Решив заняться ловлей слонов на полуострове Малакка, я приехал в Тренгану и поселился в небольшом домике, стоявшем на песчаном мысу между рекою и Китайским морем.

От местных жителей я узнал, что в области реки Тар-Пу недавно видели стадо слонов в пятнадцать-двадцать голов.

Итак, я знал местонахождение стада. Теперь надо было приобрести для охоты на него не менее семи ручных слонов. Такое количество домашних слонов я мог достать только у султана.

Султан после переговоров согласился дать восемь старых и хорошо выдрессированных животных с тем условием, чтобы все пойманные взрослые слоны достались ему, молодых я мог взять себе.

Условия были не совсем выгодные, но я должен был согласиться. Иного выхода не было, так как ни у кого, кроме султана, я не мог достать восьми старых ручных слонов, да к тому же только с его разрешения я мог распоряжаться сотней людей, которые вели бы под моим руководством охоту.

Ручные слоны, с которыми мне предстояло охотиться, были прекрасными взрослыми сильными самцами с большими клыками, ни один из них не был ниже трех с половиной метров.

С тех пор как они попали в плен, за ними тщательно ухаживали опытные вожаки, и потому они были хорошо выезжены, очень смирны и послушны. Слоны понимали своих вожаков, а те хорошо знали нрав каждого из своих питомцев.

Но ими никогда еще не пользовались для охоты на их же собратьев. Это обстоятельство затрудняло положение, вносило некоторый риск в задуманное мною дело, делая его, впрочем, еще интереснее, и заставляло с нетерпением ожидать начала охоты.

На следующий же день после моего разговора с султаном я начал приготовления к охоте.

Прежде всего я послал своего слугу-китайца через реку за съестными припасами: рисом, рыбой и живыми цыплятами, дюжина которых здесь стоит всего один мексиканский доллар.

Затем я собрал все имевшиеся у меня многочисленные смены одежды, которые необходимы в этом жарком и сыром климате. Я взял высокие сапоги и шерстяные обмотки, какие обыкновенно надевал в джунглях.

Самой важной частью моего багажа была сетка против москитов. Ее я всегда развешивал на ночь над матрацем, на котором спал. Сетка и матрац, набитый хлопком и легко скатывавшийся для переноски, сопровождали меня во всех моих путешествиях.

Было условлено, что вожаки со слонами выйдут только на второй день после того, как выйду я. Поэтому, не ожидая их, закончив к вечеру мои сборы и повесив замок на двери моего дома, в котором почти ничего не осталось, я двинулся в путь.

Мы плыли против быстрого течения вверх по реке. Нас было в моей круглодонной лодке девять человек: шесть гребцов, рулевой, я и мой слуга-китаец Хеи Чуай, исполнявший роли эконома и повара попеременно.

Очаг, на котором Хеи Чуай искусно кипятил чай, состоял из ящика с песком, расположенного на дне лодки. В этот ящик он втыкал две палки, поперек них укреплял третью и к ней подвешивал котелок, под которым разводил огонь. Способ этот был очень примитивен, но он вполне удовлетворял нас всех.

Лодкой управлял с кормы оранг-камуди, что в переводе означает «человек с рулем». Он направлял лодку широким плоским веслом, которое держал обеими руками. Ему, как занимающему ответственный пост, я платил двадцать пять мексиканских долларов в месяц, тогда как остальным гребцам я платил по двадцать долларов. Кроме этого, я всем им давал рис, сушеную рыбу и чай.

Мы ежедневно плыли по реке от утренней зари до восьми часов. Затем палящее солнце загоняло нас на берег, где мы обедали и спали до заката. После заката мы плыли еще шесть часов, и только потом причаливали к берегу, чтобы провести там ночь.

Я всегда купался на ночь, и туземцы следовали моему примеру. Все они были искусными пловцами, что вполне понятно, так как малайский ребенок учится плавать тогда же, когда учится ходить, а первый раз попадает в реку через полчаса после своего появления на свет.

Но мой слуга-китаец, наоборот, очень не любил купаться, и его всегда приходилось уговаривать, прежде чем он соглашался войти в быстрое течение реки.

Малайцы смеялись над его трусостью и говорили, что у него «цыплячье сердце».

После купания лодку вытаскивали на прибрежный песок и прикрепляли к дереву или вбитому в землю колышку. Китаец варил рис и приготовлял чай.

