Кто может забыть день, когда смотрел кадры атаки на башни-близнецы? Вовсе не обязательно было находиться там. Это был первый в истории транслируемый ужас терроризма, свидетелем которому стал весь мир. Я был на работе, в Бристоле, Англия, и только недавно установил телевизор на стене своего кабинета для просмотра научно-исследовательских фильмов. Но в тот день я включил его, чтобы смотреть на ужас, разворачивавшийся тем бодрящим и солнечным сентябрьским утром в Нью-Йорке. Это был сюрреализм – этого не могло быть. Я помню, что пытался оторваться от зрелища – будто это был всего лишь очередной новостной сюжет. Я не хотел слишком много думать о том, что видел. И тем не менее я не забуду тот день. Он выжжен в памяти всех, кто был свидетелем этого события, которое осталось в истории просто как 11 сентября.

Мы обсуждали ранее, что воспоминания являются не записью, а скорее легендой, воспроизводимой из компостной кучи нашей долговременной памяти. Мы конструируем такие истории, чтобы придать смысл пережитым событиям. Со временем они меняются и искажаются, сливаются, выворачиваются, смешиваются и коверкаются другими переживаниями, и постепенно блекнут. Но некоторые воспоминания остаются такими же живыми, как в день, когда они случились, – или, по крайней мере, кажутся такими.

Когда мы становимся свидетелями чего-то по-настоящему ужасающего, событие оставляет след в нашем мозге, навсегда отпечатываясь в нашем сознании.

Эмоционально нагруженные воспоминания причастны к электрической активности лимбической системы. Возбуждение миндалевидного тела взаимосвязано с повышенной восприимчивостью и усиленным вниманием. Зрачки расширяются, и система обеспечивающая бдительность, приведена в состояние тревоги, чтобы не пропустить источник опасности. Мир внезапно становится очень ярким и четким, мы начинаем замечать мельчайшие детали, о которых мы обычно не заботимся. Это напоминает вспышку яркого света, именно поэтому и последующие воспоминания называют «вспышками» памяти. И мы прекрасно запоминаем свои чувства.

Мы обычно жалуемся на потерю памяти с возрастом, но иногда бывает лучше забыть. Хотя многие вспышки памяти связаны с радостными событиями жизни, такими как рождения и свадьбы, большинство сопровождаются страхом.

Выжившие жертвы трагических событий страдают от травматических воспоминаний, которые не могут стереть из памяти. Нередко у них развивается синдром посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). После 11 сентября каждый пятый житель Нью-Йорка, проживающий в окрестностях башен-близнецов, страдал ПТСР. Их преследовали кошмары и постоянные мысли о событиях того ужасного дня. Кажется, что наша эмоциональная система призвана не позволять нам забыть о самых худших вещах, которые с нами произошли. На самом деле детали вспышек памяти могут быть такими же ложными, как и при других воспоминаниях, но почему-то кажутся точными. Например, многие люди (включая Джорджа Буша) помнят, что видели, как самолет врезался в первый небоскреб 11 сентября, хотя видеоматериалы появились гораздо позже. Возможно, вспышки воспоминаний служат своеобразной формой эволюционной оценки, чтобы всегда помнить самый опасный сценарий развития событий. Размышляя о выживании, мать-природа, похоже, решила, что нам важнее помнить моменты угрозы, нежели состояния довольства жизнью.

Один из способов побороть ПТСР – назначить препарат бета-блокатор непосредственно после события. Бета-блокаторы подавляют возбуждение лимбической системы, поэтому событие не кодируется такой степенью эмоционального всплеска.

Но действительно ли мы хотим иметь средство от морального «утра следующего дня», отключающее системы, которые обычно удерживают нас от поступков, которые могут вести к сожалению и раскаянию? Некоторые даже предлагают давать солдатам бета-блокаторы перед боевой операцией. Однако если человека избавить от угрызений совести и чувства вины, то у него возникает иммунитет и к чужому страданию! Вспомните уроки Абу-Грейб.

В любом случае пережившие 11 сентября остались травмированными и мучаемыми своими вспышками памяти. Сначала нация присоединилась к ним в их трагедии: каждый пытался постичь ее, но со временем жизнь стала возвращаться в привычное русло. Воспоминания стали блекнуть, и люди хотели жить дальше… Но только не те, кто был там. Два года спустя после произошедшего выжившие разыскивали друг друга и собирались на небольшие встречи, где делились пережитым, своими ночными кошмарами и болью. У них было чувство вины за то, что они выжили, и им необходимо было поговорить. Джерри Бóгач, сооснователь объединения выживших 11 сентября Survivers’ Network, рассказывает: «Спустя какое-то время вы больше не можете говорить об этом со своей семьей. Вы измотали их. Ваша потребность говорить больше, чем их способность слушать». Survivers’ Network начала расширять свои встречи по всему Манхэттену. Все больше и больше людей искали утешения и успокоения у таких же выживших, поскольку только те, кто сам подвергся подобному испытанию, в состоянии понять наследие, оставленное 11 сентября. На этих встречах они обменивались историями, и это помогало им освобождать и успокаивать чувства, запертые внутри.

Очень скоро одна особенная история стала распространяться среди групп. Это была история Тани Хэд, пережившей атаку на Южную башню. Она находилась на 78-м этаже и ждала лифта в момент, когда рейс 175 United Airlines врезался в этот небоскреб. Таня была сильно обожжена авиационным горючим, но ей удалось проползти через руины и даже столкнуться с умирающим мужчиной, передавшим ей свое обручальное кольцо, которое она позже вернула его вдове. Она была одной из тех 19 человек, что смогли выбраться живыми с верхних этажей башни, располагавшихся выше точки удара. Таня вспоминает, как ее спас 24-летний доброволец-пожарный Уэллс Кроутер (Welles Crowther), который все время ходил в красной бандане. Очевидцы говорят, что потом он погиб, когда в четвертый раз зашел в рушащийся небоскреб, чтобы спасти других жертв, застрявших в обломках здания. Но и Таня не обошлась без потерь. Хотя она была спасена, позже она рассказала, что ее жених Дэйв, находившийся в Северной башне, погиб. Свадьбе, для которой она только за несколько недель до этого купила платье, не суждено было состояться.

Как и другим выжившим, Тане было необходимо сделать что-то, чтобы справиться с эмоциональными последствиями. Она создала интернет-сообщество для выживших, и со временем новости о ее усилиях достигли Джерри Бóгача, который пригласил ее присоединиться к Survivers’ Network. Танина история заслуживала внимания. Она потеряла больше, чем многие, но она как-то находила решительность и убежденность для преодоления своих тягот. Танин рассказ был историей триумфа. Она давала надежду тем, кто потерялся в глубинах отчаяния. Ведь Тане удалось справиться с ее потерей.

