Как же мы смогли протянуть пятнадцать лет?
За счёт упорства. Главным образом, Роба. Он был свиреп, как питбуль, даже когда все вокруг лупили его палками, он не сдавался.
Иногда я думаю: каково было его семье? Он был настолько предан своему делу, что близкие наверняка страдали. Хасиенда не могла не стать частью их семьи.
В то время мы не осознавали этого — настолько были заняты собой, что забывали про других людей. Теперь я думаю о них и обо всём, через что они прошли. Простите меня.
Когда я оглядываюсь назад на все эти годы, ощущение такое, словно наблюдаешь дорожную аварию, в которой погибли люди, и дивишься, что сам в ней не пострадал. Лучшее время в Хасиенде для меня наступало в конце мероприятий, когда мы закрывались и всех выгоняли. Адреналин бурлил, поскольку мы были на грани, и это было опасно, нам нравилось оттягиваться всей группой, так как мы (наш персонал и некоторые главные охранники) были записными любителями веществ. Мы сидели и выпивали, наслаждаясь тем чувством, что пережили ещё одну ночь. Фух.
После того, как здание ушло с молотка, мы стали распродавать сувениры. Заведение заполонили фанаты и коллекционеры, были разные люди. Один парень купил дверь от туалетной кабинки, где у него был секс, о чём он хотел иметь вещественное напоминание. Продавался также кусок бетона за дверью, на котором мы с Энг вырезали наши имена. Аукционеры поместили его в рамку, довольно мило получилось. Я предложил цену, и она стала повышаться. После этого Энг собственной персоной выбежала на подиум, схватила микрофон и закричала: «Перестань делать ставки, Хуки! Это я!» Именно она хотела купить лот. И мы оба подняли цену. Типично для нас.
Бобби Лэнгли, бывший диджей Хасиенды, купил диджейскую кабинку. Он услышал сплетню, будто Cream собираются её купить, и заранее сказал мне, что его начальство в Bench установило ему лимит в 8000 фунтов, чтобы лот остался в Манчестере («не дай ливерпульцам получить его!»). Я проводил аукцион для этого лота.
Помню, как Бобби предложил вначале сто фунтов. После этого таинственный участник объявил двести.
Других заинтересованных нашлось. Ставки повышались до тех пор, пока конкурент не сдался на 7900 фунтах. Бобби купил кабинку за восемь тысяч.
Когда спустя годы я поведал ему, что на самом деле никакого соперника не было, он пришёл в ярость. Выяснилось, что начальник шутил, а самого его чуть не уволили.
Хороша была бы причина. Тони поинтересовался вслух: «Что он собирается с этим делать? Открыть бургер-бар?» (На самом деле Бобби принёс кабинку на Tribal Gathering в Southport в 2002 году, где её представили как главную достопримечательность. Последний раз её видели разваливающейся в автопарке где-то в Нортен Куортер.)
Я купил две балки, которые держали потолок, и множество других вещей, которые мне негде было хранить. Они пропали. Удивительно, сколько аппаратуры из Хасиенды мне предлагают сейчас — это всё сворованные из клуба вещи. Замечательно — я должен заплатить за них дважды.
Даже перед закрытием люди говорили, как важен для них клуб и какую важную роль он сыграл в их жизни. Я обычно просто отвечал: «О, хорошо. Прошу меня извинить», после чего убегал, смущённый, но улыбающийся.
Время прекрасно лечит. Вы принимаете положение вещей. Сейчас мне проще говорить о клубе. Эрик Бейкер, танцор 808 State, как-то сказал мне в Гластонбери: «Самое время забить на это, Хуки». Он был прав.
Роб умер от сердечного приступа 15 мая 1999 года (он неделю не дожил до предполагаемого семнадцатого дня рождения Хасиенды).
Именно Роба Греттона, идейного вдохновителя, следует винить и благодарить за всё, что было в Хасиенде хорошего и плохого. Клуб воистину был его детищем.
Тони Уилсон тоже может считаться основателем клуба, но на самом деле он был помощником Роба. New Order никогда бы не решились самостоятельно открыть клуб. Только энтузиазм Роба и любовь Манчестера помогли всё осуществить. Он хотел, чтобы все веселились с ним. Он любил компании и был чрезмерно щедр. Однажды на рождественской вечеринке Factory Records он обнаружил, что проще отдать что-либо, чем продать. Он шёл без оглядки.