У меня был сахар только для нас двоих, и я часто наблюдал, как гребцы увивались при тусклом свете костра вокруг моего китайца и просили у него сахару, на что он с невозмутимым спокойствием неизменно отвечал: «Пойди поешь песку». Когда ужин кончался, я обычно слышал: «Поколдуйте немножко, сэр». Мальчиком я служил в цирке и научился там многим фокусам, которые очень интересовали малайцев и сильно возвысили меня в их глазах.

Все собирались вокруг меня тесным кружком и криками выражали свой восторг, когда я показывал какой-либо фокус.

После этого представления мы все отправлялись на краткий ночной отдых.

Малайцы, собираясь в дорогу, всегда укладывают на дно лодки в скатанном виде так называемый кайянг, нечто вроде ковра, сплетенного из пальмовых веток. На этом ковре, распластанном на земле, все они укладывались спать, а над собой, на вбитых в землю шестах, развешивали другой кайянг.

Я же спал в лодке на своем матраце, под сеткой от москитов.

Три ночи провели мы таким образом, а на четвертый день прибыли в Сунган, в округе реки Тар-Пу.

На берегу собрались женщины и дети громко и приветствовали нас. Маленькие голые девочки и мальчики бегали вокруг и с любопытством разглядывали нас.

Старейшина деревни вышел нам навстречу и указал, какой дом предназначается для меня и для китайца. Это был один из лучших домов в селении. Пол в нем был сделан по европейскому образцу и не имел широких щелей, которые обычно бывают в малайских строениях, установленных на сваях. В эти щели выбрасываются отбросы, которые уничтожаются курами и утками, живущими на земле, под деревянным полом жилища.

Прежде всего, приехав в это селение, я послал четырех человек для сбора индийского тростника, из которого мастерят очень прочные и крепкие путы и веревки. Они вернулись с огромными охапками колючих вьющихся растений, из которых отдельные достигали двухсот футов длины.

Тростник был отнесен к реке, где, содрав внешнюю, усеянную шипами кору, малайцы принялись за приготовление пут и веревок из его волокон.

Путы, употребляемые при ловле слонов, обычно бывают двух видов: в два кольца, из которых каждое надевается на одну из задних ног слона, подобно ручным кандалам, и в одно кольцо, достаточно широкое, чтобы охватить обе ноги слона.

К путам прикрепляется веревка, которая перебрасывается через плечи и удерживает дикого слона на месте.

Для приготовления таких веревок сырой индийский тростник расщепляется на волокна, которые сплетаются в косу. Туземцы плетут эти косы с необычайной быстротой, и часто толпа детей и даже взрослых собирается вокруг и поощряет плетельщиков одобрительными криками.

К тому времени как прибыли ручные слоны — они проложили себе путь береговыми джунглями, — путы и веревки были готовы, и мы могли приступить к охоте.

Я выслал двадцать человек туземцев, чтобы они преградили путь дикому стаду и заставили его двигаться по кругу. Туземцы достигают этого звуками тамтамов. Я предупредил их, чтобы они не дали заметить слонам своего присутствия. Если же они заговорят громко или будут идти так неосторожно, что ветки будут трещать у них под ногами, слоны бросятся бежать и по пути могут убить кого-нибудь из людей.

Выборный от этого маленького отряда выступил вперед, приложил руку ко лбу и сказал:

— Мы будем молчаливы и подобны змее, ползущей на брюхе.

Затем я собрал погонщиков слонов и объяснил, в чем должны заключаться их обязанности во время охоты.

Пока длится охота на каждом ручном слоне обычно сидят трое — погонщик и два человека, которым предстоит надеть путы на ноги дикого слона. Приблизившись к стаду, погонщики должны соединиться попарно. Каждая пара намечает себе дикого слона и осторожно, чтобы не напугать остальных, подгоняет его к дереву. У этого дерева два ручных слона должны удерживать, дикого до тех пор, пока люди не соскользнут с их спины на землю, не спутают ему ног и не привяжут его к стволу дерева.

Для того чтобы погонщики хорошо поняли все, я решил устроить репетицию.

Для роли дикого слона я выбрал хорошо выдрессированного спокойного слона, которого придвинули к дереву, а два других были поставлены, чтобы удерживать его в таком положении. В это время люди со спин этих двух слонов должны были соскользнуть вниз. Но это дело нелегкое, и в первый раз все они свалились друг на друга. Другая попытка сошла удачнее, люди держались за веревки седла и оставили их, только добравшись до земли.

