Дело изменяется, как скоро изображаемые утопичными действия мысли поставить на почву языка.

Со стороны словесного выражения, в котором оставил следы действительный исторический ход мысли, суждения (т. е., между прочим, сочетание подлежащего и сказуемого, определяемого и определения) не тождесловны.

В то время (1861–1862 гг.) и до этого я, под влиянием сочинения Костомарова (Об ист. зн. р. н. п.) и отчасти Буслаева, был занят постоянными выражениями славянской народной поэзии и мог заметить, что обычные сочетания, как «брови – соболь», «лицо – белый снег», «кремень человек», мр. «козаче соболю» (см. Объясн. мр. п., II, 343), «козаче хрещатий барвшку», «дiвчина горлиця», «уроди, боже, серебро стебло, серебро стебло женцев1 зерно», суть суждения вовсе не подходящие под формулу а=а. А между тем едва ли кто решится отрицать то, что подобные выражения важны в развитии мысли, ибо это образцы образного, поэтического мышления [61]Там же. С. 244.
.

Это – то воззрение, которое доныне господствует относительно тропов и фигур вообще: сначала говорилось просто, прозаически, а потом почему-то стало говориться образно, поэтично, необычно. Это – взгляд потомка, которому свой образ мысли, своя обстановка кажутся так естественны, что уровень мысли и обычая предков он готов считать (и действительно считает, как некоторые учёные – мифы) неправильным, болезненным отклонением от этой естественности [217].

Как вообще в развитии мысли и языка образное выражение древнее безобразного и всегда предполагается им, так, в частности, понятия действия, качества суть относительно поздние отвлечения. По вышесказанному суждения аналитические, состоящие в разделении мыслимого на вещь и её качества и действия, стали возможны лишь в силу того что им предшествовали суждения синтетические, состоящие в сочетании двух равно субстанциальных комплексов. Таким образом, существительное с определительным прилагательным предполагает сочетание двух существительных, притом сочетание паратактическое, ибо подчинение одного из этих существительных другому хотя и не устраняет двойственности субстанций, но направлено к их объединению.

<…> Союз между сопоставляемыми существительными лишь в редких случаях может быть понят как выражение последовательности восприятия вещей, сопоставленных в пространстве. По-видимому, так должно было быть понято и в предполагаемом брови и соболь, очи и сокол (= соболиные, сокольи), чтобы мог возникнуть гиперболический образ:

С этим ср. песенный приём, который я назвал «овеществлением образа, превращением символа в обстановку» (Объясн. малорус, пес, I и II, указатель), напр. «калина-девица», отсюда – «девица под калиной» [218].

В разных течениях языка, иногда личных, иногда более общих, различна степень потребности этих (с точки позднейшего, преимущественно письменного гипотактического языка) плеонастических частиц, заполняющих собою пробелы мысли, В немерной речи они более бросаются в глаза, чем в мерной, (В начале стиха или полустишия эксплетивные частицы менее заметны с позднейшей точки, чем внутри полустиший: чем теснее ожидается связь, тем более поражает её нарушение.) Чем строже стихотворный размер, напр, серб, десятисложный, чем реже встречаются в нём союзы эксплетивные, напр. в серб, и, тем более выделяются и обособляются, как остатки старины, обороты кита и сватови. Наоборот, тем труднее выделить обороты кита и сватови в особый разряд, чем чаще эксплетивные союзы в случаях, например, атрибутивного сочетания существительного и прилагательного или объективного сочетания падежа с родительным принадлежности.

Такое и плеонастичное в серб, и мр. редко; но оно часто у некоторых певцов свр. былин [219].

Образец хлеб-соль.

Частное значение возводится к общему или так, что одно частное получает значение общее (напр., virtus в значении добродетели вообще, достоинства, качества: (ut)ob еа, quod una caeteris excellebat, omnes nominatae sint, Cic; защита, оборона, praesidium, propugnaculum), или так, что общее означается двумя или несколькими частными. В 1-м случае путь обобщения не указан, во 2-м обозначены посредствующие точки. Этот второй способ считается характеристичным для китайского языка, в коем, напр., нет простого слова для добродетель, но это значение выражается перечислением четырёх главных добродетелей; для значения «соседство» – сочетание: переулки – улицы – соседство – дома; для значения «расстояние» – сочетание противоположных частных: далеко – близко; также для «вес» – тяжело – легко; для «разговор» – вопрос – ответ (Steinthal, Character., 124).

Что этот способ был свойствен славянским языкам в древности, видно из немногих, но древних образцов сложения слов по способу, называемому индийскими грамматистами д вин два: братъсестра, дв. ч. муж. р.; братъсестрома, мужеженъми (Mikl., Сг. И, 378).

Хотя эти слова значат не более чем «брат и сестра», как пара, «муж и жена», т. е. не выходят за объём, определённый их сложением, но тем не менее они обобщают входящие в них частные (как несложное geschwister), рассматривая их как одно и располагая приписывать этим частным, как совокупности, лишь общие признаки.

В устной словесности, а отчасти и просторечии довольно часты не сложения, как выше, а сближения грамматически самостоятельных слов, указывающие, как думаю, на то, что некогда и наши языки широко пользовались приёмом обобщения, подобным китайскому.

а) Образец отец-мать (= родители). Частные различны по значению, но не противоположны и не устраняют друг друга в мысли: отец-мать = «отец и мать» с точки зрения общих им свойств и действий, в силу чего сказуемое и определительные, согласованные a potiori с муж. р., стоят в един. ч. отец-мать молодца у себя во любви держал; у чужева отца-матери, Чулк. (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 12).

В мр. Та не знае отец-мати, яка в мене гадка, Голов., II, 254; Нам отець-мати позволяли, Зап. о Ю. Р., 1, 29;

Втець-мати не знали. Голов., II, 402; Отця-матку штнть и поважати, Зап. о Ю.Р., I, 31 [415].

