Конечно, гласность в конце концов лишь инструмент, средство, цель же – более глубокие перемены, создание нового не только на словах. И самое серьезное и даже опасное дело, без которого никакие реформы не могли сдвинуться с места, – отмена крепостного права. Почему опасное? Потому что оно затрагивало кровные интересы большинства населения страны. А поскольку интересы помещиков и крестьян были противоположны, то неосторожно проведенная реформа грозила или крестьянским бунтом (пугачевщину все помнили очень хорошо!), или недовольством опоры трона – дворян (эпоху дворцовых переворотов тоже никто не забыл!). Даже самовластный и не привыкший никому и ни в чем уступать Николай I в итоге так и не решился трогать крепостное право, хотя и относился к нему без всякой симпатии. Все его меры по этому поводу были на удивление робкими и бесплодными. Как же смог решиться его сын – гораздо менее авторитарный, склонный к компромиссам и к тому же поначалу чувствовавший не очень уверенно себя?
Судя по тому, что мы знаем, решение о неизбежности отмены крепостного права созревало в сознании молодого царя постепенно на протяжении нескольких лет. Уже сразу после подписания Парижского мирного договора в марте 1856 года Александр II произнес свою знаменитую московскую речь, обращенную к дворянам: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам. Это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево. Но чувство враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения к помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».
Эта речь явна была прощупыванием почвы. Слова императора моментально разнеслись по всему государству. Помещики занервничали, многие задавались вопросом, как следует читать этот намек, что в нем важнее – первая или вторая часть? Возможно, Александр Николаевич пока и сам этого не знал.
Очень большую роль в том, чтобы настроить императора на более решительный лад, убедить его в том, что отмена крепостного права необходима не в отдаленном будущем, а в самое ближайшее время, сыграла великая княгиня Елена Павловна, жена его покойного дяди Михаила Павловича, в девичестве – принцесса Фредерика Шарлотта Вюртембергская. Она занимала совершенно особое место в большой семье Романовых. По общему признанию, Елена Павловна была красива, необыкновенно умна и прекрасно образованна – не так часто встречающееся сочетание! С глубоким уважением к великой княгине относился даже император Николай, называвший ее «мудрецом нашей семьи». В ее резиденции – Михайловском дворце – по четвергам собирался знаменитый салон, подобного которому в Петербурге не было. Здесь члены императорской семьи, сановники, министры встречались и беседовали с людьми, не имевшими доступа ко двору: писателями, учеными, художниками, либеральными чиновниками. «С изумительным искусством умела она группировать гостей так, чтобы вызвать государя и царицу на внимание и на разговор с личностями, для них нередко чуждыми и против которых они могли быть предубеждены; при этом все это делалось незаметно для непосвященных в тайны глаз и без утомления государя», – вспоминал один из таких чиновников – князь Дмитрий Оболенский. Очень характерная оговорка: Александр II действительно очень быстро «утомлялся», то есть не мог надолго концентрировать внимание на каком-то не очень ему близком и понятном деле (вспомним Мердера), и поэтому задачей настоящего царедворца было добиться нужной реакции быстро и ненавязчиво.
Наполеон III. 1860-e гг.
Другим представителем реформаторов внутри семьи был младший брат Александра Николаевича, второй сын Николая I Константин. По темпераменту и складу ума он не очень походил на старшего брата: был порывистым, увлекающимся человеком, дисциплину не любил ни в себе, ни в других, слыл либералом и гораздо больше брата интересовался делами гражданскими. Военно-морское ведомство, которым Константин Николаевич руководил по званию генерал-адмирала, стало во второй половине 1850-х годов образцовым: великий князь привлек сюда на службу множество молодых либеральных бюрократов, которые чуть позже заняли ключевые посты в самых разных отраслях управления: Михаил Рейтерн стал министром финансов, Александр Головнин – министром просвещения, Дмитрий Оболенский – товарищем (заместителем) министра государственных имуществ. Переписка Александра II с братом этих лет свидетельствует об очень близких, доверительных отношениях между ними.
