В начале шестидесятых годов было повальное увлечение перепиской с детьми из других социалистических стран. Это было вызвано прошедшим в Москве в 1957 году Всемирным международным фестивалем молодежи.

На практике процесс знакомства выглядел так: выбиралась страна, какой-нибудь город и номер школы. Причем номер старались выбрать поменьше, а то вдруг город попадется маленький и школ с большими номерами просто не окажется.

Как правило, письмо начиналось одной и той же стандартной фразой: «Здравствуй, незнакомый друг…». Дальше писали о себе, о своем городе или деревне, об учебе и т. д. Засовывали в конверт свою фотографию или открытки с различными видами городов и всяких всем известных памятников, запечатывали конверт и кидали в почтовый ящик. Если письмо доходило, его отдавали тому ученику, который хотел бы переписываться с ровесником из СССР.

Я решила попробовать познакомиться с кем-нибудь, тем более что моя двоюродная сестра Нина уже переписывалась с девочкой из Чехословакии. Я тоже отправила письмо в эту же страну в город Дечин. Ответила мне Лида Гавлова. В школе она изучала русский язык, и мама у нее оказалась русской, так что языковых трудностей не было.

В начале войны мама Лиды с младшей сестрой были угнаны немцами в Германию, а затем, после наступления мира, обе вышли замуж за чехов и остались за границей. У Лиды была старшая сестра Маруся, которая тоже писала письма какой-то девочке, живущей в Москве.

Однажды я получила письмо, в котором Лида писала, что она с родителями едет через Москву на родину мамы и прогостит у нас несколько дней. Сначала я очень обрадовалась, потом расстроилась. Гостей надо было где-то расположить, а жили мы в коммуналке, в одной комнате. Куда девать столько народа? Родители тоже растерялись, но делать было нечего, надо было встречать гостей. Мы почему-то решили, что жить они будут у нас, а не в гостинице. Как-нибудь устроимся, решили мы.

Гостей приехало вдвое больше, чем мы ожидали. Вместе с семьей Гавловых приехала сестра Лидиной мамы с двумя детьми и мужем. Чехи оставили свой багаж на вокзале, в камере хранения, и мы всей компанией отправились обедать. Так я впервые попала в ресторан «Националь».

Когда говорят, что мир тесен, этому надо верить. За обедом выяснилось, что сестра Лиды – Маруся – переписывается с девочкой, живущей в нашем дворе в старом деревянном доме. Вот тебе и большой мир!

Гавловы поселились у нас, а семья Лидиной тетки – у знакомых, живущих в нашем дворе. Благодаря переписке с иностранкой, я познакомилась с мальчиком Колей и его старшей сестрой, подругой Маруси, которые жили в соседнем деревянном доме. Без заграничной подруги это знакомство могло бы и не состояться. Мы недавно переехали в новый дом, деревяшки вокруг ломали, а их обитателей расселяли в разные районы Москвы.

Хотя «чешские мамы» и были по своему происхождению русскими, но говорили они с акцентом и по своим привычкам и поведению казались иностранками. Их мужья по-русски говорили очень плохо, но это было неважно, ведь общалась я в основном с Лидой и ее мамой. Маруся пропадала со своей подругой. Обе они были старше нас, и их интересы не совсем совпадали с нашими. Мне же хотелось наговориться с Лидой на целый год вперед, ведь не все напишешь в письмах.

В какой-то день после приезда гостей мы повезли их в центр города на прогулку и по магазинам. Гости хотели купить подарки своим родным в Москве, потому что в их стране все было очень дорого. Мы зашли в ГУМ.

В то время в моде были цветные капроновые чулки без шва и пятки. Чешки буквально набросились на этот товар. Цвета выбирали разные, но только не розовый. Когда я спросила, почему так, то в ответ услышала, что чулки розового цвета у них носят только проститутки. Про проституток я тогда и не слышала. Мы же не носили черных чулок, это считалось неприличным, а у них неприличие олицетворял розовый цвет.

Мне все это показалось очень странным. Для меня розовый цвет ассоциировался с одеждой младенцев женского пола, но никак не со взрослыми тетками, занимающимися неизвестно чем.

Тогда же я познакомилась с таким предметом женской одежды, как подследники. Их у нас еще не делали. Мы гуляли по скверу, и Лидина тетка остановилась, чтобы вытряхнуть из обуви песок. Вот тогда я и увидела, что надето на ее ноге.

Еще меня удивил размер кошельков наших гостей. Советские деньги до первой реформы 1961 года были громадными и, соответственно, кошельки выглядели, как сумки. У гостей валюта была европейского типа. Наша рублевая банкнота была размером тогда чуть ли не в половину тетрадной страницы, а у них самая крупная – в пол нашего рубля. Мелочь тоже была «мелкой». На это я обратила внимание после того, как моему папе был подарен крошечный, по нашим понятиям, мужской кошелечек, то есть, портмоне. Только после денежной реформы отец мог им пользоваться.

Еще гости подарили отцу белоснежные кожаные ботинки. Появиться мужчине в таких ботинках на людях по тем временам было равносильно самоубийству. А уж мой отец был еще тот консерватор. Забрать назад подарок гости категорически отказались. Когда они уехали, отец снес ботинки в комиссионку, тем более что они на два размера были меньше, чем надо.

Мы переписывались с Лидой несколько лет, но постепенно письма стали приходить все реже. Я тоже была занята своими, уже «взрослыми», делами. Писать стало некогда и особо не о чем. Так все и заглохло. Когда произошли чешские события, я поняла, что с Лидой Гавловой мы не увидимся больше никогда.