Вскоре Таня стала организовывать кампании в помощь выжившим. Ее голос был услышан. Она добилась для сообщества права посетить Граунд Зиро – место обрушения башен, которое до того времени было закрыто для всех. Она стала представителем Survivers’ Network, а затем и президентом. Именно она проводила инаугурационную экскурсию Центра помощи посетителям Мемориала Всемирного торгового центра в 2005 году для мэра Нью-Йорка Блумберга, бывшего мэра Джулиани, губернатора штата Нью-Йорк Патаки и других важных персон. Она рассказала им о своих переживаниях в тот роковой день.

Таня Хэд стала номинальным лидером выживших 11 сентября. Есть лишь одна проблема… Таня никогда там не была! Она оказалась самозванкой. Таня видела происходившее по телевизору, находясь в своей родной Испании. Она не была в Южной башне. Она не работала на Merrill Lynch. Она не была на 78-м этаже Всемирного торгового центра. Она не ползла через руины, чтобы вынести обручальное кольцо умирающего мужчины. Ее не спасал настоящий герой Уэллс Кроутер. И она не теряла своего жениха, Дэйва, в рухнувшей Северной башне.

На самом деле Таня была Алисией Эстэве Хэд, которая прибыла в Соединенные Штаты в 2003 году – два года спустя после 11 сентября. Она все сочинила. Однако власти не могут арестовать Таню, поскольку она не нарушала никакого закона. В 2007 году она исчезла, а в феврале 2008 один испанский пользователь отправил телеграмму в Survivers’ Network с информацией о том, что Алисия Эстэве Хэд покончила жизнь самоубийством. Неудивительно, что мало кто этому поверил.

Алисия Хэд происходила из состоятельной испанской семьи, но, наверное, чего-то очень не хватало в ее жизни, чего не купишь за деньги. Ей необходимо было внимание и сочувствие других, и она вообразила себя жертвой романтической трагедии, поставленной на фоне декораций самой ужасной террористической атаки в мире. Став Таней, Алисия прожила бы эту ложь, если бы она не выплыла наружу. Мы, возможно, никогда не узнаем, почему она устроила этот спектакль, но очевидно, что это история жизни, которую Алисия хотела бы прожить. Она могла даже поверить в свои фальшивые воспоминания, запертая в мире собственной фантазии, где определила себе роль выжившей вопреки всему.

 

Мы – это наши воспоминания

Что такое память? Можно ли ее подержать в руках? Сделать самому? Можно ли скопировать воспоминания? Если мы – это наши воспоминания, то можем ли быть воссозданы? Воспоминания – это информация в виде живого паттерна электрической активности. Паттерн воспроизводит исходную активность, сложившуюся в момент формирования. Такое воспроизведение и воспринимается как воспоминание. Воспоминания не являются застывшими, они динамичны и постоянно изменяются по мере поступления новой информации.

Нет ли возможности скопировать чью-то память так же, как мы можем копировать любую другую информацию? Принципиальная возможность копирования памяти лежит в основе вопроса о человеческой уникальности. Представьте себе машину, способную копировать любой материальный объект вплоть до его базовой атомной структуры. Она может идеально дублировать любую материальную вещь, независимо от того, из чего эта вещь сделана или насколько сложна.

Давайте предположим, что у нас есть технология надежного дублирования чего угодно. Представьте теперь, что вы встаете в машину, и создается ваша абсолютная физическая копия. Давайте также предположим, что внутри вас нет никакого нематериального духа или души, который не может быть воспроизведен. Будет ли эта идентичная копия вами? Вопрос такого сорта в той или иной форме столетиями занимал умы философов и писателей, однако в последние годы он может похвастаться возрождением интереса к себе благодаря стремительному развитию технологий, в частности, таких как генетическое секвенирование или 3D-принтеры. Во всех этих сценариях поднимается один и тот же фундаментальный вопрос индивидуальности: что делает нас уникальными?

Джон Локк размышлял над этой проблемой в контексте реинкарнации. Это характерно для XVII столетия с его представлением о бессмертной душе. Локк придерживался мнения, что осознанная осведомленность о собственной истории важна с точки зрения уникальной самоидентификации. Короче говоря, он размышлял о роли автобиографической памяти в определении Я.

Современные люди, даже если не верят в бессмертную душу, тоже почитают личную память как наиболее значимую вещь, определяющую, кто мы есть. Так, в одном исследовании взрослым участникам рассказали о невезучем Джиме, который попал в очень серьезную катастрофу. Его тело получило непоправимые повреждения, так что ему понадобился трансплантат. Однако это была фантастическая история. И в одном из ее вариантов Джим потерял всю свою память, но была возможность трансплантировать его амнезический мозг либо в робота, либо в биологическое тело, созданное путем генной инженерии. В другой версии врачам удалось перезаписать все жизненные воспоминания Джима, прежде чем его мозг умер, и они смогли вложить их в другое тело. После трансплантации настоящее тело Джима было кремировано. Взрослых спрашивали, можно ли считать каждую из этих операций успешной – оставался ли пациент все тем же Джимом?

Наиважнейшей вещью, которая определяла ответы людей, была сохранность памяти Джима, вне зависимости от того, где она теперь находится – в механическом теле или в продукте генной инженерии.

Отношение между памятью и идентификацией личности – это интуитивное представление, которое начинает проявляться у детей приблизительно в возрасте 4–5 лет. Мы использовали легенду о дублирующей машине, чтобы выяснить, можно ли, по мнению детей, скопировать живого хомячка, и будет ли его двойник обладать такими же воспоминаниями, как оригинал. Чтобы достичь иллюзии дублирования, мы взяли двух очень похожих русских хомячков, неразличимых для неподготовленного глаза. Как только детей убедили в способности машины достоверно воспроизвести любую игрушку, мы представляли им нашего любимца-хомячка и рассказывали, что у него есть некоторые уникальные материальные качества, которые не видны на первый взгляд. Мы говорили, что у него в животике проглоченный стеклянный шарик, сломан задний зуб и голубое сердце. Затем мы вместе обеспечивали хомячку некоторый опыт для запоминания. Конечно, память невидима и нематериальна, подобно стеклянным шарикам и голубому сердцу. Опыт для запоминания был такой. Мы показывали хомяку рисунок, выполненный каждым ребенком, шептали ему на ухо имя ребенка и давали ребенку пощекотать зверька. Все эти эпизоды должны были сохраниться в его памяти. Затем мы сажали зверька в «машину-дубликатор», и после сигнала зуммера открывали обе коробки, чтобы обнаружить, что у нас теперь два одинаковых хомяка.