Спутывание слона требует большой ловкости и быстроты движений, но туземцы малайских островов отличаются чисто кошачьей гибкостью и увертливостью, и вскоре они постигли это искусство.

Весь день провели мы за этой репетицией, так как надо было обучить необходимым приемам всех слонов.

На следующий день, на рассвете, мы отправились в путь.

Езда на слоне — это самая отвратительная езда на свете. Кожа этого животного, выкроена как бы не по мерке. Она так свободна, что скользит и сдвигается при каждом его движении.

Кроме того, и походка слона представляет сама по себе настоящую пытку для седока. Даже небольшое судно в бурном море действует менее вредно для пищеварения, чем езда на слоне.

Недаром цирковые наездницы, ездящие на слонах и посылающие публике воздушные поцелуи, получают добавочную плату.

Что касается меня, то я в первый раз ехал на слоне еще будучи мальчиком, во время цирковой процессии. Я сидел в великолепном паланкине и был очень доволен, что катаюсь на слоне, но вдруг мне стало так дурно, что одной из наездниц пришлось поддерживать мне голову. Публика думала, что так требуется по программе.

В данном случае я сел на шею слона позади погонщика. Двое людей с путами и веревками сидели на вьючном седле позади меня. Остальные слоны следовали за нами гуськом.

Часа через два мы встретили людей, следивших за стадом диких слонов.

Пятьдесят человек, пешком следовавших за нами, должны были присоединиться к ним и окружить стадо, не производя ни малейшего шума. Но если бы, несмотря на все предосторожности, слоны испугались и побежали от них, они должны были забить в тамтамы и гнать их обратно. Получив от меня необходимые наставления, люди отправились занимать свои места.

Через полчаса, в течение которых люди должны были окружить слонов, мы расставили своих слонов в десяти шагах один от другого, что составило прямую линию почти в восемьдесят шагов, и двинулись вперед.

Вскоре мы увидели стадо. Я насчитал двенадцать взрослых слонов и четырех молодых, между которыми был один сосунок. Впереди неподвижно стоял старый самец с огромными клыками.

Я сделал знак погонщикам, чтобы они начинали нападение с молодых и самок, а своего и соседнего погонщика направил к старому самцу, который теперь поднял голову, насторожив уши и хрипло ворча Вдруг он задвигал головой из стороны в сторону, забил хоботом по земле и громко затрубил.

С большим трудом наши два ручных слона пробились через остальное стадо и умудрились стать по обе стороны старого слона.

Он внезапно повернулся и попытался вонзить свои клыки в слона, ставшего по левую сторону, но сразу же, с быстротой молнии, на него обрушился удар хобота слона с правой стороны.

Старый слон заворчал и затрубил, в то время как два наших слона, не переставая, толкали и били его.

Теперь все его внимание и гнев обратились на его врагов — слонов, и это был самый удобный момент спутать его.

Два ручных слона, прижавшись головами с обеих сторон его шеи, крепко зажали его, а в это время люди скользнули вниз, спутали его задние ноги и прикрепили веревками к двум деревьям.

Ручные слоны отошли, дикий самец бросился вперед и упал на колени, ревя от ярости и страха и стараясь порвать удерживающие его веревки. Но порвать эти веревки и путы из сырого индийского тростника невозможно даже для слона.

Только теперь, когда старый слон был пойман, я мог подумать и об остальном стаде. Но оказалось, что все остальные животные и не пытались сопротивляться. Они беспомощно сошлись в одну кучу, и их без особого труда спутали и привязали к деревьям.

Начали собираться загонщики. Осмотрев с погонщиками слонов, прочно ли привязаны все пойманные животные, я позволил им подойти посмотреть на свою добычу.

Пойманное стадо состояло из трех самцов и девяти самок, одного пятилетнего слоненка, двух немного помоложе его и одного сосунка. Слонята не были привязаны, но они и без того не отходили от своих матерей.

Самой ценной добычей был большой самец. Клыки его имели больше метра длины. Он достигал трех метров высоты и весил, вероятно, не менее трех тонн.

