Мать моя всю свою жизнь была «по мелочи» авантюристкой. Из-за сугубо личных соображений выкидывала какой-нибудь номер и думала, что никто ничего не видит. В карты лучше не садись с ней играть: обязательно начнет шельмовать, а застукивали – так круглые глаза и честное лицо делала. Такая уж порода.

В мои четыре года она умудрялась как бы тайно натягивать мне на голову вязаную шапку наизнанку, будто по ошибке. Шапка давно выцвела: вместо зеленой с белыми снежинками была какой-то серой. Мать стыдилась нашей убогости и делала вид, что ребенок, одеваясь, перепутал стороны, а издалека не видно, все прилично.

Но я всегда ее ловила. Я не могла «перепутывать». Мы рвали несчастную шапку друг у друга из рук, пытаясь натянуть ее на мою голову, каждая своей стороной. «Лучше как есть, чем как дура», – думала я тогда, борясь с матерью. Перекрасила бы она шапку, и все было бы спокойно.

Вот так и со школой получилось. Не захотела моя мать, чтобы я училась в одном классе с Доходягой, уж очень она его недолюбливала, но вида не подавала. Пошла она тайно от всех в школу и попросила перевести меня в другой класс, хотя первоначально нас записали вместе.

На следующий день пришла к нам тетя Оля, какая-то вся расстроенная, и говорит матери, что дети почему-то оказались в разных классах. Мать и ухом не повела. Судьба значит. Я в слезы. А тетка Оля начала меня успокаивать, что, мол, упросила она директора нас не разлучать. Я обрадовалась, а матери стало обидно: не получилась затея. А зачем затевать надо было? Я-то сразу все поняла, тетка Оля тоже. Мне тогда очень стыдно было за материны трюки.

Не разлучила она нас тогда. Мы сидели на одной парте два года и все так же дружили. Но жизнь сама поставила все на свои места, как будто услышав мою мать. Толькиного отца с семьей отправили в командировку за границу. Надолго.

Доходягу привезла к нам в гости тетя Оля спустя лет восемь. Он очень стеснялся и не хотел подниматься в квартиру – остался ждать во дворе. Я предполагаю, что наша встреча была организована, в свою очередь, теткой Олей, стремившейся нас как-то соединить.

Я пошла за ним во двор и увидела здоровенного, мешковатого парня с прилизанными волосами и пробором на голове. «Видно, детская совместная кормежка пошла ему на пользу», – услышала я внутри себя зловредный голосок своей мамаши.

Я была разочарована. Куда же делся мой милый приятель с ласковым именем Бося? Мне почему-то больше не хотелось дружить. Я поняла, что мы выросли и стали чужими друг другу.

Не знаю, что подумал он обо мне. Доходяга молчал. Говорила, в основном, его мама, а я что-то «мекала». Они быстро собрались и уехали, не попив даже чая. Больше мы никогда не виделись. Потом мне рассказывали, что, окончив институт, он женился, обзавелся детьми и уехал работать за границу.

У меня сохранилась фотография, на которой нас запечатлел мой отец в «самый первый сентябрь». Перед началом занятий мы стоим с цветами и новыми портфелями в саду около его дома. Есть еще школьная фотография класса, где рядом с ним я как, настоящая боевая подруга, – маленькая белокурая санитарка с красным крестом на сумочке, висящей не плече. Тогда я была ему настоящей подругой.