Что думали дети? Будут ли невидимые материальные качества и воспоминания одинаковыми у обоих зверьков? Итак, мы спрашивали у ребенка, у каждого ли из хомяков голубое сердце, сломан зуб и шарик в животике. Мы также спрашивали о воспоминаниях. Каждый ли хомячок знает имя ребенка, какую из картинок этот ребенок нарисовал и помнит, что его щекотали?

Что говорит ваша интуиция? Если вы войдете в машину, будут ли у вашего двойника такие же воспоминания, как у вас? Мы провели неофициальный онлайн-опрос 60 взрослых, чтобы получить представление об их интуитивных предположениях относительно дублирования хомяков или людей с помощью нашей машины. Мы спрашивали, будет ли идентичная копия, созданная машиной, иметь такое же тело и содержимое памяти? Приблизительно 4 из 5 опрошенных согласились, что обе копии животного (84 %) и человека (80 %) будут иметь одинаковые тела. Около половины (46 %), полагали, что хомяк-дубль будет обладать теми же воспоминаниями, что и оригинал, в сравнении со всего лишь третью (35 %) таких мнений, когда речь заходила о человеке. Таким образом, взрослые думают, что копирование тел более вероятно, нежели копирование памяти, и это убеждение становится тверже при сопоставлении человека и хомяка.

Отношение между памятью и идентификацией личности – это интуитивное представление, которое начинает проявляться у детей приблизительно в возрасте 4–5 лет.

Что касается лаборатории, мы повторяли исследование с хомяком много раз в различных вариациях, чтобы проверить результаты и обнаружить какие-либо базовые принципы. Примерно треть детей в возрасте от 4 до 6 лет думали, что второй хомяк стал совершенно другим как по психическим, так и по материальным свойствам. Похоже, они не верили, что машина способна скопировать что-нибудь живое. Еще треть детей считали, что второй хомяк полностью идентичен. Однако наиболее интересной была третья группа детей, которые думали, что копируются физические свойства, но не память. Другими словами, они верили, что машина работает, но, конечно, не может скопировать психику – точно так же считают взрослые.

В другой версии эксперимента мы обнаружили, что мнение о неповторимости памяти укрепляется, когда мы даем нашему первому хомяку имя, что подчеркивает его неповторимую индивидуальность. Удивительно, насколько наличие имени у животного придает ему уникальность. Это, возможно, объясняет, почему маленькие дети порой обижаются, когда впервые узнают, что кто-то другой носит такое же имя, как и они.

Мы полагаем, что наши данные демонстрируют: дети понимают, что психика, и в особенности память, создают уникальность индивидуума. Ранее мы видели, что представление о внутреннем мире других людей начинает проявляться с 4 лет, как показали исследования в рамках «теории разума». Сначала дети начинают понимать, что у других людей есть свой внутренний мир. И по мере того как они развиваются, они все больше осознают собственный разум и внутренний мир, как нечто отличающееся от других и уникальное.

Став взрослыми, мы считаем, что автобиографическая память является важнейшей составляющей нашего ощущения своего Я. Тело можно скопировать, но не содержимое памяти. Наша память делает нас теми, кто мы есть. Любой, кому привелось пережить деградацию любимого человека с быстро прогрессирующей деменцией, разрушающей память, видел, как могут рушиться самоидентификация человека и его чувство Я. Такая потеря собственной личности – одна из причин того, почему отказ памяти так драматично воспринимается родственниками: больной больше не узнает никого вокруг себя.

Невролог Оливер Сакс напоминает нам, что, создавая ощущение самоидентификации, мы полагаемся на других. У одного из его пациентов, бывшего торговца продовольственными товарами по имени Уильям Томпсон (William Thompson), был синдром Корсакова, который приводит к фундаментальной амнезии, так что больной был не способен помнить что-либо дольше одной-двух секунд (подобно Клайву Уэрингу, с которым мы встречались ранее). Он жил в вечном настоящем и был лишен стабильного чувства Я. Однажды Сакс вошел в палату в белом халате, чтобы проведать Уильяма, который приветствовал его:

«Ну, что возьмете сегодня? – спросил тот, потирая руки. – Полфунта «Вирджинии» и хороший кусочек «Новы»?»

(Очевидно, он думал, что я покупатель – он часто брал телефон в палате и говорил: «Деликатесы Томпсона».)

«О, мистер Томпсон! – воскликнул я. – И кто же я, по-вашему?»

«О, небеса, здесь мало света – я принял тебя за покупателя. Как будто ты не мой старый друг Том Питкинс. Мы с Томом, – шепчет он в сторону, медсестре, – всегда ходили вместе на бега».

«Мистер Томпсон, вы опять ошиблись».

«Да, ошибся. – Он снова присоединился к беседе, нисколько не смутившись. – Зачем бы вам было носить белый халат, если бы вы были Томом? Вы Хайми – кошерный мясник из соседнего магазина. Правда, на вашем халате нет пятен крови. Плохо идет бизнес сегодня? К концу недели вы уподобитесь скотобойне».

Было похоже, что Уильям без усилий скользил от одной отраженной самоидентификации к другой в зависимости от того, кем ему представлялся Сакс. Он не обращал внимания на обстановку, не осознавал, что он – пациент с синдромом Корсакова в психиатрической больнице. Уильям, как сказал об этом Сакс, «в буквальном смысле придумывал себя (и свой мир) в каждый момент». В отличие от женщины с синдромом Туретта, которая не могла удержать себя от копирования манер других людей (помните, ее Сакс встретил на улице Нью-Йорка), Уильям отталкивался от идентичности окружающих людей для создания своей собственной идентичности.

 

Два ума в одной голове

Конструирование правдоподобной легенды, называемое в психиатрии конфабулезом, наблюдается при некоторых формах деменции, когда пациент пытается придать смысл (фабулу) событиям и обстоятельствам. Помните ТХ, который не мог узнать себя в зеркале, и думал, что его отражение принадлежит его соседу, прокравшемуся в дом? Однако мы все можем в определенной степени выдумывать правдоподобную легенду, даже если не осознаем этого. Наши вымыслы порождаются наклонностями, избирательной интерпретацией, процессами переосмысления и когнитивного диссонанса, в которых мы менее объективны, чем обычно. Все мы наделены естественным стремлением интерпретировать мир в форме осмысленных историй, и это, вероятно, отражает активность системы, называемой «интерпретатор», которая, судя по всему, расположена в левом полушарии.