Двандва в прилагательных: древо тонковысоко, Шейн, Рус. нар. пес. 389; Через Дона досочка тонка гибка лежала, ib. 403 (Колядка); бела румяна.

Хлеб-соль, a potiori – людская пища. Атрибут в един, согласуем с муж. р. «моего хлеба-соли», или с жен., если 1-е слово неизменно: моей хлеб-соли, моей хлеб-солью (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 12). Мр. хлiба соли спокойно вживати. Зап. о Ю.Р., 1, 20; Не усе один коку хлiб-сiль бог дае, що пану, що усякому чоловшу? Квит., Ш. Л. (П, 254).

Род-племя – вообще родственники: и весь род-племя отрекалися, Чулк. (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. И), причём сказуемое во множ. могло бы стоять при каждом из сложенных слов как при собирательном. Это сочетание не трудно различимых синонимов, как рать-сила (как у Бусл., 1 с), а слов различных по значению, ибо род – ближайшие, племя – дальнейшие родственники: Которого ты рода, коего племени? Кир., 1, 91. Так и в серб. Кажи ми се, moj сужань невольни, Од кога си рода и племена, Н. Беговип, С.н.п., 1, 52.

Бой-грабежъ: похвалился на монастырскихъ служекъ … боемъ-грабежемъ и смертнымъ убивствомъ, Шуйск. ак., 1697 (Бусл., Ист. гр., § 240, пр. 2). Это не атрибутивное сочетание, как трава-ковыль, ворон-птица (как у Бусл., 1. с), а сочетание равно частных: бой (битье без смертоубийства) и грабежъ (насилие над личностью и имуществом).

Его лук-колчан по бедрам бьется, Кир., III, 100. На столах питья-кушанья поплескалися, Кир., IV, 26 (то и другое безразлично, причём из сказуемого видно, что кушанья разумеются жидкие). Один смур кафтан на мне во сто рублей. Кушачок-колпачок (= остальная одежда) во тысячу, А стрел колчан во две тысячи, Кир., 1, 26-7. Князья-бояре собиралися, Кир., 1, 56 (= князья и бояре, ib. 58); Собирал всех князей-бояр и сильных могучих богатырей, Кир, 1, 63; Собиралися князья-бояры, Сильные могучие богатыри и вся поленица удалая, Кир, 1, 66; На многие князи и бояра, Кир, П, 18 (Кирша Дан,), 67 et passum. Все луга-болота вода поняла, Шейн, Рус. нар. пес, 340. Во лесах было во дремучих. Что брала-то девка грибы-ягоды, ib. 341. Пышка-лепешка (что-нибудь в этом роде) в печи сидела, на нас глядела, ib. 370. Кишки-желудки в печи сидят, ib. 371.

Пыль-туман

Мр. Будут до нei куми-побратими наiжджати, M., 355 (те и другие, безразлично = знакомые, приятели). У чистому полi поховайте, звiру-птищ на поталу не подайте, Ант. и Драг., 1, 114, 128. Дае коню овса-сiна (= оброку), Козаченьку меду-вина, М., 74; Та добреж Toбi, пане, мед-вино кружати, А меш вороному у кола стояти, 4 yб.,V, 871. Перед дiвчиною напитки-наiдки, М., 95. Був ти менi кормилцем-поiлцем, Манжура. Сказки. Ты-ж було сир-сметану пии, а менi сироватки даси, то я iм-iм та ще и напъюся (плаче зять по тещi), Манжура.

Срiбро-злато, деньги, богатство (часто): есть у тебе, сину, срiбла-злата много (s. вм. срибла золотого), купи coбi, сину, коня вороного, Чуб., V, 868.

Рута-мъята, оба растения с одинаковым символическим значением девства и пр.: Ой чому ти рути-мъяти не полеш? Чуб., IV, 70; По садочку хожу я, хожу, руту-мъяту сажу я, сажу, Рута та мъята тай не принялася, Чуб., V, 506.

Ср. болг.: със свой эжь и пий, ама ззманіє-даваніє не прави, Пам. и Обр., 390 (= серб.: али кашта не мщеъа], не MHJeinaj).

Изредка тот же приём и в других частях речи: Шенк. «торопись, доделывай криво-прямо (так и так, как-нибудь) да и полно», Подвысоц., Словарь. Сюда же мр. так-сяк, как-нибудь. Ох ти сякий-такий! (неопределенная замена различных ругательных слов). Як жив-здоров будеш, Ант. и Драг., 1, 115. Костян-деревъян через гору свині гнав (загадка: гребень). Возьмить мене постріляйте-порубайте, И звіру та птиці на поталу не подайте, Ант. и Драг., 1, 107; орда … моіх братів догонила, Стріляла-рубала, А може живих у полон займала, ib. 130. Ср.: чи моіх братів постреляно, чи іх порубано, чи іх живих у руки забрано, ib. 131. 3-е частное значение: ой вишию вималюю на славу рукавця, М., 21, 20.

(Си одключи шарена ковчега, И си собра малу-многу азно, Мила д., 308. В другом смысле (ни мало ни много?): Що п`рви кяръ (добыча) тіе кяросале? К`де идетъ отъ царя улефе, Малу-многу триста м`ски (мулов) азно, «Си-то си 'и въ ц`рковь навраті'е, Милад., 334; неясно ib.318 (що во мене сЬ к`лнете малу-многу жими Дойка).) [417].

