«Национальный вопрос» (особенно в Польше и в Западном крае) позволил российскому обществу почувствовать свою силу, а значит, и зависимость власти от общественной поддержки. Это последствие восстания едва ли могло понравиться Александру II. На 1865–1866 годы приходится несколько громких «конституционных» выступлений русского дворянства. Все, даже самые скромные заявления в пользу ограничения самодержавия император неизменно пресекал. В апреле же 1866 года ему впервые пришлось столкнуться уже не с верноподданническими просьбами, а с первым в его жизни террористическим актом. Но прежде чем говорить об этом, нужно остановиться на очень важных переменах, которые совершились в 1865–1866 годах в личной жизни Александра Николаевича.

Александр II на охоте. Рисунок из журнала «Всемирная иллюстрация».

8 сентября 1864 года наследнику престола великому князю Николаю Александровичу исполнился 21 год. По мнению многих, цесаревич был блестящим молодым человеком, имевшим все шансы со временем стать умным, гуманным и либеральным монархом. Прекрасно образованный, впечатлительный и легко увлекающийся Никса был любимцем семьи. Осенью того же года он был помолвлен с датской принцессой Дагмарой, в которую влюбился с первого взгляда. Дагмара и Николай выглядели идеальной парой. «Это дело устроили не одни люди, – писал Никса отцу вскоре после помолвки, – и Бог нас не оставит».

Однако всего через несколько недель после помолвки Николай захворал. Болезнь цесаревича – цереброспинальный туберкулезный менингит – была очень серьезной, но врачи не смогли вовремя поставить верный диагноз. Сильные боли в спине, приковавшие его к постели, они приняли за приступы ревматизма. Весной 1865 года состояние Николая резко ухудшилось. 10 апреля 1865 года, когда на французский курорт одновременно прибыли его отец, 20-летний младший брат – великий князь Александр Александрович и невеста, надежды уже не оставалось. Вот как описывал последние часы жизни наследника очевидец, генерал Н. П. Литвинов: «Когда он со всеми простился, подле него остались только свои; в головах с правой стороны стоял Александр Александрович, а с левой – принцесса Дагмара; наследник все время держал их за руки… Государь и императрица стояли по обе стороны больного в ногах… Цесаревич все еще был в полной памяти и говорил ясно. Так, после минутного забытья он широко открыл глаза, взял за руку Александра Александровича и, обращаясь к Государю, сказал: “Папа, береги Сашу; это такой честный, хороший человек”. В забытьи он часто поминал его имя. Вообще он очень любил Александра Александровича и часто говорил императрице, что он никому не пишет таких нежных писем, как «Саше», и даже что он не может дать себе отчета, кого он больше любит – «Сашу или Дагмару». Часу в третьем он поднял руки и правой рукой поймал голову Александра Александровича, а левой искал как будто голову принцессы Дагмары. Тут язык у него стал значительно слабеть…» Скоро наступила развязка.

Это было страшное и неожиданное потрясение. Семья умершего за несколько дней очень сблизилась с Дагмарой. Родители Никса очень хотели, чтобы она обратила внимание на его младшего брата, нового наследника Александра Александровича. Но его независимый и не лишенный упрямства характер, как и искренняя и глубокая привязанность к умершему брату абсолютно исключали саму возможность говорить о «передаче» ему невесты Николая «по наследству». Родители понимали деликатность ситуации и не хотели давить на сына. Решающим стало удивительное ощущение почти мистической связи, соединившей его с Дагмарой у постели Николая. В очередной день рождения покойного Александр записал в дневнике: «Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто отчасти, то это Мать или будущая моя жена, если это будет милая Dagmar».

В начале июня 1866 года цесаревич прибыл в Копенгаген, но лишь через неделю решился сделать Дагмаре предложение. «Она бросилась ко мне обнимать меня… – записал он вечером. – Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата. Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье». В сентябре датская принцесса прибыла в Петербург, 12 октября состоялось торжественное миропомазание датской принцессы (отныне она становилась Марией Фёдоровной), а 28 октября прошел обряд венчания.

Цесаревич Николай Александрович – старший сын Александра II. Конец 1850-х гг.

Между тем одновременно с этими драматическими событиями развивались другие. 47-летний император без памяти влюбился в 18-летнюю выпускницу Смольного института княжну Екатерину Долгорукую. В отличие от прочих романов Александра II этот оказался не мимолетным увлечением, а глубокой страстью, которая владела им вплоть до самой смерти. Судить об этом мы можем по многолетней переписке императора со своей возлюбленной, которая сохранялась в руках наследников Долгорукой и лишь недавно стала доступна историкам. Она насчитывает тысячи необычайно интимных писем, каждое из которых было страстным признанием в любви. Вот строки из письма начала 1868 года (в переводе с французского): «Здравствуй, мой ангел, я люблю тебя больше жизни, и счастлив любить тебя, вот он, крик сердца, что принадлежит тебе навсегда, и что думает лишь о тебе и дышит лишь тобою. Жду с лихорадочным нетерпением твоего письма и не понимаю, что означает эта задержка… Я вернулся домой совершенно без ума от тебя, мой обожаемый ангел. Ты должна была увидеть это в моих глазах, как я увидел то же в твоих… Скажи мне, что ты со мною сделала?»