Обычно мы не осведомлены об этой системе, поскольку процессы в нашем мозге происходят без усилий и подсознательно. Мы просто ощущаем результат работы интерпретатора в виде собственной осознанной оценки ситуации, своих мыслей и поступков. В конце концов, это – наша психика, и если она в большей степени полагается на неосознаваемые процессы, почему мы вообще должны задумываться об этом так называемом интерпретаторе?

Деятельность интерпретатора была открыта упоминавшимся выше нейробиологом Майклом Газзанигой в ходе его исследований пациентов с рассеченными полушариями мозга. Обычный мозг на самом деле это «повесть о двух городах» – правом и левом. Газзанига демонстрирует, что можно изучать работу двух полушарий путем избирательной подачи неодинаковой информации каждому из них. Чтобы это сделать, он представляет слова и образы на левой и правой стороне компьютерного экрана, в то время как пациент смотрит в точку посередине. Каждое полушарие, как мы помним, обрабатывает раздражители с противоположной стороны, но поскольку полушария в данном случае не были связаны мозолистым телом друг с другом, между ними не происходил обмена информацией.

В результате если слова «ключ» и «кольцо» ненадолго появились на левой и правой стороне экрана соответственно, то пациент сообщал, что видит слово «кольцо», поскольку оно было обработано противоположным левым полушарием, которое связано с речью. Однако если затем пациента просят выбрать нужный объект из подборки предметов, разложенных на столе, он выберет ключ, причем левой рукой, которая находится под контролем правого полушария. Эксперимент за экспериментом открывали, что оба полушария могут функционировать независимо друг от друга. Так, в одном эксперименте голый мужчина ненадолго появлялся в поле зрения правого полушария, заставив пациентку засмеяться, но при этом она не способна была выразить словами, что ее так развеселило. Ее левое полушарие ничего не ведало о голом мужчине и потому не могло сказать, что забавного случилось.

Однако иногда пациенты выдумывают историю, чтобы придать смысл своей подсознательной деятельности. В одном классическом примере, рассказанном Газзанигой, одному из его пациентов с рассеченными полушариями была продемонстрирована заснеженная картина для его левого поля зрения и куриная лапка для правого. Затем его просили выбрать подходящий образ из подборки картинок, лежавших на столе. Он левой рукой выбрал картинку с лопатой, а правой – картинку с куриной лапкой. Когда ему указали на противоречие и спросили, почему он выбрал два разных изображения, Пол ответил: «Ну, эта куриная лапка ходит вместе с курицей, и нужна лопата, чтобы убирать куриный помет!»

Газзанига предположил, что у пациентов с рассеченными полушариями не два различных разума или Я. Скорее, их разум есть продукт психических процессов, которые поделены между двумя полушариями. Язык позволяет описать происходящее. Таким образом, интерпретатор левого полушария способен сформулировать связное объяснение, интегрирующее отдельные элементы информации. Обычно такие процессы предполагают совместную работу полушарий над информационными потоками, поступающими от разных обрабатывающих регионов. Но в мозге с рассеченными полушариями невозможно их сотрудничество. Получив решения правого полушария, которые не совпадают с информацией, поступившей в левое, интерпретатор устраняет это различие, сочиняя правдоподобную историю.

Исследование пациентов с рассеченным мозгом позволили прийти к выводу, что иллюзия Я на деле представляет собой кульминацию множественных процессов. Они обычно работают совместно и синхронно, синтезируя единое Я, и когда возникают несоответствия, система языка работает над тем, чтобы восстановить единство. Одним из наиболее интересных примеров служит, вероятно, процесс из личной истории, которая, по словам Газзаниги, принадлежит ныне покойному Марку Рэйпорту – нейрохирургу из Огайо. Во время одной из операций Рэйпорт стимулировал обонятельную луковицу пациента (область мозга, отвечающую за запахи). Пациент сообщал об ощущении тех или иных запахов, в зависимости от контекста. Когда пациента попросили вспомнить о счастливом времени своей жизни, стимулирование этой области вызвало ощущение запаха роз. Затем Рэйпорт попросил пациента подумать о чем-то неприятном в его жизни. На сей раз стимуляция того же кластера нейронов вызвала ощущение запаха тухлых яиц! Это позволяет предположить, что нейронные сети мозга хранят ассоциации, которые складываются вместе в целостную историю. Во многом конфабулез пациентов (которые либо не осознают истинную природу окружающей обстановки, либо процессы их мозга нарушены) аналогичен нашему неосознанному сочинению интерпретирующих историй. Они позволят придать смысл несоответствиям, случающимся в нашей жизни, которые порождают отклонения от привычного сюжета, построенного на нашем представлении о себе.

 

Знаю, кто Ты

Психолог Дэн МакАдамс предположил, что ради придания смысла своей жизни мы создаем хронику или личный миф для объяснения того, откуда мы пришли, что мы делаем и куда идем. Это нить повествования о своей жизни – пролог, развитие, кульминация и развязка, которую люди с готовностью прокладывают в своей биографии. Например, некоторые склонны видеть себя жертвами обстоятельств, над которыми они не властны, переистолковывая все события так, чтобы они вписывались в эту точку зрения. Другие с абсолютно таким же набором обстоятельств видят себя несокрушимыми героями, победившими все превратности жизни, чтобы достичь того, что у них есть сейчас. По-видимому, эти мифы отчасти подвержены влиянию культуры и близких нам людей. Однако такие объяснения являются мифами, потому что основываются не совсем на реальности. Они следуют по хорошо протоптанным повествовательным тропам главного героя – нашего Я. (У некоторых этот миф создает новую личность, как в случае Тани Хэд.)

Наш эгоцентричный способ конструирования личной истории означает, что мы уделяем внимание только тем событиям, которые, по нашему мнению, имеют к нам отношение. Этот персональный миф постоянно пересматривается и обновляется на протяжении всей нашей жизни (с помощью сознательных и бессознательных процессов). Время от времени он всплывает: либо в нашем осознанном пересказе, когда мы рассказываем кому-то о себе, либо в моменты озарения, когда что-то из нашего прошлого вдруг пронзает наше сознание новым пониманием в связи с настоящим моментом. В любой культуре тоже постоянно происходит воспроизведение старых историй в форме мифов. Например, «Звездные войны» могут происходить в декорациях будущего, а могут с таким же успехом быть греческими мифами, пересказанными Гомером в его «Илиаде». Нам нравятся истории о путешествиях и столкновениях, где есть «плохие» и «хорошие» герои. Однако то же самое относится и к нашим персональным легендам.