б) Образец калина-малина, красная смородина. Между тем как в случае а) обобщение значения вытекает из отношения соединительного (то и то), здесь – из разделительного: или то, или другое, но нечто в том же роде. В народной поэзии нередки сопоставления слов и оборотов, которые, будучи поняты в смысле атрибутивном, дают contradictionem in adjecto и заставляют предположить в певце большую глупость или большое невежество. Однако невозможно предположить, чтобы здравомыслящий человек не знал разницы между общеизвестными вещами или, зная её, называл известное растение в одно и то же время и калиной, и малиной, и смородиной. Остаётся думать, что сопоставление несовместимых частностей не есть нарушение логического закона, а способ обозначения понятия высшего порядка, способ обобщения, нередко – идеализация в смысле изображения предмета такого рода (напр., дерева, кустарника), но необычайного, чудесного, прекрасного. Ср. Grau, teurer freund, ist alle theorie und дгьп des lebens goldner baum (Gцthе, F), или Хлестаков: «под сень струй». В моем сочинении «Объяснения мр. п.», П, 795 (указатель) этот приём назван сочетанием синонимов, но это неверно, ибо сочетание весьма различимых частных «калина-малина» отлично от таких, как путь-дорога.

Буквальный смысл образа, именно, что город Углич или княжество Углицкое есть и Орда и Литва, а владетель его есть царь в Орде и король в Литве, – нелепость; но значение его – мы поставим тебя правителем нашего государства, ибо царь-король = государь, правитель, орда-Литва = государство. Выражение «король в Литве» (он же и «король Ляховинский», Кир, Ш, 58) могло возникнуть лишь после 1386 г., т. е. после избрания Ягайла на королевство польское. Т. о., в следующей серб, песне цар-краль – одно лицо, царевина-кральевина – одно царство: Расти, расти, чедо Moje iobo, Да би ли ми до коньа дораст'о, Да отмемо цару царевину И светломе кралу кральевину: Царевина – твoja очевина, Кралевина – твоja дедовина, Б. М., Срп. н. п. у Срему, 7, Цару и кралу hendiadys [418].

(В болгарской песне) мать припевает сыну в колыбели:

т. е. не в Москву и в Литву, а в (соседнее) государство, или «в такое-то» государство. Но так как нужно назвать как-нибудь определенно владетеля этого государства, то вслед за таким обобщением (Москва-Литва = государство) появляется частное «король храбро-литский» как синекдоха:

Это так, как когда после неопределённого числа (два-три) ставится определённое (три), о чём см. ниже. Отдалённая богатая родина Дюка обозначается так:

и в той же былине многократно: 80, 82 (4 раза) и пр., причём, как выше, неопределённое и общее «Индея-Корела» заменяется определённым, синекдохическим «Индея»:

т. е. в отдаленной богатой стороне, в городе (иронически названном деревенькою) Галиче.

Сочетание богатой Индии и Корелы основано на том, что и Корела – богатая:

Кир., Ш, 101; ср. ib, 81.

Подымался Батый царь, Кир., IV, 38,

т. е. если Синее море принято в значении собственном (Хвалынское), то = из-за моря вообще.

Объясн. мр. п., П, 319 (= река вообще).

Таким образом, неопределенная даль, служащая исходною точкою мысли певца, может быть обозначена или чем-либо одним:

или перечислением многих несовместимых предметов:

т. е. не из-под елового, березового и ольхового лесу, а «из-под лесу» (вообще, ибо не рассмотришь вдали, какой он),

… родила, Во сыром бору хоронила Что под белою (под) березой, Да под горькою (под) осиной, Шейн, Рус. нар. пес, 403, т. е. не под березой и осиной, а под деревом вообще, причём [420] упоминание горькой осины имеет символическое значение: горе горькое.

Стадо звериное-змеиное, потому что (в другом варианте) «Скимен-зверь» – «зашипела, вор-собака, по змеиному», ib. 1.

т. е. не сокол-кречет, а …

(бур и коур масти различные, см. Даль, Словарь; ещё менее совместимы масти сказочного коня: «сивка-бурка, вещая коурка»).

И я золото хороню, Чисто серебро хороню, Я у батюшки в терему, Я у матушки в высоком (т. е. не золото и серебро, а безразлично – «дорогой перстень»).

Шейн, Рус. нар. пес, 373;

Шейн, Рус. нар. пес, 396.

См. также Объясн. мр. п., П, 344.

Шейн. Рус. нар. пес, 353.

Я идете на стара планина, Донесете ледове-снягове, Да и'турим на клето-то сурце… (чтобы испытать, умерла ли?), Милад., 100. На поезд напали «Татари цурни Арапи», Милад., 320)

(не перечисление, а идеализация, как и часто в вр. и мр. песнях гуси-лебеди, в мр. песне: Ой утята (гуся-та) – лебедята летять до кринищ).

Грушица ты грушица моя, Груш и ца зеленый винограде. Под грушицей светлица стоит…, Шейн, Рус. нар. пес, 163.

Груша-яблонь садовая – кора золотая (Объясн. мр. п., П, 462; чудесное дерево колядки).

Бр. Гапулька … Ситы-рашоты доставала, Мамкину волю рассивала, Шейн, Бр. п., 470. Седлаю (я) … Синца-воронца сам свойго, Шейн, Матер., I, ч. П, 53, А ци яго сивцы-воронцы пристали, ib.l, ч. П, 63.

Мр, В колядке хозяйка посылает слуг поймать «дивноє звiрє тура-оленя» (Объясн. мр. п., II, 325, 337). Так как одни колядки говорят о чёрном (в вр, было гнедом), а другие о сивом олене, та я предполагаю (1.с.), что обобщение «тур-олень» возникло из взаимодействия этих колядок. Подобным образом в серб. одни песни называют чудесное дерево (о коем см. мои Объясн. мр. п., П, гл. XV et pass.) бором (сосною), другие явором, третьи яблоней, и это объясняет появление сложения и обобщения в: Oj jaвope, зелен боре! Диван ти си род родио: На двʼjе гране двʼjе jабуке … (Объясн. мр. п., П, 311). Мр. тур-олень могло бы появиться в колядке, и помимо упомянутого сложения из соединительного сочетания, какое в вр. былине Кирша Дан. (Кир., IV, 79):

т. е. и туров, и оленей. Так, я думаю вр. змея-скоропея (Майк., Вр. закл., 486 et pass.), как одно, возникло из змея и скоропея (= скорпий; серб, змиjе и jaкрепи), атаманы-молодцы – наверно из атаманы и молодцы (т. е. старшина и молодь козацкая, чернь). Но в мр. песнях соединительное сочетание тур-олень не встретилось.