По моему указанию туземцы стали было вырубать деревья, чтобы на образовавшейся просеке устроить загоны для пойманных животных, но все люди очень устали, и я решил отложить работу до следующего дня, надеясь, что слоны не смогут разорвать своих пут и веревок за одну ночь.

С торжеством возвращались мы в деревню. Наши ручные слоны шли гуськом один за другим и несли на себе столько человек, сколько могло ухватиться за их кожу. Впереди шли туземцы, которым не хватило места на слонах, громко крича и смеясь, распевая песни и ударяя по своим тамтамам. Вся деревня высыпала нам навстречу.

В эту ночь никто не спал. Праздновалась наша счастливая охота.

Празднество началось с обильного пира. Подавались рис, рыба, куры и, в виде особого деликатеса, утки, жаренные над горящими угольями на вертеле, сделанном из стебля сахарного тростника.

Пищу готовили женщины. Они же и подавали ужин, но есть вместе с мужчинами им не разрешалось.

Мы все сидели на матах, и вместо тарелок нам служили большие листья. Все туземцы ели пальцами. Они ловко скатывали рис пальцами в аккуратные шарики и быстро клали их в рот. После долгих и усердных стараний я тоже научился этому искусству. Кур и уток туземцы раздирали на куски и потом с жадностью обгладывали кости. Глядя на них, я тоже ел с большим аппетитом. Чай мы пили из скорлупы кокосовых орехов. После чая начались танцы и песни, которые длились до утра.

На следующий день я с тридцатью людьми отправился к месту охоты, чтобы закончить вырубку леса для просеки и выстроить загоны для пойманных слонов. В этих загонах слоны должны были прожить несколько времени, до тех пор пока не станут смирны и послушны.

Мы нашли всех взрослых слонов в состоянии крайнего неистовства и ярости. Они изрыли и истоптали всю землю вокруг себя, рвались с привязи изо всех сил и громко трубили. Только слонята были спокойны и бродили взад и вперед в поисках пищи.

Я протянул одному из младших слонят банан. Он с жадностью съел вкусный плод. Затем я положил на ладонь вареного риса и протянул его другому слоненку. Тот с удовольствием съел и эту новую для него пищу.

Матери принялись предостерегающе трубить, но слонята, казалось, совсем не обращали на них внимания и, протягивая хоботы, ожидали от нас пищи.

Самым очаровательным из них был маленький сосунок. У меня была с собой банка сгущенного молока. Я вылил молоко в ведро, разбавил водою и решил попытаться отнять его от матери.

Один из туземцев погрузил хобот слоненка в молоко и затем сунул его ему в рот. Слоненок не понял и вместо того, чтобы проглотить молоко, дунул в хобот и обдал туземца с головы до ног белым дождем, который струями сбегал по его смуглому телу при общем смехе.

Между тем люди принялись, не теряя времени, за свою тяжелую работу. Одни из них рубили деревья при помощи парангов — своих коротких, но тяжелых и острых ножей. Другие распиливали уже срубленные деревья на бревна, из которых должны были строиться загоны. Третьи собирали пальмовые листья для устройства навесов. Десять человек было отряжено собирать ветки кокосовых пальм, мягкую кору и банановую поросль на корм слонам.

Работа шла быстро, и через три дня загоны были готовы.

Я хотел было начать распределение по загонам со старого слона, но к нему было опасно подойти как для людей, так и для ручных слонов.

С другими слонами дело обошлось довольно легко.

К дикому слону подгоняли двух ручных, которые, напирая с двух сторон, удерживали его на месте. В это время привязывалась веревка к одной той двум задним ногам его, за которую держало десять-двенадцать человек, чтобы сдержать его, если он будет пытаться бежать. Затем по одному ручному слону ставилось сзади и спереди дикого слона, и веревка, державшая его у дерева, отвязывалась. Тогда шедший сзади человек начинал колотить его острой палкой, а ручной слон, стоявший сзади, подталкивал его, заставляя идти вперед.

Если слон отказывался сдвинуться с места, задний слон начинал сильней его подталкивать и ему помогали боковые.

С помощью острых палок и ручных слонов все слоны довольно быстро были водворены в свои загородки.

Самой строптивой оказалась мать маленького сосунка, и задний слон все время принужден был толкать ее. Но зато ее малыш был очарователен; он резвился и шалил все время.