Поскольку мы сами пишем личную хронику, этот миф открыт для всевозможных искажений под действием нашего мнения о том, какими мы должны быть. Это было названо «тоталитарным эго», с помощью которого мы подавляем, искажаем и игнорируем негативные аспекты своей жизни, не подходящие для нашей идеализированной истории Я. В частности, мы склонны помнить ту информацию, которая подходит нашему идеализированному Я, и игнорировать то, что ему не угодно. Будучи уверены, что обладаем определенной личностной чертой, мы избирательно интерпретируем события сообразно этому убеждению. Фактически человек может легко интерпретировать утверждения общего характера так, чтобы они казались особенно относящимися к нему. Например, насколько подходит вам нижеследующее описание личности?

У вас большая потребность нравиться и восхищать других людей. Вы склонны к самокритике. У вас огромный нереализованный потенциал, который вы не используете полностью. Хотя у вас есть определенные личные недостатки, вы в принципе способны их компенсировать. Если к вам применяются внешние требования дисциплины и контроль, вы склонны чувствовать беспокойство и неуверенность. Временами у вас возникают серьезные сомнения, правильные ли решения вы принимаете и правильно ли поступаете. Вы предпочитаете возможность выбора и разнообразие и испытываете недовольство, когда вас ставят в рамки запретов и ограничений. Вы гордитесь своим независимым мышлением и не принимаете доводы других без удовлетворительного доказательства. Вы находите неразумным слишком искренне раскрываться перед другими. Временами вы бываете экстравертивны, дружелюбны и общительны, а порой стремитесь к уединению, бываете замкнуты и недоверчивы. Некоторые ваши мечты заманчивы, но нереалистичны…

На удивление точно, не так ли? В 1948 году психолог Бертрам Форер предложил своим студентам тест, определяющий тип личности, а затем предложил им индивидуальные заключения на основе результатов теста. На деле каждый студент получил вышеприведенное описание в качестве своего «уникального» заключения. Практически каждый думал, что анализ был точным описанием, но на деле Форер собрал текст из различных гороскопов, чтобы доказать, что их утверждения настолько общие, что их можно применить к большинству людей. Этот эффект иногда именуют эффектом Барнума – по имени шоумена, прославившегося своим ироническим «у нас найдется что-нибудь для каждого». Аналогично наши личные истории содержат, вероятно, немало таких обобщений. Кроме того, эффект Барнума лучше работает, когда перечень содержит много положительных качеств, которые поддерживают нашу самоиллюзию. Большинство из нас уверены, что мы остроумнее, умнее, симпатичнее и добрее среднестатистической личности. Однако кто-то ведь должен быть менее остроумным, не очень смекалистым и приятным и более агрессивным, чтобы сбалансировать эти самые статистические данные.

Наш эгоцентричный способ конструирования личной истории означает, что мы уделяем внимание только тем событиям, которые, по нашему мнению, имеют к нам отношение.

Эффект Барнума демонстрирует нам, что все мы вынашиваем иллюзию уникального Я, но на поверку это Я оказывается примечательно знакомым и подходящим для самых разных людей. Наша личность намного ближе к среднестатистическим показателям, чем мы думаем. Кроме того, если вы посмотрите на утверждения в заключении Форера: большинство из них касаются того, как, по нашему мнению, нас воспринимают другие, а также социальных тревог и представления о том, что мы сложнее, чем думают многие. И вновь это еще одно проклятое свидетельство того, что мы чересчур озабочены тем, что думают о нас люди, и гораздо более зависимы, чем полагаем!

 

Плавание в ОКЭАНе

Хотя эффект Барнума демонстрирует, что мы во многом похожи, мы вовсе не являемся клонами друг друга, подобно тле и прочим простым организмам. Когда мы описываем человека, мы используем всевозможные характеристики, чтобы сделать акцент на тех качествах, которые, по нашему мнению, свойственны именно ему. Даже младенцы не идентичны. Мы рождаемся с разным темпераментом и формируем неодинаковые типы привязанности, на которые, как выяснилось, сильно влияет полученный нами опыт взаимодействия с окружающей средой.

Мы склонны верить в концепцию личности как устойчивого набора типичных схем поведения, мышления и чувств, определяющих нашу индивидуальность. Диагностика личности – крупная отрасль в психологии, опирающейся на десятилетия исследований. Практика этих исследований в первую очередь связана с тем, что определенный тип личности больше подходят для той или иной профессии.

Наука о личности может быть прослежена в глубь веков вплоть до древнегреческого ученого Теофраста (около 371–287 гг. до н. э.), описавшего своих современников-афинян с использованием определенных характеристик. Не так давно некоторые психологи стали утверждать, что личность можно описать в общих чертах с помощью пяти базовых качеств, или «Большой пятерки». Они включают: Открытость (готовность пробовать новое и экспериментировать), Корпоративность (готовность к сотрудничеству, благожелательность к людям), Экстраверсия (общительность), Аккуратность (склонность к самодисциплине и самоорганизации) и Невротизм (степень неуверенности в себе и беспокойства) – кратко: ОКЭАН. Метод «Большой пятерки» – один из наиболее распространенных для оценки личности и прогнозирования степени ее удовлетворенности жизнью, качества социальных отношений и даже ожидаемой продолжительности жизни человека и его профессионального успеха.

При таких высоких оценках метода «Большой пятерки» может возникнуть соблазн прийти к заключению, что личностные психологи отринули иллюзию Я – что и правда существует базовая личность, определяющая каждого из нас. Действительно, сторонников «Большой пятерки» критикуют за то, что показатели ОКЭАН меняются при смене тех или иных ситуаций и ролей, которые человек принимает на себя в жизни. Иначе говоря, этот метод нестабилен, а значит, ненадежен. Например, в одном эксперименте студентов попросили представить себя в пяти разных ролях, которые характерны для людей их возраста: в качестве студента колледжа, в качестве временного сотрудника (работающего, чтобы иметь возможность учиться в колледже), в качестве приятеля своих однокурсников, в качестве ребенка своих родителей и в качестве романтического партнера. Затем их оценили по методу ОКЭАН, и показатели выявили и меняющиеся, и устойчивые качества их личности. Испытуемые меняли свою самооценку по параметрам ОКЭАН в разных воображаемых ролях, но в целом они придерживались стабильного мнения о том, какие личностные факторы наиболее значимы для каждой роли. По параметрам «Большой пятерки» респонденты устойчиво показывали следующие оценки: они наиболее открыты для нового опыта в роли романтического партнера; наиболее аккуратны (осознаны) в роли работника, наиболее экстравертны (общительны) в роли приятеля, в роли студента наименее корпоративны и наиболее невротичны.