Александр II прислушивался к Елене Павловне и Константину Николаевичу, но не только к ним: в противоположном лагере противников реформ тоже было немало неглупых людей и тонких царедворцев. В январе 1857 года был создан Секретный комитет по крестьянскому делу; и название, и состав этого органа явно пришли из прежних времен. Новый император, казалось, идет по пути отца. Но обстановка в стране успела измениться до неузнаваемости, и прежние келейные механизмы принятия решений уже не работали. Как бы умеренно ни был настроен самодержец, он все-таки хотел получить результат: внятный и исполнимый план отмены крепостного права. Но несколько сановников, собранных в комитете, были просто не способны ни к какому творчеству! Полагаться же на советы либеральных бюрократов император в это время еще опасался.
Так возник хитроумный план: изобразить отмену крепостного права как инициативу… самих помещиков. Логика была проста, как все гениальное: если поручить дворянству разрабатывать реформу, оно не сможет, не осмелится выступить против своего государя и общественного мнения. Помещикам придется заняться делом, которому они в душе, может, и не сочувствуют, и тем самым разделить с властью ответственность за происходящее. И вот в ноябре 1857 года Александр II подписывает рескрипт виленскому генерал-губернатору Назимову: как бы в ответ на просьбу местных помещиков им разрешается открыть особый дворянский комитет и разработать основания будущей реформы. Тем самым правительство впервые публично признало, что крепостное право вскоре будет отменено. Слово не воробей! Потихоньку похоронить дело стало уже невозможно, и борьба после этого разворачивалась уже не по поводу самой отмены крепостного права, а по поводу ее конкретных условий. Вскоре после этого «процесс пошел»: губернаторы прочих регионов стали наперебой заявлять, что и в их губернии дворяне жаждут послужить государю и отечеству. Рескрипты посыпались как из рога изобилия… А куда было деваться помещикам?
Николай Алексеевич Милютин. 1860-е гг.
Однако это было лишь начало длинного и сложного процесса. Как и следовало ожидать, губернские комитеты стремились придумать такой сценарий реформы, который устраивал бы только одну сторону – помещиков. К тому же проекты, которые они предлагали, были плохо совместимы друг с другом. Хуже того, и в правительстве толком не понимали, как же освободить крестьян, чтобы не взбунтовались ни они, ни помещики. 1857 и 1858 годы прошли в колебаниях и полной неопределенности. Давать ли крестьянам землю и если да, то сколько? Откуда они возьмут деньги на ее выкуп? Должны ли они договариваться с помещиками сами или при посредничестве государства? Кто будет ими управлять? (Надо заметить, что на огромной территории страны за пределами городов практически не было ни полиции, ни местного управления: помещичьими имениями управляли их владельцы, казенными – сами крестьяне под надзором немногочисленных чиновников. Так что крестьянская реформа, помимо прочего, требовала создания целой административной системы.)
Михаил Христофорович Рейтерн. Конец 1870-х гг.
И пока в центре и на местах все бурлило и обсуждались многочисленные, порой довольно экзотические варианты реформы, сами крестьяне молча ждали – и это ожидание было пугающим. Чего они хотят? На что согласятся? В эпоху, когда не было ни выборов, ни социологических опросов, единственным надежным каналом коммуникации между правительством и низами обычно оказывался бунт. Но ведь целью реформ было как раз его избежать!
Чтобы почувствовать атмосферу тех лет и переживания Александра II, надо представить, какой колоссальный груз ответственности лег на его плечи. Конечно, он понимал, что неудачные реформы иногда разрушительнее застоя. Именно так случилось во Франции в конце XVIII века: запоздалая попытка преобразований окончательно расшатала ветхий старый режим, и он просто рухнул под натиском революции. Россия не должна повторить этот сценарий! – эта мысль постоянно всплывает в записках, статьях и письмах тех лет. Но для этого Романовым следует быть мудрее и дальновиднее Бурбонов: не стоит потакать ни помещичьему эгоизму, ни анархическим инстинктам крестьян. Власть должна быть сильной, и она должна стоять над интересами разных сословий и групп. Она должна быть общенациональной.
Освобождение крестьян (чтение манифеста). Художник Б. М. Кустодиев. 1909 г. Нижегородский художественный музей.