Роб постоянно думал о делах, о клубе или о группе. Его блокнот был заполнен планами и схемами, целые страницы были исписаны на тему, что нужно сделать и чего делать не нужно, какие проблемы необходимо решить. Он всё это фиксировал. У него всегда был позитивный настрой, он был готов действовать, а для меня это признак хорошего бизнесмена. Он ненавидел формальности в работе, терпеть не мог связываться со звукозаписывающими компаниями. Всё это он считал дерьмом. Он никогда бы не сказал: «Привет, я Роб Греттон, менеджер New Order». Если у кого-то было к нему дело и его удавалось найти, он отвечал: «Ну ё-моё, оставьте меня в покое!»
Если у вас великая группа, вы способны на всё. Робу сильно повезло: у него их было две.
Сегодня на территории клуба квартиры. Мне это нравится. Если бы там был новый клуб, это было бы то же самое, что видеть свою бывшую с другим. Это обитель. Все ругались, что я позволил использовать название Хасиенды, но я считаю, что клуб дал городу отличный ориентир. Через десять лет люди могут спросить, откуда название Haçienda Apartments. Они узнают нашу историю и будут весьма озадачены.
Строительная компания Crosby Homes заплатила целое состояние за здание и снесла его. Мы с Тони запустили бульдозер. Затем, разрази меня гром, три недели спустя кинокомпания решила воссоздать клуб для съёмок «Круглосуточных тусовщиков». Это стоило 280000 фунтов.
Мы увидели воссозданный клуб. Возможно, в фильме представлена искажённая картина успеха и разорения клуба, но это позволило нам должным образом с ним попрощаться, устроить несостоявшуюся вечеринку по случаю закрытия, как сказал Барни.
Это было уму непостижимо. Вернуться в Хасиенду, детально скопированную (разве только кое-где изюминки не хватало), было одновременно мечтой и кошмаром. Это было самое странное, что я пережил.
Все были там, включая Пола Мейсона. В тот вечер, пока шли съёмки, я поднялся к Барни и сказал: «Чёрт подери, как же не хватает Роба Греттона».
Он повернулся и сказал: «Смотри...»
И я увидел актёра Пэдди Консидайна, одетого как Роб.
Мне хотелось напиться, хотелось плакать. Это было так странно, тяжело, так выносило мозг, что терпеть не было сил.
Но у всего этого был один ужасный и весёлый эпилог.
Декорации обошлись Manto Group в 100000 фунтов, их планировали поместить на складе и использовать для открытия клуба, чтобы заработать на ностальгии. Если бы мерзавцам это удалось, меня бы это сильно задело. Они не имели права эксплуатировать память о Хасиенде. И не стали.
Когда мы, заново побывав в Хасиенде, крепко заснули утром, монтировщик сцены спросил по рации руководителя производства: «Оставляем декорации? Да или нет?»
Начальник производства ответил: «Нет, их уже продали», но монтировщик расслышал только слово «нет».
Он разобрал все декорации.
Меня переполняло счастье.
Хасиенда осталась частью жизни всех, кто в ней проводил время или работал. Некоторые бывшие сотрудники до сих пор не в накладе от того, что были связаны с клубом. Лерой может поехать в Нью-Йорк или Амстердам, и там его встретят как короля, потому что он был менеджером Хасиенды.
Тони Уилсон всё время говорил, что для Factory искусство важнее денег. Интересно, если бы он заявил это в самом начале, работали бы мы с ним до сих пор? Этого я никогда не узнаю, но не могу сказать, что особенно жалею об этом моменте в череде безумного хаоса.
У Тони нашли рак почки. Когда Национальная служба здравоохранения отказалась финансировать его лечение, друзья собрали средства и спасли его.
Мы оставались большими друзьями до конца. Наши судьбы были так сильно связаны, что я считал его близким человеком. Он умер в 2007 году. Это было так неожиданно. В феврале он объявлял наш выход на сцену и был в полном порядке, а к августу его не стало.
Мне очень его не хватает.
Энг перебралась в Солфорд. Работает менеджером в магазине «Вивьен Вествуд». Она большая их поклонница, так что её мечта сбылась.
Сюзанна тоже переехала в Солфорд. Она подруга Твин-и, так что я часто её вижу. Она была замужем за Тимом, который снимал в клубе группы на видео. У неё двойняшки. Эти детишки — самые безбашенные дьяволята, каких я только видел. Интересно, в кого они такие. Она работает в сфере выездного ресторанного обслуживания и садового дизайна, сейчас трудится в Salford Reds.