Великие князья Николай и Александр Александровичи. 1860-е гг.

Ответные письма Долгорукой дышат такой же страстью: «Я люблю тебя до безумия, ты мой воображаемый муж, моя жизнь, мое все, и я должна признаться, что ничто не сравнится со счастьем обожествлять тебя, как я, и наслаждаться неистовством ощущения, что мы принадлежим лишь друг другу перед Богом, и наша связь навсегда… Спасибо за утку, которую я съем завтра с аппетитом, ибо она была убита моим обожаемым мужем, в которого я влюблена без ума и очарована, а также за множество лис, убитых за эти два раза, из них образуется великолепный и очень большой ковер, который согреет мне ноги. Я чувствовала, что ты думал обо мне во время охоты, как и всегда и везде, наши мысли всегда с нами, и я жалею, что у нас нет общих воспоминаний, связанных с Гатчиной, мне грустно от этого, но надеюсь, что однажды они у нас появятся. О! как бы я хотела быть в твоем кабинете, когда ты вернешься с охоты, и пить вместе чай, и я понимаю, что ты стремишься ко мне. Нам одинаково пусто, когда мы вдали один от другого, и я чувствую, что ты будешь вздыхать обо мне. Это переполняет нас более, чем когда-либо, и мы ощущаем еще с большим счастьем, что вся наша жизнь сосредоточилась в нас… Наша встреча на Садовой была лучом солнца для нас, ты был так прекрасен в гусарской каске, и я гордилась своим воображаемым мужем, затем я потеряла тебя на Невской перспективе, и не могла утешиться, что ты не заметил меня под аркой, как можно быть таким рассеянным». Это письмо написано в 1871 году, спустя пять лет после начала романа.

Кабинет Александра II в Зимнем дворце.

Фактически на протяжении последних 15 лет жизни у императора было две семьи. За эти годы Екатерина Долгорукая родила императору четверых детей: Георгия, Ольгу, Бориса (он умер в младенчестве) и Екатерину. Императрица знала о происходящем, но, конечно, ничего не могла поделать.

Императрица Мария Александровна. 1870-е гг.

Писать обо всем этом приходится вовсе не из желания добавить в рассказ мелодраматический оттенок. Просто личная жизнь абсолютного монарха неизбежно влияет на его поступки, принимаемые решения, а в конечном итоге – и на жизнь страны. В данном случае влияние было не очень заметным для посторонних глаз, но от этого не менее важным. С середины 1860-х годов Александр II постепенно утрачивает интерес если не к государственным делам вообще (чувство долга все же было в нем необычайно сильно развито), то по крайней мере к масштабным преобразованиям. Историки обычно объясняли это непоследовательностью и усталостью самодержца, некоторым разочарованием в первых итогах реформ, наконец нарастанием охранительных тенденций в ответ на рост оппозиционного и революционного движения. Все эти объяснения в целом справедливы. Теперь, оценив, насколько большое место в его жизни занимала вторая семья, мы можем добавить к ним еще один важный фактор. Кроме того, становится понятным и некоторое отчуждение между императором и наследником Александром Александровичем, которое с годами только росло и в итоге уже после трагической гибели царя-освободителя привело к тому, что его сын, новый император Александр III, демонстративно и решительно изменил политический курс правительства.

Фактически серьезно встряхнуть Александра II с середины 1860-х годов могли только очень значительные или неожиданные события. Первым в их числе и стало покушение 4 апреля. В этот день император, как всегда, прогуливался по Летнему саду. У выхода он задержался. Вот как сам он через пару дней описывал произошедшее. «Я садился в коляску и, обернувшись к толпе, надевал шинель, как вдруг слышу выстрел. Я никак не мог себе вообразить, что в меня стреляют. Повернувшись, я увидел, что какой-то человек падает, и подумал, что он себя застрелил. Я подошел, тут мне говорят, что было. Я обратился к нему и говорю: “Кто ты такой?” Первое его слово: “Я русский”, и потом, обратившись ко всем окружающим и показав на меня, он сказал: “Я в него стрелял, потому что он вас всех обманул”. – Я их обманул», – с горечью завершил император рассказ.

Княжна Екатерина Долгорукова. 1870-е гг.

Покушавшийся оказался бывшим студентом Дмитрием Каракозовым, членом крохотного революционного кружка. И сам государь, и русское общество, еще не привыкшее к террористическим актам, было в шоке. И хотя никаких признаков заговора не было обнаружено, внутренняя политика правительства после покушения резко изменилась, так что в глазах многих наблюдателей именно 4 апреля стало переломным днем царствования. Целый ряд министров, имевших репутацию реформаторов, был отправлен в отставку, в столице под председательством грозного графа М. Н. Муравьева (имевшего яркое прозвище Вешатель) была учреждена Верховная следственная комиссия, консервативная пресса метала громы и молнии, а верноподданная оппозиция трепетала.

Однако все эти шаги были скорее символическими. Возможности пересматривать недавно принятые реформы не было, не хотел этого и сам император. В итоге покушение было сочтено не симптомом глубокой общественной болезни, а досадной случайностью. Однако, как показали последующие события, такой вывод был ошибочным.