Именно такую идеологию и программу действий предложили Алекcандру II либеральные бюрократы. В основе ее лежала идея инициативного самодержавия: твердой и неограниченной власти, использующей весь свой вековой авторитет не для охранения существующего, а для глубоких прогрессивных реформ. Понятно, что эта программа показалась царю необычайно привлекательной, ведь она позволяла соединить, связать воедино прошедшее с будущим: не разрушая завещанное Александру II самодержавие, обновить его, сделать орудием прогресса и инструментом социальной справедливости. Кстати, сложилась эта программа еще в недрах николаевской бюрократической системы. В 1841 году в секретной записке «О крепостном состоянии в России» один из либеральных бюрократов, А. П. Заблоцкий-Десятовский, сформулировал основную ее идею предельно ясно и четко: «Одна только самодержавная власть в состоянии пролить новый источник жизни, обеспечив свободное и разумное развитие народной деятельности. Одна она в силах привести в исполнение идеи, связывающие поколения отжившие, исторические, с поколениями грядущими, направляя свои действия по вечным законам порядка и истины, хотя бы при осуществлении их она встретилась с болезненным ропотом какой-нибудь забытой, частной корысти». Под «частной корыстью», конечно, имелись в виду эгоистические интересы помещиков. Как оценивать эту фразу? С одной стороны, она вполне верноподданническая. С другой – довольно радикальная, можно сказать, революционная. При Николае I такие пассажи имели шанс появиться разве что в секретных записках. В царствование его сына они легли в основу правительственной политики. Вероятно, уже в тот момент, когда либеральным бюрократам удалось донести до самодержца суть своей программы, их победа в «крестьянском деле» была обеспечена. Александр II очень хорошо понял, что именно они являются в этом деле его союзниками. Но объявлять об этом он не стал. Почему?
Что же было ему делать со всеми остальными, теми самыми, которые «болезненно ропщут»? С расслабленной, но привычной аристократией, с неповоротливым провинциальным дворянством, с бесчисленными сановниками и чиновниками, озабоченными не благом родины, а собственным карманом и покоем, наконец, с самой близкой и понятной средой – военной элитой? Ведь, опираясь на немногочисленную группу продвинутых технократов, самодержец рисковал лишиться поддержки всех остальных!
Земство обедает. Художник Г. Г. Мясоедов. 1872 г. Государственная Третьяковская галерея.
Любой авторитарный правитель должен лавировать и выстраивать систему «сдержек и противовесов». Александр II в отличие, скажем, от Петра Великого, Павла I или своего отца, был самодержцем скорее «по должности», чем по призванию и темпераменту. Но это, как ни странно, не столько ограничивало его, сколько давало простор – для маневра, отступления, компромисса. Большинство историков считают, что он постоянно колебался, действовал по принципу «шаг вперед, два шага назад». Однако именно эти колебания, частая смена политического курса, которые так обескураживали не только историков, но и современников, позволяли ему (до поры до времени) быть гибким и не зависеть от какой-то одной политической группировки или клики. Не постоянным, а тактическим был и альянс с либеральными бюрократами. Правда, иногда лавирование было больше похоже на метания, но император все же умел вовремя остановиться.
Конечно, у наблюдателей в эти годы голова шла кругом: понять, чего же именно хочет правительство, было довольно сложно. Вот только что обласканный профессор Кавелин со скандалом уволен с должности преподавателя наследника. А за что? За статью о будущей крестьянской реформе. В ней он всего лишь излагал идеи, которые спустя год само правительство официально признает и возьмет на вооружение. Поражение реформаторов? А вот лидер либеральных бюрократов Николай Милютин назначен «временно исполняющим должность» товарища министра внутренних дел. И поскольку министр Ланской стар и слаб, именно Милютин составляет все его записки и доклады. Победа реформаторов? Но уже через несколько месяцев император всячески демонстрирует свое недовольство Ланским и Милютиным и свое внимание к их противникам…
Открытие памятника Тысячелетию России в Новгороде в 1862 г. Художник Б. П. Виллевальде. 1864 г.
Маятник продолжал качаться и дальше, вселяя в реформаторов чувство неуверенности и ощущение, что дело их вот-вот рухнет. Но ведь то же самое думала и противоположная сторона! Так что если Александр II действительно играл в игру «здесь все решаю я», то делал он это мастерски. Но в какой мере он сам осознавал, что играет в тонкую игру? Сказать, увы, невозможно: нет данных.