Что до того, будто мр. тур-олень есть заимствование из непонятного болг. сур iєлен (Cумцов, Культурн. переживания, 5, 10), то оно и не нужно при существовании в мр. песнях памяти о туре и об олене и, как предположение фантастическое, маловероятное.

т. е. в городе, с коим связана мысль о чем-то священном (стр. 422).

Турки-татари, Г., IV, 44; Дунай-море, ib. 44 et pass. Болг. вишни-черешни, Мил., 348.

Ой що вишенька, що черешенька Бiлим цвiтом цвiла, Чуб., IV, 14; Ой вишенька-черешенька – верба кучерява; Дiвчинонька козаченька тай причаровала, нар. пес.

Biтop повiвае, гiлля розхиляе, д moi'mh воротами скрипка дудка грае, Скрипка-дудка грае, мене мати лае, Мене мати лае, гулять не пускае. Киевлянин, 1841, изд. М. Максимовича, 233.

В латыш. Ай цаунит’ – вaверит’. До’ ман саву кажoцiнь, Спр., 114 (куночка-белочка). Прiадэ, прiадэ! Эглэ, эглэ! Таву дайлю аугуминю! Трейл., № 210. (Сосна– сосна! ель-ель! какой у тебя хороший рост.)

Неопределенность числа посредством сопоставления меньшего и большего, всегда в восходящем направлении, как и ныне (2–3, а ненаоборот – 3–2).

С союзом: Та смотрилщица съ тою невеэстою переговариваетъ о всякихъ длахъ, извэдываючи еэ разуму и рэчи… что бъ оказать, прiэхавъ, жениху, какова она есть; и бывъ малое или многое время (= побыв некоторое время) поэдеть къ жениху, Котош., 124.

Без союза разделительного: Бегом побежал по пятидесят верст, Скoком поскакал по осьмидесят верст. В тот ли (то) город Киевский, В Киевский в Володимерский, Кир., П, Ш, 3. Меня мати хочет бити По три утра, по четыре, Шейн, Рус. нар. пес., 373.

(Жил да был Буслав да девяносто лет, Девяносто лет да целу тысящу, И за тым Буслав да переставился, Гильф., Был., 215, 722. Жени ме, майко, жени ме, Дури сум младо-зелено, От двана’есет години, От трина’сет пролета, Милад., 335)

Серб. Мене просе двоjи – троjи просци, Раjков., Cрп. н. п., 82; да ти кажем до две до три речи.

В мр. колядках излюбленное число три встречается множество раз; при этом два-три (= несколько) в случаях, где, по – видимому, не должно бы быть места неопределенности: Господаренько… зострiчає два-три ангели… «Бодай здоровi, два – три ангели!» Г., П, 28.

Газдиненька Та зострiчае два-три святи'i «Помай Бiг, май Бiг, гей газдиненька!» – «Бодай здоровi два-три святиi», ib. 49.

После этого «два-три» следует иногда перечисление (1-е то то, 2-е то то, 3-е то то), из коего видно, что вещей именно 3:

Боже небесный, маем на тебе, Маем на тебе двi-три: улакгi (= д1): Йодну гой уладу – головку снети, Другу й уладу – на хрест розпнети, Трету й уладу – в rpiб положите, Kold. Рок., 1, 113.

Так в серб. после «до три» (вероятно из «до два – до три»), понимаемом еще в cмысле приблизительности, перечисляется именно 3: До три ћу ти биља казат: Право ћу ти биље казат, Да ти љуба роди сина; Друго ћу ти биље казат. Да ти cабља cjече турке; Треље ћу ти биље казат, Да си стиман у дружину, Кар., П, 1, 182.

Может быть, именно вследствие обычности этого приема «до два», «до три» потеряли знаменательность наречного до и стали употребляться в значении определенном, даже без того оттенка, который в мр, «аж три» (удивление говорящего величине числа: целых три): Чуjете л’ме миле ћерке, Кар., П, 52; Град градила три брата рoћена, До три брата, три Мрљавчевиља, ib. 11, 115.

Как в случаях «скрипка-дудка» (нечто в этом роде), так и в «два-три» обобщение есть неопределенность. Сознание хода этого обобщения может быть выражено вопросительными частицами, выражающими недоумение говорящего, остановиться ли ему на том или на другом из предметов, входящих в сознание: аще поэха-ти будяше Обърину, не дадяше въпрячи коня ни вола, но веляше впрячи 3-ли, 4-ли, 5-ли женъ в телэгу и повести о Обърэна, Лавр, лет., 211; аще который брать въ етеро прегрЬшенье впадаше, утэшаху и епитемью (роздэляху) 3 ли 4, за великую любовь, ib. 183, т. е. 3 или 4 мр. три або чотиpi, что в мр. могло бы быть выражено другою не менее древнею частицею чи: 3 чи 4.

Чи и ли, а равно и сложенное из них чили одинаково переходят к значению безразличия (vel, oder) от значения вопросительности: чи три? чи чотиpi? [424].

Другой способ – тот, что в славянских утвердительно-отрицательных сравнениях, где сначала дается образ как положительный, действительно существующий, потом он отрицается и на его месте ставится сравниваемое: Ой у лузi в лузi червона калина. Ой то ж не калина, молода дiвчина. Сравнение есть тоже вид обобщения, так как оно останавливает внимание на сходных чертах сравниваемых образов.

От таких сравнений ведет своё начало переход отрицания (не, литов. ney=ни и не) к значению сравнительной частицы: литов. пйу, пй – как.

Я думаю, что подобным путём ст. – русск. нэ перед числительными получило значение неопределенности (Из запис. по русск. грам, 424) именно «нэ триста» (и «нэ съ триста») в значении около 300, из повторения того же числа с отрицательным не есть = нэ: (есть) «триста, нэ (= не есть) триста», причём это нэ, как в случае нэкто, получило значение такое же, как литов, пйу – как, потому что нэ-кто – как бы кто, нэ-трис-та – как бы триста.