Эти данные указывают, что личностные факторы «Большой пятерки» могут быть стабильными показателями для индивидуума в одной роли, но порой полностью меняются в другой, сообразно зеркальному Я. Иначе говоря, человек не обязательно одинаково проявляется в различных аспектах своей жизни. Именно поэтому бывает, что на работе человек учитывает все до мельчайших деталей, но он безнадежно рассеян и дезорганизован в житейских ситуациях. Такое влияние контекста на личность выявляют вновь и вновь. В одном классическом исследовании студентов, изучающих теологию в Принстонском университете, попросили написать и прочесть проповедь на тему «Добрый самаритянин» в здании, стоящем напротив студенческого общежития. Если им говорили, что они опаздывают на проповедь, только 1 из 10 останавливался, чтобы помочь больному человеку на входе, и 6 из 10 – когда они не спешили. О чем думали эти проповедники добра? Очевидно, не о послании, содержащемся в проповеди.

Как люди мирятся с такой собственной непоследовательностью?

Ответ состоит в том, что мы легко используем наш когнитивный диссонанс для пересмотра события и оправдания собственных действий. Алисия Эстэве Хэд не была жертвой 11 сентября, но то, что делала Таня, реально помогало выжившим. Алисия не смогла бы совершить этого, не став Таней.

Студенты теологии видели бедного человека, но были устремлены на проповедь. Они могли сказать себе, что проповедь важнее, потому что повлияет на большее число людей. Очень легко пересмотреть событие, чтобы защитить личную хронику от нестыковок, когда нам указывают на непоследовательность.

Почему мы создаем подобные искажения? Не лучше ли быть честным? Ведь мы сами себя дурачим. Начнем с того, что позитивные иллюзии (что мы хорошие) могут быть на самом деле полезны для нашего психического благополучия. Они обеспечивают защиту нашей самооценки, принижая наши неудачи («каждый мухлюет в налоговой декларации»), чтобы подчеркнуть наши положительные качества как особенные («в отличие от большинства, у меня по-настоящему креативный ум»). Вооруженные такими благими иллюзиями, мы ощущаем больше контроля над ситуацией, где на деле от нас мало что зависит. Помните, как иллюзия контроля прививает нас от стресса неуверенности? Позитивные иллюзии помогают видеть благой результат как прямое следствие своих действий, а негативный результат считать виной кого-то другого. Это делает нас оптимистичнее (несмотря на те испытания и невзгоды, с которыми сталкивает нас жизнь) и более жизнеспособными, т. е. готовыми вынести все это.

Возможно, эта жизнеспособность дала нам эволюционное преимущество в естественном отборе. Когда-то в далеком туманном прошлом в долинах Серенгети такой способ самооправдания мог выгодно отличать охотника, готового постараться еще немного, от другого охотника, который слишком рано сдавался в преследовании добычи и не приносил ничего в жилище своей женщине и потомству. Это, конечно, домыслы. Однако уверенность в успехе означает, что иногда человек будет его добиваться, а ожидание неудачи неизбежно приводит к ней.

 

«Слушаем с мамой»

[522]

Когда мы описываем себя другим людям, мы обращаемся к прошлому опыту, рассказывая, кто мы такие и как мы достигли этой точки своей жизни. Этот опыт кажется настолько объективным, что мы никогда по-настоящему не сомневаемся в своих рассказах. Однако культура играет значимую роль в том, как мы интерпретируем мир вокруг нас. И индивидуализм, столь характерный для западного мышления, и коллективизм Востока тоже влияют на наши автобиографические воспоминания.

Ки Уань, возрастной психолог из Корнельского университета, продемонстрировал, что детские воспоминания в восточной и западной культурах разные. Для западных людей характерен фокус на индивидуальных аспектах в рассказах об опыте прошлого. Зацикленный на себе западный взгляд («Я помню день, когда я лучше всех в классе написал контрольную») заставляет нас выделять определенные моменты личной истории. Даже западные дети вспоминают больше конкретных деталей в сравнении с их восточными сверстниками. Интересно, что восточные дети, которые тоже сосредоточены на подробностях в личных воспоминаниях, имеют и высокие показатели индивидуализма.

Мы легко используем наш когнитивный диссонанс для пересмотра события и оправдания собственных действий.

Характер детских воспоминаний отчасти формируется родителями в их совместных с детьми беседах. Как мы уже знаем, если родители обсуждают пережитые события со своими маленькими детьми, то барьер амнезии (который, по существующим данным, обычно приходится на возраст от 2 до 3 лет) может быть отодвинут в значительно более ранний возраст. Это указывает на то, что основы интерпретации, обеспеченные взрослыми, помогают ребенку придать смысл собственным переживаниям и закреплять определенные воспоминания. Однако исследования также показали, что родители с Востока и Запада отличаются в том, что и как они вспоминают, и демонстрируют типичные индивидуалистские или коллективистские тенденции, когда обсуждают с детьми прошедшие события.

Интересно, что прайминг способен настроить представителей Востока и Запада мыслить по-другому: они начинают вспоминать персональные или ориентированные на группу вещи соответственно. Таким образом, воспоминания разного типа доступны индивидууму, просто он обычно обращается к каким-то одним. Среда, в которой мы оказываемся, определяет даже то, как мы воспроизводим содержимое памяти, чтобы описать себя. Как сказал сэр Фредерик Бартлетт: «Социальная организация дает устойчивую структуру, в которую должны вписаться все детали, которые мы припоминаем, и она оказывает мощное влияние и на форму, и на содержание того, что мы вспоминаем».

Получается, что даже вызываемые нами воспоминания, призванные подкрепить историю своего Я, определяются группами, к которым мы принадлежим.

 

Бегство из реальности

Некоторых не устраивает их личная история, поэтому они пытаются создать новое Я или, по крайней мере, избавиться от того, которое у них есть. Возьмем случай Джина Саундерса, который переживал проблемы в своей семейной жизни и у него состоялся серьезный спор с 18-летним сыном, назвавшим его неудачником. Джин просто собрал свои вещи и оказался за 200 миль в другом городке, где он стал Бартом – поваром в забегаловке, забывшим свое прошлое. Потери памяти такого типа известны как состояние «диссоциативной фуги», от латинского «fuga» – бегство.