Когда все слоны очутились в загоне, мы решили приняться за старого самца. Он был в плену уже четвертый день. Он был не только голоден, но его мучила и жажда, так как воды ему не давали еще ни разу.

Он то стоял, то опускался на колени, то втыкал клыки в землю и начинал ее взрывать, то принимался тянуть за веревку, которой были привязаны слона задние ноги. Если кто-либо проходил мимо, он в ярости бросался на него; но веревка удерживала его, и он начинал тогда рваться, ворча до хрипоты.

Он сам довел себя до изнеможения. Чтобы довести его до полной потери сил и сделать безоружным, я велел проделать следующую жестокую, но необходимую процедуру, иначе пришлось бы при водворении его в загон рисковать жизнью людей.

Впереди слона стал один из ручных слонов и отвлек его внимание, а в это время с двух сторон на него набросились два других ручных слона и сбили с ног.

Слон с глубоким вздохом тяжело грохнулся на землю. Слоны отодвинулись, а четыре человека принялись бить его толстыми стеблями колючего тростника.

Через три минуты ему позволили стать на ноги. Он встал, шатаясь и качая головой из стороны в сторону.

По новому моему знаку его снова сбили с ног, и снова били. То же было проделано и в третий раз, и тут уже он издал громкий рев, похожий на стон.

Ему позволили встать. Он был слаб, стонал, шатался и весь дрожал, но в глазах его сверкал огонек, заставивший меня почувствовать, что рискованно его отвести в загон тем способом, каким отводили других.

И я решил употребить очень медленный, но верный и безопасный способ.

Начиная с места, где он стоял, в землю вбили два ряда кольев. Они отстояли друг от друга на средний слоновий шаг, то есть на два метра. Расположены они были так, что задние колья стояли в промежутках передних.

Старого самца, как и в перегонах других диких слонов, окружили четырьмя слонами. По сигналу туземцы быстро отвязали левую заднюю ногу, оставив правую привязанной, и привязали теперь к кольям левую переднюю.

По новому сигналу, через несколько секунд, они отвязали левую переднюю и правую заднюю ногу и, протащив их вперед до следующих кольев, привязали к ним. Когда это было сделано, правая передняя нога и левая задняя передвинулись на шаг вперед. Старый слон шел таким образом против собственной воли.

Хобот его беспомощно, как мертвый, качался взад и вперед — слон был слишком слаб, чтобы им управлять. Часа через два слон стоял в закрытом стойле. В землю вбили два длинных тяжелых кола. Голову слона ущемили между ними, и затем стянули их концы так, что они образовали букву А. Колья эти крепко держали голову слона за ушами, и у него не хватало ни сил, ни энергии сопротивляться.

Под животом его протянули продольный шест, установленный на деревянных кольях, и поперек шеста установили две перекладины — одну позади передних его ног и другую — впереди задних.

В первый раз за всю свою долгую жизнь слон оказался совершенно беспомощным. Он мог поднимать ноги и двигать ими взад и вперед, мог шевелить хоботом, и это было все. Ни лечь, ни стать на колени, ни двинуться вперед или назад он не мог.

Наконец, когда его сделали таким образом вполне безопасным, перед ним поставили корыто и налили в него воды. Он сунул в нее хобот и выпил четырнадцать ведер не отрываясь.

Удовлетворив жажду, он стал поливать спину, визжа от удовольствия. Это было началом его быстрого приспособления к новой обстановке. Перед ним набросали кучи свежих банановых побегов, зеленой коры, веток кокосовой пальмы, и он с жадностью принялся уничтожать их.

Тело слона было покрыто ранами, в которые он насыпал земли, чтобы предохранить их от мух. Они уже начали заживать и, по-видимому, теперь мало беспокоили его.

Я начал чувствовать уважение к упрямому старику слону и невольно любовался им. Как и все слоны, он не мог вынести боли, но он не так быстро сдался, и сдался с достоинством.

Охота была окончена.

Меня нередко спрашивают, почему, когда я окружаю стадо диких слонов, они не сталкивают людей со спин ручных слонов. Ведь срывают же они ветки с деревьев? Почему бы им не стащить человека со спины слона и не растоптать его? Я и сам не раз задавал себе этот вопрос, но никогда не смог ответить на него. Знаю только, что человек, сидящий на спине ручного слона, находится в полной безопасности среди стада диких слонов. Не будь этого, никакая ловля диких слонов живыми не была бы возможна.