернуться, да боялся. Андрей не понимает ничего, хоть убей.

— Брось дурить, братишка, одно твое слово — вместе компанией будем руководить. Дело тебе поручу, фирму для тебя сделаю, только сперва научись в автомобилях разбираться, поработай у меня на продажах, опыта наберись. Как увижу, что толк появляется, — будем вместе работать, не пожалеешь. У меня, кроме тебя, человека надежного нет.

— У тебя семья, Лиду сам вывез, женился, она с двадцати лет жена тебе, надежная и верная, четвертого рожать собирается.

— Вот сам вывез, сам с ней и живу. Родители ее при ней, хочет детей — рожает. Обеспечу всем необходимым, мои проблемы. А если б не Елена моя распрекрасная, с ума бы сошел. Елену люблю, Лидку жалею. С ней и на люди теперь показаться стыдно. Мой грех, я и тяну. Лена страдает, а я ради нее на все готов. И ты мне нервы треплешь.

Это в Андреев день рождения разговор был. Слово за слово — поругались всерьез:

— Да я бы пришиб Ленку твою без сожаления. Голову тебе морочит, глупостями забивает. Лида, думаешь, слепая, не понимает? Она тебе трех сынов воспитала, четвертого ждет. А ты в любой свободный день от нее к Ленке летишь, красивую жизнь ей устраиваешь. Подлый ты, Андрюха.

— Это ты мне говоришь? Да кто ты есть, ничто и звать никак, пустое место! Я тебя пою-кормлю, с детства нянчусь, а толку — ноль. Никакого понимания, дурак дураком. На моем спортивном «мерсе» на фабрику ездил, людей дразнил.

— Ну и дразнил. Они меня даже выгнать хотели — зачем, мол, тебе работать? У тебя машина стоит больше, чем ты за год зарабатываешь. Козлы. Им-то какое дело?

— А такое, что не дури, иди работать ко мне. Все по-честному, никто тебя не упрекнет. Мы — одна семья, ты самый близкий мой человек, не сечешь разве?

— Ленка тебе самый близкий человек. Скажи спасибо, что на глаза мне ни разу не попалась, прячешь ее и правильно делаешь. Я бы пристрелил, не задумываясь. Ради Лиды и сынов ваших. Ради правды и справедливости. Стерв отстреливать надо. Без жалости и сострадания.

Тогда Андрей и ударил его. Виталик хотел было ответить, да не стал. Встал из-за стола молча и ушел домой. На звонки телефонные не отвечал. Быстро собрался, вещи необходимые и паспорт немецкий в сумку запихнул, на рассвете уехал. «Пустое место…» Он давно мечтал во Французский Иностранный Легион податься, да не решался — боялся, что не выдержит, да и брата бросать совестно было. А тут все вместе сошлось, сезон набора желающих и крупная ссора, как теперь из нее выходить, непонятно.

Самому обидно до слез и осточертело все, хоть волком вой. Один выход — мечту воплотить. Может, к лучшему.

Уехал тогда Виталик в Марсель, «мерс» Андреев не тронул, на стареньком сером «фольксвагене» отправился, там и бросить не жалко.

В Иностранном Легионе не так просто все. Но и не так запутанно, как в обычной жизни. В жизни рутина да скука, плюс ни свободы, ни денег. А в Легионе интересно может получиться!

Вот и Марсель. Место встречи тех, кто в легионеры собрался. В Легионе деньги платят — не так много, но в течение пяти лет тратить некуда, копится. И кормят, и одевают-обувают. И гражданство по истечении пятилетнего контракта дают. А самое главное, под чужим именем можешь жить.

Был ты — и нет тебя. Исчез. Жизнь с чистого листа, если пять лет продержишься, выживешь. Если вернешься цел и относительно невредим.

Все, что в Интернете про Легион пишут, — только реклама и вывеска. Правда покруче.

Первые две недели отбор пригодных — вот где лафа, смекалистые россияне и украинцы приноровились эти недели для передышки использовать. Кормят вновь прибывших старательно, по тридцать евро в день выдают, паспорт не отбирают, присматриваются. Заплутавшиеся в сознание приходят, отъедаются — и тихо, не попрощавшись, исчезают. Не у всех, но проходит.

Остальные в Париж отправляются, окончательный отбор — и едут в учебку, четыре месяца особо строгого режима.

Эти четыре месяца Виталик почти полностью прошел, но за неделю до зачисления в Легион колено травмировал. Испугался.

В учебке не лечат. Если зачислили учиться, паспорта отбирают, прав никаких. Подъем в пять утра, проспавших расталкивают без церемоний — сапогом с кровати. Грубо, но должен терпеть. Вообще в учебке ты все должен терпеть, непокорных усмиряют. Не уговаривают, а тупую силу прикладывают, бьют почем зря. Желание возражать уменьшается с каждым днем, постепенно сходит на нет — будущий легионер привыкает беспрекословно подчиняться приказам.