Соединение обоих способов, т. е. вопросительного и отрицательного, дало бы, напр., в мр. форму: «три, чи не три» или «чи три, чи не три», которая сохранилась в значении разделительном (три или не три?), но в значении обобщения и неопределенности, вероятно, вытеснено формами, которые кажутся сокращением предыдущих, возникшим посредством опущения 1-й половины: нашi брати були чи не шiстьма годами старшi вiд нас, Федькович.

К этому сокращению присоединяется выражение приблизительности как вероятности, составляющее результат сочетания (шiстьма чи не шiстьма), именно: трохи чи не шicтьма, мабуть чи не шiстьма (= вр. чуть ли не шестью), хиба чи не; (река) «либонь ворочавши не пьятьдесят млинiв» (Гребенка), точно так же как в случае «трохи (мабуть, хиба) чи не вiн», чуть ли не он (сделал и пр.), «либонь чи не вiн». В «либонь чи не…» не дважды, ибо либонь из л и бо (лю бо) не (из сокращения выражения любо он, любо не он = или. или), почему первоо бразнее употребление без «чи не».

Накривши гарним покривалом, Либонь (= чуть ли не) тим самим одiялом, Що од Дидони взяв Еней, Котляревский; Не вiрь дiвча, козаковi, що вiн тобi каже, Бо вiн либонь (= вероятно) з ума зведе, правдоньки не скаже, М, 41; Про Сагайдачного спiвали, либонь (вероятно) спiвали и про ciч, Котл.; Науме, Науме! либонь старости йдуть! Квит, (= должно быть, чуть ли не); Великий холод був, вiтри шумiли рiзно И била [425] ожеледь, и снiг ишов либонь (postposit.), так мабуть чоловiк бiля богаття грiвся, Гребенка. Л. Вельский (Калевала, Перев, Л. Вельского, СПб., 1889, 11 – 2) указывает на 3 следующих наиболее выдающихся приёма финского эпоса:

Во-первых, «почти постоянное сопоставление синонимов в двух рядом стоящих стихах, напр. в одном стихе дева, в следующем девица, девушка».

Во-вторых, «синонимическое повторение стиха, напр.:

Насколько можно судить по переводу, тут дело не только в синонимичности, не только в параллелизме стихов, состоящем в соответствии слов, означающих различно те же вещи или действия, напр.:

или общее и части:

но и в том, русские примеры чего приведены мною выше, именно в сопоставлении в смежных стихах названий исключающих друг друга вещей, ради обобщения и идеализации, напр.:

(дело идет о посеве именно ячменя; ср. выше жито-пшеница).

(Ср. выше золото-серебро) [426].

(Ср. выше пиво-мед; относительно пир-битва моё Слово о п. Иг., 63.)

Особенность финского эпоса в том, что эти сопоставления всегда в 2 стихах, а не иногда только.

Согласно с этим должно быть изменено и 3-е наблюдение Вельского. «В-третьих, – говорит он, – это стремление почти синонимически разнообразить два рядом стоящие стиха повлекло за собою странное смешение чисел: если в первом стихе указывается какое-либо число предметов, то в следующем эти предметы, оставаясь в том же числе, называются в числе большем» (12).

Это третье не есть следствие двух первых, но все эти приёмы независимо друг от друга вытекают из одного стремления. «Странности» нет, потому что нет «смешения чисел». Числа ставятся, как выше в русском, только чаще.

Следует прибавить, что таким образом ставятся не только числа, но и определения величины вообще:

 

II

Тождесловие, сочетание синонимов

Усугубление в речи одного и того же слова даёт новое значение – объективное или субъективное. Первое – когда при сравнении итога с отдельным слагаемым заметна разница в признаках обозначаемого; второе – когда итог указывает на изменение состояния самого говорящего, именно, когда повторение слова и оборота вызвано чувством, замедляющим течение мысли, напр., гневом, который располагает к тождесловию.

Если это так, то тем более сочетание синонимов, слов различного происхождения должно рассматриваться как средство создать новое значение.

Первоначально, т. е. при своём возникновении, синонимы, как путь и дорога, означали различные вещи, как и слова несинонимичные, как хлеб-соль и т. п. вышерассмотренные сочетания. То же и о синонимичных названиях действий, качеств, отношений. Разница между первыми и вторыми сочетаниями в том, что значения сочетаемых образца хлеб-соль в мысли говорящего не совпадают, а в сочетаемых путь-дорога совпадают в большей или меньшей степени.

К этому совпадению говорящий приведен постепенным ходом своей собственной или унаследованной мысли, и в силу этой постепенности в отдельных случаях бывает трудно сказать, стоит ли перед нами сочетание одного или другого рода. Так, лишь по контексту, не всегда ясно указывающему на мысль говорящего, можно узнать, какого рода сочетания ст. вр. животы и статки. Первоначально значения этих слов не совпадают, затем они обобщаются и сливаются. Животъ первоначально – живое имущество, скот, лошади, овцы и пр. У меня животъ измерлы (= измерлъ с ъ гласным): лошадь и скотина, 1532, А.Ю., 39 (= собирательное по отношению к животине). Так и доныне: «хлеб да живот и без денег живёт» (т. е. при хлебе и скотине можно жить и без денег). Затем это значение поддерживается только эпитетами (рогатый, мелкий), а без них слово переходит в значение движимого имущества и денег, а затем и всего имущества со включением недвижимого: А что осталось… хлэба… и меду… и живота рогатого и мелкого, и всякого запасу, полотно-го мяса и вислые рыбы и всякого моего живота, и игумену N… изъ того моего живота долгъ мой заплатити, 1566, А. Ю., 457. А живота моего осталось … Божья милосердья образовъ окладныхъ и крестовъ серебряныхъ, и книги, и колокола … и хлэбъ, и оброкъ съ крестьянъ …и всякая подворенная рухледь мэдяная и оловяная, и пр., ib. 456; что язъ поставилъ у дочери своие Федоры …коробочку съ животомъ, а въ коробочкэ живота моего: пять рублевъ денегъ да два бобра дэланые, цэна 4 рубли, да шапка наголная черевья лисья цэна два рубли, да аршинъ отласу золотного … да онъ же Шемяка у меня взялъ кормити из-полу шестеро животины рогатые, 1608, А. Ю., 458. Долги изъ вопчего живота намь платити, 1619, ib. 459; ныне: всех животов – одна избенка, Даль.