Состояния фуги обычно случаются в раннем взрослом возрасте и редко бывают в возрасте после 50. Они, как правило, развиваются быстро, но и оканчиваются внезапно. Полагают, что это реакция на стресс, при котором индивидуум отказывается признавать себя.

Так, в 2006 году некий Джефри Алан Инграм, находящийся в состоянии фуги, даже обратился к телевизионной пресс-конференции в поисках своей идентификации. Все, что он помнил о себе – его зовут «Ал». Он обратился к зрительской аудитории: «Если кто-то узнает меня, знает кто я, пожалуйста, сообщите кому-нибудь об этом». Выяснилось, что он отправился навестить своего друга, умирающего от рака, но по приезде в Денвер впал в состояние фуги. В конце концов брат его невесты, который смотрел новости, узнал Джефри, жившего за тысячу миль от Денвера в Олимпии, штат Вашингтон. Его мать рассказала, что это не первый раз, когда Джеффри впадает в состояние фуги, поскольку подобное исчезновение произошло в 1995 году на пути в продовольственный магазин. Он вернулся через 9 месяцев, не имея понятия, кто он.

Состояние фуги – всего лишь одно из множества диссоциативных расстройств идентичности (ДРИ), или синдрома множественной личности, в которой уживаются разные Я – альтер-эго. Художественное описание ДРИ – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Роберта Льюиса Стивенсона. Вообще, идея о том, что человек может расщепиться на несколько личностей – повторяющийся сюжет в культуре. Примечательным недавним примером служит альтер-эго Эда Нортона, Тайлер Дерден, сыгранный Бредом Питтом в «Бойцовском клубе» («Fight Club», 1999). Как и в истории Джекила и Хайда, мы наблюдаем анархический персонаж (Тайлер Дерден), который постепенно втягивает честного персонажа Нортона в криминал только для того, чтобы в конце фильма последний обнаружил, что Дерден на деле представляет собой его собственное альтер-эго.

Действительно, у каждого из нас есть хорошие и плохие стороны, однако немногие из нас стали бы воспринимать свои неодинаковые проявления как разные индивидуальности. И тем не менее именно так воспринимают себя страдающие ДРИ. Причем с такой уверенностью, что в уголовных делах подобное заявление служит аргументом для защиты. Первый подобный судебный прецедент произошел в 1978 году. Тогда 23-летний Билли Миллиган был арестован по анонимному сообщению об изнасиловании четырех женщин в студенческом общежитии в штате Огайо, случившемся приблизительно за год до этого. Поначалу Билли казался типичным беднягой: трудное детство, жестокое обращение отчима, постоянные неприятности. Все изменилось после психологического обследования, указывавшего на то, что в нем уживаются как минимум 10 личностей, две из которых – женщины. Фактически одна из этих женщин – Аделина, 19-летняя лесбиянка – взяла на себя ответственность за изнасилование. Другой личностью Миллигана был испуганный и подвергавшийся жестокому обращению ребенок – Дэвид, 9 лет, – который заявил, что это он позвонил и сдал Билли. По утверждению журнала «Time», следователи обнаружили телефон полиции в блокноте, лежавшем рядом с телефоном Миллигана. Миллигана приговорили к десяти годам принудительного лечения в закрытой психиатрической больнице, и он был выпущен на свободу в 1988 году.

Другим знаменитым случаем, где ДРИ было использовано в качестве аргумента защиты, было дело Душителя с холмов, Кена Бьянки, который заявил, что его альтер-эго – Стивен Уолкер – несет ответственность за убийства. Однако его защита развалилась, когда сомневающийся психиатр упомянул, что в большинстве случаев ДРИ проявляются, по крайней мере, два альтер-эго. В последующей сессии гипноза было выявлено еще одно альтер-эго Бьянки – Билли. Но когда полиция провела дальнейшее расследование, они обнаружили, что Стивен Уолкер был реальным студентом психологии, чьей идентификацией Бьянки пытался воспользоваться в целях мошенничества. На сегодняшний день Бьянки отбывает пожизненное заключение.

У каждого из нас есть хорошие и плохие стороны, однако немногие из нас стали бы воспринимать свои неодинаковые проявления как разные индивидуальности.

Хотя ДРИ описано в большинстве психиатрических пособий, расстройства этого типа по-прежнему признают очень противоречивыми. Первые случаи, о которых сообщалось в XIX веке, знаменуют начало эры психоанализа. После этого о ДРИ не так много было слышно до 1957 года, когда вышел популярный фильм «Три лица Евы» («Three faces of Eve»), о женщине, страдающей ДРИ. В 1976 году появился похожий фильм «Сибил» («Sybil»).

До семидесятых было зафиксировано довольно мало случаев ДРИ, но внезапно количество больных стало расти с взрывной скоростью, что заставляло многих усомниться в том, что это реальное медицинское расстройство, а не новомодный заскок. Кроме того, ДРИ было характерно прежде всего для населения Северной Америки, на фоне совсем небольшого числа случаев, зарегистрированных в других странах. Причем случаи ДРИ в Северной Америке, как правило, были диагностированы одними и теми же специалистами, что бросало тень сомнения на источник сведений о недугах.

Подобно действиям студентов в роли тюремных охранников, ДРИ было отвергнуто как объективное явление. Его тоже рассматривали как доведенные до крайности эпизоды ролевой игры, где убежденности в диссоциативных состояниях способствовали общественный интерес и поддержка нескольких влиятельных специалистов в данной области. Дескать, страдающие ДРИ преувеличивают или намеренно симулируют свои симптомы.

Однако вскоре появились подтверждения реальности расстройства. Было обнаружено, что альтернативным личностям больного соответствуют разные состояния его мозга.. У одного пациента, как оказалось, отключается область памяти при переходе из одной личности в другую, и будто извлекается другой набор воспоминаний.

Свидетельства, полученные от исследований по визуализации мозга, не столь убедительны, если вспомнить о том, что мы можем изменить активность мозга, просто сменив тему собственных мыслей. Если я думаю о моменте, когда я был злым или расстроенным, активность моего мозга меняется.