Нормально, когда бег в полной экипировке по 20–40 километров, хлеб и вода два раза в день. Воспитывают голодом, волю тренируют. Проблемы лишнего веса решаются просто: физические нагрузки фантастические. Виталику и вспоминать страшно, будто не с ним происходило.

Парни, все как один, — жилистые, поджарые. В Афганистане, начальный пункт назначения для обученных, лишние килограммы реально мешают.

В Ираке тоже легионеры воевали. Тяжелую работу выполняли, а за подвиги отчитывались американцы. И ничего доказать нельзя, вымышленные имена, очень удобно.

Сначала учений нет. Неделя прививок, а что в шприцах — толком никто не знает. Бумагу подписывали: согласны на инъекции, точка. После укола трясет пару дней, зато потом ни простуды, ни пневмонии ни у кого не наблюдалось, ни единого случая!

Как-то при минус восьми в озере купались. Началось с пустяка — сержант крепко выпил накануне, с похмелья тщедушному французику предложил окунуться (а соотечественников в учебке грузят особо, по понятиям они должны в регулярные войска идти, там и денег больше, и спокойней. Раз в Легион нанимаешься, значит, криминальный элемент, другие варианты не рассматриваются). Французик хилый, слабенький, непонятно, что уж у него за криминал в судьбе произошел. Отказался парень в воду идти, всыпали ему по полной программе, а купаться заставили. Но теперь раззадорился сержант, остальных тоже окунаться отправил, чтоб французику одному плавать не скучно было.

Вылезли из воды, побегали, разогрелись. И тут же всю роту отправили на марш-бросок до глубокой ночи. Жутко длинный день получился, Виталику крепко запомнился.

Из Германии паренек приехал, тоже не Геркулес, телосложение хлипкое, жалостный. Сознался он на вечерней перекличке, что замерз. Потом на улице ночевал. Не выдержал курсант, сбежал после первой же ночевки.

Жесткое правило для всех: если на учебу попал, то передумывать и отпрашиваться поздно. Паспорт курсанту возвращать — для руководства потеря лица. Желающих добровольно покинуть легион не может быть. Легенда рушится. С ним гуманно поступили: «Вот забор — беги. Искать не будут».

Тут и закавыка: искать-то не будут, но во Францию путь заказан. Дезертиром под своим собственным именем числишься, а это суд и тюремное заключение. Никто не задумывается, как сбежавшие домой без паспорта попадают. Кто-то в родное посольство добирается, историю поправдоподобней рассказывает. Если повезет — билет домой предоставят. А нет — в бомжи подаются. Наверное. На каждое освободившееся место по тысяче желающих, в большинстве славяне. Русские, украинцы, белорусы. Но и африканцев много.

Собирается разношерстная публика, в массе своей те, кому нечего терять, кому податься некуда. «Или любители пострелять типа меня», — ухмыльнулся Виталик, резко выкрутив руль, на крутых поворотах скорости не снижал.

Он гордился страстью к стрельбе. Нормальная мужская страсть.

Туда преступники отовсюду слетаются. Личность каждого проверяют, но не очень тщательно. Развлечения в легионе такие, что выдерживает только потенциальный смертник.

А привилегированное отделение парашютистов, где платят больше? Тут повредить ноги или позвоночник — плевое дело. Прыгают со ста метров, экипировка и специальные французские парашюты с тремя дырками падения особо не смягчают. Нужно развить такую скорость, чтобы парашютиста не подстрелили в полете. А приземлиться теоретически можно, если хоть капля везения, одной техники мало. Но если ветер сильный или отнесло на камни, то перелом ног или пожизненная обездвиженность обеспечены. Учат, что коснуться земли нужно твердо, опора на обе ступни, плотно прижатые друг к другу, но это теория. Если на практике не получилось, отнесло ветром на скалы или утес — надежды практически нет.

Виталик снова вспомнил парящую в знойном небе огромную птицу. Камнем свалился орел подстреленный. А неподстреленный — длинно спикировал бы в скользящем полете, орлы всегда умудряются на обе лапы встать. Вот у кого учиться надо! Как летать и как приземляться. Виталик помнит, он знает, как сделать полет скользящим, как обеими ногами опереться о твердь земную. Опереться крепко. И устоять.

Легион ему по сердцу, даже то, что еда строго ограничена, — нравилось. Неженки о сладком мечтают, как о счастье; сладкое помогает марш-броски пережить, но ни грамма глюкозы не положено. Друг-бельгиец как-то попросил с шоколадом помочь. Виталик помог. Бельгиец карманы набил, а тут построение, проверка. Вытащили шоколад, а парня жестоко избили. Не сдал он Виталика, пытки выдержал. Тех, кто выдержал, руководство уважает.

