На страницах "Хоббита" речь идет о приключениях и сражениях в преддверии войны Кольца, которые ознаменовали конец Третей Эпохи Средиземья. Но на страницах его первого официального русского перевода остались почти невидимые следы другой, близкой к нашему времени войны. Это – следы "холодной войны". Однако рассказ о "холодной войне" так умело вплетен в текст повествования, что, подобно лунным буквам, прочесть его можно только при определенном освещении – сравнивая перевод Рахмановой или с оригиналом, или с одним из других, постсоветских переводов (см. литературу).
Жаргон "холодной войны" противопоставлял "Запад" "Востоку". Боясь, что русский читатель воспримет слова "запад" и "восток" как аллегорию идеологической войны, везде, где слово "Запад" имело хоть какой-то намек на политический подтекст, оно изымалось из текста "Хоббита". Однако, Н. Рахманова, переводчица первого официального русского издания "Хоббита", не уступила цензорам, а скорее умело играла с ними в прятки. Каждый возглас удивления или восторга, который у Толкина передан пустым эвфемизмом для имени Божьего, она перевела не эвфемистически. Так "Good gracious me!" (Hobbit, стр. 19) превратилось в "Боже милостивый!". У Толкина слова "Бог" нет. У Рахмановой оно есть.
В современных словарях английского языка такие восклицания трактуются как "пустые эвфемизмы", не имеющие связи с тем, на что они раньше ссылались. Перевод этих восклицаний с использованием непосредственно слова "Бог" ненавязчиво выдвигается на передний план, в то время как по версии Толкина, Он - часть фона. Эффект таких замен лучше всего прослеживается в контексте.
В третьей главе ("Короткая передышка"), в сцене, где Эльронд ирассматривает мечи, найденные в пещере троллей, он говорит, что клинки были сделаны "Высокими эльфами Запада, моими родичами" (Hobbit, стр. 61). У Рахмановой это звучит так: "Мечи старинные, работы древних эльфов, с которыми я в родстве". (Р. стр. 51) У всех остальных переводчиков, за исключением Грузберга, Уманского и Бобырь, которые переводили по второй редакции "Хоббита", где вся эта фраза выглядит иначе – слово "Запад" осталось на месте. У Каменкович и Степанова (стр. 58) даже есть сноска, объясняющая, кто такие "Высшие эльфы Запада".
"Высшие эльфы – эльфы, принадлежащие к эльфийским племенам, на заре истории Средьземелья отплывшим по зову Валар(ов) в Валинор (место обитания Валар(ов)), но позже по разным причинам возвратившимся в Средьземелье" (КК&С, ВК, т.1, стр. 633).
В восьмой главе ("Мухи и Пауки"), объяснение рассказчика, кто такие Лесные эльфы, опять-таки лишено ассоциации с Западом. В оригинале лесные эльфы: "отличались от Высоких эльфов Запада, и были более опасны и менее мудры. Ибо большинство из них (вместе с их родичами, расселившимися по холмам и горам) происходили от древних племен, никогда не бывавших в Фаэрии (волшебной стране) на (заокеанском) Западе" (Hobbit, стр. 614).
По Рахмановой, Волшебная страна не имеет определенного местонахождения. Ее перевод звучит так: "Они были не так мудры, как высшие эльфы, но тоже умели искусно колдовать и были более коварны. Ведь, большинство из них, в том числе их родственники с гор и холмов, происходили от древних племен, не посещавших славного Волшебного царства" (Р., стр. 141).