Правда, недавно наука о мозге поддержала заявление о по-настоящему раздельных Я. Этот драматический случай произошел в Германии. После 15 лет жизни с диагнозом «слепота» к страдающей ДРИ пациентке стало постепенно возвращаться зрение, благодаря психотерапии. И сначала только несколько ее личностей обрели зрение, а остальные оставались слепыми. Пациентка лгала? Нет! Это подтверждает ЭЭГ активности ее зрительной коры. Когда одна из личностей пациентки видела, электрическая активность этого региона была нормальной, но активность отсутствовала, когда пациентка пребывала в ипостаси слепой личности.

Это открытие не укладывается в голове – в буквальном смысле. Одно дело – поверить в собственную слепоту, но переключать в собственном мозге базовые функциональные области обработки информации от органов чувств – это невероятно.

Значит, каким-то образом, более высокие уровни мозговой деятельности, связанные со сложными представлениями (в частности, с такими как Я и личность), могут управлять нижестоящими структурами базовой обработки поступающей в мозг информации.

 

Падение сильных мира сего

Если у нас не поврежден мозг и мы не страдаем ДРИ, до какой степени мы можем ощущать себя различными субъектами? В современных культурах западного образца некоторые люди, как выясняется, ведут сложную многогранную жизнь, жонглируя частными и публичными личностями, в то время как другие ведут более простое существование, например, на основе натурального хозяйства в деревнях. Наши Я, которые мы представляем миру, должны быть отражением разных кругов, к которым мы принадлежим. Иногда эти миры могут сталкиваться между собой, что происходит, когда мы открываем новые стороны индивидуумов, которых, как нам казалось, мы так хорошо знаем – неверность супругов, педофилия священников, садизм медицинских сестер или коррумпированность политиков. Эти внутриличностные противоречия мы нередко видим в других. Кажется, что публичные личности постоянно попадают в опалу из-за того, что занимаются вещами, которые выглядят неподобающими им. Может ли представление об иллюзорности Я пролить свет на подобные трансформации?

Первый вопрос, которым нам следует задаться: почему люди подвергают ненужному риску свой публичный имидж? Например, почему высокопоставленные члены общества, призванные быть образцом морали, нередко бывают пойманы «без штанов»? Почему сэр Аллан Грин, бывший начальник Прокуратуры Соединенного Королевства, курсировал вокруг лондонского вокзала Кингс-Кросс (всем известного пристанища проституток), где у него были все шансы быть арестованным. Точно так же многие не могут понять, зачем голливудский сердцеед Хью Грант заплатил Дивайн Браун за секс в машине на бульваре Сансет – знаменитом месте ночной жизни, где регулярно действует полиция нравов. Он должен был знать, насколько рискованны его действия. Но, возможно, в этом-то все и дело. Должно быть, есть нечто возбуждающее и влекущее в том, чтобы идти на риск (а риск бывает только тогда, когда вы можете что-то потерять). Многие, будучи призванными к ответу, не могут объяснить собственных действий и говорят, что они были «не в себе».

Еще одна удивительная грань такого типа поведения – сексуальные ролевые игры, где люди изображают личность, очень сильно отличающуюся от характерной для их повседневной жизни. Мы часто слышим о промышленных магнатах или политиках, предающихся сексуальным фантазиям повиновения, когда они платят за то, чтобы над ними доминировали и их унижали. В 2010 году три адвоката с Лонг-Айленда сколотили команду с нью-йоркской доминатриссой, чтобы провернуть кредитную аферу на 50 миллионов долларов. Их жертвами стали многие богатые и заинтересованные клиенты, посещавшие частный лабиринт доминатриссы в Манхэттене. Платить за связывание, наказание, садизм и мазохизм оказалось весьма популярно в коридорах власти. Почему?

Заставить людей говорить о своем сексуальном поведении трудно по совершенно понятным причинам. Кэтрин Моррис, психолог из США, опросила 460 гетеросексуальных мужчин, которые регулярно занимались сексом с садомазохистскими элементами. Большинство интервьюируемых были специалистами высокого класса, включая изрядное число представителей руководства корпораций и даже нескольких глав корпораций. Среди интервьюируемых были также психиатры, адвокаты, инженеры, ученые и другие профессионалы, ежедневно проводящие много времени в интеллектуальных занятиях, требующих высокого напряжения.

Моррис вычислила закономерность в том, что эмоции, проявляющиеся во время частных сеансов садомазохизма, были такими, каких эти люди не могли пережить в своей повседневной публичной жизни. Как будто в их жизнях отсутствовало нечто, что было необходимо для ее полноты. Эти мужчины ощущали потребность вернуть недостающие переживания в свою частную жизнь в форме части сексуального ритуала. Моррис описывает, как много корпоративных руководителей высокого уровня чувствуют себя лишенными чего-то и ищут баланса между своей публичной и частной жизнью.

В такого рода ролевых играх они ищут не только сексуального удовлетворения. Садомазохизм позволяет человеку утратить свою идентичность и принять на себя иную роль, дает возможность побыть кем-то другим.

Действительно, нам всем будто позволено стать другой личностью в спальне. Существует даже клише стеснительного и нерешительного невидимки, который превращается в сексуального демона за закрытой дверью. Конечно, от всех нас ожидается, что мы будем контролировать свои сексуальные влечения на публике – этому нас учат с самого раннего возраста. Тех, кто неспособен этого делать, воспринимают как извращенцев или психически больных. В некоторых обществах существует очень строгий кодекс поведения, часто опирающийся на религию, но те или иные правила поведения на публике есть во всех обществах. И члены общества должны соблюдать их. Однако это требует от нас подавления мыслей и желаний, которые не уходят прочь – они должны быть со временем выпущены. Так, больные синдромом Туретта неспособны подавить публичное сквернословие: чем больше они стараются остановить себя, тем сильнее становится побуждение.

Здесь мы снова возвращаемся к эффекту истощения эго. Представляется иллюзией идея о том, что мы обладаем самоконтролем, позволяющим решать, поддаемся ли мы своим позывам или нет. Ведь воздержание может вести к скрытой фрустрации, толкающей к тому, чтобы сделать те самые вещи, которых мы стараемся избежать. Вот почему власть имущие иногда переживают такое впечатляющее падение.

Новые технологии предоставляют нам выход. Есть место, где мы вольны разыграть все свои фантазии и побуждения без посторонних глаз – это Интернет. В следующей главе мы обсудим, как Всемирная паутина меняет характер наших взаимодействий и пересказа историй. И теперь она начинает играть значительную роль в иллюзии Я, которую мы создаем. Ведь если наше Я есть отражение тех, кто нас окружает, то на этой иллюзии Я неизбежно скажутся нормы новой медиасреды: она меняет, вскрывает и определяет тех, с кем мы вступаем в контакт.