Выдержал и Виталик, без нареканий прошел четыре месяца обучения. Одна неделя оставалась до контракта на пять лет, но ему в порядке исключения отсрочку дали. Как перспективному легионеру.

Правильно он рассудил тогда. Колено бы службе мешало, в парашютисты зачислят — верная смерть, на учебке не лечат. Контрактников лечат, обучающихся нет. Кровь стынет, когда Виталику искалеченный парень вспоминается, тоже француз, гробят они своих, факт. Круто не повезло солдатику: спину сломал за три дня до контракта. Вставные пластины нужны, но операцию не делают, только обезболивающие колют. Полтора года — лежит или кое-как на костылях передвигается, начальство рассчитывает, что сам попрощается и уйдет, а ему некуда. Перспективы никакой, так и живет под кайфом на койке, он уже и соображает плохо. Не подфартило, подписал бы контракт — его бы лечили, три дня не дотянул — не лечат. Слова «сострадание» там нет.

А Виталику, можно сказать, подфартило. Поскандалил слегка, с больным коленом служить — вдвойне мучиться. Отпустили, как миленькие документы выдали. Домой вернулся.

Андрюха очень обрадовался, расцеловались и помирились. Виталик колено за неделю вылечил, честно пытался в семейный бизнес врасти, даже нравилось иногда.

Но потом пуще прежнего заскучал, хоть колено и не болело. Помучился, поразмыслил — и решил вернуться-таки в Легион. И сложилось правильно: время ехать, а тут Андрей с Ленкой веселиться умотал. Виталика с собой приглашал, тот наотрез, но Андрей подробно рассказал, как отель найти, если вдруг передумает. Расхваливал номер, в закутке перед вторым этажом, сокровенное место. Особый уровень комфорта, для него, мол, «Pink Suite» хозяин вторую неделю пустым держит.

Вот и пусть веселится Андрюха в комнатах розового цвета, тошно и стыдно, тьфу. Виталика выжженные пустыни больше влекут. Решение принял твердо: возвращается в Легион, чтоб на пять лет пропасть, вычеркнуться, исчезнуть. Может, и навсегда, кто знает?

Был Виталик Гайдельман, да весь вышел, поминай как звали. Или не поминай.

Может, на верную гибель едет, в Легионе безымянных все рассчитано. Остаются те, у кого нет другого выхода. Совсем нет.

На шоколаде не проколются, на холоде не замерзнут и с больным коленом разберутся, согласившись на парацетамол. Случайные люди как просочатся, так и отсеются. Виталик не случайный, хоть парацетамол не принял, вылечился. Он просто везунчик. Таким уж уродился. Ему и здесь повезет — пять лет риска, всего пять — и жизнь заново, смена имени, биографии: новоиспеченный гражданин Франции, любите и жалуйте! Пропесоченный, вымуштрованный, тренированный экстримом слепящего или, как в детстве, брызжущего искристым фейерверком неудержимого солнца бесконечных афганских пустынь.

А братец единоутробный с Ленкой своей в уединенном отеле горные красоты рассматривает. Четвертый ребенок родился уже, а все Андрюхе неймется. И что за красоты? Андрей однажды в сердцах признался: Лена скоро бабушкой станет, у нее старший сын женится. И цифру произнес, получается, она старше лет на двенадцать, а то и больше. «Не понимаю», — Виталик уже бессчетное количество раз про это непонимание думал. С ума сошел. Мозги б ему вправить. Наставить на путь, объяснить, что не по понятиям это: Лидусе — дети, а забавы блядские, ночные цуцели-муцели, красоты с дымкой в горах — Ленке. «Не понимаю».

Дорога лентой юлила, задом вихляя, отдавалась ему, Виталику, он ласкал колесами бесконечное тело, будто брал ее с легкостью и весело, и конца нет этой дорожной любви. Он почувствовал себя могущественным, всесильным. Виталик — хозяин своей судьбы, властелин, правила по буквам продиктует. Не поймут со слов — по-другому заставит. За глотку возьмет, сожмет цыплячью, выдавит понимание.

Виталик неожиданно для себя самого изменил курс. Ненадолго, он все успеет. Ему фартит сейчас, все само как надо сложится. Пистолет в кармане, глушитель проверю потом. Первоклассный пистолет, неопробованный. Это будет сказочный выстрел, как мне раньше-то в голову не пришло! Маячило раньше, задуматься не успел. А тут планчик сам собой выскочил, орел-решка, живы будем — поглядим, как срастется. Успеет, день в запасе как минимум. Почти по дороге.

Он свернул к отелю.