Обратно этому изменение значений в статъкъ и станъкъ, чаще во множественном числе. Из подходящих сюда значений сл. станъ за исходное следует принять: а) место стоянки, стан, как несколько раз в Ип. лет.: Ятвазэ … зажьгоша колымагы своя рекше станы, Ип. лет., 538; б) жильё: бяхуть же (в Судомири = Sandomierz) станове соломою циненэ и загорэшася самэ отъ огневъ, Ип. лет., 564 (Из запис, по русск. грам., 459). Na rzekch portowych ha don stanyw nowych stawic i grobel вураж ku przekazie niema, Stat. Zit., 29, Undo, s. v.-stan. Станъкъ есть уменьшительное от станъ. Статъкъ во множ. ч. сначала недвижимое имущество (стоящее, в смысле постоянного; польск. stateczny – постоянный), что ещё заметно в: да что ся у меня оставаетъ животовъ и статковъ: деревня N съ починки… да что у меня святости (= образов) … 1546, А. Ю., 450; с чем ср.: а иные … мои станки (т. е. ближайшим образом), дворъ и хоромы, (затем) хлЬбъ и платье и всякой животъ (скот), и домовой всякой обиходъ, все черно и бЬло – женЬ моей Ирины, 1671, А. Ю., 469; затем и движимое: statek bykyw i drobi = стада, XVI в. Linde s. v.; рухлядь как ремесленная снасть: statek albo caig do rzemie sla nal eћacy; поcуда (= na czynic), судна (statki wodne, ib.); имущество вообще, как и вр, в мр, (не буде статку, не буде й упадку).

Таким образом, животы и статки (1613, А, Ю., 95) уже в смысле сочетания синонимов безразлично об одном движимом: лошади, хлеб, драгоценности, деньги. Ср. в мр, по-видимому, о движимом и недвижимом без различия: нехай отець мату с я статки-маетки збувають, Ант, и Драг, 1, 94 (= majatek); только о недвижимом: нехай … батько добре дбае, Кгрунта и великi маєтки збувае, ib. 95; о движимом (cкарбы, деньги) и недвижимом: не за тобою сi скарби – маєтки збiрала, Метл., 416.

Таким образом, слово путь не позже XII в. (Поуч. Моном.) получило значение и военного похода, а позднее сблизилось [434] с дорога, но в козацкое время (XVI–XVII в.) стали тавтологичны выражения: ой прийшов козак з вшська з дороги, Чуб., V, 533; ой матшко, та не гай мене, та в вшско-дорогу виряжай мене, ib. 873.

Шейн, Рус. нар. пес, 482; см. Кир., 1, 4.

Про честь про славочку, Голов., II, 423.

Чтить можно было различно, между прочим, угощая напитком (К истор., 36, IV, стр. VI), почему честь значило и подносимую чару (честь пити, ib. 70), и угощение (ib. Ill, 45). Поэтому сочетания честь-хвала, честь-слава сначала суть определительные по отношению к честь и лишь в конце дают тавтологию.

Слава может быть дурная (мр. поговор., ьЫе Nachrede) и хорошая. Эти значения различаются, с одной стороны: в слави поговору понаб1ралося, М. 53; не бiйсь слави, не бiйсь слави, не бiйсь поговору; я за славу сама стану, ще й виговорюся, н. п.; с другой: Бона (вдова)!х (сишв) з-малку годовала, зросту, слави-памъяти, спрожитку сподiвала, М., 347.

О роскiйш-воля – см, Объясн, мр, п., П, 636-7, Срце-душо, фазли-Беговице! Ристип, С.Н.П., 70.

Мр, до суду-go вшу (суд – смерть); Будеш в мене до смерти-вiку хлiб-соль уживати, М, 346. При исключительном господстве в мысли говорящего того способа обозначения предела жизни самою жизнью, какой в ст. – русск.: до живота моего, Ип. лет., 313, «по моемъ животэ», т. е. после моей смерти, для этого обозначения довольно одного «до-веку», как и в послов, «малая собака до веку щеня», при существовании и другого способа (до смерти, до кончины живота), выражение «до-веку» определяется приложениями: «до суду», «до смерти», как выше или «до живота»: и такихъ людей (раненых)… велятъ поить и кормить и одэвать въ монастырэхъ … до вэку-живота ихь безденежно, Котош., 114.

Смол. г. Духовн. у. Шейн., Матер., П, 428.

Пышные-гордые в том смысле, что их просят сказать, а они на это не обращают внимания. Ср.: мнэ ихъ во всемъ слушать и ни въ чемъ не огурятца, 1687, А. до Ю. Б., II, 514 (мр. ох маслина угурна! чому ти одна? Як би тебе сiм недiль, а посту одна! Манжура, Сказ., мр. 169), Ср.: ой Авдотьюшка поупрямилась, Дочъ Григорьевна поспесивилась, Шейн, Рус. нар. пес, 419 (стр. 435)

Вiн каже-говорить, Вже воно ему й каже, вже воно и говорить та знай просить, так нiколи бо ёму, К в.; вр.: ты неправду говоришь и неречь ты кажешь, Шейн, Рус. нар. пес, 455.