Твинни и его брат Пол остаются моими лучшими друзьями. Все Беллингхемы сыграли важную роль в моей жизни.
Пол Кэрролл исчез.
Дэмиен и Дэсси Нунаны мертвы, боюсь, что и некоторые другие из охранников тоже. Каких-то ребят, которые у нас работали, я всё ещё вижу. Я ходил на открытие клуба Cheshire, куда был приглашён одним из них. Очень мило.
Слим, заметный персонаж в Манчестере, работает в Academy и Apollo. На нём держится наш город, как на Сержанте.
Кормак стал парикмахером после того, как вышел из тюрьмы. В 2007-м, впервые за долгие годы, я случайно встретился с Гордоном «Шефом». Он всё там же, работает в Trafford Centre.
Дэбби и Баузер по-прежнему готовят еду. Они являются владельцами Little Red Courgette, снабжали едой съёмочную группу «Круглосуточных тусовщиков». Томмо так же связан с едой. Он готовил для Эми Уайнхаус, пока та не попала в реабилитационный центр.
Жасмин, которая работала на входе, обрела Бога и стала в некотором роде религиозной фанатичкой.
Джек переехал в Шеффилд. Он занимается реконструкцией военных действий Кромвеля. Играет сторонника парламента.
Антон Розак уехал из Манчестера, общается только с Энг. Владеет магазином детской одежды в Лидсе.
Оглядываясь назад, я понимаю, что неуязвимость, которую мы ощущали, была тупостью. Некоторые люди, включая меня, стали алкоголиками и наркоманами. Когда я оказался в реабилитационном центре, ко мне подошёл парень и спросил: «Привет, помнишь меня?»
«Нет, а ты кто?»
«А ты не помнишь? Я тебе в Хасиенде экстази подгонял».
Оказалось, что он мой психотерапевт. И я знаю много таких примеров. Другой парень, с которым я общался в реабилитационном центре, был близким другом Баузера. Раньше он владел отелем в Уитингтоне, где люди собирались на несколько дней нюхнуть кокаина у бассейна в подвале. Не нужно объяснять, скольких из нас поломало, но, по-моему, никто не употреблял так же, как мы.
Теперь, по трезвости, я полагаю, что многие сотрудники пережили эпоху эйсид-хауса благодаря тому, что не употребляли. Под кайфом кажется, что все остальные тоже об-долбанны. Теперь всё видится иначе. Мы полагали, что нам необходимы наркотики для сцены, думали, что без них не протянем. Это верный залог стать зависимым: вы путаете причину проблем с избавлением от них.
Это всё стереотипы о рок-н-ролле. Наркотики в жизни Happy Mondays, New Order и других групп сформировали ложное представление. На самом деле большинство посетителей клуба не были под кайфом. Они любили тусоваться в клубе, напиваться, слушать хорошую музыку и веселиться.
Открыл ли бы я клуб снова? Нет. Слишком много ответственности, да и жена меня убьёт.
Другие клубы и бары переняли некоторые черты Хасиенды, её тенденцию поддерживать искусство в ущерб здравому смыслу.
Можно пройти мимо мест, украшенных металлическими дверями, канделябрами и розовым мрамором, который замечаешь, только если кто-то впечатает тебя в него лицом. Такие дизайнеры интерьеров, как Бернард Кэрролл, работавший в манчестерских ресторанах Reform и Panacea, зарабатывают деньги тем, что создают схожий визуальный эффект. В конечном счёте, можно самим использовать такие находки. Помню, как Росс Маккензи, открывший с Лероем Ричардсоном в 2002 году One Central Street, говорил мне о доске, которую он установил. Я сказал ему: «Никто её и не заметит. Чувак, покрась её в чёрный».
Посетителям пофиг. Они приходят лишь для того, чтобы убраться в хлам. Кто-нибудь обращал внимание на проекции на стенах в Хасиенде? Или на копьё, выступающее из Dry и указывающее на Спир-стрит? Эти детали были настолько ненавязчивы, что большинство людей их не замечали. Барни всякий раз ругает Бена Келли за то, что тот перебарщивает. Вполне заслуженно.
