На второй год пребывания отца в Израиле я с приглашением от тётки отправился за визой в консульство, в очереди увидел приятеля с женой, пошутил: уж не намылились ли они на ПМЖ? Нет, едем навестить родственников. Через несколько лет всё же уехали – за дочерью-старшеклассницей: после того, как её в энный раз в элитной школе оскорбили (как, понятно), она сказала родителям: хватит, уезжаю! От вопроса на прощанье, чем приятель, не по возрасту деятельный, но безъязыкий, будет в Израиле заниматься, отделался шуткой: хочу умереть на чистых простынях в хорошей больнице! Сейчас, когда я это пишу, он, слава Богу, здоров, но «живёт» в Москве – компьютер, e-mail, скайп…

Отец ехал не умирать – активно жить.

В первые годы он словно сбросил пару десятков лет: увлечённо работал с учениками, учил новые песни израильских композиторов и поэтов. Один из них, ранее уже упомянутый Дмитрий Якиревич потом вспоминал:

«В середине 90-х годов судьба свела меня со знаменитым солистом Большого театра Соломоном Марковичем Хромченко. Не скрою, для меня было лестно, что он репетировал и исполнял мои вещи, кстати, стал первым исполнителем моей „Гэбиртиглид“. Более того, показав её бывшему главному кантору штата Атланта Ицхоку Гутфрайнту (очередное знакомство; в 1976 году участвовал как хазан в инаугурации президента Картера), меня с ним познакомил, а Ицхок включил ряд моих вещей в свой репертуар. Репетировать с Соломоном Марковичем было необычайно интересно. Во-первых, он оказался уникальным певцом, сохранившим в своём солидном возрасте весь свой вокальный потенциал. Во-вторых, его манера работы над каждой фразой, да что там над фразой, над каждым словом и даже звуком, просто потрясали. Плюс невероятная контактность, умение выяснить каждую деталь. Каждую мысль в литературном и музыкальном тексте».

Он и раньше бывал за границей. С шефскими концертами в Западной группе войск поглазел, как живут в Германской Демократической Республике. С туристической группой по неделе провёл в Бельгии и Франции. В Чехословакии месяц с мамой (успела до болезни) вольготно гостил в семье племянницы, дочери маминой сестры, моей двоюродной сестрички Анны.

Мама и отец в Праге: правее мамы стоят её сестра Ревекка, муж Михаил Гиллер (кадровый военный, всю Отечественную летал на штурмовиках, вышел на пенсию полковником), их дочь Анна

Благодаря кузине отец увидел мир не советским туристом – взгляните направо, налево, не отставайте от группы, из гостиницы меньше чем втроём не выходить – и не с равнодушным к гостям экскурсоводом. С австрийской столицей его с Сарой знакомил давно обосновавшийся в Вене мой львовский приятель, в США они повидались с младшей внучкой (моей дочерью), в Торонто гостили у канадских кузенов.

Затем были Франция (уже другими глазами!..), Италия, Венгрия, а напоследок мирно разошедшаяся со Словакией Чехия, куда они приехали ради бальнеологического санатория, известного целебными процедурами: в Иерусалиме отцу предлагали оперировать колени, но сын Сары, ортопед Микаэл отсоветовал. Процедуры не помогли, зато удалось встретиться с любимым учеником. Попросили главврача позвонить в Братиславу, Гурген спросил адрес: сейчас за вами приеду. Это возможно? ведь другая страна! – изумился отец. Невозможно, но буду у вас через час, – рассмеялся Овсепян.

Отец , Сара и Гурген на площади перед оперным театром Братиславы

Они провели вместе два дня. Гурген свозил гостей в старинный замок Девин на границе с Австрией, неподалёку от Братиславы, знакомил с её улицами и площадями. Театральный сезон ещё не начался, но для своего премьера с его знатным гостем (заметка в газете «Встреча двух звёзд») администрация открыла здание. У пианино в гримёрной они вспомнили московские уроки, потом вышли на сцену, для них и занавес подняли, где спели на пару заздравный тост Альфреда Жермона.

После возвращения из Братиславы я получил очередное из Иерусалима письмо с кратким рассказом о поездке и ошеломившим «Я убедился, что у нас украли жизнь»!

Каюсь: погружённый в московскую суматоху, я вскоре о том письме забыл, не вспомнил и во время очередного свидания с отцом. Теперь перечитав, пытаюсь понять, что ж его так поразило, что не смог удержать в себе. Впрочем, «убедился» – значит, не сразу, не с кондачка, значит, побывав в Европе и за океаном, повидавшись с разными людьми, новые впечатления сопоставлял с разворачивавшимся перед его мысленным взором «длинным свитком воспоминаний».

Превосходная израильская медицина? Да, уже в первые недели в Иерусалиме его всестороннее обследовали, прописали всевозможные снадобья и потом наблюдали не «по вызову», а с принятой для людей его возраста периодичностью. Но он хотя и страшился болячек, никогда ни на что, кроме как на колени не жаловался; к тому же и в Москве мог при необходимости обращаться к лучшим врачам.

Сравнивал московскую квартиру и типовую дачку (в прейскуранте значилось «Дом каркасно-щитовой», ДКЩ-2, дешевле не было) с домами пражских и канадских родственников? Мог, но его и «хоромы» в кооперативном доме полностью устраивали, а о загородном особняке никогда не мечтал, он не был стяжателем и не страдал, ограничиваясь самым необходимым. Потому я убеждён, что и в зарубежье интересовали его, пусть восхищая, не интерьеры и аксессуары, а как на их фоне живут люди.

Первое, что удивило – отсутствие регламентации внешнего облика (как стричься, какие надевать брюки) и поведения вне дома: ещё в ГДР запомнил старушку в шортах на велосипеде: прохожие её не порицали – в упор не замечали.

Более же всего, но уже на клятом Западе: никто не унижается благодарностью партии за счастливое детство или восхвалением мудрости президента (премьер-министра). Чтобы в отпуск поехать куда пожелает – если семейный бюджет позволяет, не клянчит у служебного начальства характеристику и не отвечает на «каверзные» вопросы маразматической выездной комиссии.

Да, работают много, но и зарабатывают соответственно. Не только канадский кузен (как преуспевают на Западе медики, известно) или мой львовский приятель, оборотистый предприниматель. Даже моя дочь, после окончания школы укатив с мамашей, благодаря знанию языка – в Москве мне повезло найти для неё хорошую учительницу, не жирует, но и не бедствует. И отец с тех пор как стал солистом театра, не бедствовал, однако если б за свой труд получал, как певцы на Западе, то хотя бы мама не горбатилась до инсульта по хозяйству.

В совокупности всё это не могло пройти бесследно, но для трагического заключения об украденной жизни должен был прозвучать заключительный аккорд. Все впечатления замкнуло не финансовое благополучие Гургена (кстати, он мне сказал: у нас небольшая квартира, нас с женой и сыном вполне устраивает) и даже не его с Ольгой (её, художника, картины экспонируются на выставках не только в Словакии) гражданское право в свободное от профессиональной жизни время ездить по миру. Главное: Овсепян беспрепятственно гастролировал в Европе!

Отец с Гургеном: вспомним былое

Да, сказал мне Гурген, вспомнив блистательное начало певческой карьеры Хосе Каррераса, поначалу затмившего и Пласидо Доминго, и Лучано Паваротти: у Соломона Марковича тембр голоса был не хуже, а по собранности звука (профессиональный термин – М. Х.) даже лучше. Не сомневаюсь, окажись он в свои лучшие годы за рубежом, занял бы в певческом мире достойную нишу…