Мр. Кохати-любити тавтологично, напр. ой любив та кохав, coбi дiвчину мав, гей як у саду вишня, н. п. (М., 23, 24., 28), но прибавляет новую черту: я любив тебе, я кохав тебе, як батько дитину, М., 12, ибо ко хоти (чего в польск., по-видимому, нет, где коспаж более сильно, чем lubiж: czy ja go lubik? – Kocham go z cafiego serca, Linde) = годувати: (мати синiв) з малих лiт до великого зросту кохала-годувала, Зап. о Ю. Р., 1, 19; доглядa їх, пeстує кохa, до рoзуму доведe, К в ит. II, Щ. Л., 243. (Некто хватает мужика за бороду: – «Не для тебе я її викохав!»)

Честь-хвала. Страсти – ужасти (Кир., III, 40). Как чужой отец с матерью… что без жалости без милости, Шейн, Рус. нар. пес., 485; замуж вышедши ни в чём воли нет, ни в житье – бытье, ни в богатестве, ib. 492; сижу я младешенька при кручине, при великой тоске (при) печали, ib. 353; ростом – возрастом, Кир., IV, 28; не гром… не стук, Кир., 1, 25; Без бою, без драки, ib. 71; шельщина да деревеньщина, Кир., 1, 82; Колыбель-люльку делали, Древ. рус. ст. (Бусл., О препод., 331); при пути – дороженьки, ib.; он пишет письмо грамоту, Шейн., Рус. нар. пес., 461.

Мр. Ой час-пора до курiня; прийшов час-годинонька, Голов.,II, 28; до города Черкаського скорим часом – пилною годиною прибував, М., 387; Шлях-дорога, М., 34; у путь у дорогу, М., 54; стежки-дорiжки; в темнi лiси дуброви, Г., IV, 224 (-214?) Отдав мене мiй батенько та за воеводу у чужий край – сторононьку далеко од роду, М., 252.

Торна – бойка дороженька, где миленький шел, Шейн., Рус. нар. пес., 397.

Мр. Славен – ясен, Объясн. мр. п., П, 673; ясна – красна, ib. П, 440; гордий та пишний пане Иване, Кол.; гидкiй – бридкiй; люба мила размова, М., 241; ты ж менi… люба та мила, М., 82; ой як же менi… веселому буть одрадосному? М., 71; снився-приснився вдовиченку барзо пречуден сон, та ще й предивен, М., 354.

Зла-худа шельма жена, больно некорыстна, Шейн, Рус. нар. пес, 352; ясен-красен мак в огороде, ясней красней на поле снопы; широк-высок – на небе месяц, шире и выше на поле копы… Часты и густы на небе звезды, чащей-гущей на поле бабки, ib. 391, приди проведай меня горькую, несчастную! ib.445; надо быть покорливой, головке поклончивой ib. 456, сонливая дремливая, ib. 461. Она с вечера трудна-больна, со полуночи недужна вся, Кирша Дан.

Што глядят-то смотрят на меня трое сторожев, Шейн, Рус. нар. пес, 341. Он высматривал-выглядывал душу красну-девицу, ib. 505. Как ходил-гулял, разудалый добрый молодец, да ён не имел себе заботушки никакой (точнее определяет 1-е; не за делом ходил); жана… что журит-бранит свово мужа завсегда (ср. ib. 352)… ён стучит-гремит (= громко) в досчатые ворота, ib. 345; ходили-гуляли (ср. ib. 363) коледовщики, сочили-искали боярского двора, ib. 367; сочили и искали, ib. 366. Вы раздайтесь-расступитесь, добрые люди, ib. 347; не видал я тебя, молодость, когда ты прошла, скоро миновалася, ib. 350; молодость ты моя молодецкая, Не видал я тебя, когда ты прошла-прокатилася, Со худою женою с нескорыстною! Мне худую жену все ни сжить ни сбыть, ib. 351.

Спасибо-то, спасибо-то синему кувшину, Разогнал-то раскачал всю тоску кручину, ib. 359 (= размыкал, ib. 358). Она плакала, рыдала, Сама слёзно причитала, ib. 363, 393. Катилось-валилось одонье ржи, ib. 379 (мр. покочуся-повалюся, Ивашкового мъясця наiвшись, сказ.); принадоблюся-пригожуся, ib. 389. Чи спишь-ляжишь, аль спочиваешь? ib. 391. Идуть-бредуть волочебники, Шейн, Рус. нар. пес, 391 (бр. ишли-брели; ишли-цекли, Шейн, Бр. п., 80); целуеть-милуеть, ib. 422, 447; спить-покоится, ib. 424; худою долей меня наделили, Худым счастьем наградили, ib. 445; засохнеть, заблекнеть зеленый сад без меня, ib. 446; купалася-полоскалася, ib. 449; разлилося, разлелеялось синее море, ib. 454; не улыбнешься, не усмехнешься, ib. 459; увидела-усмотрела, ib. 463; повыди повыступи по новой по горенке, ib. 487.

Не пугайся – не страхайся, Кир., II, 1, 28; гуляли-веселилися, ib. 63; пить, гулять тешиться, ib. 64; побиться-подраться поратиться, Кир., III, 121; я сама девица знаю ведаю, Кирша Дан.; про то не знаем, не ведаем, ib.; божился добрый молодец ротился (= клялся-божился), чем мне ко будет князя дарить, чем свата жаловати, ib. Бусл., О препод., 331: «из некоторых выражений видно, что трехчленная тавтология есть развитие двухчленной прибавлением к сей последней треть его понятия: «а и смилуйся, смилосердися, Смилосердися, положи милость», Древ. рус. ст. (так и сущ. и прил.); (розрыть-роскидать по чисту полю, [437]. Гильф., Был., 257; А поди ко ты Марья за замужь, Дак будешь-станешь слыть ты царицею, ib.).