Тем не менее крестьянская реформа все же была разработана именно либералами. Произошло это в 1859–1860 годах в уникальной лаборатории реформаторской мысли – Редакционных комиссиях. Конечно, не все получилось, как первоначально задумывалось. Тем не менее помещики были глубоко возмущены: формально комиссии создавались для редактирования их собственных проектов, а на самом деле переделали эти проекты до полной неузнаваемости. Когда же в столице появились депутаты от дворянства и стали громко сетовать и критиковать «бюрократический произвол», правительство на время отложило в сторону разговоры о гласности, и, попросту говоря, заткнуло депутатам рот. «Если эти господа, – сказал император, – думают своими попытками меня испугать, то они ошибаются. Я слишком убежден в правоте возбужденного нами святого дела, чтобы кто-либо мог меня остановить в довершении оного».
Чего же хотели помещики и чем так громко возмущались? Кому в действительности была выгодна отмена крепостного права? На самом деле Великая реформа имела ярко выраженный компромиссный характер. Правительство попыталось придумать такую схему, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Сложно даже сказать, кто именно оказался овцами: помещики или их бывшие крепостные.
Крестьяне освобождались с землей. Именно вокруг этого и шли основные баталии, именно в этом пункте реформаторы в итоге одержали верх над своими противниками. Им удалось убедить царя, что лишение крестьян их наделов создаст в стране неуправляемую и взрывоопасную ситуацию. Большинство помещиков не то чтобы хотело отнять у крестьян последний кусок земли и пустить их по миру; дворяне лишь предлагали предоставить это дело «свободным договорам»: пусть, мол, крестьяне сами договариваются с бывшими владельцами о том, сколько им купить земли и почем. Но реформаторы настаивали, что переговорные позиции сторон будут явно неравными, а значит, сделки, скорее всего, – несправедливыми. Крестьяне ведь как дети, считали они, – пока еще не понимают своих настоящих интересов. Поэтому и было принято решение, что и размер выкупаемого надела, и его стоимость – предмет не торга, а правительственного регулирования «сверху».
Мог ли помещик отказаться продавать землю, если его не устраивала определенная правительством стоимость? Мог, но тогда крестьяне получат возможность практически вечно пользоваться этой землей (за оброк, который нельзя повысить). Мог ли отказаться крестьянин? Фактически нет. «А зачем ему отказываться?» – недоумевали реформаторы. Ведь земля – это самое для него святое, он без нее жить не сможет. Да, многовато придется платить. Но ведь не больше, а даже немного меньше, чем он платит в виде оброка помещику сейчас, при крепостном праве, рассуждали они. Зато когда-то он расплатится, получит землю в собственность и заживет счастливо. Пока же просто необходимо в интересах самих крестьян запретить им отказываться от будущего счастья – сейчас откажутся, а потом пожалеют.
О том, нравятся ли эти условия освобождения самим крестьянам, их, разумеется, никто не спрашивал. Помещиков же не устраивала, как они выражались, «регламентация»: неужели никому не ведомые бюрократы лучше знают, что нужно и им, и крестьянам? Наши симпатии, конечно, – на стороне бедных и бесправных крестьян. Однако мне кажется, что на эту реформу, как и на любую другую, не совсем верно смотреть как на «раздел большого пирога». Для будущего страны гораздо важнее было не то, «кому больше досталось» в 1861-м году, а то, появятся ли и у крестьян, и у помещиков условия для спокойного, мирного развития их хозяйств, для вхождения и тех и других в новые, рыночные условия существования. В принципе именно этого совершенно искренне желали и реформаторы, и сам Александр II.