У большинства переводчиков местонахождение волшебной страны указано точно. У анонимного переводчика, Фаэрия была "Дивным Западным Краем". По версии Бобырь, Лесные Эльфы никогда не были на "далекой родине эльфов – на Западе" (Б., стр. 193). У В.А.М. Faerie – это "волшебная страна на Заокраинном Западе" (В.А.М., стр. 137). У Грузберга Faerie – "волшебное царство на западе" (Гр., стр. 160). У Королева – "чудесная страна, что лежит на крайнем западе" (Кр., стр. 191). Каменкович расположила ее "в Эльфийской Стороне, что лежит на Западе" (К&С, стр. 168), опять с цитируемой выше сноской о Высших Эльфах. Яхнин, однако, к ним не присоединился. У него Faerie – это "волшебная страна", но без определенного места жительства (Я., стр. 203). В целом, его перевод во всем, что касается "Запада", без труда прошел бы советскую цензуру.
Любому советскому цензору видно, что волшебная, заокеанская страна на западе – это Америка. К тому же, там живут божества, значит это еще и рай. Типичный пример зеркального мышления: "Я бы так подумал, значит, они именно так и думают". Никто из них, наверняка, никогда не читал "Письма" Толкина, где он излагает свой взгляд на аллегории.
С точки зрения советского цензора, столь же сомнительным, если не хуже, является определение Запада в словах Торина Оакеншильда, когда он прощается с Бильбо. Торин называет Бильбо "дитя дружелюбного Запада" (Hobbit, стр. 273). Рахманова лучше всех поняла определение к слову "запад". У нее Бильбо "родился в доброжелательном краю" (Р., стр. 240). У всех остальных переводчиков – кроме, конечно, Яхнина – Запад является или "изнеженным" (анонимный переводчик), или "ласковым" (В.А.М., стр. 228; Б., стр. 331; К&С, стр. 292). На самом деле, слово "kindly" можно перевести и так, и так. В данном контексте, однако, определение Рахмановой точнее. Из остальных переводчиков только Грузберг и Уманский присоединились к Рахмановой в выборе прилагательного, которое отражает противостояние Добра и Зла. В их версиях, Бильбо был "дитя доброго запада" (Гр., стр. 271; У., стр. 180). Яхнин опустил всю эту фразу целиком (Я., стр. 342).
В шестнадцатой главе ("Ночной вор") Толкин дает еще одно определение слову "Запад". Там Бильбо выражает желание "быть опять на Западе в собственном доме, где люд более рассудителен" (Hobbit, стр. 256). Здесь цензоры вроде бы прозевали слово "запад". Оно у Рахмановой сохранилось. Ее Бильбо хочет "домой, на запад, там жители гораздо благоразумнее" (Р., стр. 224). В этой главе есть одна тонкость. Здесь речь идет о Торине, который не хотел мириться с Бэрдом и Королем лесных эльфов, а не о Востоке. Кроме того, в отрыве от всех остальных повторений описания Запада, которые уже были откорректированы, это определение не расширяет понятие толкиновского "Запада", как в оригинале.
В четвертой главе ("Через гору и под горой"), метафора, используемая рассказчиком Толкина для описания "грома и молнии ночью в горах", также является слишком политически окрашенной для идеологически выдержанной советской книги. В тексте Рахмановой (Р., стр. 55) грозыприходят из ниоткуда, а все остальные переводчики – Яхнин опять не в счет (Я., стр. 75) – сохранили порты приписки. "Бури Востока и Запада сходятся в единоборстве" у анонимного переводчика электронной версии. "Была настоящая небесная война между Востоком и Западом" у В.А.М. (В.А.М., стр. 52). "Сталкиваются бури с востока и запада" у Бобырь (Б., стр. 69). "Приходят ураганы и начинают сражение между собой" у Уманского (У., стр. 45). "Двигаясь навстречу друг другу с востока и запада, изрыгая громы и молнии, две грозы сошлись на страшную битву, да еще ночью!" у всегда многословных Каменкович и Степанова (К&С, стр. 63).
