Иногда я думаю, что поездки мне нравятся только из-за завтраков в отеле. Утро, огромный зал и никакой обязаловки. Ходишь, что-то выбираешь, что-то незаметно пробуешь, ананасы в блюдцах дольками нарезаны, и не вчера, а пять минут назад, тарелку ставят — вмиг пуста, но откуда-то новая появляется, и блеклая золотистость каймой. Во время таких завтраков я медленно, нехотя, просыпаюсь, за окнами сложносочиненный пейзаж, всегда неожиданный. Ритуальность гостиничных завтраков — часть путешествия, поэтому в гостиницах всегда лучше, даже если друзья приглашают настойчиво. В гостях не проснешься постепенно, вежливость обязательна — «ах, не мешаю ли я вам здесь, удобно ли присесть там?» — обмен любезностями, хозяева натужно приветливы… нет и нет, лучше видеться с ними в заранее условленное время, даже если долго приходится договариваться. Где-нибудь во второй половине дня. Успеваешь привести себя в порядок, потом, по возможности, лучезарно улыбаясь, оживленно рассказываешь ничего не значащие для них новости, но они делают вид, что внимательно слушают, что им интересно. Хуже, если тут же, после какой-то фразы, следует восклицание: «Ах, для меня такое вовсе невозможно, у меня это было так!» — и ты в который раз понимаешь, что слушают тебя только для того, чтобы взглянуть с точки зрения собственного опыта, не слушают, иными словами, а рассматривают со стороны. Спотыкаешься на полуслове, разочаровываешься, снова понимаешь, что диалог чаще всего состоит из двух монологов и молчать проще, энергия не тратится понапрасну.

Словом, гостиницы предпочтительней. И ритуальные завтраки, и улыбаться необязательно. Отель заказан Андреем, а уж ему я доверяю, он пыль в глаза любит пускать. Все непременно будет по высшему разряду, он обещал.

Последние пятнадцать километров вымотали окончательно. Узенькая дорога, еле заметная в темноте, извивалась в горах. Повороты, снова и еще: аттракцион в луна-парке, а не вождение. И, наконец, на некотором возвышении, то ли специально устроенном, то ли природой сочиненном, — серовато-голубой замок. Вокруг только горы и лес, а я надеялась провести три дня в центре города, я люблю одинокие прогулки. Когда никто не диктует маршрут. Одиночество для меня не мучение, а свобода. Я давно разучилась понимать тех, кому непременно нужна компания.

Здесь, в двадцати километрах от Женевы, одиноко не разгуляешься, холодно. Из машины я вышла еле живая, семь часов на колесах — не шутка.

Отель построил в горах некий американец, лет сто назад. Под старину проект, стилизация. Вначале думала — и впрямь старинное что-то. Ан нет, видимость одна. Ни дать ни взять замок для романтических свиданий, внутри огромные камины, окаймленные мрамором в узорах, изогнутые лестницы с гасящими звуки коврами, есть даже комната-церковка с мозаичными стенами, тщательно выложенные библейские сюжеты в стиле тех, что на стенах испанских старинных соборов, скрупулезно вымеренные фигурки, но рассмотреть не удается — там холодно, отопления нет. Перед алтарем — букет полувысохших цветов и два яблока. Молельня выглядит эклектично.

В отеле всего семь номеров, потому служащих немного, как в замке и положено. По вечерам — дверь открывай сам, входи, располагайся, веди себя цивилизованно, не буйствуй — внутрь только приличные люди попадают. Или они уже внутри таковыми становятся, не знаю. Временами казалось, что находишься в декорациях какого-то фильма, английский детектив. А если б занесло входы и выходы, наглухо заперты люди внутри — с манерами и привычками, все еще с пищей, но уже без телеграфа-телефона-интернета, и каждое утро сюрпризы. Кого-то находят мертвым в постели, потом подозревают друг друга, а во всем виновата кухарка, пару раз, не более, прошедшая взад и вперед. Она в ранней молодости лишилась сына, и с тех пор у нее дурная привычка убивать гостей по утрам.

Лена, подруга Андрея, только смеется, услышав эти фантазии, говорит, что до этого не дойдет, все будут живы-здоровы. Только я не поняла, почему фраза произнесена с нажимом. Впрочем, россиянки, успешные в бизнесе, мне заведомо кажутся загадочными. Особая порода женщин, ее никто не выводил и ничто не предвещало, они под влиянием мощной разрушительной энергии сформировались, нечто вроде аномалии девяностых.

Зря я поспешно интернет-картинки рассматривала. Разглядела только освещенное солнцем строение с балконами и зубчатыми башенками, даже не поняла, что вокруг ни души. Когда с компанией едешь — уверен, что кто-то расстарался, правильно организовал. А представления у всех разные.

Рояль в холле насторожил — и не простой рояль, лоснящаяся чернота кабинетного «Steinway», натертого до блеска, такие только в очень приличных местах увидеть можно. Подняла крышку, потом легко перевернутой ладонью прошлась шелестящим глиссандо сверху донизу, наиграла тирольскую мелодию, почему тирольскую? — казалось, мелодия в самих клавишах застряла, и ее надо выпустить наружу.

Звук чудесный, рояль настроен отменно, за ним старательно ухаживают. Значит, в отеле нет беспризорных предметов. Все под контролем. Но казалось иногда, будто это розыгрыш насчет высококлассного отеля, декорация. Один и тот же человек представал то в роли носильщика, то официанта. Постоянное ощущение, что снимается кино, ей-богу.

Нам с Т. приготовлена голубая комната, бледный рассеянный цвет обоев и мебели, из окна виден Монблан, как нас оповестили, и не раз. Когда вошли — смеркалось, вершина лишь угадывалась, я тут же на балкон выскочила, передо мной — застывшие фонтаны, очерченные крепкой фигурной рамкой, кромка тоже голубоватая. Таинственная гора присутствовала незримо, просматривались отдельно стоящие, воткнутые в пейзаж деревья, за ними — лес, будто обведенный изогнутой беспрерывной линией, вдали — струящаяся туманная дымка, ползущая чуть ниже заостренных горных вершин, прячущихся вдали. Сумерки окрашивают мягкой расплывчатой предвечерней голубизной любые поверхности.

В ресторане Андрей и Лена, худенькая блондиночка с лисьим прищуром неопределенного цвета глаз, уже устроились за круглым столом у окна. Так, чтобы смотреть в окно и видеть очертания деревьев на фоне скрытых туманом гор. Чудесное свойство ночного пейзажа — ты знаешь, что гора находится за окном, но разглядеть не можешь. Даже сквозь широченные стекла.