Удалось ли? К сожалению, приходится признать, что нет. И вовсе не из-за жадности помещиков, как писали (а может быть, и до сих пор пишут) в учебниках истории. Объявление «воли» прошло относительно мирно, немногочисленные протесты крестьян были сравнительно легко подавлены. Помещики покряхтели, пожаловались и занялись хозяйством (а некоторые предпочли от него избавиться и вложить деньги в другие отрасли экономики). Какого-то аграрного кризиса в 1860 – 1870-е годы не наблюдалось. Но не было и ощутимого роста. Да и не могло его быть, ведь наделы крестьян уменьшились и продолжали таять (в пересчете на душу населения, которое постоянно и быстро росло). И настоящей свободы крестьяне так и не получили. Да, они уже не зависели от помещика (разве что как от богатого соседа), но не могли свободно распоряжаться собой, своим трудом и имуществом. Круговая порука приковывала их к общине, а желающие выйти из общины и переселиться в город или, скажем, в другую губернию должны были получать множество разрешений и к тому же оставлять общине без всякой компенсации свой земельный надел. Поэтому многие предпочитали отходничество: оставляли семьи в деревнях и уходили на сезонные заработки.
Всесословная воинская повинность. Измерение роста поступающих на службу. Рисунок из журнала «Всемирная иллюстрация».
Земля считалась принадлежащей не отдельным хозяевам, а все той же общине, и ее нельзя было продать, завещать или заложить. Чувствуя, что наделы по-настоящему им не принадлежат, крестьяне очень неохотно инвестировали в их улучшение. При этом они продолжали с неприязнью и даже ненавистью смотреть на помещичьи усадьбы. Социальный антагонизм между бывшими крепостными и их бывшими владельцами никуда не исчез. Он даже вырос, стал гораздо более жестким: ведь теперь помещики никак не были заинтересованы в благополучии крестьян (при крепостном праве от этого благополучия зависело их собственное: нищие крестьяне – бедный владелец, и наоборот). Самое же печальное заключалось в том, что никакого выхода из этой ситуации в перспективе не просматривалось. К концу 1870-х годов крестьянская реформа явно зашла в тупик, и никто уже толком не понимал, в чем же заключалась ее изначальная цель. Так что неудивительно, что уже в начале XX века, во время столыпинской реформы, российских крестьян пришлось освобождать еще раз, на этот раз – от общины и от излишней правительственной опеки.
Можно ли было провести отмену крепостного права иначе? Сейчас, по прошествии полутора веков, мы понимаем, что стоило бы дать крестьянам больше самостоятельности, не сковывать их инициативы панцирем общины, не бояться, что часть из них утратит связь с землей и окажется в городах. Правительству следовало бы облегчить переселения, инвестировать в создание в деревне того, что юристы называют верховенством права, приучать крестьян жить по общегражданским законам, уважать собственные права и права соседей. Всего этого не было сделано в основном из-за приверженности самого Александра II и большинства реформаторов ценностям той эпохи, в которой они сформировались и выросли: Николаевской эпохи опеки и контроля. В итоге недоверие к крестьянам и к их способности самостоятельно решить свою судьбу дорого обошлось России…
Но мы слишком далеко забежали вперед. Вернемся в начало 1861-го года. Программа Редакционных комиссий подвергается резкой критике. Одни считают ее слишком радикальной и прокрестьянской, другие (интеллигенция) ругают за большие уступки помещикам. Первых, конечно, больше. Лишь благодаря жесткой, настойчивой позиции Александра II проекты либералов проходят через Государственный совет и становятся законом. Для многих реформаторов многомесячная напряженная работа не проходит даром, приведя к нервному и физическому истощению. Целый пакет законов об отмене крепостного права (в совокупности они составили толстый том) был подписан императором 19 февраля – в 6-летнюю годовщину восшествия на престол.
Накануне он долго молился в Петропавловской крепости у могилы отца – был день его кончины. Очевидцы рассказывали, как утром 19-го, зайдя в комнату дочери, семилетней Марии, Александр II «принялся целовать ее и с таким чудным, сияющим от радости лицом сказал: “Мне хотелось расцеловать мою дочь в лучший день моей жизни”». Публичное объявление об отмене крепостного права решено было отложить до окончания Масленицы – написанный митрополитом Филаретом манифест был торжественно оглашен в Прощеное воскресенье 5 марта 1861 года. Лично читая его собравшимся в Зимнем дворце офицерам, император не мог сдержать слез. И как ни оценивать отдаленные последствия отмены крепостного права, невозможно сомневаться в том, что это была Великая реформа, начавшая новую эпоху в истории России. Согласимся с Александром II и в том, что этот день был лучшим в его жизни.