В "Хоббите" Восток не выглядит таким гнездом зла, каким он предстает в ВК. В четырнадцатой главе ("Огонь и вода"), рассказчик дает ему определение, когда объясняет, что "люди Озерного города Эсгарота, большей частью, остались дома, ибо пробирающий до костей ветер дул с черного Востока" (Hobbit, стр. 234). Если Запад – Америка, то Восток – Советский Союз, и такое определение, с точки зрения Главлита, никак не подходит для страны рабочих и крестьян. У Рахмановой "жители Озерного города Эсгарота сидели по домам, испугавшись сильнейшего ветра и промозглого воздуха" (Р., стр. 202).
У пост-советских переводчиков, слово "восток" на месте, но большинство из них вслед за Рахмановой интерпретируют слово "черный" как цвет неба, а не Востока, в то время, как у Толкина оно может относиться и одному, и к другому. У анонимного переводчика Восток был "мрачным". У Каменкович и Степанова ветер дул "с потемневшего востока" (К&С, стр. 247). У В.А.М. "было пасмурно и с востока дул холодный ветер" (В.А.М., стр. 195). У Бобырь дул "восточный ветер" без определения его свойств (Б., стр. 281). По версии Грузберга, жители Эсгарота остались дома потому что "дул холодный восточный ветер" (Гр., стр. 231). У Королева "с востока задувал холодный ветер" (Кр., стр. 279). Их поддерживает и Яхнин, рассказчик которого говорит лишь о "холодном восточном ветре" (Я., стр. 293).
В контексте ВК слово "черный" имеет множество отрицательных коннотаций: черные искусства (T.363), черное дыхание (F.236, R.171), Черная Страна (Мордор), Черные Ворота (Мораннон), Черные Всадники (Назгулы), Черная Земля (Мордор), Черный Властелин (Саурон), Черный (Саурон), Черная Речь, Черные Годы (F.81, F.333). В отрыве от ВК, в "Хоббите" определение "черный" не воспринимается настолько резко отрицательно. Толкин усиливает его воздействие, добавляя определение ветра, который не только дул с востока, но и был "неприятно холодный".
Никто из переводчиков не передал неприятный оттенок английского слова "chill". Оно означает "неприятно холодный, студеный" и рифмуется со словом "ill" [плохой, дурной], ассоциируясь с ним, особенно рядом со словом "ветер", которое является частью поговорки "it's an ill wind, . . .", что можно перевести как: "это дурной ветер – тот, который никому не приносит добро". Довольно часто ее переводят как "нет худа без добра". У Толкина она встречается в четырнадцатой главе, где до Короля Лесных эльфов доходят слухи о смерти Торина. Рахманова умело перевела ее так: "Но, как говорится, и самый дурной ветер приносит добрую весть" (Р., стр. 210).
Выбрасывая слово "Запад" из перевода, Рахманова одновременно ухитрялась вписывать в него имя Божье. Пустые эвфемизмы Толкина в восклицаниях удивления и досады превратились у нее в: "Боже милостивый" (стр. 10, 104, 111, 172, 250), "Бог мой!" (стр. 10), "Боже милосердный! " (стр. 84), "бог весть" (стр. 66, 81), "бог знает" (стр. 65, 103, 150). У других переводчиков, те же восклицания были переведены как: "Ох, батюшки!" (Б., стр. 9), "Да как же!" (В.А.М., стр. 13), "Мамочка!" (В.А.М., стр. 78), "Вот так-так!" (Б., стр. 108), "Силы небесные!" (В.А.М., стр.97, 167, Б., стр. 136, "Англия" стр. 37, К&С, стр. 209, 305), "Гром и молния!" (К&С, стр. 120), "невесть" (анонимный переводчик), "неизвестно" (В.А.М., стр. 145, Б., стр. 204, К&С, стр. 179), "в незапамятные времена" (В.А.М., стр. 63, К&С, стр.76), "иначе неизвестно" (Б., стр. 136), и т.д.