Извъялишь себе, иссушишь, як вiтер билину, М., 12; не суши не въяли чорними… бровами, М., 17; ходить-будить козак по дорозi, н. п.; не ходи, не блуди по над берегами, М., 17; цiлувалися – милувалися, М., 25, 246; ой звiдуєся испитуєся N, Голов., IV, 218, 225; дивується чудується батенько, ib. 223; вздрiли вони тай зобачили, Голов., II, 106; не плакала тай не голосила, Голов., П, 360; плакала-рыдала, pass.

Думай-гадай, Ип. лет., 461; думали та гадали. Зап. о Ю. Р., 1, 30; Бог вятий знає, бог cвятий вiдає, що Хмельницький думає гадає, М., 391; задумав вже й загадав, М., 391; коли б я знала, коли б вiдала, що засватана буду, н. п.; шанувати й поважати, Зап. О Ю. Р., I, 21; будем тебе до смерти вiку почитати й поважати, М., 346; которий чоловiк батькiвську-матчину молитву чтить, шанує, поважає, М., 347; молитов побиває-карає, 3ап. о Ю. Р., 1, 29; Эй шати мои, шати! Пийте, гуляйте: Не мене шанують, А вас поважають, М., 381; голубонько… сядь пади на подвiръi, Ант. и Драг., 1, 94; соколе… полинь ти у города христiяньскi, сядь пади у мого батька и матери перед ворiтьми, ib. 95; ciла пала галка; Тернове вiття верхи у руки бере хапає, ib. 109; бере-хватає, ib. 110; китайку видирає, по шляху cтеле покладає, ib. 116; хорiтимеш болiтимеш, мерти бажатимеш, М., 107.

Серб. коњиц вели и говори (Раjков., 104) узми маjко штаку и навлаку, Па хаjд’ иди у гору зелену, Б. М., Cрп. н. п. (Cрем.), 75.

Наречие. Как нунечьку топеречку зде еще Как нам еще сюда показался бы Как старыи козак здесь Илья Муромец, Гильф., Был., 239; Топерь-то нуньчу, нуньчу топеречку, Не может-то межeнный день, а жить-то быть, А жить-то быть без красного без солнышка, Гильф., Был., 282; А надо нужно мне – ка-ва надо ведь, ib. 261; потихошечку, полегошечку, Шейн, Рус. нар. пес., 381.

Мр. тутечка здесечка, К в.: тяжко важко, н. п.; мало трохи не богато, Зап. о Ю. Р., 1, 54; весьма барзде рано-порано, М., 352; коня… що моя душа козацька весьма барзде улюбовала, М., 416; ци горазд ци добрi… почивали, Г., IV, 399; чи горазд добре на славнiй Українi проживати, М., 381.

Образец: дьне-дьне. Повторение слова в той же форме, как восхождение от конкретных случаев к разным видам (отвлеченной) множественности, которая в применении ко времени является учащательностью, длительностью.

Потрэбьно намъ дне-дне <…> тайна наказания, Поуч. Кир. Брус, рук. XII–XIII вв. (Опис. Син. Б., П, 2, 47); дьнь дьнь иштоуть <…> 1073, М 1 к 1., Gr., IV, 393. Позднее с предлогами, как в полы: к.: dziec w dziec, гаz w raz, raz po raz, raz po razu. (В церкви, на базаре) народу-народу! (= много) и т. п. Добрый-добрый (очень); далеко-далеко (очень) и т. п., Шейн, Рус. нар. пес, 341, 469, 470; пьет-пьет (много, долго) и т. п. (Еще мало по мало весть на двор, Мез., Тр. этн. отд. Л. E.,V, 2, 93; рано по рану, М., 302; рано-по рано, ib.)

Образец: хвать-похвать, ходит-походит, т. е. на втором месте та же форма глагольного междометия или глагол с предлогом по, означающим последователаность: /Заинька повиляинька! Ты виляй-виляй (уж как ты ни виляй). Не отвиляешься: Вилял-вилял, В тенета попал, Шейн, Рус. нар. пес, 375)/.

Кирша Дан., Кир., V, 41.

(Ст. Оск., Кохановская, Неск. Русск. пес, 81 (Русск. Бес); поплыли – в значении несовершенном, как и «плыли».

Тр. этн. отд. О.Л.Е.п., V, 2, 66.

Шейн, Рус. нар. пес, 465.

Шейн, Бр. п., 322.

Мр.

Ср. болг. Расла Грозданка порасла Голэма мома стан ла, Doz., 17,

Мр. Росла-росла дiвчинонька та й на порi стала; = як росла так росла; ходить кiзочка по крутiй горi, Нiжкою як туп, как туп! Сiрому вовку наругається, М., 229.

С другим предлогом и со значением совершенным: (Марья) золотою метелочкой мела-повымела, Мела-повымела трое (= и) сени новые, Шейн, Рус. нар. пес, 463. Снився – приснився вдовиченку… сон, М., 354.

Ходить-похожає – на 2-м месте с по или с другими предлогами – более длительная форма на – ає, а в вр. – ыва.

Кличе добре покликає, М., 389. Гуляє козак Голота погуляє, Зап. о Ю. Р., 1, 15. Слухає-прослухає, чи не судить ёго де козак альбо мужик, ib. 52, Ходить козакъ похожае, Курить люльку, курить-роскуряе; вовки … квилять-проквиляють, Зап. о Ю. Р., 1, 186; у кобзу грае-вигравае, ib.

/И где-ж ты мое дитятко был-побывал, Кохановская, Русск. Бояр, п., 87./

Шейн, рус. нар. пес, 460.

Шейн, Матер., П, 194.

Пореч. у., ib. 421.

Соловьюшка, соловей… Куда летал-отлетал… Андреян сударь не женат… Он и ездил, отъезжал, От села до села, Шейн, Рус. нар. пес, 414. Вышла выходила Авдотьюшка душа… Становилась на новое на крыльцо, ib. [415].

Повторение (собственно удвоение, утроение, в отличие от анафоры и пр.) слова, как средство синекдо-хического представления продолжительности действия, интенсивности качества, множества вещей… [441].