Манчестер не самый лучший город, чтобы открывать в нём клуб. Когда я просматриваю членские карточки, то вспоминаю, сколько задумок провалилось. То, что Хасиенда просуществовала с 1982 по 1997 год, — реальное достижение. Насколько мне известно, на таком уровне никто столько не продержался.
Чтобы оценить роль клуба в моей жизни, потребовались годы. Каждый раз, когда я напивался или упарывался, я жаловался, как же меня всё достало. Это продолжалось долго, думаю, что я стал местным занудой.
Что касается моих сольных проектов Revenge и Monaco, в которых участвовал Поттси, то в некотором роде они оказались успешными. Мы выпустили три альбома, которыми я очень горжусь.
После закрытия Хасиенды New Order собрались снова и записали ещё два альбома («Get Ready» в 2001 году и «Waiting for the Siren’s Call» в 2005-м), но длилась эта радость недолго.
Я не виню своих коллег за распад группы. Я достаточно пожил, чтобы понять, что причина во мне. И я достаточно нахлебался всего этого дерьма.
При том что играть живую музыку — моя первая любовь, мне также нравится играть диджей-сеты. Путешествия и исполнение музыки — то, что до сих пор приносит мне удовольствие.
Летом 2007 года манчестерский музей Urbis Centre организовал выставку в честь двадцать пятого юбилея Хасиенды, которая одновременно и порадовала меня, и серьёзно озадачила. Когда я увидел экспозицию, для которой люди пожертвовали предметы из своих коллекций, я подумал: «Минуточку, а где вы это взяли?»
Открытие прошло замечательно — я встретил старых знакомых. Там были Бен Келли и Питер Сэвилл. Я сто лет не видел Бена. Я не таил обиду. Ведь, честно говоря, ему предоставили полную свободу, он мог творить что угодно, но я люблю глумиться.
Мой любимый момент связан с диджей-сетом Sasha, когда у него сломался компьютер. Музыка внезапно оборвалась.
После двух часов смутившей всех тишины я подошёл к нему и спросил, в порядке ли он.
«Блин, Хуки, нет, не в порядке. Там все мои данные».
«А на диск не скопировал?»
«Нет. Тебе нужно продолжить».
Моя мечта сбылась. Я играю вместо Sasha. Офигеть. Эта странная ситуация меня ужасно веселила. Я пришёл на помощь лучшему диджею в мире. Оказался в нужное время в нужном месте. Но давайте будем честными: поставить записи —дело нехитрое. Я слышал, что Sasha потом ходил по выставке и плакал от нахлынувших воспоминаний.
У меня было такое чувство, будто семья воссоединилась. Я взял с собой сына и дочерей и с удовольствием прогулялся с ними по выставке. Она мне понравилась. Я сказал им: «Наследства не будет, Роб всё потратил».
Легендарная Хасиенда спровоцировала народное творчество. Двадцать пятый юбилей, в 2007 году, позволил народу продемонстрировать, какое влияние оказал на них клуб. «Адидас» выпустили лимитированную партию кроссовок «Хасиенда», дизайн которых разработал Ёдзи Ямамото (Сэвилл работал с ним с конца восьмидесятых, создавая каталоги и рекламные материалы).
Их продавали за 345 фунтов, но люди с ночи занимали место в очереди, чтобы войти и купить их первыми. Кроссовки были распроданы за двадцать минут.
Хасиенды больше нет физически, но она всегда будет жить во мне, будет темой разговоров, будет присутствовать в мечтах и кошмарах. Интерес среди людей и СМИ заставляет предположить, что меня всегда будут спрашивать о клубе.
Люди и мероприятия тоже всегда будут жить во мне. Поклонники не дадут забыть.
Бернард любит подкалывать меня за меланхолический настрой. Он считает, что мне нравится жить в прошлом, и он прав. Я зацикливаюсь, не могу просто забыть пройденный этап и двигаться дальше. Я смотрел «Круглосуточных тусовщиков» три или четыре раза. Это бред, но бред весёлый. Скучный фильм о Хасиенде сделать просто невозможно.
Сын Тони Уилсона Оливер не понимает, как же мы умудрились всё потерять. Он не верит, что можно было упустить такую возможность.
Упустили ли мы возможность? Нуда, думаю, что упустили. И не одну. Мы изрядно преуспели в этом. И если вы решили упустить свою возможность, запомните некоторые важные вещи: делайте это стильно, публично и, главное, в Манчестере.