Но Рахманова не ограничивалась эвфемистическими восклицаниями. В некоторых местах она добавляла Бога уже без всякого основания. В пятой главе ("Загадки во тьме"), когда рассказчик повествует о прыжке, который Бильбо совершил через голову Голлума, в версии Рахмановой это выглядит так: "такой прыжок был бы не бог весть как труден" (Р., стр. 81). В оригинале Толкина же говорится: "не такой уж великий прыжок для человека, но прыжок в темноту" (Hobbit, стр. 93). Только анонимный переводчик присоединился к переводу Рахмановой в дорисовывании Бога в этой картине: "Не бог весть какой это был прыжок".
В шестнадцатой главе ("Ночной вор"), когда Бильбо и Бомбур говорят о Торине, Рахманова вкладывает в уста Бомбура следующее: "Упаси бог, чтобы я осуждал Торина, да растёт его борода беспредельно" (Р., стр. 222). Бомбур Толкина, говоря о Торине, не упоминает Бога. В оригинале это предложение гласит: "не то чтобы я осмелился прекословить Торину, да отрастет еще длиннее его борода" (Hobbit, стр. 254). И в этой же главе, где описывается возвращение Бильбо после того, как он отдал Аркенстон Траина Бэрду и Королю лесных эльфов, о веревке, оставшейся висеть на месте, Рахманова говорит: "Верёвка, слава богу, висела там, где он [Bilbo] её оставил" (Р., стр. 226). Рассказчик Толкина не говорит ничто о Боге или о благодарности ему. В оригинале эта фраза звучит так: "была уже почти полночь, когда он [Bilbo] вскарабкался наверх по веревке – она все еще висела там, где он оставил ее" (Hobbit, стр. 258). Ни один другой переводчик не испытал потребности вставить в этих местах в текст Бога.
Рахманова была опытным переводчиком и хорошо чувствовала языковые тонкости. При желании она легко могла бы включить слова "запад" и "восток" и избежать использования набора выражений, содержащих Бога. Для остальных переводчиков это не составило труда. В тот период, когда она создавала свой перевод, слово Бог было больной мозолью для советских редакторов и цензоров. Оно никогда не писалось с прописной буквы, кроме как в начале предложения. Вышеприведенные цитаты из перевода Рахмановой 1976 года – хороший тому пример. В издании Рахмановой 2002 года слово Бог уже везде писалось с большой буквы.
Людмила Брауде, признанный русский переводчик скандинавской литературы, рассказывает историю из советских времен о том, как религиозные русские писатели и переводчики, не имея другой возможности отразить свои взгляды в создаваемых произведениях, вынуждены были выстраивать фразы таким образом, чтобы слово "Бог" всегда было первым в предложении и писалось с прописной буквы. Цензоры же наоборот старались перефразировать предложение так, чтобы слово "Бог" оказалось в середине и не писалось с большой буквы. В этих условиях использовать набор выражений, содержащий слово "Бог", было чревато неприятностями, и все же Рахманова решилась на это. Она могла бы пойти по пути наименьшего сопротивления и употребить другие выражения, имевшие тот же самый смысл, но без Бога. Варианты остальных переводчиков, у которых не было необходимости играть в прятки с цензорами, ничуть не страдают от отсутствия подобных словосочетаний. Ключ к успеху тактики Рахмановой состоял в том, что это был перевод, и цензору, который не знал английского, в качестве оправдания использования слова "Бог" достаточно легко было привести аргумент: "именно так сказано в оригинале". Учитывая ее профессионализм и высокий уровень мастерства переводчика, последовательное использование Рахмановой набора выражений, содержащих слово "Бог", в качестве перевода пустых эвфемизмов Толкина, и при переводе предложений, вообще в оригинале не содержащих эвфемизмов, доказывает, что она делала это намеренно, преследуя заданную цель.
Это всего лишь два слова, но в произведении такого писателя как Толкин, который выбирает слова с невероятной тщательностью, они очень важны. Именно на таких тонкостях и строятся его мифология и мировоззрение.